Вы здесь

Дети Владимировской набережной (сборник). В пламени гражданской войны (С. И. Надькин)

© С. И. Надькин, 2016

© ООО «Написано пером», 2016

В пламени гражданской войны

На Северном фронте

– Ну что, поговорим, Сан Саныч?

– Поговорим, Леша, – ответил Александр Александрович Меркушев стукнувшему в окошко и пришедшему к нему в дом Алексею Мосонву.

– Ну не стой, присаживайся, Леша, в ногах правды нет, – показал Леше рукой на стол Сан Саныч.

Леша сел на стул и начал рассказывать.

– Да, положение дел действительно тяжелое. В Мурманске высадились англо-американские войска. Они движутся вдоль железной дороги в направлении Кеми. С ними французы, – добавил к сказанному Алексей.

– Да, дела действительно нелегкие, снова воевать придется. Защищать Советскую власть, революцию. Власть трудового народа. Я с осени 1916 года в окопах, отстоим, раз воевать придется, – говорил Саша Алексею. Снова замолчал.

Говорили долго, затягивая разговор на всю ночь. Утром шли в губревком, лично встречались в круглом здании на старой площади с Петрухой Анохиным. Петруха, Петр стал самым главным начальником в Олонецкой губернии. Вернулся с каторги, ему революцию здесь доверили рабочие и крестьяне, лично Владимир Ильич Ленин поддержал. Первым губернским военным комиссаром был назначен Арсений Васильевич Дубровский. На народное хозяйство поставлен Тимофей Дмитриевич Анисимов, просвещением – Валентин Михайлович Парфенов. Губернским советом по продовольствию – Василий Тимофеевич Гурьев. Эхо гражданской войны все ближе доносилось до Петрозаводска[1]. В феврале Меркушев с Мосуновым принимали участие в разоруженье стоявшего на рельсах товарной станции бронепоезда с пленными австрийцами. Там был и Николай Надкин с сыном Игорем.

Николай Надкин весной уехал в город Онега по поручению партии большевиков командовать уездным исполкомом. Сын его Игорь уехал в нижегородскую губернию на родину отца, где в конце июня записался добровольцем в Красную армию, прибавив к своему возрасту по метрике пару годов. В последний день июля 1918 года с прибывшего на городскую пристань Онеги из каюты парохода «Михаил Архангел» вышел английский офицер. На глазах у Николая в упор застрелил поднявшегося на палубу судна проверить груз товарища Лысогруда. Потом на пристань из кают и грумов повысаживались английские солдаты, выстрели в часового Петра Заборщикова, цепью захватили центр города. На улицах началась перестрелка. Застигнутая врасплох на местах партийная Советская власть в спешке оставила город. В городе началась зачистка. Солдаты Славянска Британского легиона под командованием полковника Торнхилла проводили аресты лиц, заподозренных в сочувствии Советской власти, бросали в тюрьму.

Второго августа, имея карабин и три винтовки, Николай Надкин с товарищами на четыре часа задержал отряд англичан в составе на дороге у деревне Чекуево. Вечером на реке Онега вели бой у деревни Новый Наволок с переправляющимися на лодках английскими солдатами. Утром их обстреляли пулеметным шквальным огнем с колокольни церкви деревни Чекуево. Там уже хозяйничали англичане, отбирая у крестьян лошадей.

«Немедленно запрягай всех лошадей для перевозки солдат!» – приказал английский офицер жителю деревни Маркову. «Не подумаю, у меня не военного обоза почтовая станция», – отрезал заведующий почты англичанам. Английский офицер ударил Маркова по лицу стеком. Сразу солдаты схватили Осипа, избили. Били до крови, связали веревками и бросили в сарай.

Встречая английское командование, местные зажиточные люди, купечество и кулачество вынесли на главный деревенский майдан обмотанный полотенцам хлеб с солью. После официальной части речей пригласили на банкет. За пьяным с угощением столом обещали англичанам золотые горы. Между гулянками репрессии и аресты продолжались.

Слухи пошли позже: 4 августа на окраину деревни Чукоева ворвался какой-то железный отряд. Не дойдя двести метров до почтового отделения станции, партизаны открыли по белым стрельбу. Бой был ожесточенным. Пули пробивали стены домов и деревья. Много белых тогда покрошили и англичан. Но и командир железного отряда погиб смертью красного героя.

* * *

Стоял декабрь 1918 года. У стен Кожеорского монастыря третьи сутки шел ожесточенный бой. Цепи белогвардейских солдат лежали в топких сугробах под обстрелом у монашьих стен. Стрельбой из винтовок крупный отряд белых пытался выбить пятьдесят державших оборону красных бойцов под командованием Николая Дорофеева. До войны он был рабочим Александровского завода, с 1914 по 1917 года воевал рядовым на фронте. В конце Империалистической войны стал унтер-офицером. Кричалось заместителем командира отряда Николаем Надкиным: «Анисемовов, прикрывай правый фланг!» «У-у-у, гу, гу, гу», – слышалось со стрельбой на левом фланге. «Патроны береги!» – давалась команда громким приказом. «Тух, тух», – передергивались руками затворы.

На морозе коченели руки. Лица бойцов покрылись холодным инеем. Сорокаградусный мороз щипал щеки, до утомленья больно обжигал обмотанные в портянки ноги. Солдаты противника подползали ближе к советским позициям. Гильзы патронов падали, отстреляв, на землю под тело. «Ау! У!» – выл с метким попаданием волкам красноармеец Куджеев. После каждого сделанного им выстрела падали замертво солдаты армии генерала Миллера. Рядом лежал по правую руку Федор Колотихин – светловолосый деревенский паренек двадцати четырех годов отроду. Завалил пару человек противника с двух выстрелов. «Ух, ух», – свирепел от радости Вольдемар, поразив насмерть одетого в юнкерскую одежду светловолосого, лет восемнадцати юношу. Ответом пуля просвистела выше головы Вольдемара, выстрелив со стороны противника, сбив пареньку с головы шапку. Чудом не задела не боящегося смерти бойца.

Вольдемар успел перезарядить винтовку, выстрелил еще раз. «Ух!» – крикнул он, увидя, как убил стрелявшего по его шапке противника. С окон каменой церкви стрелял лихо, кося цепи противника. «Тра-та-та», – слышалось по холодному воздуху взамен глухого гула орудий.

– Патроны береги! Все, хватит, хорош! – поступили по цепочке команды.

– Все, хватит, отвоевались! Вон сколько завалили беляков. У! Уу! У! – растянутым голосом выл по-волчьи Вольдемар Куджеев. Отвыв, крикнул: – Ух!

Бросил к холодной стене снятую с ремня винтовку.

– Голодно, есть хочу, есть! – вскипел зубами паренек.

Лежавшие на снегу красноармейцы повскакивали во весь рост на ноги.

– Куда, хорош грабить! Стоять! Нет там еды, нечего жрать! Куда, дурашки, под пули, что ли? Назад! – приказал строгий командирский голос товарища Дорофеева.

– Перекличка, перекличка! – слышалось потом.

Пока Дорофеев подводил потери в отряде, белые подвезли на санях-волокушах артиллерию. Снова повели наступление на монастырь. «Бух, бух», – задрожала под ногами земля, когда бойцы отряда Дорофеева сосали лапы в превращенных в крепость стенах монастыря взамен обеда. Взгретый на костерке кипяток и триста грамм сухаря вместо хлеба.

– Вставай, поднимайся, пойдем! – давались команды Дорофеевым. Сильный артиллерийский обстрел. Превосходящие силы противника. Куда бежать, не знаешь! «Приказ отходить к большой Лузе! Давай! Куда?» – слышались в стенах монастыря командирские разговоры.

Перекличка бойцов. В ушах – пушечная канонада. Выстрелы снарядами пробивали стены. Клубы дыма облаками поднимались в воздух.

– Приказываю оставить монастырь, отходить на деревню Янгора. Я, командир Дорофеев, Романов, Чуркин остаемся прикрывать. За невыполнение приказа – расстрел.

Толпы защитников монастыря выбежали на улицу. Бежали, спасаясь, кто как может в сторону деревни Янгора. Бегут, падают, под фугасами, оставляя на поле боя убитых. Живые отрываются от преследования. Со стен слышны винтовочные пулеметные выстрелы.

В деревне Янгора отряд остановился на отдых и переформирование. Получив пополнение, отряд снова перешел в наступление на монастырь. У стен монастыря завязалась ожесточенная перестрелка. Стреляли из винтовок рассредоточенно по снежной целине, дружной атакой выбили белых из монастыря.

– Беда, непоправимая беда! Белые взяли большую Лузгу! – кричал ворвавшийся в штаб посыльный. – На дворе январь месяц 1919 года. Войска генерала Миллера решили наступать, повели наступление через деревню большая Лузга на Водлозеро. Двадцать бойцов, двадцать, на вас одна надежда. Оборонять деревню некому. Справитесь! Я поручаю эту работу второму взводу товарища Лебедева.

– Бери пулемет, выдвигайся, брат, на Нятому. Пулемет установишь на колокольне церкви, чтоб видела белая сволочь красного бойца. Живым не взять, будем драться до последней капли крови, товарищ! – заверил Лебедев Дорофеева.

С наступлением темноты отряд из двадцати бойцов вышел на деревню Нятому. Дорофев спросил у Надкина:

– Как ты думаешь, справиться Лебедев с боевой задачей? Удержит позиции?

– Куда денется. Лебедев – командир опытный, Империалистическую прошел, – подметил Николай тезке.

– А то! – был ответом возглас. – Значит, должны справиться, другого выхода я не вижу. Перестреляем всех белых, будет у нас тут своя коммуна в Водлозере. Ты будешь главным.

Потом был серьезный разговор с крестьянами.

– Значит, говоришь, к Ленину идем?

– К Ленину, другого пути у вас нет. Нет выхода. Значит, не вижу.

– Мобилизация, значит. Мобилизация в Красную армию. А если не хотим, если нейтралитет? – спрашивали Николая крестьяне.

– Тот, кто не с нами, значит, против нас, по-другому не получается, – отвечал собравшимся в читальной избе крестьянам Николай Надкин, выступая на правах военкома.

– А оружье даете?

– Охотники у вас есть? – отвечал вопросом на вопрос толпы Николай.

Толпа мужиков гудела: «Му-му», издавая странные звуки животного, похожие на мычание коровы. В свою очередь им ясно говорилось:

– Кому не достанется оружия, надо завоевать в бою. Пойдите в рукопашную и отберите стрелковое у беляков, – поставил в известность крестьян строгий голос Николая.

В ответ ими повторно сказано:

– Своими силами будем, ребята, другого пути нет!

Поздно ночью сидели до самого утра, играли в шахматы, разговаривали при горевшей в темени керосиновой лампе. Надкин спрашивал командира Дорофеева:

– Куда ребята на большую Лузу опять пойдут воевать голыми руками? Голышом большую Лузу не возьмешь.

– Берданки у них есть, в домах, понимаешь, Николай! Завтра придет их команда – инструктор Янгозерского волвоенкомата товарищ Голубев. Надкин молчал, надвигая на лице серьезный проницающий взгляд, останавливаясь на одной фигуре. – Чего нахмурился, не согласен, или нет? Давай двигай ферзя раз пошел. Голубев не Лебедев, далеко не улетишь.

Ферзь слона вывел из строя. Под ударом коня потерял сразу ферзя, меняя на пешку. Проиграл фигуру Надкин своему командиру. Дорофеев положил пленного черного ферзя за доску. Пробормотал:

– Променял офицера на генерала.

– Что поделаешь, другого хода я не вижу, – согласился с потерей ферзя Надкин.

Дорофеев – ставя боевую задачу:

– Пойдешь другим ферзем в распоряжение отряда Ручьевских. Выйдешь из Нейтомы в темень. Повелишь ему взять Малую Лузу.

Пока Дорофеев говорил, Надкин поставил коня, напал на туру. В темени за окном свистел холодный ветер. Зябко было в самой избе. Дров на топку печки категорически не хватает. Горящий огонь в печи избу растапливал, но не согревал. Шахматные фигуры ходили по доске, сталкивая двух игроков в лоб.

– Дисциплина в отряде крайне отрицательная. Бойцы не подчиняются. Командир тянет дела каждый на себя, как в басне Крылова лебедь и щука.

– Расстреляй пару человек для наведения революционного порядка. И все поймут – надо подчиняться, – инструктировал Дорофеев Надкина.

* * *

Лес по пояс затягивал в сугробы. Дорога, еловые стволы-богатыри утопали по пояс в снегу. Серые тучи на небе свисали над лесом. Лесная тропа двигалась на изгиб. Отряд сидел в засаде. Ждал, пока по тракту на Нятому пойдет отряд карателей генерала Миллера.

– Эй, – передавалось друг другу бойцами в цепях, предупреждая товарищей о приближении войск противника.

Строй солдат и юнкеров шел по тракту в направлении Нятомы растянутой колонной.

– Давай! – приказывалось командиром.

Щелканули в ожесточении затвором охотничьи берданки. Залпы с обоих флангов, очередь из единственного пулемета – начал нападение на врага отряд под командованием Ручьевских.

– Левый фланг, давай на левый! – давал команду сидевший на высотке товарищ Ручьевский. Рядом его заместитель Николай Надкин смотрит в бинокль, как цепочка белогвардейцев немного продвинулась вперед. Выстрелы. Кто-то впереди падает. Снова встает. – Давай, давай, давай!

Оборона становится шире. Поступила команда: «Атака!» Вольдемар Куджиев с криками «Ух-у-у!» сползал по снегу с горы. Снежная целина топила в себе ноги. Вольдемар чувствовал под ногами снежную топь. Видит – беляки близко. Мелькнула черная мысль в голове доходяги. Вольдемар лег в холодный сугроб. Ноги так от мороза стыли. «У-у, – у», – слышится по лесу волчий вой. Вольдемар притворился мертвым. Чувствовал, на его плече кто-то стреляет.

Вынул Вольдемар из-за пазухи нож. С криками «Ух!» проткнул стрелку бочину. Проткнул, не ошибся. Хлестнула красная кровь. Ножа лезвие пачкано человеческой кровью. Кровь с убитого стекала на снег. Тело лежало само на Вольдемаре. Вольдемар сбросил с себя мертвое тело. Увидал – белогвардейцы бегут по снегу с горы, а свои красные бойцы из отряда затвором щелкают.

