Глава седьмая. Плохая примета
Чета наследников лорда Арчибальда Ассекса сдержала свое слово. Официальную бумагу из департамента Лондонской королевской полиции Дмитрий Точилин получил. Гленн также обещал, как только родственники покойного академика Кожинова оформят заявление в Интерпол, он в Лондоне подключит влиятельных людей, чтобы дать делу немедленный ход.
Но в Москву начинающий детектив не попал. Как только он связался с Жанной, та его сразу же огорошила:
– Ищут пожарные, ищет милиция парня лет тридцати… – продекламировала она. – Дима, я просила тебя раскрыть убийство, а не совершать новые.
– А что случилось? – невинно спросил он. Холодная тупая игла кольнула его сердце, и забытая за последние дни картинка ревнивца с заточкой в груди вновь выплыла перед ним в том же жутком багровом освещении.
– Это я хочу, чтобы ты мне сказал, что случилось. По домам ходят милиционеры с твоей фотографией; меня два раза таскали на допрос в прокуратуру. Кто-то в проходном дворе убил молодого парня. Именно в тот день, и даже в тот час, когда ты вышел от меня.
– Не бери в голову. Обознались, – хмуро отозвался Дима. – Я спокойно вышел и через полчаса был у себя в Перово.
– Но откуда у них взялась твоя фотография? И говорят, что тебя опознал сам потерпевший.
– Показания призраков в суде не принимаются.
– Нет, бедняжка два дня находился в реанимации, потом умер. Ужас какой-то! Скажи, что ты здесь не при чем.
– Жанна, я здесь не при чем, – как можно убедительнее сказал Точилин. – Скорее всего, засветили всех, кто покидал этот двор в это время. Потом установили личности. Это несложно, я ведь живу под настоящей фамилией. Забудь. Ну, а про пожарных ты в рифму?
– Нет. Есть еще одна плохая новость. Мне сказали в прокуратуре, что твоя квартира сгорела. Хозяйка подала на тебя в суд. Инспекторы установили, что возгорание произошло от включенной плитки.
– Вот как?
«Что-то меня красный цвет невзлюбил. Гленну надо сказать, он у нас любитель мистики».
Ничего особенного он на съемной квартире не хранил, но пропавшие вещи было жалко.
– Пришла беда, отворяй ворота. Что такое не везет, и как с ним бороться. Это плохо. Еще хуже, что никакой плитки у меня не было. Там газ, если ты заметила.
– Тогда…
– Ладно. Выводы делать пока рано. Бумагу раздобыл. Отправлю почтой. Остальное – не телефонный разговор. Приеду, все расскажу. Но в целом могу сказать, ты права: хулиганы – это прикрытие. Поэтому будь осторожна. Ладно?
– Я думаю…
– Что еще? Всякий раз, когда ты начинаешь думать, у меня начинаются дальние дороги и казенные дома.
– Тебе не следует пока появляться в Москве. Я созвонилась с дядей Сахибом, ты у него можешь пожить несколько дней, и возможно, он узнает что-нибудь для тебя. А тем временем, найдут настоящего убийцу и ты спокойно вернешься в Москву. С хозяйкой квартиры как-нибудь разберешься.
– Надеюсь, от дяди Сахиба до тебя я могу добраться хотя бы электричкой?
– Вряд ли, – сочувственно хмыкнула Жанна. – Он живет в Каире. А туда можно добраться либо по морю, либо самолетом.
Самолет авиакомпании «Британские авиалинии», белоснежный гигантский «Боинг-747» медленно выруливал к зданию аэровокзала. Надпись «Fasten your seatbelts» на табло погасла и молодой человек в безупречно пошитом костюме, летевший коммерческим классом, сопровождаемый улыбчивой стюардессой, направился вслед за остальными пассажирами к выходу. В этом безукоризненно одетом джентльмене не сразу можно было признать разбитного парня, еще две недели назад стоявшего в черной униформе на входе в клуб «Афродита», что в самом начале Тверской улицы.
– Thank you. Its very nice! – выпалил он на прощание хорошенькой стюардессе набор заученных фраз. – I am so grateful to you. See you late!31
– You are welcome!32 – вежливо ответила девушка, не поняв, за что ей так благодарен этот симпатичный иностранец и почему они должны вскоре увидеться.
