Случай в море
Всё катило как по маслу, без задоринки. Подлодку засекли, и поисково-ударная группа (ПУГ) – три малых противолодочных корабля (МПК) – ощетинились фронтом, ладно перестроившись из кильватера. Одна из последних и самых важных курсовых задач боевой подготовки года – поиск и уничтожение подводной лодки в составе группы кораблей. В центре – корабль Ильясова. Сегодня он в роли вожака стаи МПКашек, норовящих устроить облаву на подводную лодку. Роль командира ПУГ, пусть учебной, возложена на него по праву. Самый старший по возрасту, самый опытный «ловец» субмарин.
В своё время был командиром на «большом морском охотнике» в Севастополе и командирствовал не за страх, а за совесть. А когда в штаб флота обратились документалисты из Москвы, снимающие фильм о флоте, то им без вариантов предложили запечатлеть в истории флота российского «большой охотник» Ильясова. С улыбкой он вспоминает, как устраивал образцово-показательную погоню за подлодкой. Киношники во главе с режиссёром Яшей Бабушкиным, так он по-стиляжески запросто представился командиру «охотника», мало того, что своим треножным киносъёмочным скарбом чинили гору препятствий на корабле, так ещё требовали дубли. Но не смешно ли? Какие могут быть дубли, если корабль реально чешет на полном за подлодкой! Это им что, павильон на Мосфильме?
Фильм «Корабли поднимают флаги» крутили в кинотеатрах Севастополя, да и всей страны. То ли фильм подействовал, то ли пора приспела, но буквально через пару месяцев Ильясов получил строящийся в Керчи малый противолодочный корабль проекта 204, на командирском мостике коего он и по сей день. Но слухами флот полнится. Грядёт вот-вот повышение в звании, это уж пора по выслуге и по должности, да и новое назначение на большой корабль не за горами.
* * *
Подлодка удирала что есть мочи, то бишь на полной подводной. Даже хитрить не пыталась. Против ПУГа не всякий манёвр в пользу, напетляешь себе на голову. Впрочем, резон прямолинейной тактики субмарины имел место. Успеет уйти за границу полигона – считай, не догнали, таково условие. Можно будет всплыть, помахать кровожадным дядям ручкой, дабы не тужились в напраслину, полюбоваться живописным видом мыса Таран и чапать в родную Либаву. Засветло можно и поспеть.
Но противолодочники тоже не лыком шиты внахлёст, своего не упустят. Им всего лишь выйти на дистанцию стрельбы реактивными глубинными бомбами – и атака, пусть условная, но зачётная. А чтобы лодка не ускользнула, на 204 проекте имелось отменное средство – полный турбинный ход. На мерной миле под сорок узлов выжимали. Проект-то затачивали под охоту на атомных америкосов. Вдумайтесь – на таких-то скорлупках! Впрочем, если всем балтийским дивизионом навалиться – девять кораблей – можно кого угодно затюкать до посинения.
Команда на запуск турбин. Характерный самолётный свист с кормы. Корабль в считанные минуты набирает скорость и томагавком острого с горбинкой носа легко рассекает волну. Качка уменьшается.
– Штурман, на лаге?
– На лаге 38 узлов.
– Дистанция?
– Дистанция до цели 30 кабельтовых, товарищ командир.
– Докладывать постоянно.
– Механик, турбины?
– Турбина на номинальных оборотах, штатно. Дизеля штатно.
Пока всё хорошо – «шесть шаров», даже турбины запустились подозрительно быстро, с первого замеса. Обычно пару раз у этих «маслопупов» выбивает не в меру привередливый выпрямитель пуска турбин. Корабль идёт превосходно, не рыскает, на лаге почти 38 узлов. Больше не выжать. Состояние днища не позволит.
Но какое-то тревожное чувство внезапно закопошилось в глубине сознания и заставило Ильясова непроизвольно произнести расхожую фразу, которой он никогда не увещевал ни себя, ни, тем более, других.
– Слишком хорошо. Слишком хорошо тоже нехорошо…
Поймав себя на этих пустых и чуждых ему словах, он чертыхнулся и недобро вспомнил своего боцмана мичмана Куди. Это он частенько приговаривал «Слишком хорошо тоже нехорошо». При этом, будучи старательным и ответственным, как истинный хохол, всё делал отменно, а приговорку использовал для начальства на случай неумеренной обструкции его боцманского усердия. Ильясов понимал это и сносил немудрёную хитрость боцмана.
