Вторая глава
Суббота
На следующий день, несмотря на дождливую ноябрьскую погоду, мисс Уотсон, как и планировала, после полудня направилась к небольшому полутораэтажному дому мистера Гоулда. Таких зданий было немало в городе.
В дверях она столкнулась с Чаком, он уже успел рассказать мистеру Гоулду о последних событиях и приготовлениях к премьере. Мисс Уотсон поприветствовала коллегу, и он сообщил, что мистер Гоулд очень взволнован, так как возлагает на эту постановку большие надежды.
– Успех непременно будет, – сказала мисс Уотсон и, попрощавшись с Чаком, прошла в дом.
Разувшись, повесив на вешалку промокший плащ и поставив зонт в специально отведенное место, она шагнула в кабинет мистера Гоулда, где тот проводил большую часть времени. Мистер Гоулд был высоким худощавым джентльменом лет семидесяти, голову которого уже давно покрыла седина. Слева от входа в просторном кабинете размещалась богатая би-блиотека; справа, у окна, стоял письменный стол, а посредине располагался камин. Напротив камина находились два кресла и маленький стол, заваленный газетами и книгами.
В это субботнее утро мистер Гоулд, как обычно, сидел в одном из кресел и внимательно смотрел на языки пламени в камине, о чем-то размышляя, пока не услышал голос мисс Уотсон:
– Добрый день, мистер Гоулд.
Увидев Джули в дверях, мистер Гоулд заулыбался и даже поднялся с кресла, чтобы обнять ее.
– Вам не стоило вставать…
– Джули, прошу тебя, никогда больше не говори так! Джентльмен должен вставать в присутствии дамы, – ответил режиссер с доброй улыбкой.
– Мистер Гоулд, вы не перестаете меня удивлять. Даже при такой суете, сопровождающей премьеру, вы не теряете расположения духа.
– Грусть – это плохо, – наставительно произнес режиссер. – За свою долгую жизнь я многое понял и усвоил несколько уроков, и одно из самых важных – это то, что нельзя грустить и отчаиваться. Надо радоваться каждому мгновению. Жаль, что осознание этого приходит в пожилом возрасте.
Режиссер жестом предложил Джули занять одно из кресел. Удобно расположившись в мягком коричневом кресле, стоявшем у библиотеки, и дождавшись, когда мистер Гоулд займет второе, то, за которым он сидел до ее прихода, актриса произнесла:
– Вы как всегда правы, мистер Гоулд. У меня нелегкая судьба. В раннем детстве я осталась одна, и воспитывалась тетей, пережила много трудностей, и порой возникали мысли свести счеты с жизнью, но всегда появлялся кто-то, кто помогал преодолеть сложный период. Знаете, как я называю таких людей?
– Как? – спросил режиссер.
– Ангелы. Да-да, именно ангелы. Хоть я и не религиозный человек, но убеждена, что они существуют. И они то ли сами, то ли в человеческом обличье спускаются на землю, чтобы помогать людям пройти через испытания. А вы верите в ангелов? Верите в Бога?
Мистер Гоулд улыбнулся и ответил:
– Знаешь, в жизни часто встречаются люди, которые по непонятным тебе причинам стараются помочь, направить к чему-то. А как их называть – ангелы или как-то иначе, это не важно. По поводу твоего вопроса о вере в Бога, я родился в еврейской семье в Польше, на тридцать лет раньше тебя, и вместе со своими близкими пережил холокост. Они все были брошены фашистами в концлагеря и погибли, а я и моя мама остались живы, потому что нас спрятала польская семья. Я мало что помню из того времени, но многие рассказы людей, переживших Холокост, нередко вызывали у меня вопрос: а где был Бог в это время? Почему он не помог тем людям, почему он не спас моих близких? И из-за всех таких вопросов я с юного возраста сторонился религии.
– А сейчас, оглядываясь назад, вы нашли ответ? – заинтересовавшись, спросила Джули.
Мистер Гоулд задумался и после некоторой паузы продолжил:
– Наверное, кроме глубоко верующих людей никто и никогда не сможет придумать оправдания тому, что происходило в Европе во время Второй мировой войны. И где был тогда Бог, даже они не смогут тебе толком объяснить, – мистер Гоулд сделал паузу, после чего задумчиво продолжил. – Всю свою долгую жизнь, я был убежден, что его просто не существует, и человек сам хозяин своей судьбы, но сейчас, оглядываясь назад, чувствую, что у всего происходящего есть некий план. Как ни печально это осознавать, но с годами понимаешь, что ты практически не управлял своей жизнью, тебя все время кто-то куда-то направлял, ты был актером в глобальном спектакле, называемом жизнью, а кто режиссировал это спектакль – Бог или какие-то другие силы – мне не известно.
