День, когда я тебя найду. Часть I (Лайза Джуэлл, 2016)

1

Элис Лейк живет у моря. В маленьком домике, построенном более трехсот лет назад, для людей гораздо меньшего роста, чем она. Потолки в нем наклонные и слегка выпуклые, и ее четырнадцатилетнему сыну приходится наклонять голову, чтобы зайти в переднюю дверь. Дети были такими маленькими, когда она привезла их сюда из Лондона шесть лет назад. Жасмин было десять. Каю восемь. А малышке Романе – всего четыре месяца. Элис и представить не могла, что однажды ее ребенок станет таким долговязым, под метр восемьдесят. Она не ожидала, что однажды они перерастут это место.

Элис сидит в маленькой комнатке под крышей своего маленького домика. Здесь – ее рабочий кабинет. Она создает поделки из старых карт и продает их в Интернете за смешные деньги. Смешные для произведения искусства, сделанного из старой карты, но вовсе не смешные для матери-одиночки с тремя детьми. Она продает две-три картины в неделю. На жизнь хватает – почти.

За окном трепещет на неистовом апрельском ветру гирлянда выгоревших на солнце флажков, подвешенная между викторианскими фонарями. Слева виднеется стапель, где разноцветные рыбацкие лодки выстраиваются в ряд вдоль бетонной пристани и где могучая, грозная пена Северного моря бьется о скалистый берег. За пристанью начинается море. Черное и бесконечное. Элис не перестает изумляться его безбрежности. В Брикстоне, где она жила раньше, из окна было видно стены, чужие сады, высотные дома и дымные небеса. А потом вдруг, за одну ночь, появилось целое море. Если она сидит на диване на другом конце комнаты, то видит только его, будто оно – часть комнаты, вот-вот просочится сквозь оконную раму и все затопит.

Элис снова бросает взгляд на экран айпада. Маленькая квадратная комната, кошка на зеленом диване вылизывает лапы, на журнальном столике – заварочный чайник. Откуда-то сбоку слышатся голоса: ее мать разговаривает с сиделкой, ее отец разговаривает с ее матерью. Она не может расслышать, что именно они говорят, потому что микрофон на веб-камере, которую она установила у них в гостиной во время последнего визита, недостаточно четко передает звук из других комнат. Но Элис хотя бы может убедиться, что сиделка на месте, ее родители – накормлены, помыты, одеты, выпили все лекарства и ближайшие несколько часов она может не беспокоиться.

Этого она тоже никак не ожидала, когда шесть лет назад решила переехать на север. Что у ее деятельных, умных родителей, которым едва исполнилось семьдесят, разовьется болезнь Альцгеймера – почти одновременно, с разницей в несколько недель, – и им понадобится постоянное наблюдение и забота.

На экране ноутбука Элис – заказ от мужчины по имени Макс Фитцгиббон. Он хочет подарить жене на пятидесятилетие розу, изготовленную из карт Камбрии, Челси и Сен-Тропе. Элис хорошо представляет этого человека: хорошо сохранившийся, с седыми волосами и в лиловом свитере с молнией под горло, по-прежнему безнадежно влюбленный в жену, хотя их браку уже двадцать пять лет. Обо всем этом она догадалась по его имени, адресу и выбору подарка («пышные английские розы всегда были ее любимыми цветами», написал он в окошке «дополнительные комментарии»).

Элис отрывает взгляд от экрана и смотрит в окно. Он по-прежнему там. Тот мужчина на пляже.

Он провел там весь день, в тех пор как она открыла занавески в семь утра: сидит на влажном песке, обхватив руками колени, и смотрит в море. Она наблюдала за ним, опасаясь, что он собирается покончить с собой. Однажды такое уже случилось. Мертвенно-бледный в сине-белом свете луны юноша оставил на пляже куртку и бесследно исчез. Элис до сих пор не может его забыть, хотя прошло уже три года.

Но этот мужчина не двигается. Просто сидит и смотрит на море. Сегодня холодно и дует сильный ветер, принося с собой ледяные брызги с поверхности воды. Но на мужчине только рубашка и джинсы. Ни куртки. Ни сумки. Ни шапки, ни шарфа. С ним явно что-то не так: недостаточно грязный, чтобы быть бродягой, недостаточно странный, чтобы быть пациентом местного Центра дневного ухода для психически больных. Слишком спортивный для наркомана, не выпил ни капли спиртного… Элис пытается подобрать верное слово, и наконец ей это удается. Он выглядит потерянным.

Час спустя начинается дождь. Сквозь испещренное каплями стекло Элис всматривается вниз, на пляж. Он по-прежнему там. Каштановые волосы прилипли к голове, руки и плечи потемнели от влаги. Через полчаса она должна забрать из школы Роману. За долю секунды Элис принимает решение.

– Хиро! – окликает она коричневого стаффа. – Сэди! – зовет она дряхлого пуделя. – Грифф! – это уже относится к грейхаунду. – Гулять!

У Элис три собаки. Грифф, грейхаунд, – единственный, кого она взяла осознанно. Пудель – ее родителей. Псине уже восемнадцать лет, и, по логике, она давно должна быть в могиле. Она уже лишилась половины шерсти, и у нее лысые, тонкие, как у птички, лапы, но она по-прежнему желает выгуливаться вместе с другими собаками. А Хиро, стафф, – собака предыдущего жильца, Барри. Однажды он просто исчез, оставив у Элис все вещи, в том числе – неадекватную собаку. На прогулке Хиро приходится надевать намордник, потому что она нападает на детские коляски и мотороллеры.

Элис пристегивает к ошейникам поводки, пока собаки вьются у нее в ногах, и замечает еще одну оставленную после ночного побега Барри вещь, висящую на крючке рядом с поводками: потрепанную старую куртку. Глядя на нее, Элис невольно морщит нос. Однажды по большой глупости – и от мучительного одиночества – она переспала с Барри и начала сожалеть об этом с того момента, как только он лег на нее сверху и она поняла, что он пахнет сыром. Запах исходил из каждой складки его полноватого тела. Элис задержала дыхание и перетерпела, но с тех пор Барри ассоциировался у нее с этим запахом.

Она осторожно снимает куртку с крючка и вешает себе на руку. Берет собак на поводки, не забывает зонтик и направляется к пляжу.

– Возьми, – говорит Элис, протягивая куртку незнакомцу. – Она немного пахнет, но зато не пропускает воду. И смотри, у нее есть капюшон.

Мужчина медленно оборачивается и смотрит на нее.

Похоже, он не совсем ее понимает, и Элис пускается в объяснения:

– Это куртка Барри. Моего бывшего жильца. У тебя с ним примерно один размер. Но ты пахнешь лучше. Ну, отсюда мне, конечно, не слышно. Но, судя по твоему виду, ты пахнешь приятно.

Мужчина смотрит на Элис, а потом на куртку.

– Так что, – спрашивает она, – возьмешь?

Никакого ответа.

– Ладно. Тогда я просто оставлю ее тебе. Мне она совершенно не нужна, так что можешь оставить себе. Если хочешь, можешь просто на нее сесть. Или выбросить в мусорный бак.

Она бросает куртку к его ногам и выпрямляется. Он смотрит на нее.

– Спасибо.

– Ого, так ты разговариваешь?

Он выглядит удивленным.

– Конечно, разговариваю.

У него южный акцент. Глаза такого же рыже-коричневого оттенка, как и волосы, щетина на подбородке. Он по-своему красив.

– Хорошо, – отвечает она, пряча свободную руку в карман и сжимая другой рукой ручку зонта. – Рада слышать.

Он улыбается, прижимая к себе влажную куртку.

– Ты уверена?

– Насчет этого? – она показывает глазами на куртку. – Буду тебе благодарна. Возьми ее. Серьезно.

Он натягивает куртку на промокшую одежду и застегивает ее, немного провозившись с молнией.

– Спасибо, – повторяет он. – Честно.

