Девушка, которая играла с огнем. Часть I. Уравнения с особенностями. 16–20 декабря (Стиг Ларссон, 2006)

Глава 1

Четверг, 16 декабря – пятница, 17 декабря

Лисбет Саландер сдвинула солнечные очки на кончик носа и прищурилась из-под полей шляпы от солнца. Она увидела, как обитательница номера 32 появилась из бокового входа гостиницы и пошла в направлении к полосатым бело-зеленым шезлонгам у бассейна. Взгляд женщины был сосредоточен на дорожке перед ней, а шаги казались неуверенными.

Саландер уже видела ее раньше – издали. Ей было, вероятно, лет тридцать пять, но вид у нее был такой, что можно было дать от двадцати пяти до пятидесяти. Каштановые волосы до плеч обрамляли продолговатое лицо, а зрелое тело словно скопировали из каталога дамского белья. На ней были сандалии, черные бикини и солнечные очки с фиолетовым оттенком стекол. Она была американкой, и в ее речи слышался южный диалект. Подойдя к шезлонгу, женщина бросила рядом свою желтую соломенную шляпу и подала знак бармену из бара Эллы Кармайкл.

Лисбет Саландер опустила книгу на колени и сделала глоток кофе из чашки, а затем потянулась за пачкой сигарет. Ей не требовалось поворачивать голову, чтобы перевести взгляд к горизонту. Со своего места на террасе у бассейна она могла видеть проблеск Карибского моря между группой пальм и рододендронов у ограды перед гостиницей. Вдали шла по ветру парусная лодка, курсом на север, к Санта-Лючии или Доминике. А еще дальше виднелись контуры серого грузового судна, направлявшегося на юг к Гайане или какой-то соседней стране. Слабый бриз боролся с утренним зноем, но Лисбет почувствовала, как капля пота медленно стекает к брови. Она не любила загорать до черноты и проводила время по возможности в тени, сидя, как правило, под тентом. И все же ее кожа приобрела цвет ореха. Сегодня на ней были шорты цвета хаки и черная полотняная блузка.

Лисбет прислушалась к необычным звукам музыки в стиле стилпан[1], доносившимся из громкоговорителя у стойки бара. Музыкой она никогда не интересовалась и в жизни не отличила бы Свена Ингвара и Ника Кейва, но стилпан ее очаровал. Казалось невероятным, что можно настроить бачок из-под масла, и еще менее вероятно, что этот бачок станет издавать контролируемый звук, не похожий ни на какой другой. Лисбет этот звук казался волшебным.

Вдруг что-то ее покоробило, и она снова перевела взгляд на женщину, только что получившую стакан с напитком оранжевого цвета.

Лисбет Саландер это, конечно, не касалось, но она не могла понять, почему та женщина остается в гостинице. На протяжении четырех ночей, с самого дня их заезда, Лисбет слышала, как в соседней комнате происходит что-то мучительное. Через стенку доносился плач, сдавленные раздраженные голоса, а иногда и звук пощечин. Лисбет предполагала, что пощечины отвешивает ее муж лет сорока. У него были темные, зачесанные назад волосы со старомодным пробором посередине. Вероятно, он был на Гренаде по делам. Лисбет понятия не имела, что это за дела, но каждое утро мужчина появлялся в баре гостиницы выпить кофе, тщательно одетый в пиджак с галстуком, а затем, прихватив портфель, усаживался в заказанное такси.

Этот человек возвращался в гостиницу вечером, купался и болтал с женой у бассейна. Ужинали они обычно вместе, казалось бы наслаждаясь обществом друг друга в тишине и покое. Женщина выпивала один-два лишних стакана, но опьянение не доставляло беспокойства окружающим и не бросалось в глаза.

Ругань за стеной в гостинице начиналась как по расписанию – между десятью и одиннадцатью вечера. Примерно в это время Лисбет ложилась в кровать с книгой о таинствах математики. Дело не доходило до грубых побоев. Насколько можно было судить, за стеной происходила затяжная, повторяющаяся перебранка. Движимая любопытством, прошлой ночью Лисбет вышла на балкон. Через открытую балконную дверь соседей ей хотелось услышать, о чем у них идет речь. Не меньше часа муж ходил взад-вперед по комнате, признавая себя негодяем, недостойным ее. Он без конца повторял, что она наверняка считает его лжецом. Женщина каждый раз отрицала это и пыталась его успокоить. Он же распалялся до того, что начинал трясти ее. Наконец она уступала и говорила, как он хотел: «Да, ты лжец». Он тут же использовал выжатое из нее признание как предлог для обвинений жены в дурном поведении и скверном характере. Он обозвал ее шлюхой, а этого слова в свой адрес Лисбет никогда бы не стерпела. Но сейчас ее это не касалось, и потому ей было трудно решить, должна ли она как-то реагировать.

Лисбет изумленно прислушивалась к его нытью, внезапно завершившемуся звуком пощечины. Только она решила выйти в коридор и постучать в дверь к соседям, как у них воцарилась тишина.

Сейчас, разглядывая ту женщину у бассейна, она отметила синяк на ее плече и царапину на бедре, но других заметных повреждений не обнаружила.

Девять месяцев назад Лисбет прочитала статью в «Попьюлар сайенс» – журнале, забытом кем-то в аэропорту да Винчи в Риме, – и неожиданно попала под очарование такой далекой от нее области, как сферическая астрономия[2]. Порыв интереса привел ее в университетский книжный магазин в Риме, где она купила несколько трактатов по этой теме. Чтобы разобраться в сферической астрономии, Лисбет была вынуждена засесть за освоение более глубоких тайн математики. В последние месяцы, во время путешествия, она часто заходила в университетские книжные магазины поискать еще что-нибудь нужное.

Бо́льшая часть книг лежала в ее дорожной сумке, а занятия носили бессистемный характер без определенной цели. И вот однажды она забрела в университетский магазин в Майами и вышла из него с книгой «Границы математики» доктора Л. К. Парно (Гарвардский университет, 1999). Книга попалась ей перед тем, как она выбралась на Флорида-Киз и начала бороздить Карибское море от острова к острову.

Лисбет проехала через Гваделупу, проведя двое суток в забытой богом дыре, Доминике, где приятно расслаблялась в течение пяти дней, Барбадос, на котором ей хватило одних суток в негостеприимном американском отеле, и Санта-Лючию. В последнем месте она прожила девять дней и даже осталась бы еще, если бы не местный хулиган-дебил, заправлявший в баре ее дешевого отеля. Под конец Лисбет вышла из себя, хватила его кирпичом по башке, выписалась из отеля и села на паром, направлявшийся в Сент-Джорджес – столицу Гренады. Об этой стране она вообще никогда не слышала, пока не поднялась на борт парома.

Лисбет причалила на Гренаду в десять утра. Был ноябрь, шел тропический ливень. Из справочника «Карибиэн тревелэр» она почерпнула информацию, что Гренаду называют Spice Island, «островом пряностей», и что это один из крупнейших в мире поставщиков муската. Население острова насчитывало 120 000 человек, а еще примерно 200 000 гренадцев жили в США, Канаде и Англии, что давало представление о рынке труда на самом острове. Ландшафт гористый, в центре его – известный потухший вулкан Гранд-Этан.

Когда-то Гренада была одной из многих второстепенных британских колоний. В 1785 году внимание к ней привлек бывший раб Джулиан Федон. Вдохновившись примером Французской революции, он поднял восстание, давшее английской короне повод послать войска, которые порубили, перестреляли, перевешали и изувечили бо́льшую часть повстанцев. Пуще всего колониальные власти были поражены тем, что даже некоторые белые из числа бедняков присоединились к повстанцам Федона, наплевав на традиции и расовые барьеры. Восстание разгромили, но Федон не был захвачен – он исчез в горах Гранд-Этан и стал местной легендой уровня Робин Гуда.

Почти двести лет спустя, в 1979 году, адвокат Морис Бишоп стал во главе новой революции, вдохновленной, как утверждалось в путеводителе, коммунистическими диктаторскими режимами на Кубе и в Никарагуа. Впрочем, у Лисбет Саландер сложилась другая картина происшедшего после встречи с Филиппом Кэмпбеллом – учителем, библиотекарем и проповедником-баптистом, у которого она вначале снимала комнату. Коротко говоря, Бишоп был подлинно народным лидером, свергнувшим диктатора, он оказался фанатом НЛО и даже потратил часть скудного национального бюджета на поиски летающих тарелок. Бишоп ратовал за экономическую демократию и ввел закон о равноправии полов. Он был убит в 1983 году.

После этого убийства во время резни еще 120 человек поплатились жизнью, включая министра иностранных дел, министра по делам женщин и несколько известных профсоюзных лидеров. Тогда США вторглись в страну и установили демократию. Для Гренады это означало рост безработицы с шести до пятидесяти процентов и возобновление торговли кокаином до такой степени, что она стала важнейшим источником дохода. Филипп Кэмпбелл покачал головой, увидев текст в путеводителе Лисбет, и дал ей практичные советы относительно людей и кварталов, которые ей стоит избегать с наступлением темноты.