– Патроны береги, патроны! – приказывает голос Ручьевского.

– Давай, давай, давай! – чередовалось трижды.

Потом пулеметная очередь косила на дороге белогвардейцев. Когда кончили стрелять, трупов двести юнкеров лежало горками на дороге у подножья высоты.

– Не мародерствовать! Не грабить! Хорош! Если что, стреляю на поражение! Забирай оружие в трофеи и уходи! – чередовались приказы командира, когда Вольдемар тянул с ноги убитого им юноши сапог.

Собрав трофеи и оружие, партизаны строились во фланг. Шли колонной по целине, по колено в снегу преодолевая сугробы завалов. Через два часа марша переходили реку. Лед проваливался под воду. Вода ледяная, ходу попавшим в заток не дает. Еловый лес поднимался на пригорках обеих берегов реки. Шли по вековым валунам, попадавшимся на пути. Сорокаградусный мороз больно обжигал каждому щеки. Они шли домой на Няндому.

– Не растягиваться! – слышалось приказом во фланг.

По возращению в деревню дрожали, с голодухи ели дохлую конину.

– Хватит есть, пора строиться! – слышался строгой командой голос Ручевского.

После – построение во флаг. И переклички. Он сам лично потом переспросил:

– Кто теперь на боевое дежурство?

– Я! – отзывался голос бойца Матвеева.

– Ну давай, бери пулемет. И дуй за деревню на пост. Шаг влево шаг вправо – расстрел. Прыжок на месте – провокация. Пропустишь противника – пулю в лоб! Задача ясна?

– Оно понятно, – отозвался в строю голос усатого красноармейца.

– Тогда бери на плечо пулемет и иди на пост. Дуй! – поступила последняя команда.

Боец отправился выполнять. Он шел, оставляя следы в сугробе, на окраину деревни; под ногами хрустел снег.

– Теперь другой вопрос: кто плохо воевал, мародерствовал на выходе из боя? Молчим… Сегодня я расстреляю троих. Нравоучение. Ты, ты и ты, – эхом прозвучало в воздухе.

Выбрав тройку первых попавшихся бойцов, он разрядил обойму.

– Ух, ух, ух! – выкрикнул с эхом каждого выстрела Вольдемар.

– Так будет с каждым, кто не захочет или не сможет справляться со своими боевыми обязанностями, – слышалось на посошок строгое боевое предостережение командира. – Разойдись, – слышалось потом.

Люди походили по домам, скрипя зубами от голода, ложились мертвыми и усталыми на лавки и печи. В темной избе на ночь с вечера зажглись керосинки.

– Давай продолжать игру в партию шахмат, – Николай уже на поле боя Ручевского. – Тура то какая, боевая, черная. Будем громить беляков… Шах, – сделал шах Надкин Ручевскому.

– Я закроюсь конем. Видишь – все подступы к королю надежно защищены, – глядел на доску командир отряда. – Дров нет, топить нечем избу. Сегодня я расстрелял троих человек. Завтра еще расстреляю, если воевать по-настоящему, боевому, не будут.

– Если всех расстреляешь, то с кем воевать будешь?

– С тобой. Берданку возьму и повоюю, – ответил Ручевский Николаю и двинул вперед фигуру. Уснул храпом, не дожидаясь окончания партии.

– Прикажи бойцам разобрать сарай на дрова, вот и дрова будут, – двинул в свою очередь Николай офицера и взял командирскую туру. На этом партия завершилась.

Утром прибежал в село посыльный с криками: «Белые баб, стариков, ребятишек в опале вперед себя в сторону деревни погнали! Давай, давай, давай!» – кричал на чистивших берданки бойцов посыльный.

– Что случилось?

– Заложников гонят толпу, – ответил на вопрос Ручевского посыльный.

Ручевский схватился за наган. Толпа с берданками бежала на околицу села, занимая позиции.

– Стреляй по ним, стреляй! – давал команду пулеметчику Ручевский.

– По бабам и детишкам не буду, не мое! – отказался от боя по заложникам лежавший на точке за пулеметом боец Матвеев.

«Бух, бух», – двумя выстрелами из нагана без разговора закончил разговор Ручевский: убил пулеметчика.

– Давай я их постреляю, – залег за пулемет Вольдемар.

– Давай! – крикнул добром Ручевский.

«Тра-та, тра-та, трата – а», – успел нажать на педаль Володя. Очередь пулями полетела по воздуху в сторону заложников. Земля умылась малой кровью, пали несколько человек.

– Не стреляй, погоди, не стреляй! Заложники, ложись! Выведем заложников из войны! Давай на землю, – оставшиеся в живых мирные люди.

Володя уже стрелял. Бил по идущим на ногах цепям противника. На земле было холодно, бой был жаркий.

* * *

Слухи о наступлении англо-американских войск и белогвардейцев вдоль Мурманской железной дороги быстро распространились по Олонецкой губернии. Скоро слух подтвердился. Петрозаводск объявлен на военное положение. На всех дорогах были поставлены заставы, каждый член губкома уходил вооруженным винтовкой на боевое дежурство от шести вечера до двух ночи. Спать приходилось не дома, а в караульном помещении, там, где наступал свободный час. По тревожному гудку металлургического завода вьюжной зимой 1919 года собирались на митинг около губисполкома трудящиеся губернии, слушая горячие речи Петра Анохина, Василия Парфенова. Белая армия и английский экспедиционный корпус стояли у стен Сегежи.

Петруха Анохин рассказывал, как воевал наш товарищ Спиридонов, заняв с полком окопы на северном берегу реки. Несколько на льду, но дружные залпы сидящих в окопах товарищей не давали ни малейшего шанса переправиться неприятелю на южный берег. Потом был бой у Утозера, где был ранен товарищ Спиридонов.

Николай Надкин приезжал в Петрозаводск в мае 1919 года в качестве покупателя для отправки добровольцев на Пудожский фронт. На следующие сутки после прибытия на пристани гремел духовой оркестр. Говорились речи. Женщины махали на прощание отплывающему маленькому судну рукой. Пароходик плыл на Семеново, в открытое озеро. Лед еще где-то оставался у берегов, холодная волна несла пароход к восточному берегу мимо остававшихся в весеннем снегу остров.

Николай Надкин обратил внимание на оказавшегося в комсомольском взводе самым молодым по возрасту юношу. Солдатский ремень на худом туловище паренька оказался широким. Винтовка – длиной похожа на шест. Он крепко стоял на палубе, держал боевое оружье в руке.

По прибытии на фронт отряд Дорофеева пошел на Римскую. Убило командира. Взвод комсомольцев дал слабину. Паренек поднял бойцов в атаку. Пуля пробила юному солдату сердце.

Потом Николай Надкин узнал имя юного героя, звали его Саша Верден.

* * *

Май 1919 года в столице Заонежского полуострова, в деревне Шуньги Повенецкого уезда Олонецкой губернии дарило с самого первого дня месяца теплые золотистые нити ласкавшее пахотные поля, поднятое высоко в безоблачные небеса солнце. С утра до вечера птица облетала леса, будя ранним настойчивым криком в белой ночи спящие островные леса. Накануне восстания Филин сидел на сундуке в маленькой душной комнате, вдумчиво молчал, вытягивая в воздух дым сигары.

– Не пойдут мужики в Красную армию на мобилизацию, по лесам прячутся в суматохе, а служить большевикам не хотят. Они пойдут под меня, – говорил сам себе Филин мысль вслух.

– У меня двадцать бойцов, я хозяин восстания, я командир! – заявил неожиданно появившийся на пороге комнаты Ергамен.

– Хорошо, ты – дак ты командуй на здоровье, – посмотрел в глаза Филин Ергамену. – А что дальше будет, знаешь? – спросил потом Филин Ергамена.

– Я тебя в заместители к себе беру, после победы, – ответил Филину главарь. Потом спросил: – Пойдешь?

– Пойду, куда денусь, – намекнул Филин.

А ему ответил Ергамен:

– Ну, сегодня выступаем.

Филин снова не унимался, докурив сигару, спрашивал:

– А у тебя сколько штыков? Двадцать?

– И у меня двадцать! – назвал число Ергамен.

– Дак кто командовать будет? – опять переспросил Филин.

– Я! – подтвердил свои намеренья Ергамен.

– Ну, командуй, раз хочешь, я буду твоим заместителем, – сказал добром Константин, на том и договорились.

Ночью деревня Шуньга была в руках восставших. Утром подлежащие мобилизации в Красную армию дезертиры митинговали на площади:

– Все, кончилась советская власть!

– Мы тут посовещались и к белым решили идти! К Миллеру!

– Он золото дает, а вы чего?

– Землю! – откричался ответом большевик Володя Рыбалко.

– Большевики вам землю раздали, товарищ, и обещанный Лениным мир! – повторился молодой низкорослый человек.

– А где он, мир, мира-то не видно, война кругом! – народ поднялся.

– Жид ков-коммунистов на виллы держать! За это белая армия золотом расчет держать будет! Граждане, все на борьбу против красных! – кричал голос Ергамена.

– Ну что, давайте держать голос, выберем главного! – держал пред вооруженными винтовками людьми речь Филин. – Давай выбирать, кто за кандидатуры господина товарища гражданина Ергамена? Он ваш земляк, люто ненавидит большевиков!

Все подняли руки за Ергамена, площадь гудела от восторга.

– Давай бить советскую власть, арестовывать коммунистов, граждане, господа! – призвал Ергамен к расправе площадь.

Площадь пошла по домам арестовывать коммунистов. В ночь с 8 на 9 мая поселок Шуньга полностью оказался в руках восставших. Ергаменов помощник добил истекающего кровью Коленова отнятым у него прикладом ружья.

Утром был бой с вооруженным отрядом красноармейцев, посланным на подавление восстания в Шуньгу. Гремели выстрелы на улицах Шуньги. Константин Филин лично выстрелом из винтовки застрелил командира красного отряда Струкова. Стреляли пулеметные очереди в центр у площади. Громко и грамотно командовал боем начальник восстания Ремягин, рассекая красный отряд на две части. Узнав о гибели командира, отряд разбежался. Красные терпели поражение. Одна часть разбежалась на группы, ушла в лес, прорываясь к Уницам.

– Давайте, товарищи, сюда, – обратился к растерявшейся группе красноармейцев житель поселка Ерамен. – Товарищ Минин, товарищ Пашков и Шевельский – в подпол, товарищи, в подпол, – говорил, пряча остатки отряда, крестьянин Ерамен.

– Где они?

– Нет их здесь, ваше высокоблагородие, – слышались голоса с улицы.

– Филин Спиров, за ружьями к белым, – командовал руководитель восстания Ремягин.

Скоро на улицах у Шуньги слышалось звуки моторов мотоциклов. Вместе с ружьями в Шуньгу прибыл отряд белых в количестве двадцати человек во главе со штабс-капитаном Кругляковым. Ремягин торжествовал победу, хвалился пьяным в застолье с белогвардейцами, что он совершил восстание! Так в деревне Заонежье среди труднопроходимых болот, дремучих густых лесов, средь высоких скал и крутых гор пришли враги советской власти. Фронт гражданской войны докатился сюда.

На следующие сутки после восстания крестьян белые под командованием полковника Дедова заняли поселок Шуньгу и окружающие ее деревни. Все, о чем рассказывали побывавшие на фронтах Империалистической войны воины, вернувшиеся с фронта солдаты вспоминали о потоках крови, множестве сожженных огородов и деревень, уничтоженных фабриках и заводах, памятниках культуры, множестве оставшихся без крова и куска хлеба людей. Миллионы жертв.

Над деревней стоял шум, крики, детский плачь. Скамейка поставлена ножками на ноги. С домов на показательное зрелище были согнаны и стар, и млад. Били спасшему отряд красноармейцев Ерамену двадцать пять шомполов. По приказу полковника Дедова головорезами Ерамен был избит до полусмерти. Через год Ерамен скончался от причиненных ран. В тот же день после битья в церкви священником была отслужена панихида за здравие доблестных победителей белой армии.

* * *

– Товарищи в направление, члены волисполкома, вам из Шуньги была направлена почта, но ее на Шуньгском бору не пропустили, и она вернулась обратно.

– И что товарищ?

– Да, собственно, ничего особенного, товарищи, не произошло. Просто в Шуньге свернута вся советская власть, и исполкомы все арестованы.

– Как арестованы? Да я тебя сейчас сам ревтрибуналу! За ложные слухи, сводящиеся к паникерству, и саботаж!

– Товарищ. Разговаривал председатель Толвуйского исполкома с сообщившим товарищам худую новость, с начальником почтового отделения Юшаковым. Ну, что ж товарищи, раз вы мне не верите, ставьте к стене, не принимайте мер к обороне исполкома, – говорил, выдерживая спокойствие, начальник почты.

– Хорошо, верю. Обстановка на фронте правда не уха, верю. Белые заняли Медгору, Повенец, Челмужу. Давайте тогда устроим вечером заседание членов исполкома, всего актива волости и будем решать.

– Пожалуйста, товарищ Куканов, готовьте повестки на вечер активу, – дал распоряжение председатель секретарю.

В восемь вечера было открыто собрание. Товарищ Тукачев сделал небольшой доклад.

– Надо эвакуироваться, товарищи, другого выхода нет, – объявил о своем решение Тукачев, ставя вопрос на открытое голосование.

– Я – за, – поднял руку первым служащий волостного военкома Сергеев.

– Да, мы того же мнения, – объявили о своем решении братья Шамшены. Кунаковы, и Рассоловы тоже подняли руки «за».

– Тогда объявляю решение об эвакуации, – сказал товарищ Тукачев, зачитал принятое решение.

– Добро, товарищи, но я тогда пойду на квартиру, переодену сапоги, возьму револьвер и приступлю к эвакуации комиссариата, – Андрей вышел.

Николай стал составлять воззванье к крестьянству.

– Как же, куда мы будем уходить – на юг, на север? А может, их задержать? Устроим засаду да постреляем. А потом уйдем! Надо вызывать подкрепление…, – шел в читальной избе, отведенной под волостной исполком, жаркий спор.

На дворе стояла светлая ночь. В двенадцатом часу ночи в исполком ворвался секретарь волисполкома Андрей Кунаков (он был в новых сапогах и при револьвере), громко крикнул:

– Ну что, дотянули резину, товарищи? Мы окружены.

