СВОЕОБРАЗИЕ ЛЕКСИКОНА НИЗШИХ ЭПИЧЕСКИХ ПЕСЕН КУРСКОЙ ГУБЕРНИИ
Одним из перспективных направлений современной лексикографии является создание словарей языка фольклора. Лексикографические справочники разного типа становятся не только удобной формой представления фактического материала, но и особым способом освоения устно-поэтического языка. Как оказалось, словарные данные можно с успехом использовать для решения целого ряда задач, касающихся жанровой и пространственно-временной специфики языка фольклора, его идиолектности и этнических особенностей.
Проблема внутрижанрового своеобразия народно- песенной речи тоже остается открытой. Лингвофольклористы справедливо полагают, что в пределах одного жанра язык «представляет собой более однозначное стилевое образование, хотя расхождения и могут наблюдаться, если жанр достаточно разнообразен» [Оссовецкий 1975: 67]. Учитывая, что необрядовая лирическая песня неоднородна по тематике, и интуитивно полагая, что язык низших эпических песен так же, как и юмористических и сатирических, включаемых в сборники необрядовой лирики наряду с любовными и семейными песнями, имеет определенные особенности, мы решили проверить это с помощью лексикографических методик.
В качестве источника нами были выбраны лирические песни, записанные в Курской губернии и включенные в семитомный свод А. И. Соболевского «Великорусские народные песни» (Соб.), где тексты сгруппированы по тематике: 1 т. – низшие эпические песни; 2–3 тт. – семейные песни; 4–5 тт. – любовные песни; 6 т. – рекрутские, солдатские, разбойничьи песни; 7 т. – юмористические и сатирические песни. Первоначально мы ограничились материалом пяти томов (2–6) и составили полный словник, частотный словарь и конкорданс [Бобунова 2007]. Впоследствии аналогичные словарные формы были подготовлены на базе первого тома, содержащего низшие эпические песни. Анализу подверглись 29 текстов.
Для выявления внутрижанрового своеобразия мы сопоставили словники с помощью специально созданной программы Compare (авторы – М. В. Литус и Е. В. Литус). В результате автоматического сравнения были получены списки совпадающих (≈ 60 % словника) и несовпадающих (≈ 40 %) наименований. Значительное число индивидуальных лексем обусловлено тем, что при создании словников мы стремились к максимальному разведению форм, многие из которых являются диалектными или собственно фольклорными образованиями (например, дворянинушка ‘Фольк. Дворянчик (помещик)’ [СРНГ: 7: 302], дивнешенький ‘дивный, чудный’ [СРНГ: 8: 49], огонюшек ‘Ласк. Огонь’ [СРНГ: 22: 342]), что позволяет считать их самостоятельными словарными единицами. В связи с этим в группу несовпадающих лексем попали как собственно индивидуальные наименования, так и формально уникальные слова – разные по структуре, но с одинаковым денотативным значением (например, веночек – венок, деточки – детки, жалобнехонько – жалобно, Матренушка – Матрена, разбойник – разбойничек; сердечушко – сердце, заливаться – залиться).
Наряду с отдельными лексемами этот список пополнили составные синкретичные конструкции, представляющие собой синонимические сближения (очнуться-пробудиться), репрезентативные пары (овес-сено), наименования, образованные на базе атрибутивных сочетаний (сафьяны-чеботочки) или на основе повторов (большой-набольший).
Более подробно рассмотрим группу собственно индивидуальных лексем, представленную словами разной частеречной принадлежности (зола, кучечка, ниточка; мокрый, нетерпеливый, похожий; замутиться, обсеять, приспать и др.). Своеобразие лексикона низших эпических песен обусловлено во многом содержанием песен балладного типа, в основе которых лежат трагические конфликты между молодцем и девушкой, мужем и женой, братом и сестрой. Поскольку центральным мотивом является мотив злодеяния, не случайно появление таких слов, как злодей, злодейка, плаха, рыданье; губить, загубить, зарезать, настигать, помереть, ссечь, скончаться, хоронить и др.
Мы злодеи, злодеи проклятые:
А сгубили мы твоего мужа,
Твоего мужа, своего зятя! <1,189>;
Ох, брат сестру двору кличет,
Загубить хочет… <1,176>;
Одного я зарезала,
А другого повесила… <1,164>;
Морянина они зарезали,
А морянчинка в море бросили,
А молодушку да с собой взяли <1,189>.
