Майя Лидия Коссаковская
Гринго
(Перевод Сергея Легезы)
Огоньки свечей нервно подрагивали, блеклый свет проливался золотистой лужицей. Воск ронял красные и черные слезы, мел скрипел по доскам, а рука, чертящая магические знаки, дрожала так сильно, что нарисованная пентаграмма больше походила на растоптанную морскую звезду.
На белую меловую линию упала капелька пота. Мигель откинул со лба мокрые волосы. Пальцы его одеревенели, лишились чуткости, словно были выструганы из дерева. В висках колотился пульс – словно водопад ревел. Сердце не пойми как пролезло меж ребрами и теперь пыталось протолкнуться к желудку. По хребту то и дело пробегала дрожь.
Мигель Диас никогда в жизни так не боялся. Но и дело было серьезным. Очень серьезным. Ведь речь шла не о призыве кого-то из лоа[6] или древнего бога. Ползая по полу, юноша корябал по выглаженным доскам вовсе не затем, чтобы привлечь к себе внимание малой магической сущности. Он хотел вызвать дьявола.
Лично, персонально, прямо из глубин ада.
Ясное дело, что для этого у него были причины. Вели его отчаяние и глубокое чувство обиды.
– Эль Сеньор, – прошептал он побелевшими губами, когда кривая пентаграмма была завершена. – Молю, приди! С радостью отдам тебе душу, если пожелаешь меня выслушать. Ты, нераздельно правящий Землей, прибудь на покорный призыв своего верного – с этого момента – слуги! Господь пусть правит на небесах, но ты, Князь Мира, будь добр сойти… э-э… то есть выйти из-под земли…
Он оборвал себя, испугавшись, что подумал дурно. Естественно, Эль Сеньор ниоткуда не сойдет, поскольку ад ведь находится внизу, в Бездне. Это все старые привычки. И зачем он вспомнил о Небе? Дева Мария Гваделупская, лишь бы дьявол не обиделся!
Он стоял на коленях, согнувшись над таинственными знаками, чьи резкие грани казались ощеренными клыками. Потянулся к старой, потрепанной книжке в кожаном переплете и внимательно присмотрелся к рисункам. Все совпадало. На пожелтевших, хрупких страницах был запечатлен древний ритуал призыва Нечистого. Он старательно скопировал с гравюры символы и заклинания на неизвестном языке. Оставалось только ждать.
Он чувствовал бы себя куда лучше, если бы понимал, что именно написал. Трясся от страха при одной мысли, что это могут оказаться упреки или насмешки над истинным владыкой мира. В конце концов, он ведь эту книгу, как и священный мел, украл из кабинета отца Хризостома. Священник всегда красочно рассказывал о дьяволе, добавляя к рассказам многочисленные страшные и совершенно правдивые истории о несчастных, которые поддавались нашептываниям Нечистого, – а священник наверняка знал об этом много, куда больше обычных людей, – но можно ли думать, что священник станет держать на полках библиотеки книгу, говорящую об Эль Сеньоре с надлежащим уважением?
Мигель то и дело нервно поглядывал на пентаграмму.
«Пора бы ему уже и появиться, – подумал он с отчаянием. – Может, он не прибудет, потому что я нарисовал что-то неправильно? Каррамба, а может, нужно было произнести заклинание вслух? Теперь-то уже поздно, да я бы и не сумел в них разобраться…»
Он сел, скрестив ноги, подпер подбородок кулаком. Ждал. Но издевательский голосок в голове настаивал, что все напрасно. Что Эль Сеньор не явится, пусть бы Мигель сидел до самого Рождества. Он что-то напутал, в чем-то ошибся – или он просто настолько незначительная персона, что дьявол не желает морочить себе голову с простым пареньком, да к тому же – полукровкой-горцем.
Он тяжело вздохнул.
А все, казалось, так хорошо складывается. Наконец-то его жизнь вошла в нормальную колею. И вдруг все обрушилось. Словно судьба разозлилась на него, специально выставив против его планов силы, сражаться с которыми Мигель не имел ни средств, ни возможностей. Не мог ничего сделать – мог лишь смотреть, как все, чего он с таким трудом достиг, разбивается вдребезги. Эту катастрофу, которая взорвалась как вулкан, он не сумел бы предвидеть.
И вот он, будучи в отчаянии, обратился к тому, чьих темных мерзостей опасался всю жизнь. Но и эта сила его подвела.
Свечи потрескивали, время текло, а Эль Сеньор не приходил. У измученного ожиданием Мигеля начали слипаться глаза. Сонливость в конце концов одолела горечь поражения, и молодой метис заснул на полу рядом с кривой пентаграммой.
Бледная предрассветная заря провела по глубокой сини ночи светлую серую полосу. Изрядно уже выпивший, Форфакс высосал из стакана остатки текилы. На рассвете он всегда погружался в меланхолию. Ночные заведения, девочки, развлечения и гектолитры алкоголя заглушали тоску ненадолго. Теперь, одинокому в своих отельных апартаментах, ему пришлось взглянуть правде в глаза. Охотней всего он бросил бы все и вернулся домой.
«Что я тут делаю?» – думал он, постукивая краешком стакана о зубы.
Вопрос был чисто риторическим, поскольку, даже напиваясь, он прекрасно помнил, что на родину-то он вернуться не может.
Твердой рукой он потянулся за бутылкой и налил себе больше половины стакана. Не боялся потерять сознание или проснуться уже днем с ужасным похмельем. Эти проблемы его просто не касались. А вот текила пока что помогала. И только это имело значение.
В глубине души он прекрасно понимал, что едва минует серый час – исчезнет и ностальгия. В конце концов, ему всегда удавалось отогнать это чувство, так что оно, к счастью, не представляло такой уж большой проблемы. Все дело было в том, что Форфакс ужасно скучал. Просто умирал от скуки.
Бывало, что он едва ли не молился о каком-то происшествии. Взрыв вулкана, цунами, война – хоть что-то, что прервало бы невыносимую монотонность. Но каждое утро случалось лишь одно большое пустое ничто.
Вероятно, когда бы не состояние непрерывного вздернутого ожидания хоть чего-то, Форфакс не почувствовал бы слабенького пульсирования пентаграммы. Но в то тихое одинокое утро легкое подергивание не растворилось среди многочисленных раздражителей, производимых мегаполисом, и достигло цели. Не заглушили его ни бесконечные сонные кошмары, ни мрачные думы, ни дурные мысли или неискренние молитвы. Древний ритуал сохранил силу, хотя проводил его невежда и не священнослужитель.
Форфакс вздрогнул, прикрыл глаза, чтобы лучше почувствовать сигнал. На губах его медленно расцветала радостная улыбка.
Нет, он не ошибся! Где-то недалеко кто-то неумело пытался вызвать дьявола.
Он потянулся к карману пиджака, вытащил небольшое круглое зеркальце. Дохнул на серебряную поверхность, и та мгновенно затуманилась, просияла жемчужным блеском. Под слоем бледного тумана медленно проявилась картинка.
