Глобализация демократии
Многовекторный кризис демократии
В странах, где нет демократических институтов, демократия идеализируется. А когда демократия обретает свои институты, наступает кризис. Почему? Является ли кризис естественным состоянием демократии? Может ли вообще демократия функционировать без проблем? Прежде всего, я определю неизбежные кризисные точки демократии. В другой части внимание будет посвящено глобальным и локальным формам демократического кризиса в Сербии.
Кризисные точки демократии
Давайте представим демократический порядок с идеально функционирующими институтами. Стало бы это осуществлением мечты такой формы государственной власти и общественных отношений? При таких (воображаемых) обстоятельствах мы бы столкнулись с проблемой психологического и морального профиля личности. Существует естественная предрасположенность к восприятию демократических и недемократических позиций, ценностей, идей. Некоторые особенности личности препятствуют восприятию демократических ценностей или толерантного отношения к различным мнениям, позициям, взглядам.
Исследования психологических особенностей демократических и недемократических личностей указывают на различия не столько в эмоциональном поведении, сколько в когнитивных стилях (как отдельные личности решают познавательные задачи). Характеристикой авторитарного (недемократического) когнитивного стиля, или недемократического мышления, являются: упрямство (исключительность суждений), догматизм (закрытая система убеждений), склонность к категоричности решений «или – или», упрощение, неприятие множественности идей, парциальное, а не холистическое знание.
Демократический когнитивный стиль характеризует флексибильность мышления, реалистические обобщения, распознавание специфичности, толерантное отношение к двусмысленности, восприятие сложности явлений. Демократическая личность воспринимает плюрализм идей, уважает противоположные мнения, открыта для нововведений, культивирует дивергентное мышление. Личность с демократическими особенностями обладает ярко выраженным эго, высокой самооценкой, внутренним локус контролем, толерантным отношением к неизвестному (Ђуришиħ-Боjановиħ, 1982).
Следовательно, в психологической структуре личности имеются «естественные» склонности к демократическим или недемократическим ценностям, размышлениям, поведению. Нормативная ценность толерантности или уважение правил принятия решений сталкиваются с непредсказуемостью поведения индивидуума и когнитивного стиля.
Иные источники кризиса демократии следует искать в различном понимании самого понятия демократии, знаний, в отношении к универсальным и национальным ценностям, в соотношении норм и поведения, способов решения практических проблем, статусу СМИ, роли денег. Между тем, внимание аналитиков в процессе исследования демократий больше всего привлекает проблема использования недемократических средств под прикрытием демократии. Способ использования демократической воли народов становится ключевой точкой кризиса демократических институтов.
Все великие мыслители выделяли в качестве основной ценности демократии свободное выражение различных общественных и политических взглядов граждан на систему институтов власти и управления (Аврамовиħ, 2006). Такой порядок призван обеспечить репрезентативность народного волеизъявления. Если эта процедура нарушается, неминуемо наступает кризис. А процедура нарушается самыми разными способами. Рассмотрим несколько современных средств, которые употребляются с целью фальсификации воли народа.
Первый способ – план самой процедуры. Его можно сформировать таким образом, что он сможет обеспечить адекватное политическое представительство. Например, в среде кандидатов можно отдать предпочтение неким этническим или политическим группировкам путем предоставления им привилегий или завышения их ценности. Во время правления Социалистической партии Сербии (СПС) закон о выборах отдавал предпочтение социалистам (несоразмерное соотношение числа голосов и числа депутатов). В ходе подготовки к парламентским выборам в Республике Сербии 21 января 2007 года небольшим этническим группам, представляющим малое число избирателей, предоставлялось право выдвижения кандидатов, собравших значительно меньшее количество подписей. Проблема состояла в том, что это правило было изменено кем-то единолично в ходе избирательной кампании. Это изменение никем ранее не рассматривалось в правовом (законодательном) поле.
Второе средство вызывания кризиса демократического порядка используется, когда не принимают во внимание результаты выборов. Нечто подобное происходит под воздействием внутреннего лукавства и внешнего открытого и скрытого давления. Первое обстоятельство мы обнаруживаем осенью 1997 года, когда власть социалистов в Сербии на местных выборах аннулировала результаты, достигнутые оппозицией. Другое обстоятельство весьма сильно ощутила на себе Сербия со стороны «международного сообщества», в наибольшей мере СПС до 2000 года, и Сербская радикальная партия (СРП) в последующие годы. Запад требует соблюдения демократической процедуры в некоторых восточноевропейских странах, но не желает признавать результаты этих выборов. Вот один пример. На заседании Постоянного совета ОБСЕ в Вене один из членов совета указал на попытку руководства миссии наблюдателей Бюро по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ) отменить оценку парламентских выборов в Сербии 21.1.2007 года как свободных и честных, потому что «выраженная воля сербских избирателей не отвечала политическим ожиданиям БДИПЧ». Было высказано, что «оценка результатов выборов Бюро зачастую основывается не на Копенгагенских критериях, а на политически мотивированных симпатиях или антипатиях самого БДИПЧ» (Политика, 4 марта 2007, стр. 3).
