Девять писем об отце. 3. Гномы, белоснежки, снобы (Елена Сазыкина)

3. Гномы, белоснежки, снобы

На пороге комнаты стоял старожил Ребров. В зубах его дымилась папироса, дым ел ему глаза. Осмотрев чемоданы и их обладателей, Ребров сказал: «Вы, уважаемые, катитесь-ка отсюда по-хорошему. Народ вы шустрый, носатый, пробьетесь. А тут, видите ли, люди живут, трудяги».

Он перебрал костыли и повел бровью на дверь: «Ну!».

Эдик робко протянул направление из месткома. На шум вышла комендант студенческого общежития Зоя Ефимовна, женщина с багровым лицом и хриплым голосом. Ребров бросил:

– Зоефимна, разберитесь с этими. Какие-то неврастеники, нарушители паспортного режима.

Она посмотрела сквозь Реброва и сказала вновь прибывшим:

– Давайте направления.

Ознакомившись с бумажками, Зоя Ефимовна скомандовала:

– Ну, тройка борзых, занимайте свободные койки. Живите и не дурите тут у меня. Водку не пить, не курить, девок не водить. Все ясно? – а после короткой паузы добавила, – дайте папироску.

«Тройкой борзых» были студенты первого курса Ленинградского педагогического института: Ися Шейнис, Эдик Малиенко и Коля Резников. Коек было двадцать, и пока что занято было не более половины. Так что выбрать было из чего. Другими достопримечательностями комнаты оказались голландская печь в дальнем углу и мебель, оставшаяся еще со времен военного коммунизма.

Через пять минут друзья беседовали с Ребровым. Теперь уже мирно.

– Даю азы, – говорил ветеран, – главное – не иметь хвостов, не завалить сессию. А там – госы, и вас вышвырнут, никто не задержится. В остальном – не теряйте времени, мальчики. Жизнь коротка, а студенческая жизнь еще короче. Хватайте все. Не слушайте демагогов. Скоро все они к ночи начнут собираться. Так что лучше обмыть ваш приход сейчас. Ты, очкарик, беги в гастроном. А ты, скелет, наведи тут порядочек. Идет? Ну, то-то.

Вечером новобранцев, уже с трудом вязавших лыко, отнесли в умывальник и уложили лицами в раковины. С шумом пошла вода. Посвящение состоялось.

Комната быстро заполнялась жильцами. Ребята перезнакомились с историками, математиками, биологами. Соседом Исая по койке оказался Арнольд Стуканов. Насмешливый Арнольд был из «историков», и последующая дружба-противостояние «филологов» и «историков» взяли начало из соседства-противостояния этих коек.

Друзья быстро освоили бытовые условия нового жилья, которые, помимо длинного коридора и безразмерной, всегда шумной комнаты, включали еще новую четырехэтажную баню напротив общежития. Ходили туда по субботам, веселились, пели песни.

Утро проводили на лекциях и занятиях. Шейнис стал душой компании, и его предложение расположиться «на галерке» было с радостью подхвачено друзьями. На задних рядах можно было заниматься чем угодно. Оставалось только удивляться, как эти «занятия» не мешали Исаю записывать лекции и блестяще сдавать экзамены.

После первой пары, в любую погоду, будь то ветер, дождь или снег, нараспашку выбегали из подворотни и мчались через дорогу в институтскую столовую. Завтракали в буфете с витринами. Из закусок филологи довольствовались постоянным набором: винегрет, студень или треска в томате.

После трех пар спешили на обед. Радовали два обстоятельства: во-первых, обслуживали официантки и, во-вторых, на столах стоял бесплатный хлеб. Всегда розовощекий, пышущий здоровьем белорус Леха Шиманский обходился хлебом с горчицей, запивал «обед» водой из-под крана и со смаком закуривал папиросу «Памир». Леха ночевал уже не только у земляков-сябров, у которых остановился в ожидании места в общежитии, но и у доверчивых девушек.

– Шиманский, – глубокомысленно резонировал Юра Колесов, – тебе место не на галерке, а на галере.

Отобедав, шли в читальный зал и старательно вчитывались в заданную литературу, делая выписки. Шейнис же частенько, не листая книг, записывал что-то свое. Подняв голову, он направлял взгляд далеко, сквозь стены читального зала, и наблюдал игру звезд в небе. К нему обращались, он долго не понимал, чего от него хотят сидевшие рядом Резников или Малиенко. Они же намекали, что пора закругляться.

– Сейчас, сейчас, – поднимал указательный палец Исай, – слушайте, что сказал Берковский: «Никто не может претендовать на окончательное толкование великих произведений». Ну, как вам?

– Слушай, давай обдумаем это чуть позже. А то скоро гастроном закроют, и тогда придется твоими конспектами закусывать.

Ребята шагали по Малой Посадской в сторону киностудии «Ленфильм», напротив которой находился гастроном имени Братьев Васильевых. Обычно брали по пятьдесят граммов сливочного масла, сто пятьдесят ветчинно-рубленной колбасы, кефир и нарезной батон.

Вечером за длинным столом под электрической лампочкой собирались все обитатели девятнадцатой комнаты. Ужинали не спеша, торжественно, все съеденное запивали чаем типа «белая ночь», то есть кипятком с сахаром. За столом всегда много разговаривали, спорили. После трапезы разбредались по гостям, танцам или свиданиям. Вновь собирались уже к полуночи, и тогда споры возобновлялись с новой силой. Обсуждали стиляг, освоение Целины, приезд Ива Монтана.