Элис поворачивается, проверяя, где собаки. Сэди сидит у ее ног, худая и мокрая. Остальные двое носятся у кромки воды. Потом она снова поворачивается к мужчине:

– Почему ты не укроешься где-нибудь от дождя? По прогнозу, лить будет до завтрашнего утра. Ты можешь простудиться.

– Кто ты? – спрашивает он, прищурившись, словно она уже представилась, но он тут же забыл ее имя.

– Я Элис. Ты меня не знаешь.

– Нет, – отвечает он, – не знаю.

Похоже, это его успокаивает.

– В любом случае, – говорит Элис, – мне пора идти.

– Конечно.

Элис дергает Сэди за поводок, и пудель поднимается на ноги, пошатываясь, как новорожденный жираф.

Элис пытается подозвать двух других собак. Они ее игнорируют. Она раздраженно цокает языком и зовет их снова.

– Вот придурки, – бормочет Элис. – Идите сюда! – вопит она, направляясь в их сторону. – Ко мне!

Оба уже успели искупаться в море. Хиро покрыта слоем зеленого ила. Они будут вонять. А скоро нужно идти за Романой. Нельзя снова опаздывать. Вчера она опоздала, потому что увлеклась работой и забыла про время, и ей пришлось забирать Роману из школы без десяти четыре: секретарша посмотрела на нее из-за монитора компьютера, словно она – пятно на ковре.

– Ну же, говнюки! – Она бежит по пляжу и пытается схватить Гриффа за поводок. Грифф думает, что это – приглашение повеселиться, и игриво отскакивает прочь. Элис направляется к Хиро, но та убегает. Тем временем бедняжка Сэди волочится на поводке, напрягая тощую шею и не успевая толком выпрямиться, а дождь все идет, джинсы Элис промокли, ладони заледенели, и время поджимает. Она раздраженно вскрикивает и использует подход, который применяла к детям, когда они были маленькими.

– Ладно, – говорит она. – Хорошо. Оставайтесь здесь. Посмотрим, как вы справитесь без меня. Идите, выпрашивайте объедки у чертового мясника. Всего хорошего.

Собаки замирают и смотрят на нее. Она отворачивается и уходит.

– Нужны собаки? – спрашивает она у по-прежнему сидящего под дождем незнакомца. – Правда? Хотите забрать их себе? Они ваши.

Мужчина вздрагивает и поднимает на нее пряничные глаза.

– Я… Я…

Она закатывает глаза:

– Я шучу.

– Да. Конечно. Я понял.

Она направляется в сторону стапеля, к лестнице, ведущей с пляжа. Половина четвертого. Собаки стоят у кромки воды, смотрят друг на друга, а потом снова на Элис. Потом срываются с места и через несколько секунд оказываются у ног хозяйки, соленые и вонючие.

Элис начинает подниматься по ступенькам, но оборачивается, услышав голос мужчины.

– Прошу прощения! – кричит он. – Где я?

– Что?

– Где я? Как называется это место?

Она смеется.

– Ты серьезно?

– Да, – отвечает он. – Серьезно.

– Рэдинхауз-Бэй.

Он кивает:

– Ясно. Спасибо.

– Спрячься где-нибудь, хорошо? – мягко говорит она мужчине. – Пожалуйста, уйди с этого дождя.

Он виновато улыбается, Элис машет ему рукой и направляется к школе, надеясь, что, когда она вернется, его уже здесь не будет.

Элис знает – в Рэдинхауз-Бэй ее считают кем-то вроде местной чудачки. Хотя, по справедливости, это место было переполнено странными людьми еще до ее появления. Но даже в таком странном городке, как этот, Элис выделяется из-за своего брикстонского акцента, разно-цветной семейки и довольно бестактного поведения. Не говоря уж о собаках. Они делают из нее посмешище, куда бы она ни направилась. Не желают идти рядом, лают и щелкают зубами, скулят и воют возле магазинов. Она замечала, что люди переходят на другую сторону улицы, лишь бы держаться подальше от ее питомцев, особенно от Хиро с ее намордником и огромными лапами.

С тех пор как Элис сюда переехала, она играет роль загадочной, слегка пугающей одиночки, хотя на самом деле она совершенно не такая. В Лондоне друзей у нее было выше крыши. Она даже не справлялась с таким количеством друзей. Элис была тусовщицей, из тех, кто приезжает с бутылкой водки и ставит все на свои места. Она была из тех мам, кто стоит у входа в школу после уроков и предлагает: пойдем выпьем кофе, кто со мной? И она всегда становилась душой компании – смеялась громче всех и болтала больше всех. Пока не зашла слишком далеко.

Но теперь у нее здесь есть подруга. Свой человек. Дерри Дайнз. Они познакомились полтора года назад, когда Элис впервые отвела Роману в школу. Их взгляды встретились, и промелькнула вспышка мгновенного признания друг друга, взаимного восхищения. «Хочешь кофе?» – спросила Дерри Дайнз, заметив слезы в глазах Элис, наблюдающей, как ее малышка уходит в классную комнату. «Или чего-нибудь покрепче?»

Дерри примерно на пять лет старше Элис и на голову ниже ростом. У нее есть сын, ровесник Романы, и взрослая дочь, которая живет в Эдинбурге. Она любит собак (настолько, что даже позволяет им целовать себя в губы) и любит Элис. Дерри быстро поняла, что Элис склонна принимать ужасные решения и терять контроль над собственной жизнью, и теперь старается удерживать подругу от глупостей. Она может часами обсуждать с Элис школьные проблемы Романы, но останавливает подругу, если та собирается ворваться в кабинет и наорать на секретаря. Она может выпить с Элис две бутылки вина на школьном вечере, но посоветует ей заткнуть пробкой третью. Она подсказывает Элис, к какому пойти парикмахеру и что сказать: «Попроси подстричь лесенкой, без перьев, и сделать мелирование». Раньше Дерри работала парикмахером, но теперь она занимается нетрадиционной медициной. И разбирается в финансах Элис лучше, чем сама Элис.

Теперь она стоит возле школы под огромным красным зонтом, вместе со своим сыном Дэнни и Романой.

– Боже. Спасибо. Собаки на пляже как с ума посходили, я их еле поймала.

Она наклоняется, чтобы поцеловать Роману в макушку, и забирает у нее коробку для завтраков.

– Как тебя вообще занесло на пляж в такую погоду?

Элис цокает языком:

– Лучше тебе не знать.

– Нет уж, скажи, – допытывается Дерри.

– Ты сейчас занята? Есть время на чашечку чая?

Дерри опускает взгляд на сына и говорит:

– Я собиралась отправиться с этим шалопаем в центр за ботинками…

– Ну, значит, отправишься через меня, и я тебе покажу, что меня задержало на пляже.

– Смотри, – говорит она, стоя возле пляжа и вглядываясь в каскады воды, текущие с зонта. – Он по-прежнему там.

– Он? – спрашивает Дерри.

– Да. Он. Я дала ему эту куртку. Одну из курток Барри.

Дерри невольно содрогается. Она тоже помнит Барри. Элис очень подробно и основательно описала ей события того времени.

– Получается, у него не было куртки? До этого?

– Нет. Сидел там в рубашке. Мокрый насквозь. Спросил у меня, где он находится.

Дети подтягиваются на пальцах и выглядывают из-за ограды пляжа.

– Где он находится?

– Да. Он казался немного растерянным.

– Не лезь в это дело, – говорит Дерри.

– Кто сказал, что я лезу?

– Ты дала ему куртку. Ты уже лезешь.

– Это был акт простой человеческой доброты.

– Да, – иронизирует Дерри. – Именно.

Вместо ответа Элис хмыкает и уходит от ограды пляжа прочь.

– Ты что, правда пойдешь по магазинам? – спрашивает она подругу. – В такую погоду?

Дерри всматривается в темное небо над головой и говорит:

– Может, и нет.

– Тогда пойдем ко мне, – приглашает Элис. – Я разожгу камин.

