Глава 4
Приглушенное эхо скандала
Ашиль-Клод Дебюсси, с бородкой фавна, чувственной улыбкой и извергающими огонь глазами, пленяет девиц Лероль. Он – один из самых соблазнительных друзей их отца, пылкий и одновременно опьяняющий своей волшебной музыкой. Когда он впервые появляется в доме на улице Дюкен, куда его в начале 1890-х годов приводит дядюшка Эрнест Шоссон, ему нет еще и тридцати, но он окружен ореолом легенды, который не стоит путать с нимбом святого, как те, что Анри Лероль изображает в своих религиозных сюжетах.
Его отец, Манюэль Дебюсси, торговавший фаянсом и гравюрами, побывал в тюрьме, как коммунар.
В детстве его первой учительницей была мадам Моте де ла Флервиль – теща Верлена (мать Матильды, несчастной жены поэта). Эта самая мадам Моте, его первая почитательница, была ученицей Шопена! У нее он познакомился с Рембо.
Он посещает кабаре «Черный кот», что на Монмартре, и другие. От сомнительной репутации у буржуа, в домах которых он в начале своей карьеры давал уроки музыки или выступал как аккомпаниатор, волосы вставали дыбом.
В 1884 году он получил Римскую премию[10], но сбежал с виллы «Медичи», принадлежавшей Французской академии, где жили стипендиаты и где, как ему казалось, он погибал, ради прекрасных глаз Мари-Бланш Ванье, жены знаменитого архитектора, которой и посвятил пять мелодий из своих «Галантных праздников» – пела она очаровательно. Но главным было снова вернуться в Париж, к «живописи Мане и ариям Оффенбаха». Неважно, что он жил в мансарде. Именно там он был счастлив – вместе с друзьями и любовницами.
Вернувшись из Италии, он знакомится с молодой женщиной, Габриэль Дюпон – Габи, – с которой начинает жить под одной крышей. У Габи зеленые глаза. Взгляд русалки. Один нормандец писал в местной газете, что она была дочерью портнихи и «могла бы сойти с картины Тулуз-Лотрека». Она ведет себя очень свободно, курит, заводит любовников и посещает кафе – в одном из них ее, за кружкой пива, и встретил Дебюсси. Она совсем не из тех спутниц, которых в те времена можно было представить в салоне. Несмотря на то что супруги Лероль в курсе его связи, Дебюсси скрывает Габи. Он не выводит ее в свет.
В доме Лероля он встречается со своим лучшим другом, поэтом Пьером Луисом. Они посещают другие дома, салон Эредиа, на улице Бальзака, где бывает много академиков и где соревнуются между собой три девушки, дочери поэта Хосе-Марии де Эредиа, и салон Стефана Малларме на улице Рима, где Женевьева, дочь хозяина дома, кажется, скорее бледной тенью, отбрасываемой ее блестящим отцом. Эти встречи не способен пропустить ни один из молодых амбициозных поэтов, именно здесь создается их репутация. Все они читают вслух свои стихи или выслушивают суждения мастера, высказанные сладким голосом у печки из голубого фаянса.
Луис, известный, как один из самых изящных стихотворцев своего времени, не пропускает вторников у Малларме. На улице Рима автор «Лазури» весьма ценит его поэзию и беседы с ним, которые он, один из немногих, умеет поддержать, вступая в туманные диалоги. В доме Лероля царит добродушная атмосфера: здесь никого не стесняют ни церемониалом, которому подчиняются собрания у Малларме, протекающие в тягостном молчании, ни огромными клубами дыма гаванских сигар, привезенных по заказу Эредиа с Кубы, его родины. Самые оживленные вечера на улице Дюкен отвечают характеру хозяина дома: мягкому и спокойному. Здесь не меньше ценят фантазию и художников, если они талантливы, они всегда желанные гости, при этом им не приходится сдавать «вступительного» экзамена. Личная жизнь музыкантов и поэтов, какой бы бурной или скандальной она ни была за пределами кружка, здесь им не мешает. Супруги Лероль не отличаются ни притворной добродетельностью, ни суровостью. Напротив, на улице Дюкен царит искренняя сердечность. Здесь люди вызывают интерес, и ко всем относятся с терпимостью. Луису, флиртующему с Мари де Эредиа, о чем неизвестно ее отцу, не понравилось, что у Дебюсси здесь репутация святоши. Маловероятно, что сестры Лероль листали, и еще менее вероятно, что читали его эротические «Песни Билитис» и «Афродиту». Но сам Лероль не может не знать, хотя бы в общих чертах, о проказах Пьера Луиса, который ведет далеко не примерную жизнь: невозможно ставить ее в пример юной девушке, предназначение которой – стать добропорядочной матерью семейства. Анри Лероль не слишком обеспокоен, так как уверен в доброжелательности Луиса. А в сердцах Ивонны и Кристины голубоглазый поэт – первый соперник Дебюсси.
