4. Плохая телеграмма
Все это рассказал тогда Лыкову Титус, сидя на крутом берегу Ветлуги. Объяснил и свои планы усовершенствований в имении. Во-первых, Яан сам предполагал выступать съемщиком, что экономило лесовладельцам до половины выручки. Во-вторых, он решил отказаться от плотов и весь материал сплавлять белянами. Риск катастрофы меньше, лес доставляется быстрее и сразу большими партиями. Если нанять лучших капитанов и лоцманов, даже за хорошее жалованье, в Козьмодемьянске окажешься раньше многих и успеешь снять сливки. И в-третьих, он предлагал от торговли лесом перейти к продаже продуктов переработки. Управляющий уже поставил на Нефедьевской пристани лесопильню, а в самой даче планировал устроить паркетный завод. Следующей весной он собирался привезти на Козьмодемьянскую биржу не дешевые бревна, а тес, штакетник, рейку и готовые избы. Даже стружка у Яана не пропадала – она шла на конопачение тех же изб и еще закупалась посудными фабриками для упаковки. Отдельно Титус обдумывал поставлять дрова – на безлесый юг и Каспий.
Лыков одобрил все эти планы и сказал бывшему сыщику с уважением:
– Ты, Яша, словно всю жизнь коммерцией занимался. А я думал, только жуликов ловить умеешь…
– Эх, Леха. Это для меня такая радость: мирным трудом семейство содержать. Надоели эти жулики! Всегда желал ходить без шпалера, а по вечерам детям книжки читать, а не в засаде париться. Так что новой жизнью я весьма доволен.
– И не тянет к прежнему? – удивился Алексей. – Я бы, наверное, не смог…
– А ты и не пробовал. Имение есть, семья. Займись хозяйством! Тут дел – до скончания века не переделать.
– Нет! – в ужасе вскричал коллежский асессор. – У меня для этого ты нанятый, вот ты и улучшай. А я останусь при прежнем ремесле. Скажи только – каково оно, ходить без револьвера?
Титус вдруг при этих словах оглянулся по сторонам и ответил вполголоса:
– Не знаю. Я тут, понимаешь, своими нововведениями много чужих интересов задел. При Нефедьевской даче раньше куча народа жировала. Лес снимали только исполу – сразу вдвое хозяина обирали. Притом хищничали, валили по пять-шесть стволов с десятины вместо одного. На лесном кордоне объездчики сговаривались с крестьянами и дозволяли им за взятки незаконную порубку. Я весь сброд повыгонял, а хищников оттер. Ну и… Получил предостережение. Зря, мол; нужно с людьми договариваться, а не то…
– Та-а-ак… – протянул Алексей. – А чего молчал? Давно было предупреждение?
– Молчал потому, что тебя ждал. Такие вещи в письмах не объясняют. Разговоры – их было три или четыре – прошли все в этом апреле. Я сделал по-своему, в итоге нам подожгли лес. Потушили быстро – я ожидал подобного и подготовил пламегасительные снаряды, но убытки мы понесли. Потом выстрелили в меня на лесной дороге.
– Выстрелили?!
– Тут с этим просто. Места глухие, чащобные. А я весь день в хлопотах, туда-сюда езжу; устроить засаду ничего не стоит. Народ опять же лесной – и беглые есть, и дезертиры. Уренская волость вся старообрядческая, они там черта укроют за малую мзду.
– Как же быть? Может, ты того… отъедешь маленько? Денег нам хватит, а твоя жизнь дороже выручки. Яш, брось свои принципы к лешему! Я, в конце концов, приказываю!
Титус очень серьезно поглядел Лыкову в глаза и вздохнул. Снова оглянулся через плечо, и только сейчас Алексей заметил, что вид у его друга очень озабоченный.