Дерри с Дэнни проводят вместе несколько часов. Малыши играют в гостиной, а женщины пьют на кухне чай. Жасмин приходит в четыре, промокшая насквозь и с влажным рюкзаком, полным курсовых работ средней школы, без куртки и без зонта. Кай возвращается в половине пятого с двумя друзьями из школы. Элис готовит спагетти и хочет открыть бутылку вина, но Дерри останавливает ее, сказав, что им пора домой. Они с Дэнни уходят в шесть. По-прежнему идет дождь. Маленькие ручейки грязной дождевой воды стекают по стапелю к пляжу и водопадами льются с крыш. Поднимается ветер, он сдувает капли дождя, и они заливают все вокруг.

С верхнего этажа Элис видит, что мужчина по-прежнему на берегу. Но теперь он передвинулся подальше от воды, к ограде, и сидит на мотке веревки. Его лицо обращено в небо, глаза закрыты, и Элис больно на него смотреть. Конечно, он может быть сумасшедшим. Может быть опасен. Но она вспоминает его печальные янтарные глаза и мягкость в голосе, когда он спросил, где находится. А она сидит в доме, полном народу, с охапкой дров, горящих в камине, в тепле, сухости и безопасности. Она не может просто сидеть и смотреть на него.

Она готовит ему чашку чая, переливает в термос, просит старших детей присмотреть за Романой и отправляется на пляж.

– Держи, – говорит она, протягивая ему термос.

Он берет чай и улыбается.

– Кажется, я сказала тебе, чтобы ты где-нибудь укрылся от дождя.

– Я помню, – отвечает он.

– Отлично. Но вижу, ты не последовал моему совету.

– Я не могу нигде спрятаться.

– Ты бездомный?

Он кивает. Потом качает головой. Потом говорит:

– Наверное. Я не знаю.

– Ты не знаешь? – мягко смеется Элис. – Ты давно тут сидишь?

– Я пришел сюда вчера ночью.

– Откуда ты пришел?

Он поворачивается и смотрит на нее. Его глаза широко раскрыты и полны страха.

– Я не знаю.

Элис слегка отстраняется. Она начинает жалеть, что сюда пришла. Влезла в это дело, как сказала Дерри.

– Серьезно? – спрашивает она.

Он смахивает со лба влажные волосы и вздыхает.

– Серьезно.

Потом наливает себе чашку чая и поднимает тост.

– За тебя, – говорит он. – Ты очень добрая.

Элис смотрит вдаль, на море. Она не знает, как отвечать. В какой-то момент ей хочется вернуться домой, в тепло, но потом она чувствует, что нужно еще ненадолго остаться. Она задает незнакомцу новый вопрос:

– Как тебя зовут?

– Думаю, – говорит он, опустив взгляд в чай, – я потерял память. В смысле, – он вдруг резко поворачивается к ней, – это было бы разумным объяснением, верно? Единственным разумным объяснением всего происходящего. Потому что я не знаю, как меня зовут. Но у меня должно быть имя. У каждого человека есть имя. Верно?

Элис кивает.

– И я не знаю, почему я здесь и как сюда попал. Чем дольше я обо всем этом думаю, тем больше уверен в том, что я потерял память.

– Ну да, – соглашается Элис. – Вполне возможно. Ты… Ты не ранен? – она указывает на его голову.

Он быстро ощупывает голову и смотрит на нее.

– Нет, – говорит он. – Не похоже.

– Ты уже терял память когда-нибудь раньше?

– Не знаю, – отвечает он с такой непосредственностью, что оба смеются.

– Ты же знаешь, что находишься на севере? – спрашивает она.

– Нет, – отвечает он. – Я не знал.

– А акцент у тебя южный. Ты оттуда?

Он пожимает плечами.

– Думаю, да.

– Боже, – не выдерживает Элис, – просто какое-то безумие. Полагаю, ты уже проверил все карманы.

– Ага, – ответил он. – И кое-что нашел. Но не представляю, что с этим делать.

– Это еще у тебя?

– Да, вот здесь, – он наклоняется в сторону и достает из заднего кармана кипу влажной бумаги. – Ой…

Элис смотрит на мокрый комок, а потом – в темнеющее небо. Проводит руками по лицу и вздыхает.

– Ладно. Похоже, я сошла с ума. Ну, на самом деле, я уже сумасшедшая. Но у меня на заднем дворе есть сарай, а в нем – комната-студия. Обычно я сдаю ее в аренду, но сейчас она пустует. Может, тебе переночевать там? Мы высушим эти бумажки и попробуем завтра привести тебя в порядок? Да?

Он поворачивается и смотрит на нее, словно не в силах поверить этим словам.

– Да, – говорит он. – Большое спасибо.

– Должна предупредить, – говорит она, поднимаясь на ноги, – у меня дома хаос. У меня трое очень шумных, невоспитанных детей и три жуткие собаки, вокруг полный бардак. Так что не ожидай священного порядка. Его и близко нет.

Он кивает:

– Честное слово, мне все равно. Совершенно не важно. Я просто очень благодарен тебе. Поверить не могу, как ты добра ко мне.

– Да, – говорит Элис, поднимаясь вместе с насквозь вымокшим незнакомцем по ступеням с пляжа и указывая ему путь к своему домику, – я тоже.

2

У Лили внутри все сжалось, как камень. Сердце колотится что есть силы, и это продолжается уже так долго, что ей кажется – она вот-вот упадет в обморок. Она встает и направляется к окну, как делала каждые несколько минут последние двадцать три с половиной часа. Через полчаса она снова вызовет полицию. Они сказали, что нужно прождать именно столько, прежде чем она сможет подать заявление и его официально признают пропавшим без вести. Но она поняла, что он пропал, еще вчера вечером, когда прождала его с работы на час дольше обычного времени. У нее по позвоночнику словно провели кусочком льда. Они вернулись из медового месяца всего десять дней назад. Он бежал домой с работы, иногда приходил даже раньше срока, но никогда не опаздывал ни на минуту. Он приходил домой с подарками, открытками в духе «женаты уже две недели», с цветами. Он врывался со словами: «Боже, детка, я так скучал» – и страстно прижимал ее к себе.

Но не прошлым вечером. Он не вернулся в половине шестого. И в семь. Минуты тянулись нескончаемо. Первый час на его телефоне были слышны гудки. А потом все вдруг прекратилось – ни гудков, ни автоответчика, только унылый высокий звук. Лили переполнило слепое, мучительное бессилие.

Полиция… Ну, до прошлого вечера у Лили не было никакого мнения о британской полиции. Как не может быть у человека мнения о местной прачечной, если он ни разу там не был. Но теперь ее мнение сформировалось. И весьма определенное.

Через двадцать минут она позвонит им снова. Не важно, как это выглядит. Она знает, что они думают. Они думают: глупая девчонка, с иностранным акцентом, возможно, невеста с сайта знакомств (а она не невеста с сайта знакомств. Они с мужем познакомились лично, в реальной жизни). Она знает – женщина, с которой она говорила, считает, что ее муж спутался с кем-то у нее за спиной. Что он ей изменяет. Что-нибудь в таком духе. Она поняла это по ее расслабленному голосу. «А не мог он просто задержаться после работы? – спросила она. – Отправиться в паб?» Помимо разговора, женщина явно была занята чем-то еще: может, листала журнал или красила ногти. «Нет! – ответила Лили. – Нет. Он не ходит в паб. Он просто едет домой. Ко мне».

Теперь, спустя время, она понимает – так говорить не стоило. Она так и видит сардонически поднятую бровь сотрудницы полиции.

Лили не знает, кому еще позвонить. Она знает, что у Карла есть мать, и однажды говорила с ней по телефону – в день свадьбы, но они пока не встречались. Ее зовут то ли Мария, то ли Мэри, то ли Мари, и она живет… Господи, Лили даже не знает, где она живет. Кажется, название населенного пункта начинается на букву «С». На западе? А может, на востоке. Один раз Карл говорил ей, но она не запомнила, а все телефонные номера Карл хранит в мобильном. Что она может сделать?

