Либеральные
Его девка к нему ночью во сне не пришла. Пришли другие, мутанты, составленные из частей женщин, которые отдавали ему свои тела на протяжении жизни. Никакой фривольности они не проявили. Расхаживали, приходили, уходили, почему-то в парижской квартире всё происходило, и только. Параллельный мир ему на что-то указывал, «но не всегда находишься в состоянии, чтобы понять мэссидж», – сказал себе Дед и проснулся точнёхонько за пару минут до подъёма.
Подъём в спецприёмнике зависел от смены. Шумная смена орала у двери благим матом: «Подъём!». Тихая – шептала мимоходом: «Поднимаемся, ребята, поднимаемся», – и шёпот удалялся. Всё совершалось согласно темпераменту начальника смены.
Дед ловко встал, во всяком случае ему показалось, что ловко, извлёк один тюбик зубной пасты, второй припрятал, выбрал себе синее полотенце, потом подумал и взял красное. Повесил его на спинку кровати. Пошёл к комплексу дальняк-раковина и с наслаждением почистил зубы. Умылся. Красное новое полотенце пожалел и вытерся казённым, «вафельным». Всё же он был сыном своего поколения, ребёнком войны, потому вырос бережливый.
Кирилл спал, стащив одеяло на ноги.
Открыли дверь и позвали на завтрак. Кирилл открыл глаза и ошалело не понял, где находится.
– Кашу дают. Вставай! – бодро гаркнул Дед. Он во всех тюрьмах был бодрый, его даже прозвали в Лефортово «Энерджайзер». Кирилл вскочил. Вставил ноги в тапочки, пацаны загнали им одинаковые тапочки в дачке, только у Кирилла 45-го размера, у Деда меньше.
Их опять кормили отдельно от всех. В столовой они были первые и одни. Дед познакомил Кирилла с Kitchen boys. Заодно и Дед узнал, как их зовут. «Тарантино» назвался Стасом, как же иначе, а Брут/ Закстельский, оказывается, – Андрей. Андрей сообщил им, что под Новый год задержан ещё и Борис Немцов, он всё ещё находится в ОВД «Тверское». Что к нему туда не пускают дочь…
– Откуда вы всё это узнали, арестованные? – спросил Дед, получая свой чай. А сам подумал, какого рожна к Немцову должны пускать дочь? Нет такой практики. К Деду даже адвокатов не всегда пускали. Это же арест.
– У нас у одного парня во «второй» хате транзистор есть.
– Богачи. Радио здесь разрешено? Тут же ни одной розетки в хатах нет. Кипятильник даже не употребишь.
– Администрация не возражает.
– Хотите, мы вам чифиру сварим? – вызвался Андрей. Дед ничего не ответил, поостерёгся от первого встречного чифир брать.
В обед им выдали рассольник, солдатского казарменного качества, и, о чудо: по небольшому куску жареной рыбы, мойвы, что ли. Дед с энтузиазмом съел обед, и даже серый хлеб ему нравился.
Потом они гуляли. Вдвоём. Дед быстро ходил во всю длину узкой щели, тянущейся вдоль здания спецприёмника, шапка на бровях лежит и на очках, руки в карманах. А Кирилл курит, сосёт сигаретки одну за другой у входной двери. Проходя сквозь клубы его дыма, Дед поморщился.
– Давно бы бросил, дешевле бы существование обошлось.
– Да пытался, не получается, – Кирилл вздохнул. При этом он улыбался.
– Опять вздыхаешь.
– Не буду. Изживу вредную привычку, – пообещал Кирилл.
После прогулки их уплотнили. Извинившись, вселили к ним двух Kitchen boys, а через полчаса вселили и третьего, потому что «Тарантино» на следующий день выходил на свободу. Потому к ним в камеру поселили ещё и хулигана Сергея, тот должен был стать посудомойщиком, после того как уйдёт Стас. Где-то около часа Kitchen boys носили порциями свои вещи из «второй» хаты. Матрацы, одеяла, пакеты. Они постоянно забывали что-то взять, стучали в дверь, вызывая милиционеров. Дед наблюдал за суетой с элегической грустью. Было ясно, что в эту отсидку одиночества ему не видать, как своего затылка. «Ну что же! – подумал Дед. – Буду общаться с арестантами. Приобретать ненужный мне уже опыт».