Никакого толку для Лисбет в этих советах не было. Устраниться от знакомства с криминальными кругами Гренады ей удалось просто потому, что она без памяти влюбилась в пляж Гранд Анс к югу от Сент-Джорджеса, безлюдную песчаную полосу длиной десять километров, где она могла часами бродить, не нуждаясь в собеседниках и почти никого не встречая. Лисбет перебралась в «Киз», один из немногих американских отелей на Гранд Анс, и прожила там семь недель, главным образом гуляя по пляжу и налегая на местный фрукт чинап, по вкусу напоминавший крыжовник.

Это не было время наплыва отдыхающих, и отель «Киз» заполнился едва на треть. Единственной помехой ее покою и эпизодическим занятиям математикой вдруг стали приглушенные скандалы за стеной.

Микаэль Блумквист нажал указательным пальцем на кнопку звонка в квартиру Лисбет Саландер. Он не ждал, что она откроет, просто у него вошло в привычку проезжать мимо ее дома раз-другой в месяц, проверить, не изменилось ли что-нибудь. Приподняв крышку почтовой прорези в двери, он смутно различил под ней кучу рекламы. Было начало одиннадцатого вечера, и потому слишком темно, чтобы решить, намного ли выросла куча с прошлого раза.

Микаэль нерешительно постоял на лестничной площадке, потом повернулся и вышел из подъезда. Он неторопливо дошел до своего дома на Беллмансгатан, включил кофеварку и развернул газету – при том, что на экране телевизора шли поздние новости. Настроение у него было мрачное, и он недоумевал, куда подевалась Лисбет Саландер. Его одолевало смутное беспокойство, и он терялся в догадках, что же с ней случилось.

Год назад на Рождество Микаэль предложил Лисбет приехать на дачу в Сандхамне. Они часами прогуливались, вполголоса обсуждая последствия тех драматических событий, в которые были вовлечены в течение прошедшего года. Впоследствии Блумквист воспринимал пережитое как кризисный этап в своей жизни. Он был осужден за клевету и провел в тюрьме пару месяцев, его журналистская карьера потерпела крах, и он был вынужден покинуть пост ответственного редактора в журнале «Миллениум», поджав хвост, как пес. Внезапно все изменилось. Задание написать биографию крупного промышленника Хенрика Вангера, которое он воспринял лишь как поразительно высоко оплачиваемую работенку, вдруг обернулось рискованной охотой за неизвестным хитрым серийным убийцей.

Во время этой охоты Микаэль и встретил Лисбет Саландер. Он бессознательно потрогал небольшой шрамик за левым ухом, оставшийся после удавки. Что касается Лисбет, она не только помогла в охоте на убийцу, но и буквально спасла ему жизнь. Сплошь и рядом она поражала его своими способностями: фотографической памятью и феноменальным владением компьютером. Сам Микаэль считал себя весьма компетентным в этом деле, но Лисбет Саландер обходилась с компьютером так, словно у нее заключен пакт с дьяволом. Мало-помалу он понял, что она хакер мирового класса и что в эксклюзивном международном клубе специалистов по взламыванию компьютеров она была легендарной личностью, известной лишь под псевдонимом Wasp[3].

Благодаря ее опыту заходить на чужие компьютеры и выходить из них оказался доступен тот материал, который потребовался, чтобы сделать крутой поворот от журналистского поражения к успеху в расследовании дела Веннерстрёма. Оно стало сенсацией, даже год спустя оставалось темой международных полицейских расследований экономических преступлений и привело к регулярным появлениям Микаэля на телеэкране.

Год назад он относился к этой сенсации с огромным удовлетворением, как к средству осуществить личную месть и восстановить свое журналистское реноме. Но удовлетворение быстро иссякло. В течение нескольких недель Микаэль замучился отвечать на одни и те же вопросы журналистов и финансовой полиции. «К сожалению, я не могу обсуждать свои источники», – повторял он. Когда журналист англоязычной газеты «Азербайджан таймс» приехал в Стокгольм с единственной целью задать ему все те же банальные вопросы, терпению Микаэля пришел конец. Он сократил количество интервью до минимума и за последние несколько месяцев появлялся на телевидении, только если «Та, с четвертого канала» звонила и упрашивала его выступить, причем происходило это лишь тогда, когда расследование явно входило в новую стадию.

Сотрудничество Микаэля с «Той, с четвертого канала» имело особый обертон. Она была первой журналисткой, клюнувшей на разоблачение, и без ее содействия в тот вечер, когда «Миллениум» опубликовал сенсацию, история, вероятно, не получила бы такого отклика. Лишь позднее Микаэль узнал, что она была готова, если надо, глотку перегрызть, чтобы редакция выделила эфир для этой истории. Тогда многие решительно сопротивлялись возвышению этого «бедолаги из «Миллениума»». До самого момента выхода передачи в эфир было неясно, пропустит ли ее редакционная команда адвокатов. Несколько старших коллег журналистки предрекали ей поражение и предупреждали, что на ее карьере будет поставлен крест, если она ошибется. Но журналистка оказалась настырной, и так появилась история года.

Первую неделю «Та, с четвертого канала» работала ведущей в студии – по существу, она была единственным журналистом, владевшим материалом. Но где-то ближе к Рождеству Микаэль заметил, что все комментарии и новые повороты событий излагались ее коллегами-мужчинами. К новому году, обходными путями, он уже узнал, что ее выставили из программы под тем предлогом, что столь важную историю должны освещать серьезные репортеры по экономике, а не какая-то пигалица с Готланда, Бергслагена или откуда там ее занесло. Когда Микаэлю в очередной раз позвонили с четвертого канала ТВ и попросили о новых комментариях в эфире, он прямо сказал, что будет отвечать на вопросы тележурналистов, только если задавать их станет она. Несколько дней спустя угрюмое молчание четвертого канала было нарушено капитуляцией его парней.

Ослабление интереса Микаэля к делу Веннерстрёма по времени совпало с исчезновением из его жизни Лисбет Саландер. Он не понимал, почему это произошло.

Они распрощались на второй день Рождества и не встречались до Нового года. Тридцатого он позвонил ей, но она не ответила.

Новогодним вечером Блумквист дважды ходил к Лисбет и звонил в дверной звонок. В первый раз он видел свет в окнах ее квартиры, но она не открыла, а во второй там было темно. Первого января он опять пытался связаться с ней по телефону, но безуспешно, а потом и вовсе лишь слышал сообщение, что абонент недоступен.

В последующие дни Микаэль видел ее два раза. Не дозвонившись Лисбет, он отправился к ее квартире и сел на лестнице перед ее входной дверью. На этот раз он запасся книгой и упорно ждал часа четыре, пока она не вошла в парадную ближе к одиннадцати. В руках у нее была коричневая картонная коробка. Увидев его, она резко остановилась.

– Привет, Лисбет, – сказал он, закрывая книгу.

Она оглядела ее безразличным взглядом, начисто лишенным тепла или дружелюбия, затем обошла его и вставила ключ в замок.

– На кофе не пригласишь? – спросил Микаэль.

Лисбет обернулась к нему и тихо произнесла:

– Уходи. Не хочу тебя больше видеть.

Тут она захлопнула дверь прямо перед носом крайне удивленного Блумквиста, а он услышал, как она запирает дверь изнутри.

Три дня спустя Микаэль увидел ее во второй раз. Он ехал в метро от «Шлюза» к «Т-Сентрален» и, когда поезд остановился на «Гамла стан», увидел ее в окно на платформе, в паре метров от себя. Микаэль заметил ее в тот момент, когда двери вагона закрылись. Секунд пять Лисбет смотрела словно сквозь него, как будто он был из стекла, затем повернулась на каблуках и пропала из вида, когда поезд тронулся.

Смысл этого иносказания был очевиден – Лисбет Саландер не хотела иметь ничего общего с Микаэлем Блумквистом. Она вычеркнула его из своей жизни без объяснений, как будто стерла файл из своего компьютера. Она сменила номер мобильника и не отвечала на электронные письма.

Микаэль вздохнул, выключил телевизор, подошел к окну и стал смотреть на городскую ратушу.

Он задавался вопросом, не совершил ли ошибку, периодически наведываясь к ней в квартиру. Микаэль всегда считал, что должен устраниться, если женщина давала ему знать о своем нежелании даже слышать о нем. Не уважать поданный ему знак было в его глазах все равно что не уважать САМУ ЭТУ ЖЕНЩИНУ.

Микаэль и Лисбет были любовниками. Это произошло по ее инициативе и продолжалось около полугода. Если она решила прекратить их интимные отношения так же внезапно, как и начала их, Микаэль был готов это принять. Выбор оставался за ней. Перейти на роль бывшего бойфренда, если уж таковая была назначена ему теперь, не составляло проблемы для Микаэля. Но то, что Лисбет устранилась от общения полностью, озадачило его.