Еще она знает, что у Карла есть сестра. Ее зовут Сюзанна. Или Сьюзан? Она гораздо старше его и живет рядом с мамой в месте, которое начинается на букву «С». Они не общаются. Карл не рассказывал почему. А еще у него есть друг, Расс, который звонит каждые несколько дней, чтобы обсудить футбол, погоду, и еще он говорит, что в ближайшее время им нужно выбраться в паб, но это сложно устроить, потому что у Расса недавно родился ребенок.

Лили уверена: в жизни Карла есть и другие люди, но она знакома с ним лишь с февраля, замужем за ним всего три недели и живет с ним всего десять дней, поэтому не успела еще освоиться в его мире. И в этой стране. Она здесь никого не знает, и никто не знает ее. К счастью, Лили бегло говорит по-английски, и общение для нее – не проблема. Но все равно – здесь все очень сложно. И очень странно быть совершенно одной.

Наконец на часах отображается 6:01, Лили берет трубку и звонит в полицию.

«Здравствуйте, – говорит она мужчине на другом конце провода, – меня зовут миссис Лили Монроуз. Я хочу заявить о пропавшем человеке».

3

– Прошу прощения, – говорит женщина по имени Элис, склоняясь через маленький столик, чтобы открыть пару синих занавесок. – Здесь немного затхло. Я не принимала постояльцев уже несколько недель.

Он осматривается. Маленькая, отделанная деревом комнатка, с окошком в крыше и застекленной дверью, ведущей в задний сад Элис. Обстановка спартанская. Раскладушка у стены, раковина, холодильник, маленькая плита, портативный обогреватель, стол, два пластиковых стула, запачканный тростниковый коврик на полу. Но деревянные стены покрашены в элегантный оттенок зеленого, и на них висят очень симпатичные поделки: цветы, лица и здания, сделанные из кусочков старых карт разных оттенков, искусно сложенных вместе. Рядом с кроватью – украшенная бисером лампа. Общее впечатление довольно приятное. Но она права, запах есть: унылая смесь плесени и сырости.

– За соседней дверью – уличный туалет. Больше им никто не пользуется. А днем можешь воспользоваться душевой на первом этаже – она прямо возле заднего крыльца. Пойдем покажу, – ее голос звучит резко и немного испуганно.

Следуя за ней по усыпанному гравием заднему двору, мужчина внимательно рассматривает ее со спины. Высокая, довольно стройная женщина, возможно, немного полноватая в области талии. На ней – узкие черные джинсы и широкий свитер, вероятно, чтобы замаскировать талию и подчеркнуть длинные ноги. На ногах черные ботинки, немного напоминающие «Доктор Мартинс», но не совсем. Волосы – упругая масса цвета карамели, меда, патоки и грязи. «Плохое мелирование», – думает он и сразу удивляется, откуда он может разбираться в таких вещах. Может, он парикмахер?

Маленькая задняя дверь поддается ей не сразу, и она привычным движением ударяет по ней снизу ногой. Прямо и на три ступени вниз – узкая кухня, слева – дешевая дверь из клееной фанеры, ведущая в довольно печальную душевую.

– Мы все используем ту, что наверху, так что эта в твоем распоряжении. Хочешь принять душ? Чтобы согреться?

Она начинает поворачивать скрипучие краны, прежде чем он успевает ответить. Закатывает рукава своего просторного свитера, чтобы смешать воду, и он замечает ее локти. Морщинистые, бесформенные складки. «Лет сорок, сорок пять», – думает он. Она поворачивается и улыбается.

– Ну, – говорит она, – пока ванна наполняется, давай тебя чем-нибудь накормим. И положим это на обогреватель, – она берет у него мокрые кусочки бумаги, которые он нашел в карманах, и он снова идет за ней на кухню: стены покрашены ярко-красным, кастрюли висят на крючках над головой, раковина, заполненная грязной посудой, и пробковая доска с развешанными на булавках детскими каракулями. За маленьким столиком в углу сидит девочка-подросток. Она смотрит на него и переводит вопросительный взгляд на женщину.

– Это Жасмин. Моя старшая. Это, – она жестом указывает на него, – странный мужчина, которого я только что подобрала на пляже. Сегодня он поспит у нас в сарае.

Девочка по имени Жасмин поднимает бровь с пирсингом, глядя на мать, и посылает ему испепеляющий взгляд.

– Чудесно.

Внешне она совсем не похожа на маму. Темные волосы, брутальная короткая стрижка со слишком высокой челкой на лбу, которая, как ни странно, хорошо обрамляет ее квадратное лицо, полные алые губы и большие глаза. Она смотрится экзотично, напоминает мексиканскую актрису, чье имя он не может вспомнить.

Элис распахивает красный холодильник и озвучивает ему содержимое:

– Сэндвич с ветчиной? Хлеб с паштетом? Хочешь, подогрею цветную капусту с сыром? Еще есть старый карри. С субботы. Какой сегодня день? Среда. Уверена, он в порядке. Он ведь должен быть в порядке? Разве не для этого изобрели карри? Чтобы сохранять мясо?

Ему тяжело усваивать информацию. Принимать решения. Он подозревает, что именно поэтому просидел на пляже больше двенадцати часов. Он знал, что у него есть варианты. Но не мог сложить их в единое целое. И вместо этого сидел, тупо погрузившись в себя. Пока не пришла эта резкая женщина и не приняла за него решение.

– Мне правда все равно, – говорит он. – Что угодно.

– К черту, – она захлопывает дверцу холодильника, – закажу пиццу.

Он испытывает облегчение: за него приняли очередное решение. А потом неловкость: он вспоминает, что у него нет денег, кроме нескольких мелких монет.

– Боюсь, у меня нет денег.

– Да. Я в курсе, – отвечает Элис. – Мы же проверили твои карманы, помнишь? Все в порядке. Я заплачу. К тому же вот эта, – она кивает в сторону дочери, – питается воздухом. И в итоге мне все равно приходится выбрасывать ее порцию. Я просто закажу, сколько заказала бы обычно. Даже если бы тебя здесь не было.

Жасмин закатывает свои густо подведенные глаза, и он следует за Элис в маленькую гостиную, наклоняя голову, чтобы не стукнуться о низкую перекладину. Здесь сидит маленькая девочка со светлыми кудряшками, уютно устроившись рядом с другим подростком, худым и высоким, с явными афрокарибскими корнями. Оба отрываются от телевизора и с тревогой смотрят на него.

Элис роется в ящике письменного стола.

– Это мужчина, которого я нашла на пляже, – сообщает она, не оборачиваясь. Потом достает из ящика буклет, закрывает ящик и протягивает буклет подростку. – У нас сегодня пицца. Выбери что-нибудь.

Лицо мальчика озаряется радостью, и он выпрямляется, убирая руки девочки со своей талии.

– Романа, – представляет Элис, указывая на маленькую девочку, – и Кай, – показывает она на высокого подростка. – И да, это все мои родные дети. Я не приемная мать. Сядь наконец, ради бога.

Он опускается на маленький диванчик с цветочным орнаментом. Очень уютная комната. В камине горит огонь, удобная, немного потрепанная, но со вкусом подобранная мебель, темные поперечные балки на потолке, темно-серые стены, на которых висят светильники из уранового стекла. Прямо за окном висит викторианский уличный фонарь, за ним – гирлянда ярких белых огней, а за ней – серебристые отсветы моря. Атмосферно. Но Элис – явно не лучшая домохозяйка. Все заросло пылью, с балок свисает паутина, поверхности усыпаны мелким хламом, а ковер, похоже, ни разу не пылесосили.

Элис принимается раскладывать содержимое его карманов на обогреватель.

– Билеты на поезд, – бормочет она, расправляя бумажки, – на вчерашнее число, – она пристально вглядывается. – Не могу разобрать время. Кай? – она передает влажный билет сыну. – Можешь прочитать?

Мальчик берет билет, осматривает и отдает ей обратно.

– Семь пятьдесят восемь.

– Последний поезд, – говорит Элис. – Значит, ты делал пересадку в Донкастере. Приехал совсем поздно, – она продолжает разбирать бумаги. – Здесь какой-то чек. Не понимаю, что на нем написано, – она перекладывает его на обогреватель.