Между тем, у Луиса, так же как у его лучшего друга, есть скандальная подруга, которую он поостерегся бы приводить даже в дом Эредиа. Он недавно привез ее из Алжира. В 1897 году, когда была написана картина, изображающая двух сестер за роялем, Зора беи Брахим уже известна всему Парижу. Одно из первых ее появлений в Опере под руку с Луисом вызвало немало пересудов: она была совершенно голой под своими японскими шелками. Друзья в шутку окрестили ее Зора беи Луис, но больше им нравилось в узком кругу называть ее просто «Зо». Эта темноволосая нимфа с экстравагантной густой шевелюрой, о чем можно судить по фотографиям, сделанным Луисом, стала хозяйкой часто посещаемой друзьями холостяцкой квартирки на авеню Малынерб. Она поет и танцует в костюме Евы. Луис говорит, что она согласна на «любые» игры под объективом его «Кодака» – новенького аппарата, купленного перед поездкой в Алжир. Ею покорен даже Поль Валери. Он находит Зо «крайне волнующей», она возбуждает его. На одной из фотографий Луиса, снятой в его гарсоньерке, Зора, одетая в джелаб, длинный балахон с капюшоном, сидит верхом на разгоряченном Дебюсси, стоящем на четвереньках! На других снимках можно увидеть изумительную пару, которую составляют Габи и Дебюсси. Габи также позировала одна, задрапированная в такие же непристойные покрывала, как и Зора. Из всех моделей Луиса, которых зафиксировал его «Кодак», она – единственная блондинка. Поэт любил только брюнеток, причем самых жгучих. Для спутницы Дебюсси он делает исключение.
Был ли Лероль, считавший Луиса своим другом, знаком с Зорой? Маловероятно. Сомнительные вечеринки на бульваре Малынерб проходят без него.
Зато он видел Габриэль Дюпон у Дебюсси, когда приходил в его скромное жилище, чтобы поговорить в мужском кругу о музыке.
Что до его дочерей, которых Ренуар теперь пишет сидящими за роялем, то они не могут иметь никакого понятия ни об этой богемной жизни, ни о тайных связях, ни о скрываемых любовницах. Они восхищаются талантом господ, пишущих прекрасные стихи и великолепную музыку, но как могли бы они, в своей чистоте, заподозрить, что всех возлюбленных Луиса, начиная с Мари де Эредиа и заканчивая невозмутимой Зо, объединяет одна и та же странность: под голубоглазым взором этого фотографа-любителя, известного эротомана, им нравится позировать обнаженными на пианино. Дебюсси тоже приходит играть сочиненные им мотивы на том же порнографическом фортепиано, чьи аккорды должны отличаться особым сладострастием.
В 1890-х годах у композитора за плечами уже не одно произведение. Он был очень привязан к писателям, поэтому его первые мелодии навеяны творчеством Верлена, а также Мюссе, Теодора де Банвиля или Поля Бурже. Прелюдия «Послеполуденный отдых фавна», впервые исполненная в 1894 году в зале д’Аркур, что на улице Рошешуар, благодаря волшебной палочке молодого швейцарского дирижера Гюстава Доре обернулась триумфом.