Он не был влюблен в нее – они не подходили друг другу, как бывает с совершенно разными людьми, – но она ему нравилась, и ему недоставало этой сумасшедшей девчонки. Ему казалось, что их дружеские чувства взаимны, а теперь он чувствовал себя просто-напросто идиотом.

Микаэль еще постоял у окна и наконец принял бесповоротное решение.

Если Лисбет Саландер была о нем столь плохого мнения, что даже не удосужилась кивнуть ему в метро, их дружба подошла к концу. Тут уж ничего не исправить, и не стоит возобновлять контакты с ней.

Лисбет Саландер взглянула на свои наручные часы и констатировала, что вспотела с головы до пяток, хотя неподвижно сидела в тени. Было половина одиннадцатого утра. Она повторила наизусть математическую формулу длиной в три строки и захлопнула книгу «Границы математики», а потом взяла со столика ключи от своего номера и пачку сигарет.

Ее комната была на втором, последнем этаже гостиницы. Там она разделась и пошла в душ.

Со стены под потолком на нее пялилась зеленая ящерица длиной не меньше двадцати сантиметров. Лисбет тоже на нее посмотрела, но не стала спугивать. Ящериц на острове было полно; они пробирались в комнату через жалюзи на открытых окнах, под дверью или через вентиляцию в ванной. Лисбет хорошо чувствовала себя в этой компании, которая ей не докучала. Под прохладной, но не ледяной водой она простояла минут пять под душем – ей хотелось освежиться.

Вернувшись в комнату, обнаженная Лисбет остановилась у гардеробного зеркала и придирчиво подвергла осмотру свое тело. Она все еще весила сорок килограммов при росте около ста пятидесяти сантиметров, тут уж ничего не поделаешь, и это при ее кукольных конечностях, маленьких ладонях и неказистых бедрах.

Но теперь у нее была грудь.

Всю жизнь Лисбет была плоскогрудая, как девочка, не вышедшая из подросткового возраста. Выглядело это так нелепо, что она всегда стеснялась своего обнаженного тела.

И вдруг у нее появилась грудь. Речь не шла о помпезных шарах – их Лисбет не хотела бы иметь, да и выглядели бы они смешно на ее-то щуплом тельце, – но это была крепкая округлая грудь среднего размера. Метаморфоза была произведена осторожно, а пропорции выбраны разумно. Но перемена оказалась разительной – как для внешности девушки, так и для ее личного самоощущения.

Лисбет провела пять недель в клинике неподалеку от Генуи, где ей сделали пересадку ткани, составившей основу ее новой груди. Она выбрала клинику и врача, имевших самую лучшую и серьезную репутацию в Европе. Ее лечащим врачом оказалась Алессандра Перрини – обаятельная, но трезвомыслящая женщина, констатировавшая, что грудь Лисбет физически недоразвита и что ее наращивание вполне желательно из медицинских соображений.

Нельзя сказать, что операция прошла совершенно безболезненно, однако в результате грудь выглядела и чувствовалась совершенно естественно, а шрамики оказались почти невидимыми. Лисбет ни секунды не жалела о сделанном и осталась довольна. Даже полгода спустя она не могла невозмутимо пройти мимо зеркала с обнаженной грудью, всякий раз с радостью констатируя, что решительно улучшила качество своей жизни.

Лежа в генуэзской клинике, Лисбет также избавилась от одной из своих девяти татуировок – двухсантиметровой осы, сидевшей на правой стороне ее шеи. Лисбет была высокого мнения о всех своих татуировках, а больше всего ценила крупного дракона, занимавшего пространство от лопаток до ягодиц, но все же решила убрать осу – та слишком бросалась в глаза и запоминалась, а Лисбет не хотелось, чтобы она сохранилась в памяти по примете. Татуировку удалили лазером, после чего остался легкий шрамик. Приглядевшись, она увидела, что загар на месте бывшей татуировки чуть светлее, но это оставалось незаметно, если не присматриваться. Лечение в генуэзской клинике стоило ей сто девяносто тысяч крон – эту сумму она могла себе позволить.

Выйдя из мечтательного состояния перед зеркалом, Лисбет надела трусики и бюстгальтер. Два дня спустя после выписки из клиники в Генуе она, впервые за двадцать пять лет своей жизни, зашла в бутик дамского белья и закупила массу того, что ей раньше совершенно не требовалось. Сейчас ей было уже двадцать шесть, и теперь она не без удовлетворения носила бюстгальтер.

Лисбет надела джинсы и футболку с текстом «Считай, что тебя уже предупредили», нашла сандалии и шляпу от солнца и перекинула через плечо черную нейлоновую сумку.

На выходе из гостиницы у стойки администрации что-то обсуждали несколько человек из числа постояльцев. Лисбет замедлила шаг и прислушалась.

– И насколько она опасна? – спросила темнокожая женщина громким голосом, в котором слышался европейский акцент. Лисбет узнала ее, та прилетела с группой туристов чартерным рейсом из Лондона десять дней назад.

Фредди Мак-Бейн, седеющий администратор, обычно встречавший Лисбет дружеской улыбкой, нынче выглядел обеспокоенным. Он объяснил, что все гости отеля будут проинструктированы и что оснований для беспокойства нет, если инструкции будут скрупулезно выполняться. Его ответ вызвал целый поток вопросов.

Лисбет Саландер нахмурилась и пошла к стойке бара, за которой нашла Эллу Кармайкл.

– А в чем там дело? – спросила она, показывая пальцем на группу людей возле администратора.

– Нас угрожает навестить Матильда.

– Матильда?

– Это название урагана, зародившегося недалеко от Бразилии пару недель назад. Утром он пронесся через Парамарибо – столицу Суринама. Трудно сказать, в каком направлении он будет перемещаться, – возможно, дальше на север, в сторону США. Но если он пойдет на запад, то путь его пройдет через Тринидад и Гренаду. Тогда будет сильный ветер.

– Я думала, что сезон ураганов закончился.

– Вообще-то закончился, у нас штормовые предупреждения выпадают на сентябрь и октябрь. Но теперь из-за парникового эффекта и изменения климата столько неприятностей, что заранее ничего не знаешь.

– О’кей, и когда же ожидается «Матильда»?

– Скоро.

– А нужно мне как-то подготовиться?

– Лисбет, ураганы – дело нешуточное. Один пронесся у нас в семидесятых годах и причинил Гренаде огромные разрушения. Мне тогда было одиннадцать лет, и мы жили в деревне на высоких склонах Гранд-Этана, по пути в Гренвилль. В жизни не забуду ту ночь.

– Да-а…

– Но ты не волнуйся. В субботу держись поблизости от гостиницы; сложи в сумку самое ценное – например, компьютер, с которым ты обычно сидишь, – и будь готова прихватить эту сумку, когда поступит распоряжение прятаться в штормовом убежище в подвале. Вот и всё.

– Ладно.

– Налить тебе что-нибудь?

Лисбет повернулась и ушла, не попрощавшись. Элла Кармайкл устало улыбнулась ей вслед. Понадобилась пара недель, пока она привыкла к странным манерам этой необычной девочки и поняла, что Лисбет Саландер была не наглой, а просто очень неординарной. При этом она исправно платила за выпитое, оставалась сравнительно трезвой, держалась замкнуто и не ввязывалась в скандалы.

Местный транспорт на Гренаде в основном состоял из причудливо разрисованных микроавтобусов, рейсы которых не слишком связывали себя расписанием и прочими формальностями. Они, как челноки, сновали туда-сюда в светлое время суток. С наступлением темноты было практически невозможно передвигаться, не имея собственного автомобиля.

Лисбет Саландер потребовалось постоять на дороге к Сент-Джорджесу всего несколько минут, прежде чем перед ней затормозил автобус. Судя по одежде, шофер был растафари, а его магнитофон во всю свою мощность выдавал «No Woman No Cry»[4]. Лисбет отключила слух, уплатила за проезд один доллар и протиснулась между крупной седой женщиной и двумя мальчиками в школьной форме.

Сент-Джорджес лежал на берегу подковообразной бухты с внутренней гаванью Каренаж. Вокруг гавани на крутых склонах стояли жилые дома, старые здания колониального периода, а крепость Руперт возвышалась вдали над крутым обрывом у мыса.

Это был компактно и плотно застроенный городок с узкими улочками и множеством переулков. Дома лепились на склонах, забираясь все выше и выше, и найти горизонтальную поверхность можно было с большим трудом, разве что в сочетании с крикетной площадкой или беговыми дорожками на северной окраине города.

Лисбет сошла с автобуса в центре гавани и направилась к магазину электроники Мак-Интайра на вершине короткого крутого склона. Почти вся продукция, продававшаяся на Гренаде, импортировалась из США или Англии и потому стоила вдвое дороже, чем в других местах. Зато в благодарность за посещение владелец установил в магазине кондиционеры.

