ГЛАВА 1
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ЭТНОНИМОВ СОВРЕМЕННОГО АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА
Взаимообусловленность понятий «этнос» и «этноним»
Прежде, чем перейти к изложению материала, определим задачи Главы 1: анализ взаимосвязи понятий этноса и этнонима, этнической идентичности и бинарной оппозиции «Свой-Чужой», изучение их влияния на формирование ДМЭ в языке, а также рассмотрение этноединиц в ключе междисциплинарного исследования. Целью является определение позиции этнонимов в смежных с лингвистикой дисциплинах, а именно, этносоциологии и лингвокультурологии. Автор также ставит целью разработать методологическую базу для исследования ДМЭ современного английского языка, что вносит вклад в изучение их структурно-семантических и этнолингвистических характеристик.
В настоящее время едва ли в мире найдутся этнические общности или государства, которые полностью изолированы от межкультурных и межъязыковых коммуникаций, а также языкового и культурного обмена. Обилие межъязыковых и межкультурных контактов, стремление к познанию особенностей стран и народов мира, характерные для начала XXI века, благоприятствуют структурно-семантическим, этнолингвистическим и лингвокультурологическим исследованиям современного этнорасового взаимодействия.
А. П. Садохин определяет межкультурную коммуникацию как «коммуникацию между людьми, чье культурное восприятие различно» [123, c. 295], отмечая, что данное явление «широко охватывает все формы общения между людьми из различных социокультурных групп, так же как и между различными группами» [123, c. 96].
Нейтральные и положительно окрашенные этнонимы способствуют успешной вербальной межкультурной коммуникации, в то время как ДМЭ препятствуют продуктивному общению на межкультурном и межъязыковом уровнях. Стилистически маркированные этнонимы, являясь частью языковой картины мира, представляют собой важный компонент языка. Структурно-семантический и этнолингвистический анализ ДМЭ позволяет выявить с позиций науки о языке некоторые интра- и экстралингвистические составляющие, которые определяют отношение носителей английского языка к другим этносам и, как результат, степень распространения стилистически окрашенных этнономинаций на территориях стран англоязычного мира.
В геополитических условиях второго десятилетия XXI века качество межэтнических отношений играет первостепенную роль. По меньшей мере, 8 тысяч этносов населяют нашу планету [164], каждый из них может гипотетически претендовать на получение суверенитета, тем самым юридически оформив географические границы, репрезентующие компонент «Свой» в бинарной оппозиции «Свой-Чужой» и сформировав основания для последующего возникновения межэтнического конфликта с группами людей, представляющих компонент «Чужой». Для предотвращения подобного сценария необходимо придерживаться принципов толерантных взаимоотношений между представителями дихотомии «Свой-Чужой». Сбалансированное развитие межэтнических отношений является приоритетным направлением социокультурных процессов в многополярном мире. Мирное сосуществование, занимая особую нишу в общественном сознании, выступает одной из первостепенных государственных и международных геополитических и социокультурных задач. Исследование лингвистических аспектов данной проблемы способно внести вклад в поиск бесконфликтных решений.
В результате межэтнических противоречий целые регионы оказываются на гране политических кризисов и вооруженных конфликтов. Из 180 государств мира, лишь немногим более 20 считаются этнически однородными. Во второй половине XX века произошло более 300 этнических конфликтов. По данным Организации Объединенных Наций, в результате гражданских столкновений, в том числе на этнической почве, погибло больше людей, чем в целом от международных конфликтов [164].
Моника Д. Тофт в книге «The Geography of Ethnic Violence: Identity, Interests, and the Indivisibility of Territory» («География этнического насилия: менталитет, интересы сторон и территориальная целостность» – перевод Т.Ц.) называет территориальный фактор ключевым в возникновении межэтнических конфликтов: «For ethnic groups, the key factor is settlement patterns – that is, where groups live and whether they are concentrated in a homeland, and a majority or a minority. Settlement patterns bind the capability and legitimacy of an ethnic group’s mobilization for sovereignty.» («Модели расселения являются ключевыми для этнических групп, иными словами, это места компактного проживания групп и степень их сосредоточения на родине. Модели расселения определяют возможности и законные основания для мобилизации сил в борьбе за суверенитет» – перевод Т.Ц.) [216, с. 2].
XIX век принято считать отправной точкой формирования современных представлений о народе и этносе. В 1830-ые годы этнические проблемы начали приобретать острую политическую обусловленность. Это определялось несколькими факторами: вычленением некоторых отдельных наций и образованием новых суверенных государств (Итальянское королевство (1860), объединение Германии (1871), отделение Греции от Османской империи (1830)) с одной стороны, и бурным развитием научной мысли, налаживанием междисциплинарных связей между лингвистикой, этнографией, культурологией, социологией, философией и иными науками, с другой стороны.
«Национальный вопрос» приобрел особую актуальность между Первой и Второй мировыми войнами. В этот период происходила дискуссия о необходимости самоопределения «молодых» наций. В масштабе нашей страны, после Великой Отечественной войны наука об этносах сфокусировалась на детальном изучении культуры и быта всего многообразия представленных в СССР этносов. Как результат, в 1970-ых годах начали активно разрабатываться теории этноса.
Термин «этнос» происходит от древнегреческого ethnos – «народ», «народность», «племя», «род», «группа людей», «чужое племя» [220, с. 600]. Отечественный этнограф и этнолог С. М. Широкогоров первым представил теоретическое обоснование понятия «этнос», рассматривая его как биологический организм, выживание и развитие которого обусловлены внешними условиями [167]. Позднее, Ю. В. Бромлей, С. А. Арутюнов [14] и Н. Н. Чебоксаров [15] и Л. Н. Гумилев занимались фундаментальными исследованиями проблем этноса.
Л. Н. Гумилев определяет этнос как «устойчивый, естественно сложившийся коллектив людей, противопоставляющий себя другим аналогичным коллективам, что определяется ощущением комплементарности, и отличающийся своеобразным стереотипом поведения, который закономерно меняется в историческом времени» [62, с. 541].
Стремительное развитие этнологии XX века пришлось на послевоенный период. Более 70% мировых исследований в области этнологии и антропологии в 1970-ые годы проводились в США, что закономерно было связано с обострением этнорасовых противоречий в Америке и поиском доступных решений для урегулирования данного вопроса.
В 1980-ые годы наблюдалось чрезвычайное увеличение межэтнических проблем во многих полиэтнических странах. Антрополог и автор статьи «Куда идут „нация“ и „национализм“?» К. Вердери, отмечает: «В период 80-х и 90-х годов научная индустрия, созданная вокруг понятий нации и национализма, приобрела настолько обширный и междисциплинарный характер, что ей стало впору соперничать со всеми другими предметами современного интеллектуального производства» [43, с. 297].
В начале XX века Н. М. Могилянский впервые в отечественной науке использовал понятие «этнос» в значении «народ», а в 1923 г. С. М. Широкогоров, который проложил тропу в исследовании этнических проблем, выдвинув предположение, что термин «народ» слишком обтекаемый, заменил его термином «этнос» и стал рассматривать как биологическую единицу. Ученый определил этнос как «группу людей, говорящих на одном языке, признающих свое единое происхождение, обладающих комплексом обычаев, укладом жизни, хранимых и освященных традицией и отличающих его от таковых других групп» [167, с. 13].