Третье средство создания и развития кризиса демократии находится в руках демократического зарубежья (в отличие от зарубежья недемократического). Правительства и интеллектуальные круги западных государств (Европы и Северной Америки) открыто вмешиваются в демократическую жизнь отдельных стран. Это коренным образом отличается от ситуации, когда эти страны выступают за введение демократических институтов в однопартийных странах. Формы вмешательства разнообразны: выражаются благие пожелания, иной раз и указания, что именно следует сделать, приглашают выступающие против режима неправительственные организации (НПО) к себе или сами приезжают к ним в гости, организуют научные конференции для избранных участников, проявляют особенную заботу о «позитивных политиках», осуществляя тем самым открытую дискриминацию народных депутатов. Такая дискриминация политических представителей государства – верный путь к организации и поддержанию кризиса демократии.
Четвертое – военный механизм. Последние два десятилетия политической истории мира характеризуются все более широким и все более интенсивным употреблением военных средств для демократизации тех стран, которые, по оценке центров мировой демократии, следует модернизировать. Наряду с бомбардировками совершается настоящий ритуал дипломатической и политической подготовки с подключением к нему СМИ и позднейшим оправданием. Конечно, вопиющее противоречие между демократическими целями и военными средствами полностью игнорируется.
Пятым генератором кризиса демократии является столкновение ценностей внутри государства. Не играет никакой роли, имеет ли это столкновение внутренний национальный или межнациональный характер в многонациональных странах. Демократия с трудом функционирует, когда сталкиваются такие противоречивые ценности. В отсутствие минимального национального консенсуса демократия в одинаковой мере находится в руках ложных и настоящих демократов. Такая пропасть между ценностями характерна для Республики Сербии. Вот недавнее событие, которое наилучшим образом подтверждает эту посылку. Снятие с Сербии обвинения в геноциде, выдвинутого в марте 2007 года Федерацией Боснии и Герцеговины (БиХ) вызвало у сербской общественности глубокое разочарование. Биляна Ковачевич Вучо, председатель Комитета юристов за права человека, заявила, что это победа «преступной политики С. Милошевича, Ратко Младича, Воислава Коштуницы, сербских радикалов». Ненад Чанак заявил, что разочарован этим решением, а представитель «Инициативы молодых за права человека» отметил, что «шокирован», поскольку «ожидал, что Сербия будет обвинена в геноциде» (Политика, 6 марта 2007, стр. 11).
Другой пример патологического отношения к своей стране и нации мы находим в письме четырех НПО Сербии (Фонд за гуманитарные права, Инициатива молодых за права человека, Женщины в черном и Гражданские инициативы) главам правительств 27 стран ЕС, в которых они потребовали продолжить давление на Сербию, чтобы интенсифицировать сотрудничество с Гаагским трибуналом (Правда, 5 апреля 2007). Такой пример ненависти и унижения собственного государства, как и презрительное отношение к собственному народу, в какой-то мере может разрушить минимальный национальный консенсус, а тем самым и демократию. То, что должно быть предметом внутренней политики, переносится в область саморазрушения с помощью иностранных государств.
Шестой генератор кризиса демократии – власть денег, что вовсе не является тайной в современном гражданском обществе. В современном обществе, а именно, во второй половине XX века, на первый план общественной жизни вышли деньги. Современные гражданские общества, Западная Европа и Северная Америка, в центр своего существования поместили деньги, и вся жизнь общества вращается вокруг доллара и евро. Доход – доминирующая ценность. Шпенглер в книге «Закат Европы» утверждал, что «силу прессы диктуют деньги», а одно американское изречение утверждает, что «деньги – материнское молоко политики». Деньги как центральная ось жизни вытесняет идеалы справедливости, истины, красоты, или же сводит их к денежному эквиваленту. В западноевропейском обществе существует культ денег. Во время войн на территории бывшей СФРЮ была продемонстрирована сила денег. Хорошо известна деятельность рекламного агентства «Ruder Finn». С 1991 по 1993 год Хорватия заплатила ему 200000 долларов за пропаганду войны, а с 1991 по 2001 годы выделила пять миллионов долларов агентствам США за оказание влияния на общественное мнение («Купленная пропаганда», Политика, 9.3.2007).
Свою финансовую мощь, как и идеологию денег, богатые демократические государства используют для контроля за внутренней демократией. Это означает накачивание деньгами внутренних организаций, отдельных личностей и политических партий, а также поддержание тех целей, которые они считают целесообразными. Неправительственная организация «Отпор» получила огромную сумму долларов для активной работы по свержению власти С. Милошевича (Аврамов, 2006).
Вот что говорит самый ответственный человек великой державы о вливании иностранных денег в политику. «Растет денежный поток из-за границы, он используется для прямого вмешательства во внутренние дела… Сегодня используются демократические лозунги, но цель одна: добиться одностороннего преимущества и получить собственную корысть». «Путин осудил „неких“ зарубежных деятелей, которые пытаются грязными технологиями развязать в России межнациональную и межконфессиональную вражду» («Путин критикует США и НАТО» Политика, 27 апреля 2007).
Седьмое. В развале демократии СМИ отведено значительное место. Они выбирают новости. Они демонстрируют свою политическую ориентацию и по-своему трактуют главных лиц демократической игры. Когда в Новом Саде подожгли дом депутата от СРП, новость едва пробилась в СМИ. Зато когда в окно Весны Пегнич бросили камень, все белградские и новосадские СМИ писали об этом так, словно была брошена граната (Николиħ, Т. 8.3.2007, www.srs.org.rs). СМИ, выступающие якобы против разжигания ненависти, сами разжигают ее. К ним присоединяется и организация журналистов, которая должна защищать объективность и профессиональную этику а не раздувать по-своему такие происшествия.