Запасной аккумулятор, который Лисбет заказала к своему «Эппл Пауэрбук G4 Титаниум», и семнадцатидюймовый монитор наконец пришли. В Майами она купила портативный компьютер со складной клавиатурой для чтения своей электронной почты. Его было легко засунуть в нейлоновую сумку, вместо того чтобы таскать с собой «Пауэрбук», но это была жалкая подмена семнадцатидюймовому экрану. Первоначальный аккумулятор уже выработался и держался около получаса, после чего его вновь надо было заряжать, а это раздражало, когда Лисбет собиралась посидеть на террасе у бассейна. К тому же энергоснабжение на Гренаде оставляло желать лучшего – дважды, пока Лисбет здесь жила, электричество надолго отключали.

Она расплатилась кредиткой, владельцем которой числилась «Восп энтерпрайзис»[5], убрала аккумулятор в нейлоновую сумку и, выйдя из магазина, вернулась в полуденную жару.

Зайдя в банк «Барклайз», Лисбет сняла триста долларов наличными, потом спустилась к рынку и купила пучок моркови, полдюжины манго и полуторалитровую бутылку минеральной воды. Нейлоновая сумка изрядно потяжелела, а Лисбет, спустившись к гавани, уже ощущала и голод, и жажду. Сначала она направилась в «Мускатный орех», но, увидев у входа в ресторан очередь, пошла дальше. В глубине гавани зашла в более спокойный «Черепаший панцирь», села на веранде и заказала кальмары с жареной картошкой и бутылку местного пива «Кариб». Подвинув к себе забытый кем-то номер местной газеты «Гренадиан войс», полистала ее пару минут. Единственным достойным внимания было предупреждение о возможном приближении «Матильды». Текст сопровождался фотографией разрушенного дома и напоминанием об ущербе, причиненном стране знаменитым ураганом в прошлом.

Лисбет сложила газету, глотнула пива из горлышка и, расслабившись, откинулась на спинку стула. И тут увидела, как из бара на веранду выходит ее сосед, постоялец из тридцать второго номера, с коричневым портфелем в одной руке и большим бокалом кока-колы в другой. Скользнув по Лисбет взглядом и не узнав ее, он направился в противоположный конец веранды, сел и уставился на море, вид на которое открывался из ресторана.

Выражение его лица, видного Лисбет в профиль, было совершенно отсутствующим. Так он неподвижно просидел минут семь, потом взял бокал и сделал три больших глотка. Потом снова поставил его и продолжил пялиться в никуда. Вскоре Лисбет открыла сумку и достала «Границы математики».

Лисбет всегда любила головоломки и загадки. В девять лет она получила в подарок от мамы кубик Рубика. Ее логические способности подверглись серьезному испытанию, и в течение почти сорока минут она напряженно пыталась понять, как его надо собирать, – пока наконец не поняла. После этого у нее уже не было проблем с ним. Она никогда не допускала ошибок в тестах на сообразительность, публикуемых в газетах, и всегда точно определяла, чем пополнить данную серию из пяти причудливо расположенных фигур.

Лисбет еще не пошла в школу, а уже знала, что такое плюс и минус. Естественным продолжением этого стали умножение, деление и задачки по геометрии. Она без труда проверяла счет в ресторане, цифры в квитанциях и могла рассчитать траекторию артиллерийского снаряда, выпущенного с заданной скоростью под определенным углом. Тут все было очевидно. Пока Лисбет не попалась статья в «Попьюлар сайенс», она вообще была равнодушна к математике и даже не задумывалась над тем, что таблица умножения – это тоже математика. Таблицу умножения она запомнила однажды после уроков в школе и удивилась, почему учитель долдонит о ней целый год.

До нее вдруг дошло, что за рассуждениями и формулами в учебниках стоит неоспоримая логика, и это открытие привело ее к полкам с математической литературой в университетском магазине. Но лишь открыв «Границы математики», Лисбет натолкнулась на новый мир. Математика предстала перед ней в виде логических головоломок, существующих в бесчисленном множестве вариантов и загадок, которые можно отгадывать. Дело вовсе не в том, чтобы решать арифметические задачки. Пятью пять всегда двадцать пять. Суть в том, как найти комбинацию разных правил, чтобы решить ту или иную математическую проблему.

«Границы математики» отнюдь не были учебником. На тысяче двухстах страницах этого кирпича излагалась история математики от древних греков до наших дней, включая исследования в области сферической астрономии. Монография считалась своего рода Библией, значение которой вполне сравнимо с тем влиянием, которое в свое время оказала Диофантова «Арифметика».

Впервые открыв книгу «Границы математики» на террасе гостиницы на пляже Гранд Анс, Лисбет внезапно перенеслась в волшебный мир чисел. Автор был наделен как педагогическим талантом, так и способностью увлекать читателя то историческим анекдотом, то застающей врасплох проблемой. Лисбет могла следить за развитием математики от Архимеда до ее практического применения в современной лаборатории ракетных двигателей «Джет Пропалшн» в Калифорнии. Она поняла, какими методами они решали свои проблемы.

Теорема Пифагора (x² + y² = z²), сформулированная примерно пятьсот лет до нашей эры, стала для нее настоящим откровением. Она вдруг поняла смысл того, что запомнила в старших классах школы во время одного из редких уроков, которые не прогуляла. «В прямоугольном треугольнике квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов». Еще ее восхитило открытие Евклида, сделанное примерно за триста лет до нашей эры и относящееся к совершенным числам. Совершенными называются натуральные числа, равные сумме всех своих делителей. Открытие Евклида состояло в том, что произведение двух чисел, одно из которых есть степень двойки, а второе представляет собой разность следующей степени двойки и единицы, будет совершенным, если второй множитель – простое число. Лисбет убедилась в справедливости теоремы Евклида на примерах:

6 = 2¹ × (2² – 1)

28 = 2² × (2³ – 1)

496 = 2⁴ × (2⁵ – 1)

8128 = 2⁶ × (2⁷ – 1)

Именно логика соответствовала ощущению абсолютного у Лисбет. Она с радостью продиралась сквозь труды Архимеда, Ньютона, Мартина Гарднера и дюжины других классиков математики.

Затем Лисбет дошла до главы про Пьера Ферма, чья загадочная теорема озадачила ее на целых семь недель. Вообще-то это был довольно скромный отрезок времени, если учесть, что теорема Ферма сводила математиков с ума почти четыреста лет, пока, наконец, англичанин Эндрю Уайлс не решил ее в 1993 году.

Теорема Ферма формулируется на редкость просто.

Пьер Ферма родился в 1601 году в Бомон-де-Ломань на юго-западе Франции. Как это ни странно, математиком он не был, служил чиновником и предавался математике в свободное время, в качестве необычного хобби. И, тем не менее, он считается одним из самых талантливых математиков-самоучек всех времен и народов. Как и Лисбет Саландер, Ферма любил решать головоломки и загадки. Еще он обожал подшучивать над другими математиками, формулируя проблемы, но не снабжая их решениями. Философ и математик Рене Декарт удостоил его весьма нелестным эпитетом, а английский математик Джон Уоллс и вовсе обозвал «чертовым французом».

В 1630 году вышел французский перевод Диофантовой «Арифметики», содержащий наиболее полную экспозицию теории чисел, сформулированный Пифагором, Евклидом и другими античными математиками. Именно изучение теоремы Пифагора спровоцировало вспышку гениальности у Ферма и привело к формулировке его бессмертной проблемы. Он сформулировал вариант теоремы Пифагора, заменив в формуле x² + y² = z² квадраты на кубы: x³ + y³ = z³.

Проблема была в том, что новое уравнение, похоже, не имело целочисленных решений x, y, z. Тем самым Ферма с помощью незначительных изменений в равенстве перешел от соотношения с бесчисленным множеством решений к соотношению, не имеющему вообще никаких решений. В этом и состояла его теорема: Ферма утверждал, что в безграничной вселенной чисел не существует таких целых чисел, что куб одного может быть представлен как сумма кубов двух других и что это верно вообще для всех степеней выше двух, то есть случая теоремы Пифагора.

Вскоре другие математики согласились, что дело обстоит именно так. Метод проб и ошибок подсказывал невозможность опровержения теоремы Ферма. Проблема в том, что, даже производя вычисления до окончания века, невозможно перепроверить все числа, ведь их бесконечно много, и потому невозможно быть на сто процентов уверенным, что среди очень больших чисел нет таких, что опровергали бы теорему Ферма. В математике все утверждения должны быть доказаны строго математически, с применением безусловно верных и доказанных формул. Математик должен быть готовым заявить с трибуны: «Это так-то и так-то, потому что…»

По обыкновению, Ферма показал коллегам что-то вроде фиги в кармане. На полях своего экземпляра «Арифметики» Диофанта этот гений написал формулировку задачи и закончил строками на латыни, ставшими бессмертными в истории математики: «Я нашел поистине чудесное доказательство, но эти поля слишком узки, чтобы его вместить».

