Дело всей жизни…. ПРИНЦИПЫ ФОРМИРОВАНИЯ ЦЕПЕВИДНОЙ СТРУКТУРЫ В ФОЛЬКЛОРНЫХ ТЕКСТАХ ( Коллектив авторов, 2014)

ПРИНЦИПЫ ФОРМИРОВАНИЯ ЦЕПЕВИДНОЙ СТРУКТУРЫ В ФОЛЬКЛОРНЫХ ТЕКСТАХ

И. Ф. Амроян (Тольятти)

Исследования структуры фольклорного текста, которые были осуществлены нами в течение последних лет2, показали, что цепевидная структура представляет собой линейную последовательность звеньев, соединенных между собой различными видами связи, возникающей между ними в процессе повторного воспроизведения, причем эта связь однородна лишь в рамках одного текста. Таким образом, основным компонентом такого рода структуры является звено.

Фундаментальной характеристикой звена как значимой единицы расчленения текста становится его целостность в смысловом плане и устойчивость его структурной организации. Между отдельными звеньями устанавливаются определенные, устойчивые для данного текста виды связи. Кроме того, на вербальном уровне звенья часто выступают как относительно устойчивые синтаксические конструкции.

Говорить о формировании звена можно только при наличии повторяемости, то есть если в тексте имеется как минимум еще два звена. Именно повторное воспроизведение в рамках одного текста определенного семантически целостного сегмента позволяет нам говорить о возникновении своего рода стереотипии, так сказать, «местного значения», которая становится более очевидной, если сопровождается и повтором внутренней структуры данного сегмента или отдельных синтаксических конструкций, входящих в его состав. И это отличает звено от множества стереотипов разного рода, которые современные исследователи3 называют «формулами». Отличие этих стереотипов от звеньев в том, что они являются «общими местами» для всего сказочного фонда или какого-либо жанрового образования, а в одном отдельно взятом тексте не связаны между собой (кроме постоянно закрепленной за ними позиции – инициальной, медиальной или финальной).

Таким образом, звено обязано своим возникновением повторяемости, существующей на двух уровнях: структурно-композиционном и словесно-текстовом, причем их соотношение в каждом отдельном варианте может значительно варьироваться. Повторяемость, осуществляемая в плане словесного выражения, была обозначена нами термином реприза, чтобы еще раз подчеркнуть ее принципиальное отличие от формул, клише, типических мест и других видов словесной стереотипии. Реприза – это повторяющееся словесно- семантическое целое, структурно организующее текст. Реприза может быть одиночной – реприза-лексема, либо многочленной – реприза-синтагма (в нашем материале не зафиксирована), реприза-предложение, реприза блок предложений. Чем развитее структура репризы, тем четче очерчивается стереотипность воспроизводимых звеньев, тем отчетливее выступает общая структура произведения – его цепевидность. Соответственно, отсутствие репризы при сохранении повтора только общей идеи части текста, например эпизода, приводит к размыванию общей структуры произведения, к тому, что его цепевидная композиция ощущается достаточно слабо. Именно поэтому большинство ученых, в отличие от В. Я. Проппа (вспомним, что им были выделены формульный и эпический виды кумулятивных сказок), не относили такого рода конструкции к цепевидным (например, сказки типа «Волк-дурень»). Этот тип повтора можно назвать чисто структурным.

Поскольку в устном творчестве нет и не может быть четких граней между отдельными образованиями, одни формы в нем как бы перетекают в другие, постольку и в нашей работе не проводится резкой грани между произведениями, звенья которых образованы с использованием максимально развитой репризы и при ее отсутствии. Это, на наш взгляд, напрямую связано с возможной вариативностью структуры самой репризы. Произведения, в которых звенья содержат репризу- лексему или репризу-предложение, можно назвать промежуточными.

Однако важным является то, что отдельные звенья в своем линейном движении не только повторяют друг друга в каких-то определенных аспектах, то есть уподобляются, но одновременно и расподобляются. И это расподобление происходит на смысловом и содержательном уровнях. В составе каждого отдельного звена мы можем выделить три основных элемента. В сказочных текстах это – субъект, действие (акция), которую он совершает, и объект, на который это действие направлено. В заговорных текстах это также субъект и действие, но объектный элемент чаще всего заменяется обстоятельственным, локативным (конструкция из двух элементов, один из которых варьируется, звеном не является4). Кроме основных элементов в состав звена могут входить один или несколько (что встречается крайне редко) дополнительных элементов: например, обстоятельство или качественная характеристика.