Ее лицо, пожалуй, можно назвать привлекательным. Правильные черты, маленькие ямочки на щеках, красивые губы. Под глазами – смазанные остатки нанесенной утром подводки, но больше никаких следов косметики. Она почти красотка. Но в ней чувствуется внутренняя жесткость.

– Еще чек. Еще чек. Салфетка? – она протягивает ему. Он качает головой, и она бросает ее в огонь. – Нечто вроде. Нет ни паспорта, ни других документов. Ты – полная загадка.

– Как его зовут? – спрашивает Романа.

– Я не знаю, как его зовут. Он сам не знает, как его зовут. Он потерял память, – Элис говорит это, словно это совершенно нормально, и маленькая девочка хмурит брови:

– Где потерял?

Элис смеется и говорит:

– Романа, ты хорошо умеешь придумывать имена. Он не может вспомнить, как его зовут, но как-то называть его нам придется. Как будем его называть?

Малышка пристально смотрит на мужчину. Он подозревает, что она придумает какую-нибудь детскую бессмыслицу. Но она отводит глаза в сторону, складывает губы и очень осторожно произносит слово Фрэнк.

– Фрэнк, – говорит Элис, задумчиво его оценивая. – Да. Фрэнк. Прекрасно. Умница, – она прикасается к кудряшкам девочки. – Ну, Фрэнк, – улыбается она, – думаю, твоя ванна готова. Полотенце на кровати, мыло на краю ванной. Когда закончишь, пицца уже должна быть здесь.

Он не помнит, как выбирали пиццу, и сомневается, что Фрэнк – его настоящее имя. У него голова идет кругом от этой женщины с ее назойливой уверенностью. Но он знает точно: у него мокрые носки, мокрые трусы, мокрая кожа, он промерз насквозь и больше всего на свете ему сейчас хочется попасть в горячий душ.

– Ой, – вспоминает он. – Сухая одежда. Хотя я с удовольствием снова надену эти вещи. Или можно…

– Кай может одолжить тебе штаны. И футболку. Я оставлю их для тебя возле задней двери.

– Спасибо, – говорит он. – Огромное спасибо.

Он встает, чтобы выйти из комнаты, и замечает, как она обменивается взглядами со своим сыном-подростком, и маска решительной беззаботности на мгновение спадает. Мальчик выглядит взволнованным и недовольным; он слегка качает головой. Она отвечает твердым кивком. Но и в ее глазах виден страх. Словно она начинает сомневаться в собственном решении. И задумываться, что этот мужчина вообще делает в ее доме.

В конце концов, он может быть кем угодно.

4

– Расскажите о своем муже, – просит сотрудница полиции по имени Беверли. – Сколько ему лет?

Лили теребит низ футболки.

– Сорок.

Она видит, как брови полицейской непроизвольно взмывают вверх.

– А вам?

– Мне двадцать один, – отвечает она. Ей хочется закричать – какая разница? Всего девятнадцать лет. Когда за жизнь можно прожить девяносто. И что?

– И его полное имя?

– Карл Джон Роберт Монроуз.

– Спасибо. И он проживает по этому адресу? – она оглядывает маленькую гостиную квартиры, куда они с Карлом въехали, когда вернулись с медового месяца, проведенного на Бали.

– Да. Конечно! – Лили осознает, что ответила грубо, даже не успев окончить фразы. Она осознает, что для коренных жителей Великобритании ее манеры могут показаться довольно резкими.

Сотрудница полиции выразительно смотрит на нее и шумно заполняет форму заявления.

– И расскажите мне про вчерашний день. Во сколько вы видели мужа в последний раз?

– Он уехал в семь утра. Он уходил в семь каждое утро.

– И куда он ездит на работу?

– Он работает в Лондоне. В финансовой компании.

– А вы звонили в его компанию?

– Разумеется! Первым делом!

Неужели эта женщина считает ее идиоткой, которая звонит в полицию, прежде чем позвонить на работу?

– И что они сказали?

– Что он ушел с работы в обычное время. Как я и ожидала. Каждый день Карл возвращается домой на одном и том же поезде. Если он задержится на работе, то опоздает на него.

– Хорошо. А вы разговаривали с ним по телефону? Когда он ушел с работы?

– Нет. Но он прислал мне сообщение. Вот.

Она включает телефон и показывает его полицейской – сообщение уже там, открыто заранее.

«Знаешь, в чем безумие? Вот в чем: сейчас я люблю тебя еще сильнее, чем любил сегодня утром! Увидимся через час! Если бы я мог, то заставил бы поезд ехать еще быстрее! Ххххх».

– И вот, смотрите, – показывает она, проматывая историю переписки, – это написано позавчера.

«Неужели ты действительно моя жена? Неужели мне так повезло?! Мне не терпится тебя обнять. Еще пятьдесят восемь минут!»

– Видите, – говорит Лили, – сильнее всего на свете этот человек хотел возвращаться по вечерам домой. Теперь вы понимаете, почему я уверена, что случилось что-то плохое?

Сотрудница полиции возвращает Лили телефон и вздыхает.

– Похоже, у него все серьезно, – со смехом замечает она.

– Это не шутка, – говорит Лили.

– Нет, – полицейская мгновенно становится серьезной. – Я этого и не говорила.

Лили тяжело вздыхает. И напоминает себе, что нужно стараться быть любезной.

– Простите, – бормочет она. – Я очень переживаю. Прошлую ночь мы впервые провели не вместе. Я не спала. Ни минуты.

Она отчаянно взмахивает руками и снова опускает их на колени. Ее собеседница смягчается, когда видит, что глаза Лили застилают слезы, и мягко сжимает ее руку.

– Итак, – она убирает руку. – Вы получили сообщение прошлым вечером, в пять. А потом?

– Ничего. Ничего. Я позвонила ему после шести и звонила снова, и снова, и снова, пока его телефон не разрядился.

Полицейская на мгновение замирает, и Лили чувствует, что ее наконец понимают, что впервые с тех пор, как Карл не вернулся прошлым вечером домой, кто-то верит, что он мог действительно пропасть, и не в кровати другой женщины.

– Где он садится на поезд?

– На вокзале Виктория.

– Всегда на один и тот же?

– Да. На пять ноль шесть, до Восточного Гринстеда.

– И он прибывает в Окстед в..?

– Пять сорок четыре. От станции досюда идти пятнадцать минут. И он приходит домой в пять пятьдесят девять. Каждый вечер. Каждый вечер.

– А вы работаете, мисс Монроуз?

– Нет. Я учусь.

– Где именно?

– Здесь. Я на заочном обучении. Бухгалтерское дело. Продолжаю учебу, которую начала на Украине. Мне пришлось уехать и оставить университет, чтобы быть с Карлом. И теперь нужно закончить начатое, – она пожимает плечами.

– И как долго вы здесь живете? В Великобритании?

– Неделю. И три дня.

– Ого. Недолго.

– Да, недолго.

– У вас прекрасный английский.

– Спасибо. Моя мама – переводчик. Она научила меня говорить на нем не хуже себя.

Полицейская надевает на ручку колпачок и задумчиво смотрит на Лили.

– Как вы познакомились? С мужем?

– Через маму. Она переводила на конференции по финансовым услугам в Киеве. Им были нужны люди, чтобы присмотреть за делегатами – показать им город, заказывать такси, все в таком духе. А мне были нужны деньги. Меня приставили к Карлу и некоторым его коллегам. И с первой же минуты стало понятно – я выйду за него замуж. С первой же минуты.

Сотрудница полиции зачарованно смотрит на Лили.

– Ух ты, – изумляется она. – Ух ты.

– Да, – соглашается Лили, – именно так.

– Ну, хорошо, – полицейская убирает ручку в карман и закрывает блокнот. – Посмотрим, что можно сделать. Не уверена, что у нас достаточно аргументов, чтобы заявлять о вашем муже как о пропавшем без вести. Но если сегодня вечером он не появится, позвоните снова.

У Лили падает сердце:

– Что?

– Уверена, ничего страшного не случилось. Правда. В девяти случаях из десяти – причина проста и невинна. Уверена, он вернется домой прежде, чем вы ляжете спать.