– А почему вы взяли меня тогда, сжалились над начинающей актрисой?
– Нет, это было бы непрофессионально с моей стороны. Режиссер в первую очередь смотрит на человека, пытаясь разглядеть его потенциал, его внутренний мир, а тебя я взял, так как посчитал, что ты станешь хорошей драматической актрисой. И, как видишь по реакции зрителей, я оказался прав.
– Спасибо за предоставленный мне шанс, – поблагодарила режиссера Джули. – Познакомившись с вами двадцать лет назад, я начала по-другому смотреть на жизнь.
– Джули, ты должна понять, что театр – не главное в твоей жизни, ты еще молодая, и должна стараться создать семью.
– О чем вы говорите, мистер Гоулд?! – воскликнула Джули. – Мне уже сорок, а в таком возрасте сложно к кому-то привыкнуть. Кроме того, вы же знаете, какие сейчас пошли мужчины: таких джентльменов, как вы и Чак, практически не осталось. – Джули тяжело вздохнула и продолжила: – Вы для меня – как отец, а Чак – как брат.
Сказав эти слова, Джули опустила голову.
– У тебя все еще впереди, – повторил мистер Гоулд.
Мисс Уотсон печально покачала головой:
– Я совсем одинока и никогда по-настоящему не любила. Все, что у меня есть, – это работа в театре. Моя личная жизнь не удалась: мне очень нравился один парень, он так красиво ухаживал за мной. Но незадолго до нашей свадьбы он встретил другую и, бросив меня, женился на ней. С тех пор я одна.
Мистер Гоулд ничего не ответил.
– Если бы не вы и ваши постановки в театре, то я не знаю, что сейчас было бы со мной… – добавила Джули.
– Ты проделываешь в театре фантастическую работу, и я очень тебе благодарен, – сказал пожилой режиссер. – Ты бы могла выступать на лучших подмостках, но осталась здесь.
– Вы же знаете, что я много раз отпрашивалась у вас, ездила на пробы, но меня никуда не взяли.
Режиссер вздохнул и сказал:
– Я уже устал тебе повторять, что у этих снобов абсолютно нет вкуса, они ничего не понимают в театре. Ты прекрасная драматическая актриса, и если они этого не разглядели – значит, они непрофессионалы.
Джули посмотрела на мистера Гоулда и с виноватым видом, стесняясь, произнесла:
– Мистер Гоулд, я хочу еще раз поехать в Лондон и попробовать себя на роль Гертруды в новом спектакле театра «Глобус». Честное слово, это будет последняя попытка.
– Да, конечно, я не против, ты замечательная актриса и достойна работать в самых лучших театрах. А когда ты хочешь ехать? – поинтересовался мистер Гоулд.
– Пробы в понедельник, а если меня утвердят на роль, то репетиции начнутся в январе.
– Я предполагал, что пробы будут после премьеры, но ты хорошо знаешь роль, так что я не возражаю.
– Спасибо, – поблагодарила Джули режиссера.
– Я поеду заблаговременно, утром. Пробы будут днем, а вечером я успею прийти на репетицию.
– Мы и так много репетируем, и ты вполне можешь взять выходной на один день, – заметил мистер Гоулд.
– Обещаю вам, что это в последний раз. Если и в этот раз меня не возьмут, я перестану пытаться. В понедельник решится моя судьба.
– Судьбы решают не какие-то там театральные режиссеры, а мы сами, и если тебя не возьмут, ничего страшного. Жизнь на этом не заканчивается. У тебя есть прекрасная роль Рахели, и ты сможешь еще много лет радовать публику, исполняя ее. Посмотри, какие программки для спектакля мы подготовили, Чак только что принес их из типографии.
Джули взяла театральную программу, главная страница которой была посвящена анонсу их предстоящего спектакля, взглянула на нее и задумчиво спросила:
– Мистер Гоулд, вы уверены, что спектакль удастся? Мы вчера беседовали с мистером Дрейсоном, он не совсем разделяет ваш оптимизм, предлагает не торопиться и перенести спектакль на месяц, чтобы мы смогли провести больше репетиций.