Итак, повторное воспроизведение какого-либо сегмента текста обязательно предполагает наличие элемента новизны: во-первых, может измениться либо субъект, либо объект или локус, либо акция (последнее встречается очень редко, причем только в заговорных текстах). Это значит, что варьироваться может лишь один из трех составляющих звено основных элементов. Однако варьирование может затронуть лишь дополнительный элемент звена.

Таким образом, подходя к практическому вычленению звеньев в тексте, мы учитываем два противоположных фактора – новизну и повторяемость.

Во-вторых, если повторно воспроизводятся все три составляющих звено основных элемента (при отсутствии дополнительных) – а с этим явлением мы сталкиваемся в докучных сказках и заговорах, то расподобление происходит только на смысловом уровне. Так, если мы имеем в виду докучные сказки, то каждый раз информация, заключенная в повторяемом тексте, сообщается как новая, еще неизвестная слушателю. Когда же мы рассматриваем заговоры, то каждое новое воспроизведение текста усиливает как его собственную магическую силу, так и силу текста, взятого в совокупности всех его повторных воспроизведений (и, опосредованно, всего ритуала, в контекст которого и включается рассматриваемый заговор в качестве вербальной составляющей).

Последовательно соединяясь друг с другом, звенья и образуют так называемую цепевидную структуру. Употребляя понятие «последовательно», мы имеем в виду то, что в следующих друг за другом звеньях, например в сказочных текстах, акции, совершаемые персонажем (персонажами) совершаются в хронологической последовательности. Ее мы можем обозначить как реалистичную последовательность. В заговорных же текстах понятие «последовательность» приобретает специфические черты, соответствующие контексту. Последовательность совершения акций более условна – не зря в акциональных рядах всегда присутствует (эксплицитно или имплицитно) условный союз «если». Однако из контекста понятно, что предположения о, например, месте обитания болезни и ее отсылке туда также высказываются последовательно, болезнь последовательно отсылается в разные локусы, то есть мы имеем дело с пусть условной, но последовательностью.

Кроме того, если в сказочном тексте результативными будут либо все звенья (нанизывание мотива), либо только последнее (нанизывание акции), то в заговорных текстах результативной будет лишь совокупность всех акций, поскольку из контекста очевидно, что лишь произнесение всего набора акций приведет к изменению изначальной ситуации: болезнь уйдет к месту своего обитания и человек выздоровеет.

Проследим это на примере сказочного текста (сказка об упрямой жене) и текста заговорного:

«Один, вишь, женилси. И поехали к тещи в гости. А ехали они пожней. // А она говорит:

– Это моего батюшки пожня, да моего батюшки береза, да моего батюшки косачи да тетери.

– Ну, нет, – муж говорит, косачи да тетери боговы. //

А она и говорит:

– Скажи – твоего батюшки косачи да тетери, а не скажешь – помру.

– Косачи и тетери боговы. //

Приехали к тещи, а она больная, с телеги не встает…

– А скажи: твоего батюшки косачи да тетери…

– Косачи да тетери боговы…//

Ну, она и померла» (Карнаухова, № 56).

Текст состоит из семи звеньев, три из которых мы привели. Каждое звено в смысловом плане повторяет предыдущее: упрямая баба требует от мужа признать, что птицы принадлежат ее отцу. Воспроизводятся все три основных элемента звена – субъект (жена), действие (задает вопрос и получает ответ), объект (муж). Однако расподобление также происходит: состояние упрямой бабы в каждом звене ухудшается (дополнительный обстоятельственный элемент). Все действия совершаются последовательно, каждое из них результативно: задан вопрос, получен ответ – состояние субъекта изменилось. Текст имеет цепевидную структуру, в основе которой лежит нанизывание мотива. Цепевидность подчеркивается наличием развернутой репризы.

