Украденное детство (начало)
Миша Сидько родился 18 февраля 1936 года в Киеве на улице Жилянской 41,недалеко от вокзала. Его дедушка Иегуда по линии матери с бабушкой и четырьмя детьми приехали в Киев из местечка в житомирской области в 1902 году. Дедушка устроился на работу грабарем (рабочим по строительству дорог).
В его распоряжении была лошадь с повозкой для перевозки земли. Как правило, погрузка осуществлялась вручную. Нужно отметить, что у Иегуды было инженерно-строительное образование. Позже он закончил раввинатскую школу и стал раввином. В 1937—39гг в СССР большинство служителей иудаизма было репрессировано. Власти назначали руководителями синагог своих послушных доверенных лиц. Они не допускали совершения еврейских обрядов и традиций, как кошерное питание и резку птиц, обрезание, соблюдение субботнего отдыха и других. Поэтому у дедушки в доме тайно собирались евреи для молитв. В субботу обязательно зажигались свечки.
Бабушка была домохозяйкой, воспитывала четырёх детей, в том числе маму Михаила Берту, 1908 года рождения. Берта закончила среднюю школу в Киеве и вышла в 1927 году замуж за Леонида Когана, но этот брак оказался недолговечным. После развода с мужем в 1935 году Берта вышла замуж за Петра Андреевича Сидько, 1891 года рождения, и на следующий год появился на свет герой нашего повествования Михаил. У Берты был ещё сын от первого брака Гриша, 1928года рождения, который стал, по сути, опекуном, воспитателем и спасителем нашего героя. Но об этом поговорим позже.
До войны мама работала на заводе музыкальных инструментов. А отец – на киевском заводе перьев. На самом деле это предприятие имело мало отношения к письменности и занималось изготовлением стрелкового оружия для нужд советской армии. Пётр Андреевич работал там наладчиком металлообрабатывающих станков. У него был талант изобретателя. В 1914 году на поле между селами Пылыпивка и Сидоры в киевской области, стоял подбитый во время Первой Мировой войны английский танк. И Пётр с братьями извлекли из этого танка дизельный двигатель, притащили его в село Пылыпивка, где жила их семья, и на его базе построили мельницу. В царское время отец служил в лейб-гвардии её Величества, имел богатырское телосложение и рост 195 см. После революции в 1918 году гвардеец вернулся в родное село и стал участником событий, описанных выше. У отца было семья (он женился в 1918 году) – жена и пятеро детей. Но как владельцы частной мельницы, Пётр с братьями были признаны кулаками, и раскулачены.
Сначала был определён налог на мельницу, и отец его добросовестно выплачивал. Через полгода налог удвоили. И опять Пётр выплатил всё сполна. Мельница стала нерентабельной, и отец сдал её государству. Но всё равно с клеймом кулака Пётр был выслан на поселение в Сибирь в 1923 году. Братьям каким-то образом удалось избежать ареста. А отец сбежал из ссылки и вернулся в Пылыпивку. Но ситуация складывалась так, что ему пришлось скрываться от преследования властей в Сибири. Когда он вернулся после добровольной ссылки на родину, вся семья уже погибла от голода в 1931 году. Как и отец мамы, он устроился в Киеве на работу грабарем, строил дороги.
Здесь следует сделать отступление, и рассказать о двоюродном брате отца Кузьме Ивановиче Сидько, у которого проживал Пётр на улице Жилянская 41. В этом же доме проживала будущая мама Миши с сыном Гришей, с которой Кузьма и познакомил своего квартиранта. Как было уже сказано ранее, расписались молодожёны в в 1935 году и стали жить в тесной комнатушке на в одном дворе. Так и жили с 1935 по 1941 годы. Мама родила троих детей: Мишу (1936), Клару (1938) и Володю (1941). Достатка в семье не было. Отец опять проявил свой талант изобретателя. Работая на киевском заводе перьев, он переделал английский станок для рубки перьев под советскую стальную ленту. О нём был сделан репортаж в киножурнале «Сегодня». Как изобретатель, Пётр получил путёвку на отдых в Крым. Но нужно было кормить семью. Зарплаты не хватало. И детям приходилось принимать участие в содержании семьи.
