Глава 5
Оставив быка на скотном дворе, среди остальных домашних животных: десятка кур, общипанного петуха и одной старой коровы, Чарлиз помчалась со всех ног к знакомой высокой ограде дома, на лету скинув грузные башмаки, чтобы добежать быстрее. Не раздумывая девушка смело вбежала в гостиную, не боясь потревожить душевный покой миссис Хамвилл, по воскресеньям уезжавшей с Георгом в Томплинсон на службу. Тетушка всегда сопровождала мать с сыном, помогая ей с ним.
Чарлиз знала, что дома оставалась только Элиза, единственная служанка в доме, у которой она жаждала узнать хоть какие-то новости, что могли появиться в ее отсутствие и пролить свет на загадочные слова недавнего собеседника.
Забежав в гостиную и увидев тетю, сидящую в кресле у окна, вместо прибирающейся горничной, Чарли, резко остановившись и побледнев, спросила:
– Тетушка, что случилось?
– Что? – недоуменно переспросила та.
– Почему вы не на службе? Что-то со здоровьем? Вас отвезти к лекарю? Говорите куда!
– Что с тобой, Чарли? Долгие прогулки в одиночестве, коими ты увлечена по выходным, имеют на тебя слишком дурное влияние, – тетя радостно-обеспокоенно вглядывалась в дышащее здоровьем и легким загаром лицо любимой племянницы.
– Я совершенно здорова и не поехала с Энн лишь потому, что хочу побыть с тобой, милая, – она склонила голову набок. – А еще нам нужно ее дождаться и поговорить всем вместе. Ее предложение определить тебя на летнее проживание в садовый домик, что не ближний свет, меня смущает, – она покачала головой.
– Что? – теперь пришла очередь удивляться Чарлиз, со вчерашнего вечера не знающей о прогрессирующих планах дальней родственницы. Лицо ее выразило недоумение, а сердце с ноющей болью потянуло вниз.
«Может быть, весть эта и есть переезд? – подумала она, – «…иногда, для движения вперед, необходимо отойти от привычного и начать сначала…», «…оставить близких людей», «…научиться жертвовать собственной персоной для счастья других…» – все сходится».
– Не стоит затевать разговор, дорогая тетушка, – девушка присела рядом со старушкой, опустившись в кресло. – Зная вашу натуру, которой, я полагаю, чуждо возвышение собственных интересов и мнений над другими и много ближе спокойствие в доме и на душе – перемены решения миссис Хамвилл мы вряд ли добьемся. Если вы избрали молчание вчера, значит, это было лучшим из возможных действий, даже на нынешний момент. А мне остается только полностью покориться ее решению. Мне, уже собравшейся искать приюта в домах Томплинсона, можно счесть за удачу разрешение прожить лето в садовом домике, потому не беспокойтесь за меня, – произнесла Чарли всепрощающим тоном.
«Выходит, миссис Хамвилл глаголит то, что считает Господь», – заключила она и удивилась сама этой мысли. То, что вчера Чарли считала несправедливым гонением, теперь оказалось истиной, которую она готова была безропотно принять и покориться.
– Я пойду собирать вещи и скажу Элизе поставить чай для нас, – она улыбнулась и пошла из комнаты.
Тетушке было больно смотреть на девушку. Сердце ее разрывалось между миссис Хамвилл и племянницей, но она в самом деле не могла сделать выбор. Неотапливаемый деревянный сарайчик на краю ее земель сильно смущал тетушку, особенно при стоящих майских прохладных ночах. И хотя она любила их обеих, так же как и Чарли, в глубине души была полностью зависима от влияния миссис Хамвилл, считая более молодую женщину значимей себя и безропотно подчиняясь ее советам, что та давала по любому поводу и без. Из-за этого неосознанного влияния и родственных связей она никогда не смогла бы высказаться против ее слов или дурно о ней подумать, лишь подтверждая курьезное правило жизни: слова безусловных, непонятно как ставших авторитетными персон, лишь вторящих тому, что говорят вокруг, или вовсе противоречащих истине, всегда принимаемы, слышимы и возвышены до фанатизма.
Тетушка Чарли, ничем не отличаясь от большинства, не могла судить, а тем более осуждать поступки своего идола, хотя, возможно, в каком-то самом дальнем уголке души ей казалось несправедливым решение Энн Хамвилл, но с ним она ничего не могла поделать. Не могла же она выставить из дома ее и маленького «внучка», как назвала тетушка полусиротку Георга?
Поэтому она молча смотрела на удаляющуюся, ссутулившуюся, будто от непосильного гнета или прибавления десятка лет, Чарлиз и захотела хоть чем-то порадовать ее за последнее время.
