ОСОБЕННОСТИ КОМПОЗИЦИОННО- РЕЧЕВОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ТЕКСТА РУССКОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ С ПОЗИЦИЙ СТРУКТУРНО-СЕМИОТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
Последняя треть XX в. ознаменовалась в науке актуализацией взгляда на фольклор как на аккумулятор и транслятор культурной информации, форму выражения самосознания народа (Б. Н. Путилов, Н. И. Толстой, К. В. Чистов). В этой связи устнопоэтические тексты представляют интерес как источник культурологической информации, одна из форм репрезентации традиционной народной культуры, ее моделирующая система, за которой закреплена функция «утверждения, пропаганды и распространения освященных и предписываемых традицией принципов общественного жизнеустройства»16 [Артеменко, 2006: 20]. Если содержание традиции пропагандировалось и утверждалось средствами «событийной и сюжетно-образной систем» фольклора, то ее структура (обобщенное, типизированное концептуальное ядро-инвариант – его вариативная реализация в деятельности и поведении членов социума) получила отражение на уровне формальной организации устнопоэтического материала, будучи в «перекодированном виде» воплощена здесь «в базовых принципах и правилах организации фольклорно-творческого процесса» [Артеменко, 2006: 17]. В фольклорных текстах это нашло отражение в типовом употреблении его структурных элементов, композиционно-речевых форм17 (КРФ): за каждой КРФ закреплена определенная типовая функция в развитии сюжета. Докажем это положение на примере анализа функционирования КРФ в речи персонажей волшебной сказки.
В прямой речи персонажей доминирующую позицию по сравнению с другими КРФ занимает побуждение. Именно оно является своеобразным вектором, «пружиной» развития сюжета, продвижение которого осуществляется за счет того, что одни персонажи своими приказами, советами, сообщениями, обещаниями побуждают (прямо или косвенно) других персонажей к выполнению определенных действий, поэтому прямая речь действующих лиц в большинстве своем имеет побудительный характер: «Не пойду, – говорит царю, – за тебя замуж, пока не велишь ты стрельцу-молодцу в горячей воде искупаться». Царь приказал налить чугунный котел воды, вскипятить как можно горячей да в тот кипяток стрельца бросить». [Афанасьев, № 169].
Ключевая роль КРФ побуждения в развитии сказочного сюжета и ее функциональное доминирование над другими КРФ в языковом плане отражается в появлении стереотипной текстовой структуры сказки, которая предстает как последовательность однотипных циклов: [(прямая речь (ПР) – КРФ побуждения)1а → (реализация побуждения средствами КРФ повествования сказочника)1б] → [(ПР – КРФ побуждения)2а → (реализация побуждения средствами КРФ повествования сказочника)2б] → … [(ПР – КРФ побуждения)nа → (реализация побуждения средствами КРФ повествования сказочника)nб] и т.д.
Таким образом, семантическое и грамматическое доминирование в нарративе КРФ побуждения (побуждение является ведущей речевой формой в прямой речи героев) определяет организацию сказочного в виде стереотипной последовательности двухфазовых однотипных циклов [(прямая речь (ПР) – КРФ побуждения)1а → (реализация побуждения средствами КРФ повествования сказочника)1б] и т.д., где доминирующей является первая фаза цикла, репрезентируемая посредством КРФ побуждения.
Специфика функционирования КРФ повествования в прямой речи персонажей заключается в том, что оно здесь всегда (эксплицитно или имплицитно) подчинено побуждению. Это проявляется в том, что повествование всегда «работает» в рамках направленности на побуждение, в одних случаях сочетаясь с ним (эксплицитная подчиненность), в других – употребляясь самостоятельно (имплицитная подчиненность). Основное назначение повествования в речи персонажей – быть содержательной базой побуждения, обосновать его: «Говорит Ивану его добрый конь: «Подождем до вечера! Как только стемнеет – оборочусь я сизокрылым орлом и перенесусь с тобой через стену. В то время прекрасная королевна будет спать на своей мягкой постели: ты войди к ней в спальню, возьми ее потихоньку на руки и неси смело». [Афанасьев, № 185].
КРФ рассуждения в прямой речи персонажей сказки также подчинено КРФ побуждения: рассуждения входят в состав функциональных групп, где побудительные высказывания формулируются на основе свернутых умозаключений-энтимем: «Мои дети уехали: выдана у меня дочь за Ворона Вороневича Семигородевича … Не езди, милой сын, оне непременно кончены, и тебе кончит». [Зеленин, № 27]. В синтаксическом отношении побуждение выносится на первый план и оформляется в виде части сложного предложения (простого побудительного предложения (языковая репрезентация побуждения)), центром которого является глагол (или цепочка глаголов) в императиве: «Не езди, милой сын <…>». Далее следует повествовательное предложение, которое является языковой репрезентацией умозаключения-энтимемы (большой посылки, малой посылки или вывода): «и тебе кончит».