Поскольку прелюдия была исполнена в конце насыщенной программы, публика была в восторге, несмотря на то, что «валторны были ужасны, да и остальной оркестр не лучше», по словам Луиса. У слушателей оставалось странное впечатление. Своим изощренным звучанием, сотканным из гармонии и арабесок, прелюдия обязана Малларме – тому, кто хотел придать «более чистый смысл человеческим словам», Дебюсси стремился воссоздать «сменяющие друг друга картины, на фоне которых приходят в движение намерения и мечтания фавна» – его роль в балете Дягилева исполнит Нижинский, фавн в его невероятных прыжках взлетит к звездам. После этой прелюдии и ее театрального продолжения Клод Дебюсси прослыл блестящим и многообещающим музыкантом, но он весьма спорен для поборников традиций. Семейство Лероль тоже очаровано: их не пугает новаторство в искусстве. Наоборот, им нравится, когда их удивляют, шокируют, волнуют бесстрашные творцы. Однажды вечером на улице Дюкен Дебюсси рассказывает, что недавно вместе с Малларме был в театре «Буфф-Паризьен», где с удовольствием посмотрел пьесу, которая с тех пор преследует его и не дает покоя: «Пеллеас и Мелизанда» Мориса Метерлинка. Он мечтает о том, чтобы положить ее на музыку. Хотя опера существует пока только в мыслях, он работает над ней: он уже сыграл первые наброски у Пьера Луиса! Нетрудно догадаться, перед какой аудиторией.
Анри Лероль, который на тринадцать лет старше Дебюсси, – один из первых почитателей и защитников музыканта, помогает ему выпутаться из долгов и конфликтов, но, более того, он – друг, брат, композитор полностью ему доверяет. «Я думаю о вас, как о старшем брате, которого любишь даже тогда, когда он брюзжит, потому что знаешь, что он всегда говорит от сердца», – писал Дебюсси в 1894 году.
Поэтому Лероль помогает и участвует в долгом и мучительном создании оперы «Пеллеас и Мелизанда». Он первым слышит музыку Дебюсси. Когда Лероль уезжает на отдых, Дебюсси в нетерпении просит его как можно скорее вернуться: «Есть маленький секрет, способный заинтересовать нас обоих, но который, как все, что еще не доработано, невозможно выносить на публику». Случается, что Дебюсси посылает Леролю записки пневматической почтой, чтобы спросить, что тот думает, и всегда спешит пригласить его к себе, чтобы сыграть только что сочиненный отрывок. Он будет советоваться с ним до тех пор, пока не напишет финал.
Цитата из письма Лероля Эрнесту Шоссону: «Ты никогда не догадаешься, откуда я тебе пишу… От Дебюсси!» Лероль переживает духовный подъем, которым хочет поделиться с Шоссоном: «Только что Дебюсси сыграл мне сцену из “Пеллеаса и Мелизанды”… Это удивительно… У меня мурашки по спине…
Наконец, это очень красиво… Я безумно счастлив. Решительно, музыка, красивая музыка, которую я люблю, приятная вещь, без нее я все больше и больше не могу обойтись».
Для художника, с детства любящего все виды искусства, музыка остается «самым лучшим в мире». Дебюсси обращается к самому большому меломану из всех художников, доверяется ему. Лероль, с обыкновенной для него скромностью довольствуется тем, что слушает, как тот играет, потом обменивается с ним замечаниями, произносимыми таким мягким голосом, что они кажутся не столько советами, сколько ободрением. Он превращается в любимого слушателя Дебюсси, наперсника, разделяющего его страхи и сомнения. Он видит черновики и знает о неудачах, присутствует при рождении подлинного произведения искусства. Он уверен, что Дебюсси нашел в нем, авторе «Причастия», не только внимательного и чувствительного слушателя, но также опытного музыканта, душу художника, умеющего слушать, как никто другой.
«Он с такой милой нежностью относится к моему “Пеллеасу”, что я ему бесконечно признателен», – пишет музыкант. Возможно, Лероль видит в этой опере близких для себя персонажей: старый влюбленный принц, вечно юный, «впрочем, сумасшедший» мечтатель, юная невинная девушка, что напоминает ему характеры, изяществом и изъянами, чистотой и греховностью, проклятием и стремлением к счастью которых он восхищается. До такой степени, что извлекает из своих разговоров с Дебюсси по поводу «Пеллеаса» «огромное благо для [своей] живописи», как разъясняет он Шоссону. Тональности и оттенки совершенно естественно перекликаются в творчестве этих двух художников, объединенных глубоким согласием. «Пианино на улице Гюстав-Доре скучает без своего лучшего друга», – пишет Дебюсси Леролю в тот день, когда ожидает в своей новой квартире визита «старшего брата, которого любят даже тогда, когда тот брюзжит».