Если он хотел тем самым привести своих коллег в негодование, то, надо сказать, у него это отлично получилось. Начиная с 1637 года чуть ли не каждый уважающий себя математик уделял время – иногда изрядное – попыткам найти доказательство теоремы Ферма. Несколько поколений ученых потерпели неудачу, пока не появился Эндрю Уайлс со своим эпохальным доказательством в 1993 году.

Лисбет Саландер была поставлена в тупик.

Ответ ее вообще-то не интересовал. Главным было само решение проблемы. Если ей задавали загадку, она ее отгадывала. До того как Лисбет поняла основные принципы рассуждений, разгадка таинства чисел отнимала много времени, но девушка всегда получала правильный результат прежде, чем сверялась с ответом.

Прочитав теорему Ферма, она взяла лист бумаги и начала проверять ее на цифрах, но найти доказательство не удалось.

Подглядывать в ответы ей не хотелось, поэтому Лисбет пропустила ту часть текста, где излагалось доказательство Эндрю Уайлса. Поэтому она дочитала «Границы» до конца и удостоверилась, что ни одна из прочих проблем, сформулированных в книге, не вызвала у нее серьезных затруднений. Впоследствии она все с большим раздражением возвращалась к загадке Ферма, плутая из одного тупика в другой и ломая голову над тем, какое именно «чудесное доказательство» имел в виду математик.

Сосед из тридцать второго номера вдруг встал и пошел к выходу. Покосившись на наручные часы, Лисбет отметила, что он неподвижно просидел здесь два часа и десять минут.

Элла Кармайкл поставила бокал перед Лисбет Саландер, отметив, что девушка не интересуется всякой туфтой типа напитков ярко-розового цвета с бумажными зонтиками в бокале. Она всегда заказывала одно и то же – ром с колой. Только однажды вечером Саландер была в каком-то странном настроении и так напилась, что Элле пришлось просить о помощи отнести ее в номер.

Как правило, Лисбет заказывала кофе с молоком, иногда коктейль или местное пиво «Кариб». Обычно она усаживалась за дальним правым концом стойки и открывала книгу с непонятными математическими формулами, что, по мнению Эллы Кармайкл, было странным чтением для девушки ее возраста.

К тому же Лисбет Саландер не проявляла ни малейшего интереса к тем, кто пытался за ней приударить. Те немногие одинокие мужчины, что пытались к ней подъехать, получали вежливый, но решительный отпор, а с одним она обошлась и вовсе не деликатничая. Отшитый ею парень, Крис Мак-Ален, был местным бездельником и давно заслуживал нагоняй. Поэтому Элла не слишком огорчилась, когда он, весь вечер приставая к Лисбет, вдруг как-то странно споткнулся и свалился в бассейн. К чести Мак-Алена следует отметить, что он не отличался злопамятностью. Уже на следующий вечер Крис появился совершенно трезвым и спросил Лисбет, может ли он угостить ее пивом. Поколебавшись секунду, она согласилась, и с тех пор, случайно столкнувшись в баре, они вежливо здоровались.

– Ну, как, все в порядке? – спросила Элла.

Лисбет кивнула и взяла бокал.

– А что слышно нового про «Матильду»? – поинтересовалась она.

– Движется в нашу сторону. Гадости от нее можно ожидать в выходные.

– А когда будет точно известно?

– Вообще-то, не раньше, чем когда она пройдет мимо. Она может держать курс прямо на Гренаду, а затем, в последний момент, передумать и свернуть на север.

– А часто у вас бывают ураганы?

– Иногда. Обычно они проходят стороной, иначе от острова уже ничего бы не осталось. Но ты не волнуйся.

– Я не волнуюсь.

Внезапно послышался громкий взрыв смеха, и они, повернувшись на звук, увидели даму из тридцать второго номера, похоже развеселившуюся от рассказа мужа.

– Кто это такие?

– Доктор Форбс и его жена, американцы из Остина, штат Техас.

Слово «американцы» Элла произнесла чуть неприязненно.

– Я знаю, что американцы. Но что они здесь делают? Он работает врачом?

– Нет, он доктор наук, а не врач, работает в фонде Девы Марии.

– А что это за фонд?

– Они финансируют обучение способных детей. Он приличный человек – ведет переговоры с Министерством образования о постройке новой школы для старшеклассников в Сент-Джорджесе.

– Этот приличный человек бьет свою жену, – заметила Лисбет Саландер.

Элла Кармайкл промолчала и, бросив на Лисбет резкий взгляд, ушла к другому концу стойки подать пиво «Кариб» местным посетителям.

Лисбет посидела в баре еще минут десять, уткнувшись в «Границы». Еще не войдя в подростковый возраст, она поняла, что у нее, в отличие от одноклассников, фотографическая память. Она никому не открывала эту свою особенность, только Микаэлю Блумквисту, да и то в минуту слабости. Текст в «Границах» она знала уже наизусть и носила с собой книгу как вещественное звено, связующее ее с Ферма, как будто книга стала талисманом.

Но в тот вечер ей не удавалось сосредоточиться ни на самом Ферма, ни на его теореме. Вместо этого в голове у нее засел образ доктора Форбса, неподвижно сидящего у залива Каренаж, вперив взгляд в одну точку. Лисбет не могла объяснить, почему она вдруг почувствовала, что с ним что-то не так.

Наконец она захлопнула книгу, ушла к себе в комнату и включила лэптоп. Невозможно было даже подумать о том, чтобы шарить в Интернете – в отеле не было интернет-соединения, – но у нее был встроенный модем, который можно подключить к ее мобильнику фирмы «Панасоник» и таким образом пользоваться электронной почтой. Лисбет быстро напечатала письмо на адрес <plague_xyx_666@hotmail.com>[6]:

Доступа к Интернету нет. Нужна информация о докторе Форбсе, сотруднике фонда Девы Марии, проживающем в городе Остин, Техас. Плачу пятьсот долларов за предоставленные данные. Wasp.

Она приложила ключ своей шифровальной программы, закодировала послание ключом Чумы и отправила сообщение. Взглянув на часы, девушка обнаружила, что полвосьмого уже миновало.

Выключив компьютер и заперев комнату, Лисбет прошла метров четыреста по пляжу, перешла дорогу на Сент-Джорджес и постучала в дверь развалюхи за «Кокосовым орехом». Ее обитателем был шестнадцатилетний Джордж Бленд. Он еще учился в гимназии, собирался стать врачом или адвокатом, а может, астронавтом и был таким же тощим и почти таким же низкорослым, как Лисбет.

Лисбет увидела Джорджа Бленда на пляже во время своей первой недели на Гренаде, на следующий день после того, как приехала в Гранд Анс. Она шла по пляжу и в какой-то момент присела в тени под пальмой. Вдали, у кромки воды, ребятишки играли в футбол. Лисбет раскрыла «Границы математики» и погрузилась в книгу. Тут подошел он, худой чернокожий парнишка в сандалиях, черных брюках и белой рубашке и уселся в нескольких метрах, явно не заметив ее.

Как и она, он раскрыл книгу и с головой ушел в чтение. Это тоже был «кирпич» по математике, четвертый том «Основного курса». Потом его сосредоточенное чтение сменили каракули в задачнике. Минут пять спустя Лисбет кашлянула, тогда Джордж заметил ее и вскочил от удивления. Он начал извиняться за беспокойство и собирался уходить, когда она спросила, трудная ли у него задачка.

Она была по алгебре, и Лисбет нашла основную ошибку в его вычислениях уже через две минуты. А через полчаса они уже покончили с его домашним заданием. Час спустя был готов следующий раздел в задачнике, и Лисбет доходчиво объяснила, в чем суть необходимых вычислений. Парень уставился на нее с почтительным уважением. За два часа он рассказал ей, что его мама живет в Канаде, в Торонто, папа – в Гренвилле, на другом конце острова, а сам он – в развалюхе на пляже чуть подальше отсюда. Еще у него есть три старших сестры.

В его компании Лисбет чувствовала себя на редкость безмятежно. Странное дело. Она почти никогда не вступала в разговор с другими, чтобы просто поболтать. И не потому, что стеснялась. Для нее всякий разговор имел практическое назначение – типа как найти аптеку или сколько стоит комната в гостинице. Еще разговор мог преследовать профессиональные цели. Когда Лисбет собирала материал для Драгана Арманского в фирме «Милтон секьюрити», у нее не было проблем с долгими разговорами при изложении фактов.

Однако Лисбет не выносила личных разговоров, как правило ведущих к копанию в том, что она считала частным делом, и поэтому диалог обычно получался таким:

– Сколько тебе лет?

– Отгадай.

– Тебе нравится Бритни Спирс?

– А кто это?

– Как тебе картины Карла Ларссона?

– Никогда об этом не задумывалась.

– Ты лесбиянка?

– Это тебя совершенно не касается.