«Что за наваждение? – упрекнул себя Ильясов, – Старею, что ли? Это надо же, что на язык взбрело! С кем поведёшься, от того и…»
– Дистанция до цели 28 кабельтовых, – прервал думки командира его помощник, старший лейтенант Антипов.
– На лаге 38 узлов, курс прежний, – вторил ему штурман Лоздовский.
Дистанция до цели неумолимо сокращалась. Что могла поделать «эска» своими 13 подводными узлами против 38 противолодочника, самого быстрого корабля советского ВМФ 60-х годов? Против лома нет приёма.
* * *
Иллюзия благополучия рухнула в момент, как сырое яйцо, упавшее со стола на пол. Мгновение назад оно радует ваш взор идеальной формой и обещает глазунью, но вмиг безвозвратно превращается в никчёмный мусор. Корабль, ещё секунду назад идеально шедший на предельной скорости, внезапно дёрнулся и обречённо осел, словно наскочил на мель. Скорость резко упала, появился левый крен, курс круто ушёл влево. Ильясов, видавшие разные виды, опешил, как после внезапно опрокинутого на голову ушата студёной воды.
«Вот! Накаркал! В аккурат приплыли…», – мелькнуло у него.
Ледышкой по спине проскользнула мысль, от которой стало не по себе – зацеп за трос, связанный с чем-то на дне, с обрывками противолодочных сетей времён недавней войны. Мало ли чего на дне ещё осталось с той поры. Месяц назад подводная лодка С-166 здесь же, на полигоне наткнулась на плавающую мину, чудом не отдали богу души. О захвате троса старого минного заграждения не хотелось и думать. Не хотелось, но именно эта мысль мгновенно катализировала решение.
– Стоп машины! Аварийная тревога! Осмотреться в отсеках и доложить обстановку.
Дальнейшие события на мостике развивались фантастическим образом со скоростью кадра немого синематографа. Старлей Антипов, забыв о субординации, банально дёрнул за рукав штормовки командира. Ильясов, не терпевший фамильярности, нервно обернулся и натолкнулся взглядом на побелевшие лицо и каменные глаза помощника. Как потерявший дар речи, Антипов, молча, указывал рукой на корму корабля. Ильясов остолбенел от увиденного. Впору себя щипать нещадно за мягкое место.
– Что за наваждение? – уже второй раз за считанные минуты произнёс Ильясов, – я это вижу своими собственными глазами или мне мерещится. Сюрреализм в натуре! Этого не может быть, разве что в кошмарном сне и то с крутого бодуна.
Возникло неодолимое желание с усердием продрать кулаками глаза, дабы смахнуть это нереальное видео. Убедившись, что это не галлюцинация, Ильясов с раздражением помянул механика: «Он, шельма, что там, в ПЭЖе (Пост Энергетики и Живучести) чаи гоняет с печенюшкой, а у него на полуюте черти гопака копытят вприсядь…» и взглянул на хронометр. Всё ясно. Ведь, не прошло ещё и минуты как корабль внезапно скис, что автомобиль на скорости, вдруг попавший в непролазную ухабу. А о том, что сейчас происходит на полуюте, механик, конечно, не ведает. Впрочем, наивно полагать, что там у них под палубой божья благодать. Без сомнения, на палубе полуюта всего лишь макушка айсберга, хоть и впечатляющая.
Полуют корабля, где располагался турбинный отсек, на самом деле являл собой невообразимое, быть может, уникальное зрелище, которое более смахивало на гранд-иллюзию великого Коперфильда, умевшего непостижимым образом совершать с виду невозможные и непосильные человеку трюки. Увидев такое, и впрямь поверишь в сверхъестественное. Из горбовидных воздухозаборников турбокомпрессоров корабля, расположенных в два ряда на полуюте, и которые ну никак не связаны с водой, мощным, угрожающе бесшумным потоком изливалась… она самая. Конечно, забортная, ибо ни одна цистерна корабля, топливная или водяная, не смогла бы обеспечить такие масштабы потока. Толстым маслянистым слом вода покрывала палубу полуюта и удерживаемая сплошным фальшбортом со зловещей ламинарностью сливалась на шкафут. Казалось, что какое-то громадное морское чудище, захватив в свои щупальца корабль как игрушку, забавляясь, не спеша, вдувало воду откуда-то снизу. Эффект неправдоподобности картины усиливался отсутствием каких-либо версий происшедшего. Обнадёживало единственно то, что поток этот явно ослабевал с каждой секундой. Но секунды эти казались невыносимо тягучими.