В ряде песен деспотичная свекровь, желая избавиться от невестки, клевещет на нее, используя соответствующую лексику: пораспродать, пораспустить, порассыпать, поразвыпить, поморить, повылить:
Ой, и мать сыну поразжалилась:
«А твоя жена увесь дом снесла —
Что коней твоих пораспродала,
Соколов твоих пораспустила,
А меды твои поразвыпила» <1,70>
Сама же сноха характеризуется как лиходейница и распутница:
Твоя-то жена – распутница,
Твоя жена – лиходейница:
Коней твоих пораспродала,
Собак твоих поморила всех,
Вина, меды все повылила,
Золоту казну поразсыпала,
Зелены сады засушила все,
Соловьев-пташек распустила всех,
Дитя твоего загубила она! <1,71>
Жертва часто предстает бесправной и обездоленной, о чем свидетельствуют эпитеты бесталанный, опальный, разбесчастный:
Разбесчастная девчоночка
На свете рождена…
Отдали девчоночку замуж
За вора за разбойничка…<1,204>;
Отроча опальный, отроча опальный,
Сиротинушка безталанный <1,195>.
Губитель тоже получает соответствующую характеристику (подколодный (змея), проклятый, рассобачий):
Пришел сын да и к матери:
«Не мать ты мне, не сударыня,
Змея ты мне подколодная! <1,79>;
Уж ты, вор ли, ты, собака,
Разсобачий такой сын,
Погубил ты моего брата,
Своего шурина! <1,200>.
Мотив подготовки к убийству, самого убийства и последующих действий способствует использованию в низших эпических песнях наименований оружия (копье, меч, сабля, стрела), не характерных для семейных и любовных песен:
Вынул молодец саблю вострую,
Он и снес жене буйну голову <1,70>;
С правой руки положьте калену стрелу;
А с левой руки положьте вы булатный меч <1,343>.
В отдельных случаях значение индивидуальных существительных (например, ендова, мясо, сало, пирог) и глаголов (напечь, слить, смостить) проясняется лишь при обращении к контексту, в котором девушка «рисует» воображаемую картину жестокой расправы над милым другом:
Я из рук, из ног коровать смощу,
Из буйной головы ендову скую,
Из глаз его я чару солью,
Из мяса его пирогов напеку,
А из сала его я свечей налью…<1,162>
Среди собственно индивидуальных лексем есть названия лиц по разным признакам (дворяночка, косец, морянин, рыболовничек, шурин), наименования бытовых предметов (колыбель, лопата, рюмка), названия одежды (штаны), наименования животных (зайка) и растений (василечек, лопушок, укроп).
Без них матерь дочь замуж отдала,
Замуж за море за морянина <1,189>;
Я от горя во сыру землю, —
А за мной горе со лопатою…<1,445>;
Укроп цветет без опаду <1,461>.
Особую группу составляют слова религиозной тематики (дьякон, игумен-поп, монашечка, поп, погребенье, рясочка, черничка; помолиться, постричь):
Всходит казаченька на высок терем:
Стоят попы и дьяконы, погребенье поют <1,272>.
Собственные наименования в списке несовпадающих лексем малочисленны. Это антропонимы (Людмилушка, Юрий), топонимы (Кубань, Новгород) и производные от них (Курский, Тульский): А третий молодчик Был чужесторончик, Православный русский, Из земли он Курской, Княжескаго роду <1,195>. Также зафиксированы названия праздников и приходов: Ноньче Купалы, завтра Иваны! <1,176>; А в нас во Николе во приходе Собирались девушки под разбои <1,310>.
В целом состав группы индивидуальных наименований во многом обусловлен спецификой низших эпических песен, соотносящихся с былинами и балладами. Среди собственно индивидуальных лексем много диалектных слов, например: гаметь ‘громко лаять (о собаках)’ [СРНГ: 6: 130]; горкать ‘ворковать’ [СРНГ: 7: 37]; гудать ‘гудеть’ [СРНГ: 7: 200]; наметка ‘длинный женский головной платок, обычно из тонкого или редкого холста, повязывавшийся различным способом’ [СРНГ: 20: 35]; неотгадливый ‘трудно поддающийся отгадке’ [СРНГ: 21: 103]; попел ‘пепел, зола’ [СРНГ: 29: 301], смостить ‘сделать, изготовить что-л.’ [СРНГ: 39: 47]; стрелица ‘стрела’ [СРНГ: 41: 317] и др.