Рядом с домом семьи Сидько располагался стихийный рынок – небольшой базарчик с продуктами питания из близлежащих сёл. И дети частенько подворовывали там продукты. А в шести кварталах от дома располагался еврейский базар (Евбаз). На нём продавалось буквально всё – фрукты и овощи, одежда, мясо, молочные продукты, живым весом лошади, коровы, мелкий скот.
Гриша учился в школе, а Миша ходил в детский сад. Мама обшивала всю семью на швейной ручной машинке «Зингер» и принимала заказы на платья, юбки. Материал для шитья покупался в местном магазине и на базаре. Готовили на примусе, а затем на керогазе. Кухней служил коридор. Питались незамысловато – кашей, картошкой, постным супом. Мясо в доме бывало не часто. Покупали только самое дешёвое – свинину. В квартире на стенах висели две картины. На одной из них был изображён лев, а на другой – лес. Картины достались в наследство от деда Иегуды, и, наверное, имели художественную ценность. Дети любили играть в районе киевского пассажирского вокзала, построенного задолго до войны. К нему стекались поезда из разных городов Украины и России, а на платформах красовалась конная милиция. Порой Мишу старшие ребята гоняли в магазин за папиросами. И он с братом Гришей пристрастился курить «бычки».
Бабий Яр представлял собой широкий и глубокий овраг, расположенный между тремя районами Киева: Сырцом, Куренёвкой и Лукьяновкой. Его дно являлось руслом чистого ручья с крутыми, оседающими берегами. Это было любимое место купания ребятни, имело мягкое песчаное дно. Уже после страшных событий массового убийства евреев в 1941 году это дно во многих местах превратилось в угольное плато из человеческого пепла. И это обстоятельство неоднократно привлекало «чёрных» копателей, извлекающих из пепла золотые украшения.
И эта, отнюдь, не безмятежная жизнь была прервана сообщением от Советского Информбюро, сообщившего о начале войны (Правда, 22 сентября 1941 г.), хотя Киев был сдан 19, а не 21 сентября, как сообщается в сводке.
Вторжение варваров
ВЕЧЕРНЕЕ СООБЩЕНИЕ
21 сентября 1941 года
В течение 21 сентября наши войска вели бои с противником на всём фронте. После многодневных, ожесточённых боёв наши войска оставили Киев.
Как известно, Великая Отечественная война началась 22 июня 1941 года. «Киев бомбили, нам объявили, что началась война!» В четыре часа утра первые бомбы фашистов полетели на вокзал. После взрывов там начался пожар. Загорелся хлебный элеватор с зерном. Запах горелого хлеба разносился далеко вокруг. От ядовитого дыма нечем было дышать. На второй день после бомбёжки Миша с Гришей отправились на товарную станцию и там стали выгребать уцелевшие от огня зёрна пшеницы. Домой пришли с добычей – полных два ведра с зерном, – целое богатство для голодающей семьи. Как и многие его сверстники, Гриша держал голубей во дворе дома, в деревянной будке на столбах. После бомбёжки элеватора оттуда сбежали его постоянные обитатели – куницы и хорьки, пристрастившиеся к ловле птиц. А рядом была голубятня, которую напуганная куница не могла оставить без внимания. Она забралась на столб, прогрызла стенку голубятни Гриши и передавила всех голубей. Гриша изловил её капканом и повесил рядом с будкой в назидание другим мелким хищникам. Он завёл новых голубей, но через неделю ситуация повторилась – голуби были передавлены. А тем временем в Киеве началась организованная эвакуация населения. Эвакуировали и предприятия, имеющие оборонное значение. Предприятие, на котором работал отец, подлежало эвакуации в первую очередь. Во двор завода было подано несколько железнодорожных платформ, на которые было установлено демонтированное оборудование. Пётр Андреевич Сидько был в составе бригады, занимающейся демонтажем и погрузкой. Для членов семей работников завода, имеющих бронь, было подано два телячьих вагона. Охрана демонтированного оборудования была возложена на тех же рабочих, что устанавливали оборудование на платформы.