Kitchen boys вместе с пожитками привезли и свежую новость. Его соратника Константина осудили на 10 суток и, вероятнее всего, к ночи или ночью его доставят сюда же, в спецприёмник. Осуждён ещё кто-то, но Kitchen boys не поняли, кто. В конце концов, откуда им знать оппозиционеров, они же простые пьяницы, хулиганы и дебоширы. Немцов, сказали Kitchen boys, ещё не осуждён. Немцова они знали, всё же бывший вице-премьер, немало в своё время помелькал на экранах.
После ужина они спустились с Кириллом в камеру, дверь была открыта настежь. Они прикрыли дверь. Кирилл стал курить в форточку, в той части «хаты», где были две ледяные батареи, «дальняк» и раковина. Дед морщился. Все его сокамерники, включая его охранника, оказались курящими. Астма давно не посещала Деда, однако такое интенсивное вентилирование его лёгких никотином могло и спровоцировать астму. Могла её спровоцировать и простуда, вызванная сквозняком. Но Дед ничего не сказал Кириллу, мёрзнувшему у форточки, он ходил, заложив руки за спину по старой тюремной привычке, во всю длину камеры и даже считал шаги. Необходимости в считании шагов не было никакой, он считал удары правой ноги в годы, когда бегал в прогулочном дворике, вначале в тюрьме Лефортово, потом в Саратовском централе, ему нужно было отбегать дневную норму, вот и считал. А зачем считает сейчас? Привычка…
Кирилл закрыл форточку и, подражая Деду, стал ходить рядом. Они обменялись репликами насчёт того, что места в камере хватает, «тусоваться» могут одновременно трое, да и для четвёртого места хватит.
– Да ничего тут, жить можно. О хлебе насущном думать не надо, да и койку дают, – одобрил спецприёмник Кирилл.
Кирилл был с ними уже лет пять, если не больше, из них год отсидел в тюрьме, но в охране у Деда он работал лишь последние года полтора-два. После того как развёлся, точнее разошёлся, с женой. Она тоже была активисткой партии, в партии они и познакомились. Родила ему ребёнка. Но её темперамент оказался, видимо, ему не под силу. Что там у них случилось… Дед никогда не лез в личную жизнь партийцев, потому не знал. Вероятнее всего дело было либо в несоответствии ритмов существования, либо в подчинении было дело. Если женщина имеет сильную доминантность, то мужчине сложно жить, она с ним борется, как мужчина. А это напрягает и нервирует. В доме-то бороться уж не надо бы.
Дед выгнал пару лет назад двадцатитрёхлетнюю девку. Та была как тёмная энергия, всё поглощала. Дед был радикал и в личной жизни, потому хотел, пытался жить с той девкой, но, осознав ситуацию, принял решение выставить её за дверь. Он потребовал от неё очистить помещение и дал ей срок. Совесть его при этом осталась чиста, потому что квартирная хозяйка как раз попросила Деда очистить помещение. Так что все должны были оставить помещение, между тем вместительное и совсем дешёвое, у Курского вокзала. В квартале, называемом «Сыры», сейчас в тех местах процветает культурный выставочный центр «Винзавод». Когда ультиматум Деда девке истёк, она, нагло кривляясь, пришла и сообщила, что любит его и не уйдёт. Дед не стал кричать, не стал оспаривать её, но спокойно передал дело службе безопасности, своим охранникам. «Пацаны, – сказал он им, – нужна ваша помощь!»
Димка, серьёзный, носатый, бритый, все звали его «Эвертон», так как он был фанат этой английской команды. Очень аккуратный парень. Димка сказал ей, назвав её по имени: «…, босс не шутит. Никаких шуток быть не может. Собирайся!»
Надо сказать, что девка была стриптизёрша, что Дед вытащил её из Питера, он захотел жить с ней, иметь её в постели, под рукой, но откуда же он знал, что она – тёмная энергия. Любая страстная девка может в первое время показаться тёмной энергией, но не любая таковой является. Она оказалась тёмной энергией и не ослабевала никогда. Она могла затрепать мужчину, как кошка – мышь, играя с ним до тех пор, пока он не похолодеет, а она всё будет то трепать его лапой, то поглаживать. И будет удивлена, чего-то он не движется…
Служба безопасности даже помогла ей погрузиться. Она хотела зайти к нему в кабинет (он сидел там, у компьютера, ожидая, когда всё закончится) «попрощаться». Но Эвертон не пустил её. «Ни к чему это, беспокоить босса…» Дед не был жестокосердным. Однако было ясно, что он ошибся, и нужно было исправить ошибку…
Не однажды Кирилл сообщал Деду детали своего развода с партийным товарищем «Зайкой». Дед был солидарен с Кириллом по поводу оценки девок, они же женщины. Иной раз они ансамблем, дуэтом, в форме горячего диалога детализировали свои взгляды. Обычно это происходило в автомобиле. Двое других «пацанов» в автомобиле, обыкновенно неженатые ещё ребята, то смеялись, то молчали, слушая их женоненавистнические речи.