Отворяй, жена, ворота,
Чтоб ворота не скрипели,
Чтоб собаки не гамели
И суседи не слыхали! <1,204>;
А деточки-малюточки как пчелки гудут…<1,272>;
Вы не горкайте, два сизых голуба,
Не разгоркайте моего батюшки! <1,471>;
Положи меня ув ограде,
Обсади меня стрелицами,
Обвешай меня наметками,
Обсей меня василечками! <1,176>;
Загадаю загадку неотгадливую <1,162>;
Я из той золы попел сеяла,
Попел сеяла, зелье делала <1,137>
В списке индивидуальных слов оказались и собственно фольклорные наименования, например: кветить ‘Фольк. Украшать (цветами)’ [СРНГ: 13: 166], лиходейница ‘Фольк. Лиходейка’ [СРНГ: 17: 78], морянин ‘Фольк. Человек, живущий за морем’ [СРНГ: 18: 282], ракитый ‘Фольк. Ракитовый’ [СРНГ: 34: 89]: Она золотом шила, А серебром она кветила <1,455>; Его ручечки возле кучечки, А головка его в ракитом кусте…<1,370>. Ряд уникальных фольклорных лексем представлен диминутивными образованиями: колечушко ‘Фольк. Уменьш. – ласк. Колечко’ [СРНГ: 14: 133]; отростушек ‘Фольк. Отросточек, веточка’ [СРНГ: 24: 301], а также специфическими для народной песни словами с приставкой раз-/рас-: разбесчастный ‘Фольк. Очень несчастный’ [СРНГ: 33: 260], разгуляньице ‘Фольк. Ласк. Шумное веселье, разгулье, гулянка’ [СРНГ: 33: 318]: Отъезжает казаченька на разгуляньице, Покидает Марусеньку на гореваньице <1,272>.
Диалектные и фольклорные лексемы используются и для образования уникальных композитов, например: большой-набольший (набольший ‘старший по положению, главный’ [СРНГ: 19: 127]); воскрикнуть-взгаркнуть (взгаркнуть ‘громко, изо всех сил вскрикивать; окликать, звать кого-либо’ [СРНГ: 4: 254]); здучать-грючать (здучать ‘стучать’ [СРНГ: 11: 238]; грючать ‘Фольк. То же, что грюкать’, грюкать ‘стучать, греметь, брякать’ [СРНГ: 7: 181]).
Увыймает девушку большой-набольший <1,215>;
Он воскрикнет-взгаркнет громким голосом <1,343>;
А что то у поле да здучит-грючит? <1,370>.
Отметим, что значительная часть индивидуальных наименований – низкочастотные или единичные лексемы, составляющие периферию словника. Однако для выявления внутрижанрового своеобразия лирических песен интересно сопоставить и ядерную часть словаря. Для этого воспользуемся методикой аппликации (мысленного наложения) частотных словарей и, прежде всего, их верхушечной части. Сравнение наиболее употребительных знаменательных лексем (30 слов) показало большое число соответствий. Так, в обоих списках оказались существительные, называющие типичных персонажей лирической песни (молодец, девушка, девка, жена, матушка) и значимые части тела (рука), наименования животных (конь) и слова, обозначающие локус (поле, двор). Группа совпадающих высокочастотных слов также представлена оценочными прилагательными милый, молодой, красный, белый, глаголами быть, пойти и числительным три. Несмотря на наличие соответствующих лексем, свидетельствующих о единстве жанра, наблюдаются и различия, обусловленные внутрижанровыми приоритетами. Специфику низших эпических песен определяют наименования по родству (сын, брат, сестра), названия артефактных локусов (терем, шатер) и отрезков времени (год), в то время как в семейных и любовных песнях чаще употребляются существительные батюшка, муж, друг, голова, сад, улица.
Высокая частотность слов брат и сестра объясняется тем, что в песнях балладного типа часто описываются непростые отношения между братом и сестрой: с одной стороны, это близкие родственники, заботящиеся друг о друге, с другой – конфликтующие стороны, пытающиеся разными способами избавиться от опеки:
А родна сестра приедет, – она наплачется <1,343>;
Ох, брат сестру двору кличет,
Загубить хочет…<1,176>;
Сустрела брата середи двора,
Налила чару зелена вина
Зелье лютое всколыхалося <1,137>.