В заговорных текстах мы имеем последовательное перечисление и отсылку (акция) болезни (субъекта) к очередному вероятному месту обитания (локус). Варьирует именно этот, третий из основных элементов, элемент звена (причем это характерно для всех трех заговорных традиций):

«С лесу пришло – на лес уходи. С народу пришло – на народ поди. С ветру пришло – на ветер поди» (ВФ, № 511), «… jsou li z vetru, aby sli zas do vetru, tam aby drivi v nejvettsich houstinach lamali; jsou li z vody, aby sli zas do vody, tam aby pisek v nejvettsich hloubinach vazali; jsou li ze skal, aby sli zas do skal, tam aby skaly v nejvettsich skalinach lamali» (Erben, 1937, № 4, s. 417).

«Ако бъдете уроци от мъш, по него идете, ако бъдете уроци от жена, по нея идете, ако бъдете уроци от мома, по нея идете, ако бъдете уроци самодивски, по тях идете, ако бъдете уроци водни, по нея идете, ако бъдете уроци от ветър, по него идете…» (СБНУ, кн. 12, № 2, 3, с. 143).

Таким образом, перед нами сегменты текста, имеющие цепевидную структуру, в основе которой лежит прием нанизывания акции. Результативна вся цепь в целом.

Число звеньев в цепи бывает различным: от 3–5 звеньев (например, в сюжетах типа «Волк-дурень» «Колобок» или во вступительной части заговорного текста) вплоть до теоретически бесконечного (например, в докучных сказках).

Если цепь состоит из минимального количества звеньев (трех), то возникает необходимость различения приема нанизывания и приема утроения действия, также широко используемого в сказках, в том числе в сказках о животных. Формально эти приемы сходны, так как в обоих случаях, как правило, повторяется акция персонажа. В результате мы имеем повтор почти аналогичных сцен, текст которых на вербальном уровне, особенно если он содержит диалог, включает репризу. Примером может служить сказка «Лиса-повитуха» (АТ 15):

«…Лежит кума с кумом в избушке, да украдкою постукивает хвостиком. «Кума, кума, – говорит волк, – кто-то стучит». «А, знать, меня на повой зовут!» – бормочет лиса. «Так поди сходи», – говорит волк. Вот кума из избы да прямехонько к меду, нализалась и вернулась назад. «Что бог дал?» – спрашивает волк. «Початочек», – отвечает лисица.//

В другой раз опять лежит кума да постукивает хвостиком. «Кума! Кто-то стучится», – говорит волк. – «На повой, знать, зовут!» – «Так сходи». Пошла лисица, да опять к меду, нализалась досыта: медку только на донышке осталось. Приходит к волку. «Что бог дал?» – спрашивает волк. – «Середышек» // [Афанасьев, т. 1, № 9].

И в третий раз лиса точно так же обманула волка, а на его традиционный вопрос: «Что бог дал?» – отвечает: «Поскребышек».

На первый взгляд структура данного текста тождественна структуре текста на сюжет «Лиса и дятел» (АТ 56 Б), где лиса также три раза стучит хвостом по дереву, требуя у дятла птенца «для обучения». И в том, и в другом случаях диалог содержит репризу: «…стук-стук хвостищем по сырому дубищу. «Дятел, дятел, полезай с дубу долой. Мне дуб нада – сечихичики гнуть». – «Ей, лисанька! Не дала ты мне и одного детенышка-то высидеть». – «Ей, дятел! Брось ты мне, я его выучу кузнешному». Дятел ей бросил, а она кустик за кустик, лесок за лесок, да и съела» [Афанасьев, т. 1, № 32].

Однако если в первом случае трехкратный повтор в смысловом отношении полностью исчерпывает ситуацию и новый повтор невозможен, то в сказке «Лиса и дятел» количество повторов внутренне не ограничено и может быть увеличено без ущерба для содержания.

В волшебных сказках мы также часто сталкиваемся с утроением, фактически являющимся минимальной цепью нанизывания, что было отмечено Т. В. Зуевой в работе «Волшебная сказка»5. В качестве доказательства, проведем сравнение двух текстов, содержащих эпизод набора помощников-животных. Так, в чешской сказке «Златовласка» (Erben, 1955, с. 55–60) герой получает трех помощников: муравьев, воронят и рыбу. В структурном отношении, соответственно, данный отрывок представляет собой цепь, состоящую из трех звеньев, скрепленных репризой-предложением – обещанием помощи в трудную минуту. Однако ни в смысловом, ни в структурном плане длина цепи не ограничена. Помощников, а соответственно, и звеньев в цепи нанизывания персонажей, могло бы быть и больше. Так, в болгарской сказке этот же эпизод формируется на основе цепи, состоящей из четырех звеньев: герой получает в помощники лису, волка, медведя и льва:

«Дигло <момчето> пушката да я <лисицата> убие. Она му рекла: «Не ме убивай! След малко че се окотим и че ти дадем лисиче». // По-натам сретнали вълк. Дигло пушката, а вълк му рекъл: «Не ме убивай! Скоро че се окотим и че ти дадем вълче». // По-натам го срещла мечка… // Най-после ги сретъл лъф…»6 (СБНУ, кн. 49, № 8).