Восьмое, проникновение насилия в демократию. Это самая большая проблема демократии. Что делать, если в рамках демократических институтов одна партия или их группа действует, используя насильственные средства во внепарламентской борьбе? Не возникает ли в таком случае вопрос о границах демократии? Насилие всегда проявляется в двух формах – вербально и физически. Вербальная форма проявляется в демократических институтах. Когда один руководитель группы кандидатов в Новом Саде открыто заявляет градоначальнику, что он «выроет гробы ее предков», а журналистке обещает «переломать руки и ноги» («Выкопаю твоего мертвого деда», Правда, 5 апреля 2007), то совершенно ясно, что речь идет о ненависти и насилии. Но этот яркий образец ненависти и насилия замолчали все «проевропейские» СМИ Сербии, к тому же не было предпринято никаких юридических санкций.
Аналогичный пример в Республике Сербии 2006 года. Небольшая, в то время не представленная в парламенте, Либерально-демократическая партия (ЛДП), посылает своих «молодых» членов нападать на участников совещаний других партий. Это случилось в Новом Саде 5 октября 2006 года, когда они ворвались на собрание членов Демократической партии (ДП), пытаясь сорвать его. В то же время они устроили незаконную демонстрацию перед Скупщиной (парламентом) Республики Сербии, протестуя против принятия Конституции страны.
Таким образом, ряд физических акций насильственного и противозаконного характера, осуществленных одной партией, является очевидным примером нарушения границ демократии. Между тем, эта маленькая партия не одинока. Ее старший брат, ДП, точнее, ее комитет Общины Врачар, 6.10.2006 года запретил презентацию книги одного из руководителей оппозиционной партии в помещениях Общины. Это обстоятельство напомнило о временах коммунистических запретов – запрет вынес не суд, а политическая партия, что, безусловно, разрушает границы демократии.
По этому случаю можно задать следующий вопрос: не подвергают ли такие практические действия сомнению само существование демократических институтов? Их, конечно, никто не отменял, но потенциально они могут быть ликвидированы в ближайшем будущем. Если кто-то применяет против оппозиции насильственные действия, то он в случае прихода к власти ограничит или ликвидирует демократические свободы. Если некто запрещает презентацию книги, то, придя к власти, он расширит практику запретов.
Наконец, вовсе не является тайной, что с помощью «международного сообщества» и применения очевидных насильственных действий 5 октября 2000 года в Сербии был осуществлен захват власти.
Кризис демократии как «нежеланное дитя» глобализма
Где проходят границы демократии? Этот давний вопрос, как мы видим, не устаревает. Мыслители никогда не снимали этот вопрос с демократической повестки дня. Иными словами, с какого момента политической жизни демократия оказывается под угрозой? Это можно рассматривать и во время фазы борьбы за демократические институты, но чаще всего это происходит в рамках осуществления демократии, то есть в рамках демократического строя.
В статье «Границы демократии» (Данас, 18.2.2006) Ральф Дарендорф рассматривает именно этот классический вопрос на примере выборов на палестинских территориях, которые завершились победой внепарламентской группировки Хамас. Что, если победители на неких выборах вовсе не намерены соблюдать правила, являющиеся частью пакета демократических процессов?
Это событие дало Дарендорфу возможность подвергнуть сомнению ключевой демократический институт – выборы. В первую очередь, утверждает он, «выборы редко решают фундаментальные проблемы», они не создают либерального строя. В качестве доказательства он ссылается на влияние эмоций и отсутствие конфликта аргументов как на факторы, мешающие выбору. Этот вывод абсолютно неверен. Если выборы не являются основным институтом демократии, то о демократии не может быть и речи. То, что этот аргумент характерен для палестинских территорий, или что роль эмоций слишком велика, не свидетельствует против демократии, а лишь говорит о конкретной политической ситуации и политической культуре. Не найти святого, который мог бы объяснить нам, когда и где начинается демократия. Речь идет о том, что при таком устройстве ее институты существуют, а как они функционируют – зависит от конкретных исторических обстоятельств.
Другой аргумент также непривычен для классической теории демократии. «Демократии не в состоянии создать условия для собственного успешного существования». Это опасное утверждение. Если это так, то она постоянно нуждается в защитнике, внешнем или внутреннем. Кто же это? Внутренний защитник демократии – законы, то есть правила игры, которые устанавливает конституционный орган. Кто их применяет? Судебные институты.
Когда речь заходит о внешних гарантах демократии, Дарендорф не оставляет никаких сомнений. Это «международное сообщество». Чтобы подтвердить это положение, он, как ни странно, приводит в пример Ирак. Там состоялись выборы в конституционное собрание, после чего прошли выборы на основании «договоренностей». С помощью международного сообщества установлено верховенство закона. Ральф Дарендорф утверждает это вопреки тому, что в Ираке ежедневно погибает как минимум десять человек в результате политики, проводимой после американской интервенции. Почему же этот теоретик не видит истинных причин кровопролитий в Ираке? Там международное сообщество или американское вторжение «международного сообщества» трагическим образом дестабилизировало государство и народ.
