Глава 3
Лучи раннего утреннего солнца простирались все дальше и дальше на запад, постепенно заполняли пустыню, пока не уткнулись в горный барьер, рассыпавшись в искры, позолотившие острые вершины. Небо стало приобретать темно-синюю окраску, характерную для пустыни Южной Калифорнии.
Делла Стрит, одетая для верховой езды: в рыжевато-коричневые брюки, ковбойские сапоги и ярко-зеленую блузу, замедлила шаги перед номером Перри Мейсона и осторожно постучала в дверь.
– Вы встали? – тихо спросила она.
Послышался звук отодвигающегося стула, потом быстрые шаги.
Дверь открылась.
– Великий боже! – воскликнула она. – Да вы, кажется, и не ложились?
Мейсон провел рукой по лбу, потом показал на кипу машинописных листов на столе.
– Этот проклятый процесс об убийстве, – сказал он, – меня страшно заинтересовал. Входи же.
Делла Стрит посмотрела на наручные часы и взмолилась:
– Забудьте о нем. Наденьте костюм для верховой езды. Я заказала для нас пару лошадей, на всякий случай.
Мейсон колебался.
– В деле есть подробности, которые мне…
Делла Стрит решительно прошла мимо него, раздвинула шторы и распахнула окно.
– Выключите-ка свет, – потребовала она, – и посмотрите!
Мейсон щелкнул выключателем. Ослепительный солнечный свет ворвался в комнату столь властно, что давно горевший в ней электрический свет показался жидким, не идущим ни в какое сравнение с той благодатью, которую дарило солнце.
– Поехали! – настаивала Делла. – Прокатимся легким галопом, потом – холодный душ и завтрак.
Мейсон уставился в ясное синее небо, с удовольствием вдыхая прохладный свежий воздух, вторгшийся в душное помещение.
– Что вас удерживает? – настаивала она уже менее решительно. – Дело?
Мейсон снова посмотрел на кипу машинописных листов и газетных вырезок, пожелтевших от времени. Адвокат удрученно кивнул.
– Что-то в нем не так?
– Почти все.
– Был ли он виновен?
– Может быть.
– Ну тогда в чем же дело?
– В том, как дело разбиралось. Он мог быть виновен, а мог и не быть. Его адвокат, однако, обставил все таким образом, что единственно возможный вердикт, который должны были вынести присяжные, – это преднамеренное убийство. И в деле, как оно представлено в стенограмме, нет никакой зацепки, ничего такого, что я мог бы продемонстрировать Джону Визерспуну со словами: «Это убийство, и оно убедительно доказано в этих бумагах» или «Это убедительно доказывает, что тот человек невиновен!» Жюри признало его виновным на основании улик. Визерспун, вне всякого сомнения, посчитает так же и из-за этого, не задумываясь, разобьет счастье двух молодых людей, а человек, возможно, был невиновен!
Делла Стрит сочувственно молчала. Мейсон продолжал смотреть на очертания суровых горных вершин, затем повернулся к ней и с улыбкой сказал:
– Сейчас, только побреюсь.
– Бросьте, это совсем необязательно. Просто наденьте подходящую обувь и брюки, и поедем скорее. Не забудьте захватить кожаную куртку. Больше вам ничего не потребуется.
Она подошла к гардеробу, открыла его, порылась внутри, нашла нужные вещи, бросила их ему и со словами: «Я подожду в вестибюле» – вышла.
Адвокат торопливо переоделся и поспешил вниз. Они вместе вышли на прохладный свежий воздух, характерный для пустыни в утренние часы. Человек, распоряжавшийся лошадьми, указал им на двух кобыл и потом внимательно наблюдал, как они их седлали. Затем подмигнул Мейсону:
– По тому, как человек седлает лошадь, сразу можно сказать, смыслит он что-нибудь в лошадях или нет. Это хорошие кобылки, но завтра получите лучших скакунов.
По глазам Мейсона было видно, что его сильно заинтересовали слова человека.
– Каким образом вы поняли?
– По множеству мелочей. Новичок всегда старается рассказать о том, как мальчишкой скакал на лошадях без всякой упряжи, а потом вцепляется в луку седла… – Конюх презрительно фыркнул. – А вот вы даже не притронулись к ней. Желаю приятной прогулки.
Мейсон и во время прогулки оставался задумчивым. Они иноходью удалялись от отеля по мощеной кирпичной дорожке.
