Подкидыш истории
Н. Брешко-Брешковский
«Человеческий разум, предоставленный самому себе, не заслуживает доверия»
Между тем, казалось, безвестная ныне даже для большинства взрослого люда фигура также вызвала у десятиклассников интерес. И в назначенный срок наш литературный водитель опять получил от воспитанника забористый текст, в котором угадывалась уже знакомая опытная рука. Итак, игра в развенчанье прежних кумиров продолжалась с необычным азартом, причем даже эпиграф у образованного человека вызывал раздраженье. Попади эти строки на глаза каким-нибудь доморощенным борцам за права человека – и скандала в школе не миновать.
Примечательно, что в новом сочинении снова использовался прежний издевательский трюк и смертельная дрожь могла пробрать человека, который уже достаточно знал как окончилась жизнь многих видных членов творческих союзов и лауреатов всевозможных наград. В самом деле, это сегодня они еще при должностях, званиях, наградах и даже государственных дачах, это пока эти деятели мелькают на тусовках, форумах, презентациях и на ЦТ – а завтра, может, будут забыты или хуже того – голышом у всех на виду, прикрывая срамное место ладошкой, и только несколько строк петитом в газете: мол, обманул, присвоил, оклеветал…
Вот только днями вовсю трепали в прессе одного видного шелкопера, который из профессуры ВПШ и руководства ИМЛИ в смутное время переметнулся в демократический стан, потом стал либералом, а теперь, почуяв паленое, подвизается у патриотов. Кстати, выставили на божий свет его загранпаспорт – на ксиве нет от печатей свободного места: Вашингтон, Лондон, Париж, Тель-Авив, куда он мыкался за гонорарами и для инструктажа. Завидно плодовитая личность: вхож в любой кабинет, не вылезает от Киселева и Соловьева, накропал кучу книжек, где в каждой он спаситель отечества, первый мыслитель и главный герой…
Припомнив все это, Николай Николевич пробежал по первым строкам сочинения и решил не перечить. Странное дело: недели не прошло как узнал он горькую правду о Горьком-Пешкове, а уже обещают показать на Первом канале какую-то скандальную ленту о нем. Неужели, и правда, опять началось? Так чего тогда совать голову в петлю!.. В конце концов, эпиграф об ущербности разума безо всяких ограничений, похоже, правдив…
«Итак, в зал нашего исторического суда приглашается гражданин Николай Николаевич Брешко-Брешковский – популярнейший литератор начала горемычного двадцатого века. На нем сегодня странный наряд: он в цивильной эмигрантской одежде, но на штиблетах настоящие шпоры. Кого, собственно, он теперь из себя представляет? То ли убежденный монархист, «белый воин», настоящий казак, то ли разочаровавшийся «либерал – губитель России»? Снимем с него камуфляж, откроем обильное Дело, чтобы увидеть его подлинное лицо.
Перед нами человек со странной фамилией Брешко-Брешковский! Вы знаете, отчего просвещенные люди подбирали себе подобные клички? Ведь на славянских наречиях это имя означает только одно: болтун в квадрате или завравшийся враль, как Воровский означает, не что иное, как вор… Но пахан всех советских дипломатов Воровский, в конце концов, нарвался на пулю русского юноши-патриота… А Брешко-Брешковский из России вовремя скрылся, и сам «за бугром» стал косить под патриота. Может, одумался, поумнел, а, может, сменил свой окрас, чтобы тоже не подстрелили.
Подсудимый, встаньте и назовите свое настоящее имя! Молчите? Тогда мы назовем его для остальных. Ваш отец нам неизвестен как, возможно, он неизвестен и вам, и даже вашей матери – Екатерине Брешко-Брешковской, которую не без основания величают «бабушкой Первой русской революции». А теперь откроем публике настоящее имя этой девицы – Вериго, уроженки Саратова – волжской провинции, вскормившей на подходе XX века массу примечательных негодяев, дела которых в погроме русской державы еще предстоит изучить…
Вериго в молодости вела слишком бурную жизнь и потому не стала волочить за собою вериги: своего малолетнего сына она оставила на волю родни и случайных людей. Принятый псевдоним и тайное посвящение в орден обязывал ее быть снисходительней к устоявшимся обывательским стереотипам и пережиткам, типа семьи. А сын успешно впитал материнские гены, развил задатки и крепко ухватился за жизнь. Унаследованный от матери псевдоним пришелся ему по душе: в начале века многие безнаказанно прятались за псевдонимы, клички и новые имена. Пример был заразителен: Ленин и Троцкий, Бедный, Черный и Белый, а также советский классик Гайдар, дети которого тоже гордились его псевдонимом как впрочем, и целый выводок цепких, хитроумных и прожорливых гайдарят…
Вскоре Николай Брешко-Брешковский становится преуспевающим журналистом, популярным публицистом, открывающим ночные столичные тайны, знатоком цирковых и спортивных арен. Романы о людях искусства – «Записки проходимца», «Прекрасный мужчина» и другие – чередуются у него с книгами о спортивной карьере бoрцов – «Чемпион мира», «Гладиаторы наши дней», «Чухонский бог». Кстати, даже взыскательный Блок считал возможным «читать с увлечением… пошлейшие романы Б.-Б.». Правда, не все воспринимают его творчество снисходительно: например, В. Короленко писал, что у персонажей Б.-Б. «нет ни характеров, ни физиономий, а есть только мускулатура, зычный голос и большее или меньшее умение «брать на передний пояс» и «строить мосты».