Однако текст может содержать маркер, ограничивающий длину цепи, хотя в смысловом плане никаких ограничений могло бы и не быть. Так, в чешской сказке «Дракон с двенадцатью головами» в тексте, предшествующем эпизоду набора помощников, указывается, что лес, в который попал герой, был «tři dni dlouhý». Соответственно, встречая каждый день нового зверя, герой мог получить лишь трех помощников:

«Když tak tím lesem šel první den, vyběhl proti němu vlk…// Druhý den vyběhl proti němu z houští medvěd…// Třetí den vyběhl proti němu lev…»7 (Erben, 1949, с. 42–47).

Введение подобного маркера в текст – очень распространенный прием в волшебных сказках, динамичных по своей сути. Многие из них начинаются с указания на то, что у родителей было три сына, или что у трех матерей, отведавших волшебной рыбы, родились три сына, или что герою были вручены три яблока, которые можно было разломить только около воды, и так далее.

Достаточно часто нам приходится сталкиваться и с проблемой различения троичности как минимального количества множественности и утроения как результата расщепления одного из элементов двоичности. В последнем случае «все многообразие плана выражения вызывается… тождественными функциональными причинами: выделением из троичной конструкции третьего звена как действительного, истинного, «настоящего» в противовес предшествующим – несущественным, ложным, ненастоящим»8. То есть за такого рода троичностью всегда стоит противопоставление двух планов – планов истинного и ложного героя. Причем в реальности сказочного текста элемент ложного героя может расщепиться и на три составляющие (теоретически их число может быть и большим). Так, в сказке о Белом Полянине есть эпизод встречи побратимов с дедом. Встреча происходит четыре раза, то есть перед нами цепь нанизывания, состоящая из четырех звеньев, дополнительно скрепленных репризой:

“Утром три брата на охоту поехали, а Ивана- царевича дома оставили… Он наварил, нажарил к обеду всякой всячины, сел на лавке да трубку покуривает. Вдруг едет старый дед в ступе, толкачом подпирается, под ним ковета на семь саженей лита, и просит милостыни. Царенко дает ему целый хлеб; дед не за хлеб,за него берется, крючком да в ступу, толк-толк, снял у него со спины полосу да самых плечей, взял половою натер да под пол бросил… Вернулись братья с охоты, спрашивают Царенка: «Никого у тебя не было?» – «Я никого не видел; разве вы кого?» – «Нет, и мы не видали!»//

На другой день дома остался Иван Поваренко…//

На третий день дома остался Белый Полянин…//

На четвертый день остался дома Иван Сученко…// (Афанасьев, т. 1, № 139).

Как мы видим, в смысловом отношении первые три звена тождественны: персонажи не справляются с врагом и скрывают свое поражение. Четвертое звено противопоставлено первым трем, которые на смысловом уровне сливаются в одно – персонаж побеждает неожиданного врага и тем самым доказывает, что именно он и является истинным героем: «…опять едет старый дед в ступе, толкачом подпирается, под ним ковета на семь саженей лита, и просит милостыни. Царенко дает ему целый хлеб; дед не за хлеб, за него берется, крючком да в ступу – ступа и разбилась…» (там же).

Однако в эпизодах, подобных описанному, сказка, несмотря на заявленное количество персонажей – три, может не редуплицировать элемент «ложный герой», а слить нерезультативные действия персонажей в одно. Таким образом в реальном плане сказки проявляется скрытая обычно двоичность. Так, в чешской сказке на сюжет АТ 550 «Иван-царевич и серый волк» старшие братья решают путешествовать вместе – таким образом, их пути сливаются в один. И они вместе совершают неправильный с точки зрения сказочной логики поступок и лишаются помощника:

«Tu se jim vyskytla kulhavá liška o třech nohách a počala se k nim lichotiti, aby ji také něco dali. Ale oni, vidouce ji, vykřikli: «Hlehle liška! Pojd‘me, zabileme ji!» a hned za ni s holí, takže jim sotva utekla»9 (Erben, 1949, s. 190–194).