В процессе анализа основных принципов изменения этнических и этнографических явлений, С. М. Широкогоров пришел к выводу о гомогенности как развивающихся, так и развитых этногрупп. В основу сопоставлений был положен тезис о наличии у каждой этнической общности отличительных культурных признаков. Проанализировав накопленный научный опыт, ученый отказался от традиционного для современников редукционистского подхода к исследованию этнических явлений, предполагавшего разложение комплексной проблемы на простые составляющие, в пользу комплексного подхода, ибо при компонентном анализе на основании общности культурных, социальных, духовных, экономических и прочих интересов, повторное объединение в исходную структуру не представлялось возможным.
Итак, данный метод сводит исследование проблем этноса лишь к одному аспекту, поскольку «классификации с антропологической, лингвистической и этнографической точки зрения до настоящего времени еще не дали возможности построить согласованную схему. Быть может ввиду неустойчивости всех признаков и легкого их заимствования, этого и невозможно сделать вообще» [167, с. 46].
Таким образом, С. М. Широкогоровым был избран способ рассмотрения этноса как исходно унитарного организма через связи с составными компонентами его окружения. Основным компонентом выступала естественная среда обитания рассматриваемой общности, которая коррелировала со специфическими приемами и средствами адаптации, обеспечивавшими выживание и успешную жизнедеятельность группы. Культура (в широком понимании – преобразовательная деятельность человека и ее итоги) рассматривалась в качестве второго важнейшего компонента этноса. И, наконец, третьей составляющей стали взаимодействующие с данной этнической общностью дружественные и вражеские этносы. В связи с этим, этнолог рассматривал этнос не как комплекс варьирующихся показателей, а как набор непреложных признаков [167, с. 124—126].
С учетом основных черт, характерных для человека как члена социальной группы, С. М. Широкогоров предложил собственную характеристику этноса, в которой биологическая составляющая является определяющей в функционировании целостной этнической структуры. Во многом биологический компонент стал причиной критики и неприятия теории учеными-современниками. Интерпретация понятия «биологическое» варьировалась. Выделялись такие его значения, как «минимальное количество людей, необходимое для существования этнической группы», «условия жизни» и «способы адаптации к ним».
В концепции С. М. Широкогорова, сознание выступает основным свойством человека, определяющим такие особенности этноса, как адаптация к изменяющимся условиям жизни. Согласно теории исследователя, сознание формируется в непосредственной взаимосвязи с социальной культурой группы, поэтому может принимать различные формы в разных общностях. Проводя аналогию между генетической популяцией этнических групп и животных, С. М. Широкогоров утверждал, что адаптация животных проявляется во внешних и поведенческих изменениях, в то время как человек приспосабливается к изменениям условий, развивая собственное сознание и культуру.
Выживание этноса в изменяющейся среде обусловлено балансом его составных черт, важнейшей из которых является устойчивость, иными словами способность к выживанию в сложных обстоятельствах: «Каждый этнос во имя своего существования стремится к сохранению равновесия, которое иногда достигается слабым развитием одних элементов за счет сильно развитых других» [167, с. 22—23]. Устойчивость общности детерминирована несколькими факторами: количественным составом, характером общественной организации и культурой. Успешный баланс данных компонентов обеспечивается оптимальным пропорциональным соотношением. Так, в условиях уменьшения количественного состава населения, должен быть обеспечен культурный всплеск или качественное изменение социальной организации общества для выживания и сохранения целостности этноса. Гармоничное развитие культуры, по утверждению С. М. Широкогорова, способно также восполнить некоторую ограниченность территории [167, с. 125].
Примечательность методологии исследования этнических явлений С. М. Широкогорова состоит в определении этноса через призму взаимодействия с околоэтническими условиями существования (естественная, культурная, социально-экономическая, межэтническая среды). Следующим этапом научных изысканий стало выявление элементов, определяющих развитие этнической группы (количественный состав населения, состояние культуры, территориальный признак) и условий их взаимопроникновения. Обобщая изложенные факты, в концепции С. М. Широкогорова этнос, прежде всего, – целостность, в пределах которой происходит сбалансированное функционирование ее составных частей.
Большинство идей, предложенных ученым, нашли отклик в научной методологии в 70-ые годы XX века и были введены в антропологию и этнологию из смежных дисциплин в сокращенном варианте.
Особое место в теории межэтнических отношений занимает пассионарная теория этногенеза Л. Н. Гумилева. В понимании ученого, пассионарность – «активность, проявляющаяся в стремлении индивида к цели (часто иллюзорной) и в его способности к сверхнапряжениям и жертвенности ради достижения этой цели» [62, с. 528].
Этнос, его свойства и характерные черты занимают центральное место в исследованиях Л. Н. Гумилева. Ученый ставит принцип комплементарности («ощущение подсознательной взаимной симпатии или антипатии членов этнических коллективов, определяющее деление на „своих“ и „чужих“» [62, с. 523]) в основе стремления людей объединяться в этнические общности.
Исследуя иерархию этнической структуры, Л. Н. Гумилев выделяет:
– консорцию – комплементарное «объединение небольшой группы людей, связанных, часто эфемерно, единой целью и исторической судьбой» [62, с. 524]. Он относит сюда такие добровольные объединения, как секты, банды, политические группировки. Роль консорций в процессе этногенеза велика, так как на их основе формируются этнические системы более сложного порядка, например, Римская империя образовалась из консорции, расположенной на реке Тибр;
– конвиксию – «небольшая группа людей со схожим бытом и общим местом обитания, существующая в течение нескольких поколений; наряду с консорцией – низший таксон этнической иерархии» [62, с. 524], например, сельская община;
– субэтнос – «этническая система, выделяющаяся внутри этноса своим стереотипом поведения и противопоставляющая себя окружению на основе взаимной комплементарности составляющих ее членов» [62, с. 533], например, субэтнос казаков;
– этнос. Ученый рассматривает «этнос как природную общность, несводимую ни к каким другим типам объединения людей». Он не поддерживает «отождествление этноса с биологической популяцией: феномен этноса лежит в поведенческой сфере» [62, с. 541];
– суперэтнос – этническая система, состоящая из нескольких этносов и противопоставляющая себя всем подобным целостностям; высшая ступень в этнической иерархии [62, с. 533].
Пассионарная теория этногенеза Л. Н. Гумилева также видится чрезвычайно важной при теоретическом обосновании понятия «этнос». Ученый выделяет следующие фазы этногенеза:
– этнический гомеостаз – состояние этнической системы, при котором ее жизненный цикл повторяется из поколения в поколение;
– пассионарный толчок – точка отсчета, начало существования этноса;
– инкубационный период продолжительностью около 150—160 лет, характеризуется постепенным ростом пассионарности;
– подъем напрямую зависит от стремительного роста пассионарности и сопровождается борьбой и медленным расширением территории; длится 300 лет;
– акматическая фаза – этап этногенеза, когда пассионарное напряжение достигает наивысших для данной системы уровней; сменяет фазу подъема [62, с. 538];
– надлом – «фаза резкого снижения пассионарного напряжения после акматической фазы, сопровождающегося расколом этнического поля, ростом числа субпассионариев, острыми конфликтами внутри этнической системы»; длится 150 лет [62, с. 538];
– инерция – фаза этногенеза, в которой после фазы надлома наступает некоторое повышение и затем плавное снижение уровня пассионарного напряжения; характеризуется процветанием, длится 250 лет [62, с. 538];
– обструкция – фаза разрушения, уровень пассионарности ниже среднего; продолжается 150 лет;
– мемориальная фаза – воспоминания об этносе остаются лишь в памяти.