– А теперь что? – спросила Делла, стараясь развеять его настроение.
– Разговор о верховой езде заставил меня задуматься: ты понимаешь, адвокат должен быть особенно внимателен ко всяким мелочам.
– Какое отношение имеет верховая езда к адвокатской практике?
– Никакого и в то же время – самое непосредственное.
Они поехали рядом.
– Мелочи, – пояснил Мейсон, – пустяковые подробности, которые не замечает неискушенный обыватель, зачастую служат ключом к разгадке истины. Если человек действительно понимает значение мелочей, ему никто не сможет солгать. Возьми хотя бы этого конюха, или кто он там? Сюда приезжают, как правило, люди состоятельные. Предполагается, что все они принадлежат к разряду интеллигенции. Во всяком случае, у них самое лучшее образование, какое только можно приобрести за деньги. Обычно они стараются преувеличить свое искусство верховой езды, чтобы получить лучшего скакуна. И им даже в голову не приходит, что десятки мелочей в их поведении свидетельствуют об обратном. А этот конюх, который вроде бы ничего не замечает, может с уверенностью сказать, кто из его клиентов разбирается в лошадях, а кто нет. Адвокат обязан помнить о значении мелочей.
– Вы хотите сказать, что адвокат должен все знать?
– Все знать невозможно, но основополагающие знания необходимы. Мало того, адвокат обязан знать, где и как добыть нужные ему сведения, и по ним суметь безошибочно определить правдивость показаний того или иного человека.
– Я вижу, вас взволновала стенограмма. – Делла посмотрела на озабоченное лицо Мейсона.
– Восемнадцать лет назад казнили человека. Может, он был виновен, а может, и нет. Но одно несомненно: повесили его потому, что адвокат допустил ошибку.
– Что же натворил этот адвокат?
– Прежде всего, он избрал неверную линию защиты: нечеткую, противоречивую.
– Разве закон такое не разрешает?
– Дело не в этом. Для человека это плохо, человеческая природа противоречий не выносит. Нет…
– Боюсь, я не понимаю.
– Видишь ли, законы сильно изменились за последние двадцать лет, а вот человеческая природа – ни капельки. Восемнадцать лет назад защитник мог заявить, что обвиняемый невиновен, явиться в суд и постараться это доказать. Одновременно он мог заявить о невменяемости своего подзащитного и выдвинуть соответствующие на этот счет доводы. Все это происходило в присутствии присяжных, так что адвокат становился не только защитником, но и участником разбирательства.
Делла давно уже научилась видеть в своем шефе то, что было глубоко скрыто от остальных, как это умеют делать люди, связанные долгими годами совместной работы. Поэтому, уловив его особую озабоченность стенограммой, она сказала:
– Давайте забудем о деле… Пустим лошадей легким галопом, вдохнем аромат пустыни и вернемся к делам после завтрака.
Мейсон кивнул, слегка пришпорил коня, и они пустились вскачь. Скоро они достигли узкого извилистого каньона, подскакали к воде и пальмам, спешились, чтобы позагорать на солнышке, наблюдая, как пурпурные тени убегают от солнечных лучей в глубоких расщелинах. Их окутал первозданный покой скал, тишина пустыни, им больше не хотелось разговаривать, нервы постепенно успокаивались, и они почувствовали необычайную умиротворенность. Назад возвращались молча, каждый думал о своем.
Мейсон принял душ, позавтракал и уснул глубоким сном. Встреча с Визерспуном была назначена лишь на вторую половину дня.
Они с Деллой ожидали его, устроившись на затененной террасе. Тени гор медленно скользили по долине, но до отеля они смогут добраться лишь через несколько часов. Жара к полудню становилась невыносимой.
Мейсон устроился в кресле и беспристрастным голосом принялся рассуждать об этом необычном деле.
– Большинство фактов вам известны, мистер Визерспун, – похлопал он ладонью по стенограмме, – но я хочу, чтобы мисс Стрит тоже имела полное представление о процессе, да и самому мне не помешает пересмотреть дело в логической последовательности событий… Поэтому я рискую наскучить вам, фиксируя внимание на том, что вам и так хорошо известно.
– Начинайте, – сказал Визерспун, – и поверьте, мистер Мейсон, если вам удастся убедить меня в невиновности этого человека…
– Я вовсе не уверен, что смогу это доказать, во всяком случае, на основании тех материалов, которыми располагаю в данный момент. Но нам стоит оценить их совершенно беспристрастно и объективно.