Kitchen boys задержались вне камеры. Но зато они принесли с собой множество интересных и необходимых вещей. Во-первых, они забрали из старой хаты транзистор. Беда была только с батарейками – они издыхали, но, постучав ими о раковину, хулиган Сергей добился их временного оживления. Настроившись на частоту «Эха Москвы», они вдруг узнали, что Немцову дали пятнадцать суток ареста за то, что он якобы ругал матом президента, при этом переходя Тверскую улицу.
Дед подумал, что власти ведут себя непоследовательно: в октябре сумели разделить участников митингов на Триумфальной на соглашателей (Старуха и её окружение) и «непримиримых», к ним Дед относил своих сторонников и себя. Немцов вышел 31 октября вместе со Старухой в загон, на «разрешённый» митинг. Тогда его не забрали, митинг-то разрешённый, не забрали, несмотря на то, что он говорил со сцены загона возмутительные вещи в адрес премьер-министра и президента страны. А вот в ночь на Новый год его забрали, может быть, карая задним числом за те оскорбительные для высших должностных лиц государства речи, произнесённые им 31 октября. Желание отомстить наглецу (Немцов ещё ведь был к тому же «свой», из их корпорации, бывший губернатор и вице-премьер) пересилило расчётливость, власть пошла на то, что разбила посуду. Сумели разделить участников процесса на умеренных и непримиримых, и вдруг сажают умеренных. И тем самым этих умеренных превратят в радикалов, если так дело пойдёт…
«А ещё, – подумал Дед, – они хотят запугать Немцова этим арестом. Он, успешный всегда, молодой ещё буржуазный политик, он никогда в жизни ещё не был за решёткой. Вдруг испугается».
С хрустом выворачивая замок, появился толстый лейтенант в шапке.
– Звонить кто-нибудь будет?
– Я! – Кирилл говорил Деду, что должен позвонить родителям.
Андрей Брут/Закстельский также выразил желание позвонить сестре, которая его сюда и упрятала уже пятый раз подряд.
– Немцову дали пятнадцать суток, а Яшину – пять, – сообщил толстый лейтенант негромко, – к ночи сюда привезут.
Сообщая им эту военную тайну, лейтенант выглядел очень довольным собой. Дед не сказал ему, что уже знает решение суда.
– Посадите Немцова к нам в хату, лейтенант, – попросил хулиган Сергей. – Я потом всю жизнь буду рассказывать, как с премьер-министром сутки отбывал.
– Хэ-хэ, – только и произнёс лейтенант и увёл Кирилла и Брута/Закстельского звонить по телефону.
Вернувшись, они уселись ужинать. Брут/Закстельский извлёк из сумки, принесённой из кухни, две пластиковые бутылки с чифиром. От кипятка бутыли сжались и стали причудливо деформированными. Из второй сумки Брут/Закстельский, улыбаясь в пегие усы, извлёк невероятные вещи: салат оливье в контейнерах и пластиковую банку с красной икрой. В тюрьме – икра!
– Тётка со второго этажа дала. Они в Новый год дежурили, всё не съели. Возьми, говорят, Андрей, а то протухнет!
– У нас не протухнет, – заверил Кирилл.
– А что за тётка? Нас не отравят? – выразил опасение Дед.
– Да там в коридоре сидит, кабинет у неё близко к кухне. Тучная такая. Бухгалтер, может быть.
– В Андрея влюбилась, – отметил хулиган Сергей.
Дед подумал, что возникла обычная бытовая ситуация. Продукты начали портиться, оливье и икра – скоропортящиеся, чего не отдать зэкам. И Дед решил съесть икры. Но сказал:
– Кто из вас первый на икру. А я посмотрю. Если конвульсий не будет, и я съем.