Джордж Бленд был неуклюжий и самоуверенный, но вежливый и старался вести с ней интеллектуальный разговор, не пытаясь переспорить ее или залезть в ее частную жизнь. Похоже, ему, как и ей, нравилось быть отшельником. Удивительно, но он воспринимал ее кем-то вроде математического божества, спустившегося на пляж Гранд Анс, и был счастлив тем, что она готова сидеть рядом в его компании. Проведя на пляже несколько часов, они поднялись – солнце уже спускалось к самому горизонту. Они пошли к гостинице, и Джордж показал ей лачугу, служившую ему жильем, а потом смущенно спросил, не зайдет ли она на чашку чая. Лисбет согласилась, а он, похоже, удивился.

Жилище его было примитивно: оно вмещало потрепанный стол, два стула, кровать и шкафчик для одежды и белья. Освещение состояло из настольной лампы, провод которой тянулся к «Кокосовому ореху», а роль плиты играл походный примус. Джордж накормил Лисбет обедом из риса с овощами, поданным на пластиковых тарелках, и даже храбро предложил ей затянуться местной запрещенной травкой, на что она также согласилась.

Лисбет, конечно, заметила, что произвела на него впечатление и он толком не знает, как себя с ней вести. Она безотчетно решила, что позволит ему себя совратить, однако подготовка к этому шла как-то мучительно и бестолково. Джордж, безусловно, почувствовал ее готовность, но понятия не имел, с чего начать. Он ходил вокруг да около, как кот вокруг сметаны, пока она не потеряла терпение, прижала его к кровати и сдернула с себя одежду.

Лисбет впервые оказалась обнаженной после операции в Генуе, которую покинула с легким чувством паники. Лишь спустя долгое время она поняла, что на нее вовсе никто не глазеет. Обычно Лисбет ничуть не беспокоилась, что о ней думают другие, а тогда удивлялась, что это вдруг она почувствовала себя так неуверенно.

Джордж Бленд отлично подошел для дебютного испытания ее нового самоощущения. Когда он, не без ее помощи, наконец справился с застежкой лифчика, то тут же погасил свет и только тогда начал сам раздеваться. Лисбет поняла, что он смущается, и снова включила лампу. Она внимательно наблюдала за ним, когда он начал неуклюже до нее дотрагиваться. Позже она совершенно расслабилась и поняла, что он воспринимает ее грудь как вполне настоящую. Хотя сравнивать ему, похоже, было не с чем.

Чего Лисбет не планировала на Гренаде, так это завести себе любовника-тинейджера. Она действовала импульсивно и, уходя от него поздно ночью, не думала возвращаться. Однако уже на следующий день она снова встретила его на пляже и почувствовала, что ей приятна компания этого неуклюжего паренька. За семь недель, что Лисбет провела на Гренаде, Джордж Бленд неизменно оставался в ее обществе. Днем они не виделись, вечером гуляли перед заходом солнца, а затем шли к нему в хижину.

Лисбет понимала, что они, прогуливаясь вместе, выглядели как парочка подростков, милых тинейджеров. Джордж, вероятно, считал, что жизнь стала интереснее – ведь он встретил женщину, учившую его и математике, и эротике.

Он открыл дверь и ласково улыбнулся.

– Не помешаю? – спросила она.

Лисбет ушла от Джорджа ночью вскоре после двух. Чувствуя внутри тепло, решила идти к отелю по пляжу, а не по шоссе. Она шла в темноте в одиночестве, но знала, что Джордж, должно быть, идет позади, метрах в ста от нее. Он всегда так делал, ведь она никогда не оставалась у него на всю ночь, и он резко протестовал против того, чтобы она, одинокая женщина, шла ночью к себе в гостиницу. Это был его долг – проводить ее до отеля. Лисбет обычно слушала его доводы, но в конце концов заканчивала дискуссию твердым «нет».

– Я хожу куда хочу и когда хочу. Разговор окончен. И я не нуждаюсь в провожатых.

Обнаружив, что он следует за ней в первый раз, Лисбет ужасно рассердилась. Но затем сочла, что в его желании охранять ее есть некоторый шарм, и потому стала притворяться, что не знает о том, что он следует за ней и что он повернет домой, как только увидит ее в воротах гостиницы.

«А что бы он сделал, если бы на меня напали?» – подумала Лисбет.

У нее на этот случай был припасен молоток, купленный в магазине Мак-Интайра и хранившийся во внешнем кармане сумки, висевшей у нее через плечо.

В ту ночь ярко светили звезды и полная луна. Лисбет подняла голову и разглядела Регула в созвездии Льва близко у горизонта. Остановилась, почти дойдя до отеля. Вдруг у самой воды на пляже она различила контуры человека. Впервые Лисбет видела живую душу с наступлением темноты. Хотя между ними было почти сто метров, она без труда опознала человека, освещенного лунным светом.

Это был достопочтенный доктор Форбс из комнаты тридцать два.

Лисбет быстро отошла в сторону, затаившись в тени аллеи. Она оглянулась, но не увидела и Джорджа Бленда. Человек у кромки воды медленно ходил взад-вперед, куря сигарету. Время от времени он останавливался и наклонялся, словно искал что-то на песке. Пантомима продолжалась минут двадцать, как вдруг Форбс изменил направление, быстро двинулся к входу в отель и исчез.

Выждав минуту-другую, Лисбет пошла к тому месту, где, как маятник, вышагивал доктор Форбс. Медленно сделала полукруг, разглядывая песок под ногами, но не увидела ничего, кроме камешков и ракушек. Через пару минут она прекратила осмотр пляжа и пошла в гостиницу.

У себя на балконе Лисбет перегнулась через разделяющую решетку и проскользнула на балкон соседей. Царили тишина и покой. Ежевечерняя перебранка, очевидно, уже закончилась. Потом она вернулась к себе, взяла сумку, достала бумагу и свернула косячок из запасов, которыми поделился с ней Джордж Бленд, села на балконный стул и уставилась на темную воду Карибского моря, покуривая и размышляя.

Лисбет ощущала себя как радарную установку, способную в любой момент уловить сигнал тревоги.

Глава 2

Пятница, 17 декабря

Нильс Эрик Бьюрман, пятидесятипятилетний адвокат, поставил на столик кофейную чашку и стал наблюдать за людьми, движущимися мимо окон «Хедон» на Стюреплан. Он видел их всех как единый поток, не различая по отдельности. Его мысли крутились вокруг Лисбет Саландер. Он часто о ней думал.

От этих мыслей он буквально закипал.

Лисбет Саландер разделалась с ним. Он никогда не забудет тот момент, когда она завладела им и унизила. Она надругалась над ним, оставив буквально неизгладимый след на его теле, а точнее, на двух квадратных дециметрах в нижней части живота, что находится прямо над его членом. Крепко привязав к его собственной постели, она жестоко расправилась над ним и сделала татуировку, текст которой не допускал толкований и возможностей вытравления. Он гласил: Я САДИСТСКАЯ СВИНЬЯ, ПОДОНОК И НАСИЛЬНИК.

В свое время Стокгольмский суд признал Лисбет Саландер юридически недееспособной. Бьюрман же был назначен ее опекуном, что ставило девчонку в прямую зависимость от него. Уже после первой встречи с Лисбет Саландер у него начались связанные с нею эротические фантазии. Он не мог понять, чем же она его провоцировала.

Разумом Нильс Бьюрман понимал, что совершил нечто непозволительное и осуждаемое обществом. Он знал, что допустил грубую ошибку, неприемлемую с юридической точки зрения. Но для его чувств доводы разума не играли никакой роли. Лисбет Саландер свела его с ума с первого момента их встречи два года назад в декабре. Законы, правила, мораль, ответственность утратили всякое значение.

Она была странная девушка: взрослая, но с внешностью подростка. Ее жизнь оказалась у него под контролем, он распоряжался ею. Противостоять такому искушению было невозможно.

Раз она была признана недееспособной, то при ее биографии никто ей не поверил бы, вздумай она протестовать. Кроме того, речь не шла о насилии над невинным ребенком – из ее дела выяснилось, что у нее немалый опыт и она сексуально распущенна. В отчете одного из социальных работников указывалось, что Лисбет Саландер, возможно, предлагала сексуальные услуги за деньги в семнадцатилетнем возрасте. Поводом к этому донесению стало сообщение полицейского патруля, что неизвестного пьянчугу застали вместе с молодой девушкой на скамейке в парке Тантолунд. Полицейские припарковались и попытались выяснить, кто они такие, но девица отказалась отвечать на вопросы, а пьяный мужик не был способен выражаться членораздельно.

Для адвоката Бьюрмана вывод был очевиден: Лисбет Саландер – шлюха, оказавшаяся на низшей ступени общественной лестницы. И при этом в его власти. Он же ничем не рисковал. Даже если бы она обратилась в управление опекунского совета с жалобой, он, при его-то безукоризненной репутации и заслугах, выставил бы ее лгуньей.