В формальном отношении цепи множественности и цепи расщепленной двоичности ничем друг от друга не отличаются. Редупликация динамических сюжетных элементов (мотивов или акций) приводит к тому, что данный эпизод оформляется в цепевидную структуру.

Анализ сказочных и заговорных текстов славян, имевшихся в нашем распоряжении, показал, что можно выделить четыре основных типов многократного повтора, на основе которых создаются цепевидные структуры:

– нанизывание,

– кумуляция,

– кольцевой повтор,

– маятниковый повтор.

Нанизывание, как показало наше исследование, является наиболее универсальным приемом структурной организации фольклорного текста (оно широко распространено и в сказочном, и в заговорном материале), и именно цепи нанизывания формируются на основе матриц структурообразования (в роли которых выступают все три известных на сегодняшний день абстрактных модели связного текста)10.

Нанизыванием мы назвали такой тип повтора, когда каждое последующее звено, присоединяясь к предыдущему, обязательно повторно воспроизводит два из трех (субъект – действие – объект или локус) его основных элементов (субъект + действие или объект (локус) + действие), образуя таким образом стержень, посредством которого звенья связаны друг с другом и объединяются в цепь, причем между звеньями устанавливаются также отношения последовательности.

В зависимости от того, на каком уровне осуществляется повтор, мы выделяем следующие его подтипы:

1) чисто структурное, когда воспроизводятся цельные только в смысловом плане сегменты текста;

2) сюжетно-композиционное – воспроизводятся сегменты текста, цельные в семантическом отношении (как правило, сопровождается репризой);

3) словесно-текстовое нанизывание.

В рамках данной статьи у нас нет возможности продемонстрировать каждый из подтипов нанизывания, поэтому мы ограничимся лишь одним из них – нанизывание мотива (линейное). В качестве примера возьмем отрывок из сказки на сюжет АТ 212 «Коза-дереза» из сборника И. В. Карнауховой, где в результате использования данного способа структурирования текста формируется его цепевидность: «…//спроводили девку пасти. Она весь день пасла, да и повалила домой, и говорит:

– Пригонила.

Хозяин и сидит у крыльца:

– Козанька-коза, ела ли цего?

– Нет, не ела я, а как бежала через мостоцек, ухватила кленовый листоцек, как бежала через гребельку, ухватила водицы капельку.

Он девку напорол и прогнал. // На другой день он послал жонку…» [Карнаухова, № 72].

В последующих двух звеньях на сюжетном уровне воспроизводится тот же мотив. Количество обманутых может быть различным. Так, в одном из чешских вариантов сюжета (запись, сделанная Й. Ш. Бааром) козу, кроме хозяина, пасут три его дочери, а в другом – дочь, сын и жена. В болгарской традиции удлинение цепи еще более значительно. Неблагодарную козу пасут не только три дочери хозяина, но и трое его сыновей (СБНУ, кн.48, 1954, № 45).

В отличие от чешской традиции, в болгарской и русской цепевидность структуры поддерживается развитой репризой – повтором вопроса хозяина и ответа козы:

« – Козице деадовата, яла ле ми си, пила ле ми си?

– Деадо попе, ни съм яла, ни съм пила – на сух камен седеада, суи съм грепки метала»11(СБНУ, кн. 48, № 45).

Многочленная развитая реприза усиливает ритмическую организацию текста, а в соединении с соответствующей интонацией создает особую мелодию сказки.

В заговорных текстах всех трех славянских традиций нанизывание (в том числе и линейное) также продуктивно. На его основе, например, строится распространенная в заговорных текстах формула отсылки болезни:

Функция данного приема в сказочном тексте – замедлить ход сказки, показать постепенность развития действия. В заговорах цель использования приема кардинально меняется. С его помощью достигается максимальная степень охвата возможностей.

Кумуляция наряду с нанизыванием также является одним из принципов, в результате использования которого образуется цепевидная композиция. Именно это, как нам представляется, и стало причиной того, что многие ученые-фольклористы и сегодня объединяют эти два принципа.