– Правда? Я знаю, вы в это не верите. Я уверена – вы верите мне. Уверена, это так.

Полицейская вздыхает.

– Ваш супруг – взрослый человек. Он не в группе риска. Я не могу открыть дело. Но давайте я проверю его данные в нашей базе, посмотрю, не приводили ли кого-нибудь подходящего под его описание.

У Лили сжимается сердце:

– Приводили?

– Да. Ну, понимаете. Приводили в полицейский участок. На допрос. И отправлю запрос в местные больницы. Может, он попал к ним.

– О боже.

Лили представляла эти картины всю ночь. Карл под колесами автобуса, заколотый ножом и брошенный умирать в переходе, плывущий лицом вниз по темным водам реки Темзы.

– Пока это все, что я могу для вас сделать.

Лили понимает, полицейская оказывает ей любезность, и заставляет себя улыбнуться.

– Спасибо. Я вам очень признательна.

– Но мне нужна фотография. У вас есть подходящая?

– Да, да, конечно.

Лили роется в сумочке, открывает кошелек и достает снимок из фотобудки: Карл, серьезный и красивый. Она передает карточку полицейской, ожидая, что та скажет что-нибудь насчет его невероятной привлекательности. Или насчет того, что он похож на Бена Аффлека. Но та просто прячет снимок в блокнот и произносит:

– Я вам его верну, обещаю. А пока поговорите с его друзьями и семьей. С его коллегами. Может, удастся что-нибудь выяснить.

Оставшись одна, несколько минут Лили стоит и смотрит в окно. Внизу – маленькая парковка. Там стоит черный «Ауди А5» Карла, на том самом месте, где он оставил его после воскресной поездки в супермаркет. От одной мысли о совместном походе в супермаркет с Карлом ей хочется свернуться в комочек и зарыдать.

Потом она оборачивается и смотрит на их дом. Квартиру, которую Карл для них выбрал, новую квартиру в новом доме, где никто не пользовался до них кухней, а крышка унитаза была еще заклеена бумажной лентой. Новое место, чтобы начать новую жизнь. С тяжелым сердцем Лили начинает открывать и обыскивать ящики, просматривать бумаги, пытаясь отыскать какую-нибудь неизвестную ей ранее деталь о муже, которая поможет разгадать загадку его исчезновения.

5

В пять утра дождь наконец заканчивается. Мягкий солнечный свет окрашивает небо в серебристо-серый цвет, и нахальный птичий гвалт вперемешку со скрипом лодок вдоль стапеля заставляют Элис прийти в себя. Неприятное пробуждение. Она заснула всего час назад, а предыдущие пять часов провела в состоянии повышенной тревоги, прислушиваясь к каждому отдельному звуку ночного шума, каждому скрипу старого дома, пугаясь каждого всполоха лунного света, отраженного с поверхности воды у нее за окном.

У нее в сарае не впервые ночует странный человек. За прошедшие годы она сдавала его многим незнакомцам. И порой куда более странным, чем Фрэнк. Но она хотя бы знала, кто они такие, откуда пришли и зачем. У них была история.

Но этот человек, «Фрэнк», вышел на сцену с другой стороны, тихо, без сценария. Его обаяние – а он очень обаятелен – ее нервирует. Кусочки и обрывки бумаг в его карманах не дали никакой ценной информации, кроме того, что во вторник вечером он приехал с вокзала Кингс-Кросс в Рэдинхауз-Бэй, а в какой-то другой момент своей недавней жизни потратил двадцать три фунта в хозяйственном магазине и купил багет и банку колы в закусочной.

Приняв ванну, он вышел на кухню в одежде Кая – порозовевший, взволнованный и ужасно смущенный. С мокрыми густыми каштановыми волосами и босиком. «Красивые ноги», – подметила Элис. К сведению. Она смотрела, как он ел пиццу, пытаясь сдержать импульс запихнуть себе в рот все сразу из-за сильного, дикого голода. Она предложила ему пиво, и он на мгновение замешкался, видимо, пытаясь определиться, любит ли он пиво или нет.

– Бери, – сказала она. – Давай узнаем о тебе хотя бы это.

Он взял пиво, и картина получилась немного странная – они вчетвером стоят и едят пиццу в компании большого испуганного мужчины в подростковой толстовке. Тут и не знаешь, что и сказать.

Когда он ушел спать, все дети повернулись к ней с холодным неодобрением во взгляде.

– Мам, что ты творишь? – наконец подала голос Жасмин.

– Где твое сострадание? – ответила Элис. – Бедный человек. Ни куртки. Ни денег. В такую погоду, – она жестом показала на кухонное окно, на крупный, сильный дождь, бьющий по стеклу.

– Он мог пойти в другое место, – добавил Кай.

– Да? Куда, например?

– Не знаю. В гостиницу.

– Кай, у него нет денег. В этом вся проблема.

– Да, только я не понимаю, почему это наша проблема.

– Господи, – простонала Элис, хотя и понимала, что дети правы, – ребята, у вас что, совсем нет человеческого милосердия? Чему вас вообще учат в школе?

– Ну, про педофилов, мошенников, вуайеристов, насильников и…

– Нет, – перебила Элис, – этому вас учат СМИ, и я вам тысячу раз уже говорила: по существу, все люди хорошие. Он – потерянная душа. Я – добрый самаритянин. Завтра в это время его уже не будет.

– Запри заднюю дверь, – сказал Кай. – На два оборота.

В тот момент она не приняла его беспокойство всерьез, но позднее, крикнув «спокойной ночи» в темное пространство между задней дверью и сараем, она заперла за собой дверь. И потом еще закрыла на засов. И никак не могла заснуть. Представляла то большую мужскую руку, зажимающую нежный подбородок ее спящей малышки, и ее широко раскрытые от ужаса глаза. Или шаги этого странного человека в гостиной, тихо открывающего ящики в поисках золота или айпадов. Или как он подглядывает за силуэтом ее старшей дочери, бездумно раздевающейся перед окном. Хотя ее окно выходит на другую сторону. И хотя ее дочь никогда бы так не сделала, потому что глупое дитя считает себя толстой. Но все равно.

Элис оставляет попытки поспать и решает воспользоваться возможностью встать пораньше. Она пересекает комнату и вытаскивает из розетки айпад, включает приложение веб-камеры и какое-то время наблюдает за пустой гостиной родителей. С тех пор как они оба… Заболели, как она предпочитает называть то, что случилось с ними, избегая слов «слабоумие» и «старческий маразм», они начали вставать все позже и позже. Их утренняя сиделка приходит в десять, и ей приходится вытаскивать их из постелей, словно пару невыспавшихся подростков.

Она отключает айпад и распахивает шторы. После дождя море ровное, как стекло, и над ним поднимается розово-желтое солнце, сочное, как на Карибах. Гирлянды огоньков еще горят, как и фонари. Блестит угольно-черный тротуар. Красота!

Элис принимает душ, тихо передвигаясь по дому, чтобы не разбудить никого раньше времени. Возвращается в комнату и приводит себя в порядок. Обычно у нее никогда не хватает на это времени. Обычно она встает слишком поздно и успевает только убедиться, что выходит из дома не голышом. Она обнаруживает, что волосы выглядят весьма эксцентрично. Ее последнее мелирование было довольно смелым, или, как сказала Жасмин, полосатым. А теперь сквозь него виднеются непрокрашенные корни волос цвета соли с перцем. Дождливый день тоже не пошел на пользу ее прическе.

Она стирает остатки вчерашней подводки для глаз и принимается выискивать в верхнем ящике туалетного столика косметичку, которая обычно извлекается на свет лишь по особым случаям. Она пытается убедить себя, что делает это из-за того, что у нее появилось время. И это никак не связано с привлекательным мужчиной у нее в сарае. Она убирает безумную, напоминающую барсука шевелюру в пучок, находит чистые джинсы, просторную рубашку, которая скрывает живот, но облегает грудь, и любимые серьги с сине-зелеными камнями, оттеняющими цвет ее глаз.