Ю. В. Бромлей выступал главным оппонентом теории этноса Л. Н. Гумилева, в частности, указывая на излишний биологизм и недостаток социологического компонента. Ю. В. Бромлей рассматривает этнос, в первую очередь, как социальное явление, а именно как «совокупность людей, обладающих общими, относительно стабильными чертами и особенностями культуры и психики» [35, с. 176], которые не способны существовать «вне собственных социальных институтов различных уровней (от семьи до государства) … Ведь социальное в широком значении слова включает в себя и этническое, следовательно, этносы сами представляют собой социальные институты» [36, с. 31].
Ю. В. Бромлей разработал дуалистическую теорию этноса, в соответствии с которой этнос имеет двойственную природу, включая как собственно этнические характеристики, так и вспомогательные факторы (географическое положение, социально-культурные условия). В узком понимании, этнос назван ученым «этникос» и содержит собственно этнические компоненты. В широком понимании, этнос – это этносоциальный организм, который трактуется как «часть соответствующего этникоса, который размещен на компактной территории внутри одного политического (потестарного) образования и представляет, таким образом, определённую социально-экономическую целостность» [35, с. 15].
Информация – одна из важнейших составляющих современного мира. В связи с радикальными изменениями средств и методов социальной коммуникации в первой и второй декадах XXI века, а также появлением информационного общества, необходимо отметить важность информационной теории этноса, предложенной С. А. Арутюновым и Н. Н. Чебоксаровым.
Под информационным обществом принято понимать «социологическую и футурологическую концепцию, полагающую главным фактором общественного развития производство и использование научно-технической и другой информации» [83, с. 235]. Основой концепции послужила теория постиндустриального общества, разработанная Д. Беллом [25], З. Бжезинским («технотронное общество»), О. Тоффлером («сверхиндустриальное общество») [148], Г. Каном и другими исследователями.
Информационная теория этноса была сформулирована в 1972 году в совместной статье С. А. Арутюнова и Н. Н. Чебоксарова «Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества» [15, c. 8—30]. Основой их теории послужили идеи французских ученых К. Леви-Стросса [88; 195] и М. Мосса [103]. Ключевой идеей выступает тезис об информационных связях как основе этноса. Уровень плотности информационного сообщения выступает главным фактором исторической типологизации общностей (племенная группа, народность, нация). Увеличение плотности информационных связей свидетельствует о возникновении социального расслоения.
Дифференцирование древних и средневековых народностей, с одной стороны, и современных общностей, с другой, предлагается авторами на основе критерия «первичности» и «вторичности». Этнические сообщества нового времени определяются как «первичные» вследствие наличия сгустка информационных связей высокой степени плотности, который соединяет народности между собой, образуя нации, то есть «вторичные» народности.
Методологическое обоснование теории Арутюнова-Чебоксарова сводится к предположению, что любой тип взаимодействия между людьми сопровождается испусканием информационных потоков. Именно культура с неповторимым набором верований, обычаев и традиций делает этнос уникальным. Совместное культурное наследие относится к категории сведений, которые могут передаваться как вербально, так и невербально, духовно объединяя людей и превращая отдельных индивидов в единый слаженно действующий информационный механизм.
На сегодняшний день информационная модель видится наиболее подходящей для объяснения усиления этноцентризма, ибо этничность представляется фундаментальным, глубинным показателем психологического равновесия. Обращение к этническим истокам является логичной защитной реакцией при неустойчивом положении личности в современном обществе. Общность духовных помыслов становится катализатором формирования прочных жизненных ценностей и ориентиров в социуме второй декады XXI века.
Тяготение к этничности исторически и социально обусловлено. Бóльшую часть генезиса человек жил и развивался в условиях, кардинально отличавшихся от современных. Стабильный, но незначительный по количеству состав «своей» группы определял характер передаваемой информации и был обусловлен общими взглядами на бытие, место человека в мире, схожим мировоззрением. Следовательно, получаемая информация была в значительной степени упорядочена, однородна по своей структуре и не противоречила устоявшемуся мировосприятию.
На современном этапе человек все чаще выходит за пределы «своей» этногруппы в социальных контактах, получает информацию и взаимодействует мировоззренчески и культурно с «чужими» общностями. Как результат, формировавшиеся столетиями механизмы, отвечающие за реакцию на новую информацию, противоречат новым жизненным ориентирам в условиях информационного общества.
Чем ниже степень согласованности между познавательными способностями среднестатистического человека и многоаспектностью современного информационного поля, тем выше вероятность осознания этнической идентичности и собственной принадлежности к определенным культурным традициям. Таким образом, подсознание находит способ избежать получения лишней информации от внешних, «чужих» раздражителей. Следовательно, исключительная роль этноса как информационного фильтра, позволяющего оградить сознание человека от лишней информации, превращает его в неотъемлемый компонент коммуникативного воздействия в условиях современного мира.
Понятие этноса функционально связано с понятием этнонима, которое происходит от греческого éthnos «народ, народность» и ónoma «имя», и означает «… название этнической общности: нации, народа, народности, племени и тому подобное» [220, с. 598]. Иными словами, если этнос рассматривается как народность, то этноним выступает средством его вербализации в повседневной коммуникации.
Язык определяется как базовый критерий этнического сообщества в разнообразных научных концепциях [96, c. 184]. Лингвистическая обусловленность этнонимов тесно переплетается с историей, культурой и социальными условиями существования этнических групп.
В стилистической системе современного английского языка следует выделить 2 группы этнонимов:
– нейтральные языковые единицы, не несущие эмоциональной нагрузки;
– этнономинации образного характера, широко используемые в повседневном общении, которые гиперболизируют и / или типологизируют особенности внешности, характера, поведения, гастрономических пристрастий, обычаев и традиций реципиента данных формаций. Бóльшая их часть представлена ДМЭ.
Исторически развиваясь, некоторые этнонимы переходят из группы нейтральных в категорию оскорбительных, например, Colored, Black, Negro —«афроамериканец», Amigo (от испанского «друг») – «латиноамериканец» [284].
Кроме того, выделяют эндоэтнонимы (от греческого endon – «внутри») – самоназвания народа [35, с. 45] и экзоэтнонимы (от греческого exo – «вне») – номинации, данные этносу другим народом [35, с. 45].
В отличие от нейтральных этнонимов, термины «этнофолизм» (ethnophaulism) и «этническое оскорбление» (ethnic slur) используются для обозначения пейоративных этнонимов в Западной традиции. В отечественном языкознании приняты формулировки «дерогативно маркированный этноним», «отрицательный этноним», «этноним с отрицательной коннотацией». Кроме того, для обозначения указанных единиц применяются такие термины, как «прозвищный этноним» (Е. Л. Березович, Д. П. Гулик [28, c. 233]) и «пейоративный псевдоэтноним» (А. С. Архипова).