Третью причину неприятия выборов Дарендорф видит в культуре демократии. Дело в том, что всякая демократия нуждается во времени и в культуре дебатов. Для укрепления демократии необходимы две ненасильственные смены правительств. Это общее место в понятии демократии. Но никто не знает, в какой момент следует начинать введение демократических принципов. Что первоначально – принципы или культура демократии? Это исторический процесс, через который прошли все демократии. Но следует припомнить их европейскую историю. Никто не навязывал демократию Англии, Франции, Испании, она явилась в результате внутреннего развития. У этих стран не было гаранта в лице международного сообщества. Но они не малые государства, и потому избежали внешнего хозяина. Так почему же Дарендорф готов предложить это аморфное сообщество в качестве гаранта демократии в Сербии?
Как объяснить ошибку такого мыслителя, как Ральф Дарендорф? Очевидно, он оказался пленником идеологии глобализма, и, исходя из каких-то соображений, воспринял оппортунистический аргумент.
Итак, новый период демократии характерен возрастающей ролью «международного сообщества». Оно вступает в игру в самых разных обличиях. Каждый может наблюдать, как оно действует внутри демократических государств, и там, где насаждает демократию с помощью бомб.
Сербия на собственной шкуре ощутила активность «международного сообщества». Но именно тут возникают заблуждения. Кто дал определение термину «международное сообщество»? Как оно действует? Каждый наблюдающий за мировой политической сценой легко заметит, что от имени этого сообщества говорят политики и государственные деятели Запада и США. Их речи звучат в диапазоне от критики отдельных стран до военной интервенции и разгрома суверенных государств. Суть в том, что при этом они пользуются исключительно недемократическими средствами. Я укажу на них.
Войны. Мы живем в исторической обстановке, от способов решения которой в огромной степени зависит и будущий характер межгосударственных отношений, и сама природа демократии. Ведущие демократические страны Запада, США и Великобритания противозаконно совершают военную агрессию против суверенного государства, после чего легализуют свои действия в международных организациях, одной из которых является и ООН. Пример Сербии коренным образом отличается от других стран мира, ставших жертвами военного вмешательства демократий Запада. В ней существовали демократические институты (конституированный национальный суверенитет, правительство парламентского большинства, политические и прочие права), которые плохо функционировали. Тем не менее, страны НАТО напали на нее, вопреки всемирному и национальному правовому порядку, из-за стремления части албанского меньшинства в Косово и Метохии создать сепаратное государство. Следует признать, что подобного прецедента в новейшей истории не было.
Угрозы военного вторжения НАТО в суверенные страны, или стремление навязать им правовое устройство, помимо прочих последствий, особенно ярко разоблачает тезис о том, что демократия стоит на страже мира. Готовность структур Запада к войне имеет два аспекта. Один – безнаказанность угроз в адрес народов. В правовых государствах каждый гражданин может защититься от угроз физического насилия, обратившись в полицию или суд. Однако в новом «международном сообществе» одна страна или несколько таковых на протяжении месяцев угрожает целому народу уничтожить его, и все равнодушно взирают на это. При этом льются неудержимые похвалы в адрес силы, используя известную метафору «кнута и пряника». Эта чудовищная политика внедрена в жизнь евро-американской демократией.
Особое внимание следует уделить внешней политике США. Этот «лидер» в деле распространения демократии по всему миру любыми средствами в течение последнего полувека в корне изменил свою внешнюю политику. В 1940 году Рузвельт твердо заявил, что Америка не будет воевать за границей. А в 1999 году Клинтон говорил, что американские интересы защищаются в Косово и Метохии, а Буш в 2006 году утверждал, что «Америка защищается на улицах Багдада». Что же следует после такого внешнеполитического экспансионизма?
Развал государств в пользу национальных меньшинств. Военное отторжение Косово и Метохии (КиМ) прямо противоположно идее справедливости и международного права. В течение 78 дней бомбардировщики НАТО сбросили 21 тысячу тонн бомб на Сербию, якобы для того, чтобы защитить права человека косовско-метохийских албанцев. С одной стороны, это было ложью, а с другой – они подвергли угрозе права тех, кто бомбил, приняв участие в незаконной войне против Сербии. Каков же результат бомбардировок? Около 300000 сербов изгнано из Косово и Метохии, оставшимся же сербам права не обеспечены. С 1999 года не прекращается давление «международного сообщества» во главе с его посланцем Марти Ахтисаари, который вопреки резолюции ООН о нерушимости государственных границ и принципах международного права создал новое, второе албанское государство на территории Косово и Метохии.
Рассмотрев такую картины европейской (американской) демократии и ее стандарты, можно разглядеть дискриминационное отношение к сербам. Тут впереди всех идет «международное сообщество». Оно часто диктует сербам условия для евроатлантической интеграции или для вступления в Европейское сообщество. Эти условия растягиваются или сужаются, в зависимости от потребности момента.
Демократия должна считаться с кризисом как составной частью индивидуального и коллективного мышления, поведения, принятия решений. Вопрос конкретно-исторический: в каких формах выражается кризис, в каких условиях он возникает и каковы его последствия. Современные формы кризиса демократии в большей степени продукт внешнего вмешательства (интервенции) «международного сообщества», и в меньшей степени вызваны внутренними причинами. Углубление таких отношений неизбежно приводит к унификации мышления или к глобалистским стандартам, которые имманентно вызывают новые кризисные отношения. Вместо глобального революционного изменения истории побеждает непрерывная историческая преемственность.