– Давай, к оружию! – крикнул Тукачев.

Заседание бросилось к кладовке.

– Дверь заперта, товарищ, по-любому не открыть!

– Ломай, товарищ!

– Не ломается, лом нужен! Топор худой. На ладан дышит! – стоял крик у кладовки.

– Выходи, – сказано было от дверей.

Иван Тукачев вышел из сеней на крыльцо. Видит толпу людей.

– Что вам, товарищи, нужно? Почему так поздно, да еще с оружием?

Ему ответом с улицы:

– Товарищей теперь нет, а есть господа! Мы говорим: перешли на сторону белых. Предлагаю перейти вам!

– На сторону белых никогда не перейдем, не им, советской власти, этого делать! – ответил Иван Тукачев.

– А ну давай, бей! – крикнул вожак восставших, Белоусов.

Группа восставших набросилась на членов волостного ревкома, начала избивать. Вторая группа не позволяла это делать. Товарищ Лаврентиев пытался сесть на лошадь, уехать, получил в бок удар штыка. Потом цепь вооруженных винтовками и охотничьим оружием людей повела восставших на площадь.

– Освободите женщин, освободите! – кричал Иван Тукачев, требовал отпустить Марию Сергееву, Марию Романову и Дарью Данилову, двух работниц продовольственного отдела ВИКА и одну учительницу.

– Ладно, Романову освобождаем, а остальных под замок, – распорядился Константин Филин. – Господа, желающие записываться в ополчение, подходите к зданию управы, – объявил остававшимся в стороне крестьянам купец Филин. Вооруженным людям приказал: – Всех коммунаров и им сочувствующих лиц арестовать.

Арестованных отвели в тюрьму, затолкав прикладами в камеры. На улице у главной площади кулаки мобилизовали под ружье мужчин от сорока до пятидесяти лет.

– Будете караул нести в Толве и в других местах по волости, берите винтовки и охотничьи ружья. Кто в мировую войну на фронте был, шаг вперед! – слышался громкий голос Константина Филина, обращенный к строю мужиков.

– А куда вступаем-то мы, барин? – спрашивал кто посмелей из крестьян.

– В русско-английский добровольческий экспедиционный корпус, – ответили за Филина.

– Вон оно как. А куда экспедиция отправится?

– Сказано же здесь: по родным местам, коммунаров с советами уничтожать.

– А деньги давать будут за поимку?

– Золотом рассчитаемся, – обещал уже Филин.

– Ну, тогда идем, – ответили хором в строю. И ветераны фронтовики вышли, сделав вперед один шаг, как велено.

Скоро поймали красноармейца Мельникова с проломленной головой, истекающего кровью бросили в тюрьму. «Сволочи!» – кричал Егор. Шумом, ударами прикладом конвоиры бросили Мельникова в арестантское помещение, где под замком оказалось двенадцать человек. На следующие сутки в восемь утра:

– Надо объявить в волости твердую диктатуру! – поднял голос Захарьев Иван.

– Диктатуру, – поддержал Ивана Тихонов Павел, высказав резкую речь.

– А что делать с коммунарами? – спрашивает один.

– Расстрелять, – мигом находит ответ второй.

– Зачем стрелять, по двадцать-тридцать шомполов каждому и отпустить, – поднимаются голоса собрания. – Направить арестованных в Челмужи, в распоряжения полковника белых войск! – говорил и гудел зал.

– Отпустить, – поступили следующие голоса.

– Уничтожить всех коммунаров!

– Против, господа! – им кричал поп по фамилии Соколов.

– А как казнить будем, вешать или четвертовать? – послышались вопросы из собрания.

Говорили, так ничего и не решили.

– Продолжим заседание в следующий раз. Завтра с утра! – поступило предложение в президиум.

На том и порешили, прозаседавшись до вечера. Утром продолжили.

– Надо продолжать организовывать добровольческие отряды ввиду появившихся слухов, что в Типиницах высадился отряд красноармейцев. Что делать будем, господа?

– Воевать!

– С кем воевать будешь, народ-то у нас не боеспособный? – обсуждал вопрос с Константином Филиным глава управы Владимир Ульянов. – Я увидел только троих боеспособных мужиков из отмобилизованных только что добровольцев.

– Это не твоя забота, я сам найду, кто воевать будет. Подмогу из Кузаранды попрошу, – ответил Филин Ульянову. Высказав, долго кричал, угрожал: – Кто не хочет воевать против красных – тому штык в бок! – окончил речь Филин угрозой и присел на место.

– А кто продовольствием снабжать нас будет? – задался из зала конкретный вопрос.

– Я со своих личных запасов – белые отряды, – обещал, сидя в собрании, купец Захарьев.

– А что будет после победы белых? Программа какая-то есть?

– Победим, а там посмотрим, после победы разберемся, – ответил на вопрос крестьянина Большакова Филин.

– Это не ответ, – прогудел зал. – Голосовать не будем.

– Надо сходить домой, посовещаться с женами мужикам, – ответил голос из собрания.

Зал загудел повторно. Филин приказал голосовать. Зал проголосовал, но к общему мнению не пришли. Не договорились, надо ли расстреливать арестованных или подождать. Ульянов кричал:

– Я против расстрела коммунаров!

– Дак, может, им тогда штык в бок? – отвечали другие.

Арестованных держал под замком охранник Селюгин.

Открыв арестантское помещение, говорил узникам:

– Вы, наверное, надеетесь, что вас освободят. Дак знайте, если придется нам отступать, мы сначала вас расстреляем, а потом уйдем.

– Если хотите из нас сделать рыбник и съесть его, то знайте – он костлявый, и вы подавитесь им, – заявил ответом товарищ Лаврентев.

– Всех не перестреляете! – крикнул Семкин Петр.

– Время придет – покажет, – ответил охранник, закрыл дверь арестантской.

Прошел час. В поселке засуетились.

– Снимай флаг, красные идут.

– Как – красные? – поднялся с места Захарьев.

– Пароходы их в полумиле от нас! – ворвался в управу восставших охранник Селюгин.

– Куда? Кто воевать будет? – крикнул в растерянности Филин. – Витька, подлец, в Красной армии, я ему, гаду, если он здесь! – добавил к окрику Константин. – Зарублю, зарублю! – кричал он, в истерике видя как будто перед собой сына.

– А кто воевать-то будет, некому воевать! Вон, винтовки в пирамиде стоят, выдавать некому, – отвечал скандально Ульянов.

Филин выбежал из управы на улицу, полез на крышу срывать белый флаг. Затем управа разбежалась, оставив одного председателя. Охрана арестантского дома не успела забрать деньги у заключенного Шамшина. Разбежалась следом за главарями управы куда глаза глядят.

– Товарищи, пароходы идут, наши, красные. Вот тебе крест, своими глазами видел, – обрадовал сидельцев товарищ Шамшин.

– К дверям, товарищ, если они налетят, ухватимся за винтовки. Если будут стрелять через стены, сваливайтесь на пол или вставайте за печку, – инструктировал арестантов Иван Тукачев.

Скоро стража разбежалась, в узком коридоре послышались шаги. Щелкнула в двери задвижка. Дверь открыта, а человек повернул обратно. Тишина замерла в помещении. По прошествии двух минут в коридоре снова слышны шаги. Дверь повторно открылась, на пороге камеры спрятавшиеся к стенам сидельцы услышали голос Ульянова:

– Следуйте за мной в управу, – просил арестантов управляющий.

Ребята проследовали перебежками через двор в помещение управы, увидели в помещении двадцать винтовок, два цинковых ящика с патронами.

– Некому воевать, вооружение вам досталось, – объяснил председатель управы Ульянов, сел за стол. – Все разбежались, я не побегу, что хотите, то со мной и делайте, – сказал Ульянов, сидя за столом.

– Мы ничего с тобой не сделаем, – сказал Тукачев и вышел на улицу следом за товарищем Лаврентевым.

С парохода раздался орудийный выстрел. Через минуту прогремел второй раз.

– Ну что, товарищ Лаврентев, снимай красную рубаху, вешай на штык и пой интернационал, – приказал Тукачев товарищу.

Лаврентев подчинился. С песнями шел навстречу судну. С корабля высадился десант под командованием уездвоенкома Петрозаводского уезда товарища Ширшина. Десантники из взвода красноармейцев-музыкантов разыскали и арестовали несколько прятавшихся в деревнях участников восстания. Забрали из управы документы исполкома, оружие, спасенных ими людей, погрузились на судно «Сильный», отплыли на Кузаранду.

В Шуньге Филин, ворвавшись в дом белого полковника, паниковал:

– Приехали красноармейцы, которые будут всех вешать и резать!

– И что? – строгим голосом спросил белогвардейский полковник.

* * *

Ночью красный отряд под командованием товарища Фролова развернутым повел наступление на село Падмазеро, с берега от озера в гору высотой на четыре метра, в интервал, двигаясь по трудной местности. На пути масса косых изгородей, камень, кустарник, можжевельник, проходили мимо разного древесного лома. Местность пересечена, в ночное время трудно держать интервалы. Иван Тукачев окрикивал с большой сложностью товарищей, чтоб не потерять связь. К Падмозеру подошли к восходу солнца. По команде товарища Фролова полукольцом ребята силами конной разведки поспешили к деревне. С домов в поля убегали фигурки восставших людей противника. Со стороны наступавших открылась оружейная стрельба. Отряд лихом взял пустое село. В домах оставалось несколько женщин. Бойцы присматривались, выбирая избы для отдыха.

– Не останавливаться, приказываю наступать на Шуньгу, – давал команду товарищ Фролов.

– Погоди, товарищ Фролов, не торопись, родненький, дай передохнуть отряду, голодны, есть ребята хотят, – сказал за всех рядовой красноармеец Копосов.

– Дайте отдых, товарищ Фролов, – просили хором другие ребята, едва не взбунтовавшись.

– Товарищи, я отменяю приказ о наступление на Шуньгу, – сообщил о своем решении командир отряда.

Ребята разошлись по избам, расселись по лавкам.

– Угощайтесь, товарищи. Блины, галеты, крепкий чай.

Разговаривали.

– Ты, брат, глянь: Шуньгу-то возьмем, красный флаг поднимем над сельсоветом, будет большое подспорье для разгрома белых, – взяв в руки лепешку, говорил Иван Тукачев.

Товарищ Метелкин закручивал махорку, потягивал дымок в воздух.

– Бой был тяжелый, скоротечный, на то и победили, ребята, – подбадривал товарищей Метелкин.

– Мы ведь петрозаводские, братья.

– Нет, почему, есть отряд с Вытегры, ребята.

– Девки у вас хорошие в городе, молодые? – спрашивал Иван Тукачев Николая Савельева.

– Есть красавицы, ждут нас, наших товарищей, когда мы домой обратно с победой вернемся. Обнимут, крепко расцелуют на пристани Красной армии бойца.

После обеда бойцов потянула ко сну. Фролов кончал ужин, сказал:

– Что ж, пообедали, товарищи, лежитесь отдохнуть.

Иван Тукачев сел на белого коня и поскакал в разведку. Метелкину не спалось. Около двенадцати часов дня на конях товарищи из губчека во главе с председателем товарищем Кайтером. Шестеро всадников на конях мчались по дороге.

– Куда товарищи? – спросил всадников Метелкин.

– На разведку, товарищ.

– Ну, доброго пути, товарищи, – пожелал разведчикам Метелкин.

Разведчики поскакали дальше. Скакали по дороге на Шуныуский бор.

– Молодцы! – крикнул вдогонку Метелкин.

Скоро в лесу загремел бой.

– Тучки они, ваше благородие, огонь, бей их! Что ждешь, балован! – командовал штабс-капитан Бессонов. Автомат с кустов открыл по всадникам шквальный огонь на поражение. Стреляли из засады разрывными пулями, рвавшимися при малейше соприкосновении с твердым телом. Две лошади убиты сразу, две получили ранения. Чекист Калинкин сразу попал в плен. Другие чекисты побежали обратно на деревню. Товарища Калинина выстрелом в лоб из револьвера застрелил царский палач Касорогов в полукилометре от Шуньгуского бора на горе, потом отрезал финским ножом палец, безымянный с кольцом. Товарищу Тервинскому приказали раздеться до белья, живьем положили в огонь. Ромашкова и Принцепова Косорогов приказал исколоть ножами до обезображивания.

– Товарищ Шишкин, беда случилась, наших товарищей из губчека постреляла белая засада.

Командир взвода Шишкин крикнул:

– Взвод, в полную боевую готовность! Пешая разведка вечером. Все в полевые караулы, – прошла команда по взводу. – Два человека, Ромашков и Принцепов, попали в руки белых и были изуродованы до неузнаваемости, зверски убиты. Их тела Иван Тукачев обнаружил на опушке елового леса. Из первого взвода Андрей Метелкин, Горский, Кулаген, Добрынин, Моясев. Товарищ Моясев – за старшего. Товарищ Добрынин имеет боевую задачу для связи между другими постами. Товарищу Метелкину с товарищем Горским приказываю заступить на пост во вторую смену, – зачитал приказ по взводу командир взвода товарищ Шишкин.

Сменились. Залегли около конца изгороди. Горский с биноклям в руках наблюдает за кустарником. Метелкин глядел к озеру.

– Два часа лежим, скоро кончится смена, брат, – говорил Метелкин Горскому.

Горский говорил:

– Погоди, брат, отдыха не будет, бой сейчас может начаться.

Под их ушами началась оружейная стрельба, сначала редкая, потом сильней, сильней. Застрочили пулеметы и автоматы. Пули летели через головы. С нашей стороны затарахтели два пулемета, пачками захлопали винтовки. Десять минут тянулась перестрелка. Вдруг с озера послышался орудийный гул. Первый снаряд упал рядом, второй пролетел мимо изгороди. Третьим снарядом ранило несколько товарищей. Добрынин кричит:

– С изгороди снимайтесь, отходите, дорога под обстрелом.

Утром пятого июня отряд посажен на пароход для высадки во фланг Шуньгуского бора. С парохода десант брал Соломенку, пять штук растянул на линию. В это время между Вытегорским отрядом и белыми началась перестрелка. На берегу Тукачев заметил патруль белых. По нему открыли с парохода стрельбу. Ребята Петрозаводского отряда выскочили на берег по лодкам, вбежав на гору, дали два залпа по профилю окоп. Кричали «Ура!» Бежали до деревне. Белые бросили окопы и бежали, оставив в окопах два пулемета, несколько банок с консервами, печенье и одного пленного.

