Утро Того Самого Дня. Юрятин. Ссора Вадима и Мэри
Сквозь закрытые глаза Вадим пытался разглядеть начало Того Самого Дня, под конец которого ему зачем-то пришлось ехать на другой конец города в красном юрятинском трамвае с котом под мышкой. Конечной целью поездки была встреча с отцом, от которого Вадим лишь год тому назад гордо уехал, объявив, что начинает самостоятельную жизнь, и к которому сейчас, в силу сложившихся обстоятельств, приходилось ехать «на поклон» в поисках крыши над головой.
Тот Самый День начинался вроде бы неплохо. Мэри проснулась вместе с Вадимом, какое-то время оба лежали в полусне, нежно прижимаясь друг к другу, пока инстинкты и молодость не возобладали, и молодые люди не предались трехминутной страсти. На пике страсти оба окончательно проснулись, открыли глаза и тяжело задышали. Однако минутой позже Мэри заплакала. Она сделала это внезапно и как-то отчаянно, почти беззвучно, лишь слегка открывая рот. Мэри приняла позу неродившегося младенца и повернулась к Вадиму спиной.
«Ну вот, опять, началось», – мелькнуло у него. «Когда же мы поженимся? Кто я для тебя? Почему ты ничего не замечаешь? Давай сходим куда-нибудь? Почему ты слушаешь эту ерунду? Сколько можно ждать тебя с работы?» – про себя передразнивал подругу Вадим.
Он, как и большинство мужчин его возраста, конечно, имел необходимый набор заранее заготовленных ответов, как то: нам еще немного надо пожить вместе, узнать друг друга; мы пока не готовы, у меня не такая большая зарплата, чтобы позволить себе…; в скором времени мы с тобой сможем…; я стараюсь; ты же видишь, как я устаю, и т. д. Так что к возможной атаке со стороны подруги Вадим, как ему казалось, был готов.
Однако первая фраза, которую произнесла Мэри, слегка его обескуражила.
– Нам надо расстаться, Вадим.
«Похоже, дело серьезное, яичницу придется готовить самому», – подумал Вадим.
– Мэри, что с тобой? – произнес наш герой.
– Я не могу тебе сказать, – тихим голосом вымучила из себя Мэри и стала чуть слышно завывать.
Вадим не любил завывания и ценил ясность во всем. Если она хочет с ним расстаться, должна быть причина. Чувство непонятной тревоги и бессмысленности происходящего возникло в районе солнечного сплетения и начало разрастаться по телу. «Ты ведь вроде бы сам этого хотел?!» – в голове Вадима сформулировался вопрос. «Да, но вроде бы не сейчас и не так!» – появился весьма неопределенный ответ. «Надо документы взять еще в офисе, отчетность за два последних года. Блин, ну мне вообще не до того сейчас, нашла когда разводиться, хотя мы еще и не расписаны вроде. Может, беременная? Ну вроде бы из-за этого не разводятся, а наоборот!».
– Ты беременна?
В ответ Мэри заплакала навзрыд, как героини советских фильмов о войне, провожающие своих родных на фронт.
– Ты не понимаешь!..
Эту фразу Вадим слышал множество раз, но никогда не понимал её значения.
– Ну расскажи, пожалуйста, только быстро… мне бежать уже скоро. Ничего страшного, я думаю, прорвемся.
– Куда прорвемся? Ты о чем вообще говоришь? Прорвемся! Со своими друзьями с работы так разговаривай, а со мной – не надо!
– Да что случилось? Объясни, пожалуйста! Мне еще поесть бы чего.
– У тебя всегда так, ты мои проблемы не замечаешь вообще, ты меня не чувствуешь!
– Ну как же! Вот сейчас вот, смотри, как я тебя хорошо чувствовал.
– Ты все сводишь к одному, у тебя, кроме секса, что-то есть ко мне вообще?
– Ну да.
– Что?! Что у тебя есть?!
– Мэри, мне одеваться надо. Мне ехать далеко. Сейчас зубы почищу, подожди, пожалуйста.
Во время чистки зубов мысли Вадима были в основном сосредоточены на бухгалтерской отчетности ООО «Акдинский Молокозавод», инспектировать который он ехал сегодня, возможностях зачета налоговых требований против поставок гречки в психбольницу, а также иных экономических проблемах холдинга, с которыми он расстался вчера, покинув рабочее место. Занятый приведением себя в порядок, тем не менее Вадим замечал, что чувство тревоги и бессмысленности, обитающее в центре груди, сохранилось и продолжало изредка посылать короткие импульсы на периферию.
Вернувшись из ванной в комнату, он попытался сразу урегулировать вопрос с Мэри. Внезапным порывом он постарался привлечь ее к себе и успокоить, однако получил резкий отпор.
– Не трогай меня, отстань.
«Может, ей стоит побыть наедине с собой, – подумал Вадим, вспомнив, что слышал в каком-то фильме нечто такое. – Отдохнет немного, выспится – и рассосется».
Однако 15 минут, потраченных на приготовление яичницы и ее поедание, для «рассасывания», по-видимому, не хватило. Выходя из кухни, Вадим увидел Мэри по-прежнему лежащей на кровати в ночной рубашке. Она угрюмо смотрела в пустоту и молчала.
– Я пойду, Мэри, мне еще на работу надо забежать, – сказал Вадим.