Термин «этнофолизм» используется также в отечественной лингвистике (Н. Ф. Мокшин, Л. И. Пренко, Я. Довгополый, А. И. Грищенко [57]), хотя, по мнению автора, не соответствует более широкому явлению – использованию не только в просторечии, но и в разговорной речи образованных слоев населения. Данный термин был введен в тезаурус американским психологом и лингвистом А. А. Робаком в словаре «А Dictionary of International Slurs (Ethnophaulisms)», изданном в Кембридже в 1944 году, и трактуется им как «foreign disparaging allusions» («иноязычные пренебрежительные аллюзии» – перевод Т.Ц.) [235, с. 13]. С тех пор определение, данное А. Робаком, претерпело многочисленные трансформации, подверглось генерализации значения, и на сегодняшний день едва ли к ДМЭ можно отнести лишь заимствования c компонентом значения «пренебрежение». Данное понятие приобрело широкий контекст, а потому стало предметом междисциплинарных исследований языка, а также места человека в обществе и мире.
Исследование проблем этноцентризма и этнической идентичности нашло отражение в работах отечественных лингвистов: А. И. Грищенко [57], Е. Ю. Горшуновой [54], К. Скидановой, Ю. В. Бромлея [35; 36], Т. М. Антонченко [8], Л. П. Крысина и других, а также зарубежных ученых: А. А. Робака [235], У. Г. Самнера [124], И. С. Кон [80], М. Б. Брюэра, Д. Т. Кэмпбелла [183], Э. Партриджа [233], Г. В. Олпорта [174].
Л. Гумплович, Дж. Фарлей, Т. Шибутани и К. Кван [212], Р. Р. Галлямов, В. И. Затеев, В. И. Ильин, К. Б. Митупов, И. И. Осинский, Ю. Б. Рандалов, Н. Г. Скворцов, Д. Л. Хилханов [153] исследовали связь этнонимики с историческими, социально-экономическими и культурно-языковыми факторами развития общества.
Лингвистика последних десятилетий провозглашает принцип постижения языка в тесной связи с бытием человека [118, c. 47]. А. Вежбицкая указывает на антропоцентрическую природу языка и ориентированность всей категоризации внешних объектов и явлений на человека [42, c. 21]. А. Э. Левицкий определяет, что «антропоцентризм современной лингвистики позволяет учитывать как особенности познания индивидом окружающей действительности, так и его реакцию на взаимоотношения с внешним миром» [89, c. 74].
Постулируя антропоцентризм одним из основных формообразующих компонентов (А. Вежбицкая [42], Е. В. Каламбет [68], Е. С. Кубрякова [85], Н. В. Пятаева [118], Е. Н. Татаринцева [140]), лингвистика последних лет выбирает субъектно-ориентированный «аксиологический подход к языку», в рамках которого речь отражает базисную структуру ценностей общества, основанную на стратификации и разделении индивидов на группы [132, c. 9], например, по административно-территориальному или этническому признаку. Н. Д. Арутюнова высказывает мысль о том, что «структура ценностей – субъективная категория, выражающая оценку и трактующая те или иные явления действительности на основании индивидуально-группового отношения к ним» [11, c. 6]. Вышеуказанная категория обладает гибкостью, подстраиваясь под чаяния социума или этнической группы. Субъективные ценностные ориентиры находят воплощение в языке в форме ДМЭ.
Стилистически окрашенные этнонимы представляют интерес для исследования в силу структурно-семантических и этнолингвистических особенностей. Под стилистической окраской языковой единицы принято понимать «дополнительные стилистические оттенки, которые накладываются на основное, предметно-логическое значение слова и выполняют эмоционально экспрессивную или оценочную функцию, придавая высказыванию характер торжественности, фамильярности, грубоватости и так далее» [121].
Стилистическая маркированность представлена двумя видами:
– функционально-стилистическая окраска «обусловлена регулярным употреблением той или иной единицы языка в определенном функциональном стиле языка» [99];
– эмоционально-оценочная окраска служит для вербализации эмоций через субъективную оценку индивида, придает лексической единице субъективно аксиологические характеристики, определяя неповторимость и колорит языка. Эмоционально-оценочная лексика представлена положительно и отрицательно (дерогативно) маркированными единицами.
А. М. Крук из Пенсильванского университета, полагает, что «the use of derogatory language, including the use of racial slurs, played an instrumental role in the perpetuation of race-based discrimination because it offered racist speakers a way to dehumanize their targets and think of them in subhuman, rather than fully human terms» [188] («использование дерогативного языка, включая расовые оскорбления, оказало решающее влияние на закрепление дискриминации по расовому признаку, поскольку открыло расистам способ дегуманизировать свои мишени и рассматривать их скорее как низшие существа, а не как людей» — перевод Т.Ц.).
Часть американского общества выражает согласие с тем, что этнорасовые оскорбления приемлемы в современном социуме и свидетельствуют о демократии и свободе воли. Афроамериканский комедийный актер Д. Шапелл, известный пародиями на расовые стереотипы, рассматривает возможность использовать слова, подобные Nigger, как акт свободы: «I look at it like that word, «n…”, used to be a word of oppression. But that when I say it, it feels more like an act of freedom» [246] («Я полагаю, раньше слово «н…» указывало на притеснения, но когда я его произношу, это скорее похоже на акт свободы» – перевод Т.Ц.).
Увеличение числа ДМЭ идет бок-о-бок с архаизацией некоторых из них. Рассмотрение социальных событий в исторической перспективе определило историзацию такой номинативной единицы, как Meatball [238] – в американском варианте английского языка, ДМЭ, который использовался для обозначения гражданина Японии во время Второй мировой войны; этимология: красный круг на флаге Японии визуально напоминал американцам тефтелю.
Итак, в представленном исследовании рассмотрим эмоционально-оценочную сторону ДМЭ, которые выражают субъективно-оценочное отношение через презрение, уничижение, пренебрежение, порицание и иронию.
– Корреляция понятия «этническая идентичность» и бинарной оппозиции «Свой-Чужой» в английской языковой картине мира
Испокон веков межэтнические отношения являлись основой конфронтации между этническими общностями; столкновение ментальностей неизменно затрагивает также современное общество. Именно языковое сознание в контексте этнической и языковой принадлежности человека определяет его поведение. А. Вежбицкая высказывает мысль о том, что языковое сознание есть многоуровневый феномен, который заключает в себе как обстоятельства, находящиеся на виду, так и скрытые факты [42, c. 244]. К последним относим этническую идентичность.
Этническая идентичность представляет собой передаваемый из поколения в поколение уникальный блок памяти об общем сакральном, культурно-историческом и социально-экономическом прошлом данного этнолингво-культурного сообщества, объединяющий людей в единый социальный механизм. Немецкий историк И. Г. Гердер склонялся в своих работах к идее о народных традициях как первоисточнике идентичности [49].
Как отмечает Ю. В. Мухлынкина, «в периоды бурных перемен всегда существовавшая у человека потребность быть частью „мы“, становится одной из важнейших» [104, с. 3]. Она выделяет 3 формы этнической идентичности:
– моноэтническая идентичность – человек идентифицирует себя с определенной этнической группой;
– биэтническая идентичность – индивид одновременно отождествляет себя с двумя этническими общностями;
– маргинальная этническая идентичность – человек испытывает сложности в определении собственной этнической идентичности [104, c. 19].
Причина узуса ДМЭ в английском языке, реципиентами которых являются первое и второе поколение иммигрантов, часто состоит в их моноэтнической идентичности, когда индивид ассоциирует себя с родным этносом, нередко утратив с ним культурные связи.