Это была прекрасная игрушка – взрослая, сексуально раскрепощенная, безграмотная в социальном плане и полностью зависящая от его произвола.

Впервые в своей практике Бьюрман злоупотребил отношениями с одним из своих клиентов. Раньше он даже подумать не мог, чтобы эксплуатировать кого-либо из них. Чтобы ублажать себя специальными сексуальными играми, он брал проституток. Это он делал украдкой, осторожно и не скупясь, но с проститутками все было игрой, а не всерьез. Однажды он оплатил услуги профессионалки, которая стонала, охала и играла нужную роль, но все это было очевидной фальшью.

Бьюрман пытался доминировать над женой, когда еще был женат, и она не возражала, но и это было всего лишь притворство.

Лисбет Саландер подходила ему идеально: беззащитная, без родни и друзей, настоящая безответная жертва. На ловца и зверь бежит.

И вдруг она разделалась с ним.

Она нанесла ему удар с такой силой и решительностью, какой он от нее не ожидал. Она унизила его, мучила физически, чуть не уничтожила.

Жизнь Нильса Бьюрмана полностью изменилась за последние два года. Первое время после визита Лисбет Саландер он был словно парализован, не способный ни думать, ни действовать. Он заперся дома, не отвечал по телефону и не поддерживал контактов со своими клиентами. Две недели спустя Бьюрман взял больничный лист. Текущей корреспонденцией занималась секретарша в его конторе, она отменяла назначенные ранее встречи и пыталась отвечать на вопросы раздраженных клиентов.

Каждый день, хотелось ему того или нет, он видел свое тело в зеркале в ванной. В конце концов он снял зеркало.

Нильс Бьюрман вернулся в контору лишь к началу лета. Рассортировав клиентов, он направил большинство из них к коллегам. Себе он оставил предприятия, юридические дела которых можно было вести по переписке, без личного участия. Фактически его единственным клиентом оставалась Лисбет Саландер – каждый месяц Бьюрман должен был подавать сводку ее экономического положения вместе с общим рапортом в управление опекунского совета. Он делал в точности, как она требовала, – писал вымышленные рапорты, свидетельствующие о том, что она не нуждается в опеке.

Каждый рапорт приносил горечь напоминания о ее существовании. Но что было делать?

Лето и осень Бьюрман провел в размышлениях, сопровождавшихся параличом действия. В декабре он наконец взял себя в руки и отправился в отпуск во Францию, где зарезервировал время для посещения клиники косметической хирургии под Марселем, чтобы посоветоваться с врачом, как лучше всего удалить татуировку.

Доктор удивленно осмотрел его обезображенный живот и наконец предложил способ лечения. Наилучшим вариантом виделась лазерная обработка, но площадь поврежденной кожи оказалась столь велика, а проникновение иглы – столь глубоким, что доктор предложил серию пересадок кожи. Правда, это было дорого и требовало много времени.

За прошедшие два года Бьюрман видел Лисбет Саландер всего один раз.

В ту ночь, когда она напала на него и подчинила себе его жизнь, она также взяла себе запасные ключи от его конторы и квартиры. И сказала, что собирается следить за ним и появляться, когда он меньше всего этого ожидает. Десять месяцев спустя Бьюрман уже почти решил, что это была пустая угроза, но все же не осмелился поменять замки. Ее условие было недвусмысленно четким: если она хоть раз застанет его с женщиной в постели, то сделает достоянием гласности девяностоминутную запись насилия, которое он над ней совершил.

Однажды в середине января, спустя почти год, Бьюрман вдруг проснулся в три часа ночи, не соображая отчего. Он зажег лампу на прикроватной тумбочке и чуть не заорал от ужаса, увидев Лисбет у изножия кровати. Она была словно привидение, внезапно материализовавшееся в его спальне. Ее бледное лицо ничего не выражало, а в руках она держала этот проклятый электрошокер.

– Доброе утро, адвокат Бьюрман, – наконец произнесла она. – Извини, что на этот раз разбудила.

«Господи, неужели она здесь и раньше бывала, пока я спал?» – подумал он.

Нильс Бьюрман так и не понял, был ли это блеф. Он откашлялся и открыл рот, но она жестом прервала его.

– Я вот почему тебя разбудила. Скоро я уеду на долгое время. Ты же должен продолжать писать рапорты о моем благоденствии по-прежнему каждый месяц, но вместо отправки копий на мой домашний адрес посылай их на мой адрес в Hotmail. – Она достала из кармана куртки сложенный кусок бумаги и положила на край кровати. – Если управление опекунским советом захочет со мной свидеться или мое присутствие зачем-либо понадобится, пиши на этот электронный адрес. Понял?

– Понял…

– Заткнись. Не хочу слышать твой голос.

Бьюрман стиснул зубы. Он вообще не осмеливался с ней связываться, потому что в противном случае она обещала ознакомить с фильмом средства массовой информации. Уже несколько месяцев опекун продумывал, что скажет ей, когда Лисбет с ним свяжется. Ему было ясно, что сказать в свое оправдание фактически нечего, и единственное, что ему оставалось, – это взывать к ее великодушию. Если бы Лисбет дала ему шанс высказаться, он попытался бы убедить ее, что действовал в состоянии временного умопомрачения, что он раскаивается и хочет искупить свою вину. Он был готов ползать перед ней на коленях, лишь бы растрогать ее и тем самым отвести опасность, исходящую от нее.

– Я должен сказать… – жалобно начал он, – я хочу просить у тебя прощения.

Лисбет подозрительно прислушалась к его неожиданной мольбе, потом наклонилась над спинкой кровати и смерила его ненавидящим взглядом.

– Слушай, ты, скотина. Я тебя никогда не прощу. Но если будешь вести себя как надо, отпущу тебя на все четыре стороны в день, когда моя недееспособность будет отменена.

Она выждала, пока опекун не опустил глаза. «Она заставляет меня ползать на коленях», – подумал он.

– Все, что я сказала тебе год назад, остается в силе. Если не подчинишься моим условиям, сделаю фильм достоянием гласности. Попробуешь связаться со мной не так, как я тебе сказала, обнародую фильм. Если погибну от несчастного случая, о фильме станет известно. Тронешь меня еще раз – убью.

Бьюрман верил ей. Места для сомнений или переговоров не оставалось.

– И вот что еще. Когда я тебя отпущу, можешь делать, что хочешь. Но до того дня не смей даже показываться в марсельской клинике. Поедешь туда и начнешь курс лечения – получишь новую татуировку, только я набью ее тебе на лоб.

«Черт, как она пронюхала?..» – подумал он.

В следующую секунду ее уже не было. Бьюрман услышал легкий щелчок, когда она поворачивала ключ во входной двери. Вот уж точно, будто привидение.

С этого мгновения он возненавидел Лисбет Саландер столь пламенно, словно в его мозгу запылал раскаленный металл. Он стал одержим жаждой уничтожить ее. Он представлял себе, как она умирает, как он заставляет ее ползать перед ним на коленях и как она молит о пощаде. Но он будет неумолим. Он представлял себе, как стиснет руками ее шею и станет душить, пока она не задохнется. Или как выдавит глаза из глазниц, вырвет сердце из грудной клетки. Как он сотрет ее с лица земли.

Удивительно, но в этот самый момент Бьюрман почувствовал, что к нему возвращается способность действовать, что он поразительным образом обрел душевное равновесие. Он все еще был одержим Лисбет Саландер, и на ее существовании фокусировалась каждая секунда его бодрствования. Но он осознал, что вновь способен рационально мыслить. Чтобы уничтожить ее, ему нужно привести в порядок свой разум. Так в его жизни появилась новая цель.

В тот день, когда он перестал представлять ее смерть, но начал планировать ее.

Микаэль Блумквист прошел всего в двух метрах за спиной адвоката Нильса Бьюрмана в кафе «Хедон», лавируя между столиками с двумя стаканами обжигающе горячего кофе с молоком, и направился к Эрике Бергер. Ни он, ни Эрика никогда не слышали об адвокате и не обратили на него никакого внимания.

Сморщив нос, она отодвинула пепельницу, освобождая место для стаканов. Микаэль повесил пиджак на спинку стула, придвинул пепельницу на свой край стола и закурил. Эрика терпеть не могла табачный дым и бросила на мужчину страдальческий взгляд. Тот деликатно выпустил струю дыма в сторону.

– Я думала, ты уже бросил, – сказала она.

– Временный рецидив.

– Я буду избегать сексуальных партнеров, пахнущих дымом, – пообещала она и очаровательно улыбнулась.

– No problem, есть и другие девушки, не столь капризные, – возразил Микаэль и улыбнулся в ответ.

Эрика осуждающе возвела взгляд к потолку.

– Так в чем у тебя дело? Я ведь встречаюсь с Чарли через двадцать минут. Мы идем в театр.

Чарли – это Шарлотта Розенберг, Эрикина подруга детства.