– Какие потери, товарищи?

– Нет никаких потерь у нас. У Вытегорцев в отряде товарищ Ланский пулей ранен в колено.

После двухчасового отдыха отряд развернутым фронтом продолжил наступление на деревню Дергачи. Штабс-капитан Бессонов стрелял из нагана в воздух, видя, как его солдаты второй роты в панике отступления бросали на землю винтовки, патроны, шинели, фляги, убегали по дороге.

– Товарища Шишкина убило, теперь новый командир взвода – товарищ Антонов, прошу любить и жаловать, – слышались команды перед атакой.

Ответом Игорь приказал открыть огонь по второму взводу прапорщика Вотенцева. Пачками автоматный огонь про противнику, сменяя одиночную стрельбу на ураганный огонь. Пули пролетали, щупали красных бойцов по всей линии фронта. Товарищ Антонов шел во главе первого взвода.

Кончился лес, впереди видны мост и деревня. Оттуда пачками строчил автоматный огонь, хлопали выстрелами винтовки. Антонов приказал: пачками открыть огонь по деревне. Обратно ружьями и автоматами застрочили с огневых точек восемь пулеметов. Товарищи Мелкен, Тукачев лежали рядом с командиром взвода Антоновым, прижавшись к земле за стволом старой ольхи. Сучья крупной толщины. Они сыпались на их головы. Командир встает на ноги, командует: «Бегом!» Побегав, командует: «Ложись!»

Ребята вышли на открытое место, короткие перебежки продолжались до моста. Группы бойцов, находившиеся в стороне дороге, пробирались по топкому болоту до реки. И те, кто бежал по дороге, услышал приказ командира передвигаться вправо за изгородь в болото. Сильный неприятельский огонь по мосту не давал красным бойцам вперед ходу, загнал отряд в топкое болото с зарослями в глубине около речки.

После беспорядочной стрельбы огонь неприятеля значительно уменьшился. В атаку за мной бросилась приказом команда товарища Антонова. Антонов шел на мост. Ребята в первой шеренге бросились на мост следом за командиром взвода. Мелкен, Тукачев со взводам бежали, преодолевая болота, к речке. Кто-то забулькал в воде. Тонули в глубине речки. Огонь неприятеля развился такой шквальный, что от моста остались щепки да ножки.

– Что делать, товарищ Шишкин, – спросил, желая узнать, Метелкин.

– Остановить атаку, ложиться, открыть огонь по деревне.

Противник стреляет по атакующим разрывными пулями. За мостом убило на глазах у командира Горского Дарушова, Кулагена, Варфаломева пули изрешетили насмерть. Командир Горский с Петром Богдановым живые. Прокофьева на глазах Тукачева пробило пулей, когда он шел по болоту. Рядом в ногу ранило Сергея Богданова.

Пароход, стоявший на рейде, вместо открытия орудийного огня по деревне Дергачи пушечными выстрелами отбивался от наседавших на него моторных лодок. Командир товарищ Горский вплавь добрался назад, плывя по речке с того берега. Приказал отступать. Раненые позли с зоны огня, ползком пробирались к лесу. Целые шли по топкому болоту, кто-то бежал впереди. Скрепя сердце Иван Тукачев, Миша Соляков, Заводовский постреливали по деревне, прикрывая отход своих товарищей.

* * *

В июне 1919 года, когда белые обстреливали Медгору, белый отряд занимал деревню Уницы. Грохотание орудий было слышно на Заонежском полуострове. Красный отряд отступил, забрав с собой архив документов из исполкома, коров, лошадей, весь молодняк до полугода и весь ценный товар с кооператива.

– Товарищи, через два часа будет сожжена деревня! Белые там недалеко, могут забрать в плен, – слышались по центру села панические крики.

Среди остававшихся в домах жителей чувствовалось абсолютное бессилие. Большинство крестьян во главе Мининой Еленой покинули село. Меньше оставалось на месте, описав кооператив для учета остававшегося товара. Вечером в деревне поднялась новая тревога. Два белых солдата на конях въехали в деревню, потребовали от председателя кооператива Мининой снять печать, выдать керосин. Собрав под себя селян, солдаты приказали сжечь мост. Войска добровольческой армии подходили близко.

Строение загорелось сильным огнем. Селяне окончательно заволновались, метались из конца в конец, не зная, чего делать. На другой день под угрозой расстрела реввоентрибунала как трусов и подлецов, исполком в полном составе вместе с архивом, с повозками, запряженными лошадьми вернулся обратно. Следом вернулось прятавшееся в лесу население. Переправившись на лодках, население начало восстанавливать мост. Белые находились в шестнадцати километрах от Униц, у деревни Федотовых. Туда на конях товарищи отправились в разведку.

На другие сутки Уткин отправил председателя исполкома Германова охранять горелый мост. Пошел по деревне с винтовкой, увидел – идет человек и кричит: «Стой!». Сошлись. Поставив этому человеку подножку, Германов свалил неприятеля на землю. Пошла свалка, человек вырвал из рук Германова ружье. Освободился человек, побежал в деревню, начал стрелять. Ружье три раза выстрелило и три раза дало осечку. Стрелок был тронувшийся умом красноармеец Яков Петрович Богачев.

Пять недель кооператив в Уницах жил мирной жизнью. Наладилось дело в кооперативе, в исполкоме. Население взялось за хозяйственную работу. Недостатков в продовольствии не было. Соседние деревни были при хлебе. На вторые сутки после восстановления горелого моста в Уницы вошел отряд красноармейцев с тяжелыми батареями, во главе с Николаем Надкиным. Установили орудия на Данилову гору, все недели стояния постреливали на Данилову гору фугасами.

Часть отряда стояла в Уницах пять недель, пока следом за отступающими от Федотовых частями белые не подошли к селу.

– Высока Данилова гора, назад за Уницы хода нет, – говорил Николай Надкин своим товарищам, когда пошли слухи, что поселок обошли белые отряды.

Но разговор разговором, а отходить все ж пришлось. 24 июня белая армия вошла в Уницы. В английском обмундирование зеленого цвета, с погонами на плечах, в кожаных батниках с шерстяными обмотками, с одинаковым военным снаряжением. Заняв Уницы, белые тщательно обыскивали усадьбы крестьян. Рыли солому штыками.

– Где коммунисты-активисты, до смерти запорю, если не скажешь, – сыпались угрозы офицера.

– Есть ли красные на заводе? – спрашивал капитан Беляев.

– В заводе нет, за деревню не ручаюсь, – отвечал сторож завода Колестратов.

– Почему здесь много народу?

– Боялись боя. Здесь все с того конца деревни, откуда пришли белые войска.

– Где ваши мужья? Ушли с красными? – разговаривал с женщинами офицер.

Потом начались расстрелы. На окраине деревни расстреляли по приказу капитана Беляева несколько человек. После обысков и расстрелов на улицах деревни появились англичане. Они вместе с русскими занимали дома добровольцев и красных партизан. Выгоняли русских солдат из домов, направляя занимать деревню Бордово и Кокорино.

– Проклятые спинники! Как займешь деревню, они тут и есть! Кончим мы эту бестолковую бойню, перейдем на сторону большевиков! – проявляли недовольство русские солдаты.

Занятый белыми войсками Повенец был объявлен столицей Олонецкой губернии, туда приехали председатели кооператива Евгений и Антонина Минины, уговаривали господина Карцева разрешить выдачу пайка партизанским семьям.

– Пусть получают свои пайки бабы большевиков с ребятишками. Даю добро! – говорил кооператорам губернатор. – Чайковский подпишет. Все население должно быть отмобилизовано для несения службы на оборонные работы. Рыть окопы, строить блиндажи – таково предписание главного командующего, господа.

Такой был серьезный разговор губернатора с гонцами из Униц. Была захвачена Медгора. Предстояло крупное наступление на Кяпесельгу. Было решено посылать на фронт подкрепление. Солдаты, стоявшие в строю русские солдаты отказывались, делая шаг вперед, отправляться на фронт воевать с красными. Брожение началось и среди англичан. Лежа на диване в доме Мининой, английский офицер, читая в руках книгу, хвалебно говорил:

– Книжка большевика, большевик хороший.

Ночью рота белых без боя заняла деревню Спас. Последующий день сильно грохотало. Стреляли шрапнелью. В ночь на тридцатое июня деревня снова была в руках красных. Фронт до конца августа остановился на линии Корорино-Бордово-Уницы-Кяписельга. Снаряды из тяжелых орудий – красные батарейцы – зажгли сельские постройке Униц. Николай Надкин дал команду на огонь, и его батарейцы зажгли на окраине села три заводских дома. Четвертый фугас попал в центр деревни в дом Полькина Филиппа. Вместо церковных праздничных гулянок в деревне начался пожар. Жители, кучками покинув село, прятались в лесу.

В первых числах июля боевые действия стихли. Белогвардейцы-офицеры приказывали солдатам варить самогон. Сами по вечерам до утра занимались обычным делом: кутежом и развратом. В доме Александра Ивановича Балахова Константин Филин сидел на скамейке вместе с другими белогвардейцами. Праздновал за накрытым едой и самогоном деревенским веселым столом. Рядом с ним по правую руку – записавшиеся в белую армию добровольцами братья Кротовы Николай и Василий, сын кулака Петра Колвалева Николай, жители Сеной Губы.

Они вспоминали: Белая армия высадилась с кораблей на Большой Клемецкий остров, Филин лично присутствовал на присяге белому воинству. В этот же день был отслужена в церкви панихида – молебен, посвященный освободившему остров от большевиков-анархистов белому воинству. Пьяная гульба за столом продолжалась до светлой ночи. Блины, галеты, рыба, картофель вместе с самогоном лежали на столе. Офицер Беляев разливал по стопкам спиртное.

– Погоди, ваше благородие, дай тост сказать! – кричал Филин, поднявшись с места на правах гостя.

– Говори, господин купец! Константин Константинович! – поддержал Филина Беляев. – За нашу Белую гвардию, за нашу победу над большевиками!

– Рано или поздно мы должны взять Петрозаводск! – крикнул тост Филин.

Выпили.

– За то, чтоб наш полуостров превратился в непреступную крепость! – раздался повторный тост Николая Ковалева, по-видимому не очень желавшего воевать дальше своего дома.

– Так, где наша любава-забава, господа? – спросил белый ротмистр Шмаков.

– Я сейчас прикажу, и деву приведут! – заявил офицер Беляев.

Поднялся и пошел за женщинами. Двое откупились маслом и молоком. Ксенья Фомина отказалась подчиниться приказу пьяного офицера. Двое солдат взяли женщину, отволокли на заводскую керосинку, сорвав одежду догола. Били ее шомполами до полусмерти, пока не остались одни кости.

Пьянка в доме Балахова сменилась, переросла в пьяный разврат. На комоде играл пьяный патефон. На столе в одном нижнем белье танцевал голый танец – стриптиз.

– Раз, два, три, четыре, пять. Опасный, копаный, – проторял звуки в танце стриптизер, снимая с туловища рубаху. Ротмистр Шмаков. В комнате – одна мужская компания.

– Гуляем, гуляем! – громко кричал в пьяном угаре Беляев.

– Танцы и стриптиз в мужской компании – это хорошо! – кричал пьяный Филин.

– Где только девок взять? Нигде! – спрашивал и отвечал на вопрос пьяный хозяин дома Сашка Балахов.

За окном на берегу озера английские солдаты открыли стрельбу из пушек по озеру на забаву, кто кого в меткости перестреляет. «Бух, бух, бух!» – слышалась глухо с озера голос стрельбы. Снаряды рвались в озере впустую.

Крестьяне отправлялись на уборку хлеба, заходили в управу, в очереди толпясь, выменивая на пропуск за выход деревне, обменивали на самогон. Филин принимал бутылки, выписывал пропуск крестьянам за пьяного Беляева. Пьянствовали в танцах до ночи. В избе произносились пьяные речи. Из окон пьяный говор несся по улице далеко, далеко.

Так продолжалось в последующие сутки. Затишье установилось на месяц. 5 августа белогвардейские части перешли в наступление по всему фронту. По периметру Униц расставлены тяжелые батареи белых, обстреливали деревню Спас, ведя там артиллерийскую дуэль. Николай Надкин приказал товарищам батарейцам вести огонь по телефону. Стоял. Давал на оборудованной под наблюдательный пункт колокольне. Фугас один полетел по центру деревни. «Я тебе сейчас с одного выстрела выбью косных с церковной колокольни».

– Ну, давай поспорим, что моя возьмет! – предложил спор английскому офицеру офицер Беляев.

– Ну, окей, – согласился британский офицер с книжкой.

– Давай, Савелов, выстрел бронебойным. Огонь! – давал команду Беляев.

– Куда бить, ваше благородие? – замялся вопросом стрелок.

– Не видишь – церковь бесом занята! Огонь! – повторил приказ Беляев.

Выстрелом вылетел залп. Фугас полетел на воздух, зажег пожаром колокольню церкви. Церковь горела крупным пожаром много часов, пока не сгорела, как головешка. Потом белые войска взяли деревню Спас, а красные отступили на Лижму. Белые овладели деревнями Матгубой, Викшашозеро. В деревнях жители праздновали Спасы.

– Слушай, уходи отсюда, езжай домой, почему ты здесь воюешь? Это не твоя война, – вел разговор с английским офицером Игорь Бессонов, сидя за одним столом за самогоном.

Он помнил, как он брал Кяпесельгу месяц спустя после пятого июля. В небе появились аэропланы. Белогвардейская артиллерия полчаса обстреливала деревню. Деревня загорелась от ихнего орудийного огня. Красные в составе 250 бойцов Спиридоновского полка отступили, следом ушли партизаны товарища Романова, отходя на восьмой разъезд. Вооруженные с зубов до ноги белогвардейские войска вошли в деревню, он и еще несколько солдат во главе с английским офицером вылавливали прятавшихся в ямах баб с детишками. Британский офицер наставил в грудь мужчине, вылезшему из ямы, револьвер, строго спросил: «Большевик»?

– Теперь их боевому братству пришел конец. Вот дочитаю маленькую большевистскую книжку и уйду домой. Там у нас тоже неспокойно, – говорил русскому офицеру англичанин.

