Глава, в которой мы знакомимся с Большим
Несмотря на кризис и подорожавшее мыло с триклозаном, юрятинский красный трамвай № 14 уверенно шел к намеченной цели – «Саду культуры и отдыха имени Товарища Менжинского». Немного отклоняясь от основного маршрута нашего повествования, обратим внимание, что путь трамвая как будто хотел увековечить память о героях советской эпохи. Мало того, что он проходил в основном по Проспекту Ленина, но и почти каждая остановка носила имя какого-нибудь, если не вождя, так хотя бы героя революции. Например, уже упомянутая остановка «Имени героя Потрошкова» переносит нас ко временам, когда указанный герой железной рукой наводил порядок на близлежащей к Юрятину территории. Порядок наводился в основном расстрелами, что не очень нравилось местному населению, которое в итоге и увековечило товарища Потрошкова в одном из боев. Увековеченный Потрошков остался в нашем городе в виде остановки и бюста в одном из скверов города.
Следующим после Потрошкова увековеченным юрятинской остановкой на пути 14-го трамвая был марксист конца 19 – начала 20-го века товарищ Игнатов. Почему из всех участников группы «Освобождение труда», чьи имена запомнили навсегда миллионы советских студентов благодаря акрониму из первых букв фамилий (Плеханов, Игнатов, Засулич, Дейч, Аксельрод), для наименования остановки была выбрана именно фамилия на И, остается загадкой. Вроде бы в Юрятине он не был никогда, сроду, наверное, о нём и не слыхивал. Для нас важно лишь то, что именно на «Игнатова» в трамвай № 14 вошел Иван Большаков, с которым нам суждено провести столь много времени на страницах нашей книги.
Коренной юрятинец, Иван Сергеевич Большаков, двадцати двух лет от роду, имел происхождение самое что ни на есть русское-прерусское, к тому же достаточно пролетарское, учитывая, что отец Ивана проработал всю жизнь на Юрятинском пушечном заводе. Завод этот, когда-то принадлежавший Строганову, носивший впоследствии имя сначала Троцкого, потом Сталина, потом Ленина, а ныне ставший безымянным, громоздился прямо напротив скромного деревянного дома семьи Большаковых.
Сергей Иванович Большаков, отец Ивана, был человеком серьезным, трудолюбивым, закончившим свой путь на заводе, имея шестой разряд сварщика. Иван часто с гордостью говорил своим товарищам, что отец на спор мог приварить к листу железа граненый стакан. Девяностые годы двадцатого века Большаков-старший встретил с грустью, которую старался вылечить крепким алкоголем, старинным российским лекарством от всех болезней. Грусть не лечилась, а дозы лекарства с годами становились все больше. Матери у Ивана не было, точнее, она умерла, когда он был еще маленьким трехлетним мальчиком.
Иваново детство было ничем особо не примечательным: октябрёнок, пионер, старшие классы. После окончания школы он был призван в армию; затем, после армии, всё время где-то работал, правда, недолго. Все в этой его короткой биографии было гладко, славно и ладно. Эх, с такой-то биографией да куда-нибудь на СеверА, или на комсомольскую стройку, или целину осваивать! Да время не то. Люди порой не подходят ко времени, так же как и время к людям.
В общем, всё было бы неплохо, но! С некоторых пор Ваня стал меняться. Даже не то чтобы в худшую сторону, просто стал он меньше говорить, чаще хмуриться, короче стричься и носить все больше черное.
– У вас свободно?
Первым проснулся кот и внимательно осмотрел вопрошающего. Темные штаны, ботинки со шнуровкой и майка цвета хаки, на которую была накинута расстегнутая куртка, в руках какой-то пакет. За то короткое время, пока незнакомец еще не опустил рукав куртки вниз, Вадим успел разглядеть татуировку «За Русь!» на правой руке.
– Свободно.
Большой грузно опустился на сиденье, достал из кармана штанов наушники от плеера, нажал на кнопку и закрыл глаза. «Как он может спать под такую музыку?» – удивился про себя Вадим и тоже закрыл глаза. К шуму движения добавился неясный гул, доносящийся из наушников Ивана, быстрый ритм барабанов, жужжащая гитара и резкие выкрики солиста. Толком разобрать, конечно, ничего нельзя было, но общее ощущение эти звуки передавали вполне отчетливо. «Блин, еще мне тут нациста не хватало», – немного зло подумал Вадим и тоже закрыл глаза.
– Уважаемые пассажиры! Двери закрываются! Следующая остановка: «Начало эспланады». Прошу вас подготовиться к выходу заранее и не забывайте, пожалуйста, ваши вещи! – незадолго до закрытия дверей послышался женский голос в динамиках.
Бодрый, но в то же время нежный и даже отчасти сексуальный голос принадлежал водителю трамвая – милой женщине чуть старше 30-ти, которую Вадим и Иван раньше видели, правда, лишь изредка и мельком, когда в случае каких-либо происшествий ей приходилось, приоткрыв слегка переднюю дверь, выбегать наружу, наспех накидывая полосатую оранжево-белую рабочую жилетку. Вадим про себя называл эту женщину «Мисс Трэм» и удивлялся, почему ему так часто выпадает прокатиться на трамвае именно с ней. Удивляло Вадима, причем приятно удивляло, её отношение к пассажирам. От Мисс Трэм нельзя было слышать что-то вроде: «Быстрее уже! Шевелитесь! Я сказала: не висните на подножке!». Голос Мисс Трэм был мягок, бодр и деликатен одновременно. За удовольствие слушать, как она объявляет остановки, по мнению Вадима, пассажиры вполне могли бы доплачивать муниципалитету.