8
Лайнер оторвался от крыла и, мелодично дзенькнув, исчезли заслонки на окнах. Внутреннее освещение выключилось. «Пожалуйста, режим полной прозрачности», – приказал Коре, надевая видеошлем, принесенный пышногрудой стюардессой, и лайнер вокруг него будто растворился, стал невидим.
Он летел над морем, на высоте километров двадцать-двадцать пять; облака плыли далеко внизу и казались порциями мороженого, разложенными на большом стекле – еще ниже были тени облаков; тени скользили по обширным лесам Силенда – темнозеленые на светлозеленом, а многочисленные мелкие городки были кучками белой гальки, тут и там насыпанными на яркий бархат. Лайнер проетал над густонаселенной частью острова; где-то здесь находится столица; недалеко от столицы порт. Монстр зародился не здесь, а неподалеку от городка Быстра.
Быстра – город спортивных состязаний. Когда-то там проводился чемпионат планеты по бегу на короткие дистанции. Но то было совсем давно, в эпоху паломничества туристов.
В порту их встречала небольшая группа местных жителей: девушка со слегка восторженным взлядом выпученных глаз, с полуоткрытым ртом, некрасивая, но сразу привлекающая внимание; седой небритый мужчина лет тридцати – судя по взгляду, не глуп; один бородач, один лысый, человек с перебитой переносицей, субтильный юноша и двое чундриков, толкающих друг друга, еще кто-то в кепке. Несколько человек стояли в отдалении. И тут чундники, – подумал Коре.
– И тут чундрики, – сказал Гессе. – Они с нами пойдут?
Информация:
Так называемые чундрики составляли больше трети населения планеты. В некоторых районах их не было совсем (в Антарктиде, в пустынях северной Африки и на Гималайских Хребтах), а в других они составляли большинство. Чундрики явились закономерным следствием периода бурного промышленного роста Земли, который завершился примерно в середине двадцать первого века. В тех местах, где когда-то размещались развитые государства, чундриков до сих пор оставалось больше всего.
Чундрики были неспособны ни к какой работе; они могли лишь развлекаться и потреблять и делали это самыми примитивными способами. Они были существами полностью лишенными индивидуальной воли и самосознания. Их возникновение было совершенно естественным завершением эпохи промышленных революций.
Когда-то, возникшая в глубокой древности, первая мануфактура постепенно привела к полной стандартизации и унификации товаров: сейчас винт, выкопанный из мусорной кучи где-нибудь в Эскимосии, в точности подходил под гайку, изготовленную пятьдесят лет спустя где-нибудь, например, на Берегу Слоновой Кости. Стандартицация товаров оказалась одним из полезнейших изобретений человечества. Но следующим, вполне логичным шагом, была стандартицация потребителя товара.
Развитие промышленности в двадцатом сопровождалось развитием рекламы; в то время даже существовал некий экономический закон, утверждавший, что рекламные затраты должны составлять половину общих производственных затрат. Именно реклама оказалась первым и самым эффективным средством стандартизации человека.
Однажды возникшая реклама была массовой, а значит, умела пропагандировать лишь одинаковые предметы – и она, конечно же, требовала одинаковых потребителей.
Одинаковые потребители должны быть как можно менее интеллектуальны – это снижает затраты на рекламу. Одинаковые потребители должны стремиться к удовольствиям, к любым удовольствиям, и ни к чему, кроме удовольствий.
Девизом любой рекламы быстро стала фраза «Не размышляй!»
Не размышляй! Мы лучше всех!
Не размышляй! Купи и увидишь!
Не размышляй! Ты уже нашел свое счастье с нами!
Доказано математически, что большинство населения составляют люди средние: средних способностей, со средним интеллектом и средними потребностями. Массовая реклама могла быть расчитана лишь на большинство, а значит, лишь на средний вкус. И, для того, чтобы воздействовать на больше количество умов, она должна была создать как можно больше недоумков. Любая умная реклама быстро выдыхалась и вымирала, так как постоянно пилила сук, на котором сидела. Если в двадцатом идеалом рекламного мальчика было нечто на роликах, в непрозрачных очках, с косынкой на голове, в наушниках, со жвачкой в зубах и конфетой в руке, то уже в первой половине двадцать первого эта картина упростилась до свиного рыла с надписью: «Я свинья и на вас плюю». Подобные открытки часто дарили друг другу и искренне веселились при этом. Так как чило дарителей и даримых подобными произведениями было просто неисчислимо, то рекламная информация, напечатанная на обороте, быстро распространялась.