Три проблемы глобальной демократии
Понятие глобальной демократизации подразумевает: 1) распространение западноевропейской модели демократии (ЕС) на другие регионы европейского пространства; 2) этот процесс развивается под конкретным сильным политическим влиянием американцев. С теоретической точки зрения, обозначенные политические процессы относятся к диффузионным политико-социологическим понятиям.
В политических дебатах современного мира после 1989 года преобладает слово «демократия». Теоретики и политические элиты призывают «международное сообщество» к одному: мир должен быть демократическим, поскольку политической альтернативы демократии не существует. С теоретической и практической точки зрения глобальный вопрос звучит так: является ли демократия окончательно принятой формой власти, не имеющей альтернативы? Всеобщее увлечение демократией не должно загнать в тупик критическую мысль – на повестку дня дискуссии о демократии следует вынести аргументированные вопросы глобального демократического наступления, а также его внутренние структурные противоречия.
Теоретический перенос внимания на вопросы государственного и межгосударственного внедрения демократических установок вызывает к жизни следующий тезис: пространство идей, ценностей и знаний о демократии перенасыщено, наступило время их осуществления. Наблюдается ускоренный отказ от классической связи демократии с конституциями государств, внимание переключается в область международных правил демократической жизни граждан. Речь идет об универсализации демократии. Однако изучим природу противоречий, возникающих на этом пути.
«Демократический Левиафан»
Создатели Проекта глобальной демократии делают вид, что все внутригосударственные демократические проблемы решены. Между тем, современные теоретики демократии указывают на возможность новых форм антидемократического правления в демократических странах: осуществление национального гомогенного проекта, верховенство денег, «демократический Левиафан» (Kin, 1995).
Современная мифологизация демократии предусматривает длительную традицию критических суждений об этой форме власти. Платон утверждал, что излишек равноправия и свобод приводит демократию к тирании и анархии, Аристотель открыл роль демагогии в демократии, Токвиль – тиранию большинства, а Кин современную угрозу демократии обнаружил в медийном либерализме.
Современные теоретики (Dal, 1994; Bobio, 1990; Kin, 1995) критически исследуют корни демократических институтов. По их мнению, гражданские демократии сталкиваются с кризисом легитимности, а Джон Кин делает четкий вывод: «Сегодня в сердце всех демократических режимов таится зародыш деспотии» (Kin, 1995:74). К такому выводу он пришел в результате блистательного анализа многочисленных форм вмешательства государства в сферу общественного мнения. Так, государство обладает исключительными полномочиями (цензура), оно вооружено секретностью (армия и полиция), ложью, государственной информацией, корпоративизмом. Возрастание политической власти, не несущей ответственности перед гражданами и не подчиняющейся требованиям справедливости, Кин называет «демократическим Левиафаном». В недрах нового Левиафана кроется «невидимая сила» (Боббио), или «власть под крыльями ночи» (Кин).
Современную критику демократии могут воспринимать как стремление исправить демократические институты. Между тем, иная интерпретация внутренней слабости демократии исходит из того предположения, что зарождается новая форма превосходства в отношениях между странами, которая по форме и риторике будет демократической, а на деле антидемократической. В соответствии с этой точкой зрения, демократия не должна лишать своих внутренних противников демократических ценностей, даже если они обосновались в центре демократической власти. Ростки деспотии в демократических системах кроются в природе некоторых основных социальных и политических институтов: в демократическом обществе существуют недемократически структурированные институты – церковь, армия, полиция, суд. Между тем, существуют и демократические институты с огромным потенциалом недемократического устройства – политические партии, руководитель государства, СМИ. Гражданская демократия не в состоянии создать формулу для ослабления напряженности в отношениях между формами контроля и автономии этих институтов. Она развивает свободу воли индивидуумов, а также общественных механизмов, которые не позволяют индивидууму пользоваться свободой воли.
Критический взгляд на внутренние противоречия демократии в государстве призван обуздать политическую эйфорию. Логически и политически нет условий для мифологизации демократии в глобальном плане, поскольку она не справилась с собственными внутренними противоречиями.
Здесь нет предмета для дискуссии об искусственном превосходстве демократического строя над недемократическим. Речь идет о том, что институционализация демократии длится два века, и что она сформировалась в одной части мира (Западная Европа и США). Попытка организовать остальной мир в соответствии с этой моделью является прямым отрицанием живого развития любой культуры – ее опыта и ее мудрости, а новая политическая конструкция мира является по существу радикализацией «демократического Левиафана» в международных отношениях.
В экспорт евро-американского продукта с помощью ООН вбрасывается идеология прав человека. Если дипломатия демократии является глобальной стратегией, то идеология прав человека со своими размытыми значениями годится для всяческого употребления.
Права существуют, чтобы ими кто-нибудь пользовался. Идеология прав человека в сиюминутных интересах относится к индивидууму, к обществу, экономике, к политическим потребностям, культуре. Политический лейтмотив прав человека предусматривает те обязательства, которые структурирует любое организованное сообщество и без которых оно не может существовать.
Вся чрезмерность и произвольность употребления прав человека не является аргументом, отрицающим ценность прав человека и гражданина, однако это вносит неразбериху, которую создает глобально преобладающее истолкование прав человека и гражданина. Как и в случае с демократией, здесь следует спросить: кто определяет содержание прав человека?