Музыкальная манера Дебюсси моментально околдовывает Лероля, который со знанием дела замечает все ее изящество, мощь и новизну. У него чутье на гениев. Очень скоро в нем рождается уверенность, так же как о Дега: Дебюсси не довольствуется одним дарованием. Хотя самому Леролю хватает таланта для того, чтобы держать в руках кисть, он умеет без ревности распознать гениальность других. Этот богатый буржуа знает толк в друзьях. Он проявляет большую проницательность не только в музыке, живописи и скульптуре, но и в литературной сфере. Он бывает лишь у избранных поэтов. Большинство из них дружит с Дебюсси: Пьер Луис частенько заходит на авеню Дюкен (без дамского сопровождения), как и Поль Валери, еще не избавившийся от своего провинциального акцента (он – уроженец города Сет, на юге Франции) и пока еще мало что написавший. В число друзей дома входит также Андре Жид. Дебюсси в письме к Леролю говорит, что тот со своей «робкой грациозностью и английской вежливостью напоминает старую деву».
Анри де Ренье со вставленным в левый глаз моноклем и длинными усами: его «Старинные и романтические поэмы» навеяли Дебюсси несколько «Ноктюрнов» и «Сцен в сумерках». Или Стефан Малларме в сопровождении своей супруги и дочери, Женевьевы, которая дружна как с Ивонной, так и с Кристиной и подолгу шушукается с ними за спиной господ. Именно в доме Лероля, вокруг рояля, смыкается кружок друзей: художники и писатели слушают, как Дебюсси исполняет еще неизвестные отрывки из своих композиций. «Думаю, сцена у грота вам понравится, – пишет он хозяину дома в 1895 году. – Я пытаюсь передать все таинство ночи, когда в глубокой тишине слышится беспокоящий звук потревоженной в своем сне травы, потом долетают звуки близкого моря, которое жалуется Луне, а Пелле-ас и Мелизанда побаиваются произнести слово в таком таинственном окружении».
Премьера его музыкальной драмы в пяти актах и тринадцати картинах состоится только в 1902 году в Опера-Комик, дирижировать будет Андре Мессаже. Для всех меломанов Франции и за ее пределами это станет «одним из величайших событий века». В атмосфере вагнеромании, охватившей музыкальный небосклон в ту эпоху, опера «Пеллеас и Мелизанда» развяжет жесткую полемику и будет освистана. Сторонники и противники Дебюсси перессорятся, обсуждая речитатив в диалогах; отсутствие певческих ансамблей или использование тональной гаммы, далекой от фразировки Вагнера, шокирует большую часть любителей лирического искусства. Дебюсси пишет Леролю: «Я воспользовался, впрочем, совершенно спонтанно, приемом, который представляется мне довольно редким, то есть безмолвием как средством выражения, и, возможно, единственным способом подчеркнуть эмоциональность фразы».
Мало кто поймет его новшество. Еще меньше будет тех, кого захватит неуловимая и легкая красота этого противоречивого произведения. Заклятым врагом композитора окажется сам автор либретто – Морис Метерлинк. В ярости поэт напишет открытое письмо Дебюсси, которым приговаривал его оперу – их оперу – к «провалу»! Он будет угрожать музыканту «взбучкой» и даже спровоцирует дуэль, которая, к счастью для того и другого, не состоится. Метерлинк, тренируясь у себя в саду в стрельбе из пистолета, удовольствуется тем, что пристрелит своего кота! Его ярость объяснялась граничащим с неприятием непониманием таланта Дебюсси, по мнению которого «Метерлинк с точки зрения музыки ведет себя, как слепой в музее». Но к неприятию примешивалась злопамятность: Дебюсси в последний момент лишил партии Жоржетту Леблан, белокурую певицу и, как оказалось, любовницу Метерлинка, которая должна была исполнять роль Мелизанды, заменив ее Мэри Гарден, чье имя отныне нераздельно связано с его музыкой.
Музыкальный стиль Дебюсси по сердцу Леролю. Ему понятно все, вплоть до безмолвия. Того, кто мог сказать о картине «ее душа вливается в нашу жизнь», привлекает в этом стиле изящество, чувственность и, несомненно, тайна. Музыка с ее духовностью тоже часть тайны. «Дебюсси сказал мне, что есть только один художник, разбирающийся в музыке, и это я», – пишет он Шоссону.
Шоссон, познакомивший Лероля и Дебюсси, неожиданно вносит разлад в их исключительные отношения, в их мелодичный дуэт. Сначала небосклон окрашен в столь любимую Малларме лазурь.