Большая действенность рекламы достигалась тем, что от нее было невозможно укрыться. Вначале рекламой стали прерывать любые интересные трансляции и программы, писать рекламные воззвания на стенах, потолках, полах, на полотне дорог. Потом реклама проникла и в телефонную связь – как только вы снимали трубку, то сразу слышали рекламное объявление. После этого реклама завоевала все жизненное пространство – она звучала постоянно, на каждой улице, проникала в каждое окно, на каждой автостраде, даже на всех полях и лесах, кроме совершенно необитаемых. Днем реклама звучала громче, а ночью тише – но не прекращалась никогда. Тишины больше не существовало, люди даже перестали мечтать о тишине потому что не умели представить себе тишину и не понимали значения этого слова.
Реклама звучала над кроваткой новорожденного, звучала под маской аквалагниста, звучала в одиночных камерах смертников. А после этого вышла вперед световая реклама.
С помощью новых оптических технологий удавалось создать любое изображение (плоское или трехмерное), висящее в пространстве. Такое изображение могло двигаться или быть озвученным. Рекламные ролики прокручивались просто в небе над улицами, площадями, лесами, морями и полями. Человек, который прилег отдохнуть на траву, скажем, после прогулки в лесу, читал очередное рекламное объявление, бегущее по облакам или просто по небу, если небо было безоблачным. Входя в собственную туалетную комнату, он видел и здесь рекламную надпись, которую не мог стереть, потому что надпись была написана ни на чем. Но только после этого реклама развернулась по-настоящему.
Она проникла во взаимотношения людей. За небольшую плату многие брали на себя несложную обязанность: вставлять в разговор рекламные фразы. Такой способ заработка распространился повсеместно. Встречаясь, люди говорили вместо приветствия например, так: «Жвачка N… – океан счастья!» и лишь после этого начинали разговор.
Выпускались лишь те книги, которые требовали среднего ума и среднего напряжения от читателя – такие книги изрекали средней глубины полуистины, играли на средних чувствах и выходили громадными тиражами. Образование стало не только обязательно средним, но и обязательно усредняющим. Телепрограммы и вся громадная система массовых коммуникаций стала размалывать своими жерновами личность, а из осколков личности лепить чундрика – человека, умевшего лишь потреблять. После две тысячи пятидесятого, когда волны рекламы отхлынула, оказалось, что люди изменились и уже больше никогда не станут такими, как прежде.
Идеальный потребитель, человек, потребляющий много, постоянно, и не имеющий излишних претензий – интересующийся лишь скандалами, тусовками, разборками и пр, человек, считающий себя пупом земли (так ему внушили) а потому позволящий себе все, что положено по этому рангу – мечта любого производителя.
Большинство товаров уже давно полностью производилось и обслуживалось машинами – а громадные человеческие массы, рожденные планетой, стали бесполезны.
Один работающий мог прокормить сотню бездельников. Бездельники сбивались в стаи, крушили, грабили, убивали, выбрасывали награбленное, потому что в нем не нуждались. И лишь массовая реклама решила проблему лишних людей, превратив их в чундриков.
Типичный чундрик не нарушал общественного порядка, немного умел читать и считать, не имел мыслей, веры, идей, религии, убеждений, нравственности, верил любой рекламной информации. Он постоянно приобретал и выбрасывал приобретенное.
Его занятием в течение всей жизни было развлечение самого себя, но даже к этому занятию он относился без всякого рвения. По шкале ММИНЕ чундрикам приписывалась нулевая ценность. Убийство чундрика не каралось законом, да, впрочем, и знакомые убитого – тоже чундрики – ни капли не огорчались. Внешне чундрик был легко узнаваем – по своему поведению: ни одна часть его тела не оставалась в покое.
Чундрик постоянно что-нибудь дергал, отрывал, толкал, царапал, пихал и т. д.
Большинство чундриков были вполне социальны и любили сбиваться в маленькие стада, где дергали, толкали, царапали и пихали друг друга. Иногда они затевали простые игры, часто со смертельным исходом. Одиночества чундрик совершенно не выносил.