В конце августа англичане уехали. 27 сентября от Кяпсельги наступление покатилось назад. Красный флот подошел к Повенцу, завязав у поселка бои.

* * *

В начале мая 1919 года отряд белофиннов после ожесточенного боя овладел деревней Половиной, расстреляв тяжелораненого товарища Силевиуса. Части красного 1-го финского батальона, понеся потери, отошли на реку Вилга, приступая рыть окопы на восточном берегу. Несколько дней сидения в окопах, и красных финнов сменила прибывшая из Петрозаводска рота русских красноармейцев и отряд коммунистов-добровольцев под командованием Александра Меркушева. В июне с боем они отошли к деревне Суложгора, что в 19 километрах от Петрозаводска. Сюда же подошли снятые с обороны Толвуи Петрозаводские и Вытегорские отряды – прямо с пристани шли под Суложгору в окопы. Стояла белая ночь.

…Александр обратил внимание, как, прижимая к груди винтовки, спали бойцы в окопах на высотах Суложгоры. Только стоящие в дозоре люди напряжено вслушивались в тишь утра. Он посмотрел на позиции врага в бинокль, почему-то вспоминая последний разговор с Петром Федоровичем Анохиным.

«В любое время может что-то произойти, нужно соблюдать ежеминутную революционную бдительность!» – отозвучивались в памяти слова председателя Олонецкого губернского совета, соратника по революционной борьбе.

Да без его слов Александр Меркушев ясно понимал обстановку.

Внезапно из лесного завала показались четыре фигуры в серых финских куртках. Они осторожно подкрадывались к срубленным деревьям.

– К бою, товарищи, к бою!

– Заряжай!

– Залпом, огонь! – слышалась команда Александра.

«Пух, пух, пух», – дружный залп винтовок разорвал тишину. Разведка противника метнулась за кусты и скрылась.

Снявший с боевого прицела винтовку рабочий стрелок Юрий Анухрин, вздохнув облегченно, с чувством выполненного долга глянул на небо.

Видит Юра – солнце потянулось высоко на гору Суложгору, светит желтым обручем, и нет выстрелов, гула пушек не слыхать, мертвая тишина стоит над высотами Суложгоры-матушки. Докурил он сигарету, перекинулся взглядом с товарищем Меркушевым. Вдруг слышит – тишину нарушило гудение. Оно было едва слышно, двигалось по воздуху размерено: «гу-гу-гу»… Странное гудение слышалось сильней, перерастая на голубом небе в зажженную серебряную точку. Она со скоростью росла, быстро приближалась. Следом потянулась широкой цепью белофинская пехота к высотам, залегла в кустарнике. Вражеский самолет быстро приблизился, был уже над головой, подавал условные сигналы финским батарейцам. Сразу над лесом загрохотали вражеские батареи. Разорвались в перелеске, поджигая деревню. Клубы дыма поднимались выше крыш.

Всю ночь на 23 июня шел горячий бой. С высоты колокольни церкви, служившей наблюдательным пунктом, давались команды артиллеристам. Пушки залповым огнем по лесному массиву, отвечая дуэлью на дуэль финских батарей. Дуэль затянулась с четырех утра 23-го, и вплоть до наступление белой олонецкой ночи пушечная стрельба не прекращалась. Батарея из трех орудий всей мощью жгла поросшие в западной стороне за деревней леса.

Сильный грохот в ушах. Едкий дым в глазах, клубами потянулся до небес черным большим облаком. Видимость нулевая. Правей звучали пулеметные выстрелы. Кусты – хорошая защита от разрывных фугасов противника. Меркушев Саша пытался глядеть белофиннов в бинокль.

– Что вы видите, товарищ Меркушев? – спросил Сашу Тойка залегший рядом Эмиль. Желая пробить брешь в советской обороне, белофинны ставят на подступах к горе орудие, ближе подкатывают к нашим позициям. «Бух, бух, бух!» – пролетел и разорвался снаряд рядом, в кустах. Противник начинает обстрел. Саша Меркушев, не думая, залег за пулемет, меткими выстрелами уничтожил в бою орудийный расчет. Орудие замолкло, не открывая огня.

– Надо захватить орудие, оно должно быть собственностью большевиков, – бил себе в грудь Саша мозолистым кулаком.

Пуля финнов пробила насмерть сердце Юрику Анухрину, от этого бойцы становились злей.

– Дак чего же мы ждем! – громким голосом сказал Эмиль Тойко. – Вперед, за Ленина, за Советскую власть!

Саша поднял красноармейцев в атаку. Воспользовавшись замешательством белофиннов, рывком поднял товарищей к подножью высоты, вырвавшись вперед, поднялся с отрядом на макушку высоты, взяв в руки свое орудие, завязав оборонительный бой. Леха Моссунов ползал у Саши со спины, подносил к орудию снаряды. От огневого налета белофинны падали как покошенные, цепью отхлынули в лес.

На высотах установилось короткое затишье, прервавшееся выплеснувшей в воздух сигнальной ракетой – на позиции красноармейцев потянулся цепью отряд финнов. По нему било орудие, отбитое Меркушевым в контратаке. С озера дали несколько залпов стоявшие на рейде в Петрозаводской губе боевые корабли онежской флотилии. Финны пехотой бросились атакой, остановились у ряда колючей проволоки. Меркушев подавал залп за залпом. Ребята выдержали все атаки. Над Суложгорскими высотами грянуло гулом: «Ура!»

Оставляя убитых на земле, финны вынуждены были отступить. Военное положение в городе оставалось. Над Владиморской набережной карельской столицы продолжали летать английские самолеты, бросая бомбы и прокламации. Ребята шли на запад.

* * *

Батареи выпустили залповым огнем дюжину снарядов, зажигая крыши домов. Громкое «Ура-ааа-ааа!» – кричалось на подступах к деревне Вилга по всему фронту. На всем протяжении плацдарма лавины русских красноармейцев теснили малочисленные финские отряды, оборонявшие деревню. Идущий впереди отряда Александр Меркушев бросился в воду реки, под хлестким пулеметным огнем противника бежав к стрелявшим с высоты, он зазывал за собой бойцов, смело идя в бой за власть Советов, бил белофиннов штыком и гранатой. Противник начал отступление, убегая по тракту к деревне Половина, оставляя на пути много брошенного оружия.

Пополнив поднятыми с земли трофеями запасы вооружения батальона.

Наступая светлыми июньскими ночами вдоль Олонецкой дороги на запад, батальоны с боев овладели деревнями Половина и Матросы. Скоро конные отряды разведки выдвинулись в район деревни Пряжа.

– Узнаем место расположения противника, вернемся, доложим. Тогда получим по каше, – говорил Александр Меркушев разведчику Койву.

– Правда, есть хочу, товарищ комиссар, а то много на голодный желудок не навоюешь! – жаловался разведчик Койву командиру.

Меркушев отвечал.

– Погоди, брат, вернемся – сам наварю на всех каши, – заверил, держась в седле, молодой финский красногвардеец, товарищ Валден.

Услышав сказанное, товарищ Койву подстегнул коня, быстрее погнал по лесной дороге, летел со скоростью ветра, под ногами слушая цокот копыт. Александр Меркушев пытался нагнать Койву, поворот пробегая за поворотом, скача в спуск и на подъем. А с обеих сторон тракта вырос стеной дремучий лес.

«Бух, бух, бух», – послышалась вдруг со свистом, хлопаньем нарушая установившуюся в лесах общую тишину, винтовочная стрельба. Белофинская пуля убила коня товарища Койву, раненого всадника сбросив с коня.

– Назад! – кричал Александр Меркушев, одновременно взяв на своего коня раненого товарища.

С чувством выполненного задания разведчики поскакали, поворачивая коней назад. В деревне на тракте навстречу попался уже строившийся во фланги батальон.

– Мы выходим на Пряжу. Вы, товарищи разведчики, остаетесь здесь до особого распоряжения – охранять деревню Матросы. Располагайтесь на отдых, товарищи Валден, Тойкка, готовьте кашу. – Распорядился комиссар Меркушев командиру взвода в отношении красных финнов. Сам скакал верхом на коне, вместе с батальоном на Пряжу.

Токка и Валден накололи дрова, залили в котелки принесенную с речки воду, развели кострище, поставив кашу на огонь печи, сидели в избе, вели задушевную беседу.

– Будет коммунизм строиться, как ты думаешь, товарищ Валден?

– Я думаю, да. Вот дойдет наш полк до финской границы, поможем мы там товарищам, тогда и коммунизм пойдет в гору.

– А ты хоть представляешь, что такое коммунизм?

– Это когда нет ни эксплуататоров, ни эксплуатируемых. Так товарищ Ленин, по крайней мере, сказал.

– Раз товарищ Владимир Ильич Ленин так сказал, значит, будем жить долго и счастливо. – говорил один финский паренек другому.

– Чего ты крутимся, почему поворачиваешься, – спрашивал Валден Тойкку.

– Вот сейчас медведь придет из леса и всех белофиннов разгонит.

– А то?

– Я вот в бога не верю, а в медведя – да.

– Почему?

– Так товарищ Меркушев перед боем за Суложгорские высоты в напутствие говорил, выстраиваясь перед пулеметной командой.

– Ну, помню, да, вот то, о чем я и говорю.

– Соли надо бы в кашу насыпать!

– А где взять, если нет ее, соли? – вдохнул Валден, начал искать в избе соль.

«Горох, пах, пах, трата-та» – слышались звуки с тыла винтовочной пулеметной стрельбы. Эмиль вскакивал с места, пряча котелки с кашей в печи.

Оба выбежали на улицу, увидели садившихся на лошадей бойцов, а безлошадные в пешем порядке бежали туда, где идет стрельба. Только успел Эмиль спрятать котелки – слышит.

– Давай! Товарищи Тойкка и Валден, почему вы перетрусили? Приказываю оставаться на месте, охранять лошадей и готовить кашу! Понятно? А то, в гроб вашу мать, я за себя не ручаюсь!

Эмиль повернулся башкой назад, увидел показавшийся в дверях силуэт командира взвода, потом силуэт куда-то пропал. Только ближнее чоканье копыт коня вперемешку с дальней стрельбой стучало за околицей барабанным звуком. Конный цокот отдалялся, потом послышался, близясь снова.

– В лес ведите лошадей, что стоите, на ту сторону речки, – услышали ребята приказ уже от другого командира.

– Ну, в лес дак в лес, мы чего, в царской армии, что ли, служим? Давай! – Успел крикнуть Валден, выбежал к лошадям и резал повода ножами.

Эмиль бежал впереди, ведя одну лошадь за уздечку, гоня за собой остальных.

Валден гнал лошадь с хвоста, проходя вброд обмелевшею реку, у самого берега выстрел белофинской пули со спины догнал его насмерть.

Три часа боя, Сашка Меркушев с отрядом на конях ворвались в Матросы Пряжи сабельным боем прогнали белофиннов из деревни. Эмиль Тойкка, достал из печи не тронутую белофиннами пшеничную кашу. Поев из котелков горячей и отдохнув, конный отряд Сашки Меркушева снова ворвался в Пряжу. Занял деревню, прогнав финнов на Сямозеро.

Василий Чуйков

В июле 1918 года юный командир Кирилка Мерецков взял в свой отряд на подавление вооруженного восстания крестьян в Муромских лесах Игоря Титова. Выжигая коленным железом контрреволюцию, юноша принял в свой в жизни боевое крещение. Побывав в Сергаче, Арзамасе, поведав воды Теши, отряд двигался по нижегородским степям, откуда Игорь не имел даже возможности заехать на родину отца в Иванцево. Подавив выступление восставших, их отряд включили в состав 5 Красной армии под командованием командарма Славина, без отдыха бросили в бой под Канаш, на войну с белочехами.

Входя в боевую группу около 2 тысяч пехотинцев и человек 250 конников с девятью орудиями и одним бронепоездом, ребята повоевали отменно. Повоевав на Канате, полк был переброшен на север к Свияжску, оттуда решительным ударом отбросили врага к самой Казани. Тогда Кирилка Мерецков гордился, что их отряд вошел в 227-й Владимирский полк, которым командовал бывший унтер-офицер Кузнецов. Партийный комитет полка возглавлял коммунист Наумов.

Полк подошел в наступление к стенам Казани. Ребята готовились к штурму города. В глухих лесах на правом фланге им предстояло достойно встретить боевую офицерскую бригаду Капепеля. В боях под Свияжском Игорю Титову довелось встретиться с приехавшим на фронт в составе агитгруппы пролетарским поэтом Демьяном Бедным.

Гудит, ревет аэроплан,

Летят листки с аэроплана,

Пусть вниз спадет,

Как звон набата!

Близка расплата! – слышалась перед наступлением грозна чтившая речь пролетарского поэта. Бойцы дружно аплодировали, радовался товарищ Мерецков, а вот товарищ Титов твердо себе сказал: я не романтик, в слоге стиха ничего не понимаю.

– Люблю по-реальному воевать, а не болтовней языком, – сказал Игорь Кирилки и побрел чистить винтовку, удаляясь прочь с концерта.

Потом кончилась передышка, начались бои. Позже, став маршалом, Кирилка Мерецков расскажет:

– Под Казанью я впервые узнал, что такое обстрел тяжелыми снарядами. Над тобой непрерывно гудит и свистит. Взлетают фонтаны земли и осколков. Бойцы все время кланяются, припадают к земле и отрываются от нее очень неохотно. Каждый стремится найти укрытие и только потом, чувствуя себя в относительной безопасности, начинает оглядываться по сторонам. Особенно болезненно воспринимали отдельные красноармейцы налеты аэропланов. Большинство видело их впервые в жизни. Сбросит бомбу аэроплан где-то за полверсты, глядишь, а цепочка бойцов дрогнула, некоторые поворачивают назад. Двое-трое слабонервных пускались в бегство, лишь заслышав рокот моторов. Другие старались не подавать виду. Так же реагировали сначала на налеты и наши соседи слева и справа – Оршанский и Невельский полки.

Но Игорю это уже было не впервой. Не дождавшись решительного штурма города в первых числах сентября, он попросился у командования перевестись во вторую армию, в корпус товарища Гая, где воевал его родственник на должности командира роты – Витька Филин. А Кирюху Мерецкова ранило на глазах у Титова, когда Игорь принимал в составе 227-го Владимирского полка последний и решительный бой. Позже на финской они не признают друг друга, когда судьба их сведет снова, что они воевали на той далекой гражданской вместе. А потом будущий маршал вспомнит.