Обратим внимание и на высокую частотность существительного шатер, характерного, прежде всего, для жанра былин. Отметим, что в текстах первого тома также зафиксированы диминутивные наименования шатерец и шатерок: А в первом шатерку, Там сидела Матренушка… А в другом шатерцу, Там сидела Людмилушка <1,455>.
Весьма показательны для словарей и высокочастотные прилагательные: родной – низшие эпические песни; старый, широкий, зеленый – семейные и любовные. Значимыми для песен балладного типа оказались числительное один и наречие там. Выявлены несоответствия и среди глаголов. Если в семейных и любовных песнях в группу ядерных попали слова стоять, гулять, любить, то в низших эпических песнях особая роль отводится глаголу плакать, что, безусловно, обусловлено их драматической сюжетной линией:
Она плачет, голосит, убивается,
Горючей слезой заливается <1,204>;
Плачет, плачет девушка, что река льется <1,215>.
Таким образом, сравнение частотных словарей способствует выявлению внутрижанровых различий, а сопоставление доминантных лексем становится показательным, т.к. ядерные слова «называют главные элементы соответствующей разновидности культурно- языковой картины мира и указывают на основные тематические составляющие большинства текстов определенного жанра» [Никитина 1999: 20].
Перспективным для решения поставленной задачи может стать и аппликация отдельных словарных статей конкорданса, куда включены все контексты с паспортизацией. Например, сравнение словарных статей Зеленый позволяет говорить о более разнообразной сочетаемости указанного прилагательного в семейных и любовных песнях, где, наряду с общими конструкциями зеленый сад, зеленый луг/лужок и устойчивым сочетанием зеленое вино, отмечены и другие атрибутивные пары, в которых главным словом оказалось не только наименование растения или пространства, занятого растительностью (груша, дуб, дубровушка, калина, лес, липа, мурава, осина, раздолье, ракита, сосна, трава, улица, ягода), но и артефакт (камка, кафтан, кувшин, мост). А сопоставление словарных статей Красный подтверждает употребление общефольклорного атрибутивного сочетания красная девушка/девица/девка и свидетельствует об использовании специфических конструкций, например: красный поезд ‘веселый, княжий, свадебный поезд’ [Даль: 2: 187] в песнях балладного типа и красная лавка ‘под окнами на улицу, под красным окном’ [Даль: 2: 187] в семейных песнях:
Поехал мой батюшка за красным поездом <1,295>;
Мы сидим с мужем лавкою,
Мы лавкою красною <3,3>.
Итак, лексикографические материалы, позволяющие использовать разные методики (аппликация словников, частотных словарей и словарных статей), оказываются полезными для выявления внутрижанрового своеобразия языкового материала, поскольку свидетельствуют о наличии общих и индивидуальных наименований, о степени употребительности лексем и их количественном соотношении, а также о специфике семантической структуры слов и их синтагматических и парадигматических связей.
1. Бобунова М. А. Конкорданс русской народной песни / М. А. Бобунова, А. Т. Хроленко. – Курск: Изд-во Курск. гос. ун-та. – Т. 1: Песни Курской губернии. – 2007. – 258 с.
2. Великорусские народные песни: в 7 т. / изд. проф. А. И. Соболевским. – СПб: Гос. типография, 1895–1902. – Т. 1–6. (Соб.)
3. Даль – Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4-х т. / В. И. Даль. – М.: Рус. яз, 2000. – Т. 1–4.
4. Никитина С. Е. Культурно-языковая картина мира в тезаурусном описании (на материале фольклорных и научных текстов): дис. в виде научного доклада … докт. филол. наук / С. Е. Никитина. – М., 1999. – 54 с.
5. Оссовецкий И. А. О языке русского традиционного фольклора / И. А. Оссовецкий // Вопросы языкознания. – 1975. – № 5. – С. 66–77.
6. СРНГ – Словарь русских народных говоров / гл. ред. Ф. П. Филин (вып. 1–23), Ф. П. Сороколетов (вып. 24–40). – М.; Л.; СПб: Наука, 1965–2007. – Вып. 1–40.