Все заулыбались, кроме Кирилла. Он-то знал, что Дед не шутит. А Дед помнил, как они отравили Лечи Исмаилова, чеченского бригадного генерала, отравленными бутербродами перед этапом. Следователи его поужинали. На этапе Исмаилов и скончался. Тут тебе не шутки, в тюрьме, пусть это и маленькая тюрьма. Исмаилов получил восемь лет всего-то. Дед никогда не брал ту тарелку, которую ему протягивали, всегда старался взять другую. Одно время его служба безопасности носилась с идеей, чтобы покупать ему еду ежедневно в разных магазинах. Отказались от такой идеи только по причине её трудоёмкости.
Всё очень серьёзно. Идёт война. Дед живёт неудобно и погано. Вроде и на свободе, а хуже, чем в тюрьме. Дед не планировал так жить. Но власть восприняла его самого, его идеи и его политическую организацию как крайне опасные. Его назначили врагом государства и, видимо, врагом номер один. От «перебежчиков» из ФСБ Дед знал, что его партией и им самим занимается тот же отдел ФСБ, что и чеченскими боевиками. Позднее арестованного в 2001-м Деда и его группу вели те же следователи, что занимались чеченцами. И сидели Дед и его группа в тюрьме для государственных преступников вместе с чеченцами. Ни один из тех чеченцев, включая генерала Радуева, не прожил долго. Получив сроки, они уехали в лагеря, и там их убили. Всех. Так что Дед относился к окружающему миру серьёзно и подозрительно. Потому что имел право. Имел основания. Убитых среди его сторонников насчитывалось десять человек.
Поужинав второй раз и опустошив обе бутыли чифира (по правде говоря, это был скорее «купец», очень крепкий чай, но ещё не чифир), сокамерники пошли курить к комплексу дальняк – раковина. Они энергично развернули одну из коек, поставив её вдоль перегородки, отделяющей дальняк от камеры, лицом к окну и ледяной батарее. Поставили перед койкой «дубок» (тюремная тумбочка) и расселись кто как, кто на кровати, кто у стены, на корточках. Кирилл стал им рассказывать, как в тюрьме был дорожником. Простые хулиганы и дебоширы слушали с уважением.
Дед же взял книжку «Повседневная жизнь Древнего Египта» и стал её перелистывать, время от времени прислушиваясь к разговору курящих. Книжка оказалась переводом книги ветхозаветного немца из 19 века, была потому полна небылиц, впоследствии опровергнутых наукой, однако время от времени, как золотинку в песке, Дед замечал в немецкой старине резкие детали. Деда поразило то, что немец ни разу не упомянул народ «иври» – предков современных евреев, а ведь они должны были оставить в Египте следы…
– Мама умерла и оставила трёхкомнатную квартиру мне и сестре. Ещё там прописана моя дочь…. бу-бу-бу… Ей 14 лет, она живёт с моей бывшей женой в Алтайском крае… бу-бу-бу. Я её одиннадцать лет не видел. Вот в этой квартире вся и проблема…
Андрей Брут/Закстельский повествовал свою если не всю жизнь, то обширный эпизод этой жизни товарищам по камере. Реплики, издаваемые понурым с нездоровым красным лицом мужчиной, и доселе изобличали его как истерика, как человека подавленного, а сейчас он живописал словами более широкое полотно.
– «Москвичей испортила жилплощадь», – помните, у Булгакова… бу-бу-бу…. Вот и мою сестру…
Брут/Закстельский более образован, чем средний обитатель спецприёмника, констатировал Дед, отвлёкшись от древнеегипетской реальности.
– К ней ходит участковый, и она к нему ходит. Спелись.
– Она, видимо, пообещала отблагодарить его, если он тебя посадит. Тогда она тебя выпишет.
Реплика принадлежала Сергею, молодому хулигану. Сергей также был «дублёром», повторением друга его покойного охранника Кости Локоткова, Костяна, они вместе служили в Германии. Как же звали друга: Вешняков? Вишняков? Сквозь прутья кровати Дед поразглядывал Сергея пристальнее. Красивый, скорее, парень. Такой напористый наглец, видимо, на свободе, здесь он стесняется «политических».
Дверь открыли. Толстый улыбчивый лейтенант, показавшись в двери, отодвинулся, и за ним оказался «политик Илья Яшин», как всегда называли этого юношу, все его 27 лет от роду, стоял в коридоре спецприёмника.
Конец ознакомительного фрагмента.