Бог создал Италию по замыслу Микеланджело.
Глава 1
Тучи сгущались над проклятым городом. Человек в монашеском одеянии указывал на отяжелевшее, предгрозовое небо и повторял, что город этот проклят и обречен на погибель. Все грехи, совершенные на улицах Флоренции за сотни лет, падут на головы горожан и обратят все кругом в прах. Чумной мор отнимет их жизни, как уже бывало многие годы назад. Но у добрых людей еще остается один-единственный, последний шанс на избавление.
Проповедник поправил капюшон и молитвенно сложил ладони:
– Покайтесь! Презрите роскошь и похоть, молите Господа о спасении…
Под одобрительные возгласы толпы он сделал шаг к высившейся посреди площади груде поломанной мебели, смятых дорогих одежд, карнавальных масок, разорванных книг и картин, зажег факел и бросил в самую середину. Залились тревожным звоном колокола, по толпе прошел гул, многие опустились на колени. Пламя набирало силу под звуки причитаний и молитв, столб дыма вытянулся к самому небу. Ветер перемешивал его с дымом другого костра, разложенного у городской стены, рядом с карантинным бараком. Прикрыв лица пропитанными уксусом тряпицами, служки из монастырского госпиталя сжигали завернутые в холщевые саваны тела. Все эти люди скончались от морового поветрия, грозившего опустошить город быстрее самой жестокой вражеской армии.
Ветер подхватывал жирные хлопья пепла и уносил прочь, но ему было не под силу добраться за реку, туда, где располагались виллы состоятельных флорентийцев. Синьор ди Буонарроти, подающий надежды скульптор, распахнул створки окна, высунулся наружу. Воздух в пригороде оставался прозрачным и чистым, каким бывает только перед грозой.
– Вам хорошо видны костры, Микеле? – спросил его хозяин виллы – молодой синьор по имени Филиппе Джованни ди Франческо. В силу давнего знакомства он имел привилегию не называть своего гостя полным именем – Микеланджело. – Многие верят, что все грехи исчезают в очистительном пламени, особенно если сжечь нечто дорогостоящее. Даже артисты ходят слушать проповеди этого неистового святого отца, Савонаролы. Говорят, синьор Боттичелли настолько впечатлился, уверовал и бросил в огонь три полотна собственной кисти.
– Невелика потеря, – буркнул гость. Он невысоко ценил работы коллег, мало интересовался происходящим в городе, а окно открыл только за тем, чтобы разглядеть запущенный сад и особняк по соседству.
– Полагаете? Матушка считает, работы Алессандро недурны, и хочет заказать ему алтарь для нашей фамильной часовни. – Семейство де Розелли, из которого происходил Филиппе, было почти таким же старинным как развалины римских укреплений и почти таким же состоятельным, как лучшие банкирские дома Флоренции. Молодой человек был последним отпрыском этого почтенного рода, в силу возраста он давно перестал нуждаться в опекунах, однако вдовая родительница сохраняла большее влияние на сына.
– Филиппе, поверьте, друг мой, ваша матушка заблуждается, как и многие другие. Я открою вам главный секрет этого заблуждения. Любая живопись – пустая трата сил и средств, у красок слишком много врагов. Всякого пустяка достаточно, чтобы испортить картину: искра из камина, копоть от светильников, летняя жара, грызуны, солнечный свет, и, разумеется, сырость… – для пущей убедительности он выставил руку за окно, поймал в ладонь крупную дождевую каплю. Вода оказалась по-осеннему холодной, пришлось торопливо стряхнуть каплю на мозаичный пол. – Что угодно способно исказить цвета до неузнаваемости, заставить лак растрескаться, а грунт осыпаться, неважно написана картина на холсте или на доске. Только камень способен сохранить совершенство в веках! Древние понимали это лучше нас: имена античных гениев сохранились только потому, что были высечены ими на скульптурах. – Он оборвал фразу и снова повернулся к окну. – Я слышал, ваш сосед – человек большой учености и собрал недурную коллекцию древних редкостей. Вам приходилось ее осматривать, Филиппе?
– Осматривать? Нет, – молодой человек откинул золотые локоны и покачал головой, добавил для убедительности. – Я даже самого мессира[1] Бальтасара видел всего пару раз. Многие считают его…э… как это правильно назвать по-латыни? – в поисках подходящего слова Филиппе провел холеной ладонью по тесненным корешкам фолиантов, выставленных рядами на специальных полках. – В общем, сосед человек макамбрического склада.