К сожалению, недолго пришлось мне шагать рядом с новым другом. В начале сентября перешли мы в наступление. Офицерские батальоны открыли сильный огонь, длинными очередями строчили их пулеметы. Нелегко было поднимать бойцов в атаку. Тогда Говорков встал впереди отряда в полный рост, сзади себя поставил меня и знаменосца. Ребята запели «Вихри враждебные веют над нами…», и отряд рванулся на врага. Не прошли мы и нескольких шагов, как Говорков покачнулся. Я бросился к нему. У него из виска сочилась кровь. Не успел я послать за санитарами, как он скончался.

А огонь врага все сильнее. Что делать? Отступать? Зарываться в землю? Идти дальше? Бойцы смотрят на меня, кое-кто уже ложится. Я закричал и побежал к железнодорожной насыпи. Оглянулся – все бегут за мной, вроде бы, никто не отстает. У насыпи залегли. Подползли ко мне ротные, спрашивают: «Товарищ комиссар, окапываться, или мы тут ненадолго?» Я оглянулся как бы по инерции, но Говоркова уже не увидел. Медлить в тот момент было нельзя. Вспомнив уроки Говоркова, поставил ротным задачу, затем сказал: «Как встану – вот и сигнал. Атакуем дальше!»

Огонь стих. Только мы поднялись – видим, навстречу бегут золотопогонники со штыками наперевес: рты раскрыты, а крика из-за стрельбы не слышно. Сцепились врукопашную. Я расстрелял всю обойму во вражеских пулеметчиков.

Пулемет замолчал, а позади него вскочил с винтовкой в руке солдат. Успеет выстрелить – конец мне. Прыгнул я через щиток «максима», чтобы ударить врага рукояткой маузера в лицо, и зацепился ногой. Падая, успел заметить, как тот взмахнул прикладом, и я почувствовал сильный удар в затылок. Потом – туман…

Очнулся на полке в санитарном вагоне. Значит, жив!

По прошествии двух суток после взятия Казани Игорь узнал об Освобождении города, готовясь с новым полком в составе 2 армии восточного фронта к штурму родины Ильича – Симбирска. Город уже к прибытию Титова на передовую был окружен кольцом.

Сентябрь 1918 года. Гром орудий около железнодорожного моста через Савиягу, со смелой атакой смело чешский полк в направлении Симбирска. Волга громыхала раскатом орудийного боя, ставшего Игорю Титову первым его боевым крещением. Их славный командующий первой армией Михаил Иванович Тухачевский бросил в решительное наступление первую дивизию под командованием товарища Ежескяна. С криками призыва: «Даешь родину Ленина Симбирск к 12 сентября 1918 года!» Красная армия с трех сторон ворвалась на плечах отходящего противника на улицы города, давая белогвардейцам один лишь коридор для отступления к Волге. С кавалерийским отрядом Игорь догнал заехавший вперед на улицы легковой автомобиль товарища Гая. Потребовал перекрыть путь отхода врагов к Волге.

– Давай, давай, давай! Ты кто, товарищ? – задал вопрос из автомобиля одетый в каракулевую шапку с папахой товарищ Гай.

– Я – красноармеец Титов.

– Скачи, товарищ Титов, туда, в бой, возьми пленных, а лучше руби их всех на месте, с плеча. – дал добро командующий железной дивизии.

Игорь дернул уздечку коня, крикнул: «Ура! Даешь город Ленина, город мировой революции!» и повел за собой эскадрон бойцов с атакой к Волге наперерез бегущему туда противнику. Рубился в кровь. «Не давай врагу дороги к отступлению до тех пор, пока командующий армией Михаил Тухачевский не дал команду на телеграфе». «Москва. В кремль. Троцкому. Задание выполнено. Симбирск взят».

Так Игорь Титов стал командиром эскадрона. Назначен лично Тухачевским. Игорь поскакал к тюрьме выпускать заключенных. На параде на главной площади города Соборный построил бойцов своих в железный строй. Встречал автомобиль комдива Ежескяна, крича: «Ура Гаю!» Игорь давил к выкрику: «Даешь Самару!» Товарищ Гай крикуну: «Даешь телеграмму «Москва. Кремль. Ленину». Взятие вашего родного города – это ответ за одну вашу рану»…

По окончании парада – банкет победителей. Но Игорь не был на банкете. Он с бойцами ходил по городу, ловил, расстреливал красноармейцев, застанных в мародерстве. Своих боевых товарищей, выполняя приказ командарма Тухачевского, расстреливал, наводя в городе революционный порядок. В первых числах октября после ожесточенных боев дивизия ворвалась в Самару. В первых числах марта 1919 года полк, где сражался Виктор Филин и Игорь Титов, переместился из Самары в район Вятских полей, входя в состав 2-й армии восточного фронта. Один за другим падали под ударами войск Колчака города, Ахнск, Осу, Бирск. В середине марта пала Уфа. Колчак подходил к Елабуге. 28 дивизия колонами проходила улицы города, двигаясь к линии фронта. Ревевшая с горизонта дальняя боевая канонада, напоминавшая Филину бой в прусском городе в первые месяцы Империалистической войны, к рассвету окапавшись на окраине города в обустроенном под штаб доме, командиры устроили серьезный боевой разговор.

– Главные силы Колчака сосредоточены в районе Байска. Восьмая Камская дивизия без полка, 32-й полк данной дивизии занял Мензелинск, – сообщил комдиву Азину заместитель комполка под командованием Василия Чуйкова Виктор Филин.

– Полк в Набережных Челнах – четыреста штыков и сабель. В полку – сорок три коммуниста, остальные добровольцы, – захотел уточнить военный комиссар Телегин.

– В полку – 43 коммуниста, остальные добровольцы, совместными силами, думаю, мы сможем выбить противника из Мензелинска, иначе из Бирска сюда пойдут главные силы колчаковской дивизии, и тогда нам будет трудней, – докладывал совещанию Чуйков.

– Верно, по-революционному думает товарищ Чуйков. Пассивно оборонять Набережные Челны тактически неверно. Выгодней позиций для боя в данном районе нет. Сидеть на берегу Камы и ждать противника не годиться, – слышал Филин взрывной голос Юрьева, говоривший на всю комнату. – Ты ведь годика на три товарища Чуйкова моложе, питерский парень. Я б с тобой все в разведку сходить думаю, в деле тебя посмотреть. – заявил Филин на весь главный командный состав присутствующих.

– Во время боев на Северной Двине с англичанами наш полк опыта боевого набирался, – сообщил уверенным голосом товарищам Юрьев.

– Так-то оно так, только вот с какой стороны город брать будем, товарищи, как ты считаешь, товарищ Филин? – ставил открыто вопрос командир дивизии Азин, обращаясь уже к наклонившемуся к очертанию Филину.

– Я думаю, атаковать противника нужно ночью.

– План есть? – спросил Филина Азин.

– Сороковой полк с ротой коммунистического батальона обходит Мензелинск с юга. Начинает атаку с наступлением рассвета. Батареи товарища Маклена штурмуют город в лоб.

С рассветом мороз становился крепче. Цепи красноармейцев, покрикивая растянутое «Ура», потянулись на город. В центре слышалась стрельба. Звон церковных колоколов подгонял ужасом бегущих по городу белогвардейцев. Наседая на бегущих, отряд красноармейцев ворвался в городскую почту. Теперь помещение служило под штаб полка. На столе не прекращая звонил телефон.

– Это ты командир?

– Я?

– С тобой говорит 32-го Камского полка капитан Колышев, – слышал снявший трубку Чуйков.

– Здорово, а ты с какого света? Как у тебя дела? – громыхнул в трубку голос Василия.

– Дела отличные, а ты и твой комиссар веревку ищите.

– Обязательно найду веревку и буду беречь, чтоб при первой нашей встрече тебя повесить.

– Это ты мне, падаль краснопузая – дворянину, офицеру? Со мной разговариваешь, морда жидовская? Да я тебе живот распорю нагайкой! – ругался по-колчаковский ваше благородие.

– Знаешь что? Я тебя сам завтра саблей застану, рубать в кровь буду! Задница твоя колчаковская!

– Задница твоя голая! Видел я, каким кавердалом шли в наступление твои боевые порядки. Со смеху можно лопнуть!

– Я видел, как твой образцовый полк со страху удирал от нас быстрее зайцев!

– Погоди, сволочь, я до тебя доберусь! Ты понял меня или нет? – громким голосом и серьезно разговаривал на проводе Чуйков.

Капитан Колышев бросил на том конце провода аппарат трубку. Больше говорить ему было не о чем.

– Ты с кем разговаривал, Василий Иванович? – спросил Филин Чуйкова.

– Я разговаривал со штабом капитана Колышева, Виктор Константинович. Мат на мате, на него не хватило.

– Ничего, ничего, у меня мечта знаешь, какая?

– Говори? – нагнулся головой Чуйков к Филину.

– Ну слушай, раз хочешь знать! – говорил строгим голосом Филин.

Заинтересовавшись серьезно, Чуйков повторил еще раз:

– Говори.

– Я возьму в плен целый батальон Колчака, прикажу надеть на рукава солдат бывшего противника красные повязки и отправлю агитировать за Советскую власть, – дал идею Чуйкову Филин.

– Здорово, задумка. Думаешь, получится, товарищ Филин?

– Думаю, выйдет, товарищ Чуйков. Я думаю, задумка неплохая, но сначала надо с товарищем Пылаевым посоветоваться. С комиссаром нашей дивизии.

– Ну ничего, опыт большой агитировать за Советскую власть. Заруби себе на носу, товарищ Филин, – ответом Виктор выговорил, – а то…

* * *

28-я дивизия наступала вдоль железной дороги на Екатеринбург – Сарапул. Юный командир красноармеец Титов с товарищами Азиным и Пылаевым перерубили весь штаб 32-го Камского полка. Игорь с размахом перерубил голову капитану Колышеву. Кровь ручьем протекала по доскам пола. Ненависть влезала в голову паренька, прежде всего классовая. В бою, некогда размышлять, нужно заносить над противником саблю. Влево, вправо, рубить голову врагу и не смотреть на догонявшего, пытавшегося выпрыгнуть в окно противника Пылаева, рубившего саблей поручика на выходе у дверей Азина. За этот бой скоро все трое получили как с куста представление на ордена Боевого Красного знамени.

Позже было предательство начальника дивизии 7-й армии Романова, перешедшего на сторону Колчака. Потом отступление из Елабуги на Бондюжские заводы. Запахом измены в колоннах первого батальона начался бунт.

– Все, хватит, отвоевались! Домой пора! – требовала благими криками собранная на площади Елабуги колонна дезертиров. Все, хватит, голодные в брюхе, словами не кормят! Воздухом не наешься! – кричал, обращаясь к голодным солдатам, товарищ Троц.

– Правильно, – гудела толпа оратору со всех сторон.

– Пулеметы и беспощадный эскадрон нацелены на вас. Первый залп поверху! Если не послушаетесь, всех покосят, всех покосят и порубят! – обратился Петр Якушев к толпе заговорщиков.

– Рубать своих придется, – сказал Василию Ивановичу Чуйкову Игорь Титов. Выхватил с ножен саблю. – Лучше сдаваться, пока не поздно, обратился с призывом в толпу Игорь Титов.

Площадь уже была в плотном окружении бойцов коммунистического батальона. Игорь оглядел бойцов, в руках дезертиров стали подниматься вверх ложки – сдаться на милость советским властям.

– Послушались – и правильно поступили. Другого выход нет! – крикнул бунтовщикам Игорь. Юноша улыбался.

– Давай их сюда! Выводи зачинщиков! – приказал бойцам Петро Якушев.

В сутки шесть десятков из семи сотен бойцов по решению ревтрибунала расстреляли. Приведя в боевые порядки, 2-й батальон получил приказ на рассвете форсировать реку Пойму.

– Чего стоишь, давай!

– Холодно, ноги в судорогу сведет – и каюк!

– Да ничего не холодно! Водичка – кипяток. Берега кисельные, рай! Правый берег, левый берег. – подталкивал прикладом винтовки бойцов Петр Якушев.

За чертой берега вода сразу оказалась по пояс. Пули свистом неслись над головами, переправа виделась как на ладони. За переправой – деревня Бондюга. Отряд за считанные минуты занял окопы противника. Хлебнувший холод воды Игорь преодолел тяжелые шаги. Следом за Петром Якушевым поднимался на высоты, взяв в окопах роту врага. Белые пятились назад. Второй, третий батальон атаковал деревню Тихие горы под угрозой окружения, с руганью заставляя белых бежать, отступая на десятки километров.

– Такой молодой, уже полком командуешь, – разговаривал с Чуйковым за четверо суток до наступление комдив Азин.

– Да, – гордо поднял голову Василий.

– Где тогда твой полк?

– Занимает оборону северней и южней города. Вот здесь, здесь и здесь, – показал, тыкая карандашом на карте, Василий.

Комдив нагнул голову к растянутой по столу карте.

– Долго думаешь оборону держать?

– Он, товарищ Азин, лучше чувствует себя в наступлении, чем в обороне.

– Товарищ Филин по сегодняшний день ходит у Чуйкова в заместителях, товарищ Филин. – сказал комдиву Петр Якушев.

– Товарищ Филин отправляется на Дон на борьбу с Деникиным. – поправил Петра комдив.

Бросил взгляд на стоявшего в шаге Гонихина.

– Это мы потом увидим, как дело с наступлением пойдет. Ребята у нас смекалистые, – говорил строгим голосом товарищ Гонихин.

Прошло два часа, построили полк у штаба. Звучала речь комдива Азина:

– За храбрость и смекалку в разгроме колчаковского штаба – боевой орден Красного знамени. Срубил товарищ Титов беляка. Награждение будет после боя.

Скоро, перед самим боем, гурьба спускалась с высот к реке Вятке. Пять батальонов под звук духового оркестра высадились с парома восточней деревень Яковлева Гора. С крутого берега доносился орудийный гул. Ответом красноармейцев потянулось в цепях громкое «Ура!» «Давай, давай, вперед, час пробил!» – слышалась на барже команда. Оркестр выдавливал мелодию интернационала. Как только баржа сблизилась с берегом, Чуйков поднял к глазам бинокль. Он увидел – со стороны деревни Бессониха поплыла рыбацкая лодка. На судне три офицера противника с поднятыми красными флагами гребут веслами в направлении берега, желая сдаться.