Визерспун поджал губы.
– При отсутствии доказательств противного приговор суда считается в силе.
Мейсон сделал вид, что не слышит, и заговорил ровным голосом, спокойно обращаясь главным образом к Делле Стрит:
– В тысяча девятьсот двадцать четвертом году Хорас Легг Эйдамс и Дэвид Лэтвелл сообща владели небольшим текстильным предприятием. Им удалось рационализировать производство, так что предприятие стало рентабельным и сулило в ближайшем будущем большие прибыли. Внезапно Лэтвелл исчез. Эйдамс сказал жене своего партнера, что ее муж уехал по делам в Рино и через несколько дней ей напишет, но время шло, а от него не было никаких вестей. Тогда миссис Лэтвелл стала наводить справки в гостиницах Рино. Лэтвелл там не останавливался. Он бесследно исчез.
После этого Эйдамс рассказал совсем другую историю… и не одну. Причем все они был разными. Миссис Лэтвелл заявила о своем намерении обратиться в полицию. И тогда Эйдамс, столкнувшись с перспективой полицейского расследования, сообщил уже совершенно новое.
Миссис Лэтвелл это показалось подозрительным, и она обратилась в полицию. Началось расследование. Эйдамс заявил, что Лэтвелл признался ему в том, что брак его оказался несчастливым и он любит молодую женщину, имя которой, однако, не упомянул. В газетах, да и в суде тоже она фигурировала как «мисс Икс». Эйдамс далее сказал, что Лэтвелл поделился с ним своим намерением бежать с этой женщиной, попросил усыпить на время бдительность его жены, сказав, что он уехал в Рино по делам. Эйдамс должен был теперь уже один управлять предприятием, выплачивая по двести долларов ежемесячно миссис Лэтвелл, остальную же долю своего партнера временно держать у себя.
Сама по себе эта история звучала вполне правдоподобно, но, поскольку в самом начале Эйдамс говорил жене Лэтвелла совсем иное, полиция произвела тщательное расследование и обнаружила труп Лэтвелла, зарытый в подвале текстильной фабрики. Нашлось множество косвенных улик, указывающих на виновность Хораса Эйдамса. Его арестовали. Были выявлены новые доказательства, и, судя по всему, адвокат Эйдамса перепугался. Видимо, он решил, что Эйдамс не рассказал ему всей правды и во время процесса могут всплыть неожиданно новые факты, способные опровергнуть избранную им тактику поведения.
Обвинение располагало достаточным количеством косвенных улик. Эйдамс был вызван для дачи показаний. Но его показания звучали совсем неубедительно. Он сбился на перекрестном допросе, возможно, потому, что не совсем ясно понимал вопросы. Вне всякого сомнения, он не принадлежал к категории людей с хорошо подвешенным языком, ну а выступать перед толпой любопытных, взирая на каменные лица присяжных, не каждый сможет! И тогда его адвокат решил построить защиту на том, что объявил Эйдамса невменяемым. По наущению адвоката отец Эйдамса показал в суде, что его сын в раннем детстве не раз ударялся головой при падении и уже тогда была отмечена ненормальность Эйдамса-мальчишки, проявлявшаяся в жестокости к животным, он, мол, отрывал у мух крылья, накалывал их на булавки и со злорадством наблюдал, как они погибают. По сути дела, этот комплекс истязания насекомых – в протоколе они именовались животными, а речь шла только о мухах – и лег в основу защиты. Это было грубейшей ошибкой.
– Почему? – возразил Визерспун. – Разве это не доказывает отклонение от нормы?
– Все эти россказни настроили против него членов жюри. Множество детей отрывают крылья у мух и ловят руками бабочек. Почти все дети проходят стадию инстинктивной жестокости. Никто не знает почему. Психологи выдвигают разные причины. Но… когда в суде решается вопрос жизни и смерти обвиняемого, вряд ли уместно оперировать фактами детской жестокости для доказательства невменяемости подсудимого. Более того, это свидетельствует о неверии адвоката в невиновность клиента.
Косвенные доказательства иной раз могут привести к трагическим результатам, если они интерпретируются неверно или недобросовестно. Похоже, никто из участников этого процесса не имел ни малейшего представления о том, как строится защита при наличии только косвенных улик.