Мистеру Гоулду не совсем нравилась эта идея, и он даже встал с кресла.
– Питер звонил мне сегодня, справлялся о моем здоровье и я заверил его, что все пройдет на высшем уровне, и нет необходимости переносить премьеру.
– И что он вам ответил?
– Пожелал удачи и сказал, что ему все больше нравится наш спектакль. В нем масса загадок, непредсказуемых поворотов, и зрителю, посмотревшему его, будет над чем подумать.
– Кстати, а почему вам так приглянулось именно это произведение?
Подойдя к заваленному бумагами письменному столу, мистер Гоулд взял одну из книг:
– Прошлой весной после одного из наших выступлений ко мне подошел молодой человек и сказал, что он – писатель. Помнится, он так волновался, что с трудом произнес свое имя. Затем он вручил мне эту книгу и сказал: «Почитайте, там описана прекрасная история любви». Она называлась «Акива и Рахель. История великой любви». – Режиссер пролистал книгу. – Конечно же, я поинтересовался у молодого человека, о чем книга. Он пытался что-то сумбурно объяснить мне, но я мало что понял из его слов. Я взял книгу, поблагодарил юношу, и мы распрощались.
Мистер Гоулд протянул книгу Джули. Актриса взяла увесистый том.
– До постановки нашего спектакля я даже не слышала об этом писателе, – сказала мисс Уотсон, рассматривая красочную обложку.
– Равно как и я на тот момент… – ответил режиссер и продолжил: – Так вот. Я положил книгу на полку и совсем забыл о ней. Как ты знаешь, я регулярно посещаю книжные магазины и покупаю несколько книг, кои планирую прочитать в ближайшее время. В тот самый вечер я подготовил два новых томика, чтобы выбрать какой-нибудь из них. Начал читать один, и книга показалась мне настолько неинтересной, что уже на пятой странице я ее закрыл. Вторая тоже не впечатлила, я и ее отложил в сторону. Пошарив на полке в надежде найти что-то новое, я наткнулся на забытую книгу того молодого писателя. Взяв ее, я подумал: «Видимо, и здесь меня ожидает разочарование. Наверняка будет скучно и неинтересно, и я не дойду даже до пятой страницы». Однако, к моему удивлению, я так увлекся сюжетом, что закончил читать в пять часов утра со слезами на глазах. Эта книга произвела на меня такое впечатление, что на следующий день я ее перечитал и решил сделать по ней театральную постановку.
Слушая режиссера, мисс Уотсон продолжала листать книгу, временами вчитываясь в тот или иной отрывок. Затем она спросила:
– А что, он так хорошо пишет?
– Он еще молод, и ему нужно шлифовать мастерство, но сама история любви главных героев необычайно красива. Как выяснилось позже, роман написан по историческим фактам, а сама история любви между Акивой и Рахель произошла в Иерусалиме около 2000 лет назад. Она была практически забыта, но автору удалось вдохнуть в нее второю жизнь, он так кульминационно грамотно выстроил сюжет, что сопереживание героям возрастает и возрастает.
Глядя на мисс Уотсон, которая уже долистала книгу до самого конца и принялась читать послесловие, мистер Гоулд продолжил:
– Не знаю, удастся ли ему написать что-либо еще более достойное, но это произведение у него получилось – он прочувствовал героев. Знаешь, это всегда видно – прочувствовал их писатель или нет; видно его отношение к героям. Это все непременно читается… иногда, может быть, не вполне явно, между строк – но читается.
– Тут я с вами согласна, – сказала Джули. – Когда писатель не погружается в сюжет, в своих персонажей, как бы гениально ни была написана книга, это сразу чувствуется.
Мисс Уотсон положила книгу на стол и задумчиво посмотрела на режиссера.
– Через некоторое время я пригласил его в театр, и мы договорились о постановке… Вот, собственно, и все.
– А эта книга продается в магазинах?
– Нет, – ответил режиссер. – Автор издал ее ограниченным тиражом и раздает театральным режиссерам и продюсерам.
– Если честно, я заинтересована. Дадите почитать? Наверное, сильно отличается от сценария?
– Да, я, конечно, внес некоторые изменения в сценарий, чтобы придать динамичности, хоть и старался максимально приблизить нашу постановку к оригиналу. Поэтому пока, Джули, по крайней мере, до премьеры тебе не следует ее читать, – улыбаясь, произнес режиссер. – И к тому же мне хотелось прочесть ее еще раз, чтобы освежить основные акценты. А после премьеры, конечно, дам… А по поводу твоего вопроса, удастся спектакль или нет, то я считаю: это будет или оглушительный успех, или громкий провал.