Шоссон и Дебюсси ладят между собой и относятся друг к другу с уважением, отнюдь не считая себя соперниками. Шоссон написал «Поэму любви и моря», утонченная гармония и импрессионистские аккорды которой навеяли Дебюсси его этюды «Море». По общему согласию мелодиям Вагнера они предпочитают русскую музыку, несмотря на то, что Дебюсси со страстью распевает арии из «Парсифаля» или «Тристана и Изольды». Оба любят Мусоргского, которого ставят очень высоко. Наконец, оба с одинаковым чувством играют на фортепиано, при этом Шоссон играет изящнее, а душа Дебюсси превращает музыку в океан чувственности.
Если Лероль, будучи на тринадцать лет старше Дебюсси, – его соратник и товарищ, поскольку то, что он занимается двумя разными видами искусства, облегчает их дружбу, то с Шоссоном, который тоже старше него – но на семь лет, – у него отношения более сложные. Для Дебюсси, молодого и многообещающего, но также очень противоречивого музыканта, Эрнест Шоссон – авторитетный старший товарищ, идущий своим путем. Если он и восхищается композитором, то его суждения о нем несколько сдержанны. Но Дебюсси обязан ему как защитнику и меценату. С 1888 года Шоссон, занимающий пост генерального секретаря Национального музыкального общества – эта должность сохранится за ним до самой смерти, – очень печется о молодых композиторах. Дебюсси – один из его любимчиков, он энергично и с полной убежденностью в своей правоте поддерживает его. Он из личных средств финансирует публикацию его произведений в издательстве «Библиотека независимого искусства» и не единожды погашает его долги. Он щедро оплачивает концерты, которые Дебюсси дает в его особняке, или, чтобы дать ему подзаработать, устраивает выступления в салонах предместья
Сен-Жермен, у графини Замойской или мадам де Сен-Марсо, своих подруг и подруг своей жены.
Сам Лероль однажды вечером заплатит Дебюсси за необыкновенную игру на фортепиано тысячу франков, крупную сумму, достойную настоящего мецената (Дега за одну из своих картин получил от него всего триста франков). Именно Шоссон и Лероль, оба озабоченные материальными условиями, в которых творит Дебюсси, помогают ему деньгами, когда он вместе со своей спутницей переезжает в дом номер 10 на улице Гюстав-Доре, в чуть менее тесную, чем привычные для него мансарды, квартирку.
Шоссон приглашает Дебюсси провести лето в своем загородном доме, в департаменте Сены и Марны, где, пока Лероль занимается живописью в деревне, музыканты работают «каждый сам по себе», как того пожелал Шоссон. Они играют на двух фортепиано, стоящих в двух отдельных залах. Они катаются на лодке, играют в мяч, ведут разговоры после обеда, сидя под кустами сирени у загородного дома, и между ними возникает духовная близость. Но Дебюсси требователен в дружбе, а Шоссон, которому необходимо время для того, чтобы самому заниматься творчеством, соблюдает дистанцию – что не по вкусу Дебюсси, – пытаясь сохранить свое одиночество. Он проводит долгие месяцы один, вдали от Парижа. Дебюсси упрекает его за то, что он уделяет ему мало внимания: «Какая досада, что вас здесь нет!» Терзаемый собственными творческими муками, Шоссон все больше отдаляется от него. Дебюсси, признающийся в том, что «боится работать в вакууме», раздражается. Неумолимое творчество вредит дружбе, которая продлится всего два года.
Уязвленный Дебюсси обижается, когда 29 декабря 1893 года Шоссон, пришедший на первое прослушивание его «Квартета соль минор» в исполнении квартета Изаи в Национальном музыкальном обществе, не проявляет ожидаемого восторга. Его сдержанность вызывает раздражение у молодого композитора: «Я несколько дней по-настоящему страдал от того, что вы сказали о моем квартете, поскольку понял, что он только усилил вашу любовь к некоторым вещам, тогда как я хотел бы, чтобы вы о них забыли».
Зная деликатность Шоссона, можно предположить, что он ранил Дебюсси недосказанной фразой. Дебюсси же со своей стороны не стесняется, критикуя чрезмерную сдержанность, чрезмерную медлительность в произведениях Шоссона: «Вы слишком сдерживаете себя», – пишет он ему по поводу оперы «Король Артур», ведь его собственный гений находит выражение в порывах и фонтанирующих идеях. Их открытая к диалогу и обмену мнениями дружба наталкивается на несходство эстетических взглядов и темпераментов.