Возвращение к Токвилю: кто является субъектом демократической глобализации?
Демократия предполагает определенную систему политических институтов и ценностей, но также интересы определенного человека. В свои фундаментальные принципы она включает и особое понимание человека, его потребностей и целей, а также ментальные особенности национальных обществ. Для понимания антропологической сущности демократии достаточно припомнить мысли Токвиля об этом. Без психологических, моральных и социальных особенностей личности был бы невозможен мощный экономический и общественный прогресс США. 150 лет тому назад Токвиль отметил, что в Америке преобладает «всеобщее движение» и «лихорадочное беспокойство», и в основе такой динамики общества лежит определенный взгляд на антропологию.
Какой была (и осталась) психосоциальная структура человека американской демократии?
Основная характерная черта американского человека, которую Токвиль неоднократно подчеркивает в своей книге – стремление к материальному благосостоянию. Ориентация на материальное обогащение в стране – всеобщее явление. «Все здешнее общество охвачено стремлением удовлетворить даже самые ничтожные потребности и обеспечить максимальные удобства в жизни» (Tokvil, 1991:489). Такая ценность формирует особую жажду богатства, а также силы и славы. «Любовь к богатству лежит в основе всех поступков американцев, что придает всем их страстям некое семейное сходство, а их созерцание быстро утомляет» (Tokvil, 1991:560). Ценностная ориентация на личное обогащение корреспондируется с эмоциональными и моральными чертами личности. По мнению Токвиля, американец – человек «горячих желаний, предприимчив, отважен, и в первую голову – новатор» (Tokvil, 1991:343).
Нет сомнения в том, что только такие особенности личности и согласованные с ними институты могли осуществить такое материальное и технологическое развитие Америки, которого не смогла добиться ни одна другая нынешняя цивилизация. Если индивидуум обуян страстью к обогащению, тогда к этому должен стремиться и его народ. Все штаты в стране, констатировал Токвиль, вдохновляются одними и теми же ценностями – производство, торговля, обогащение. Именно эту особенность (ненасытность) человека как родо-племенного существа демократия сделала моделью социализации. В истории всегда существовали личности и группы, разделяющие подобные ценности, но только демократический строй сделал ориентацию на обогащение универсальной.
Личные достижения – основной критерий толкования демократии в Америке. Молодой американец «уважает только то, что отдельная личность может достичь только в результате своих личных усилий» (Вебер, 1964).
Наша тема не требует обзора других импликаций американской антропологии, таких, как, например, отношение к другим народам. 180 лет тому назад Токвиль установил, что такой человек и такая страна неумолимо придет к дальнейшему распространению американской демократии на другие страны и континенты. Появилась новая «индустриальная аристократия», которая никогда ранее не существовала, и на это явление все друзья демократии «должны постоянно обращать озабоченный взгляд» (Tokvil, 1991:507). Причем озабоченность должна быть политического свойства. На фундаменте такой ценностной ориентации вырастает новая форма деспотизма, которая отличается от старых тираний специфической подчиненностью и попечительством. Она всеохватывающая, но мягкая, и «уничтожает человека, не мучая его» (Tokvil, 1991:634). Общественную основу нового деспотизма Токвиль нашел в неудержимом эгоизме индивидуальной алчности. Каждый занят своими потребностями и организацией другого человека и общественной группы. Американцы стремятся «овладеть морями, как римляне стремились завоевать мир» (Tokvil, 1991:345). Повторят ли они судьбу Рима?
Рассуждая на темы глобализации демократии и проблем, возникающих на ее пути, невозможно обойти размышления Токвиля. Он предугадал тенденцию, а конец XX века только обогатил его предвидение. США – субъект глобализации демократии, а проблемы, возникающие у других национальных демократий, отражаются в том, что те не выстроили в своей истории подобную антропологическую основу, которая помогает развиваться американскому обществу. В европейском обществе, к примеру, в германской культуре, особенности личности комплексно отличаются от славянской (Vest, 1995). Вне европейского культурного пространства антропологическое разнообразие еще более пестрое.
Ускоренное распространение американского типа человека как субъекта демократических институций вступает в противоречие со многими национальными объединениями и странами. Противоречия можно избежать, если каким-то чудом внезапно изменятся некоторые особенности личности, которые веками накапливались благодаря ценностям, понятиям, верованиям (Шпенглер, 1989). Это должно превратить человека молящегося, или человека трагического, в человека, стремящегося к богатству. Проблема в том, что человек, молящийся Богу, должен в этом случае подчиниться человеку, стремящемуся к богатству.
Моральность демократического экспансионизма
Форсирование глобальной демократизации идейно и политически напоминает о полемике по поводу французской революции между Эдмундом Верком и Томасом Пейном. Аргумент Верка в защиту старого порядка основывался на традиции и авторитетности примеров, он выступал против метафизических абстракций и восторгов. Пейн обнаружил универсальные ценности революции в естественных правах человека (Pejn, 1987, Tadić, 1972).
Сегодня подобная аргументация структурно обновляется в связи с глобализацией демократических прав и свобод человека: универсализму противопоставляется традиция и авторитет национальных примеров.