Метров за сотню от берега пароход следом за баржей засел на мель. По команде Чуйкова вскриками: «Давай!» «Даю!» – откликнулось ответным эхом. Оркестр продолжал играть интернационал.

– То-то и оно, давай, прыгай. Водичка-то не ледяная, а теплая. Кисельные берега, только надо отвоевать их! У Колчака! Даешь Урал, ворота Сибири! За Ленина, вперед! – призывал, поднимая бойцов в атаку, Виктор Филин.

Титов прыгнул в воду, вода была по горло. Тело все вымокло, ноги еле передвигали шаг. Сотни красноармейцев, а с ними в атаку идти не страшно. На берегу хорошо видно отступление белых. Их фигурки потянулись на гору, не пытаясь вступить в огневое соприкосновение. Шаг за шагом, скоро вода отступила по пояс, а скоро с приближением к берегу сошла совсем на нет. На берегу громко кричалось «Ура!» Волна за волной атакующие углублялись на плацдарме.

– Ну вот, пошли, голуби ясные, на подъем поскакали. Получилось, значит, бежит беляк! Давай, орудия на гору тяни! Даешь Яковлево! Даешь Терши! – кричал Азин на боевые порядки.

Они шли вперед, делая значительные подвижки.

– Раз, два – взяли, – кричали батарейцы, подкатывая орудия на гору до деревни Яковлево.

Катили по воде вброд по реке Анзирке. Комдив Азин засел на колокольне церкви, превращенной в командный пункт. В воздухе с речного горизонта – орудийный гул красных кораблей, дерущихся с колчаковской речной флотилией.

– Сватка жаркая, брат на брата, русский на русского, ни своей, ни чужой крови не пожалеют. – говорил Чуйкову комдив Азин.

Чуйков тревожно нахмурился в лице, советовал, просил:

– Сюда из резерва надо еще одно орудие присоединить, без подмоги пропадем.

– Солнце как на горизонте поднялось, высоко. Самый раз с атакой на плечах завоеванный плацдарм расширить, – сказал на запрос Чуйкова Азин.

– Поэтому, товарищ комдив, разрешите мне с товарищем Якушевым на северную окраину новой Мурзихи на подстраховку батальон бросить. Мало ли чего – не удержим Новую Мурзиху.

– Добро, действуй, – распорядился комдив.

Василий спустился с колокольной лестницы вниз, вышел на улицу. На улице садился на коня, скакал на боевые позиции.

– Вот, ребята, белые впереди, мужайтесь, говорил Василий, добравшись до батареи, видя впереди белые цепи.

Кони кавалерии саблями рубились в кровь. С лошадей падали на землю изрубленные врагом красноармейцы. Казалось, вот-вот противник собьет батальон с завоеванных высот кубарем к реке Вятке. Погонит конной атакой на Анзирку. Там на крутом берегу всех порубят.

– Давай, Якушев, давай! – призвал Чуйков ординарца к бою.

Конь рыжий нес одетого в черную кожанку-куртку Петра, догонявшего вырвавшегося вперед Виктора Филина. Под гул стрельбы они вместе с юношей-командиром рубились в кровь. Ударами сабель с ветром сшибая с лошадей противника, отбивая у конницы противника высоту. Отряд комиссара полка Денисова рубил неприятеля с левого фланга. Фронт выравнивался в цепях. Полки продвигались вперед на пятнадцать километров по тракту на Елабугу. В воздухе с цоканьем копыт лошадей громыхало победное «Ура!».

После боя в глубоком овраге дымили серым дымком полевые кухни. Кололись солдатским нарядом дрова. Связисты тянули от командного пункта провода, устанавливая на позиции. В чугунных котелках варились щи. По окончанию варки повара разливали каждому из присутствующих по порции.

– Товарищ Чуйков, товарищ Филин, товарищ Яковлев, товарищ Гурьянов, присаживайтесь к котелку. Отведайте щей, – пригласил бодрый голос комиссара дивизии однополчан к столу.

– Ну что, ребята, отлично повоевали, теперь добротный обед. Добро пожаловать к боевому стол, – ответил на приглашение Пылаева Филин.

Виктор ел первую ложку щей. Вдруг вспомнил первую русскую революцию.

– Кажется, в мае 1906 года стою на барском мосту. Вижу, под мостом жандармы крутятся – человек шесть, кого-то высматривают. Я им кричу сверху, спрашиваю – арестовали кого? Мне в ответ – вон он!

– А ты чего? – оглянулся на Филина Пылаев.

– А они? – спросили Филина другие ребята хором.

– Побежали за мной, – улыбнулся Филин.

– А ты?

– Кричу фараонам – догони, попробуй!

– И догнали? – задал вопрос Пылаев.

– Не догнали.

– А там кого ловили, у реки? – поинтересовался у Филина Василий Чуйков.

– Ловили нашего брата революционера, точно не меня.

– Витя Филин взял огонь на себя. И как птица голубем взлетел в небеса. – рассмеялся тогда Филипп Гурьянов.

– Всю сознательную жизнь боремся за Советскую власть. За идею мировой революции, – объяснил Филин товарищам.

Тогда его упрекнули.

– Ты богач, за крошку муки в бой идем.

– Я отказался от своих родителей, – сказал коротко Виктор. – Вот, пожалуйста, началось, – услышав орудийную стрельбу со стороны противника, оторвался от миски Виктор Филин.

Владимир Мартинович Азин первым оставил полевую кухню, бросился бегом к батарее. На бегу он еле успевал отдавать приказы:

– Полковой комиссар Денисов, остаешься на высоте, здесь все на тебе. А ты туда, товарищ Чуйков, я – назад к Мурзихе, – успел передать приказ Азин.

– Там неспокойно, – слышался голос Василия.

– Спокойно теперь одно – на том свете только, – успел перекликнуться Денисов с Чуйковым.

Василий устремился к высоте.

– Бегут, бегут бойцы 43-го полка. Деру дали по всему фронту! Остановить некому!

– Дак чего же ты не остановил? – отзывался на крик юноши Василий Чуйков.

Со склона горы на расстоянии километра в сторону ползли белогвардейские цепи. Под ногами красных бойцов рвались пущенные противником фугасы. Бойцы в панике сбиваются в кучи. Бегут по сторонам куда глаза глядят. Игорь оседлал коня, скакал на выручку 43-го полка.

– Эй, придурки, вы чего делаете? Я никого не отпускал.

Открыл стрельбу в спину из нагана по бегущим. Один дезертир упал, покрякивая, на опаленную боем землю. После сразу разрядил обойму еще в двоих. Услышал с кургана грохот батареи товарища Матвеева, бившего в самую гущу в центр Мурзихи им на погибель. Конная сорокасабельная ватага Филиппа Гурьянова с развернутым красным флагом в головах мчалась на врага. На глазах Гурьянова несколькими винтовочными выстрелами сразило насмерть комиссара Пылаева.

Отряд Филиппа Гурьянова саблями начал рубку с врагом. Отряд Виктора Филина ворвался в поселок Армалы. На рассвете полк Василия Чуйкова в составе дивизиона Матвеева перешел на скаты горы, спустился на тракт, ведущий к селу Котоловка, наступая на север. Под ногами бойцов-кавалеристов, прицельно сшибая с ног коней на землю, рвались артиллерийские снаряды.

– Ты понимаешь, что происходит, товарищ Филин? Флотилия противника прорвалась по Каме к нам в тыл. Или наши товарищи по ошибке приняли своих за чужих. Моряки приняли своих за чужих!

– Дак что ж ты реввоентрибунал сюда не вызвал, Василий Иванович? – спрашивал Филин Чуйкова.

– Будет виновным трибунал, я сам лично разберусь, – заверил Филина Чуйков. – Там есть два орудия на высоте 232, – советовался Чуйков с Филиным, поднося к глазам бинокль, когда повторно поднялся на колокольню. – Чего думаешь, товарищ командир полка? Нужно конную разведку к батареям. Наверх, колокольне, поднять красный флаг. Гурьянов, Андреянов, давай конную разведку на фланг, – дал команду в трубку Чуйков.

Через час батарейцы речной флотилии прекратили огонь по своим. Цепи противника вновь с высот потянулись в психическую атаку, выдвигая по центру одетого в черную рясу с большим крестом бородатого попа. Штык на штык вытянулись. Метров триста от советских рядов на глазах Филина упал сбитый с коня Василий Чуйков. Василий сразу поднялся на ноги, выхватил с кобуры револьвер, крича натянутое «Ура!», догоняя Филина вместе с бойцами полка, ворвался в цепь противника штык на штык в рукопашной.

Пока разведчики Гурьянова гоняли попа по полю, Игорь Титов во главе отряда воевал за село Армалы, осаждая ведущий на городок Елабугу тракт. По прошествии двух суток полки 28-й дивизии входили в оставленный колчаковскими войсками. Взяли. Впереди ожидало расставание.

– Ну, брат, пора прощаться. Тебе приказ – даешь Урал, даешь Сибирь. Мне в другую сторону. На Дону много борьбы. Деникин наступает на Москву, – говорил Игорю Виктор Филин, прощался с родственниками, в час получения приказа от комдива Азина.

Титов крепко пожал Филину мужественную руку. Оба стоя смотрели на друг друга, пока товарищ Карпов впрягал в телегу конюхам лошадей.

– Где Вася Чуйков?

– Ранен. Говорят, большая потеря крови. Похоже, отвоевал, – слышался в телеге разговор.

Беседа велась долго. Обоз ехал по прямой дороге, как игла. Цепь линии восточного фронта в разрыве между двумя воюющими армиями значительно сократилась. Части 5-й и 2-й армии с полным взаимодействием продвигались с боями на восток. Колчаковский фронт трещал по швам.

В начале июня полк сдвинулся к ближним окраинам Сарапула, сабельным боем выбивая отборные карательные отряды генерала Капеля у деревни Юринова, в четырех километрах левей села Бугря. Когда белогвардейские цепи на расстоянии триста метров пошли к батарее, пошла команда: «Давай!» С гулом и гудением снаряды падали по центру атаки, рубя цепи врага. На глазах у юноши Титова противник бросал на землю винтовки и сапоги, в панике покидая поселок Сигаево.

На следующие сутки кавалерийские части 28-го полка ворвались на окраины Сарапула. Преодолев огневое сопротивление противника, Игорь гнал своего коня выше берега Камы, увидел, как вниз по течению реки сносили плоты с повешенными на столбах висельниками. Людьми. Первый плот, второй, четвертый, шестой. К берегу причалила баржа-душегубка, полная набитыми в трюмах трупами замученных белогвардейцами людей. Игорь – высокого роста темноволосый, кудрявый, с серьезным взглядом лица парень. Стройный, шестнадцати лет от роду. Смотря на белый террор, юноша хватался за кобуру.

– Рубать буду, рубать! Кровью харкать должны! – негодовал, клянясь в ярости, паренек.

Его одернул Михаил Закомалден – красный рубака с пышными деловитыми усами. Роста выше низкого, серьезный на вид человек.

– Ты у нас тоже чудак. Куда нестись напролом, с ног, без головы? На одной классовой ненависти далеко не уедешь. Нужен еще здравый расчет.

– Какой? – спросил заинтересованно постановкой речи Игорь.

– Пленных брать не будем. Сделаем вид, что берем. Отконвоируем на баржу, на реку, и потопим. Я тогда тоже приму участие в жестокости на жестокость. Они наших людей не пожалели, а почему мы их должны жалеть? – говорил вполне справедливо, рассудительно Закамалден, скрывая на лице гнев.

– Врагу нет пощады, за каждого повешенного я буду бросать в воду десять утопленников, – заверил Закомалдина Игорь. – И тогда будет светлое будущее, Советская власть, Мировая революция! – говорил заклято Титов.

Ночью громыхала колчаковская флотилия, с реки в потемках выпускала по улицам города рвущиеся фугасы, пугая мирно спавших жителей города. На улицах горели дома. Береговая батарея красных ответом затеяла дуэль. Крупный пожар пожирал плывущие по реке две баржи противника.

Колчаковский флот отплывал на север на Пермь.

– Пермь – город-погибель Колчаку будет. Потом, по пришествия многих лет, трактиры вместе с посетителями, с машинами гореть будут. Падать с неба на землю аэропланы, – рассуждал, глядя на горевшие баржи, в темень Михаил Закомалдин. – Роковой город – Иркутск, погибель Колчаку, – оканчивая разговор, повторялся усатый рубака.

«Крики пьяных женщин,

Здесь медовый рай,

Ах, Сибирь гулящая,

В ней ты погуляй»…

– наигрывала с напевом гармониста на площади веселая гармонь. Молодежь, не дожидаясь конца танцев, записывалась в добровольцы. Праздник освобождения города от войск Колчака шел в полном разгаре, когда на площадь пришел Игорь с товарищами. В порыве танца пригласил первую попавшуюся ему девушку. Девушка кружилась, улыбалась. Он ей представился: «Игорь». «Я Людмила», представилась хрупкая девушка, годика на два постарше Игоря по возрасту. Так познакомились. Следующим танцем вместе отплясывали польку. Люда заявила, обрадовав паренька:

– Желаю вступить в Красную армию. Воевать вместе с ней за власть советов с Колчаком.

Пока шли танцы, вместе со всеми Люда плясала польку, другой отряд товарища Гурьянова грузил на подводы вынесенное с городского банка трофейное золото, взятое у Колчака. После выгрузки ночью красные отряды покинули Сарапул, оставив для охраны города небольшой отряд, увезя захваченные ценности с собой.

Падение фронта

– Если молодежь не явится на призывной пункт, все до одного заложники будут расстреляны! – объявил вышедший на подиум представитель колчаковского командования.

– Пожалейте, братцы, за какие грехи? Мы-то тут причем? Молодежь не желает идти в белую армию, воевать за Колчака! – высказал из толпы один из заложников.

В толпе загудело.

– Кто недоволен, ты, что ли? – Выхватил заложника с общей кучи колчаковский офицер, показательно приказал расстрелять. – Так будет с каждым, если завтра к восьми часам утра дезертиры не выйдут из леса! – сказал голос офицера, когда прогремели выстрелы.

После окончания митинга заложников закрыли в сарае. С рассветом, за два часа до истечения ультиматума белогвардейскому полковнику доложили о приближении к Саранскому поселку красного кавалерийского отряда.