Да, чтоб его! Супер! Он поймал мерзавца. Призывающий – молодой метис – сидел рядом с уродливо-кривой пентаграммой, внутри круга, означенного красными и черными огарками. Голова его клонилась на грудь, похоже, он засыпал. Наверняка провел ритуал в полночь, но тогда Форфакс ничего не почувствовал, поскольку как раз обедал в обществе прекрасных дам.
А значит, нужно поспешить. Скоро свечи догорят и переход закроется.
Он отставил стакан на стол. Уже не было причин искать утешения в алкоголе. Близилось новое приключение. Неистовое развлечение, которого он так долго ждал. С треском появиться внутри криво начертанной, плоской медузы, запугать несчастного до смерти – а потом увидеть, как еще удастся сыграть. В любом случае, его ждет неплохая забава. Ритуал, правда, проведен с ошибками, а магические знаки нарисованы не слишком старательно, поэтому выход из пентаграммы может оказаться не слишком приятным, но да ладно! Надо иногда и чем-то пожертвовать.
Он встал, расправил плечи.
– Сила! – возопил радостно.
В последние годы Форфаксу[7] не везло. Хоть и был он неглупым приличным демоном, но постоянно ввязывался в какие-то дурацкие аферы. То перешел дорогу Мефистофелю, то – сам того не желая – перечеркнул планы Велиала. И все из-за одной несчастливой черты характера. Форфакс никогда не умел вовремя остановиться. Не чувствовал, когда нужно сказать себе: «Стоп». Как правило, сперва дела у него шли прекрасно, а потом он пересекал некую невидимую черту – и тогда все предприятие неизбежно заканчивалось катастрофой.
Но никогда еще не было так плохо, как сейчас. Пара услуг, которые он охотно оказал одному симпатичному адскому обитателю по имени Азус, обрушили на голову несчастного Форфакса настоящую катастрофу. Но откуда ж было ему знать, что, сам того не желая, он принял участие в заговоре против Люцифера и Асмодея? Сделал лишь то, о чем его вежливо – и за достойную, кстати, плату – попросили. Продал пару несущественных, на первый взгляд, сведений, обеспечил кое-какие контакты, спрятал несколько старательно упакованных предметов. А уже через месяц сидел в камере на самом дне Пандемониума, обвиненный в государственной измене.
И задавал себе исполненный горечи вопрос. Как это, сука, вообще могло произойти?
Потом шло исключительно неприятное следствие, многочасовые допросы и очные ставки, которые Форфакса сильно обогатили с точки зрения опыта – ценного, но нерадостного. В конце пришлось пережить ужасный разговор с Асмодеем, во время которого Гнилой Парень несколько раз назвал его кретином, позором Бездны и демоном с разумом меньшим, чем у дождевого червя. А потом вышвырнул прочь, лишив всего имущества и права пребывать в любом из кругов Ада и на всей территории Лимбо. А еще растолковал, что именно будет ожидать изгнанника, не прислушавшегося к вежливой просьбе.
Раздавленному Форфаксу не оставалось ничего другого, как позорно сбежать на Землю. Несколько лет он бродил меж людьми, одинокий и в депрессии. Местом изгнания он выбрал Латинскую Америку, поскольку здесь еще процветала глубокая, пусть и несколько наивная вера в чары и дьяволов, в сверхъестественные силы, духов и старых богов. Земля тут, казалось, излучала магию, помогая демону поддерживать хорошее состояние духа и тайные умения. Благодаря этому жил он на приемлемом уровне, не жалуясь на недостаток средств.
Но как ни посмотри, это все же была не Бездна.
Хотя Форфакс все равно благодарил судьбу, что хотя бы не расстался из-за собственной глупости с жизнью. И по-прежнему тихо надеялся на возвращение домой. Однажды Гнилой Парень его простит. Не может же он бесконечно обижаться на столь малозначительного, пусть и виноватого демона, который, как ни крути, не наделал таких уж дурных дел.
Сам Форфакс не был злопамятным. Характером обладал скорее миролюбивым и с исключительной легкостью завязывал знакомства.
Падая в фейерверке красных искр с потолка прямиком в центр пентаграммы Мигеля, он прикидывал, насколько забавным окажется молодой метис и надолго ли затянется это приключение.
Если бы Мигель сам не видел пришествия, никогда бы не поверил, что стоит перед ним Эль Сеньор, дьявол собственной персоной.
Он очнулся, когда потолок с чудовищным грохотом разошелся и комнату залило призрачным красным светом. На миг подумал даже, что продолжает спать, но сразу же, испуганный, пал на колени и машинально перекрестился, прежде чем понял всю неуместность такого поведения. И тогда сверху пролился водопад искр, резко засмердело гарью. В дыре, разверзшейся на потолке, замаячила некая фигура.
Эль Сеньор близился!
Диас пискнул от ужаса, скорчился на полу. Захлебнулся вздохом, в висках застучали молоточки, сердце пустилось стремительным галопом. Окаменев от страха, он глядел, как на центр пентаграммы с грохотом приземляется дьявол.
Форфакс тяжело грохнулся о доски пола. Мерзко выругался, скривившись от боли. Переход и правду прошел неприятно. Тошнило, в голове словно карусель крутилась. Он с трудом сглотнул тягучую слюну, борясь с приступом тошноты. Было бы совсем некстати, если б его вывернуло прямо перед призывавшим.
Он глубоко вздохнул и почувствовал себя чуть лучше. Небрежным движением руки закрыл разверстый потолок. В конце концов, он же не прибыл сюда разрушить халупу этого несчастного метиса. В развлечении всегда нужно знать меру.
Он отряхнул измятые штаны, одернул полы пиджака. Заметил на кармане мерзкое пятно от мартини, но решил его проигнорировать. Скорчил высокомерное лицо, раздвинул губы в улыбке и взглянул прямо в лицо метису.
Парень с раскрытым ртом преклонял колени. Темные глаза удивленно расширились. Казалось, он ошеломлен.
– Ну, чего уставился? – весело спросил Форфакс. – Ты меня призвал – и вот он я. Удивлен? Сразу видно, что не мыслишь позитивно. А хорошее настроение – уже половина успеха.
Диас не шевелился. Замер в глубоком изумлении. Он прекрасно знал, как должен выглядеть дьявол. У Эль Сеньора рога, красная кожа, эспаньолка, хвост и раздвоенные копыта. А перед ним стоял воняющий текилой – причем явно вчерашней – светловолосый гринго.
Когда бы не черные следы, выжженные на досках пола, и не свежий шрам на потолке, он решил бы, что стал жертвой галлюцинации и что странный чужак заявился к нему домой обычным образом, через дверь – пока Мигель спал.
Он не мог отвести взгляд от необычного гостя. Пришелец был довольно высоким, широкоплечим, в белом платяном костюме и замшевых туфлях. Выглядел вполне симпатично. На недурном, продолговатом лице лучились неестественно зеленые, фосфоресцирующие глаза. Нос, пожалуй, когда-то был сломан, щеки покрывала щетина.
Гипотетический дьявол сделал пару шагов, совершенно не обращая внимания на нарисованные священным мелом линии, и протянул руку.