Незнакомое слово заставило поморщиться экономку – синьора Симона Косма, дама желчного нрава и невообразимой худобы, из-за которой ей приходилось постоянно перешивать платья, подаренные хозяйкой. Впрочем, спина синьоры Косма всегда оставалась прямой, а подбородок надменно выпяченным вперед, она вполне могла сойти за синьору из общества, но дурная привычка шмыгать носом и деревенский выговор с головой выдавали бывшую кухонную прислугу. Опасаясь града, синьора Косма скомандовала супругу – здешнему управляющему – запереть все ставни и теперь проверяла, как выполняется его указание. Безо всяких церемоний – совершенно как мешавший стул или пюпитр для книг – она отодвинула гостя от окна, ткнула пальцем в хлопавшие на ветру оконные сворки, дождалась пока служанка запрет их как следует и выйдет, а потом объявила:
– Он колдун.
– Кто? – не уразумел синьор Буонарроти.
– Говорю, мессир Бальтасар, наш сосед, спознался с дьяволом. – Синьора Косма устало перекрестилась. – Все в округе знают! Говорят, он третьего дня поехал в чумной лазарет. Небось собирает ногти и волосы с мертвяков, а потом будет продавать как отраву. Поняли, какое дело?
– Значит, его нет дома?
– Известно, что нет.
– Точно?
– Говорю, нету – значит, нету. Только святые могут быть в двух местах одновременно, разве наш сосед из таковских? Сегодня они даже за провизией не посылали. Я специально заглянула, как увидала, что их садовая калитка открыта. Возок стоит на месте, а лошади все заперты в конюшню…
Синьор Буонарроти не дослушал женщину, развернулся и направился к выходу, скороговоркой объяснил своему гостеприимному хозяину:
– Знаете, Филиппе, я решил немного размяться. Прогуляюсь по окрестностям, предгрозовое затишье очень вдохновляет.
– Симона, прикажи подать плащ синьору Буонарроти и мне тоже!
– Вам-то зачем?
– Пройдусь вместе с нашим гостем. Вы не против, правда, Микеле?
– Вот выдумали, – экономка передернула тощими плечами. – Сейчас такой град посыплется, не приведи Господь наш Иисус! Застудитесь на радость всей родне или того хуже – вас громом убьет, только представьте, как ваша матушка будет горевать.
Губы Филиппе капризно изогнулись, а светлые брови взметнулись вверх, как арки Старого моста. Он искренне полагал, что выглядит суровым, и повторил:
– Прикажи позвать мою прислугу. Пусть подаст мне плащ! Сейчас! Немедленно!
Доподлинно неизвестно, когда мессир Бальтасар начал собирать древности, но с той забытой поры слухи и домыслы облепили его коллекцию как саван покойника. О ней рассказывали поистине удивительные вещи: были в ней невесомый фарфор из Серединного Царства; животворный рог единорога; человеческий череп, прозрачный, как стекло; корень мандрагоры, способный пищать тоненьким человеческим голоском; драконий коготь; статуэтки из слоновой кости, изображавшие всяческие непристойности; гигантский слиток зеленого золота, полученный колдовским путем. Но воображение Микеланджело тревожили вовсе не эти диковинки: при наличии денег подобное легко раздобыть у торговцев. Его не прельщало даже тайное знание из списков с трудов арабских врачевателей и гримуаров, переплетенных человеческой кожей: книжное знание мертво. Он жаждал увидеть сокровища, которые мессир Бальтасар обрел благодаря знанию античных трактатов и моде, охватившей образованных людей по всей Италии, – устраивать раскопы на месте древних руин.
Изваяния! Они таились в земле со времен греческих полисов, они тешили взоры римских цесарей, и теперь они возвратились из подземного плена. За одно прикосновение к их древнему, холодному мрамору Микеланджело готов был отдать любое сокровище, – но в его распоряжении была всего лишь скромная сумма. Он поежился под плащом и запустил руку в кожаный кошель, пересчитал серебряные монеты – оставалось только надеяться, что мессир Бальтасар держит в подручных не адских тварей, а людей достаточно добродетельных и готовых удовольствоваться такой скромной лептой за осмотр коллекции в отсутствии хозяина. Из трубы над пристройкой особняка тянулась жидкая струйка дыма, должно быть, прислуга сгрудилась у очага, дожидается мисок с горячей похлебкой. Нетерпение подгоняло синьора скульптора, он резко свернул и зашагал прямиком через сад. Больше не замечал ни пронзительного ветра, ни дождевых капель, ни высокой мокрой травы, которую сминали его подошвы, ни скользкой грязи, и быстро обогнал своих спутников – синьора де Розелли, шагавшего в компании двух доверенных слуг. Только когда за спиной раздался короткий всхлип, он остановился, оглянулся и обнаружил, что юный синьор оскользнулся и свалился в глубокую яму. Слуги, закряхтев, призывали в помощники добрую дюжину святых, попытались вытащить своего господина, хватая за одежду, но действовали так неловко, что тот снова шлепнулся в мутную жижу.