…

Миновали первые летние каникулы. Осенью четверо закадычных друзей вновь встретились на галерке. После собрания в деканате Шейнис, Малиенко и Колесов вышли на площадь перед институтом, посреди которой разросся огромный дуб, окруженный изумрудной травой, и принялись обсуждать прошедшее лето. Шейнис рассказал, что провел лето в родной Калуге. Из достижений – выступление дуэтом со школьным другом Володей Соловьевым на конкурсе в городском парке. Их дуэт занял первое место с песней Петра Лещенко «То, чего ты так просишь, сделать не в силах я».

– Так-так-так… Ты, оказывается, известный певец, а от нас это скрывал?! – с деланым возмущением воскликнул Эдик.

– Да разве от вас что-нибудь скроешь? Да и какой я, к черту, известный?

– Не знаю, не знаю, – подхватил Юра. – Что-то нечасто мы слышим твое пение.

– А кто виноват, что вечерами вы болтаетесь неизвестно где? Мы уж давно могли бы не то что дуэт – квартет организовать и выступать вовсю, – парировал Исай.

– Так! Шейнис, ты нам зубы не заговаривай. Сегодня же достаем гитару. Где угодно. Ты же слышал – скоро в колхоз, а там без гитары никак.

– Во-во, туда и девчонки едут, не забывай.

– Я так понимаю, что у него там пол Калуги поклонниц, что ему твой колхоз?

– Да прям, ребята, какие уж там поклонницы? – обиделся Шейнис, и глаза его как будто погрустнели.

– А что? Скажи еще, что нет.

– Конечно, нет. Была в свое время одна девушка. Я и песню для нее сочинил. Но это все в прошлом.

– Так она не пришла на твое выступление?

– А как бы она пришла? Я даже не знаю, где она сейчас. Должно быть, в Москве. Она туда уехала два года назад.

– Не грусти, брат, – Эдик положил руку на плечо Исая. – У тебя столько девушек впереди, что скоро в именах начнешь путаться. А песня твоя пригодится для будущих поклонниц.

– Во-во, для более благодарных, – добавил Юра и подмигнул. – Кстати, вы заметили, как Людку Домбровскую тянет на галерку? Неспроста…

– Так, ладно, пошли куда-нибудь поедим, – прервал демагогию Шейнис.

– Куда?

– Да хоть куда, все лучше, чем просто так стоять. По дороге определимся.

Обитатели галерки двинулись в сторону выхода из институтского двора. Столовая искушала запахом молочных сосисок, но ребята мужественно проследовали мимо. Они шли по улице, мощеной булыжниками. Шейнис положил руку на плечо сначала одному другу, потом второму. Это был знак: «мы свои». У входа в кинотеатр «Великан» друзей привлекла яркая афиша. Оказалось, на ближайшем сеансе демонстрируется сборник американских мультфильмов. По такому случаю обед пришлось отложить.

Огромный кинотеатр заполнился зрителями. Свет погас, зазвучала джазовая музыка, и на экране ожили нарисованные звери и птицы. Возникли титры фильма «Белоснежка и семь гномов». Маленькие человечки в цветных колпачках возвращаются домой по лесной дорожке. На плечах у них кирки и лопаты. Они распевают песню о том, как дружно они добывают драгоценные алмазы. Их приветствуют птицы, зайцы, олени. А в доме они встречают прекрасную Белоснежку, и она преображает их жизнь. Но появляется принц на белом коне и увозит юную красавицу в свой замок. Грустные гномы их провожают и остаются со своими кирками и лопатами продолжать извечное дело – добычу драгоценных алмазов.

Компания вышла на крыльцо кинотеатра. Будущие педагоги взволнованы. Мультфильмов много, но этот – шедевр. Сошлись умники, весельчаки, ворчуны. Добытчики, помощники, умельцы. Гномы – существа необыкновенные, неунывающие, выступающие против особей гадких, злобных и завистливых.

– Потрясно, – подвел итог Шейнис, и все покачали головами в знак согласия.

…

Назавтра подошли автобусы, и весь курс отправился на трудовой фронт. В колхозе строили погреб, копали картошку, чинили рухнувший забор. Перекуривали, подставляя лица солнцу. А вечером возвращались колонной с лопатами на плечах, бодро и громко распевая: «Легко на сердце от песни веселой»… Ну, чем не гномы? Их сокурсники брели по другой стороне дороги, потешаясь над веселой ватагой. Наконец, Юра Колесов не выдержал и заклеймил их:

– Снобы вы, снобы…

В последний вечер Шейнис примирил новоявленных «гномов» со «снобами». Стемнело, надвинулась прохлада. За околицей развели костер. Его искры улетали в притихшую даль, а пламя согревало и навевало приятные мысли. Зазвучала гитара. Исай запел, и все подхватили печальную песню «Гуцулка Ксеня».

…

Как уже говорилось, недолго веселая мужская компания обживала галерку в одиночестве. Вскоре на задние ряды начали перебираться симпатичные комсомолки под предводительством Люды Домбровской. Они веселились, рассказывали анекдоты, всячески намекали. С девчонками было интересно, воображение разыгрывалось, ум блистал, юмор фонтанировал. Однако занятия заканчивались, финансовый голод сковывал умы и фонтан юмора иссякал. Надо ведь было куда-то девушек вести, чем-то угощать, что-то дарить, одним словом, ухаживать. К сожалению, доход в размере стипендии не слишком этому способствовал. Да, случались шабашки на разгрузке вагонов, а как-то раз подвернулись даже съемки в ленфильмовских массовках. Это было интереснее – платили по три рубля в день, но и эти деньги без остатка оседали в студенческой столовой, в гастрономе братьев Васильевых и на книжных развалах. Вопрос требовал радикального решения, а поскольку обучение было дневное, то радикального решения до окончания института не предвиделось. Делать нечего – к зиме устроились кочегарить по ночам в Военно-морскую Академию. Работа была сезонной – но все лучше, чем ничего.

Конец ознакомительного фрагмента.