– Ах, да, Чарли, совсем забыла! Тебе письмо. Из дворца, моя милая. Хоть и очень хочется, я не вскрыла его, храня до твоего появления как зеницу ока!
– Тетушка, как это неважно сейчас, вы даже не представляете! – в сердцах ответила Чарли, находясь и желая находиться на пороге очищения, новой страницы своей жизни. Ее уже ничего не волновало, за исключением желания насладиться ощущением смирения, пусть горького и незаурядного, но уже принесшего с собой умиротворение, соединившегося с еще не затянувшейся болью.
– Оно именное, для тебя лично, Чарлиз!
– Тетушка, я не успею сказать о чае, если буду отвлекаться на письма. Вы знаете, я писем не получаю. Никогда. Да и не от кого. Наверняка это ошибка, либо оно для вас или миссис Хамвилл, вот увидите.
– Но оно твое, Чарли! – не выдержав яростного сопротивления племянницы, старушка разорвала конверт и пробежалась глазами по листу бумаги. – Подписано самим принцем, – улыбнулась тетя. – Приглашение предстать перед двором по случаю твоего восемнадцатилетия, – она радостно подняла голову.
– Я же сказала, это ошибка, – небрежно протянула Чарли. – Они хотят показать свету дворянку Чарлиз Горн, но ее не существует более семнадцати лет.
– Ошибка только в твоем нынешнем положении и статусе. В остальном они приглашают именно тебя, потому, я считаю, ты вправе поехать.
– Служащим дворцовой канцелярии следовало бы внимательнее изучать архивные документы, – ответила раздосадованная девушка. – И заранее находить несоответствие в них, потому что это приглашение выглядит издевательством или грубой шуткой.
– Возможно, ты права, и архивариусы уточнили не все детали о твоей кандидатуре. Но я могу их понять! Подготавливая списки дебютанток – именинниц, что должны предстать перед королем и принцем, они были ослеплены датой твоего совершеннолетия, что приходится как раз на день этого торжественного события, и потеряли всякую бдительность, забыв проверить записи, коим без малого почти двадцать лет, – попыталась оправдать действия незнакомых себе людей тетушка, домыслив их причину.
Племянница ничего не отвечала, все еще находясь в дверях.
– Чарли, я знаю, как больно может ранить твою честь и чувства подобное объявление. Но я уверена, никто умышленно не хотел тебя принизить. Попробуй взглянуть на это уведомление с другой стороны. Ты получила неповторимый шанс предстать перед королем и принцем! Только представь, что окажешься в столице и без помех попадешь во дворец! Быть может, ты даже сможешь в нем остаться! Например, фрейлиной при невесте его высочества?!
– Невесте? – Чарлиз была совсем не осведомлена о дворе и его жизни и эту общеизвестную, по всей видимости, данность слышала впервые.
– Безусловно. Графине Виктории. Разве ты не знаешь о ней? Даже если это всего лишь столичные сплетни, о них знает каждый и в наших краях. Впрочем, ты же не любишь ни столицу, ни болтовню, – с укором и улыбкой на устах покачала головой старушка.
– Это так скучно, – пожала плечами Чарли, облокотившись на дверной косяк, она с любовью смотрела на тетю. Она всегда с любопытством наблюдала за тем, как эта сухопарая женщина в пенсне пытается участвовать в ее судьбе и вывести в общество.
– А жаль, любимая моя. На твоих глазах вершится история. Возможно, даже будет заключен брак.
– Почему «возможно, будет заключен», если вы говорите, что она уже невеста? Что может помешать двум влюбленным?
– Помешать?.. Надеюсь, этого не случится, но… Поговаривают, есть свои трудности… А вдруг именно ты можешь помочь их воссоединению? – добродушно-мечтательно спросила тетя.
Улыбаясь тетиной шутке и качая головой, Чарли повернулась к выходу, уже желая приступить к переезду на новое место жительство, как вдруг, резко повернувшись к тете, переспросила:
– Что вы сказали?
– Я имела в виду, – пояснила тетушка, – что никогда не нужно принижать собственную значимость в жизни, Чарли. Надо верить, что ты можешь. А ты можешь, – заключила Анна свою мысль.
Чарлиз изменилась в лице. Словно выйдя из дремы, с посерьезневшим выражением лица и нахмуренным лбом она пристально смотрела на тетушку. Как она могла быть глуха раньше к словам тети?! Неужели она так глуха ко всему?
– Что с тобой, Чарли? Ты побледнела, – встревоженно произнесла тетя, глядя на девушку.
– А, ничего, пройдет, – ответила девушка отрешенным тоном.