Микеланджело едва сдержал ругательства, готовые сорваться с уст, – среди множества жертв, которые он принес на алтарь искусства, дружба Филиппе де Розелли была, считай, самой обременительной. Однако же он продолжал лелеять росток добрых отношений, ибо во всей Тоскане сложно было найти юношу, способного соперничать с Филиппе совершенством черт лица или гармоничным сложением. Если бы существовал колдовской способ обратить эти чудесные лицо и тело в мрамор, он снабдил бы скульптуру крыльями, установил у палаццо Веккьо, высек на постаменте «Явление Архангела Гавриила» и с чистым сердцем удалился на покой. Приобрел бы сельскую мызу с выпасом для овец, потому что за все отпущенные Господом годы ему не создать ничего прекрасней.
Но здесь и сейчас Филиппе сохранял тело из плоти и крови, которое продолжало барахтаться в жидкой грязи.
– Осторожнее, Филиппе! – ему было прекрасно известно, какая хрупкая субстанция тело, Микеланджело невольно прикоснулся к собственной переносице, непоправимо изуродованной в случайной драке. – Берегите нос и череп!
– Что?
– Не покалечьтесь!
Скульптор без раздумий спрыгнул в яму, которая оказалась неожиданно глубокой, и подтолкнул молодого человека наверх, затем быстро выбрался сам и как раз успел подхватить под руку насквозь промокшего синьора де Розелли. Молодой человек стащил с ноги туфлю, выплеснул из нее воду, принялся с силой колотить ею ближайшего слугу:
– Что за олухи! Безмозглые твари!
Слуги потупились и попятился назад:
– Мы что, синьор?
– Мы – ничего!
– Ничего? Я, ваш господин, чуть не утоп в проклятой грязи. Это – ничего?! – щеки Филиппе залились румянцем негодования, а изящно очерченные губы задрожали. Ему пришлось прыгать на одной ноге, хватаясь за плечо синьора Буонарроти, чтобы сохранять равновесие и продолжать колотить проштрафившуюся прислугу. – Кто выкопал эту яму?
– Не. это не мы!
– Тогда кто? Отвечайте!
– Нам про это ничего не известно.
Синьор де Розелли вернул туфлю на ногу и топнул, вздыбив брызги жидкой грязи.
– Выходит некто тайком, среди ночи, выкопал здоровенную яму посреди моих собственных владений? – он совершенно по-женски всплеснул руками – синьор де Розелли ухитрился унаследовать от матушки не только манеры, но и вздорный нрав. О, злые времена наступили сейчас для Флоренции, даже в самом прекрасном теле может обосноваться мелкая, избалованная душонка. Мессир Фичино[2] преждевременно написал трактат о гармонии христианской и языческой веры и тождестве совершенства духовного и телесного. Лишь смерть несет душе совершенство, отнимая у нее телесную оболочку. Микеланджело надвинул капюшон, чтобы спрятать ироничную улыбку, и посоветовал молодому человеку, готовому загубить свое совершенное тело на холодном ветру:
– Возвращайтесь домой, Филиппе, задайте взбучку своему управляющему! Пусть дознается, кто выкопал чертову яму.
– Действительно! Пусть выяснит, кто это был. Я эту мерзкую тварь… – он поджал губы и выпятил вперед подбородок. – Засужу!
Филиппе гордо вскинул голову, повернулся и направился в сторону виллы Розелли победной поступью римского легионера.
Микеланджело не торопился догонять его, а нагнулся и внимательно оглядел траву у себя под ногами. Грязи здесь было удивительно мало, сомнительно, чтобы дождь, который стал накрапывать всего пару часов назад, смыл холм земли, который неизбежно возникает, когда копают такую глубокую яму. Возможно, из ямы извлекли объемный кусок грунта? Но кому и зачем потребовалось извлекать этот кусок тайно?
Он выпрямился, обошел вокруг ямы и обнаружил на грунте рядом с пышным кустом шиповника следы колес и мятую траву. Похоже, несколько человек тащили отсюда тяжело нагруженную тележку.
…Возок… соседский возок. – вспыли в памяти слова экономки, поэтому Микеланджело совсем не удивился, когда следы колес привели его к калитке в ограде из желтого камня. Он не стал стучать, а прошел еще немного, выбрал подходящее место и перемахнул через ограду прямо в запущенный сад, под прикрытием веток прокрался к небольшому рабочему помещению, примыкавшему к конюшне. Обычно такие устраивают для хранения износившейся конской сбруи, сломанных колесных ободьев и вышедшей из употребления домашней утвари. Такое место очень подходит, чтобы хранить «возок», – любопытство заставило его припасть к щели в рассохшихся воротах пристройки. Среди прогорклого от пыли сумрака высилось нечто, похожее на человека.
Нет, скорее это был узкий предмет, высотой в человеческий рост, прикрытый большим куском парусины. Небрежно наброшенная ткань съехала, представила его взору нечто, подобное светлому обломку скалы. Сердце скульптора колотилось с небывалой скоростью. Он уже не просто догадывался, а был уверен – под грубой тканью, слоями земли и грязи таится мраморная статуя…