Элис из тех женщин, кого мужчины часто называют сексуальными. И даже вульгарными. Она никогда не боролась за красоту. Никогда не считала узкое платье и туфли на каблуках подходящим нарядом (хотя когда она наряжается, то смотрится вполне естественно). Обычно Элис не заморачивается насчет своей внешности. Но по какой-то странной причине – не сегодня.

У двери спальни появляется Романа – спутанные светлые кудри, мешковатая пижама. Вместе с Гриффом они крадутся вниз по узкой лестнице с открытыми ступенями, ведущей в коридор. Другие собаки молча приветствуют их, растянув пасти в черногубые улыбки и молотя хвостами по плитке. Элис слегка задерживает дыхание, когда они заходят на кухню, беспокоясь о том, что скрывается за задней дверью, нервничая из-за непредсказуемости грядущего дня. Она наполняет собачьи миски мясом, делает для Романы поджаренный багет с арахисовым маслом, а себе – огромную кружку чая и миску мюсли. И все время поглядывает на заднюю дверь. С сомнением и тревогой.

Но к восьми тридцати, когда Кай и Жасмин уезжают на школьном автобусе, а она выходит из дома с собаками и Романой, его по-прежнему не видно и не слышно. В сарае стоит гробовая тишина, словно там вообще никого нет.

Дерри встречает ее у ворот школы, которые только открывает охранник, и смотрит удивленно.

– Ты рано. И… – она всматривается внимательнее, – на тебе косметика.

– Ерунда, – отмахивается Элис.

– Что происходит?

– Пришел дядя, – поясняет Романа. – Мокрый дядя с пляжа.

Элис закатывает глаза.

– Он не пришел, – поправляет Элис. – Я пригласила его сама. Обсохнуть. Принять душ и что-нибудь поесть. Уверена, он уже ушел.

Но сорок минут спустя, когда она возвращается домой, занавески в сарае открыты, и внутри заметно какое-то движение. Старым полотенцем она вытирает с собак пятна грязи, быстро смотрится в зеркало и включает чайник.

Ночью ему снились удивительные сны. После долгих часов пустоты и отсутствия мыслей в голове окунуться вдруг в мир людей, впечатлений и мест оказалось весьма бодрящим опытом. Он цепляется за тающие обрывки мыслей и воспоминаний, предполагая, что в них может заключаться что-то существенное, какая-нибудь нить, которая поможет ему вернуться к себе. Но они уплывают, и все его попытки тщетны.

Он садится в кровати и с силой растирает лицо. Занавески в комнате из очень тонкой ткани и пропускают утренний свет, идущий снаружи, – ярко-синий после ночного дождя. Он слышит, как в дверь кто-то скребется, выглядывает сквозь занавески в окно и встречается взглядом с темными глазами собаки. Кажется, пес вот-вот улыбнется, но потом его пасть растягивается все сильнее, обнажая зубы и десны, слышится рычание, и он поспешно опускает штору. Ну, он хотя бы может вспомнить, где сейчас находится. Вспомнить чай из термоса, пиццу на кухне, длинноногую женщину с пышной светлой шевелюрой и горячую ванну в заплесневелой, гулкой комнатушке. И еще вспомнить имя Фрэнк, которое ему даровала прошлым вечером маленькая девочка с золотыми кудряшками.

Он хочет пойти в туалет, хочет почистить зубы, но собака за дверью сходит с ума, а он вовсе не уверен, что она лает просто ради развлечения. Это… Он тщетно пытается вспомнить название породы. Если вообще когда-нибудь ее знал. Но это собака из тех, кого держат бандиты. Мускулистая и квадратная, с огромной челюстью.

Он открывает занавески и смотрит на собаку. Та начинает лаять еще громче. А потом из маленькой задней двери дома появляется Элис. С сердитым видом она что-то кричит собаке и хватает ее за ошейник; потом видит его лицо и подходит к нему поближе.

– Так и не вспомнил, кто ты такой? – спрашивает она, одной рукой протягивая ему кружку чая, а другой придерживая собаку.

Он берет кружку и отвечает:

– Нет. По-прежнему без понятия. Видел полно странных снов, но ни один не могу вспомнить, – он пожимает плечами и ставит кружку на столик возле двери.

– Ну, – говорит она, – как будешь готов, заходи. Я оставлю дверь открытой. Если ты голодный, могу приготовить завтрак. У меня есть свежие яйца.

Немного позже, когда он наклоняет голову, чтобы пройти в заднюю дверь, в коттедже царит тишина. Детей нет. Элис, уткнувшись в экран гаджета, вздыхает.

– Где все? – интересуется мужчина.

Она смотрит на него, как на дурака, и отвечает:

– В школе.

– Ах да. Конечно.

Она отключает айпад и закрывает его чехлом.

– Как думаешь, у тебя есть дети?

– Боже, – это еще не приходило ему в голову. – Не знаю. Может быть. Может, и не один. Я ведь даже не знаю, сколько мне лет. Как думаешь, сколько мне лет?

Она пристально изучает его лицо накрашенными сине-зелеными глазами.

– Думаю, где-то между тридцатью пятью и сорока пятью.

Он кивает.

– А тебе сколько лет?

– Дамам не принято задавать такие вопросы.

– Прости.

– Все нормально. Я никакая не дама. И мне сорок один.

– А дети. Где их отец?

– Отцы, – поправляет она. – Отцы. В создании традиционной семьи для своих детей я потерпела полный провал. Отца Жасмин я встретила на курорте. В Бразилии. Поняла, что беременна, уже дома, спустя две недели, когда отыскать его уже было невозможно. Папа Кая жил со мной по соседству в Брикстоне. У нас был, прости за выражение, дружеский секс. И однажды, когда Каю было примерно пять, он просто исчез. Вместо него заселилась другая семья. Вот и все. А отец Романы был любовью всей моей жизни, но… – она делает паузу. – Он сошел с ума. Сделал дурную вещь. И теперь живет в Австралии. Вот так, – вздыхает она.

Он молчит, пытаясь подобрать подходящие, не обидные для нее слова.

– Значит, ты никогда не была замужем?

Она сухо смеется.

– Никогда. Мне ни разу не удалось захомутать мужчину.

Он снова молчит, опускает взгляд на свои руки.

– На мне нет обручального кольца.

– Нет. Но это не значит, что ты не женат. Может, ты из тех засранцев, кто отказывается носить кольца.

– Да, – смутно соглашается он. – Может быть.

Она вздыхает и закатывает рукава своей рубашки. Длинные впадины на ее предплечьях о ком-то ему напоминают.

И вот! Моментально, всепоглощающе. Его мать. У его матери такие же впадины. И еще маленькие мешочки морщинистой кожи на кончиках локтей, такие, какие он заметил вчера у Элис. У него есть мать. Мать с руками! Он улыбается и говорит:

– Я кое-что вспомнил! Я только что вспомнил руки моей матери.

– Ого, – откликается она, просияв, – отлично. Можешь вспомнить другие части ее тела?

Он с грустью качает головой.

– Слушай, – говорит она. – Вчера вечером я сидела в гугле, искала твои симптомы. Похоже, если только это все не какой-то прикол, у тебя так называемая «реакция бегства».

– Ясно.

– Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Нет.

– Ага, – она проводит рукой по лбу. – Ну, это что-то вроде амнезии, но провоцируется не травмой головы, не алкоголем, не наркотиками, ничем таким. Обычно бывает вызвано эмоциональной травмой. Часто – когда человек видит или вспоминает что-нибудь из прошлого, то, что его сознание вытесняло. Мозг отключается, срабатывает механизм самозащиты, и с людьми происходит то, что случилось с тобой. Они оказываются в каком-нибудь месте, не помня, кто они такие, откуда пришли и какого черта там делают. Вообще, удивительный эффект.

– И что потом происходит с этими людьми? В смысле, мне станет лучше?

– Да, у меня отличные новости. Ну, почти отличные. Они все выздоравливают. Иногда за несколько часов, обычно дней, порой недель. Но это проходит. Память к тебе вернется.