Несмотря на темпы глобализации, тяготение к собственной народности преобладает над космополитизмом. В сложных политических и экономических условиях урбанизированного мира человек все чаще обращается к своей этнической сущности. Оставаясь первостепенным столпом веры, она символизирует надежность и безопасность, опору и силу.
Вместе с тем, осознание этнической идентичности закладывает фундамент этноцентризма, основанного на перцепции и трактовке поведения «чужих» через фильтр «своей» культуры. Этноцентризм, дополненный этническими установками и стереотипами, в свою очередь, становится источником бинарной оппозиции «Свой-Чужой», поскольку осознание этнической уникальности неизменно ведет к противопоставлению «своего» этноса «чужим» общностям и неприятию особенностей, которые считаются нормой в «чужих» этнических группах. Тем не менее, обращение к «своим» истокам способно разрешить этнические проблемы англоязычного социума через принятие историко-культурной ценности и уникальности «чужих» этнических общностей.
Рассматривая структуру, семантику и этимологию ДМЭ современного английского языка, следует подробнее остановиться на понятии стереотипа. Под стереотипом принято понимать устойчивое представление об объекте, часто выражающееся в ироничной либо гиперболизированной форме. Этнический стереотип определяется как «зафиксированные на уровне этнического сознания и усваиваемые в процессе инкультурации упрощенные и эмоционально окрашенные образы различных этнических групп» [26, с. 9—10]. На основании этого определения, а также принимая во внимание, что этнические стереотипы разделяются на положительные и отрицательные, этнический стереотип в контексте ДМЭ может трактоваться как зафиксированные на уровне этнического сознания и усваиваемые в процессе инкультурации обобщенные и упрощенные пейоративные образы «чужой» этнической общности.
Проблема этнических стереотипов затрагивается в работах Ю. В. Бромлея [35; 36], В. А. Буряковской [38], Л. Н. Гумилева [62], В. И. Козлова [77], Н. М. Лебедевой [131], Т. Г. Стефаненко [135; 136] и других.
О. А. Белова выделяет следующие признаки этнических стереотипов:
– согласованность представлений внутри этнической общности о «своем» и «чужом» этносах;
– эмоциональность – резко положительная или резко отрицательная окрашенность суждений о фигурантах дихотомии «Свой-Чужой»;
– неточность, определяемая ложной обобщенностью сведений о представителях той или иной этнической общности без учета индивидуальных различий;
– стабильность – способность этнических стереотипов существовать длительное время без изменений [26, с. 10];
– к признакам этнических стереотипов можно также отнести выделенное В. А. Буряковской противопоставление «предрассудок-установка» -«предрассудок-действие» [38, c. 6].
Стереотипные формы мышления представляют собой важный аспект проблематики структурно-семантического и этнолингвистического исследования ДМЭ в современном английском языке. В некоторых случаях ДМЭ, несущие стереотипную информацию, могут приобретать новое значение, определяющее некоторые черты индивида, не принадлежащего к данному этносу, но напоминающего его представителей особенностями поведения.
Стереотипные представления основываются как на вербально, так и на невербально считываемой информации о субъекте стереотипизации. Как результат, ДМЭ английского языка приобретают свойство коммуницировать сведения для описания типичной внешности, особенностей характера и поведения, условий жизни, а также релевантных исторических событий, повлиявших на становление представителей данного этноса.
Важную роль в этом процессе играет языковая картина мира, которая, как определяет Г. М. Байдуков, представляет собой нефиксированное, многомерное явление. Разные языковые картины мира могут параллельно сосуществовать на территории одной административно-территориальной единицы [20, c. 18]. Значительный интерес вызывает вопрос взаимообусловленности языка, этнической идентичности и межэтнических отношений в английской языковой картине мира. В рамках данной работы, английская языковая картина мира рассматривается как общее явление, без разделения по регионам. По мнению М. Б. Храпченко, языки мира выражают различные способы духовного освоения действительности; в их основе лежат одинаковые принципы мышления, ведущие к адекватному пониманию реальности [155, с. 241].
И. Гердер одним из первых исследовал языковую картину мира; в языкознании ранний интерес к данному вопросу отмечен в трудах В. фон Гумбольдта [60; 61]. Среди исследователей, занимающихся изучением данной проблемы, выделяются изыскания Н. Д. Арутюновой [12], А. Вежбицкой [42], Г. В. Колшанского и В. А. Масловой [100].
В. А. Маслова отмечает, что языковая картина мира выступает основой для формирования таких специальных картин мира как физическая, химическая, биологическая и прочие, поскольку именно язык помогает понимать и интерпретировать мир, закрепляя «общественно-исторический опыт – как общечеловеческий, так и национальный» [100, c. 63—64]. На территориях изучаемых стран, национально-культурные особенности и опыт поколений вербализируются через английскую языковую картину мира, определяя с их помощью, какие этнические общности следует отнести к категории «Свой», а какие определить в группу «Чужой».
Рассмотрение «родной» этнической группы как уникальной, превосходящей «чужие» общности, позиционирование «своего» объединения выше других начало фиксироваться у самых истоков цивилизации и является исторически обусловленным процессом. Так, психологи из США Т. Шибутани и К. М. Кван в исследовании «Этническая стратификация. Сравнительный подход» полагают, что отношение к чужой народности, в главной степени, определяется исторически сложившимися отношениями с данной этнической группой. Отношения сотрудничества и взаимодействия закрепили положительную установку к соседнему народу, толерантное отношение к культурным различиям, поэтому в подобных случаях ДМЭ возникали в языке значительно реже. Отношения же между далекими группами складывались индифферентные – без враждебности, но и без особой симпатии. Их установка окрашивалась, главным образом, чувством любопытства, исходя из этого, появлявшиеся в языке стереотипы, отражали только «странность образа жизни „чужих“» [212, с. 175].
Бинарная оппозиция «Свой-Чужой» разделяет, в частности, английскую языковую картину мира на противоположные категории. В языковом сознании, «Свой» понимается как «положительный», «близкий», «родной», «принадлежащий себе, имеющий отношение к себе» [221]; «мир уникальных, индивидуальных, определенных в своей конкретности и известных в своей определенности для субъекта сознания и речи дискретных объектов, называемых собственными именами» [114, c. 9]. В парадигме научных исследований, категория «Чужой» имеет следующие имплицитные компоненты языкового значения: «не собственный», «принадлежащий другим», «не свой» [221], «этнически и / или субстанционально, социально или культурно (и, прежде всего, – религиозно и идеологически) чуждый и враждебный» [114, c. 9], «отрицательный», «иностранный», «незнакомый», «странный» (В. В. Красных [82], А. Б. Пеньковский [111; 112], А. Н. Серебренникова [127] и другие).
Е. В. Кишина наделяет данную оппозицию следующими функциями:
1) этнодифференцирующая, что «выражается в противопоставлении этнической специфики разных народов»;
2) этноинтегрирующая функция способствует «осознанию единства своей нации» [75, c. 174].
Весомый вклад в исследование бинарной оппозиции «Свой-Чужой» внесли Б. Вальденфельс [39], Е. В. Кишина [75], В. В. Красных [82], Л. В. Куликова [86], А. А. Матвеева [101], О. Н. Паршина [110], А. Б. Пеньковский [111; 112], М. Н. Петроченко [114], А. Н. Серебренникова [127] и И. В. Тубалова [149].