Новым увлечением плодовитого автора стало создание серии повестей о скандальной изнанке светской жизни: «Записки натурщицы», «В потемках жизни», в которых А. Куприн, в целом ровно принимающий автора, отмечает «холодно риторичную, искусственно взвинченную, вымученную» порнографию. На что Брешковский тогда отвечал: «Я пишу для невзыскательного городского читателя. А он не руководствуется мнениями строгой, серьезной критики». Затем беллетрист начинает разрабатывать богатую жилу «шпионского» жанра: появляются «Шпионы и герои», «Гадины тыла», «В сетях предательства», «Танцовщица Лилиас», «Дочь Иностранного легиона».
Но настоящая слава приходит к нему после издания скандального романа «Позор династии», в котором весь романовский род был выставлен алкоголиками, вырожденцами и педерастами… На унавоженной российскими либералами и демократами почве фигура автора вырастала в размерах: в результате, перед революцией Брешко-Брешковский – самый тиражируемый литератор в стране. И как представляется, даже самой революцией русский народ, помимо матери-«бабушки», во многом обязан ему…
Еще до того как страна поделилась на красных и белых, кадровые офицеры, начитавшись брешко-брешковских, нарушали присягу, оставляли полки, пропивали амуницию и провиант, а интенданты и мародеры подрывали военную силу на фронтах и в тылах. Интеллигенты – врачи, учителя, инженеры, как в прежних революционных (1905—1907) годах, снова отказывались от исполнения прямого служебного долга, ослабляя тем самым государственный организм. Российская молодежь – барышни и юнцы – при поддержке либеральной «гнилой» профессуры выступали против самых разумных государственных действий, важных решений и спасительных мер.
В известной степени книгами Николая Брешко-Брешковского выстлан путь в Россию большевиков из-за бугра. Прозрение литератора наступило с большим опозданием, когда сподвижники Ленина-Троцкого уже набрали огромную силу, способную удушить остальных. Но наш удачливый душевед опять на коне: теперь он пишет о «дикой дивизии», которая бьется с большевиками. И уже в эмиграции писатель выдает «на-гора» новый «белогвардейский» роман «На белом коне», в конце которого как пророк патетически восклицает: «Этот русский царь въедет в Москву на белом коне»…
Увы, предсказание его подвело, и получается Брешко-Брешковский опять набрехал: в Кремль на белом коне въехали Ленин и Троцкий, прихватив с собой кучу своих соплеменников-большевиков. Но нашему литератору все нипочем, и за ним в эмиграции не уследить: жизнь подбрасывает ему кучу сюжетов, и он боится их пропустить. Некоторое представление о круге его интересов дают названия книг: «Ночи Варшавы», «Принц и танцовщица», «Ремесло сатаны», «Когда рушатся троны»… Приключенческо-авантюрные романы Н. Н. Брешко-Брешковского в среде русской эмиграции ценятся не меньше, чем раньше в России. Его называют «русским Дюма», сравнивают с Ж. Сименоном. Наш удачливый прозаик принадлежал к категории тех счастливых людей, с которых все как с гуся вода: рухнуло российское государство – значит, быть по сему… Тютчевские слова «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» словно написаны для Брешко-Брешковского, если не слишком вникать в их философский контекст.
Всего в эмиграции он опубликовал свыше тридцати романов. Однако критики по-прежнему отмечают всеядность писателя, стремление потрафить низким вкусам толпы, отсутствие всяческих принципов. Но, в конце концов, что стоили убеждения, принципы и приличия в те роковые для русских года – разве только подручные средства, чтобы составить новый сюжет!? Наш литературный вития вполне мог поспорить с Плутархом, который как-то, видимо, сдуру сказал: «Ни одно слово не принесло столько пользы, сколько множество несказанных». Не в пример незадачливым софистам из Греции каждое слово писателя, отливалось в ценный металл…
После замысловатых кульбитов Брешко-Брешковского, славно пожившего и, в конце концов, почившего в хорошем возрасте за границей, следует с особым вниманием присмотреться к породе людей, обладающих собачьим чутьем в литературе. Клоны Б. Б. плодятся со страшной силой, они подобно своему прародителю ради красного словца не пощадят ни отечество, ни мать, ни отца… А уж если толком не знают ни того, ни другого, как в случае с Брешко-Брешковским, если родовая память отсутствует напрочь, то они представляют для русского народа большую опасность. То есть, «враги народа» и есть…
Как добровольный прокурор прошу определить подсудимому крайнюю меру – по совокупности всех его общественно-опасных деяний. Как адвокат предлагаю принять в расчет его дурную генетику, тяжелое детство и литературную вахту в «белых рядах», а потому не брать на душу грех: пусть Брешко-Брешковский займет свое место на нарах. Но как судья, сознающий значение профилактики преступлений, выношу приговор: всю брехню Брешко-Брешковского к… матери сжечь!..»
Правдивое слово может не произвести особого впечатления, но может заставить отступиться от неправедных дел или переделывать человека, перелицовывать душу, даже если это тронутое тленом, гнилое нутро: все зависит от того, кто этому слову внимает. Николай Николаевич, как подавляющее большинство, не слишком праведный человек, но, перечитав последний и следом все предыдущие тексты, решил, что сделает доброе дело, если продолжит затянувшийся диспут на свой страх и риск.
Между тем далее по алфавиту было сразу несколько кандидатов. Поскольку Горького-Пешкова уже освободили от белых одежд, а Гоголя уважили и трогать не стали, то остановились на Герцене, которого щадить не хотели как он когда-то тоже никого не щадил… Самое любопытное было в том, что за Герцена ухватилась девица, слывшая в классе самой начитанной. Хотя Николай Николаевич иллюзий никаких не питал: догадывался, что в интернете наверняка ждет заготовка.