Мэри внезапно перевела на него взгляд, в котором Вадим прочитал многое, но не все из прочитанного понял.
– Ты что, собираешься вот так уйти, даже не спросив меня, в чем дело?
– Подожди, я ведь спрашивал. Ты сказала, что я не понимаю…
– Значит, я для тебя совсем ничего не значу? Тебе все равно, что со мной?
– Ну я же спрашивал.
Вадим вообще неплохо умел говорить. Хорошее знание языка, чтение книг, учеба в университете: он мог общаться, казалось, на любые темы, остроумно шутить, там, где нужно, делать многозначительные паузы, вставлять цитаты классиков. Однако в разговоре с Мэри Вадим всегда терялся. Его ответы представляли собой смесь жалкого мычания с попыткой оправдаться, как будто бы он всегда был заранее неправ. Причины столь стремительного изменения стиля речи он не мог объяснить, впрочем, он даже и не задумывался об этом. О скольких событиях в нашей жизни мы даже не задумываемся! Хотя раздумья о них могли бы привести нас к выводам, которые изменили бы в итоге наше мироощущение.
Мысли у Вадима в голове, конечно, были, но они не складывались в стройные ряды букв, слов и словосочетаний, которые помогли бы ему успокоить девушку, находящуюся в состоянии нервного срыва. Вместо этих словесных конструкций зачем-то совершенно некстати всплывали какие-то формулы расчета пени, динамика роста курса доллара и прочая неподходящая информация.
– Ну, давай обсудим. Я же не против. Что с тобой, Мэри? Может, я что-то не то сказал?
– Ты вообще ничего не сказал! Ты…
Мэри внезапно вскочила и стала одеваться. Натянув на себя шорты и рубашку Вадима, она села в кресло, скрестила руки и, казалось, погрузилась в медитацию, созерцая некую точку, находящуюся в тридцати сантиметрах от ее глаз.
Вадим в нерешительности замер на месте. Ему показалось, что общее состояние Мэри несколько улучшилось благодаря совершенному антистриптизу, и в общем, наверное, этот разговор можно отложить на вечер. Так что надо потихоньку собрать вещи и…
– Ты не понимаешь, – тихо проскулила Мэри, по-прежнему созерцая точку перед собой, – просто я поняла, что я… – и снова замолчала.
– Кто? – тихонько выдавил из себя Вадим, потому что молчание затянулось, а на работу надо было идти.
– Я… – Мэри закрыла глаза рукой, – я лесбиянка.
Последнее слово было произнесено почти шепотом, так что его окончание Вадим, скорее, угадал, чем расслышал.
– Подожди, как …. Мы же с тобой только что… ну… у нас же вроде все нормально…
У большинства людей реакция на неожиданную информацию обычно какая-то до смешного глупая. Это только в фильмах герои всегда в курсе будущих ответных реплик. Вадим в кино не снимался, в этот самый момент он жил, поэтому в его голове теснились исключительно глупости, вроде возможности секса втроем с кем-то из мэриных красивых подруг.
– Опять ты про это. У тебя одно на уме. Ты только об одном думаешь. Для тебя секс – это все, что есть в отношениях, ты даже не понимаешь, что кроме секса есть что-то еще.
– Мэри, извини, но мне бежать надо. Меня там машина ждет, мне ехать долго.
Мэри только что выдавила из себя признание, которое, очевидно, зрело в ней долгое время. Она говорила с мужчиной, с которым делила кров в течение нескольких месяцев, с которым она, по крайней мере ранее, связывала определенные надежды на будущее. И этот мужчина стоял сейчас перед ней, как ребенок, который ждет, когда мама, наконец, отпустит его погулять. Заплаканные красные глаза Мэри бросили воображаемую точку в глубине пространства и четко сфокусировались на лице Вадима. Взгляд Мэри, поначалу пронзительный, внезапно стал спокойным; она отвернулась, подтянула колени к подбородку и как будто задремала, слегка покачиваясь в кресле.
– Не расстраивайся, Мэри. Я вечером приду, мы все обсудим, все будет нормально, вот увидишь.
Ключ повернулся, шаги отмерили пять метров вдоль общего с соседями коридора, вторая дверь, снова ключ.
«Черт, в туалет забыл сходить, – подумал Вадим, – в этом долбаном Мухосранске даже туалетов нормальных нет, до вечера терпеть придется».
В лифте к Вадиму пришла в голову мелодия, точнее, пришла она к нему уже несколько дней назад, он все ходил «беременный» этими несколькими аккордами и припевом, но вот именно сейчас он «разродился», сейчас они зазвучали в голове как-то особенно ясно и четко. Если бы у Вадима была возможность записывать музыку, каким-либо образом получая информацию напрямую из клеток головного мозга, наверное, это был бы один из ярчайших написанных им хитов. Однако подобного устройства человечество пока не изобрело, и мелодию эту, равно как и другие, приходившие в голову Вадиму, ждало постепенное забвение посреди мыслей о работе, взаимоотношениях с девушкой и прочем. «Надо бы записать, классно звучит», – мелькнуло в голове Вадима за секунду до того, как лифт, зависнув на мгновение, наконец утвердительно крякнул на нижнем этаже и раскрыл перед ним двери в новый день. «Забуду ведь, опять забуду», – подумал Вадим, выходя из лифта.