– Вон как дух прихватил полковник Дедов! Саперы, на улицу бензин, поселок сжечь, – звучал приказ по штабу.

Через час отряд саперов разливал бензин по домам. Отряд Надкина скакал по лесным дорогам в направлении лесного поселка. С горизонта Игорь видел черное облако, клубами дыма выходившего из охваченных пожаром домов.

– Галопом вперед! – кричалось Игорем в подгон подчиненных бодрой командой.

– Давай, давай, давай! – лихо повторялось кавалеристами на скаку. – Всех зарубим!

Эскадрон ближе подходил к горевшему поселку. Конь летел, подпрыгивая, Игорь еле удерживался в седле. Позади, за спиной, на тачанках впряжены кони. За ними ехали на телегах два пулемета «максим». Эскадрон поднялся на пригорок. Увидели – навстречу бежали женщины с детьми. Одежда – нижние белье, сорочки. Распущенные волосы, по внешнему виду – поднятые с постели. На лице испуг. Глаза каждой женщины – в мольбе о помощи. «Гоп, гоп, гоп, гоп!» – слышалось под ногами лошадей. Эскадрон летел мимо женщин, на дышащий в воздухе пожар.

Игорь пролетел сквозь огонь горящих строений, увидел мертвые тела изрубленных женщин. В глубокой ярости он кричал: «Порублю!» Гнал вдогон противнику коня галопом в дыму до конца улицы. Саблей достал бегущего вниз со склона горы карателя. Настигая беглеца у самой черты воды речки, вливаясь в саму гущу убегавшего, противника, рубанул сплеча голову пытавшего уклониться с золотыми погонами поручика. Поручик, склонившись с коня, волочась по земле метров десять, упал на траву в метре от края воды. Проскочив вперед, Игорь рубил саблей по головам пеших. Рубил, пока дружеский огонь своих не отсек его от врага.

Игорь повернул коня и ушел влево. Река Уфа неглубокая, вброд спасаются бегством белогвардейские части. Их солдаты и офицеры, спасаясь, падают как подкошенные под огнем двух станковых пулеметов. Плеваться в воде, но догнать нельзя. «Товарищ Чуйков приказал пожары тушить». Игорь повернул подбородок в сторону противника. Видит – из плывущих вниз по реке разрубленных тел белогвардейцев вытекает кровавое большое пятно. Спину Игоря обжигало пламя от горящих домов, пускающих по воздуху искры. Позади катились бочки, насосы, ведра. Языки пламя выбирались из окон. Красноармейцы отважно тушили пожары. В воздухе гудел орудийный гром.

Дрогнула под ногами земля. Колчаковская артиллерия вела огонь по поселку. Дав огневой налет с правого берега, фугасы рвались в домах, и о тушении пожара речи уже не было. Улицы заволокло дымом. Видимость нулевая.

– Товарищи, что же мы стоим! Тушить огонь не имеет смысла! Надо громить вражеские батареи! – крикнул Игорь, взмахивал саблей выше головы, в ярости продолжил. – За наших баб, за наших товарищей! Смерть Колчаку!

Повел в атаку бойцов. Пока товарищ Чуйков склонил голову над лежащим на крыльце горящего дома телом изрубленной насмерть женщины, он и товарищ Надкин вместе с пятнадцатью бойцами пошли на форсирование Уфы. Кони опять понеслись галопом и вновь спустились с горки к воде. Под шквальный пулеметный огонь паренек погрузился вместе с белым конем, майкой в воду. За его спиной летели на прорыв засевшие в седлах коней другие ребята. Его товарищи, подчиненные им бойцы. Сам Игорь чувствовал летевшую мимо левого уха пулю. Увернулся, не испугался, продолжал храбро вести бой.

Ветер-ветерок шевелил его темные кудри, был ему в помощь. Ярость, злоба рвались с чувством мести, кипевшим у паренька в душе. Женщина, изрубленная на крыльце, придавала юному мстителю сил. Орудийные выстрелы врага громом гудели в ушах. Маленькие фигурки красных бойцов летели в мели за середину реки. «Широкая река – Уфа. Но, кажется, мы ее одолели», – мгновеньем пронеслось в мозгах у Игоря.

Скоро с силой ветра вместе с взводом он был на крутом обросшем бурьяном берегу, на подъеме. С этой силой Игорь нагонял и рубил спасавшегося бегством противника. В бою с отрядом взял в плен сорок человек.

По прибытию основных сил полка офицеров отделили от солдат. Их начитали семнадцать. Отконвоировал их товарищ Игорь в овраг. Построил в ряд, лично каждого оглядев, перечитал. Отстрелял из маузера. Три пулемета трофеев погрузили на тачанку.

– Тебе их не жалко? – подмигнула голубыми глазами сидевшая в обозе Людмила.

– Собакам – собачья смерть! – отвечал девушке Игорь.

Отстреляв все обойму, долго не глядя в окоченевшие трупы, выпустил паренек, отвечая жесткостью на жестокость. В поселковом заводе Красную армию встречали как освободительницу. Рабочие устроили митинг, на котором и воспламенил Игорь речами, призывая народ вступать в Красную армию.

С ним и с новым пополнением дивизия шла вперед. Новый и решительный бой разгорелся на широком фронте цепью восьми стрелковых рот. В четыре пулемета отряд конной разведки. Оружейная стрельба грохотала по сторонам у деревни Гряда в вырытых чередой у густого кустарника окопах. Цепи белогвардейцев подходили ближе. Все ближе показывались с вышитыми из золота погонами офицеры в полевых биноклях красных командиров – Чуйкова, Денисова.

Комиссар Денисов, главный командир в полку, как и положено коммунисту находился на самой линии огня в боевых порядках, грозно кричал:

– Передайте по флангам: без команды огня не открывать.

В цепях повторилось тоже, но голосом Игоря, старшего сына Николая Надкина.

– Смекалистый такой, – дрогнул голос на слуху товарища Чуйкова в похвалах юного командира.

– А то! – отреагировал круто комиссар Денисов. Глянул вскользь на хмурое в тучах небо. У самого Денисова и Чуйкова хмурые лица. – Стрелять по врагу не ближе двухсот метров! Давай, давай! – слышались громом приказы комиссара Денисова.

Цепи противника близились к роковой черте. Прозвучала команда: «Огонь!»

– Товарищ Денисов, товарищ Чуйков – уезжайте. Не место вам тут, мы справимся сами, – обратился с просьбой к командирам юноша Титов.

– Пора, брат, пора, – согласился с просьбой об отъезде Василий Чуйков.

Денисов и Чуйков проследовали из окопа, поднимаясь в весь рост, к лошадям. Скоро Игорь кричал:

– Отходить нельзя, в резерве только один штык! Давай, давай, давай! – командовал он бойцам.

По его команде бойцы повыскакивали из окопов навстречу приближавшемуся врагу. По флангам работали пулеметы, кося цепь юнкеров. Ребята с криками «Ура!» бросились штык на штык, перешедший в яростную рукопашную.

Короткая июльская ночь застала Чуйкова в раздумьях. «Полк в опасности. Конную разведку – на правый фланг, пожалуй бы. Ох, пугачевцы подвели. Дали деру, ни на кого надежды нет! Нужно полагаться на свои силы», – склонил голову над планшетом Василий Чуйков. Раненый командир противника показания давать отказался.

– Ну что ж, на нет и слова нет!

– А юнкер что?

– А я его в расход приказал, – объяснил Титов Чуйкову.

Чуйков промолчал, наклонился опять над картой.

– Надо отойти от поселка, занять оборону между озерами Турняк и Уректы. Но сначала разведка, – предложил свой план операции голос комиссара Денисова. Ты, товарищ Титов, в разведку идешь, – приказал полковой комиссар. – Узнать, что перед нами за противник – дело чести.

– Я Людмилу можно возьму?

– Можно, но сначала чай с горячими сушками, – дал добро Денисов.

Сели за стол, принесли чай с сушками, сушки отменные. Пили чай. Обсуждали предстоящею свадьбу всем штабом.

– Когда женитьба-то будет?

– Ну вот, возьмем рубеж, отобьем врага километров за сто за Тобол, и тогда свадьбу сыграем, – заявил вполне серьезно Игорь.

– Я ему сыновей нарожаю, но позже, по окончанию войны, как победу одержим, – взяла своей ладонью руки ладонь жениха Люда. И говорит. – Коммунистическая у нас семья с Игорем выйдет! Еще бросок, один рывок – победа! – говорила девушка, поднося к губам блюдце.

Допив блюдце до краев, услышала вопрос Чуйкова:

– Какие документы у пленного беляка нашлись?

– Нет никаких, товарищ Чуйков, документов при нем, – ответил командиру полка Игорь.

– Подсказывает нам противник – готовиться усиленно к наступлению. Высылает разведку, – дрогнул по комнате сухой голос Василия.

– Почему мы медлим, надо действовать! – высказалась боевым товарищам, поднимаясь с места, Люда.

Видя, как Люда чувствует себя лидером, тоже поднялся с места, схватился правой рукой за саблю. Оба вышли на улицу, оседлав коней, скакали в темень в тишине за линию фронта. В спешке, на скаку пролетела деревня, дома, огороды, показалась лесополоса. За ней место, где проходило сражение. Низкая поляна была покрыта валунами и камнями. Здесь лежали молодые тела убитых в бою белогвардейцев, трупов около двухсот, брошенных в темень по полю. Люда остановила коня окриком «тпру». Спустилась с лошади ногами на землю, стала тормошить тела убитых.

– Покойники – юнкера Челябинского офицерского училища, – сообщила девушка своему боевому товарищу, просматривая в карманах документы.

– Знаешь, о чем я подумал? К чему эти юноши против нас воевали?

– Худо дело у Колчака, резервы на нет пошли.

– Выдыхаются, – покрутил возле виска мозгами Игорь.

– Вот и думаю, глядя на них – какой ценой они старую власть вернуть пытаются. Мертвого царя Николашку кровавого из убитых воскресить.

– Мы их всех порубили, сволочей, – говорил Игорь Людмиле.

– Да и пес с ним, гадом проклятым, Колчаком! Лучше мы о ласке подумаем, не все время воевать. Война длинная, долгая. Не навоюемся, на наш век хватит, – сказала девушка, шлепнула жениха теплой ладонью руки. И вдруг потащила в поросший на земле багульник. Целовала, миловала до упаду возле лежащих на земле мертвых врагов. – Люблю! Люблю! Тем и живу, – нашептывала в порыве счастья Людмила. Вскрикивала и вздыхала от первых касаний любви. Вольготно было в багульнике целоваться среди убитых колчаковских юнкеров.

А на вторые и трети сутки – новые бои, от 12-й Симбирской дивизии Колчака остались ножки да рожки. На четвертые сутки комиссар Денисов поднял бойцов в атаку. Вражеские фугасы рвались под ногами, долетая до командного пункта. Новые цепи врага напористо ползли на флаг влево. Игорь лежал за пулеметом на земле рядом со своей боевой подругой, ведя шквальный огонь по юнкерам. Люда подносила патроны, заливала пулемет водой.

– Мой, мой! Еще мой! – отвечал Игорь, кричал тогда, когда убивал. Первого убил, второго, третьего.

– Дай попробую, у меня лучше выйдет. – потребовала пулемет Люда, вырывав из рук жениха адскую машинку. – Тра та та, упс, теперь хорошо, теперь, мой голубчик! – удовлетворенная первым попаданием, заговорила Люда.

Долго девушка вела стрельбу в то время, когда Вася Чуйков лежал раненый за кустом в левую ногу. На брюках командира протекала багряная кровь.

– Отмстим за нашего боевого товарища! – слышались призывы Люды вместе с тресканьем «тра-та-та»…

* * *

Лунная ночь. Темень поздней осени попадает в глаза. Октябрьская опавшая листва желтым ковром лежала под ногами. Лес с левой стороны уснул вдоль большой дороги густой стеной. Ели, сосны-богатыри выросли над головой. Мокрая от дождя трава доживала стеблями в земле. Отряд мчался на маяки, во втором часу ночи пробегая развилку дорог. Конный конвой рысью, о сорока саблях, отставая на два километра в хвосте, догоняла роту товарища Волгина. В четыре часа утра Игорь ворвался с отрядом в березовую рощу. В общей тишине ночи свет луны показывал дорогу на командный пункт товарища Чуйкова. Туда бойцы товарища Волгина привели конвоем двух взятых в плен ими батарейцев. Их сотни – солдат противника.

– Кто такие, почему поторопились сорвать погоны? – задал вопрос двум юношам Василий Чуйков.

– Нас мобилизовали насильно, надоело воевать против своих, русских К Ленину хотим.

– Кто такие, какого полка?

– Артдивизион 11-й пехотной дивизии, – ответил юноша на вопрос Чуйкова.

– Зачем протянули провод в рощу?

– Точно не знаю, слышал от командира, что к рассвету на опушку леса придут два орудия и станут на позиции.

– Будете воевать за Ленина?

– Будем! – в один голос заверили оба юноши.

– Ну, тогда пойдем, – приказал пленным следовать на восточную опушку леса.

На рассвете переодетый в белогвардейскую форму Игорь вместе с Якубовым и Яковым Бердниковым по свисту Вол гена кричали на сопку: «Стой!». Остановили вражескую батарею. Рядовые батарейцы подчинились, принимая красных бойцов за своих.

– Давай его сюда! – гнал пытавшегося увернуться от облавы офицера Игорь. – Один, два, три, семь, – по очереди стрелял с паузами из нагана Игорь. – Сейчас догоню! – крикнул Игорь.

Конь бурый подпрыгнул от земли. Сравнялся с беглецом, занес над головой саблю. Взмахом ударил по воздуху, разрубил буйну голову противника. Голова поверженного противника упала в темень в кусты. Конь офицера остался возле убитого тела. Игорь спустился с коня на землю. Забрал у убитого документы и оружие. Взял на уздечку его коня. Вел скакунов за уздечку, возвращаясь назад к захваченной батареи, где ждал его товарищ Чуйков.

С утра перешедшие на сторону Ленина юноши открыли огонь. Стреляли по находящемуся в здании церкви наблюдательному пункту белогвардейцев. «Бух, бух, бух, бух» – орудийным громом говорила батарея.

Конец ознакомительного фрагмента.