– Меня зовут Форфакс. Демон Третьего Круга Бездны. Можешь звать меня Генри. Ну, понимаешь, на земной манер. Я привык. Не переживай, что это странно. В конце концов, и Мефистофеля Фауст называл Мефом. Тот однажды признался во время попойки в одном приличном кабаке в лимбо. А ты кто? Есть у тебя имя?
Мигель таращился на протянутую руку, словно загипнотизированный. Не мог выдавить ни слова.
«Пресвятая Богородица! – повторял мысленно. – Эль Сеньор – гринго!»
Форфакс, несколько смешавшись, опустил руку.
– Ладно, – буркнул. – Похоже, ты неразговорчив. Дай-ка я сам догадаюсь.
Он прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.
– Диас! – заявил с триумфом. – Мигель Диас, верно?
Метис медленно кивнул.
– Да, – выдавил он хрипло.
Улыбка демона сделалась шире.
– Ну, значит, говорить ты умеешь. Уже дело, Диас. А теперь скажи, чего ты от меня хочешь? Жену друга? Денег? Славы? Не мнись, говори. Ты ведь для чего-то меня вызвал, верно? Ну, чего желаешь?
Мигель распрямил спину, глянул прямо в ошеломляюще зеленые глаза дьявола.
– Справедливости, – произнес твердо.
Гринго вздрогнул, пойманный врасплох.
– Эй, парень, – тряхнул он головой. – Я не уверен, ко мне ли с этим. Но ладно, рассказывай. Поглядим, что можно сделать.
И вдруг, словно рухнула плотина, с уст Мигеля неудержимо полились слова. Горькая, печальная, обычная история жизни простого парня, которому не повезло родиться горцем-полукровкой.
С детства Мигель запомнил лишь нужду. У отца его, когда тот пришел в город, не было ничего, и сам он тоже ничего не умел, даже написать свою – такую короткую – фамилию. В родной деревне он был рыбаком, а что ловить в столице? Разве что трупы, плывущие по реке. Мать происходила с гор, из племени, название которого было даже не выговорить. Кожа ее была красной, словно терракота, на голове она постоянно носила кретинский котелок. По жизни шла равнодушно, постоянно погруженная в мягкий полусон под добрым крылом извечной богини Мамы Коки. Порой Мигель не был уверен, понимает ли мать, что вокруг происходит. Судьба одарила бы парня невероятным числом братьев, когда бы большинство из них не умерли еще в детстве. И все равно осталось их четверо, а еще одна сестра – Мария-Люсия, умственно отсталая.
Мигель не помнил, когда родилась в нем глубокая уверенность, что он вырвется из-под власти безнадеги, бедности и милости Мамы Коки. Наверняка раньше, чем он начал что-то понимать. И так же быстро он понял, что единственный путь к бегству ведет через школу для бедняков, которой управлял сморщенный, словно чернослив, отец Бенедикт. Уже через несколько месяцев этот добрый старичок, всей душой радеющий за людей, понял, что в шлифовку ему попал по-настоящему драгоценный камень. Мигель буквально впитывал новые знания. Он учился настолько яростно, что порой боялся, как бы не лопнула голова. За короткое время он ушел в отрыв от остальных учеников настолько далеко, что учителю пришлось приготовить для него персональный курс обучения.
Мигель сбегал из дому и часами просиживал в церкви, вслушиваясь в проповеди вовсе не из-за религиозности, но чтобы научиться говорить настолько же красиво и учено, как священники.
В мечтах он видел себя офицером, чиновником или даже священником. Честно сказать, ему было все равно. Только бы немного подняться.
Понимал, что ему не хватит смелости, чтобы решиться на карьеру в наркомафии, в торговле живым товаром, в порнографии или среди простых гангстеров. Не слишком-то реальным казалось ему и место шефа преступной организации. Слишком много проблем. Хотел он чего-то более спокойного, уверенного. Не мечтал также, подобно ровесникам, стать тореадором, сутенером или шулером. И вовсе не потому, что чувствовал какие-то моральные преграды. Просто это были небезопасные занятия. В общем, оставался лишь путь церкви или науки. И этому-то он отдал себя без остатка.
Поскольку он не работал и не помогал отцу, дома поглядывали на него косо. Как дармоед, он часто оставался голодным, иногда мать, разозлившись, выставляла его вечером на улицу, чтобы спал под голым небом. Ее терракотовое лицо тогда морщилось от гнева, напоминая растрескавшийся кувшин.
А Мигель продолжал учиться, словно одержимый. И наконец дождался награды за свои усилия. Расчувствовавшийся от успехов любимчика, старый отец Бенедикт пристроил его в школу-интернат, взывая к милости Божьей и ко всем своим старым знакомствам. Выклянчил для воспитанника освобождение от оплаты и все время учебы содержал его со своих скромных доходов.
Среди более богатых приятелей молодой метис чувствовал себя скованно. Стыдился своего индейского происхождения, бедности, отсутствия манер и простецкого акцента. За несколько лет, проведенных в школе, он ни с кем не подружился. Зато научился многим важным вещам. Например, как быть гибким, чтобы гнуться, но не ломаться. К школьным коллегам он оставался совершенно равнодушен. Был одиночкой. Помогал кому-то, лишь когда знал, что это может принести хоть немного пользы. Для учителей он всегда приберегал улыбчивое, вежливое, внимательное и прислужливое лицо. Все еще добивался высоких результатов, потому что прекрасно понимал: это его единственный пропуск в лучший мир. Хотя и этого могло не хватить.
Быстро заметил, что в общении с большинством начальников вместо искренности лучше работают ханжество, льстивость и униженность. Поэтому добивался места под солнцем, изображая умного, лояльного, покорного – ступив на стезю, которая могла превратить его в настоящую сволочь. Немного удивлялся, что никто не побуждает его надеть сутану, – но это-то было ему на руку. В конце концов, священником он думал стать только в крайнем случае. Занятие это сулило не много вариантов достойного будущего.
Школу он закончил с отличием и, к своей радости, получил выход на неплохую должность. Говорили, что директор школы, отец Хризостом, рекомендовал его на сотрудника секретариата в городской управе.
Мигель расплакался от счастья, впервые за долгие годы позволив себе выказать настоящее чувство. Ощущал себя так, словно ухватил за бороду не просто Господа Бога, а всю Пресвятую Троицу.
И именно в момент, когда все начало так неплохо складываться, в стране вспыхнула революция.
Просто так, из ничего. Словно болотная тварь, из джунглей вылез харизматичный лидер, уже тогда называемый сторонниками «Эль Президенте», и повел отряды взбунтовавшейся бедноты против правящей хунты. Волшебным образом армия и полиция сразу перешли на сторону революционеров, правительство быстро свергли, в том числе и консервативного, богобоязненно настроенного диктатора вместе с высшими чинами. Полетели головы, пролилось чуток крови, но неожиданно быстро все успокоилось. В атмосфере всеобщего праздника Эль Президенте получил власть. Люди танцевали на улицах, осыпали цветами победивших, напивались до потери сознания и праздновали дни напролет. Страну охватила настоящая эйфория.