В зале ожидания Каирского аэропорта Точилин сразу увидел эффектную смуглую девушку в блузке цвета хаки и застиранных голубых джинсах. В руках она держала лист бумаги с его фамилией.
«Уф, на этот раз все будет правильно!» – в праздничном настроением решил детектив.
– Привет! – махнул он ей. – Вы – Амина, помощница заведующего сектором Египетского музея, – достал он блокнотик, – профессора Каирского университета Сахиба Джамала Новбари.
– Добрый день! – улыбнулась Амина. – Здравствуйте. А вы – Дмитрий Точилин?
– Он самый, – широко улыбнулся Дима, пряча блокнот. – Сразу хочу сказать, в египетском я не очень.
– Я тоже не знать египетский. Мы говорим на арабском, – озадаченно сказала Амина, и опять заулыбалась. – Но я счастлива практиковать свой русский.
– Бог с ним, египетским, я бы тоже попрактиковался в русском! А то все «хэллоу» и «монинг».
Они сели в открытый «шевроле» вишневого цвета.
– Далеко до города?
– Меньше час ехать.
– О, кей. Let’s go!
– Do you speak English? – немедленно отозвалась Амина.
– Нет, нет, – сконфузился Дима. – Иногда проскальзывает. Я какое-то время жил в Англии…
Потянулись плоские равнины, пальмы. Амина болтала без умолку, часто переспрашивая: «Это есть так? Я сказала правильное слово?»
– А где же ваши знаменитые пирамиды? – спросил русский гость, обозревая затянутые дымкой очертания исполински большого города.
– Пирамиды в Гизе. Это два часа ехать от Каира. Если вам нужен гид, надо говорить с господином Новбари, и я вам сделаю экскурсию.
– Договорились, – с удовольствием согласился Дима, украдкой бросая взгляд на тонкие смуглые плечики девушки. Судя по европейской одежде, она не мусульманка. Значит, им будет легко найти общий язык.
– Профессор сейчас занят. Он ждет вас у себя дома в семь часов. Вот его визитная карточка.
Она припарковала машину недалеко от невысокого здания в темно-розовую краску с роскошным белым фронтоном. Приезжий с любопытством огляделся. Каменные стелы на зеленых лужайках, небольшой фонтан, широкие скамьи, на которых отдыхали женщины в темных одеяниях…
– Вы первый раз в Каир? – спросила помощница профессора.
– Да.
– Тогда можете смотреть пока музей. Сто пятьдесят тысяч экспонатов. Три тысячи лет истории самой старой мировой цивилизации. Вам очень понравиться. А я сейчас должна идти работать. До свидания.
– До встречи!
Он и не догадывался, что командировки такого рода могут быть настолько увлекательными. Англичанка у него была, а если теперь еще и с египтяночкой…
Амина миновала ограждение и легко взбежала по широким горячим каменным ступеням Каирского музея. Утреннее солнце, величественное, словно сам бог Ра в золотых одеждах, неспешно поднималось к зениту. Точилин решил последовать совету и прошвырнуться по музейным залам, решив, что там должно быть прохладнее. К тому же, он должен иметь какое-то представление о том, чем занимается последние дни.
Грубые, точно вырубленные гигантским топором морды сфинксов, раскрашенные деревянные фигурки божков, птицы с длинными клювами, сидящие в огромных стеклянных кубах черные псы с галстуками на шее и неестественно острыми, длинными, вздернутыми кверху ушами; деревянные гробы в форме человеческого тела и мумии, мумии, мумии…
Перед одной из них Точилин остановился в раздумьях. То, что когда-то было человеческим телом, представляло из себя куклу из папье-маше или такого же хрупкого материала. Куклу забытую, сломанную. В грудной клетке зияла темная дыра, половина челюсти отсутствовала.
– Да, ученым не позавидуешь. Как тут узнать: кто его бедолагу так сделал – то ли при жизни изувечили, то ли этот на трухлявый картон кирпич уронили.
Пройдя несколько залов через многоязыкую толпу, Дима понял, что без знающего человека он ничего не поймет, даже если будет пялиться на экспонаты всю оставшуюся жизнь. Только в северной галерее на втором этаже, в зале Тутанхамона у ларца, где сияли теплым светом нежные выточенные фигурки тех самым богинь-хранительниц, о которых говорил сэр Гленн, Точилин невольно остановился. Ровное сияние, исходящее от них, не было сиянием холодного металла.