– Мы не подведем вас, – уверила Джули мистера Гоулда. – Чак тоже делает все, чтобы подготовиться к премьере.
– Да, Чак много работает, – согласился режиссер. – Если бы не он, не знаю, как бы я справлялся. Он успокоил меня, сказав, что к премьере практически все готово, а то, что осталось подобрать из реквизита, подсвечники, пару кружек и прочую утварь – я сам хотел купить на блошином рынке: ведь нужно подобрать нечто особенное, то, что будет передавать некую атмосферу той эпохи, а на складе ничего подходящего не нашлось.
– Вам что, обязательно этим заниматься самому, могли бы отправить кого-нибудь, – беспокоясь о здоровье режиссера, сказала Джули.
– Джули, ты же знаешь мой метод работы, я должен контролировать весь процесс, от того, как правильно выстроить свет в каждом акте и до покупки недостающего инвентаря на блошином рынке. У хорошего режиссера в каждой сцене все должно быть тщательно подобрано, все продумано до мелочей, так как каждая деталь – это часть большого действия, и она не должна отвлекать внимания зрителя от главного. Этому я научился у своих театральных учителей.
– А блошиный рынок по каким дням работает?
– Только по выходным – в субботу и воскресенье до четырех часов. Я собирался пойти с утра, только сердце прихватило. – Режиссер приложил руку к левой стороне груди. – Сейчас отпустит – и соберусь. Ты составишь мне компанию?
– Уже три часа, а вы сегодня неважно выглядите, – обеспокоенно сказала Джули. – У вас красное лицо, наверное, давление подскочило. Вы отдыхайте, а у меня сегодня выходной, и нечем себя занять. Я сама пойду за старинными подсвечниками, а вы, пожалуйста, постарайтесь соблюдать постельный режим.
Режиссер разделял опасения Джули, что если его состояние и в самом деле усугубится, мистер Дрейсон перенесет спектакль на неопределенный срок.
Недолго думая, он решил прислушаться к просьбе актрисы не выходить из дома.
– Хорошо! Мне, наверное, и в самом деле лучше прилечь. Я сейчас напишу тебе список необходимого реквизита для спектакля, и желательно купить это все сегодня, так как завтра я планирую провести еще одну репетицию.
– Завтра же выходной!
– Я попрошу Чака вызвать звукорежиссера, осветителя и других работников, так как мне хочется пройтись по всему материалу.
– Хорошо. Тогда увидимся завтра на репетиции.
– На тумбочке лежат деньги. Возьми, сколько тебе нужно.
– У меня есть. Давайте я куплю, а потом вы мне отдадите.
– Не понимаю, как у тебя еще что-то остается от той мизерной зарплаты, которую вы получаете в театре.
– Это искусство. Мы же деятели искусства и должны хорошо владеть своим ремеслом, – с улыбкой произнесла Джули.
– Так, возьми деньги с тумбы и не спорь со своим режиссером! – Мистер Гоулд показал рукой на деньги. – А то у меня от переживаний может еще выше под-няться давление, хотя, по-моему, дальше уже некуда.
– Вы всегда умели работать с актерами и заставить сделать так, как вам нужно.
Они рассмеялись. Затем мисс Уотсон взяла деньги и отправилась на блошиный рынок, находившийся в четырех кварталах от дома мистера Гоулда. По дороге она любовалась старыми улочками и скверами города. Подойдя к месту, она увидела всего два ряда, где торговцы предлагали старые вещи, монеты и прочие товары. Закупив все необходимое, мисс Уотсон уже собиралась покинуть рынок, но, проходя мимо пожилой женщины, торговавшей картинами, внезапно приостановилась. Внимание Джули привлекли три развернутых холста без рам.
Мисс Уотсон интересовалась живописью и уже давно собиралась украсить картинами стены своей квартиры. Увидев эти полотна, она пожелала все-таки воплотить в жизнь мечту и решила начать именно с них. Она подошла еще ближе, чтобы лучше разглядеть холсты. Заметив интерес мисс Уотсон, продававшая их женщина произнесла:
– Здравствуйте, мисс. Какая из них вам понравилась? Если возьмете все три картины, сделаю скидку.