Таким образом, в начале августа 1941 года семья Сидько оказалась на железнодорожной товарной станции с вещами в одном из вагонов. Ждали сигнала отправления в течение нескольких дней. Но тут Гриша вспомнил, что забыл выпустить голубей из будки. Он выскочил из вагона и опрометью помчался к дому. А в это самое время был подан к поезду паровоз и поезд тронулся с места. Берта увидела, что сына нет рядом, забрала детей и вернулась домой. А Пётр уехал вместе с оборудованием за линию фронта, в сторону Саратова.
Заводское оборудование было разгружено и установлено стационарно на площадке, где имелась своя электростанция, обеспечивающая бесперебойную работу заводского оборудования и котельная на мазуте. Таким образом, было отремонтировано немало подбитых танков, пушек и машин. Отработанную, загрязнённую воду сливали в Волгу. Но отец опять применил свои способности рационализатора и изобретателя. Он изобрёл разделитель воды и отработанного горючего (бензин, керосин и мазут). Установка успешно прошла технические испытания и была внедрена в производство. За это Пётр получил медаль за успехи на трудовом фронте.
Когда семья Сидько вернулась домой, квартира была уже разграблена соседями. Вещи разбросаны по полу. На полу валялись затоптанные семейные фотографии, детские прокладки трёхмесячного Володи, перья подушек, разбитая посуда.
Стали обживаться в разгромленной квартире. К маме стали приходить соседи с просьбами пошить им платья и юбки. А Гриша с Мишей подворовывали продукты на базарчике возле дома. За выполненные заказы с матерью рассчитывались продуктами и деньгами. На тот момент одна буханка хлеба стоила 100 рублей, 50-ти граммовый кусочек сала – 20 рублей, стакан пшена, кукурузной крупы, перловки, овса – 20 рублей Мать угощала детей самодельными конфетами из плавленого сахара с добавлением крахмала и красителя. Берта варила детям гороховый суп и затирала его мукой до состояния киселя. В день семья потребляла одну буханку хлеба, который покупали в магазине. Кусочек сала и растительное масло приобретали на базаре.
Так и жили до 19 сентября, вплоть до отхода советских войск и прихода оккупантов. Когда наши войска получили приказ о сдаче Киева, со стороны вокзала, Батыевой горы (район старинного Байкова кладбища 15—16 века и Голосеевского леса) в Киев вошли первые колонны фашистов. Шли строем пехота и моторизованные части, кони-тяжеловозы, которые тащили механизмы лёгкой артиллерии. Вокзал начинался улицей Коминтерна, пересекающей улицы Жилянскую, Саксаганскую и выходящей на бульвар Шевченко. От вокзала колонны немцев расходились по этим улицам в сторону Евбаза и Крещатика. Весёлые, надменные, в чистой, аккуратной серо-зелёной форме с закатанными рукавами, с блестящими автоматами и пистолетами, фашисты входили в Киев как хозяева, рассчитывая остаться здесь навечно. Кузова многих автомобилей были приспособлены под жильё с кроватями и привинченными столами. Незваные гости весело прогуливались по улицам столицы Украины и шутили с местными жителями, весёлые, свежевыбритые, холёные. На дорогах между машинами сновали мотоциклы, оборудованные пулемётами. Дети, да и немало взрослых, во все глаза смотрели на эту армаду, заполонившую город. В подвалах и сараях по наводке осведомителей немцы искали партизан и раненных советских солдат. Многие жители Киева встречали оккупантов радушно, хлебом-солью. Среди них было немало пожилых людей, женщин с детьми, украинцев и евреев, помнивших немцев на этой же территории с 1919 года. В то время они евреев не трогали. Взрослые мужчины призывного возраста были призваны в армию, или были эвакуированы.