Однако, как показали наши исследования, кумуляцией нужно считать такой тип повтора, когда присоединение нового звена происходит при обязательном повторении всех предыдущих звеньев цепи. В отличие от нанизывания, охватывающего все уровни организации текста, кумуляция представляет собой явление более высокого порядка: она может быть зафиксирована только на уровне текста в целом, то есть на структурном уровне. Кроме того, данный прием продуктивен лишь в области сказочного и детского фольклора (мы имеем в виду такой жанр, как прибаутка, сближающийся с детской сказкой).

В основе кумулятивного повтора в большинстве случаев лежит прием нанизывания, так что можно говорить о том, что кумуляция – это вторая ступень, или производная, в развитии этого приема. В обоснованности такого утверждения можно убедиться, сравнив структуры цепей текстов на сюжеты АТ 2016* «Векушка-горожаночка» [Шейн, Великорус, № 99] и АТ 1415 «Мена» [Никифоров, № 35].

Однако в основе кумуляции может лежать не только прием нанизывания, но и, воспользуемся термином В. Я. Проппа, нагромождения, когда цепь строится на последовательном присоединении субъектов, а предикат отсутствует. Этот прием используется в сказке «Теремок»:

«Пришла мышка-тютюрюшечка…«Я, мухагорюха, я, вошь-поползуха, я, блоха-попрыгуха, я, комар долгоногий».// Пришла ящеркашерошерочка…«Я, муха-горюха, я, вошьпоползуха, я, блоха-попрыгуха, я, комар долгоногий, я мышка-тютюрюшечка».// Пришел заюшко…» (Афанасьев, № 82),

или чешской на сюжет о том, как Гонза учил немецкий язык. Каждое звено включает в себя кумулятивную цепь, специфика которой заключается в том, что она состоит из отдельных якобы немецких слов, которые персонаж выучил (прием нагромождения). Выучив очередное слово, он повторяет все предыдущие, радостно добавляя к ним новое:

«Opodál stál kluk a křičel na ostatní:

«Židům rancům bácum».

Honza div nezavejsk radostí a opakoval si:

«Pilykus latikus, málomydli, perbíle, kolokáruminulo, rohancům št‘ouchancům, židumrancumbacum»12 (Baar, № 33).

В этом случае внешняя цепь образована на основе только одного приема структурообразующего повтора – кумуляции. В этом случае связь между звеньями в цепи осуществляется на смысловом уровне.

В большинстве славянских цепевидных сказок прием кумуляции выступает как дополнительный к принципу нанизывания. В этом случае звенья кумуляции входят в состав звеньев нанизывания, причем границы звеньев двух типов повтора не совпадают. Рассмотрим это на примере русского (Никифоров, № 11) и чешского (Erben, 1955, s. 117–120) вариантов сюжета АТ 2028 «Глиняный парень» (в болгарской традиции данный сюжет нами не был обнаружен).

Цепевидная структура текста обоих национальных вариантов формируется на основе переплетения различных типов повтора – сюжетно-композиционного (нанизывание мотива линейное) и кумуляции. О начале звена цепи нанизывания в русском варианте сигнализируют слова «Пошла она дальше». В конце каждого звена используется реприза-предложение «Взяла да и съела». В центр звеньев нанизывания вводится звено кумуляции, в котором перечисляются все съеденные до этого персонажи, начиная с первого. Маркером завершения кумулятивного звена будут слова: «А вас я съем с х»:

«//Пошла она дальше. Попадаются сенокосьцы с косами. Она говорит:

– Сенокосьцы, я вас съем!

Оны говорят:

– Мы махнем косой, у тебя голова отлетит, да!

– Ох, скаа, /я съла бабку с прялкой, дедка с погонялкой, попадью с квашней, попа с скуфьей, попового работника с сохой, с бороной и с кобылой вороной, а вас съем и с косами. / Взяла да и съела//».

Границы звена нанизывания мы отметили двойной вертикальной чертой, а границы кумулятивной цепи – одинарной.

Русский вариант состоит из девяти звеньев нанизывания и семи звеньев кумуляции. Кумулятивных звеньев меньше, поскольку в первом звене цепи нанизывания кумулятивное звено пока еще отсутствует, а во втором только еще начинает формироваться (вспомним, что звено становится самим собой только при наличии трехкратного повтора). Кумулятивные звенья одновременно играют и роль репризы.