Но мисс Уотсон настолько пристально разглядывала холсты, что даже не услышала ее. Она плавно перемещала взгляд с одной картины на другую, внимательно изучая их. На первой, под названием «Медведь», датированной 1929 годом, изображены ясное утро в лесу и гонящийся за кем-то медведь. Второе по-лотно, называвшееся «Рыбы», запечатлело день и солнечные лучи, проходящие сквозь воду. В прозрачных волнах резвились две рыбки. Эта картина датировалась 1932 годом. Третья же, от 1939 года, носившая название «Сова», изображала закат. Солнце плавно заходило за горизонт, на переднем плане нарисован лес, а на ветке дерева сидела сова…
Еще раз тщательно рассмотрев картины, не слушая, что говорит продавщица, Джули поинтересовалась:
– Кто автор?
Развернув картину и прищурившись, продавщица медленно, практически по слогам, прочла: Гарри Шварц, Майнц.
– Вы продаете картины и даже не знаете, чьи они? – удивилась актриса.
– Я далека от живописи, я простая доярка… – как бы оправдываясь, ответила женщина. – Мой отец умер в прошлом месяце, и когда я разбирала старые вещи на чердаке, то увидела эти картины. Он прятал их от властей.
– Каких властей?
Не обратив внимания на вопрос, продавщица продолжала:
– Он привез их из Германии после войны. Там еще часы были, и фляжка немецкого офицера. Забирайте эти три картины, часы и фляжку, все за сто фунтов…
– Да не нужны мне часы и фляжка, тем более, немецкого офицера, – ответила Джули. – Я хочу только эти картины. Сколько просите?
Подумав, пожилая женщина произнесла:
– Шестьдесят фунтов.
Мисс Уотсон не стала торговаться. Уплатив требуемую сумму, она свернула холсты и, аккуратно уложив их в пакет вместе с прочими покупками, – отправилась домой.
Поужинав, она еще раз перечитала свою роль, после чего достала из шкафа купленные на блошином рынке полотна. Разложив их на столе и прижав края книгами, чтобы снова не свернулись, Джули принялась разглядывать живопись с еще бóльшим вниманием. Она никак не могла понять, почему эти картины так ей понравились. Продолжая внимательно изучать холсты, она остановила взгляд на самом раннем и прочитала надпись: «Майнц, Германия, 1929 год». Аккуратно свернув две другие, Джули переместила эту картину в центр стола и, вновь придавив углы книгами, принялась внимательно изучать.
Майнц, Германия, 13 ноября 1929 года
– Гарри, почему ты не танцуешь, а сидишь и грустишь? Твой лучший друг сегодня женится! – произнес одетый в дорогой белый костюм с красным галстуком-бабочкой мужчина лет тридцати, похлопывая по спине друга, сидящего за одним из столов в роскошном ресторане.
– Клаус, мне сейчас не до танцев. Я, наверное, влюбился, – задумчиво произнес молодой человек среднего роста и худощавого телосложения.
– Хватит валять дурака! – сказал жених. – Идем веселиться.
– Я вполне серьезно. Скажи мне, пожалуйста, а кто эта красивая девушка?
– Какая? – не понимая, о ком именно идет речь, переспросил Клаус.
– Стройная брюнетка с большими глазами, сидящая одна вон там, – Гарри кивнул в сторону стола у стены.
Повернув голову и, устремив взгляд в указанном направлении, Клаус увидел подругу детства его молодой жены.
– Это Лея. Она работает учителем в школе и, кстати, она еврейка, как и ты… но тебе лучше забыть о ней, так как она здесь не одна.
– А с кем же?
– С Паулем. Наверное, он сейчас куда-то вышел. Хотя обычно он не отходит от нее ни на секунду. Жуткий зануда… Кстати, они скоро собираются пожениться, так что поищи для знакомства других девушек. Видишь, сколько их здесь?
– Расскажи мне немного о ней, – попросил Гарри.
Сев за стол рядом с другом и налив стакан воды, чтобы утолить жажду и хоть чуть-чуть передохнуть от танцев, Клаус Нольде произнес:
– Она в раннем детстве с родителями переехала в Майнц. Еще могу сказать, что она не любит шумных компаний и предпочитает спокойное времяпровождение.
– А кто такой этот Пауль?