Боевые посты доложили об отсутствии каких бы то ни было нештатных явлений в носовых отсеках корабля. Только пост энергетики и живучести отмалчивался, испытывая терпение встревоженного командира.
«Там их что, „кондратий“ от страха хватил безвременно?" – с досадой подумал Ильясов.
Теперь то ясно, что эпицентр загадочной чрезвычайной ситуации находится где-то там, в кормовой части корабля, вотчине мотористов, турбинистов и трюмных машинистов.
* * *
Командир электромеханической боевой части, старший лейтенант Николаев, механик корабля, аккуратист и педант, железный военно-морской кадр, выкованный в послевоенном нахимовском училище, с докладом на ГКП задерживался, пытаясь понять, в какую передрягу попал корабль. По сути, докладывать пока было нечего. Щит живучести корабля издевательски подмигивал множеством зелёных глазков, ни одного красного. Мол, не парьтесь мужики, всё в ажуре… В носовом и кормовом машинных отделениях – ничего существенного. Но сообщение из турбинного отсека насторожило. Заглох левый турбокомпрессор, обесточилась схема управления турбинами. Но это были лишь цветики, первой же ягодкой внезапно и так некстати пропала связь с турбинистами.
* * *
Если в ПЭЖе царила лёгкая растерянность, скверная примета для живучести корабля, то в турбинном отсеке уже прорастало нечто сродни паники. Особенно, когда турбинисты поняли, что их отсек стремительно заполняется водой. За слабенькими переборками поста управления турбинами время от времени раздавались выстрелы мощных коротких замыканий, начала дымить проводка. Пропало освещение, и тесное помещение пульта управления турбинами наполнилось изумрудным свечением фосфоресцирующих циферблатов массы измерительных приборов. Лица турбинистов приобрели потусторонний окрас, что никому отваги не прибавило. Стало жутковато. Правда, помигав для порядка, тусклым подпольным светом всё-таки включилась аварийка. Струйки воды, протекавшей сквозь неплотности в переборке, поднимались всё выше, указывая тем самым уровень затопления отсека. Что делать? В турбинном отсеке даже не предусмотрены эжекторы для откачки воды.
Старшина турбинистов Зимин бросился к палубному люку и попытался его приоткрыть, но лавина воды, хлынувшая через люк, заставила тотчас его задраить.
«Вода на полуюте!? Чертовщина какая-то!» – не веря себе, прошептал ошарашенный старшина и метнулся к микрофону корабельной связи. ПЭЖ не отвечал. С ужасом он увидел, что сигнальные глазки на пульте связи мертвы. Нет связи с кораблём!
«Похоже, дело дрянь», – запаниковал Зимин. Два турбиниста-первогодка нахохлились и безмолвно таращились на старшину в надежде заручиться в его лице гарантией благополучного исхода происходящего. Переборов приступ тошнотворного липкого чувства страха и желание крикнуть с надрывом во всё горло: «А я что могу, сам ничего не понимаю!» Зимин приказал испуганным турбинистам надеть надувные спасательные жилеты.
Положение казалось безвыходным. Неизвестно, какой бы оборот приняли дальнейшие события в турбинном отсеке, если бы не люк в нижний отсек машинного отделения. В самый критический момент он как-то по-домашнему обыденно, словно ничегошеньки не произошло, лязгнул на разные лады железом и приоткрылся.
– Живые? А чего молчите, партизаны? Вас «бычок» вызывает, надрывается, уже и нам «пилюлЕй» не за что навешали, – невозмутимо произнесла из люка молдавская башка моториста Чеботаря. У Зимина отлегло, с перепуга он забыл, что под ними ещё находятся люди и они, судя по виду «мотыля», не испытывают особой тревоги. Правда, Чеботарь, демонстративно потянул носом и, увидев турбинистов в спасательных жилетах, подтекающие переборки, тусклое аварийное освещение, изменился в лице, откинул крышку люка на стопор и исчез. Зимин следом нырнул в проём.