Окружной прокурор был проницательным, умным человеком и обвинителем, наделенным политической амбицией. Позднее он сделался губернатором штата. А защитник – одним из тех ученых индивидуумов, которые начинены теоретическими познаниями, но не способны разобраться в человеческой натуре. Он знал законы, и только. Это видно из стенограммы процесса. В результате Эйдамс был приговорен к повешению за убийство.
Была подана апелляция. Верховный суд решил, что в процессе ошибок допущено не было. Присяжные выслушали показания свидетелей, понаблюдали за их поведением в зале суда и вынесли свой приговор. Эйдамса казнили.
В голосе Визерспуна, когда он заговорил, послышалась несомненная горечь.
– Вы – адвокат, специализирующийся на защите людей, обвиняемых в убийстве. Как я слышал, до сих пор ни одного из ваших подзащитных не сочли виновным в подозреваемом преступлении. Вы, мне кажется, настроены в пользу Хораса Эйдамса, однако не можете с уверенностью сказать, что он не был виновен. Как мне кажется, это доказывает его вину…
– Да, я не могу утверждать, что он невиновен, – согласился Мейсон, – но и не убежден в его виновности. Обстоятельства дела не были тщательно проверены. Я хочу это сделать сейчас.
– Уже тот факт, что вы при вашей предвзятости не сумели…
Мейсон прервал Визерспуна:
– Одну минуточку! Прежде всего скажу, что данное дело не из тех, заниматься которыми мне интересно. В нем полностью отсутствуют элементы драматизма. Тривиальное, обыденное, довольно отвратительное дело об убийстве. Если бы мне предложили его в то время, я бы от него, скорее всего, отказался. Я люблю дела, в которых наличествует тайна, нечто запутанное, сложное. Поэтому считать меня предвзятым, необъективным и так далее нельзя. Я как раз вполне объективен и честен в своей оценке. Прочитав стенограмму, я не убедился в виновности Хораса Эйдамса. Но зато я уверен в том, что казнили его главным образом потому, что его адвокат избрал неправильный путь защиты!
Визерспун рассуждал по-своему:
– Если он был виновен, то можно не сомневаться, что его сын унаследовал внутреннюю склонность к жестокости, к желанию мучить животных…
– Это наблюдается у множества детей! – напомнил Мейсон.
– Но с годами проходит, верно?
– Совершенно верно.
– Марвин Эйдамс достаточно взрослый, и подобные склонности у него должны исчезнуть. Мне думается, надо в первую очередь узнать о его отношении к животным.
– Вы идете тем же ошибочным путем, что и члены жюри еще в тысяча девятьсот двадцать четвертом году. Так рассуждать неправильно.
– Почему?
– Не каждый человек, недолюбливающий животных, потенциальный убийца!
Визерспун вскочил с места, очевидно, в крайнем волнении и, стоя у балюстрады веранды, несколько секунд вглядывался в бесконечную ширь пустыни, потом снова вернулся к Перри Мейсону. Казалось, он даже как-то вдруг постарел, но зато у него на лице появилось решительное выражение.
– Сколько времени вам потребуется для того, чтобы расследовать обстоятельства этого дела? – спросил он у Мейсона.
– Не знаю, – пожал плечами адвокат, – все произошло восемнадцать лет назад. Сегодня некоторые важные моменты представляются туманными, а события того времени или забылись, или их заслонили другие, причем в самой неожиданной последовательности. Да, такое расследование потребует и времени, и денег.
– За деньгами дело не станет, вы получите их столько, сколько потребуется, но вот времени в нашем распоряжении мало, очень мало. Итак, вы беретесь за это расследование?
Мейсон даже не взглянул на него.
– Мне кажется, нет такой силы на земле, которая удержала бы меня от этого расследования. Это дело необычное. Договоримся так. Вы оплатите все текущие расходы, если же я не смогу докопаться до истины, то не возьму с вас никакой платы.
– Я бы очень хотел, чтобы в результате вашего расследования рассеялись все сомнения и стала очевидной истина. В нашем распоряжении всего несколько дней, потом я намереваюсь действовать…
– Мне кажется излишним повторять вам, мистер Визерспун, что вы стоите на опасном пути.
– Для кого он опасен?
– Для вашей дочери, для Марвина Эйдамса и для вас самого.
Голос Визерспуна зазвучал резче, кровь прихлынула к лицу.