– Ух ты, – говорит он, медленно кивая. Он чувствует, что его тело оцепенело. Хотя знает, что должен быть рад такой новости. Но не так легко рассуждать о возможности вспомнить, кто ты такой, если ты не помнишь, кто ты такой.

– И вот, смотри, – продолжает Элис, – ты только что вспомнил руки матери. Конечно, откровением это не назовешь. Но значит, твои воспоминания по-прежнему на месте, нужно их только разблокировать. Итак, главный вопрос: что теперь?

– В смысле?

Что теперь. Для него эта фраза не имеет никакого значения.

– В смысле, наверное, мы с тобой должны пойти в полицию, разве нет?

Он интуитивно реагирует на это предложение. Все мышцы сокращаются, кулаки крепко сжимаются, дыхание учащается, пульс ускоряется. Это самая бурная реакция из всех, что он испытывал с тех пор, как оказался на пляже две ночи назад.

– Нет, – как можно мягче отвечает он, но слышит… Что это? Злость? Ужас? Он слышит это в собственном тоне. У него ощущение, что он прижимал кого-то, из всех сил прижимал к стене. Он чувствует горячее дыхание на своей щеке.

– Нет, – еще мягче повторяет он. – Я не хочу, я думаю… Можно я останусь здесь на еще одну ночь? Может, память вернется. Может, сходим в другой раз. Если…

Элис кивает, но он чувствует ее сомнение.

– Конечно, – помолчав, отвечает она. – На еще одну ночь. Конечно. Но если ты, черт побери, так и не вспомнишь, кто ты такой, сам понимаешь. Потому что я обычно сдаю ту комнату в аренду, дополнительный доход, так что…

– Я понимаю. Одна ночь.

Она неуверенно улыбается.

– Хорошо. Но пусть они поскорее возвращаются. В смысле, воспоминания.

Она встает и берет коробку яиц, таких свежих, что на них еще остались налипшие перья.

– Глазунью? Болтунью?

– Не знаю. Решай сама.

6

Лили сидит в полицейском участке, в комнате ожидания. Она сжимает пакет с маленьким альбомом свадебных фотографий и паспорт Карла. Больше в его ящиках и коробках она ничего не нашла. Вообще ничего. Ни детских фотографий. Ни свидетельства о рождении. Никаких именных документов. Один ящик был заперт, но она просунула туда руку из-под верхнего и ничего не нащупала. «Странно», – подумала она. Но, видимо, все хранится в доме у его матери. Карл – аккуратный человек и минималист. Логично, что он не захотел захламлять свою красивую новую квартиру бесполезными и ненужными вещами.

В другой руке у нее – бумажный стаканчик кофе. Ей не следовало его покупать – у нее в кошельке тридцать восемь фунтов наличными, и нет доступа к счету в банке. За все платил Карл. Он готовил для нее отдельный счет в банке, собирался класть туда деньги каждый месяц, пока она не закончит учебу. Придется попросить маму прислать денег. Но на это уйдет определенное время. Итак, тридцать восемь фунтов. Ей не следовало покупать большой кофе. Но он ей нужен. Она вообще не спала.

С вежливой улыбкой к ней выходит крупная дама-полицейская по имени Беверли.

– Доброе утро, миссис Монроуз. Пройдемте со мной! Я подыщу комнату, где мы сможем поговорить.

Лили идет за ней по коридору в маленькую комнатку, где пахнет черствым кексом.

– Итак, – говорит сотрудница полиции, когда они обе садятся. – Судя по всему, мистер Монроуз так и не появился?

– Нет. Конечно. Иначе я бы не пришла.

– Это просто фигура речи, миссис Монроуз.

– Да, я понимаю.

Беверли улыбается странной улыбкой.

– Итак, вы хотите подать официальное заявление о пропавшем без вести.

Она щелкает ручкой и переворачивает страницу в блокноте.

– Да. Пожалуйста.

– Вчера я проверила вашего мужа по нашей системе, миссис Монроуз. Ничего. Его нет ни в одной из лондонских больниц и ни в одном из полицейских участков.

Лили кивает.

– Я все-таки обыскала квартиру, – сообщает она. – Пыталась найти что-нибудь полезное. Но, понимаете, квартира совсем новая. Мы только переехали. Думаю, возможно, он оставил все бумаги у матери.

– А вы говорили с его матерью?

– Нет. Я даже не знаю, где она живет. Ее номер был у Карла в телефоне. Он нигде не записан.

– Как ее зовут?

– Мария. Кажется, так.

– Значит, Мария Монроуз? – она ждет подтверждения Лили, прежде чем записать. – И где она живет?

– Не знаю. Где-то на западе. Место начинается на букву «С».

Беверли корчит гримасу.

– Слау? – предполагает она. – Суиндон?

– Не знаю, – пожимает плечами Лили. – Может быть.

– Хорошо. А остальная семья? Братья? Сестры?

– Есть сестра, зовут Сюзанна. Вроде бы так. Живет там же.

– Она замужем?

– Не знаю. Да. Кажется, да. По-моему, у него есть племянник.

– Значит, возможно, Сюзанна Монроуз. Возможно, нет? – Она записывает.

Лили кладет пакет себе на колени и нащупывает паспорт.

– Вот что я нашла, – говорит она, выкладывая его перед Беверли.

Беверли заглядывает в него и замечает:

– Действительный. Хорошо. Так мы хотя бы можем исключить вероятность, что он уехал.

Лили фыркает:

– Разумеется, он не мог уехать.

Она замечает, что Беверли слегка закатывает глаза и несколько раздраженно вздыхает.

– Мне придется его забрать, – сообщает она, прикоснувшись к паспорту. – Проверить по нашей системе.

– Конечно. И еще вот это, – Лили подталкивает через стол к Беверли альбом. – Эти фотографии лучше той, что у вас. На них он улыбается, и можно понять, что он за человек. И увидеть, что он был счастлив и не собирался от меня убегать.

Она наблюдает, как Беверли пролистывает альбом.

– И это было в..?

– Киеве. Да. Он хотел, чтобы я вышла замуж в родной стране, в окружении семьи и друзей. Чтобы я была счастлива и спокойна. А не напряжена в чужом месте. С чужими людьми. Он – лучший мужчина на свете. Мой друг, мой отец, мой любовник, мой муж. Все, – только сейчас Лили замечает, что прижала к сердцу кулак, а из ее глаз льются слезы. – Извините, – смущается она.

– Не извиняйтесь, – успокаивает Беверли. – Ваши чувства можно понять. Вам есть к кому обратиться? Есть ли родственники в этой стране? Кто может побыть с вами какое-то время и позаботиться о вас?

– Нет. Нет. У меня здесь никого.

– Да уж, – сочувствует Беверли, – очень жаль. Ну, может, вы попросите ненадолго приехать кого-нибудь из родных?

– Да. Может быть.

Позднее, когда она уже поднималась по лестнице в квартиру, Лили переполняет жуткая смесь возбуждения и ужаса. Может, он там, думает она, по другую сторону двери? Сидит в помятой рубашке и галстуке, готовый рассказать о своих злоключениях? Но с каждой новой ступенькой в ней растет понимание: его там нет. Она открывает дверь навстречу вакууму одиночества. Тишина пугает. Раньше она никогда не была одна. Никогда. На несколько мгновений она застывает, слегка покачиваясь, словно захваченная врасплох пустотой. Слышно, как в раковину падает капля воды, как гудит холодильник, как открывается и закрывается внизу входная дверь. А потом она подпрыгивает: звонит телефон.

Она бежит к телефону и хватает трубку:

– Да.

– Здравствуйте, это сотрудник полиции Трэвис. Это миссис Монроуз?

– Да. Да, это я.

– Я звоню, потому что… Вообще-то, это довольно странно, но мы проверили по нашей системе паспорт вашего мужа, и, откровенно говоря, миссис Монроуз, технически вашего мужа не существует.

– Простите, что?

– Его паспорт – подделка, миссис Монроуз. Карла Джона Роберта Монроуза на самом деле не существует.