© Андрей Расторгуев, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Смерть Червонца, поднявшая меня с кровати
Опять где-то «запахло» кровью. Конечно, как всегда посреди ночи.
Сардак! И не спится же какому-то тёмному. Снова пришлось выбираться из тёплой постели и топать на «запах» смерти по мрачным, сырым от густого тумана улицам города.
Свежепущенная кровь. Её аромат ни с чем не спутаешь. Будоражит, вызывая неприятный зуд во всём теле. Особенно если кровопускание – результат убийства. Когда, к примеру, кто-то просто порезался или расквасил нос, меня так не колбасит от переизбытка тошнотворно-дурных эмоций, начиная с ненависти, кончая тупым садизмом. Такая гремучая смесь получается. Не только живого, но и мёртвого поднимет.
И поднимала порой. Не раз и не два приходилось утихомиривать оживших вдруг мертвецов. Беспокойства от них чуть, но мешают, сволочи, отвлекая от основной работы.
Кстати, разрешите представиться, Порэус эль Камилье, тёмный стражник Его Величества. Вообще-то все зовут меня Порк. Боятся, наверное, язык сломать, пока полное имя произносят. Да и частица «эль» многим не по вкусу. Прямо указывает на моё тёмное происхождение.
Правда, тёмная стража здесь вовсе ни при чём. Её так назвали только потому, что дела, которыми она занимается, тоже тёмные. Разные там убийства, грабежи, похищения и прочая дребедень, в чём светлые обычно пасуют. Правильно, а у кого, скажите, получается лучше всех бороться с этими болячками любого цивилизованного общества? У светлых? Ха-ха три раза! Я вас умоляю, эти пижоны при виде крови или обнажённого клинка норовят быстрее в обморок брякнуться. Стукни их по щеке, они тут же подставят вторую, вместо того чтобы сдачи дать. И многих так победишь? В том-то и дело, что никого. Благо наш король не какой-нибудь профан. Знает, кому жетон стражника доверить.
Тёмным сам бог велел – или кто там ещё? – разбираться с себе подобными. Ведь я тоже могу в случае чего по морде съездить, а то и шпагой проткнуть, или ножом. А уж наврать в три короба, подставить ножку или ударить в спину – так вообще за здрасте. С меня станется.
К тому же у тёмных на подобные вещи врождённый нюх. Нередко первыми оказываемся там, где произошло преступление, задолго до момента, когда о нём станет известно кому-то ещё.
Только, как выяснилось, не в этот раз…
По «запаху» я попал в один из бедных кварталов, где живёт всякая шелупонь.
Бааа, да тут одним кровопусканием не обошлось. Ещё и пожар был. Рядом с угловым домом под светом уличного фонаря толпятся люди. О чём-то негромко судачат промеж собой. Рядом, на земле, много пустых вёдер. В доме окна и двери нараспашку. Через них медленно выплывает сизый дым. Вплетается в туман, растягивая над улицей тонкую, лениво шевелящуюся плёнку. Пламени уже нет – потушили.
Из дома, словно из колдовского марева, выныривают два мужика.
– Там покойник, – громко произносит один, который постарше. – Стражников покликать надобно.
– Мы уже здесь, – говорю, подходя ближе.
Распахиваю плащ и тускло, чтобы не слепить глаза, высвечиваю на груди жетон тёмного стражника. Даю полюбоваться собой. Толпа робеет, пятится.
– Что произошло? – спрашиваю как можно спокойнее, чтобы окончательно не распугать обывателей. Всё же героизм проявили, потушив пожар. Для светлых это кое-что да значит.
– Дык… Эта… Ваш светлость… Ой… – начал было тот, который хотел звать стражу, да осёкся, сообразив, что сморозил несусветную чушь. Сразу рот прикрыл.
Правильно. Какая к сардаку «светлость» в обращении ко мне? Я человек без единого светлого пятнышка. Лицо, и то смуглое. Тёмная шевелюра и усы, абсолютно чёрная одежда от сапог до кончика пера на шляпе. Да ещё воронёный эфес шпаги, украшенный чёрными же алмазами, хищно поблёскивающими в свете одинокого фонаря. О своей репутации вообще молчу. Но назвать меня «вашей тёмностью» было бы вовсе верхом безумия. Вот мужик и заткнулся, не в силах подобрать подходящее обращение, беззвучно хлопая ртом.
– Рассказывай уже, – вздыхаю, подталкивая его к разговору, а то так и будем стоять пока совсем не рассветёт.