Двоих чундриков, появившихся в порту, звали Дын и Петка. Они увязались за экспедицией, потому что им было все равно в какую сторону идти. Если бы они встретили по пути большую группу людей, то пошли бы с ними, так как любили большие толпы. Но по пути никого не встречалось. Отряд прошел полосу черного леса, где сам воздух был черным – таким, что не протыкался лучом прожектора; потом два дня двигался сквозь травы в два человеческих роста высотой. После трав было два островка скал, а за ними мертвый стеклянный лес – последствие последнего из экспериментов по привлечению туристов. Именно здесь генные инженеры создали и рассадили прозрачные деревья, которые были живыми, но радужно преломляли свет. Но туристы исчезли и эсперимент прекратили. Стеклянные деревья умерли и теперь стояли тихие, с осыпавшимися ломкими ветками и между стволами пел ветерок. После стеклянного леса начинался заповедник.
Экспедиция была пешеходной, но не потому, что не было нужной техники, а потому, что по пути приходилось проходить через пространства природы, совершенно нетронутой человеком. Большую часть груза вез на себе бесконтактный челнок «Гномик». Изменяющиеся ценили природу, потому что ничего лучшего не имели.
Колесный транспорт в заповедник не пропускали.
Вначале чундрики раздражали Коре своими играми в прятки, перебежками, громким смехом, выкриками и прочим. В первый день похода он даже пригрозил им оружием, но чундрики угрозы не испугались. Во вторую ночь Дын проткнул надувную палатку, где все прятались от дождя, и Коре выгнал его под дождь. Дын притих и сьежился. Но остальные тоже промокли. В наказание Хост Хо предложил заставить чундриков нести двойной груз, но это было бессмысленно, так как чундрики бы бросили в лесу любой груз, даже тот, от которого зависела бы их собственная жизнь. После того, как Петка выбросил в ручей три пары обуви, было решено заставить чундриков работать насильно. Им связали руки за спиной (чему они не очень сопротивлялись) и привязали каждому на спину поклажу. Чундрики сели в траву и стали бодать друг друга лбами. Их подняли, связали веревкой и пробовали тащить, но они ложились и дрыгали ногами. Пробовали бить, они плакали, но все равно не шли. Бросить же их в лесу означало обречь на верную смерть – оказывается, в лесах Силенда водились хищники, не настоящие, но по-настоящему хищные. Это было новостью даже для Коре.
Первого хищника он подстрелил однажды на рассвете – то была большая кошка, на которую он наткнулся в тумане. Кошка никогда не встречала вооруженного человека, а потому была уверена в своем превосходстве и ни капли не боялась.
Кошка даже не спешила нападать. Он осмотрел зверя: почти два метра от усов до кончика хвоста. Шерсть длинная и мягкая как пух, рыжая с белым. Волоски чернеют на концах. Пахнет зверем. На влажном песке оставались следы и Коре пошел по следу. Метров через пятьсот он пришел к низкой пещерке под большим мшистым камнем и заглянул в нее. В пещерке никого не было. Когда он двинулся назад, оказалось, что за ним идут трое детенышей. Зверьки были такими симпатичными, что он не решился их сразу застрелить. Еще несколько дней котята шли за людьми, выпрашивая подачки, пока чундрики не задушили зверьков. Кроме кошек, в лесу было много более мелких зверей, напоминающих рыжих собак. В отличие от настоящих, эти собаки никогда не лаяли. Хост Хо утверждал, что они очень опасны. Собаки имели длинные мягкие уши, несоразмерно широкие рты с длинными и прочными зубами. Такими зубами они без труда перекусывали довольно толстые ветви. Двигались собаки очень быстро и рывками, как не слишком совершенные роботы – правда, Хост Хо уверял, что они совсем настоящие и живые.
Такие собаки всегда во множестве водились в окрестностях городов, они питались всем, что оставлял человек, иногда проникали в дома на окраине и поедали жителей. В одиночку они никогда не нападали, но стаей могли съесть крупное животное меньше чем за минуту, вместе с костями. Иногда над тропинкой пролетали большие птицы, иногда появлялись следы, непонятно кому принадлежащие, но Коре вскоре перестал обращать на это внимание. Ко всему постепенно привыкаешь.
Единственная, к кому он никак не мог привыкнуть, была женщина.