Между тем причиной ссоры становится и иное разногласие: их отношение к любви. Шоссон, будучи убежденным католиком, полагает, что верность идет рука об руку с любовным чувством. Дебюсси, видимо, убежден, в обратном. Однажды вечером в доме Шоссона музыканта сражает любовь с первого взгляда к Терезе Роже, дочери одного из их друзей, которая не просто очаровательна, но также поет и играет на фортепиано. Молодая артистка, ученица композитора Форе, в 1890 году исполнила цикл «Теплицы» Шоссона и спела кантату «Дева-из-бранница» Дебюсси во время ее первых прослушиваний в Париже и Брюсселе. Дебюсси, подверженный такого рода увлечениям, вбил себе в голову мысль жениться на ней. Он безумно влюблен. Но семья Терезы противится его намерениям: партия с этим композитором, у которого за душой ни копейки и который ведет богемную жизнь, обитая под одной крышей с легкомысленной девицей (Габи Дюпон), кажется ей неподходящей. Даже если их дочь – музыкант, они следят за ее репутацией и желают ей достойного будущего, которого не способен предложить автор «Послеполуденного отдыха фавна». Но поскольку Дебюсси завоевал сердце девушки, родители, в конце концов уступают. Несмотря на шантаж со стороны Габи Дюпон, угрожающей ему самоубийством, он добивается руки Терезы и официально объявляет о помолвке. Чтобы успокоить будущую тещу, он хочет перед свадьбой частично расплатиться с долгами: великодушный Шоссон дает ему взаймы.
Пусть он не питает иллюзий на тот счет, что долг ему однажды вернут, зато уверен, что Дебюсси сдержит обещание и порвет со своей любовницей. Но выясняется, что Дебюсси способен на обман – от прежних оков он так и не освобождается. Семейство Роже требует расторжения помолвки. Начинается скандал. Луис вынужден «защищать своего друга перед лицом двадцати пяти человек», утверждая, что он якобы «уже два месяца, как абсолютно чист»! Кто только не вмешивается в эту историю. В семье только и говорят, что об обмане Дебюсси. В конце концов Габи выигрывает партию – Тереза Роже остается ни с чем. Весной 1894 года Дебюсси возвращается на улицу Гюстав-Доре к своим прежним привычкам. Для Шоссона это едва ли приемлемо. «По правде говоря, чем больше мне об этом становится известно, тем меньше я понимаю, – пишет он Леролю. – Я с натяжкой могу объяснить себе вранье, полумеры, увертки, глупость, которые всегда бесполезны, но лгать в лицо, протестуя и возмущаясь, и о таких серьезных вещах – это выше моего понимания». Дебюсси разочаровывает его, он предпочитает порвать с ним и никогда больше не видеть его. Тогда как более снисходительный Лероль не лишает композитора своей дружбы. Если Шоссон ужинает у своего свояка, Дебюсси не приходит. И наоборот. Они больше никогда не встретятся, что несколько осложнит жизнь семьи.
Ивонна и Кристина держат ухо востро, прислушиваясь к репликам родителей и друзей по поводу этого захватывающего любовного приключения. Несмотря на то, что все стараются оградить их от скандала, его отголоски долетают до них, пусть и в несколько сглаженном виде. Но дело кончится тем, что Дебюсси расстанется с Габи. В 1899 году, когда свадьбу также сыграли Пьер Луис и Луиза де Эредиа, он женится на Розали Тексье по прозвищу Лили, работавшей манекенщицей в модном доме сестер Калло. Довольно скоро он оставит Розали, несмотря на попытку самоубийства с ее стороны, и разведется, чтобы вновь жениться, на сей раз на Эмме Бардак, матери одного из своих учеников. В 1905 году Эмма родит ему дочь Шушу, ей он посвятит сюиту для фортепиано «Детский уголок». Этого музыканта, выбирающего себе в спутницы жизни женщин свободного поведения, разведенных или вдов, часто старше себя, по-прежнему будут притягивать юные девушки из хороших семей.