– Дык, я и говорю… – продолжил, наконец, наш заполошенный. – Вижу, значица, огонь в окне. Подбежал, двери дёргнул – заперто. Ну, соседей, значица, покликал, а сам в окно полез. Они вёдра с водой подавали, а мы с Варфоломеем тушили. Там на полу мужик лежит. Он горемычный, значица, и сгорел.
– То есть огонь был только вокруг тела? Больше нигде?
– Дык, больше нигде…
Хотели спалить покойника, чтобы замести следы?
Перед тем, как войти в дом, осматриваю дверь. Целая, запоры на месте, не повреждены.
– Снутри на засове была, – любезно поясняет из-за спины мой собеседник.
– А окно? – спрашиваю, помня, что через него и попали в дом.
– Открыто было.
Хм, интересно девки пляшут. Иду дальше.
На полу, в глубине комнаты, вижу тело. Лежит на спине. Одна нога согнута, торчит коленом вверх. Штаны если и были, то сгорели. Остался сапог с оплавленным голенищем. Мясо спеклось и отстало от кости. В нос бьёт запах хорошо прожаренного филе. Мой желудок издаёт голодный стон, напоминая, что пуст со вчерашнего вечера, успев соскучиться по вкусной и здоровой пище.
Сардак! Это ведь человечина! Я хоть и тёмный, но не людоед же, в конце-то концов. Что за дела?!
– Милорд, вам помощь не требуется?
Мужик неотступно следует за мной. Переминается с ноги на ногу, ждёт указаний. Видать, уличный староста. Иначе бы давно сбежал, как те, на улице.
Раз уж на то пошло, решаю воспользоваться предложением:
– Сообрази что-нибудь перекусить, уважаемый.
– Как будет угодно, милорд, – округлил глаза, но кинулся исполнять.
Похоже, не понимает, как можно есть при виде такого. Ладно, вернёмся пока к убиенному.
Преодолевая требовательные завывания желудка, вхожу в комнату. Дым ещё не рассеялся. Полумрак. Хорошо хоть фонарь с улицы прямо в окно светит. Впрочем, при желании я неплохо вижу и в полной темноте. Происхождение, знаете ли, сказывается.
Итак, что тут у нас?
Угу, мужик среднего возраста. Рожа явно бандитская. Не удивлюсь, если при ближайшем рассмотрении окажется весь в наколках. Старый, уродливый шрам на щеке. О, а эта дырочка на горле совсем свежая. Аккуратная такая, кровь почти не сочится. Похоже, стилетом ткнули. А башка разбита. И бровь тоже. Били его. Разборки между тёмными? Ну-ну…
Одет просто. С виду обычный горожанин. Но это ни о чём не говорит. Всяким бандюгам и прочей швали незачем из толпы выделяться. Они же знают, что я где-то рядом хожу. Маскируются, мрази… Но сейчас не об этом. Что дальше?
Верхняя часть туловища сохранилась, а вот нижняя… М-да. Её-то, судя по всему, и подпалили, закидав тряпками да обломками мебели. Кое-что сгореть не успело. Вон кусок одеяла, вон половина шторы, а вон и ножка от стула. Ага, на ней чья-то рука оставила кровавые следы. Вполне возможно, что рука нашего убийцы. А кровь чья?
Поднимаю эту деревяшку, чтобы внимательнее рассмотреть. Нюхаю. Чувствую чужую боль, злость и страх. Пока ничего не ясно.
Нахожу самый жирный красный потёк, слизываю. Катаю на языке, запоминая вкус и эмоции. Склоняюсь над покойником, сую мизинец в найденную ранку на шее, пачкая перчатку в крови. Только успеваю отправить в рот очередной тест на кончике своего пальца, когда сзади раздаётся непонятное жалкое блеяние:
– Ми… ми… ми…
Обернувшись, вижу мужика, которого давеча посылал за едой. Стоит у входа, вылупился на меня, словно сардак перед ним, а не тёмный стражник Его Величества, и миску с пирожками держит.
– Ми… Ми-лорд, – наконец, выдавливает и, не в силах больше произнести ни слова, протягивает пирожки.
А те так и пляшут в трясущихся руках. Лишь каким-то чудом ни один из них не полетел на пол. Я, конечно, человек не привередливый, но вряд ли смогу по достоинству оценить вкус еды, если она перемазана сажей и размякла в грязной воде, которой заливали пожар. Поэтому спешу сцапать миску, выхватить первый попавшийся пирожок и впиться в него зубами. А почему нет? Имею право, потому как есть хочу. А кровь из раны я уже распробовал и с полной уверенностью могу сказать: на ножке стула кровь убитого. Лупили его этой самой ножкой, почём зря, вот что. Может и стул на нём сломали.