Кто бы ни взглянул на суровое, смуглое, красивое, словно у статуи, лицо нового вождя, сразу соглашался, что вот он, новый спаситель, муж суровый, который теперь установит рай на земле. Любовь к Эль Президенте переродилась во всеобщий фанатизм. Женщины плакали, завидев его, молились, словно самому Христу, некоторые от избытка чувств теряли сознание. Мужчины с безумием в глазах выкрикивали патриотические и социальные лозунги, повторяя их вслед за прекрасным победителем, собирались под президентским дворцом, готовые в любой миг отправиться, куда бы он ни приказал.
А Мигель сидел в старой хибаре, которую отписал ему в завещании старый учитель, отец Бенедикт, и трясся от страха.
Потому что злая судьба пожелала, чтобы Эль Президенте оказался жестким коммунистом и сразу, с ходу, взялся за уничтожение религии. Любой. Начиная с католических миссий и школ и заканчивая обрядами вуду. Досталось и народным культам доколумбовых богов – и даже обычным предрассудкам. Все, что обладало хоть сколько-нибудь духовным измерением, новый диктатор хотел окончательно уничтожить. И делал это с большой тщательностью.
А очищающая волна президентской коммунистической ненависти могла смыть и несчастного карьериста Диаса, с самого детства связанного с церковными институциями.
Бог же, похоже, не намеревался никак помогать в решении этой проблемы.
Так что в отчаянии, вместо Господа, беззаботно царствующего на Небесах, коему, видимо, и дела не было до Эль Президенте со всеми его святотатственными замыслами, Диас обратился к дьяволу, истинному властелину мира и людей, искусителю, любителю душ, знатоку дел человеческих и грешных чаяний своих подданных. Ведь, в конце-то концов, возможно ли, чтобы столько усилий и жертв пошло прахом?
– Это несправедливо! – истово шептал несчастный Мигель, глядя прямо в лицо демонического гринго. – Это просто-напросто несправедливо! Так не годится. Я воззвал к тебе, сеньор, чтобы ты что-нибудь с этим сделал.
Черные его глаза полны были отчаянием, но и глубоким, страшным упорством горца.
Форфакс почесал щеку. Он вроде что-то слышал о революции, но не обратил на это внимания. Во время ее он развлекался на Карибах, а вернулся, когда все уже утряслось. Насчет снижения уровня силы он не опасался: земля здесь слишком глубоко пропитана магией и древними ритуалами, чтобы какой-то диктатор сумел разрушить этот потенциал. А наивную веру и предрассудки из человеческих умов выбить еще тяжелее. Если же не о чем переживать, то к чему об этом думать? Вдобавок после скандала с заговором против Люцифера он горячо обещал себе, что никогда не влезет в политику.
– Ну и что мне для тебя сделать? – спросил он, разводя руками. – Свалить президента? Сорри, у меня нет ни времени, ни возможностей. Ты меня переоцениваешь, парень.
Мигель сжал кулаки.
– Да какое мне дело до президента! – взорвался он. – Я хочу наконец-то чего-то достичь, занять высокое положение! Я работал над этим всю свою проклятущую жизнь! Не могу сейчас стать изгоем, преследуемым беглецом или – в лучшем случае – снова превратиться в бедняка из горного села! Мне нужны деньги и положение! Все равно от кого, пусть бы и от самого дьявола – без обид, сеньор!
Форфакс обрадовался.
– Ах, теперь понимаю. Почему ж ты сразу не сказал? Тут я смогу тебе помочь. Бабло и позиция, да? Нормально, поработаем над этим. Есть у тебя кусок газеты?
Сбитый с толку Мигель лишь кивнул.
Демон потер руки.
Что-то подсказывало, что из этого знакомства может выйти неплохое развлечение на много недель. Сама мысль, что у него появится какое-то занятие, цель, пусть и банальная – но чтобы была причина утром вставать с постели, – улучшила ему настроение. Отчего бы не сыграть в нового Мефисто и не протащить этого индейского карьериста поближе к коммунистическому диктатору? Что за притягательная, извращенная игра. Пигмалион и Макиавелли в одном флаконе. Все это начинало казаться ему достаточно симпатичным.
Диас стоял рядом, нервно сминая газету, с которой визионерским оком взирал Эль Президенте.
Форфакс оскалился в ухмылке.
– Порви бумагу на кусочки и смотри, – приказал.
Метис послушно измельчил газету.
Улыбка на губах демона стала шире, зеленые глаза засияли. Он любил эту работу.
– Внимание! – описал он руками полукруг, прищелкнул пальцами.
Мигель охнул от неожиданности и удивления. В руках у него были настоящие банкноты. Стодолларовые. Целая пачка. Никогда в жизни он не видел столько денег.
Адский житель засмеялся и похлопал парня по плечу. Он очень гордился фокусом с чертовыми банкнотами. Это было классно: напечатать совершенную фальшивку одним щелчком пальцев.
– Ты хотел денег – вот тебе деньги. Купи одежку получше. И не забудь о туфлях, – глянул он на изношенные тапочки Мигеля. – Ну, не пялься так. Это для начала. Потом позаботимся о большем.
– Благодарю, Эль Сеньор, – прошептал парень голосом, ломким от переполнявших его чувств. – Но разве… разве я не должен подписать договор?
Форфакс с трудом сдержал смех.
«Откуда у людей взялась эта дурацкая убежденность, что жители Ада бросаются на душу, словно эскимос на тюленя? – подумал он весело. – На хрена нам эти проблемы?»
Однако он не хотел расстраивать простодушного метиса, который внимательно глядел на своего дьявольского спасителя.
– Сейчас, сейчас. – Форфакс выгреб из кармана бумажку, на которой вчера вечером симпатичная мулатка нацарапала губной помадой номер телефона. – Давай, подпишись здесь.
Мигель немного побледнел при виде красных цифр, но решительно потянулся к поясу за перочинным ножиком, готовый надрезать кожу и кровью запечатлеть пакт с нечистой силой. Но Форфакс удержал его за запястье.
– Да ладно тебе, парень, – буркнул. – У тебя что, карандаша нет? Мы ведь не варвары какие.
После недолгих нервных поисков Диас отыскал наконец ручку и поставил подпись. Демон старательно сложил бумажку.
– Вот и славно, – улыбнулся он. – Ну, Мигелито! Ты и оглянуться не успеешь, как окажешься среди сливок общества. Вот увидишь. Держись меня, и все станет прекрасно. А пока – прощаюсь. Полечу поспать, а то валюсь с ног. Загляну завтра.
Небрежным жестом он разорвал потолок, впуская в комнату поток золотистого раннего света.
– Сила! – сказал весомо и исчез, оставляя нового утратившего душу человека со стопкой поюзанных долларов и с расширенными от страха глазами.
Следующие недели для Мигеля были словно безумный, но прекрасный сон. Эль Сеньор взялся за дело всерьез. Тягал своего подопечного по всевозможным кабаре, ночным клубам и борделям. Ошеломленный от избытка впечатлений, Диас глядел на хороводы стриптизерш, ведрами пил разноцветные дринки, обнимал взводы девиц, танцевал до упаду и ночи напролет резался в карты. Когда заканчивались деньги, Форфакс проделывал фокус с деньгами из газеты или шел играть в казино.