За боевыми частями фашистов в Киев вошли колонны военнопленных в сопровождении немецких офицеров и полицейских-бендеровцев. Один из раненных бойцов упал на землю прямо возле дома семьи Сидько. И по приказу немецкого офицера «бендеровец» застрелил его из автомата. Немцы не хотели пачкать руки «грязной» работой и привлекали для этих целей местное население из числа жителей Западной Украины в составе полиции и жандармерии. В каждом доме работали дворники, которые знали всю подноготную о жителях и их окружении. Это обстоятельство с успехом использовалось ещё советскими органами. Дворники были негласными осведомителями властей. И новая власть произвела мобилизацию этой категории населения для своих целей. За каждого еврея, коммуниста, комсомольца, советского военнослужащего, полагалось вознаграждение, было развешено около 2000 приказов и распоряжений на украинском, немецком и русском языках в тоне безукоризненного исполнения под угрозой расстрела. Приказами комендатуры население было обязано сдать излишки продовольствия, оружие, военное снаряжение, боеприпасы и радиоприёмники. Все награбленные вещи должны были быть возвращены на место.
Город представлял собой неприглядное зрелище. Повсюду виднелись разбитые витрины магазинов, земля была усыпана бумагой, навозом и битым стеклом. И как нельзя остро, стояла проблема с питьевой водой. В мирные времена народ пользовался чистой питьевой водопроводной водой. А теперь система водоснабжения не работала. И люди брали воду, где придётся – из ручья Бабьего Яра, Днепра. Черпали воду вёдрами, стаканами, кружками, банками. Подставляли тазики и бочки под водосточные трубы с дождевой водой. Грабёж, как со стороны немцев, так и со стороны местного населения, стал обычным явлением. То тут, то там, встречались красные немецкие флаги со свастиками и жёлто-голубые флаги украинских националистов. Жители были мобилизованы немцами на разборку баррикад. Под немецкие учреждения были использованы пустующие учреждения и магазины Крещатика. Немецкий штаб расположился в гостинице «Континенталь». Комендатура заняла магазин «Детский мир». А Дом врача в одночасье стал Домом немецких офицеров. Ожил Бессарабский рынок, на котором стали появляться торговцы с варёной картошкой и пирогами, блинами и махоркой.
Но уже 24 сентября раздался первый взрыв. Взлетело на воздух помещение немецкой комендатуры. Следом за ним был взорван дом с немецкими учреждениями на другой стороне улицы. Взрывом было уничтожено здание цирка. Начался пожар в гостинице «Континенталь», занятой немцами. Кроме того, отступающие советские войска оставили во многих местах различные ящики с боеприпасами и бутылками с «Коктейлем Молотова». Поэтому время от времени целую ночь в разных районах Крещатика раздавались взрывы, начались пожары, уничтожившие бесчисленное количество фашистов, местных жителей, имущества, документов, военного снаряжения. Земля горела под ногами оккупантов. Мир не знал ещё подобной организованной акции возмездия. Это был акт самосожжения, сравнимый разве что с пожаром Москвы во время войны с Наполеоном.
Немцы срочно доставили по воздуху длинные шланги и стали качать воду из Днепра. Но до Крещатика вода всё же не дошла – кто-то эти шланги перерезал.
Над костром в центре Киева возник вихревой поток, поднимающий на недосягаемую высоту горящие предметы – щепки, бумагу, тряпки. Оккупанты вместе с полицейскими, дворниками и добровольцами из населения безуспешно пытались с крыш домов погасить пожар, но ничего из этой затеи не вышло. Невозможно даже было достать трупы погибших немцев и жителей, все они сгорели дотла. Горело всё, что немцы успели награбить. Пожар распространился на кинотеатры, здания университетов, на радиокомитет. В воздухе держался стойкий запах гари, ночное небо было озарено красным светом, видимым за десятки и сотни километров от пожарища. И немцы прекратили бесполезное сопротивление огню и просто ждали в стороне до 28 сентября пока взрыва не прекратились. Целый месяц ушёл на разгребание завалов и прокладывание проездов.