В целом, структура чешского варианта воспроизводит русскую. Она также формируется на основе совместной реализации нанизывания на сюжетно-композиционном уровне (нанизывание мотива), который играет роль основного композиционного принципа. Однако, в отличие от русских вариантов, кумулятивные звенья включаются далеко не во все звенья нанизывания. Четкость структуры, таким образом, нарушена, но ее цепевидность сохраняется (за счет использования нанизывания). Впервые кумулятивная цепь возникает в рамках шестого звена нанизывания как уже вполне сформировавшаяся: в ней перечислены все те персонажи, которые были съедены в предыдущих пяти звеньях:

«Jed jsem, sněd jsem:

kaši z rendlíka,

ucháč mlíka,

pecen chleba,

mámu – tátu —

a tebe taky ještě sním!»13 (Erben, 1955, s. 17— 20).

В следующее, седьмое звено также включено звено кумуляции, причем его структура не нарушена: к перечисленным персонажам добавлен персонаж предыдущего звена:

«Jed jsem, sněd jsem:

kaši z rendlíka,

ucháč mlíka,

pecen chleba,

mámu – tátu —

děvečku s jetelem -

a tebe taky ještě sním!»14.

Далее следуют звенья, в которых кумуляция опущена. Появляется она лишь в заключительном, десятом звене цепи нанизывания.

Еще одним принципом формирования цепевидной структуры является кольцевой повтор. Это такой тип повтора, когда каждое последующее звено полностью повторяет предыдущее и в сюжетно-смысловом, и в формальном отношении. На практике количество звеньев в цепи зависит либо от воли исполнителя или слушателя, либо от требований заговорно-заклинательного акта.

Итак, по принципу кольцевого повтора построены, во-первых, те произведения, где форма имеет определяющее значение. Это так называемые докучные сказки и возникшие на их основе городские стихи и диалоги, получившие широкое распространение в конце XIX – первой трети XX веков (в болгарском и чешском фольклоре нами было обнаружено лишь по одному тексту такого рода, причем реализующих одну и ту же тему: убийство собаки). Большая часть их практически бессюжетна и представляет собой своеобразную игру чисто формальными элементами – рифмой, ритмом, структурой (внутренней композицией отдельных составляющих элементов и внешней – способами связи элементов в единое целое).

Во-вторых, это заговорные тексты, если их рассматривать как некий метатекст, состоящий из нескольких звеньев, то есть повторно воспроизводящегося текста – вербальной составляющей заговорнозаклинательного акта. В большинстве случаев исследователи изучают именно этот текст, то есть, фактически, внутреннюю структуру отдельного звена. Собственно говоря, именно этот текст и фиксируется сборниками. Лишь в работах последних лет15 появляется указание на то, что заговор нельзя исследовать в отрыве от заговорно-заклинательного акта, поскольку он входит в него как вербальная составляющая, то есть является его неотъемлемой частью. Именно поэтому, на наш взгляд, и сложилась парадоксальная ситуация: структурообразующий повтор и возникающая на его основе цепевидная структура, широко распространенная в этой области устного народного творчества, не изучались и не описывались.

Главная композиционная цель такого рода произведений – тенденция к повторению основного структуро-содержательного элемента некоторое (определенное в заговорах и теоретически бесконечное в докучных сказках) количество раз. Основной структурно-содержательный элемент в заговоре – это текст, бессюжетный или обладающий некоторой сюжетностью, а также, по мнению его исполнителей, способностью магического воздействия на человека. В докучных сказках – это текст (также бессюжетный или с элементами сюжетности), формально организованный таким образом, чтобы объединить две диаметрально противоположные потенциальные возможности: неожиданно быстрого завершения и бесконечно долгого повторения.

Эффект неожиданно быстрого завершения относится прежде всего к внутренней структуре и содержательному ядру этой части текста, а тенденция к бесконечному числу повторов, если она реализуется, ведет к образованию цепевидной композиции.