Еще раньше, чем в Терезу Роже, Дебюсси был влюблен в Катрин Стевенс, дочь Альфреда Стевенса, бельгийского художника, любившего писать камерные семейные сцены, морские берега и женские портреты. Эдмон де Гонкур находил, что его живопись такая же «легкая, как сыр бри, размазанный мастихином». Он – друг Мане и Дега, а последний, к слову, – крестный отец Катрин. Стевенс очень привязан к Леролю и постоянно бывает у него в гостях: после недавней смерти жены он мучается одиночеством, от которого спасается дружбой и светскими обязанностями. Катрин Стевенс, грациозная, свежая и невинная, образец истинной девушки, который так нравится Дебюсси, влюбляется в музыканта, который просит ее руки. Но властный Стевенс отказывает композитору в руке своей дочери и требует, чтобы тот прекратил свои ухаживания. Она выйдет замуж за врача Анри Вивье, славного парня с белокурой бородкой, который умрет молодым от туберкулеза.
Потом, опять же на авеню Дюкен, Дебюсси попадет в плен двух фиалковых глаз «цвета зрелого винограда» Камиллы Клодель. Неукротимая и необузданная молодая художница в то время уже находится в любовной связи с Роденом. Но Камилла, признающаяся в том, что испытывает священный ужас перед музыкой, делает исключение для Дебюсси, которому в доме Лероля внимает с религиозным трепетом. А Дебюсси, по свидетельству Робера Годе, одного из его друзей, преклоняется пред ее талантом и выглядит бесконечно влюбленным в красавицу. Всю жизнь на его рояле будет стоять скульптура Вальс, изображающая обнявшуюся танцующую пару, которой он восхищался, и которая была подарена ему Камиллой.
«Вальс» – это идеальный образ любовного согласия. От Камиллы у него также останется «Девочка из Илетт», с которой он тоже никогда не расстанется, и которая останется с ним до смерти: голова грустной девочки с собранными в косу волосами. Он дорожит ею, как несбыточной мечтой о невинной любви…
В доме Лероля, куда завсегдатаи приводят жен, а также детей, как только те вступают в отроческий возраст, Фавн, как прозвал Дебюсси Луис, постоянно подвергается искушению. Дочери Анри Лероля, наряду со всем остальным, придают очарование дому, словно они сами – музыкальные ноты или свежие цветы, внезапно распустившиеся на полотнах их отца. Это чистые юные девушки. И, более того, музыканты. Они играют на фортепиано не как хорошо воспитанные, но неловкие девушки из буржуазных семей, убивающие простенькие мелодии и вынуждающие его сбегать после того, как он слышит в их исполнении самые первые ноты «Форели» Шуберта – обязательного для всех начинающих отрывка. Сестры Лероль обладают восприимчивостью артистов и с чувством исполняют самые сложные мелодии, в том числе и его собственные. Ивонна особенно пленяет его. Он находит, что она, с отсутствующим видом, как будто витающая в облаках, похожа на Мелизанду, далекую сказочную принцессу. За роялем она неотразима. Он любит садиться рядом с ней, когда их пальцы одновременно, с одинаковым темпом, с одинаковой плавностью бегают по клавишам в атмосфере совершенной гармонии, обещающей самое чувственное счастье. Он очень хотел бы, чтобы Ивонна стала его «Девой-избранницей», и, желая ей понравиться, не знает, что придумать. В меланхолии он посвящает ей свою песню «Сады под дождем». Он дарит ей рукописную партитуру трех своих пьес для фортепиано «Образы» с надписью: «Пусть эти “Образы” будут приняты мадемуазель Ивонной Лероль с большим наслаждением, чем то, которое я испытываю, посвящая ей их. Эти отрывки не для ярко освещенных гостиных, где обычно собираются люди, не любящие музыки. Это, скорее, “Беседы” между Фортепиано и собственным Я, впрочем, не запрещается в дождливые дни добавить к ним каплю чувственности».
Кроме того, он переписывает для нее на бумажный веер, украшенный птичьими перьями, фрагменты из «Пеллеаса», когда Мелизанда появляется на террасе, на берегу моря, с цветами в руках. Здесь же он написал полные смысла слова: «Мадемуазель Ивонне Лероль на память о ее младшей сестре Мелизанде». Все понимают, что он очарован. Но даже если Анри Лероль – самый надежный друг, он не хотел бы, чтобы Дебюсси стал его зятем. Самый гениальный художник необязательно будет хорошим мужем. Поэтому Лероль настороже, однако он не запрещает своей старшей дочери флиртовать с Дебюсси за роялем, погрузившись в ласковый сон его музыки. Как писал Вилли в одной из своих газет на следующий день после исполнения Прелюдии, «Да станет Фавном тот, кто плохо об этом подумает»[11].