* * *
Сумбурный доклад старшины турбинистов Николаев выслушал, не перебивая, хотя вопросы рождались роем вслед каждой фразе Зимина. Те минуты, в течение которых пост турбинистов молчал, дались механику нелегко. Теперь он впитывал каждое слово турбиниста, пытаясь отделить зёрна от плевел. И перед ним вставала странная и удручающая картина происшедшего. То, как море хозяйничало на палубе полуюта, лицезреть воочию механику, разумеется, не довелось, но теперь-то он знал, что затоплен турбинный отсек, и это грозило куда более тяжкими последствиями, чем феерическое шоу воды на палубе полуюта.
И здесь имел место парадокс, который окончательно сбил с толку и запутал механика. Вода, каким-то чудесным образом, вопреки законам гидростатики, затопила отсек, расположенный выше ватерлинии, а помещения подводной части корабля, расположенные ниже, были сухими. Какая-то могучая сила в считанные секунды, словно играючи, подняла немалые тонны воды и затопила помещение, находящееся практически на верхней палубе. В какой-то момент механик пришёл в отчаяние, но не оттого, что затоплен турбинный отсек, что горят силовые кабели. Он, вдруг, осознал, что не может взять в толк сути происшедшего и не видит ни малейшего намёка на причину. А если не знаешь причину, то как её устранишь?
* * *
Наконец-то, ожил ПЭЖ. Доклад явно обескураженного механика был сбивчив и мало чего прояснил. Аварийный останов турбокомпрессора левого борта, затопление турбинного отсека – констатация фактов. Вероятная причина – помпаж (неустойчивая работа) турбокомпрессора левого борта.
– Помпаж!? Вероятная причина?! – вопросительно вспылил Ильясов и вмиг поставил под сомнение версию механика, – и это на полном турбинном?! На самом устойчивом режиме работы компрессора! Николаев выдержал паузу, переваривая крах своей никудышной версии под натиском простых, но бесспорных аргументов командира. И напрасно! Ему стоило бы тотчас признать правоту командира.
– Послушай-ка механик! – взорвался вконец рассвирепевший Ильясов, – Эту теорию вероятности засунь себе в задницу! Ты чуть корабль не угробил… Мне нужна причина аварии и предложения по её скорейшему устранению! Повторяю: при-чи-на, а не гадания! На ромашке в Балтийске будешь своей ненаглядной гадать перед сном.
Пару секунд механик приходил в себя после обидного выпада командира. Он и сам корил себя за то, что прошло уже столько времени с момента аварии, а он до сих пор и духом не ведает, что случилось и что же делать дальше. Казалось бы, корвет свой он изучил до последней гайки фановой системы. А ведь корабль не простой, 204 проект. Последний писк противолодочной мысли 60-ых! Вооружён до зубов, энергетика эсминцу под стать, и все эти военно-морские девайсы и гаджеты искусно втиснуты в пятисоттонную упаковку. Конструкторы на Ленинскую премию расстарались. Но сегодня на деле его профессионализм, коим он гордился подспудно, оказался несостоятельным. Досадная бессильность перед происшедшим разъедала душу механика, а здесь ещё едкий пассаж командира. Впрочем, он ещё с нахимовских лет принял за правило не обижаться на словеса. Ведь сказано же, что на обиженных воду возят. А уж на флоте церемониться не принято, от начальства всякого-разного наслушаешься. Порой не сообразишь, где серьёз, где прикол, когда смеяться, когда плакать. А это чем не искусство? Недаром ведь некоторые молодые офицеры, фанаты крепкого флотского словца, записывали перлы устного творчества своих командиров, дабы не пропали сымпровизированные однажды.
– Товарищ командир, – справившись с собой, уже спокойным голосом, нарочито растягивая слова, механик попытался корректно выйти из бесполезной полемики, – причины аварии и неисправности матчасти уточняем. Прошу десять минут для прояснения ситуации.