Цепь, лежащая в основе такого рода произведений, состоит из некоторого числа (в докучных сказках и сходных с ними жанрах это число зависит только от воли исполнителя, а в заговорах – от требований заговорно-заклинательного акта) тождественных по форме и содержанию звеньев. Границы звеньев могут полностью совпадать с границами основного структурно-содержательного элемента. Однако в заговорах, например, могут быть уже, если воспроизводится лишь его часть. В этом случае лишь часть текста приобретает цепевидность. Любопытно, что в этом случае повторного воспроизведения всего текста в целом не происходит.

В зависимости от того, в какой области используется данный прием, отдельные звенья в цепи скрепляются:

– чисто механически при помощи специальной фразы типа «не начать ли сказочку сначала»;

– используя логическую связь конца текста звена с его началом при очередном повторе. Это прежде всего зависит от степени сюжетности текста, легшего в основу звена цепи. Если текст бессюжетен и смысл его складывается из какого-нибудь элементарного содержательного ядра (темы), то связь между звеньями осуществляется механически. Если же сюжетность текста более развита, то есть наблюдается некоторое развитие его содержания, или текст имеет определенный сюжет (пусть даже самый элементарный), то в этом случае связь, возникающая между звеньями цепи, обусловлена внутренней логикой текста;

– семантически. В этом случае каждое повторное воспроизведение рассматривается как усиливающее магическое воздействие как самого текста, так и мега- текста в целом.

Первые два вида связи используются в докучных сказках и сходных с ними шуточных стихах и диалогах, а последний – в заговорных текстах. В качестве примера такой структуры можно привести текст докучной сказки-песенки о попе и его собаке, которая известна во всех трех традициях:

Вертикальными чертами мы обозначили границы звена, повторное воспроизведение которого и образует цепевидную структуру.

Последним из принципов, на основе которых формируется цепевидная структура, является маятниковый повтор. Это, пожалуй, наиболее редко встречающийся способ формирования цепевидной структуры. Он используется, как правило, в докучных сказках, где, как мы знаем, форма доминирует над содержанием и именно разнообразная игра формальными элементами составляет жанровое своеобразие и основную прелесть подобных словесных миниатюр. Принцип маятникового повтора предполагает наличие в тексте бинарной оппозиции, двух центров (формальных или смысловых), совершенно равноправных по отношению друг к другу. Внимание рассказчика поочередно переходит от одного из них к другому, причем такое колебание может продолжаться до бесконечности. В рамки звена входит бинарная оппозиция в целом, независимо от объема организующего ее текста (от нескольких слов до многофразовых блоков). Количество звеньев в цепи зависит только от воли рассказчика.

Итак, маятниковый повтор – это такой тип повтора, когда поочередно воспроизводятся два равнозначных в формально-смысловом аспекте сегмента текста, образующих между собой бинарную оппозицию по принципу +/–, например:

В данном примере первая часть композиции образована первыми тремя строками текста и состоит из зачина («Жил был поп») и содержательного ядра – поп построил плот и поплыл по реке. Структура второй части текста представляет собой цепь тождественных звеньев, организованных по принципу маятникового повтора. В рамки одного звена входит часть текста, равная, так сказать, одному взмаху маятника, то есть заключающая в себе два, в данном случае формальных, центра, которые затем при повторе чередуются: «Мех оплыл да опять поплыл».

1. Афанасьев —Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. – М., 1985–1986.

2. Карнаухова – Карнаухова И. В. Сказки и предания Северного края. – М., 1934.

3. Никифоров – Севернорусские сказки в записях А. И. Никифорова / Издание подготовил В. Я. Пропп. – М.; Л., 1961.

4. РДС – Русские докучные сказки / Составление, вступительная статья, подготовка текстов и комментариев И. Ф. Амроян. – Тольятти, 1996.

5. Савушкина – Русские заговоры / Составление, предисловие и примечания Н. И. Савушкиной. – М., 1993.

6. СБНУ – Сборник за български народни умотворения и книжнина. Т. 1–60. София, 1889–1994.

7. Шейн, Великорус – Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т.п.: Материалы, собранные и приведенные в порядок П. В. Шейном. – СПб, 1900. – Т. 1.

8. Baar – Baar, Jindřich Šimon. Chodské písně a pohádky. – Praha, 1975.

9. Erben, 1937 – Erben K. J. Prostonárodní české písně a říkadla. – Praha, 1937.

10. Erben, 1949 – Erben K. J. České pohádky. – Praha, 1949.

11. Erben, 1955 – Erben K. J. České národní pohádky. – Praha, 1955.