– Мне нет никакого дела до Марвина Эйдамса. Но зато я непрестанно думаю о счастье и благополучии дочери. И я готов на любые жертвы, лишь бы удержать ее от неверного шага, который навлечет на нас бедствия.
– А вам никогда не приходило в голову, что, если Эйдамс узнает о расследовании и поймет, из каких соображений оно ведется, он может в отчаянии совершить нечто непредсказуемое?
– Мне нет дела до этого человека! – повторил Визерспун, подчеркивая свои слова энергичным жестом. – Говорю вам, Мейсон, Марвин Эйдамс, если он только действительно сын убийцы, не женится на моей дочери! Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы помешать этой свадьбе, ни перед чем! Вы, надеюсь, меня понимаете?
– Не совсем.
– Я повторяю: когда дело касается счастья моей дочери, я ни перед чем не остановлюсь, Мейсон. Я устраню любого человека, угрожающего ее благополучию!
Мейсон покачал головой:
– Не говорите так громко. Люди попадали на виселицу и за гораздо менее безобидные угрозы. Полагаю, что вы не имеете в виду…
– Нет, нет, – замахал руками Визерспун, понижая голос и инстинктивно оглядываясь, чтобы проверить, не слышал ли кто-нибудь его слов, – конечно нет. Я вовсе не хотел сказать, что убью его, но я не стану задумываться, стоит ли мне ставить его в такое положение, где проявится со всей очевидностью его дурная наследственность. Ох, возможно, я страдаю напрасно, без всяких на то причин. Возможно, я должен больше доверять рассудительности Лоис, вряд ли она не понимает серьезности положения… Мне бы хотелось, мистер Мейсон, чтобы вы приехали ко мне домой, приехали вместе со своей секретаршей. У меня вам будет совершенно спокойно и…
Мейсон прервал его:
– Я вовсе не ищу покоя!
– Теперь я вас не понимаю… Если человеку необходимо сосредоточиться…
– Я же вам говорил, что, судя по имеющимся данным, свидетельским показаниям и стенограмме, Хорас Эйдамс мог вполне быть и виновен и… нет… Мне надо выяснить обстоятельства, отсутствующие в судебном отчете. А для этого необходимы не покой и уединение, а активные действия.
– Все равно, я хотел бы, чтобы вы находились неподалеку от меня. Может быть, вы поехали бы сейчас вместе со мной и…
Мейсон, немного подумав, неожиданно согласился:
– Да, сразу же и выезжаем. Я хочу взглянуть на ваши владения, ближе познакомиться с вашей дочерью и Марвином Эйдамсом. Полагаю, он тоже будет у вас?
– Да. Кроме того, у меня сейчас гостят мистер и миссис Бурр. Надеюсь, они вам не помешают.
– Если помешают, уеду. Делла, позвони Полу Дрейку в его агентство. Пусть садится в машину и немедленно отправляется в Эль-Темпло.
– А я отыщу дочь и… – Визерспун умолк на полуслове, услышав топот бегущих ног и звонкий веселый смех. Тотчас на ступеньках появилась запыхавшаяся парочка. Они смутились, увидев на веранде за столом представительное трио.
– Пошли, – скомандовала Лоис своему спутнику, – тебе надо познакомиться со знаменитым адвокатом.
На ней был спортивный костюм, подчеркивающий изящество девичьей фигуры, и настолько открытый, что двадцать лет назад при появлении девушки в подобном костюме в общественном месте вызвали бы полицию. На молодом человеке были шорты и прозрачная рубашка. На лбу у него блестели бусинки пота, сам он, черноволосый и черноглазый, с живым, мужественным лицом, казался надежным защитником своей крохотной спутницы. Мейсон инстинктивно почувствовал в нем нервную, чувствительную натуру, способную на глубокие переживания.
А тем временем Лоис Визерспун рассказывала:
– Мы сыграли три напряженных сета в теннис, и они действительно были чрезвычайно напряженными. В результате моя кожа требует немедленно встречи с холодной водой и мылом. – Повернувшись к Перри Мейсону, она добавила почти с вызовом: – Не думайте, никто от трудностей не бежит…
Мейсон улыбнулся:
– Сомневаюсь, что от вас кто-то сбежит…
– Надеюсь, что нет! – засмеялась Лоис.
Марвин Эйдамс рассудительно проговорил:
– Бегство от чего бы то ни было, будь то война, ссора, борьба и так далее, ничего не дает!
– Прочь от смерти! – подхватила Лоис, глядя в глаза отцу. – Или от жизни!
Визерспун медленно поднялся с кресла.
– Мистер Мейсон и его секретарь поедут к нам, – сообщил он Лоис, потом повернулся к Мейсону: – Я пойду и отдам необходимые распоряжения. Если вы не возражаете, ваш счет присоединят к моему, это освободит вас…
Мейсон кивнул, но его внимание было приковано к Марвину Эйдамсу.
– Значит, вы не верите в целесообразность ухода от трудностей? – спросил Мейсон.
– Нет, сэр.
– И я тоже, – вмешалась Лоис. – А как вы, мистер Мейсон?
Вопрос заставил улыбнуться Деллу Стрит, и эта улыбка была единственным ответом, полученным Лоис. Марвин Эйдамс вытер лоб и тоже улыбнулся.
– Я противник бегства, поэтому хочу нырнуть. Я весь взмок, как тонущая утка.
Делла Стрит лукаво заметила:
– Поосторожнее играйте словами в присутствии адвоката. Он может привлечь вас для дачи свидетельских показаний: «Молодой человек, не вы ли утверждали, что утки тонут?»
Лоис расхохоталась:
– Это его самое любимое выражение с тех пор, как преподаватель математической или какой-то другой физики произвел в аудитории опыт. Несколько дней назад у нас на ранчо наш гость Рональд Бурр как раз расспрашивал его об этом. Ну-ка, Марвин, расскажи, что ты сделал?
Казалось, молодому человеку стало не по себе.
– Я просто пытался пустить пыль в глаза. Я понял, что мистер Бурр был готов сделать из меня посмешище. Черт возьми, это не мое амплуа.
– Ничего подобного, – возмутилась Лоис, – все было совсем иначе. Мистер Бурр вел себя вызывающе. Я не выдержала, побежала и принесла маленького утенка. Ну и Марвин фактически утопил его, даже не дотрагиваясь. Конечно, он вовремя выхватил его из воды, чтобы утенок и правда не утонул.
– Вы заставили утенка утонуть? – не поверила Делла Стрит.
– На глазах у всех гостей, – счастливо подтвердила Лоис. – Вам надо было видеть физиономию мистера Бурра в эту минуту!
– Но каким образом вам удалось это сделать?
Марвин, однако, совершенно откровенно хотел прекратить разговор:
– В этом нет ничего особенного. Просто одно из последних достижений химии, всего лишь эффектный трюк. Несколько капель моющего средства в воду… С вашего разрешения, я пойду приму душ. Очень рад знакомству с вами, мистер Мейсон. Надеюсь, мы еще увидимся.
Лоис схватила его за руку.
– Одну минуточку, – остановил девушку Мейсон, – ваш отец при этом присутствовал?
– Где?
– Когда утонул утенок?
– Он не утонул. Марвин вытащил его после того, как он погрузился в воду достаточно глубоко. Марвин обтер его и… извините меня, я не ответила на ваш вопрос. Нет, папы там не было.
Мейсон поклонился:
– Благодарю вас.
– А почему вы об этом спрашиваете?
– Мне кажется, он излишне чувствителен к использованию животных для лабораторных опытов.
Лоис внимательно посмотрела на Мейсона, потом спросила:
– Вы не хотите, чтобы я рассказала об этом эксперименте папе?
– Лучше не стоит.
– Хорошо, я не скажу ни слова. Тонущая утка будет нашей тайной. Пошли, Марвин.
Делла Стрит следила, как они шли по веранде, как Марвин распахнул перед девушкой дверь, пропуская Лоис вперед. Только после того, как дверь за молодыми людьми захлопнулась, Делла Стрит обратилась к Перри Мейсону:
– Они безумно влюблены друг в друга… Почему вы заинтересовались, присутствовал ли мистер Визерспун на демонстрации тонущего утенка и не мог ли слышать об этом?
– Потому что, мне думается, Визерспун настолько предубежден против Марвина, что мог усмотреть в его поступке вовсе не эксперимент, а садистскую жестокость сына убийцы. Визерспун опасно настроен, он берет на себя роль судьи, будучи совершенно необъективным. Ну а это никогда к добру не приводит, ты и сама это прекрасно понимаешь.