– Тут нельзя перебарщивать, – говорил подопечному, забирая выигрыш. – Нельзя за один раз брать слишком большую сумму, нельзя выигрывать слишком часто. Иначе тебя запомнят как шулера или мошенника – и начнутся проблемы. Ладно, а теперь – время собачьих боев.
И Мигель покорно шел в сарай старого Пако или на склады у порта смотреть, как ошалевшие, лютые звери рвут друг друга на глазах возбужденных зрителей. Иногда становилось ему нехорошо, и он мечтал лишь о том, чтобы сбежать из этого пахнущего кровью и по`том цирка, но демон тогда клал ему на затылок тяжелую лапу.
– Сядь, Мигелито, – шипел в ухо. – Я тоже не люблю этого варварства. Но будь добр, немного жертвенности ради дела. Сюда приходят самые влиятельные люди. Если хочешь оказаться на самом верху – ты должен с ними познакомиться.
Он и знакомился. Десятки людей, встреченных в борделях, игорных домах, хазах да порноклубах, множество мерзких типов, которым Форфакс то и дело радостно улыбался. Раздавались произносимые шепотом профессии и фамилии.
Альфредо – наркопосредник, верный, но в пределах разумного. Голову в петлю ни из-за кого совать не станет. Сантос – гангстер, держит в кармане половину города, изображает из себя доброго дядюшку, но – жестокий тип. Сципион – отмывает грязные деньги. Опасный чувак, вроде бы замешанный в нелегальные интересы какой-то шишки с самого верха. Индио – умелый поножовщик, наемный убийца. Честный, если можно так сказать. Алехандро – секретная служба, мерзавец, каких мало. В безопасности давным-давно, разбирается во всем как мало кто. Следи за ним, парень, потому что он хуже змеи. Запомни эту морду…
И так каждую ночь. Пока Форфакс не решил, что молодого метиса в полусвете теперь знают и что запомнили его как своего. Теперь можно подняться на ступеньку выше, к настоящей элите.
Тогда пришло время элегантных клубов и ресторанов, где рекой лился фирменный импортный алкоголь, а девушки были столь прекрасны, что наверняка были родом из Европы или из аристократических семей – а то прямиком с неба. Курили тоненькие пахучие сигареты, говорили о Париже, Мадриде и о литературе, а смех их звучал как стук жемчужин по столешницам красного дерева.
У всех девушек была ошеломительно-светлая кожа, глаза святых грешниц, и каждая звала Мигеля «сладеньким».
Форфакс чувствовал себя там, словно у себя в аду, но метис оставался зажатым и неуверенным в себе. Таращился на все вокруг глазами испуганной коровы, садился на самый краешек кресла и был не в силах выдавить из себя ни слова в присутствии женщин.
– Да расслабься, старик, – повторял демон, постукивая кубиками льда в стакане с дринком. – Ты ведь именно сюда и хотел попасть, верно? Погляди на того типа, у столика на углу. Сидит с тремя телочками, видишь? Это министр финансов. Первостатейный мерзавец. Не глазей, словно лама на кактус. Спокойней.
Изысканно одетый седеющий джентльмен перехватил, видимо, взгляд Мигеля, потому что вопросительно поднял бровь. Форфакс поздоровался с ним кивком и широкой улыбкой аллигатора. Министр в ответ тоже оскалился и вернулся к поглаживанию бедра ближайшей девушки.
Демон затянулся сигарой.
– Может, оно и к лучшему, – пробормотал. – Он тебя увидел и теперь будет считать завсегдатаем. Сюда кто попало не приходит, Мигель. Но тебе стоит слегка укрепить уверенность в себе, парень. Сидишь, как фигурка в святочном вертепе. Расслабься. Ну, или хотя бы попытайся.
– Я пытаюсь, сеньор, – пробормотал Диас.
Атмосфера клуба его угнетала. Все это красное дерево, хрусталь, красивые женщины. Он не был уверен, нужна ли ему такая карьера.
Форфакс с неудовольствием скривился.
– Не называй меня постоянно «сеньором». Тут я Генри. Понимаешь? Просто Генри.
– Да, сеньор, – выдавил из себя Мигель.
Демон раздраженно махнул рукой.
– Я, Диас, стараюсь стать твоим другом. Не каким-то гребаным учителем. Может, тебе стоит это оценить, а? Когда ты выскакиваешь с тем «сеньором», я чувствую себя старше Земли. Ладно, мне и правда пару тысяч лет, но внешне мы выглядим почти ровесниками. А ты превращаешь меня в старика. Ну ладно. Как-то да будет. Слушай, у меня есть идея. Молодежные организации, Мигелито. Это – как раз для тебя. Ты уже немного пообтерся, повидал пятое-десятое, и я, наверное, скоро познакомлю тебя с Пепе и Худым. Парни твоего возраста, может, установишь контакт. Хорошо бы вам подружиться. – Он задумчиво подпер подбородок ладонью. – Да. Молодежные организации – прекрасная мысль. Так-то ты прямиком доберешься до цели. Только постарайся, лады?
– Да, сеньор Генри, – пробормотал Мигель.
Форфакс вздохнул. Он полюбил паренька, но и думать не думал, что будет настолько тяжело.
Идея демона оказалась гениальной. Пепе и Худой были обычными парнями, как и Диас, происходящими из бедноты и желающими любой ценой обеспечить себе хорошую жизнь. Диас впервые в жизни повстречал братские души. Молодежные деятели знали и уважали Форфакса и поэтому охотно приняли в свои ряды его протеже. Пепе был ловким, разговорчивым и веселым. Худой немного походил на мулата и выказывал темперамент, скорее, флегматичный. Кроме этих двоих, был еще Хосе, стопроцентный горец. Кожа его была цвета меди, волосы жесткие и черные, словно конская грива, а в венах не текло и капли испанской крови. Но его совершенно не мучили комплексы – напротив, казалось, он горд своим происхождением.
– Я – с гор, – говорил он, пожимая плечами, если Пепе и Худой начинали слишком много болтать об испанском наследии и общественной выгоде.
Когда парни решили, что Мигель – свой парень, они перестали секретничать. Быстро стало ясно, что и Хосе, и Худому глубоко наплевать на идеалы народной революции, социальной справедливости и неравного распределения благ. Оба юноши не скрывали перед новым своим коллегой, что, как и он, рассчитывают на приличное место и на кучу денег. Только Пепе казался по-настоящему увлеченным – или, по крайней мере, таким притворялся.
– У богатых есть все, а у бедных – ничего, – горячился он. – Нужно силой отобрать средства у капиталистов, мучителей нашей прекрасной земли, и раздать все людям.
– Ясное дело, Пепито, – хихикал Худой – Я охотно выступлю от имени народа, когда будут что-нибудь раздавать.
– Я тоже! – смеялся Мигелито.
Пепе раздраженно отмахивался.
– Вы социально несознательные личности, – бурчал гневно, но через миг и сам начинал хихикать.
Диас полюбил своих товарищей из молодежки. Вместе они составляли тексты выступлений, читали Маркса и Ленина, печатали листовки и брали из кассы организации столько, сколько удавалось оттуда выдавить.
Пока все шло как по маслу.