Нет, долго ещё этот мужик таращиться будет?
– Послушай, уважаемый, – говорю, едва прожевав откусанное. – Не надо буравить меня взглядом, а то дыру проглядишь. Мой камзол, между прочим, не из дешёвых. Не расплатишься потом.
Судорожно сглотнув, мужик вдруг резко бледнеет и наваливается спиной на дверной косяк. Мне здесь обмороков только не хватает. Ох уж эти светлые…
По-человечески его, конечно, жаль. Видно, что трусит, но не ушёл ведь. Наоборот, помочь пытается. Даже вот еду принёс.
– Ты уличный староста? – вздыхаю обречённо, уже махнув рукой на неизбежное зло в образе пожилого мужика.
Тот часто кивает. Всё равно бы пришлось его допрашивать, так почему не сейчас? Совместим, что называется, приятное с полезным. Только если он и дальше будет немого из себя корчить, самолично язык отрежу.
– Как звать? – пытаюсь разговорить старосту.
– Кар-К-карт, – еле выговаривает.
– Каркарт?
– Н-нет… К-карт.
– Ааа, Карт, – глядя на его радостные кивки, начинаю соображать, что мужик просто заикается.
Странно, до этого, вроде, нормально говорил. Это что же выходит, он из-за меня заикой сделался? Вот сардак!
– Послушай, дружище Карт, а что ты здесь ночью забыл? Не спалось? Решил прогуляться?
– Д-дык, ваш… милость, – о, нашёл как обращаться. – Живу я недалече… Вот… Фонари зажигаю. Проверяю, значица, их по ночам. Я ж староста… уличный.
– Ну?
– Вот… А когда, значица, к ентому фонарю подошёл, гляжу, а в окне огонь полыхает. Я к дверям, а те заперты. Ну и побёг за водой, да народ на подмогу созывать. Кого по пути кликнул, те, ваш милость, и подоспели. Мы с Варфоломеем через окошко влезли. Дверку потом уже, значица, снутри отпёрли.
– Понятно. Когда подходил сюда, кого-нибудь видел?
– Дык, кого тут в потёмках разглядишь, милорд?
Нет, вы это слышали? А фонарь, спрашивается, для чего тут поставлен?
Молчу, выжидательно глядя на Карта. Тот не выдерживает, отводит взгляд, но больше, чем сказал, похоже, от него не добьёшься. Ладно, зайдём с другой стороны.
– Убитого знаешь?
Большие глаза и судорожный вздох:
– Его что, убили?!
Нет, сардак тебя задери, несчастный случай. Просто мужик долго бился головой обо всё подряд, переломал собственную мебель, схватил ножку стула и настучал себе по макушке. А напоследок воткнул в шею стилет, который потом успел куда-то выбросить, обложился хламом и совершил акт самосожжения. Что за святая наивность!
– Знаешь или нет? – возвращаю внимание старосты к своему вопросу.
– Дык, Червонец енто. В смысле, зовут его так. Прозвище, значица. А имени его никто и не знает. Давненько тут живёт. Тихий, вроде. Не общается ни с кем.
– Чем занимался?
– Ой, не спрашивайте, ваш милость, не ведаю я. Нелюдимый он какой-то. Ни сам никуда не ходил, ни к нему не хаживали.
– Кое-кто всё же заглянул на огонёк, – бормочу задумчиво, дожёвывая последний пирожок. – А скажи-ка мне, уважаемый Карт, ведь ты уличный староста, почитай, самый здесь главный, который всех знает, всё видит. Ведь так?
Осторожные кивки в ответ.
– Вот и поведай мне, кто из залётных побывал этой ночью на твоей улице? И не вздумай врать, – добавляю с нажимом, видя, что Карт уже собирается отнекиваться. Слишком торопливо, на мой взгляд, замотал головой. Не люблю вранья, особенно со стороны светлых. Поэтому заканчиваю угрозой: – Не то ляжешь рядом с этим жмуром.
Ага, сразу стух, глазки забегали. Боишься тёмных? Правильно делаешь. Я же вот он, рядышком. Это пострашнее, чем призрачная перспектива получить нож в спину за чересчур длинный язык в необозримом будущем и от неизвестно кого.