Новая глобальная демократия и права человека встраиваются в региональные политические документы. Первой такой ход сделала Европа. В Хартии ОБСЕ, принятой в 1990 году на саммите в Париже, раздел о демократии сформулировали следующим образом: «Мы обязуемся строить, консолидировать и укреплять демократию как единственную систему правления в наших странах. В этом начинании мы будем руководствоваться следующим:
Права человека и основные свободы с рождения принадлежат всем людям, они неотъемлемы и гарантируются законом. Их защита и содействие им – первейшая обязанность правительства. Их уважение – существенная гарантия против обладающего чрезмерной властью государства. Их соблюдение и полное осуществление – основа свободы, справедливости и мира.
Демократическое правление основывается на воле народа, выражаемой регулярно в ходе свободных и справедливых выборов. В основе демократии лежит уважение человеческой личности и верховенства закона. Демократия является наилучшей гарантией свободы выражения своего мнения, терпимости по отношению ко всем группам в обществе и равенства возможностей для каждого человека.
Демократия, имеющая представительный и плюралистический характер, влечет за собой подотчетность избирателям, обязательство государственных властей соблюдать законы и беспристрастное отправление правосудия. Никто не должен стоять над законом». Аналогичные идеи появляются во всех документах, касающихся демократии (Темельи и модерне демократиjе, 1989).
Такие и подобные им декларации подчеркивают ценности демократического общества и государства. Проблемы появляются, когда мы связываем эти декларации с традициями и политической культурой отдельных государств. Одна проблема – понимание демократии как единой системы власти в европейских странах, как об этом говорится в Хартии ОБСЕ, другая – касается конкретных последствий, вызванных универсальностью деклараций. Другими словами, до какой степени законодательное формирование демократических институтов мирится с влиянием национальной политической культуры и традиций?
В головокружительном стремлении кодифицировать демократическую политическую жизнь на планете игнорируется проблема коллективной жертвы. Создание наднационального государства, или системы ЕС, которая неуклонно стремится ко все большей власти брюссельской бюрократии, неизбежно создает проблемы для независимости, национальной свободы, автономии и достоинства отдельных стран. Глобальная демократия открыто подвергает ревизии понятия национальной свободы и независимости, изменяя значение этих категорий, которые веками существовали в сознании людей и в теоретических работах. Но никакая глобальная демократия не может скрыть или запретить борьбу одних национально-государственных интересов с другими.
Посмотрим, как обстоят дела с правами человека и свободами. На первый взгляд, тут все понятно. Между тем, эти права и свободы в некоторых демократических странах толкуются не одинаково. В реальной политической жизни государств индивидуальные права формируются на основе коллективного национального восприятия и автономно определенных интересов народов и граждан. Следует ли из этого, что одна демократическая страна может обвинить другую в недостаточной демократии, если она решила эти вопросы не так, как говорилось выше?
Например, сексуальная свобода. В некоторых демократических странах она распространена вплоть до права заключения однополых браков. В других демократических странах такие браки не разрешаются. Глобализация демократии приведет к тому, что государства, признающие гомосексуальные браки (например, США), осудят страны, которые законодательно не признают подобные связи, и признают их недемократическими. Можно ли согласиться с таким выводом?
Есть и другие примеры: контроль за эмиграцией, контроль за рождаемостью, контроль за родителями… Каждая форма государственного контроля ставит под удар права человека и демократию, в связи с чем можно прийти к мнению, что глобальная демократия служит интересам отдельных лиц, а не государству.
Интересно посмотреть на демократизацию исламских стран, или тех стран, где сильно влияние ислама. Станет ли шариат международной демократической нормой, или же останется автономным политическим правом исламских государств?
Такие или похожие политические явления могут стать предметом различной оценки и разного толкования различными политиками и теоретиками. Конкретные исторические решения проблем прав человека и свобод – настоящий тест для проверки пригодности демократических деклараций к жизни. Принятие абстрактных демократических норм и ценностей не означает унификации демократической практики. Опыт показывает, что проблема состоит в том, что существующие на практике демократические различия могут употребляться для распространения влияния и интересов неких государств, а в случае конфликта они превращаются в инструмент решения споров между демократическими и недемократическими странами. (В США существует закон двухсотлетней давности, который позволяет иностранным гражданам обвинять иностранных деятелей и других граждан в нарушениях прав их народов). Исследователи демократии не могли представить, что демократия может стать не только инструментом политического разума, но и причиной разжигания политических страстей. «Национальное самоутверждение и агрессивность могут буйствовать и на демократической почве» (Manhajm, 1980:183). И в демократических странах трудятся не только ответственные деятели, но и обманщики, аморальные люди.
Проект глобализации демократии подразумевает не только распространение сверхмощных политических идей, но и использование самых различных средств для оказания давления.
Во время развала СФРЮ, вплоть до 2000 года, было наглядно продемонстрировано инструментальное применение демократии. Все внешнеполитические требования демократизации Сербии имели одну, скрытую или явную, цель – смену власти, сделать страну вассалом ЕС и Америки. В этой борьбе за демократизацию Сербии была опробована идея силы как повивальной бабки демократии. Однако трагедия Сербии и сербского народа показала, что существуют скрытые противоречия внутри глобальной демократии, особенно на полях внутриполитической жизни Республики Сербии.
И тут можно подчеркнуть три парадигмы политического вызова. Проблема результатов выборов сознательно распространяется на другие вопросы, и это приводит к тому, что в структуру требований закладываются и какие-то иные интересы. Одно политическое течение в системе демократических государств угрожает санкциями, другое втягивает ООН, третье персонально указывает на противников демократизации, четвертые клеймят устаревшие идеи, и так далее. Роли распределены вплоть до момента, когда звучит команда: «Бомбить!»