– Я познакомился с ним на двадцать пятом дне рождения Леи, куда нас с Тильдой пригласили еще весной, и с тех пор я его избегаю. – Посмотрев по сторонам и убедившись, что никто из гостей торжества его не слышит, Клаус продолжил: – Пауль – учитель физики в школе, где работает Лея. Находиться в его компании просто невозможно: он постоянно поучает ее, придирается ко всему, даже к мелочам. Доходит до того, что учит, как вести себя, как стоять, как сидеть, даже как наливать воду в стакан… Но раз Лея все это терпит – значит, он ее устраивает. Так что поищи себе другую девушку. – Показывая на танцплощадку, говорил друг. – На немецкой свадьбе тебе вряд ли встретится еще одна Лея, но красивых девушек здесь достаточно…
– Я хочу познакомиться именно с ней. Никогда не прощу себе, если этого не сделаю… Клаус, дружище, ты же понимаешь: эта девушка – именно мой типаж. Спокойная, красивая, нежная, с хорошими манерами и к тому же учительница. Она будет прекрасной женой и матерью. Ты согласен?
– Гарри, я теперь понял, почему мы с тобой столько лет дружим. Дело в том, что нам нравятся разные девушки, – улыбнулся Клаус. – Мы и в университете всегда выбирали разных и никогда не спорили и тем более не конфликтовали по этому вопросу. Скажу тебе прямо, Лея не в моем вкусе: мне нравятся более раскрепощенные девушки, такие, как Тильда, стройные блондинки с голубыми глазами. Ну ты меня понимаешь…
– Нет, не понимаю, – перебил друга Гарри. – Я сейчас ничего не понимаю и ни о чем не могу думать. Все мои мысли – только о ней.
– А мои – лишь о том, чтобы это все поскорее закончилось, и мы с Тильдой остались наедине. А если она увидит, что я подошел к другой… Ты же знаешь, чем это может мне грозить.
– Вот что тебе точно будет грозить – это если Тильда узнает об интрижке с той блондинкой в Гамбурге прошлым летом. Как ее звали? Марта, да? И если ты сейчас же не исполнишь мою просьбу, то этой ночью точно останешься наедине, но с самим собой.
– Перестань шантажировать меня той историей! – недовольно пробурчал Клаус. – Ты же знаешь, что я был пьян… и если об этом хоть что-то узнает Тильда, мне несдобровать.
– Даю слово, что перестану – с той самой минуты, как ты познакомишь меня с Леей. Пожалуйста, Клаус, сделай это ради меня, я тебя очень прошу.
– Ты что, решил жениться? – усмехнулся друг.
– Пока не знаю, но ничего подобного со мной раньше не случалось. У меня такое чувство, будто я встретил девушку из своих грез. – Гарри мечтательно закатил глаза. – Я должен с ней познакомиться, и ты можешь мне в этом помочь.
– Каким образом?
– Ты же знаешь ее! Подойдешь и представишь меня: «Это мой друг Гарри, он – мой коллега, тоже врач, и желает с вами познакомиться».
– А если появится этот зануда? – спросил Клаус.
– Тогда пройдем мимо и просто поздороваемся. Сделай это ради нашей дружбы.
– Ты всегда умел находить веские аргументы, – встав со стула и набравшись решимости, вздохнул Клаус.
– Спасибо, друг, – произнес Гарри, также поднявшись, застегнув верхнею пуговицу пиджака и поправив прическу.
– Только дай мне подумать, как сделать так, чтобы не испортить отношения с занудой. – Клаус наморщил лоб. – Если они поженятся и мы будем дружить семьями, то он станет до самой старости напоминать мне, что я познакомил тебя с его невестой.
– Не волнуйся заранее, – усмехнулся Гарри. – Она может в любой момент передумать.
– Пойдем, пока я не передумал. Постараюсь тебе помочь, но помни, что я делаю это только ради тебя, так как ты – мой лучший друг, а не из-за твоего подлого шантажа, – подчеркнул Клаус.
Когда они подошли к Лее, Клаус представил их друг другу. Гарри же, внимательно рассмотрев девушку и, услышав нежный голос, подумал: «Вблизи она еще прекраснее, нежнее и изящнее… Она – именно та, кого я всегда мечтал встретить».
* * *
Просидев около получаса, Джули свернула и третье полотно. Положив холсты на стоящий в прихожей шкаф, она решила, что завтра непременно отнесет их в багетную мастерскую, чтобы одеть в рамы. Ради этого она готова расстаться даже с оставшимися у нее в кошельке тридцатью фунтами.