В голове Чарлиз, конечно, родилась мысль о том, что тетя, знающая о нежелании Чарлиз отлучаться за пределы округи их селения, подговорила того ребенка… Но… нет, этого не могло быть, потому что старушка не знает всех тех мыслей, что терзают ее племянницу каждый день и вечер. А мальчик знал…
Как только девушка отогнала от себя сомнения, ее уже настигли другие.
«Может, это моя гордыня играет со мной злую шутку? Шепчет, что этому, самому грандиозному браку современности не быть без меня? Неужели и впрямь, значительно оторвавшейся от жизни общества, мне с неосознаваемой разумом, но непреодолимой силой хочется вернуть его? Впрочем, это еще сомнительнее, ведь у меня никогда не наблюдалось тяги к подобным желаниям…»
– …Я …Я ничего не знаю ни о нем, ни о ней… Точнее, слышала об именах, положениях, но не больше. Какой он? Какая она? И разве на пути их возможного брака могут быть препятствия? – спрашивая это, Чарлиз в тайне надеялась, что тетя сейчас рассмеется и успокоит ее, сказав, что это дело решенное и никаких серьезных противоречий в нем нет.
«Принц! Кажется, какие у него могут быть проблемы?» – в сердцах недоумевала Чарлиз, искренне не понимая, как он может нуждаться в помощи от кого бы то ни было вообще на всем белом свете. Лучшей жизни точно ни у кого не может быть. И она была полностью уверена в этом.
– Ты знаешь, друг мой… – начала тетушка. – Весь высший свет, кажется, живет одной Викторией. Она и умна, и красива, величественна и добродетельна, так говорят о ней, по крайней мере. Мне сложно судить, прожив всю сознательную жизнь здесь, я не знаю всей истинной картины. Матушка твоя могла бы знать. А я… Я ни секунды не сомневаюсь, что идеальней супруги для него и пожелать нельзя, но вот принц… – Чарлиз насторожилась. – Из-за особенностей его нрава и слишком строгого воспитания с ним очень сложно даже вступить в разговор… Особенно женщинам… Безусловно, виной тому не дурная натура, а скромность и слишком большие требования к монарху, что чинят разного рода преграды для его личного счастья. А ведь достаточно пары минут и его открытого сердца, и он точно будет без ума от нее. Пока не выходит, но знай, этот союз предрешен на небесах, так считает весь высший свет без исключения!
– На небесах… – точно пребывая в прострации, повторила Чарлиз.
– Когда и куда надо прибыть, в письме сказано? – она так неожиданно задала вопрос, что тетушка даже вздрогнула.
– Я не узнаю тебя, Чарли! И куда подевалась сельская патриотка?
– Если письмо призывает меня ко двору, так тому и быть. Раз сам Господь желает соединить их в браке, то разве кто-то сможет пойти против Него? Только следовать Его воле, – Чарли покорно опустила голову. – Надо ехать и, приобщившись к великому, лично посмотреть, в чем я могу помочь им, не так ли?
– Чарли, – улыбнулась тетя, – боюсь, поначалу тебе будет нелегко это сделать. Тяжело разобраться в отношениях между мужчиной и женщиной, всю сознательную жизнь избегая этого. Живущей в лесах, не имеющей практики общения с людьми, я уже не говорю о светском обществе, придется многому научиться самой, прежде чем храбро вступать в дебри человеческих взаимоотношений. Впрочем, я уже вижу действенный способ осуществления твоих добрых намерений и умений. Ты можешь стать отличной фрейлиной для графини Виктории, в этом я не сомневаюсь. Хозяйственной, услужливой и исполнительной, тебе с легкостью удастся уход за ее светлостью. На этом и довольно, – рационально заключила тетя.
Повисло молчание. Чарлиз не знала что ответить. Но старушка, понимая, что ни в коем случае нельзя упускать решительный запал племянницы, меняя его на одиночество в домике у леса, скороговоркой произнесла:
– Я напишу письмо, а ты передашь его через прислугу графине, когда будешь представлена его высочеству. Напишу ей лично, она знает нашу семью. Ее матушке была знакома фамилия твоей.
– Правда?
– Да, – грустно и нежно смотря на племянницу, ответила старушка.
– Спасибо, тетушка! Спасибо за все, – Чарлиз поднесла к губам руку тети.
– Но, – тетушке не давал покоя один вопрос. – Могу я узнать, что в моем рассказе так разожгло тебя? Мне очень интересно, – она со вниманием устремила на девушку свои добрые близорукие глаза.
– Ваши слова, милая тетушка, затронули струны души, дремавшие во мне. И теперь я не могу не ехать, я обязана, – улыбнулась она. – Лично предстать перед принцем, быть полезной графине Виктории – мой долг. Впрочем, как и сообщить вам о реалиях всех намечающихся дел и событий. Решено. Еду, – и под бесконечно обрадованным взглядом тетушки Чарлиз поцеловала ее.