С дотошностью, присущей немцам, каждое здание стали обследовать и вывешивать плакаты с надписями: «Проверено. Мин нет!». Пожары и взрывы продолжались до 28 сентября, вплоть до начала расстрела евреев в Бабьем Яре. Теперь уже оккупанты ничем не чувствовали себя связанными. Им незачем было уже заигрывать с народом и поведение их резко изменилось.
На улицах появились объявления следующего содержания:
«Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельника и Дехторовской (возле кладбищ). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а так же тёплую одежду, бельё и проч.
Кто их жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян.
Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян».
(из материалов Центрального государственного архива Октябрьской революции, Москва. Фонд 7021, опись 65, единица хранения 5.)
Германский документ от 7 октября 1941 года «Сообщение о событиях в СССР», который был подготовлен полицией безопасности и СД:
«Ещё ранее из-за занятия евреями лучших рабочих мест при господстве большевиков и из-за их службы в НКВД, как агентов и доносчиков, а также из-за происшедших в Киеве взрывов и возникших крупных пожаров, возмущение населения против евреев было чрезвычайно большим».
Из реферата «Трагедия Бабьего Яра. История и современность», автор М. В. Коваль1.
«Немецкие сапёры подрывали дома, к которым подбирался огонь, подпиливая их металлические каркасы, расширяя зону разрушений. Новые хозяева нарочито действовали, как слон в посудной лавке. Вермахт уже сталкивался с минной войной и поджогами, которые применяли советские диверсионные группы. В связи с этим во время киевских пожаров был издан специальный приказ командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала В. Фон Рейхенац:
Советы при своём отступлении часто поджигают дома. Войска должны принимать участие в их гашении лишь в той мере, насколько того требует необходимость расквартирования войск».
Здесь нужно сделать небольшое отступление. В Киеве практически не осталось молодых здоровых мужчин. Более половины населения было эвакуировано и призвано в армию до начала вторжения немцев в Киев. Среди евреев в оккупированном городе оставались только инвалиды, старики, женщины и дети. Отношение населения к предстоящему вывозу евреев из Киева было неоднозначным. В проходах и подъездах домов стояли люди, которые провожали толпу еврейского населения со стариками, больными, плачущими детьми, бредущими в неизвестность, вздохами, усмешками и откровенной бранью.
Дедушка Миши Иегуда погрузил всю семью – дочь и четверых её детей с вещами в бричку с лошадкой, и собрался присоединиться к отъезжающим, но соседи, сопровождающие их, отговорили мать от опрометчивого шага. Ведь почти все дети – от украинца и носят украинскую фамилию. А дед в сопровождении соседа дяди Васи пошёл навстречу своей смерти. Дядя Вася рассчитывал забрать лошадку, но сам остался в Бабьем Яре. Берта с детьми вернулась с Евбаза к себе домой на улицу Жилянскую. Всё это происходило 29 сентября 1941 года. На следующий день дворничиха Лушка пришла к ним домой в сопровождении двух полицаев. И повели их по этой улице в сторону Евбаз (еврейский базар). С площади Евбаз повернули на улицу Полтавскую, вышли на улицу Артёма уже самостоятельно. А там уже попали в оцепление немцев и полицаев, окруживших дорогу с обеих сторон. Там начала формироваться колонна из стариков, детей и женщин с котомками, сумками, мешками. Детей и стариков везли на колясках. И вся эта разношёрстная толпа пошла в сторону Бабьего Яра. Улица Артёма переходит в улицу Дягтерёвскую, где было организовано очень плотное оцепление. Это была дорога в одну сторону – на Бабий Яр. Более двух лет район оврага был запретной зоной, окружённой колючей проволокой под высоким напряжением. На его территории располагался концентрационный Сырецкий лагерь.
В оккупированные населённые места прибывали за фронтовиками спец. войска SS и гестапо. Сразу же они начали устанавливать новый порядок – вывешивались приказы, производились облавы, создавались концлагеря для гражданских и военнопленных. Их комплектовали по группам: евреи, не евреи и военнопленные.