Форфакс часто наведывался к ним, помогал шлифовать тексты посложнее, порой даже забавы ради стоял за печатным станком. Всегда приносил хороший виски и кубинские сигары. Однажды Мигель из чистого интереса спросил, отчего они терпят рядом с собой этого гринго из мерзкой капиталистической Америки и не мешают ли контакты с чужеземцем в глазах партии, но Пепе только постучал себя пальцем по голове.
– Брат, что ты плетешь? Какой такой гринго? Это же наш человек, крупный делец и крутой пацан из самой Франции! Родины социальной революции!
Худой глянул на Диаса каким-то размытым, масляным взглядом.
– Может, из Франции он и приехал, но он – испанский боевик, настоящий коммунист, сражался с режимом Франко. Не обижай его этим «гринго», Мигелито. Что тебе вообще в башку ударило?
Мигель хотел спросить, каким таким образом Генри Форфакс, который выглядел на тридцать пять, мог участвовать в антифранкистском подполье, но предпочел прикусить язык. Как видно, здесь в ход пошли дьявольские фокусы, а он своего благодетеля выдавать не собирался.
Прошло немного времени, и Диас стал членом партии. Тогда он напился вместе с новыми друзьями до потери сознания. Вместе с ними праздновал и Форфакс, который в бане пел «Марсельезу» и цитировал Мильтона[8]. Демон, сколько бы он ни выпил, до положения риз не напивался, чего, увы, нельзя было сказать о молодых членах коммунистической партии.
На следующий день в страшном похмелье Мигель узнал, что ему придется ехать в провинцию, говорить речи перед народом. В панике он мигом протрезвел и до вечера ходил, словно отравленный.
В апартаменты демона он приволокся ближе к полуночи, несчастный и обессиленный.
– Я не смогу! – стонал, разбитый, в отчаянье разводя руками. – Я не хочу никаких речей! Я из себя и слова не выдавлю, когда на меня глядят! Это катастрофа, сеньор Генри!
– Спокуха. – Форфакс сидел в глубоком кресле, уперев ноги в столешницу. – Не дергайся так. Я поеду с тобой.
– И что? Даже если бы вы влезли со мной за трибуну и держали за руку, словно ребенка, я бы все равно не справился, сеньор!
Демон затянулся сигарой.
– Расслабься, парень. Сколько раз тебе повторять? Не пори горячку. Я всем займусь. Выйдешь туда, откроешь рот и – фью… слова сами польются. Ты ведь, думаю, слышал об одержимых, да? Я просто безболезненно проникну в твой мозг и все решу. Вот увидишь, заговоришь, как апостолы в Пятидесятницу, Мигелито. Как истинный коммунистический пророк. Я очень даже недурной оратор, поверь.
Диас с сомнением глянул в прищуренные зеленые глаза гринго. До этого времени демон ни разу не подводил его, но как знать? В конце концов, это ведь дьявол. Да и идея с одержанием не слишком-то ему нравилась.
– Ну, что за лицо, а? – засмеялся Форфакс. – Не бойся, я уйду, как только все закончится. Поверь мне, братишка. Захоти я тебя одержать всерьез, сделал бы это уже тысячи раз. Да и зачем мне это? Твоя физиономия мне не к лицу. Нынче я выгляжу ровно так же, как и тысячи лет назад, – и меняться не собираюсь.
Мигель закусил губу. Гринго говорил правду. И он уже столько для Мигеля сделал. Зачем бы ему утруждать себя, не будь он настоящим другом? Диас никак не сумел бы заставить его выполнить обещание, запечатленное в договоре.
И этот несчастный язык. Без помощи Форфакса его выступления точно завершатся катастрофой.
– Ладно, – согласился он со вздохом. – Будешь за меня говорить.
Демон подмигнул с пониманием, поднимая вверх большой палец.
– Прекрасное решение, так держать. Ты не пожалеешь, Диас. Клянусь.
Сердце Мигеля, когда он подходил к трибуне, трепетало, словно ночной мотылек у свечи. Ему казалось, что лестница ведет на эшафот. На горле чувствовал удавку, в голове пустоту. Глянул на гринго, который небрежно опирался о ствол дерева.
«Помоги мне, Дева Мария», – молился он про себя. Лишь бы демон понимал, что делает!
На главной площади городка перед трибуной собралась горстка любопытных. Несколько женщин в цветных платках, с неизбежными котелками на головах и с подарками Мамы Коки за щеками, а также – старый индеец, группка грязных детишек да подвыпивший гаучо. Малышня хихикала, толкала друг друга локтями в ожидании развлечения. Почти голый паренек от нечего делать шаркал ногами, поднимая клубы пыли с утоптанного майдана. В жаре жужжали мухи.
Диас видел все необычайно отчетливо, замечая любую мелочь. Нужно было уже начинать, открывать рот – а он не мог. Молча сглатывал густую липкую слюну.
Наконец, увидав метиску, которая, оторвавшись от группки женщин, пожала плечами и, ворча себе под нос, пошлепала домой, собрал в кулак всю свою отвагу.
– Товарищи! – начал он тоненьким, хриплым от дрожи голосом.
А потом случилось чудо. Неудержимым потоком потекли мудрые, истовые, глубокие слова о притеснении, несправедливости и о праве всякого человека, пусть бы сколь угодно бедного, на достоинство и счастье. Мигель говорил вдохновенно, искренне, от сердца. Люди слушали, словно загипнотизированные, каждое слово падало прямиком в их души, потрясло их суть. Это были простые, пронзительные, хорошо понятные истины, сказанные без надрыва, искусственности или фальши.
Слушателей прибывало. Подтягивались из домов, с улиц, магазинчиков и базаров, привлеченные небывалой силой слов. Скоро они заполонили всю площадь и окрестные закоулки. Толкались на стенах, окружавших рынок, некоторые даже залезали на деревья и крыши. На всех лицах читались удивление, воодушевление и искренняя любовь. И лишь один-единственный гринго, опершись о ствол хлебного дерева, выглядел так, словно дремал стоя.
Когда Диас закончил говорить, ошалевшая, вдохновленная толпа, крича, стянула его с трибуны и на плечах понесла в таверну. Мигелито сделался народным героем.
А Форфакс поднял веки и улыбнулся триумфально. Он даже не надеялся, что развлечение с одержимостью принесет ему столько забавы.
– Это точно стоит повторить, – пробормотал он, потянувшись за сигарами.
И повторил. Да так результативно, что за полгода Мигель Диас стал любимцем народа. В газетах и на плакатах появились снимки симпатичного метиса, его блестящие реплики, точный анализ, вдохновляющие, простые речи разошлись на цитаты. Диас клеймил бездушную бюрократию, возмущался всевластием чиновников, громил расовые проблемы, рассказывал об обязательном образовании и о социальных инициативах, рыдал над бедностью, безнадежностью, затравленностью рабочих и простых людей, трудящихся в поте лица своего, на каждом шагу подчеркивая, что сам он по происхождению – горец из бедной простой семьи, и не хватает ему как образования, так и положения. За все это его любили, уважали и ценили.
Не пойми когда, рядом с гранитным, несгибаемым, словно статуя, Эль Президенте возник глубоко человечный, заботливо склоняющийся над всякой несправедливостью и бедностью новый коммунистический святой.