Познавая «чужие» национально-культурные особенности, «мы постигаем и общее, и особенное. Понимая общее, увидим это общее в „чужой“, „иной“ национальной культуре; любя свое особенное как особую форму общего» [7, c. 250]. Таким образом, через обращение к собственным вековым народным ценностям члены англоязычного социума постигают значимость историко-культурного прошлого всего человечества.
Указанная бинарная оппозиция неразрывно связана с понятием этнической идентичности. По мнению профессора Д. Л. Хилханова, «этническая идентичность – это разделяемые в той или иной мере членами данной этнической группы общие представления, которые формируются в процессе взаимодействия с другими народами. Значительная часть этих представлений является результатом осознания общей истории, культуры, традиций, места происхождения (территории) и, в определенной степени, государственности. Общее знание связывает членов группы и служит основой ее отличия от других этнических групп. Вместе с тем, этническая идентичность – это не только осознание своей тождественности с этнической общностью, но и оценка значимости членства в ней» [153, с. 3].
Л. М. Дробижева (этническое и национальное самосознание) [65], И. С. Кон (природа различий национального характера) [80], В. П. Левкович (феномен этноцентризма в социально-психологическом аспекте) [92], К. В. Чистов (этническая общность и этническое самосознание) [165] занимаются изучением социально-психологических и культурных аспектов этнической идентичности.
Актуальность изучения этнической идентичности и этнического самосознания во второй декаде XXI века обусловлена множественными межэтническими контактами и ургентным характером проблемы этнорасовой нетерпимости в англоязычном пространстве изучаемых стран.
Национальное самосознание носителей английского языка существует с тесной связи с бинарной оппозицией «Свой-Чужой», а ДМЭ являются вербализированным средством, отражающим специфику данного феномена. В. И. Карасик связывает сознание с языковой деятельностью, определяя, что язык является ориентиром, посредством которого концептуализируется опыт в коллективном и индивидуальном сознании [69, с. 4].
Как отмечают М. Л. Дробижева [65] и М. А. Козлова [78], национальное самосознание функционирует как на уровне этнической общности, так и на уровне личности. Важным обстоятельством формирования устойчивой этнической идентичности является фактор личностной зрелости, который закладывает устойчивый фундамент успешной социализации индивида [78, c. 193].
М. Н. Петроченко указывает, что дихотомия «Свой-Чужой» «имеет зеркальную структуру, которая опирается на представления о „Я“, субъекте, и отражается в любом другом объекте действительности, способном выстраивать относительно себя сферу „своего“, относительно „своего“ выстраивать „чужое“» [114, c. 7].
Противопоставление «Свой-Чужой» прочно закрепилось в языковом сознании человека: «это противопоставление в разных видах пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения» [133, c. 127].
По мнению М. Н. Петроченко, «важным для категоризации оказывается наличие у объекта некоторых признаков, относящих его к представлению о „своем“ или „чужом“ мире» [114, с. 22]. Так, разделение «по признаку реальности, естественности общения» имеет важное значение в процессе межкультурной коммуникации с представителями «чужого» мира [70, c. 10].
Предположение о семантической природе бинарной оппозиции «Свой-Чужой» было впервые выдвинуто А. Б. Пеньковским, которое он сопрягает с отрицательной оценкой («чужое» -«плохое») и наличием специальных средств языкового выражения [111, c. 54]. В подтверждение гипотезы, ученый приводит факты языковой действительности из разговорного пласта лексики, содержащие отрицательно маркированные единицы. А. Б. Пеньковский указывает, что «функционально-семантическим центром таких форм […] следует считать генерализующее обобщение, генерализацию, которая становится основой для пейоративного отчуждения» [111, c. 8]. Под пейоративным отчуждением понимается гиперболизированная отрицательная оценка объекта действительности, что помещает адресата высказывания во фрейм «Чужой» [111, c. 8]. Вербализация противопоставления «Свой-Чужой» неизменно требует наличия двух коммуникантов, что порождает взаимодействие связки «продуцент-реципиент» в вербальной коммуникации. Таким образом, в английском языке, мотивированность типологизации и / или обобщения специфических характеристик образа реципиента этнономинации определяется пейоративизацией как источником разделения на «Свой-Чужой».
Именно ДМЭ полновесно раскрывают отношения между этническими общностями через бинарную оппозицию «Свой-Чужой» в английской языковой картине мира. Как отмечал А. А. Картер, ДМЭ – это «коллективные образы, рассматриваемые как символы групп» – перевод Т.Ц. [185, с. 243]. На этом основании, с позиции «Свой», нейтральные и положительно окрашенные этнонимы могут рассматриваться как отражение образа «своей» группы в сознании ее представителей [173, с. 175], в то время как ДМЭ определяют «чужое» (внешнее) восприятие этнической общности в рамках компонента «Чужой» бинарной оппозиции «Свой-Чужой», поскольку по словам В. В. Красных, «национально-культурная специфика построения дискурса непосредственно связана с этнопсихолингвистической детерминацией речевой деятельности, языкового сознания и общения» [82, с. 317].
По наблюдениям П. М. Ларсона, «номинации, указывающие национальную принадлежность, такие как этнонимы, обладают огромной силой […], методологические и теоретические вопросы, затрагиваемые данными номинациями, соотносятся с основами этнологии» – перевод Т.Ц. [194, с. 545].
В. В. Пименов определяет этнологию (от древнегреческого ethnos («народ») и logos («учение») как область знаний, специализирующуюся на исследовании и описании народов (этносов), живущих на нашей планете. Исследователь уточняет, что данная научная дисциплина не исчерпывается описанием, но также ставит перед собой более сложные задачи [108, с. 3]. Поиск источников этнологических знаний выступает одной из первостепенных целей. Язык как неисчерпаемый источник данных об этносах имеет огромную научную ценность.
Как показывают исследования, малые этнические группы с обычаями, традициями, поведением и образом мыслей, в значительной степени отличающимися от общепринятых, часто становятся объектами отрицательной этнонимизации; для их обозначения используются наиболее емкие и оскорбительные ДМЭ (Б. Мюллен [203]; Б. Мюллен и С. Джонсон [201]; Б. Мюллен, Д. Розелл и С. Джонсон [204]). Высшая степень межэтнической враждебности проявляется по отношению к подобным этническим общностям (Б. Мюллен [205], Б. Мюллен и Д. Р. Райс [202]).
Таким образом, понятие этнической идентичности связано с бинарной оппозицией «Свой-Чужой» в английской языковой картине мира, поскольку осознание принадлежности к определенной этнической группе и «оценка значимости членства в ней» [153, с. 3] неизменно ведут к сопоставлению и противопоставлению себя другим этносам, что является основой для образования дихотомии «Свой-Чужой», и отражается в виде ДМЭ в современном английском языке.
Междисциплинарный подход к исследованию этнонимов
Этносоциологическая характеристика этнонимов
В Российской социологической энциклопедии, этносоциология (этническая социология) понимается как дисциплина, сложившаяся на стыке социологии, этнографии и истории. Предметом этносоциологических исследований является взаимосвязь социальных и этнических процессов. Особое внимание уделяется изучению причин межэтнических конфликтов и способов их разрешения; факторам, влияющим на развитие национальных движений, их связи с социальными и политическими процессами в обществе; реализации интересов этнических меньшинств; изменениям в этнических стереотипах и межэтнических установках [222].