Оспаривание легитимности демократического вмешательства оттирается на теорию политической автономии.
Выборы в каждой демократической стране регулируются законами, которые могут быть хорошими и не очень. Можно согласиться с оценкой плохого избирательного закона, но из этого не следует, что его необходимо срочно пересмотреть. Таким же образом обстоят дела и с диалогом власти и оппозиции. В Республике Сербии существуют власть и оппозиция, и какими будут их взаимоотношения – дело их автономных желаний и политического поведения. Если же речь идет о политических идеях в Сербии, возникает неудержимое желание определить, какие идеи могут быть позволены, а какие недопустимы в международном содружестве. Наконец, в прошлом организации (ЕС, НАТО) угрожали и предъявляли требования к политическим деятелям и правительству Сербии, хотя она не состояла в них.
Демократия как инструмент согласования международных интересов все в большей мере подавляет традиционное понимание демократии как средства реализации свободы и независимости человека и народа отдельного государства. В этом новом предназначении демократия находится перед огромным искушением стать главенствующей идеей толерантных отношений между людьми и народами, и она используется для навязывания прагматических интересов развитой части мира, и таким образом превращается в выжатый лимон. «Попытаться заставить людей воспринять то, что считается хорошим и славным, но не нравится этим людям – ясный признак антидемократических убеждений» (Шумпетер, 1981:301). В данном случае теоретически оправдана аналогия с автономной и гетерономной личностями. Навязывание демократии извне напоминает действия гетерономной личности.
Кроме внешнего международного давления, при внутренней демократизации политического строя следует учитывать и внутриполитические требования, предъявленные демократической интервенцией. Политические требования, разумеется, могут исходить от индивидуумов, от неправительственных организаций или оппозиционных политических партий. Этот факт вносит политическую путаницу в понятие демократии, если речь идет не об однопартийных государствах.
Призывы к иностранным государствам с целью демократизации внутреннего устройства входят в противоречие с фундаментальными ценностями цивилизации. Найдется ли в таких призывах место для свободы и национальной независимости? Если своя свобода передается в чужие руки, то нельзя рассчитывать на ответственность. Это самое уязвимое место тезиса, призывающего к импорту демократии. Тот, кто неспособен самостоятельно избрать демократические ценности и институты, не может быть свободным, и тем более самостоятельным в политическом мышлении и поведении, получая такой политический подарок.
Глобализация демократии и национальная политическая культура
Распространение демократии под угрозой военных союзов и международных санкций разрушает выстроенные историей значения и институты национальной политической культуры. Форсированная глобализация демократии внедряет стратегию ликвидации мирового политического релятивизма, а это по существу является демонстрацией превосходства высших политических культур над низшими. Демократический колониализм воленс-ноленс пренебрегает имманентными целями политического релятивизма. Вместо познания политических культур, понимания различного политического опыта и значений и обогащения политических знаний, на скорую руку навязывается конструкция политической системы, имеющая чуждое происхождение и иное место в долгой истории западноевропейской цивилизации.
Универсализация политической модели, пусть даже это модель демократической политической культуры, непременно столкнется с вопросом политической идентичности любого народа. Каждое национальное сообщество на протяжении веков выстроило собственное понимание власти, авторитета, интересов, отношения к чужаку, и в первую очередь свое понимание достоинства, морали, свободы, справедливости. Отдельно взятое понятие демократии неприменимо в культурах с ярко выраженными коллективистскими обычаями, или в культурах, где материальные ценности не являются первостепенными. Показателем национальной политической культуры может быть и степень вмешательства неполитической деятельности в политику, или фамильярные отношения с административными формами.
Стратегия глобализации демократии не учитывает возможность конфликтов с политической идентичностью отдельных народов, концентрируя тем самым свое внимание на политических личностях отдельных государств, что вызывается прагматическими интересами. Другое недоразумение связано с проблемой соотношения экономических, военных и политических интересов развитых стран с действительной заинтересованностью в демократических ценностях. Стала ли демократия всего лишь инструментальной ценностью? В иных культурах национальная гордость может стать более сильной мотивацией, нежели экономика.
Неуверенность – структурная особенность истории общества и человека. Нынешний отклик на эту общую судьбу – демократия. Дух современности ошибочно воспринимает свою роль, поскольку возможности мира развиваются только в одном направлении. Демократия может уцелеть только в том случае, если индивидуум пройдет сквозь призму ценности собственной личности и войдет в контакт с культурными особенностями сообщества, к которому он принадлежит. Вот что Милль и другие мыслители политического либерализма определили отправной точкой к освоению власти в обществе: «Ни индивидуум, ни большое число людей не имеют права предписывать другому человеческому существу в зрелых годах, что он должен делать со своей жизнью, если это касается его личной пользы» (Мил, 1988). Это действительно и для межгосударственных отношений. Этот принцип должен звучать так: ни одно государство или группа государств не имеют права предписывать другому государству, как ему поступать с собственной жизнью, если это касается его благосостояния. Право вмешиваться возникает только в том случае, если государство угрожает безопасности другого государства.
Этот принцип глобальная демократия не признает. Возможно, это станет почти неразрешимым внутренним противоречием и перманентным внешнеполитическим искушением.