– Нельзя отъезжать, Леш. Ты уж мне не приказывай такое. Им сунешь палец – откусят всю руку, я знаю. Нефедьевых при прежнем управляющем обворовывали ежегодно не менее чем на тридцать тысяч. Половина уезда этим кормилась! Отпустим сейчас вожжи и уже не удержим их никогда, все на старые круги вернется. Или они меня запугают и сломают, под себя переделают, или у твоих детей в имении будет порядок.
– А полиция? Ты обращался?
– Полиция здесь, Леш, только пьяных у кабаков собирает, чтобы потом выпустить с пустыми карманами. Что ты, не знаешь, какая полиция бывает в уездах?
– Я сегодня же побеседую с исправником! Пугану так, что мало не покажется – пусть помогает тебе.
– Чем же ты его пуганешь? Своей службой в департаменте? Так ведь Петербург далеко, и чин у тебя незначительный. Приедешь раз в год на неделю и опять укатишь. И в Костроме мы с тобой никого не знаем. Не обольщай себя.
– Хорошо. Чем я могу тебе помочь?
– Я хочу заменить всех объездчиков. Всех. Развращенные люди, их уже не переделаешь. Найму честных мужиков, лучше из бывших егерей и пограничной стражи. Придется – объявление дам в газетах. Жалованье, жилье, пенсия – только служи на совесть.
– Одобряю. А еще?
– На заводах у меня люди надежные, вся беда в кордонах. Заменю объездчиков, и все поймут, что у меня не забалуешь. Тогда отстанут.
– Возьми себе охрану, один больше не езди. Выпиши опытного человека из Нижнего, а лучше двух. Таких, кого сам знаешь и доверяешь. Денег на это не жалей. Что еще? Говори сейчас, пока я не уехал.
– Этого достаточно. Но есть еще дело. Посерьезнее этого.
– Что может быть серьезнее? – удивился Лыков.
– Кто-то в Варнавине детей убивает.
Лыков опешил:
– Здесь? В этом сонном царстве? Маньяк?
– Да.
– Когда это началось? И сколько жертв? Кто они?
– Три ребенка за последние два года. До этого не случалось.
– Черт! Вот это новость… А я своих сюда собираюсь на лето отпускать; а твои вообще тут живут… Расскажи все в подробностях! Что говорят исправник и судебный следователь, какие имеются улики или догадки; о жертвах расскажи.
– Судебный следователь молчит под предлогом тайны следствия. Я для него частное лицо, он мне отчетом не обязан. Исправнику вообще все безразлично. Он вообще какой-то… снулый. Поэтому об уликах ничего сказать не имею. Вот про жертвы кое-что знаю. Я сунул пятишницу нашему становому, и тот рассказал. Он осматривал два трупа из трех. Мальчика десяти лет и одиннадцатилетнюю девочку.
– То есть убийства были в вашем стане?
– Нет, в самом Варнавине. Становой оба раза замещал городского пристава[19]; тот что-то часто бывает в отъезде. И в оба раза случилось такое несчастье. Детей удавили.
– Где и как нашли тела?
– Оба тела нашли в овраге между крайними домами и кладбищем для бедных. Кстати, в трехстах саженях всего от вашей городской усадьбы. Место хоть и близко от жилья, но нехорошее. Глубокое ущелье, заросшее лесом. Черт ногу сломит. Люди там не ходят, боятся.
– Детей просто удушили? А…
– Нет, полового насилия не было. Но удушили их не просто, а сначала мучили.
Сыщики – бывший и настоящий – замолчали. У Лыкова под скулами ходили желваки. Наконец он сказал:
– Ты упоминал о трех жертвах. Кто третья?
– Еще один отрок, постарше, двенадцатилетний. Его обнаружили месяц назад под мостом через речку Красницу. Становой сам тела не видел, но говорит – тот же почерк.
– Каких семей были дети?
– Мещан и проживающих в городе крестьян. Все из простого сословия.
– Значит, у вас тут маньяк…
– Маньяк.
– Етит твою!!! – рявкнул Лыков, грозя кому-то кулаком. – Тихий сонный городок!