– Ваш милость, вы уж не говорите никому, что узнали от меня, – взмолился уличный староста. – Шастают у нас тут всякие последнюю неделю. Повадились в дом к Анжи, значица. Ходют и ходют. Никакого покою от них. У меня прям сердце не на месте. Словно беду чуял. Вот она и пришла, беда ента, коромысло ей в дышло…
Анжи? Как интересно. Знаю её. Тёмная полукровка. Соблазнительная девица, надо сказать. Буквально притягивает к себе мужчин и… разводит на деньги. Снюхалась однажды с одним бесшабашным типом, любителем резать чужие кошельки, а у того своя компашка – проще говоря, банда. Устроили в доме самый настоящий притон.
Её дружка пришлось отправить к праотцам. Ну, не хотел он сдаваться. Со шпагой кинулся, придурок. Что мне оставалось? Не люблю, когда в меня всякими железками тычут. Много награбленного мы тогда выволокли из этой берлоги. Банда распалась, а красотка Анжи продолжила втихомолку заниматься своим неприхотливым ремеслом.
А теперь что, за старое взялась? Ладно, проверим. Только для начала надо бы помощничков собрать. Их у меня аж двое. Отправил за ними мальчишку-посыльного, ещё когда «запах» почуял. Что-то задерживаются. Давно должны быть на месте. Пускай не такие чувствительные к «запаху», но меня-то проще простого по жетону сыскать. Ох, и задам же я трёпку этим раздолбаям.
Сунув опустевшую миску в дрожащие руки старосты, выхожу во двор. Хотел, было, проверить, где это застряли мои соратники, как вдруг вижу огромную фигуру.
Народ из-под фонаря давно рассосался, а впечатление такое, что из нескольких людей слепили одного и специально поставили здесь, чтобы свет загораживал. Медведь, а не человек. Мой первый помощник Тютя собственной персоной. Гора мышц, пудовые кулаки, бритая голова и свёрнутый нос. Несколько страшных рубцов на лысине наводят на мысль, что череп у Тюти цельнометаллический. После таких ран, как правило, не выживают. И где, спрашивается, у него мозги? А нет их. Будьте уверены, я проверял.
Не подумайте, что жалуюсь. Парень он хороший, исполнительный, и в драке равных ему нет. Даже оружия не носит. Ну, не признаёт его и всё тут. Зачем, если может убить одной левой? Поручения исполняет с педантичной точностью, от «а» до «я», но не более. За рамки ни за что не вылезет. Никогда не проявлял инициативу, не отличался гибкостью мышления и не стремился подходить к делу творчески. Этих качеств Тютя лишён отродясь.
Зато мой второй помощник, которого я, кстати, до сих пор почему-то не наблюдаю, его полная противоположность. Ну, во-первых, это женщина. Зовут Гера. Драться не умеет, но прекрасно метает ножи. Моя школа. И, что самое важное, ума палата. В маленькой головке этой сардачки спрятан воистину великий клад – гигантских размеров мозг. Выражаюсь фигурально, как понимаете, но иначе и не скажешь. Своим интеллектом она вполне способна тягаться с первейшими людьми королевства. Любого министра за пояс заткнёт. Да что министры! Большинство придворных ей и в подмётки не годятся.
Почему же эта умнейшая из женщин до сих пор не при дворе, спросите вы? Есть один маленький, но совершенно непреодолимый недостаток. Нет, не происхождение. Насколько я знаю, папа у неё из обедневшего графского рода. Так что с происхождением у девочки всё в полном порядке.
Тут дело в другом. Бывают моменты, когда Геру покидает здравый рассудок. Совсем не соображает в такие моменты, что творит, и вляпывается в разные неприятности. А всё из-за пристрастия к выпивке. Ну, любит наша девочка игристое вино. Что тут поделаешь? Причём любит настолько, что если уж пригубила, то за уши не оттащишь. В итоге напивается вдрызг, и прощай, рассудок. На следующий день, мучаясь похмельем и тщетно пытаясь припомнить подробности вчерашней гулянки, клянётся и божится, что завязала. Твёрдо следуя торжественно данной клятве, стойко держится на протяжении нескольких дней, а то и недель, но потом, в конце концов, срывается и снова начинает лакать. Питьём это уж точно не назовёшь. И всё возвращается на круги своя…
Ладно, воспоминания воспоминаниями, но куда, в самом деле, подевалась Гера? Неужели опять наступила на пробку?
Ну и сардак с ней! Мне пока и Тюти хватит. Ничего архисложного, вроде бы, не предвидится. А если надо будет приложить мозги, могу и сам, когда захочу.
Проходя мимо великана, машу ему рукой, чтобы шёл следом. Топает молча, громыхая сапогами да пыхтя. Что мне в нём нравится, так это его немногословность, зачастую граничащая с полнейшей немотой. Правда, раздражает иной раз до зубовного скрежета.