Оформившись как отдельная область социологических знаний в 20-30-ых гг. прошлого века в Германии, этносоциология является относительно «молодой» наукой. Термин «этносоциология» впервые введен в 30-ые годы XX столетия немецким социологом Р. Турнвальдом и определялся как наука, исследующая структуры и процессы как внутри этнических сообществ, так и между ними [141, с. 30].
М. Вебер видел цель социологии в понимании мотивов поведения индивида: «Социология… есть наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие» [41, с. 602]. Под социальным действием М. Вебер понимал «действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится к невмешательству или к терпеливому принятию), которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей или ориентируется на него» [41, с. 624].
Разработанная им классификация, включает следующие типы социального действия:
1. Ценностно-рациональное – базируется «на вере в безусловную – эстетическую, религиозную или любую другую – самодовлеющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведет» [41, с. 628].
2. В основе целерационального действия находится «ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве „условий“ или „средств“ для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели» [41, с. 628].
3. Традиционное действие подвластно обычаям, традициям и привычкам. Стоит отметить, что «большая часть привычного повседневного поведения людей близка данному типу…» [41, с. 628].
4. Аффективное действие является эмоционально обусловленным и «находится на границе и часто за пределом того, что „осмысленно“, осознанно ориентировано; оно может быть не знающим препятствий реагированием на совершенно необычное раздражение» [41, с. 628].
Итак, согласно классификации М. Вебера, употребление ДМЭ можно отнести к традиционным социальным действиям на основании культурно-исторических причин, равно как к аффективным социальным действиям, основанным на внезапном эмоциональном порыве и сильных отрицательных чувствах, таких как гнев, ярость, унижение, неприязнь, ненависть.
Именно межэтнические и социальные установки определяют позицию личности и группы в дихотомии «Свой-Чужой». Вслед за Г. Олпортом, в данном исследовании социальная установка рассматривается как «состояние сознания и нервной системы, выражающее готовность и организованное на основе предшествующего опыта» [174, с. 798].
В 1947 году М. Б. Смит выделил три основные структурные составляющие установки:
1) когнитивный компонент (мысли, утверждения, знания об объекте);
2) аффективный / эмоциональный (оценочная составляющая: мысли и чувства в отношении объекта);
3) поведенческий (готовность к действиям по отношению к объекту установки) [213, с. 507—523].
В рамках данного исследования изучаем эмоциональную составляющую установок: аффективный компонент способствует реализации прагматической функции языка, поскольку эмоциональная составляющая обеспечивает таргетированное воздействие на адресата.
Межэтнические установки определяются Ю. В. Арутюняном в труде «Этносоциология» как установки на взаимодействие (отрицательное либо положительное) с «другими этническими общностями в любой сфере жизнедеятельности и в любом виде – от личностного общения с людьми иной национальности до восприятия явлений, элементов истории, культуры, типов социально-экономического развития» [16, с. 11].
Таким образом, с точки зрения этносоциологии, ДМЭ определяют характер этнорасового взаимодействия в обществе через аффективный компонент, апеллирующий к аксиологической стороне языка. Представляя эмпирический уровень познания, они помогают исследовать вариативность межэтнических установок на основании определения особенностей их выражения в разных вариантах одного языка.
Исследование этнонимов в контексте лингвокультурологии
Язык – ключ к пониманию и анализу культуры. Начиная с XIX века, процессы сосуществования и взаимодействия языка и культуры волнуют умы языковедов: В. фон Гумбольдта [61], Я. и В. Гримм, Э. Сепира [126], Б. Уорфа [150; 151], А. А. Потебню [116], Н. Д. Арутюнову [12], А. Н. Леонтьева [93] и других.
По мнению В. А. Масловой, основа концепции В. фон Гумбольдта зиждется на следующих положениях:
– Язык – отражение материальной и духовной культуры.
– Культура имеет национальный характер, который воплощается в языке вследствие специфического видения мира; всякий язык имеет внутреннюю форму.
– «Народный дух» и культурные особенности народа отражены во внутренней форме языка.
– Язык выступает связующим звеном между человеком и внешним миром [100, с. 58].
Акцентируя внимание на значимости анализа языка и культуры в тесном переплетении, Э. Сепир утверждал: «Язык – путеводитель, приобретающий все большую значимость в качестве руководящего начала в научном изучении культуры» [126, с. 123].
А. Н. Леонтьев определяет человека как существо «социальное по своей природе, человеческое в человеке порождается его жизнью в условиях общества, в условиях созданной человечеством культуры» [93, с. 3]. Именно лингвокультурология занимается рассмотрением интралингвистических и экстралингвистических (культурных) процессов языковой личности в непосредственном взаимодействии.
Вслед за В. В. Воробьевым, придерживаемся следующего определения понятия лингвокультурологии – это «комплексная научная дисциплина синтезирующего типа, изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающая этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания при помощи системных методов и с ориентацией на современные приоритеты и культурные установления (система норм и общечеловеческих ценностей)» [45, с. 36—37].
В. А. Маслова отмечает, что картина соотношения языка и культуры имеет чрезвычайно сложную структуру, порождая споры между языковедами относительно подходов к рассмотрению данной проблемы. Она выделяет три основных способа трактовки вопроса взаимосвязи языка и культуры [100]:
1. Первый подход разработан философами С. А. Атановским, Г. А. Брутяном, Е. И. Кукушкиным, Э. С. Маркаряном. Они придерживаются позиции, что взаимосвязь языка и культуры определяет единый вектор движения. Поскольку язык отражает действительность, а культура – ее неотъемлемый компонент, то и язык – отражение культуры.
2. Второй подход существует в рамках гипотезы Сепира-Уорфа.
Неогумбольдтианцы Э. Сепир и Б. Уорф, выдвинувшие так называемую «гипотезу лингвистической относительности», обосновали определяющую функцию языка в формировании личности и взгляде на окружающий мир. Согласно Б. Уорфу, грамматика языка играет формообразующую роль в процессе мышления, программирует и руководит умственной деятельностью индивида, выступает средством анализа и синтеза переживаний [150, с. 174]. Следуя их мысли, способ мышления англоязычных и русскоговорящих людей будет существенно отличаться вследствие грамматических различий между языками; языковая картина мира также будет различаться.
Краеугольным камнем гипотезы является тезис об ограниченных возможностях познания в системе бытия вследствие особенностей данного языка. Б. Уорф утверждает, что «мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они самоочевидны, напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем в значения так, а не иначе, в основном потому, что мы участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию» [150, с. 174—175].
Данная гипотеза была актуализирована, доработана и нашла отражение в трудах Л. Вайсгербера и Д. Хаймса. На гипотезу лингвистической относительности Сепира-Уорфа неизменно ссылаются культурологи, поскольку она помогает осознанию фактов языка, не поддающихся объяснению иными способами [100, с. 61].
– В рамках третьего подхода предлагается рассмотрение языка как составной части более обширного явления, а именно, культуры. Итак, язык – это орудие культуры, действительность нашего духа, лик культуры, напрямую выражающий особенности национальной идентичности [100, с. 59—61].
В 1924 году Э. Сепир в статье «Культура подлинная и мнимая» предложил неожиданную трактовку сущности культуры. Взволнованность относительно современного ему состояния культуры, а также явления, которое принято называть культурой, однако, по сути, не являющееся таковой, проходит в ней красной нитью [126, с. 465—493].