– Потрясающее! – пробормотал он и подошел ближе. Не для того, чтобы лучше рассмотреть, а ощутить, станет ли сильней тепло, идущее словно от живого человеческого тела.
Стоящая рядом женщина в легком костюме из черной ткани с улыбкой посмотрела на него.
– Вам нравится? – спросила она.
Короткая стрижка черных волос, носик с горбинкой… простенькая золотая цепочка обхватывала стройную длинную шею и покоилась на маленькой, по-девичьи высокой груди.
– Очень, – поспешно выдавил из себя детектив, и спохватился, что уставился на нее слишком пристально: – Извините, вы похожи на богиню, ту, что слева.
– На Селкит? Чем же? – растерялась она.
– Вы такая же хрупкая, миниатюрная, у вас такое же красивое лицо, большие глаза. Такой же спокойный, я бы сказал, чуточку высокомерный взгляд. Красивые руки, изящные пальчики…
– Довольно. То, что ниже, перечислять не надо.
– О, кей!
Тьфу, привязалось к нему это «о, кей»!
– Хорошо, может быть, в следующий раз… Меня зовут Дима, Дмитрий Точилин.
– Мария. Очень приятно. Вы чем занимаетесь, Дима?
– Скажем так, эксперт по вопросам безопасности одной небольшой компании, – о том, что компания состоит из двух человек – его самого и любимой девушки уточнять не стал, – сейчас в отпуске. Решил на неделю слетать в Египет, развеяться. Прибыл утренним рейсом…
– И сразу в музей?
– Захотелось что-нибудь культурного.
– Похвально.
– Я, честно признаться, ничего не понимаю. Вы мне скажите, из-за чего сыр-бор с Тутанхамоном разгорелся? Ну, убили и убили парня. Почитаешь историю, так вокруг трона всегда какие-то страсти кипели. Шумиху зачем поднимать?
Женщина, похожая на богиню Селкит, мило улыбнулась:
– Вообще-то, убийствами я не занимаюсь. Я искусствовед. Но на ваш вопрос ответить могу. Смена правителя – это ведь не просто замена одного человека другим. Государственный переворот сродни землетрясению. До него наблюдаем один определенный пейзаж. Потом огонь, дым, хаос, и спустя некоторое время перед нами возникает совсем другой пейзаж: иногда намного приятнее того, что был, иногда хуже, а иногда надолго остаются дымящиеся развалины.
«Я и раньше догадывался, что царя убить – не слесаря колесного цеха замочить», – иронически подумал Дима, но перебить так удачно подвернувшегося экскурсовода не решился.
Они подошли к золотому антропоидному гробу. Нежное личико с чертами, более присущими девушке, большие открытые глаза с «марсианским» разрезом, пухлые, четко очерченные губы… В мягком блеске золота переливались черно-синие, оранжево-красные и бирюзовые тона.
– Так вот ты какой, северный олень, – задумчиво протянул Точилин. – Это и есть тот самый потерпевший, чья смерть вот уж тридцать пять столетий достает нас?
– Сама мумия на реставрации, а это один из шести гробов, в которых она покоилась. Историков милый юноша интересует мало. Когда умер, ему было не меньше восемнадцати, но не более двадцати лет. Это установили по степени окостенения суставов. Росту невысокого, около 168 см; весьма слабого телосложения и, видимо, болезненный, что и послужило, очевидно, причиной его преждевременной кончины, обстоятельства которой точному установлению не поддаются.
– Пока не поддаются, – заметил Точилин. – Последнее исследование, насколько мне известно, проводилось в 1962 году, когда методы были не столь эффективными, как сейчас.
– Да, – удивленно подтвердила Мария. Не дурачит ли ее этот молодой человек, прикидываясь совсем уж безграмотным. – Вы действительно занимаетесь только вопросами безопасности?
Он тут же развеял ее подозрения.
– Все, что я знаю о фараонах, знаю из газет типа «Чудеса и приключения». Иногда на дежурстве с ума сходишь от безделья.
Мария в сомнении посмотрела на него. И продолжила:
– Чудес в этот династический период Нового царства было достаточно. Начать с того, что фараон Тутмос III, блестящий полководец, двадцать лет провел в походах и оставил в наследство своему сыну могучую империю. Он был не только солдатом, но и мудрым правителем. Сын его, тоже отличался благоразумием и, что бывает очень редко, не растратил отцовского наследства. Внук, Аменхотеп III, тоже не хулиганил и замечателен лишь тем, что родил Аменхотепа IV, фараона, который заслужит потом прозвище проклятого. Нет, Аменхотеп IV не сжигал Фивы, как Нерон сжег Рим, не увлекался проскрипционными списками, как диктатор Сулла и не строил концлагеря, как Адольф Гитлер или Иосиф Сталин. Вся его вина перед современниками была в том, что он кровь живую заменил на вино, а живую плоть на фрукты.
– И все?
– Именно. Ко времени его воцарения официальным культом тысячелетнего царства был культ бога Амона со товарищи. Товарищ был довольно жестокий, деспотичный. В гимнах ему пелось: «Говорит Амон-Ра, владыка Карнака, Я связал нубийцев десятками тысяч и северян сотен тысяч пленных. Они приходят с приношениями на их спинах, сгибаясь перед твоим величеством по моему приказу». Жрецы главного храма в Фивах богатели вместе со своим покровителем и являлись самой могущественной силой в империи. Это было самое богатое религиозно-культовое объединение, пожалуй, за всю историю человечества. Даже Ватикан в пору папского всевластия не достигал такой силы и не владел такими богатствами. Но в один прекрасный день фиванские жрецы проснулись в полном забвении. Аменхотеп IV, чье имя в переводе означало: «Амон может быть доволен», провозгласил новым верховным богом Атона и, чтобы подчеркнуть радикальность религиозных реформ, сменил свое имя на Эхнатон, что означало «Угодный богу Атону».
– Фиванские жрецы… – повторил детектив. – Не те ли самые египетские маги, которые могли перевоплощаться в любые существа, обрели бессмертие и потом затеяли войну с богинями?
Мария рассмеялась.
– Теперь я вижу, что вы действительно читаете «Чудеса и приключения»!
– Извините! Продолжайте, пожалуйста.
– С этого времени и начинается так называемый Амарнский период, которым, я собственно и занимаюсь. За четыреста километров к северу от Фив Эхнатон в кратчайшие сроки возводит новую столицу Двух земель – Ахетатон, куда переезжает со всем двором. В истории древнеегипетского искусства наступает удивительное время. Произошла не просто смена культа одного языческого божка на другой. Нет. Это была одна из первых попыток еще на заре человечества сменить языческое многобожие, всех этих мелких кровавых божков на одного, имя которому Любовь. Достаточно сказать, что жертвоприношения новому богу состояли из цветов и фруктов, богослужения из темных, таинственных помещений для избранных перешли в храмы новой архитектуры, построенные так, чтобы солнечный свет проникал повсюду. В храмах Атона не было ни крытых залов, ни тайных святилищ. Они представляли собой чередование открытых дворов. Каждый из них имел в середине прямой, слегка приподнятый проход, по обеим сторонам которого правильными рядами располагалось множество маленьких жертвенников. В центре стоял большой алтарь. Около пилонов, которые отделяли некоторые части храма, находились небольшие павильоны с царскими статуями и колоннами в виде бутонов папируса. Верующие могли общаться с богом во всех помещениях храма. Наличие многочисленных жертвенников было обусловлено стремлением Эхнатона показать другим, что и они могут общаться с богом. В храмы Амона допускались только жрецы и фараон, и фараон от лица всего египетского народа приносил жертву богу в святилище. Храмы Атона были открыт для всех желающих. В искусстве рухнули каноны, оно стало удивительно простым, реалистичным, объемным и красочным. Неслыханное дело – сам фараон стал изображаться в простых сценах: вот целует жене плечо, вот правит колесницей, а его дочка щекочет лошади бок. Тысячи лет каждый творец, беря в руки резец, перо или кисть, знал, как надо рисовать, а как не надо. И вдруг – свобода, и вдруг – стало возможным выразить свое восхищение перед миром, быть искренним, быть правдивым. Ведь само имя нового и единственного бога, переводилось как Истина. Вам не скучно?
Конец ознакомительного фрагмента.