Большой плазменный телевизор тихонько шумел, громкость была прикручена почти до ноля. На экране Мигель Диас с вдохновенным, искривленным отчаянием лицом страдал над социальной несправедливостью, бия себя в грудь и признаваясь, что даже в лоне партии случаются перекосы и что много еще необходимо сделать, хотя путь, по которому все они идут, верный и светлый. Эль Президенте делает все, что в его силах, чтобы исправить ситуацию в стране, но ведь родился он всего лишь человеком. Мигель знает, что ситуация грозит страшными потрясениями, что она невыносима, что необходимо сейчас же перейти к действиям, но он просит о терпении. Он молит о недолгом терпении, товарищи и братья по нужде, с отчаянием в сердце, ибо понимает, как им непросто. Но знает он и то, что должен их об этом молить. Эль Президенте трудится днями и ночами, не спит, едва жив от усилий, чтобы навести порядок, помочь всякому страждущему бедняку в стране. Нужны ему помощь, лояльность, благодарность и любовь народа, чтобы мог он исполнить превышающее его силы задание. Да, любовь и доверие тут наиважнейшие!
Тонкий смуглый палец нажал на кнопку пульта, и Мигель замолчал. Жестикулировал теперь на экране, открывая и закрывая рот, словно вынутая из воды рыба, сделавшись вдруг смешным, как персонаж из фильма.
Эль Президенте поднял голову и взглянул прямо в серые неподвижные глаза Переза, шефа безопасности.
– И что ты об этом думаешь? – спросил, указав подбородком на телевизор.
Перез чуть снизал плечами.
– Маленький негодник изо всех сил пытается выбиться наверх. Это парень из низов, которому внезапно повезло. Он, кажется, и сам напуган своим неожиданным вознесением. У него нет дурных намерений, но он и вправду слишком популярен. Предлагаю подрезать ему крылышки, господин президент.
Диктатор в молчании барабанил пальцами по ручкам кожаного кресла.
– А кто этот белый, вон, рядом с Диасом? Он всегда крутится неподалеку?
Перез прищурился, чтобы лучше рассмотреть размытое, скрытое в толпе лицо Форфакса.
– Это обычный гринго, сеньор президент, – сказал он презрительно. – Никаких агентурных связей ни с одной из разведок или с большим бизнесом. Просто пена, жертва жизненного кораблекрушения.
Темные глаза диктатора опасно сузились.
– Да, – прошипел он. – Наверняка жертва. Принесенная к нам издалека.
Когда с грохотом вылетели двери, друзья вскочили из-за стола, решив, что началось землетрясение. И правда, доски пола сотрясались – но под сапогами ворвавшихся в комнату солдат. Они разбежались по углам, словно тараканы. Черные, грохочущие снаряжением, похожие друг на друга из-за шлемов на головах – они напоминали роботов. Миг – и юношей схватили. Никто и шевельнуться не успел. На парней и Форфакса уставились мертвые, одноглазые рыла автоматов.
Они ждали чего угодно, но не этого. Не группы захвата.
Мир словно перекувыркнулся и повис вверх ногами. Или Эль Президенте сошел с ума. Другого объяснения и быть не могло.
Мигель и Хосе распахнули от удивления рты, не в силах выдавить из себя ни слова. Только Пепе успокаивающе протянул руки, бормоча что-то о товарищах, верности и ужасном недоразумении.
И тогда в помещение вошел высокий статный офицер. Выдвинув подбородок, встал посреди комнаты, глядя на арестантов глазами голодной кобры.
Форфаксу эта сцена с армейскими вдруг показалась до неприятного знакомой. На короткий миг демон почувствовал исключительно скверное, раздражающее дежавю, но быстро понял, что происходит на самом деле. Замер со стаканом виски в руках, а по хребту его пробежала мелкая холодная дрожь. Он мгновенно оценил ситуацию. Сомнений быть не могло. Это случилось снова. Он опять не отступил вовремя.
«Почему? – подумал он с отчаянием. – Я ведь так, сука, осторожничал!»
Теперь анализировать было слишком поздно. Нужно заниматься спасением задницы. Выбрать момент и смыться. Жаль. Не удалось и на этот раз.
Он старался не бросаться в глаза и – в идеале – не двигаться, словно арест совершенно его не касался.
Пока что он молча смотрел на происходящее, ожидая возможности сбежать.
Зато парни наконец-то вышли из ступора и хором принялись выкрикивать офицеру уверения в своей невиновности. Один из солдат как раз усмирил Пепе, ударив его прикладом в солнечное сплетение, и тогда Форфакс осмелился сунуть руку в карман. Нащупал там маленький катышек.
«Мне жаль, Мигелито, – подумал, мимолетно глянув на искривленное недоверием, бледное, словно мелом обсыпанное лицо метиса. – Ничем не могу тебе помочь. Прощай, старик».
Почти незаметным движением пальцев он бросил бумажку на пол, наступил на нее.
– Сила! – прошептал почти немо.
Но ничего не случилось. Микроскопическая пентаграмма, накарябанная на бумажке, не открыла перехода. У Форфакса на висках выступил ледяной пот. Он не понимал, что происходит. Ничего вообще не понимал, чтоб его!
– Забрать оборотней! – услышал он резкий, словно щелканье пистолетного курка, приказ офицера.
Форфакса захлестнула высокая волна паники. Он сильнее придавил бумажку ногой.
– Сила! – повторил громче.
Ничего не случилось. Хосе помог подняться давящемуся стонами Пепе, Худой трясся, словно в лихорадке, а Мигель напряженно всматривался в зеленые глаза своего опекуна. Но Форфакс о нем даже и не думал. Он отчаянно прикидывал, что теперь делать.
«Платок!» – понял с облегчением.
Осторожно потянулся к другому карману пиджака. Пальцы у него дрожали, когда вытаскивал украшенный монограммой кусок материи. В основу его были вплетены нити из ковра-самолета. Маловато, чтобы эвакуироваться на безопасное расстояние – но, по крайней мере, он покинет эту чертову комнату.
Форфакс сжал тряпочку.
– Сила! – прошептал.
И охнул от отчаянья, поскольку и на этот раз ничего не случилось.
«Мне конец», – понял он вдруг.
Потому что этот образчик офицера безопасности перевел на него холодные, словно тюремный душ, глаза.
– Следите за гринго, – рявкнул. – Это шпион!
Форфакс затрясся от страха. Он все еще не отошел от шока, вызванного бессилием его магии.
– Отнюдь! – крикнул. – Я гражданин Бездны! То есть Евросоюза! Или Соединенных Штатов! Будет международный скандал! НАТО обо мне вспомнит! И Люцифер! Вот увидите! Вы не можете меня арестовать!
– Можем, – мерзко улыбнулся офицер. – Забрать его! Это приказ Эль Президенте!
Но Форфакс не слушал. Отступал перед солдатами, складывая пальцы в магические заклинания и чувствуя все большую панику.
– Я наложу на вас проклятие! Вас порвут адские псы! Кровь у вас сгниет в венах, и лопнут глаза! Женщины станут смеяться над вашими жалкими, маленькими, вялыми морковками! Я дьявол, вы слышите?! Агла! Агла! Агла! Эрзла! Эрзла! Эрзла! Сука, почему ничего не действует?