Э. Сепир выделяет три базовых определения понятия культуры, функционирующих в обществе, определяя первое как «охватывающее любые социально исследуемые черты человеческой жизни, материальной и духовной» [126, с. 466]. Поскольку данные характеристики применимы к любой социальной группе (например, к диким племенам) и не содержат свойств, выражающих ценности, Сепир ставит под сомнение правомочность применения данного определения к культуре и находит его более подходящим для описания понятия цивилизации.
Вторая общепринятая трактовка культуры, согласно ученому, основывается на «условном идеале индивидуальной благовоспитанности» [126, с. 467], который сводится к типичным знаниям и поведению, традиционно принятым в обществе. Результатом подобной «культуры» становится отделение от толпы, приводящее к цинизму в мышлении и снобизму в культуре. Характерный признак данного типа культуры – возвращение к прошлому как источнику ценностей, достойных поклонения в настоящем. Сепир определяет, что данный тип в своем классическом проявлении заимствован из Оксфорда и Кембриджа.
Согласно рассматриваемой типологии, третья концепция культуры определяется как охватывающая «общие установки, взгляды на жизнь и специфические проявления цивилизации, которые позволяют конкретному народу определить свое место в мире» [126, с. 469]. Особо важным для понимания предлагаемой позиции становится значение и функционирование культурного наследия в обществе. Именно третья концепция культуры приобретает особую актуальность и находит отражение в связи с этническими проблемами, «когда делаются попытки обнаружить в характере и в цивилизации какого-либо народа некоторое специфическое преимущество» [126, с. 470], выделяющее его среди других. Иными словами, этноцентризм пробуждает национально-культурную идентичность, выступая катализатором распространения культуры.
Согласно Э. Сепиру, специфические мышление, традиции и манера поведения становятся нормой для этнической общности на определенном этапе исторического развития, постепенно преобразуясь в некий национальный дух, «гений» народа. Ученый сравнивает национальную культуру и дух нации с рельефными оттисками матрицы, которые в совокупности представляют специфику народа, образуя национальную идентичность.
На основании положений второй и третьей концепции культуры выделяется подлинная (genuine) культура как сбалансированная, самодостаточная и «смелая», с равной значимостью и признанием любого из ее элементов, будь то рабство или возведение пышных храмов [126]. Здесь прослеживается аналогия с цивилизацией в XXI веке, в которой иногда отказываются признавать наличие этнорасовых разногласий. Следуя Э. Сепиру, современная культура не может называться подлинной без признания и принятия этнорасовой вариативности и специфических характеристик каждого этноса как неотъемлемых элементов культуры.
Во втором десятилетии XXI века в англоязычных странах речь идет о создании и успешном функционировании единой системы, в которой специфические свойства культуры различных этносов станут рельефными оттисками матрицы, образуя гармоничный механизм, а этнорасовые проблемы, таким образом, потеряют свою актуальность.
Таким образом, привлечение лингвокультурологии к исследованию позволяет изучать ДМЭ не только как продукт языка, но также в качестве феномена, порожденного культурой, и оказывающего влияние на ее современное состояние.
– Методика исследования дерогативно маркированных этнонимов английского языка
Поскольку объектом научного исследования выбраны ДМЭ американского, британского, канадского, австралийского и новозеландского вариантов английского языка, требуется применение метода территориально-стратифицированной и этнически стратифицированной выборки на основании четко обозначенных критериев, а именно,
– этнической принадлежности (для классификации с группированием этнономинаций на основании этнической принадлежности);
– региона проживания (при определении структурно-семантических и этнолингвистических особенностей ДМЭ, функционирующих на данных территориях);
– общих структурно-семантических черт (для классификации по словообразовательному и семантическому признаку).
Подбор анализируемых единиц произведен из таких лексикографических источников, как онлайн-словарь разговорной лексики Urban Dictionary [238], онлайн-словари Oxford English Dictionary [231], Merriam-Webster Online: Dictionary and Thesaurus [229], ABBYY Lingvo [224], The Free Dictionary [236], Dictionary.com [226], электронных баз данных The Racial Slur Database [284] и Hatebase [252], списков оскорбительных этнонимов на сайтах canadaka.com [245], fact-index.com [261] и других источников фактического материала.
Подбор ДМЭ осуществлен по принципу наличия стилистических помет “ (ethnic / racial) slur» и «derogatory», которые обозначают принадлежность к оскорбительным этнономинациям, в сочетании с указанием на этнические группы, проживающие на территории Великобритании, США, Канады, Австралии или Новой Зеландии. Для описания функционально-стилистического компонента значения в рамках семного анализа использованы пометы «informal», «colloquial» и «derogatory».
Исследование включает детальный этнолингвистический анализ ДМЭ на основании их этимологии, причин и способов распространения, словообразовательный анализ, основанный на определении способа образования лексемы, а также метода семного анализа, то есть анализа структурных компонентов значения слова, цель которого – «описание значения как совокупности сем, через понятие семы» [134, c. 5].
Одним из способов выделения компонентов слова в рамках семного анализа языковых единиц является метод исследования словарных дефиниций, который позволяет проследить этимологию, зафиксировать изменения значения, происходившие в ходе развития языка, а также определить способ словообразования анализируемых лексем. Так, существует методика компонентного анализа слов авторства И. В. Арнольд, опирающаяся в большинстве своем на изучение словарных дефиниций [10], что вносит значительный вклад в исследование межкультурного взаимодействия [10, c. 8].
Наличие словарного толкования позволяет исследователю провести компонентный анализ ДМЭ, необходимость использования которого обусловлена отсутствием четких определений некоторых этнонимов современного английского языка, в частности, ДМЭ. Как результат, в словарях могут быть представлены сразу несколько определений одной единицы, каждое из которых требует детального анализа, ибо, по словам Ф. Боаса, («the full analysis must necessarily include the phases that led to its present form») [181, c. 264] («полный анализ должен обязательно включать фазы, которые привели то или иное явление к текущему состоянию – перевод Т.Ц.).
Компонентный анализ ДМЭ проведен в несколько этапов:
– выделение группы ДМЭ;
– определение общего компонента значения, например, вычленение компонента значения «представитель флоры и фауны»;
– выделение дифференциальных сем – конститутивных элементов, отличающих значение одной лексемы от другой;
– подведение итогов анализа.
А.-Ж. Греймас склоняется к идее о наличии двух компонентов в значении слова – видимого семантического и глубинного семиологического или символического [55]. Символическое значение словесных знаков усматривается «поверх» непосредственно обозначаемых ими понятий, объектов, явлений [76, c. 37].
Э. Сепир в труде «Язык и среда» предлагает рассматривать язык как набор символов, которые отражают явления среды, в которую помещена данная группа людей [126, c. 271]. Позиции наличия символического компонента значения придерживаются также И. Л. Андриевич [6], Е. И. Аюпова [19], Д. Б. Гудков [58], В. Т. Клоков и Е. А. Алексеева [76] и Д. А. Тараканова [138; 139].
В частности, Е. И. Аюпова называет символический компонент семантики слова «со-значением» [18, c. 44], а Д. А. Тараканова определяет символическую составляющую как «систему представлений народа о явлениях мироустройства, в условных и абстрактных формах, принадлежащих коллективному сознанию и являющихся общеизвестными для всех носителей языка» [138, c. 4].
Конец ознакомительного фрагмента.