[1. Ворон Вороневич убивает всех, кто к нему приезжает.]
[2. Ты собираешься к нему ехать.]
[3. Он тебя убьет.] → и тебе кончит.
Стремление сделать побуждение более убедительным вызывает необходимость обосновать побуждение, подкрепить его указанием целесообразности действия, что в тексте сказки находит отражение в появлении формы рассуждения. Таким образом, назначение рассуждение в сказочном нарративе – усилить степень воздействия побуждения на собеседника, придать побуждению более весомый, значимый характер.
Отличительной особенностью функционирования КРФ описания в прямой речи персонажей является ее прагматическая направленность на побуждение, жесткая подчиненность побуждению. Это проявляется в том, что в диалогах персонажей все описательные фрагменты выполняют функцию информативного толчка к совершению персонажем (в большинстве случаев героем) физического действия. Так, в речи других персонажей описание царевны является для героя толчком к отправке из дома, ее поискам, завоеванию и обретению в ее лице брачного партнера («Когда царевич был мал, то мамки и няньки его прибаюкивали: «Баю-баю, Иван-царевич! Вырастешь большой, найдешь себе невесту: за тридевять земель, в тридесятом государстве сидит в башне Василиса Кирбитьевна – из косточки в косточку мозжечок переливается». Минуло царевичу пятнадцать лет, стал у отца проситься поехать искать свою невесту». [Афанасьев, № 158]), пейзажные элементы функционируют как маркеры направления предстоящего пути героя и как «компас» по определению местонахождения искомого предмета или лица (чаще всего царевны) ([«Пусть тот, кто меня сюда привез, поедет к синему морю, посреди того моря лежит большой камень, под тем камнем спрятано мое подвенечное платье <…>».]1а [Долго ли, коротко ли – приехал стрелец-молодец на край света и остановился у самого моря. <…> бросились они в воду и через час времени вытащили со дна моря, из-под великого камня, подвенечное платье Василисы-царевны. Приезжает стрелец- молодец к царю, привозит царевнино платье.]1б), описание дворца – импульс к его постройке.
Иными словами, в функциональном плане описание является побуждением (имплицитное побуждение) или подчинено ему, что находит отражение в появлении устойчивой текстовой структуры: [речь, содержащая описание → физическая акция героя, осуществляемая на основе описания]. В языковом плане это отражается в появлении в тексте устойчивого языкового соответствия: [(прямая речь (ПР) – КРФ описания) (в функции побуждения или в синтаксически подчиненной побуждению позиции)1а → (реализация побуждения средствами КРФ повествования сказочника)]1б.
Таким образом, в сказочном нарративе функционирование КРФ отмечено двумя особенностями: 1) содержательным (зачастую и синтаксическим) доминированием КРФ побуждения в прямой речи персонажей; 2) типизированной функциональной специализацией КРФ. Так, за побуждением закреплена функция развития, продвижения сюжета (одни персонажи своими побудительными высказываниями (приказами, советами, сообщениями, обещаниями), заставляют других совершить некое физическое действие; функция повествования – обоснование побуждения; назначение рассуждения – повышение степени воздействия побуждения на собеседника посредством сильных аргументов; функция описания – служить информативным толчком к совершению персонажем (как правило, героем) физического действия.
1. Артеменко Е. Б. Традиция в мифологической и фольклорной репрезентации (Опыт структурно-когнитивного анализа) // Первый Всероссийский конгресс фольклористов. – Т. II. – М.: ГРЦРФ, 2006. – С. 6–23.
2. Артеменко Е. Б. Что такое фольклорная традиция // Русский язык и его место в современной мировой культуре: Материалы международной научн. конф. – Воронеж: ВГУ, 2003. – С. 95–96.
3. Афанасьев А. Н. Народные русские сказки: В 3-х т. – М.: Наука, 1985.
4. Гальперин И. Р. Сменность контекстно-вариативных форм членения текста // Русский язык. Текст как целое и компоненты текста. – М.: Наука, 1982. – С. 18–29.
5. Зеленин Д. К. Великорусские сказки Пермской губернии / Д. К. Зеленин. – СПб: ДБ, 1997. – 584 с.
6. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. – М.: Лабиринт, 2003. – 144 с.
7. Путилов Б. Н. Фольклор и народная культура. – СПб.: Наука, 1994. – 240 с.
8. Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М.: Индрик, 1995. – 512 с.
9. Чистов К. В. Народные традиции и фольклор / К. В. Чистов. – Л.: Наука, 1986. – 304 с.