– Да. И в нем мои дети. А со следующего лета и твои.
– Надо поймать этого гада. Ты уже об этом думал?
– Разумеется. Я же не самый плохой был сыщик, правда? Придется только одному, на полицию рассчитывать нельзя.
– Жалко, я тебе тоже не помощник. Благово телеграмму прислал – надо срочно ехать в Варшаву. Там опять пристава убили. Как же ты один-то?
– Придется постараться. Очень!
На этом тогда их разговор закончился. Лыков перед отъездом зашел к исправнику, но того не оказалось на месте. Замещавший его помощник оказался человеком недалеким и не смог дать никаких разъяснений. Всю осень и зиму Алексей интересовался у Титуса, как продвигается расследование. На Рождество тот сам приехал в столицу. Рассказал, что все тихо, новых убийств не было и улик никаких добыть не удается. Отсылая две недели назад Вареньку с детьми в Варнавин, Алексей вынужден был рассказать ей о страшных происшествиях. Строго-настрого запретил оставлять мальчиков без присмотра даже во дворе дома, а за ворота выходить только в сопровождении Степана Окунькова. Степан был дюжий парень, из бывших нефедьевских крепостных, преданный и надежный. Его приставили к Павлуке с Николкой на правах дядьки, ко всеобщему удовольствию и пользе. Тем не менее варнавинский маньяк не выходил у Алексея из головы. Нежданный отпуск оказывался очень кстати – теперь можно будет помочь Титусу.
Собрав вещи, коллежский асессор сунул в карман пачку червонцев и бегом спустился вниз. Хорошо быть состоятельным! Первым делом он отослал помощника дворника на вокзал за билетом до Москвы. Прибавил полтинник, и детина полетел на всех парах… Далее Алексей отправился по гостям. Начать он решил с городового Федора Кундрюцкова. Этого человека сыщик три года назад встретил в Первопрестольной, когда разыскивал убийц бывшего министра Макова. Хлопца тогда звали Федя-Заломай, и он за еду и выпивку охранял аборигенов Котяшкиной деревни от бандитов Грачевки. Схватившись в минуту знакомства с Лыковым на кулачки и получив тумаков, Федя проникся к нему уважением и поступил в полное подчинение. Недалекий, очень сильный и очень простодушный, он как раз тогда стоял на грани: сделаться бандитом или остаться честным человеком. Алексей увез его в Петербург и взял шефство. Теперь никто уже не помнил, что такое был Федя-Заломай. Существовал городовой среднего оклада Федор Кундрюцков, образцовый служака. Великан успел уже и жениться на мещанке с Охты, причем Лыков выступил на свадьбе посаженым отцом. По случаю женитьбы Федор выселился из казарм Полицейского резерва и въехал в полуподвальную квартиру на Малой Морской.
Нынешний император не любил Зимнего дворца и в редкие свои приезды из Гатчины в столицу останавливался в Аничковом. (Там он жил еще цесаревичем.) Градоначальник Гессер приметил это и поставил осанистого и представительного Федора на Невском против ворот царской резиденции. Расчет его оправдался: в очередной свой приезд Александр Александрович заметил нового городового, подозвал и поговорил с ним. Простая благообразная речь постового понравилась государю. Гессер сиял, а сам Кундрюцков был на седьмом небе от счастья. Служба Федору весьма удавалась. Необычайно эффектный в мундире и при оружии, аккуратный, степенный и надежный, он со всеми ладил. Многие находили в его рослой могучей фигуре сходство с молодым императором (сейчас, надо признать, их величество сильно располнели). Сигклитиния, молодая жена Федора, оказалась доброй и приветливой женщиной, души не чаявшей в муже. Она обнаружила большой житейский ум в соединении с тактом и скоро стала направлять своего Феденьку, иногда уж слишком простоватого, по скользким тропинкам бытия. Делалось это незаметно для окружающих, но успешно. Сошлась супруга и со своей свекровью. Платонида Ивановна хоть и постарела, но была довольна ходом жизни; составилось замечательное семейство. Все шло к тому, что к следующему Рождеству Алексею предстояло перелицеваться из посаженого отца в крестные.