Вот этого он понять не мог. Случилось что-то ужасное. Некая мрачная сила высосала все магические способности Форфакса. Был он сейчас перепуганным безоружным гринго.
Как раз накладывал проклятие семи адских узлов, когда увидел приклад автомата. В голове демона вдруг взорвалась комета, а потом настала глубокая, беззвездная ночь.
Очнулся он, когда килограмм битого стекла в черепе принялся опасно пересыпаться ото лба к затылку. Ему было нехорошо, в висках чувствовал невыносимое давление, во рту – металлический привкус крови. Неохотно приоткрыл глаза.
На миг показалось, что он снова сидит в подвалах под Пандемониумом. Но призрачный оранжевый проблеск, врывающийся сквозь маленькое зарешеченное окошко, исходил не от поверхности озера Пламени. Был это всего лишь фонарь.
Он лежал на бетонном полу под обшарпанной стеной камеры. Когда попытался подняться, остатки кометы снова затанцевали в голове так, что он аж застонал от боли.
– Похоже, он приходит в себя, – раздался тихий голос Пепе. – Слава Богородице. Я уж думал, что его прикончили.
– Не переживай, – проворчал Хосе. – Нас всех прикончат. Вот увидишь.
– Не накаркай! – рявкнул Пепе, придвигаясь к Форфаксу. – Эй, гринго? Ты меня слышишь?
Демон сумел слегка приподняться на локтях.
– Есть вода? – прохрипел.
Голос его напоминал звук столетнего мотора.
Скорченный в углу Хосе пожал плечами.
– Откуда. Гостеприимство нашего Эль Президенте не настолько велико.
Форфакс застонал снова, прикрыв глаза. Давно не чувствовал себя так скверно.
«Отчего Асмодей меня не убил? – подумал с печалью. – Надо смотреть правде в глаза. Я слишком глуп, чтобы жить. Снова все уплыло у меня из рук».
Когда он опять расклеил веки, увидел над собой гневное лицо Мигеля.
– Почему ты ничего не сделал? – спросил тот обвиняюще. – Ты ведь Эль Сеньор! Властелин мира! Почему ты их не поубивал?
– Потому что я пацифист, – рявкнул демон в ответ.
Злость придала ему сил. Он презрительно фыркнул, поскольку на лице Мигеля застыло выражение недоверия.
– Правда? – буркнул неудавшийся карьерист.
Форфакс приподнялся на локтях.
– Да что ты себе думаешь? Что я просто стоял там, таращась, словно индеец на коку? Я все время пытался спасать наши задницы. Не удалось! Ничего не сумел сделать! Не знаю, что случилось. Магия не действует. Не спрашивай отчего. Наверное, кто-то меня проклял. А теперь – заткнись. Я должен подумать.
Диас поджал губы.
– Раньше нужно было думать! Это все из-за тебя и из-за тех сраных проповедей! Что, просил тебя кто-то, чтобы я стал национальным героем? А?!
Демон даже уселся. Зеленые глаза его горели яростью.
– Да! Ты! Ты сам! Что, не помнишь?! Ты подписал договор, негодяй! Хотел денег и положения в обществе! А я тебе все это дал! Ты жил рядом со мной, как король! Тебе никогда раньше не было так хорошо. Я заботился о тебе, словно ты какой проклятущий Вениамин[9]! Ходил вокруг тебя, как вокруг гнилого яйца. Претензии не по адресу, засранец!
Мигель опустил глаза.
– Прошу прощения, – пробормотал. – Ты прав. Меня понесло. Я просто боюсь. Не знаю, как теперь быть. Это какой-то проклятущий кошмар.
– А то, – прохрипел Форфакс.
Худой, Пепе и Хосе слушали их с раскрытыми ртами.
– Рехнулись, – решил Худой, крутя головой. – Что вы там мелете? Какая такая магия, каррамба! Не время для суеверий.
– Заткнись! – одновременно рявкнули демон и Мигель.
Пепе открыл рот, чтобы что-то добавить, но в эту минуту щелкнул замок двери. Узники замерли. Боялись даже пошевелиться. В полосе света, падающего из коридора, фигура стражника казалась неестественно огромной и страшной.
– Ты, гринго! На выход!
Слова обрушились на больную голову демона, словно лавина. Миг он не понимал, что это означает. Ошеломленный, таращился на солдата.
Мигель и Пепе сразу же отодвинулись в противоположный угол, показывая, что не имеют со шпионом ничего общего.
– Вставай! – стражник шагнул в камеру, которая сразу сделалась очень маленькой, душной и пугающей. – Быстрее, сукин сын. А не то я начну нервничать.
Форфакс так сильно не хотел, чтобы солдат нервничал, что, несмотря на слабость и головокружение, мигом вскочил на ноги. Даже не заметил, когда его вытолкнули в коридор и поволокли в неизвестное, зловещее будущее.
Путь свой он помнил, словно страшный сон. Его толкали, сажали в машину, везли пустыми широкими улицами. Авто останавливали, они проезжали какие-то посты, всюду полно было солдат, собаки скалили белые слюнявые клыки.
«Это не по-настоящему», – повторял он себе.
Но хотя изо всех сил старался проснуться, пугающий бред не хотел развеиваться, даже в медленно наливающемся рассвете.
– Можешь выйти, Перес, – сказал диктатор.
Шеф безопасности заколебался, с рукой на дверной ручке.
– Сеньор президент, а это хорошая идея?
Темноволосый мужчина смерил его холодным взглядом.
– Это приказ, Перес. Ты понял? Если я узнаю, что ты оставил возле камер или на прослушке хоть одного человека, будешь осужден за измену. Никто не имеет права знать, о чем я стану разговаривать с этим гринго. Ясно?
– Да, сеньор, – Перес хорошо знал это яростное выражение лица командира.
И был бы сумасшедшим, чтобы сказать хотя бы слово против. Он старательно закрыл дверь, а потом рефлекторно ослабил воротник рубахи. Иногда Эль Президенте удивлял даже его.
Диктатор, устроившись в большом кожаном кресле за столом красного дерева размером с аэродром, глядел на Форфакса с издевательской ухмылкой на губах. При одном виде его гримасы в венах у демона стыла кровь. Все это выглядело нехорошо.
А если честно – дерьмово оно выглядело.
Уже в тот миг, когда дверь в кабинет президента отворилась, Форфакса захлестнула мощная магическая волна. Она исходила от фигуры диктатора, тяжелая и мрачная, словно мощный одеколон. Вот только речь тут не шла о чем-то приземленном, вроде чар. Сила Эль Президенте буквально придавливала бедного демона.
Наверняка такого уровня силу не мог бы вырабатывать простой человек. Да и никто из людей – и поняв это, Форфакс чуть не потерял сознание от страха.
У него снова проблемы. Но на этот раз шансов вывернуться было слишком мало.
Красивое, загорелое лицо диктатора оставалось неподвижным, как статуя. Только по губам скользила вредная улыбочка, мерзкая, словно извивающийся червяк.
Конец ознакомительного фрагмента.