– Пять минут тебе, механик, на раскачку, и ни секунды больше! Рядиться с тобой не намерен, – раздражённо отрезал Ильясов и беззвучно выругался. Тотчас, скрепя сердце, приказал помощнику сообщить партнёрам о временном выходе из погони, сославшись на технические проблемы с ходовым дизелем. Ещё теплилось в душе, что всё обойдётся, и он быстро займёт своё место в строю. Но, увы! Секунды летели, минуты убегали, унося с собой частицы надежды. Надо же такому случиться именно на зачётном учении, от которого так много зависело в его судьбе. За какие такие грехи это египетское наказание! Теперь уж ему точно в передовиках не ходить. Резюме начальства в таких случаях категорично: «свинское содержание матчасти». Попробуй-ка, отмойся потом.
Впрочем, командир корабля Ильясов ещё до невразумительного доклада механика осознал, что стряслось нечто странное, и легко отделаться вряд ли удастся. Ильясов четыре года командовал МПК-85 и изучил до тонкостей норов своего подопечного. Знал он все врождённые слабости и особенности, которые у каждого корабля сугубо индивидуальные. На этот раз у него не появилось ни одной более-менее подходящей версии столь экстравагантной выходки своего корвета.
Не прошло и пяти минут, как встревоженный голос командира электромеханической боевой части нарушил тягостную паузу на ходовом мостике. Доклад механика хоть и добавил неприятных деталей, но не прояснил причину аварии. Затоплен турбинный отсек, но после останова турбин и перевода ходовых дизелей на холостой ход вода больше не поступает. Морская вода вызвала короткие замыкания силовых электрических связей между носовым и кормовым генераторами, что нарушило их синхронную работу. Аварийная партия приступила к откачке воды из турбинного отсека.
Выслушав механика, Ильясов вернулся к мысли о необычности происшедшего и утвердился в том, что устранить в море таинственную неисправность нереально. И не поможет здесь ни натасканная до автоматизма аварийная партия, ни мудрый механик со своим синклитом не менее мудрых старшин. Тем не менее, надо было принимать решение по дальнейшим действиям, ведь потеря хода для корабля в открытом море чревата многими неприятностями. Ильясов не мог смириться с беспомощным состоянием своего корабля. Мысль, что его, Ильясова, будут затаскивать в базу на буксире, была невыносимой. Поэтому, убедившись, что корабль не имеет повреждений корпуса, рискнул опробовать работу ходовой системы правого борта. Механик не возражал, хотя продолжал оставаться в недоумённом состоянии.
Аварийный отсек решили взять под особый надзор, чтобы вмиг прекратить движение в случае появления малейших признаков повторения аварии. К тому времени корабельная аварийная партия и все свободные от вахты матросы с помощью переносных насосов и вёдер заканчивали откачку воды из отсека. После доклада о том, что турбинное отделение осушено, и что люди покинули аварийный отсек, ещё минуту Ильясов помедлил, как бы взвешивая ещё раз все «за» и «против», оценивая степень риска принятого решения.
Имел место один уязвимый момент во всех его действиях. Он был обязан известить о происшествии, по меньшей мере, штаб дивизиона. Поначалу Ильясов этого не сделал, потому что ещё сам толком не разобрался в происшедшем и надеялся на месте устранить неполадки и вернуться в базу со щитом. Теперь, когда стало ясно, что авария не может быть устранена в море своими силами, оставалось только состроить хорошую мину при плохой игре – прийти в базу на одном дизеле. Что же, брать на себя кое-что и похлеще ему было не впервой, пока бог миловал. Победителей не судят. Впрочем, какой он победитель?
Рука решительно легла на ручку машинного телеграфа правого борта. «Правый малый вперёд». Дизель, работавший на холостом ходу, подвыл и плюхнул в волну сизую шапку дыма. Корабль натужно обрёл ход. На мостике с тревогой ожидали сообщений из аварийного отсека.
Прошло несколько тягостных минут. Корабль шёл не плохо, не хорошо, как и подобает идти на малом ходу под одним дизелем. Ильясов, безмолвно замер у смотрового стекла, повернувшись спиной ко всем присутствующим на ходовом мостике. Казалось, он в ожидании доклада из ПЭЖ, но командир, намеренно отвернувшись от всех, впитывал в себя все шумы, постукивания, вибрации и всякое разное, исходящее от корабля, пытаясь услышать и выявить признаки постигшей корабль беды. Наконец на мостик доложили, что вода в турбинный отсек не поступает. «Что и требовалось доказать» – в сердцах выдохнул Ильясов и сообщил в штаб бригады, что аварийно возвращается в базу.
Конец ознакомительного фрагмента.