Выйдя на Невский, сыщик издали увидал своего подопечного, шефство над которым он постепенно передавал Сигклитинии. Федор, обнаружив наставника, растянул рот до ушей и молодецки откозырял. Договорились, что в девятом часу Алексей зайдет на Малую Морскую испить чаю, и сыщик отправился дальше. Вечерело, но белые ночи чудо как хороши в столице. Это время года Лыков особенно любил в Петербурге. А тут еще предстоящий отпуск! Скоро он обнимет Вареньку, взгромоздит на плечи Брюшкина с Чунеевым. Коллежский асессор шел навестить другого своего приятеля, подполковника Закс-Гладнева.
Этого человека сыщик впервые встретил в Забайкалье. Три года назад по поручению уголовного «короля» столицы Анисима Лобова он пробрался в Нерчинский каторжный район. После череды кровавых событий «демон» Лыков открыл свою личность приставу района и получил от него поддержку в выполнении августейшего поручения. Закс-Гладнев оказался достойным человеком. Лыков с Благово перетащили его из каторжного угла в петербургское градоначальство. Сейчас Александр Витальевич состоял в должности участкового пристава в Казанской части. К следующей Пасхе он должен был получить чин полковника и сразу же – производство в полицмейстеры второго отделения. То-то возвысится человек… Пока еще не зазнался, надо его навестить. Лыков зашел на Офицерскую, в помещение «Казанки». Договорился там с Заксом, что заглянет к нему нынче на вечерок, по выходе от Кундрюцкова (они удобно жили по соседству), и возвратился домой.
Жаль, что в городе не было самого верного друга, подполковника Таубе. Вот с кем хорошо славно получается выпить! Правда, с тех пор как тот женился на докторше Атаманцевой, встречаться они, по правде сказать, стали реже… Очередная пирушка как раз была назначена на середину июня. Но барон неделю назад отбыл в командировку в Гороховецкие лагеря, и не один, а с Федором Ратмановым, по прозвищу Буффаленок. Федор был сыном лыковского товарища, погибшего шесть лет назад в Нижнем Новгороде при предотвращении покушения на покойного государя. Спас его тогда, но сам не уберегся… Буффаленок появился неожиданно, в восемьдесят третьем году, приехав из Америки на поиски отца. Смышленый подросток заинтересовал военную разведку: вырос за границей, знает тамошние обычаи, свободно владет английским. Таубе стал готовить из него агента-нелегала длительного внедрения, сам обучая премудростям тайной службы. В Гороховецкие лагеря Федор укатил за погонами вольноопределяющегося. После месячных курсов парня должны были зачислить в роту охраны Военного министерства. Оттуда Таубе переведет его писарем в Военно-Ученый комитет, и обычная жизнь для Буффаленка на этом навсегда закончится. Через два-три года в Англии или Германии появится молодой человек, сирота, лишившийся родителей в далекой колонии. Освоится, получит образование, «обрастет биографией» и станет делать карьеру. Военую или политическую, Таубе еще не решил. И однажды у России в стане противников окажется глубоко законспирированный резидент. Лыков и Таубе могут и не дожить до того времени, когда Буффаленок начнет приносить пользу – операция расчитана на десятилетия… На обратном пути с лагерных сборов барон обещал заехать в Нефедьевку, навестить лыковское семейство и привезти папаше от них поклоны.
Все вечерние планы перечеркнул клочок бумаги, ожидавший Алексея на квартире. Это был экспресс из Варнавина. Варенька прислала телеграмму только из пяти слов, но они ударили сыщика в самое сердце: «ТИТУС СМЕРТЕЛЬНО РАНЕН СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ».