Глава восьмая
Петухова-старшего доставили через час после того, как вернули к баланде его прыщавого сынка. Папаша оказался колоритной личностью, но несмотря на визуальную причастность к уголовному миру: два наколотых перстня на пальцах, какая-то выцветшая татуировка на плече – на «авторитета» он явно не тянул. Весь его облик говорил, скорее, о хулиганском прошлом и алкогольном настоящем. Да и сейчас он был нетрезвым, помятым и невыспавшимся.
– Садитесь, Петухов.
– Успею ещё, – «не отходя» от стула, но и не приближаясь к нему, принялся косить под «авторитета» Петухов. «Номер» не прошёл – в отличие от шланга, который резво прошёлся по спине «диссидента». Следом к резине подключилось колено Андреева, которое помогло, таки, подследственному осознать своё место в этом кабинете: на стуле посреди оного.
– Мы всё знаем, – сразу же приступил к делу изрядно уставший к разговоров – не от рукоприкладства – Трофименко.
– О чём тогда говорить? – ухмыльнулся Петухов.
– О чистосердечном признании.
– Не бери на понт, «мусор»!
«Оппозиция» стоила Петухову ещё пары отрезвляющих заходов резинового шланга.
– Начнём, что ли? – склонился над ним Трофименко.
– Так ты уже начал.
Болезненно морщась, Петухов-старший потёр ладонью «ушибленное» плечо.
– Правда, не с того конца…
– Надо было сразу в морду? – тут же «уточнил координаты конца» Трофименко. На этот раз Петухов счёл за лучшее промолчать: видимо, начал уже понимать, что этот «мент» – чересчур прямолинейный для «куртуазной» беседы.
– Будешь говорить?
Трофименко похлопал резиной по ладони.
– О чём? – с опаской покосился на шланг Петухов.
– О том, как вы с сынком обсуждали план изнасилования и убийства несовершеннолетней Котовой.
Петухов помрачнел.
– Ничего мы с ним не обсуждали.
– А твой сын утверждает обратное.
На этот раз подполковник взял в руки не шланг, а протокол допроса, которым и помахал перед носом подследственного.
– Что скажешь?
Вместо ответа Петухов попытался увести взгляд – вместе с головой – от подполковника, но голова – вместе с взглядом – были немедленно и без ненужной куртуазности возвращены Андреевым на место.
– Мне повторить вопрос? – нехорошо, но многообещающе улыбнулся Трофименко.
На этот раз Петухов молчал недолго – секунд пять, не больше.
– Да, сын, там, «нагородил огород»… ну, пацан – что с него возьмёшь… А я сказал ему, что сам разберусь с этой сучкой… чтобы не обижала моего сына… Достала уже, тварь!.. Да и все они, Котовы – сучара на сучаре! Понтов – на козе не объедешь, гниды!
– Ну, и как: разобрался? – ещё ниже склонился над ним Трофименко.
– Разобрался бы, – мрачно усмехнулся Петухов, – да какая-то добрая душа опередила меня…
– А что за милиционер был у вас дома? – «вразрез» подключился Старков. – В тот день, когда Вы решили разобраться с Котовой?
Пытаясь вспомнить, Петухов наморщил лоб и несколько секунд честно «погружался в себя».
– А хрен его знает! Я его первый раз видел. Ко мне много вашего брата наведывается. Чуть что – сразу ко мне: меченый, куда денешься! Особенно участковый достал… недоделок!.. А этого я раньше не видел.
– Узнать сможете?
Петухов опять ушёл глазами в сторону – за ответом.
– Не знаю… Темно было… Я ещё выпил хорошо… Да и все вы – на одно лицо!
– А о чём разговор был?
– С сыном?
– С милиционером! – даже не повысил голос Старков: опять увлёкся версией.
Петухов скорчил рожу и развёл руками, вывернув ладони «лицом наружу».
– Так – «печки-лавочки»… Какую-то «пургу гнал»… ну, там, где был, что делал…
– По какому делу?
– А я помню?! – пожал плечами Петухов, словно удивляясь несообразительности следователя. – За какую-то кражу толковал, а за какую, убей Бог, не помню: выпимши был…
– А где ты был в день убийства? – еле дождался своей очереди Трофименко.
Петухов медленно «отклеил глаза» от пола.
– А когда был этот день?
– Позавчера.
Вспоминая, Петухов несколько раз проехался грязной ладонью по заросшей щеке.
– Позавчера?..
Ладонь «собралась уже в обратный путь», как вдруг передумала и звучным шлепком отработала по лбу.
– Так ведь, это… выпивали мы!
– Тоже мне – алиби! – ухмыльнулся подполковник. – Ты каждый день «нажираешься»!
– Да нет же, начальник! – клятвенно обложился руками подследственный. – Позавчера аванс давали! Я на стройке работаю, бетонщиком! Двадцатого у нас всегда – аванс! Двадцатого – аванс, пятого – получка! Можете, у кого угодно, спросить!
– Спросим, не беспокойся.
Трофименко ответ подследственного явно не понравился: «крепкая версия» дала первую трещину.
– И что: весь день пили?
Петухов «засмущался», даже шмыгнул носом.
– Ну, зачем «весь день», начальник?.. Ну-у… после обеда начали… как аванс получили…
– После обеда – это ещё в рабочее время? – усмехнулся Старков: расстроенный Трофименко предпочёл отмолчаться.
– Ну, а чё такого? – лишь слегка «оппонировал» Петухов.
– А кто пил?
– Да вся бригада! – повеселел подследственный. – Как «загудели», так и…
– А где «гудели» -то? – тоже развеселился Старков: хоть какое-то разнообразие. – Или, как в песне у Высоцкого: «потом в саду, где детские грибочки, потом не помню: дошёл «до точки»?
– Примерно так, – покривил щекой Петухов. – Начали, как говорится, не отходя…
– От кассы? – хохотнул Старков.
– Нет, от кассы мы отошли, – оценил юмор Петухов. – Начали там же, на строке. Продолжили уже у Маркова – это наш бригадир… Потом перекочевали ко мне, потом гуляли по улице…
– Пили под забором, – «откорректировал» Старков.
– В кустах, – «уточнил коррекцию» Петухов. – Там и уснули… Бабы нас потом по хатам разнесли, уже за полночь.
Старков повернулся к Трофименко. Во взгляде его не было ожидаемого вопроса, но подполковник и без того был «донельзя обрадован» показаниями Петухова. Как человек прямой и откровенный, «лицо сохранять» он не собирался, поэтому сразу же «пошёл на коду».
– Ладно, Петухов, сейчас следователь запишет твои показания, мы их проверим, и, если ты не наврал, то уйдёшь домой.
«Пониженный до реального чина», Старков быстро заполнил протокол и пододвинул его Петухову. Тот не стал «запинаться глазами» о буквы, и, бросив равнодушный взгляд на протокол, размашисто поставил корявую роспись рядом с «галочками от Старкова».
– Проводи его, Андреев, – огорчённо махнул рукой подполковник.
Уже в кабинете не было ни Петухова, ни Андреева, а подполковник всё ещё продолжал сокрушаться. Огорчение его было неподдельным: всё, что могло «лопнуть», «лопнуло», и ничего ни ему на смену, ни на ум не приходило.
– И что теперь, Семёныч?
К его удивлению, большему, чем огорчение, Старков не стал ни подключаться к тризне, ни задумываться над будущим, таким безрадостным в представлении Трофименко.
– Будем отрабатывать папашу.
– Этого? – недоумевая, ткнул пальцем в дверь подполковник. Алексей Семёнович отрицательно мотнул головой.
– Папу Котовой. Вернее – отчима.
– А что?! – тут же загорелся непосредственный на эмоции, а потому отходчивый Трофименко. – Это ведь – классика: отчим и взрослая падчерица!
Он тут же беспощадно «подверг» указательным пальцем клавишу селектора.
– Ковалёв? Немедленно дуй к Котовым… Нет, их нам не надо: обойди соседей. Поспрашай там насчёт отчима! Да: всё грязное белье, какое только отыщешь! Соберёшь – «в мешок» и немедленно обратно! Чтобы мухой у меня!
– Василий Николаевич! – выразительно покосился на дверь Старков – с явным намёком на недавних посетителей кабинета.
– Ах, да! – с досадой хлопнул себя по лысине Трофименко. – Ковалёв, слышишь меня? Так, вот: по дороге загляни к некоему Маркову – это бригадир и сосед Петухова-старшего! Узнай реквизиты всех, с кем они «обмывали» позавчера аванс! Понял?.. Ну, давай!
Он вернулся глазами на лицо Старкова.
– Теперь всё, Семёныч?.. Ну, тогда ждём-с…