– Меня беспокоит наша практикантка. Она – дочка какой-то твоей подруги, у нас уже две недели и проработает в редакции еще восемь недель. Я ее уже просто не выдерживаю.

– Я заметила, что она бросает на тебя плотоядные взгляды, но надеюсь, что ты, естественно, ведешь себя как джентльмен.

– Эрика, девушке семнадцать лет по паспорту и десять по уму, да и то с лихвой.

– Видимо, она под впечатлением от встречи с тобой, и ей, вероятно, свойственно идолопоклонничество.

– Вчера вечером, в половине одиннадцатого, она позвонила мне в домофон и хотела подняться ко мне с бутылкой вина.

– Ух ты! – воскликнула Эрика.

– Вот так-то. Был бы я лет на двадцать моложе, не мешкал бы ни секунды. Но ты подумай: ей семнадцать, а мне скоро сорок пять.

– И не напоминай. Мы же ровесники.

Микаэль Блумквист откинулся на спинку стула и стряхнул пепел с сигареты. Конечно, он отдавал себе отчет в том, что дело Веннерстрёма придало ему звездный статус. За прошедший год он получал приглашения на разные празднества и помпезные мероприятия из самых невероятных мест. Было очевидно, что его приглашали для того, чтобы вписать в круг своих знакомых. Теперь при встрече с ним обменивались поцелуями те, с кем раньше он едва здоровался за руку, а также те, кто хотел бы изображать из себя его верного друга и соратника.

Это относилось не к его коллегам-журналистам – их он уже хорошо знал и был с ними либо в отличных, либо в плохих отношениях, – а главным образом к так называемым деятелям культуры, актерам, ведущим разных теледебатов и полузнаменитостям. Это было престижно – заполучить Микаэля Блумквиста в качестве гостя на презентации или на частном обеде. Приглашения и попытки вовлечения то в одно, то в другое мероприятие сыпались на него целый год. У Микаэля уже вошла в привычку формулировка: «Был бы очень рад, но, к сожалению, уже занят на другом мероприятии».

Это, конечно, была палка о двух концах. К неприятным моментам относилось усиленное распространение сплетен. Один знакомый вдруг позвонил, озабоченный слухами о том, что Микаэль обращался к врачам за помощью по поводу наркотической зависимости. На самом деле весь его наркотический опыт сводился к тому, что он подростком выкурил пару сигарет с марихуаной, а лет пятнадцать назад попробовал кокаин вместе с одной голландской девушкой, певшей в рок-группе. У него было больше опыта в потреблении алкоголя, но он напивался всего несколько раз на ужинах или вечеринках. В ресторанах и барах иногда заказывал крепкое пиво, но охотно пил и некрепкое. В домашнем баре держал водку и несколько подаренных бутылок виски, но доставал их до смешного редко.

Микаэль был холост, и о его случайных связях и романах было хорошо известно как в кругу его знакомых, так и за его пределами, что давало повод к сплетням. Его многолетний роман с Эрикой Бергер часто служил поводом для досужих домыслов. За последний год эти байки пополнились новыми: что он порхает из кровати в кровать и пользуется своей известностью, чтобы перетрахать всех, кого встретит в стокгольмских ресторанах. Один малознакомый журналист даже спросил у него как-то, не следует ли Микаэлю обратиться за помощью к сексопатологу, и добавил, что один известный американский актер уже наблюдался в клинике в связи с таким же недугом.

У Микаэля в самом деле было много мимолетных связей, иногда одновременных. Почему – и сам не знал. Он отдавал себе отчет в том, что выглядит неплохо, но к неотразимым себя не причислял. И все же ему часто доводилось слышать, что в нем есть что-то притягательное для женщин. Эрика Бергер как-то объяснила ему, что он излучает уверенность и надежность и обладает способностью внушить женщине, что она привлекательна своей слабостью и безыскусностью. Оказаться с ним в постели было нетрудно, безопасно и необременительно, а кроме того, непритязательно и приятно в эротическом отношении, как это и должно быть, согласно мнению Микаэля.

Вопреки мнению большинства его знакомых, Блумквисту не было свойственно домогаться женщины. Обычно он давал понять, что не прочь, но всегда предоставлял инициативу женщине, и занятие сексом становилось естественным завершением нового знакомства. Женщины, с которыми он оказывался в постели, редко были одноразовыми незнакомками. Хотя такое тоже случалось, результатом оказывались примитивные упражнения без всякого удовольствия. Наилучшие эротические отношения у него складывались с теми, кого он знал и кто был ему симпатичен. Не случайно, что с Эрикой Бергер его связывали двадцатилетние отношения – они были друзьями, их притягивало друг к другу.

Его известность последнего времени возбудила повышенный интерес у женщин. Ему этот интерес казался непостижимо странным. Больше всего Микаэля удивляли молодые женщины, переходившие в импульсивную атаку в совершенно неожиданных обстоятельствах.

Микаэль отнюдь не увлекался восторженными девицами с впечатляющими фигурками в коротеньких юбочках. В молодости его приятельницы часто были старше, а в некоторых случаях существенно старше и опытнее его. Пока он взрослел, одновременно сокращалась и разница в возрасте. Связь с двадцатилетней Лисбет Саландер означала заметное падение по шкале возраста.

Это и было причиной срочной встречи с Эрикой.

Ее знакомая попросила взять в «Миллениум» практиканткой ученицу гимназии с профилем обучения «Средства массовой информации». Ничего необычного в этом не было – каждый год в редакции появлялись несколько практикантов. Микаэль вежливо приветствовал новенькую семнадцатилетнюю девушку, но довольно скоро понял, что к журналистике она питает весьма слабый интерес, если не считать мечты «мелькать на голубом экране». К тому же Микаэль допускал, что числиться в «Миллениуме» теперь стало престижно.

Очень скоро он обратил внимание на то, что девушка всячески старается сойтись с ним поближе. Попытки сделать вид, что он не замечает ее очевидной атаки, привели лишь к ее удвоенным усилиям. Все это уже стало так тягостно…

Эрика Бергер вдруг рассмеялась.

– Душенька, да ты никак стал жертвой сексуальных домогательств на рабочем месте.

– Рикки, дело скверное! Я же не хочу обидеть ее или поставить в неловкое положение. Но она так же «застенчива», как кобыла во время течки. Я просто пугаюсь, что от нее еще можно ожидать.

– Да она просто влюбилась в тебя и не знает, как это выразить, – слишком незрелая.

– Ну нет, ошибаешься. Она чудовищно зрелая по части демонстрации своих намерений, но ведет себя неестественно и раздражается, что я не клюю на крючок. Не хватало еще новой волны слухов, выставляющих меня падким на девочек Миком Джаггером в поисках свежатинки.

– Ладно. Проблема ясна. Итак, вчера вечером она позвонила тебе в дверь…

– Ага, прихватив бутылку вина. Сказала, что просто была на вечеринке у знакомых неподалеку, пытаясь сделать вид, что ее появление – чистая случайность.

– А что ты ей сказал?

– Во-первых, не впустил, а во-вторых, соврал, что она появилась некстати, у меня в гостях дама.

– И как она к этому отнеслась?

– Страшно разозлилась, но отчалила.

– Ну, и чего ты от меня хочешь?

– Get her off my back[7]. В понедельник я думаю серьезно с ней поговорить. Либо она оставит меня в покое, либо я выставлю ее из редакции.

Эрика Бергер задумалась.

– Нет, не нужно. Я сама с ней поговорю.

– У меня просто нет выбора.

– Мне кажется, она ищет друга, а не любовника.

– Уж не знаю, кого она ищет, но…

– Микаэль, я через это тоже прошла. Я с ней потолкую.

Подобно многим телезрителям или читателям вечерних газет, Нильс Бьюрман слышал о Микаэле Блумквисте. В лицо он его не знал, а если бы и знал, не обратил бы внимания – ведь он не подозревал о существовании связи между «Миллениумом» и Лисбет Саландер.

К тому же он был слишком погружен в собственные мысли, чтобы замечать что-либо вокруг.

Выйдя из ментального паралича, адвокат мало-помалу начал анализировать свое положение и думать над тем, как ему уничтожить Лисбет Саландер.

В этом деле существовал камень преткновения. В руках у Лисбет был девяностоминутный фильм, заснятый ею на скрытую камеру и детально зафиксировавший, как он ее насиловал. Этот фильм Бьюрман видел. Никаких толкований в его пользу эта запись не оставляла. Если этот фильм когда-либо попадет в руки обвинения в суде или, что еще хуже, окажется в когтях средств массовой информации, его карьере, свободе и жизни придет конец. Зная статьи уголовного кодекса, предусматривающие наказание за жестокое насилие, подчинение себе зависящего от него лица и причинение грубых повреждений, он прикинул, что должен получить лет шесть лишения свободы. Какой-нибудь воинственный обвинитель мог бы даже интерпретировать один из эпизодов фильма как попытку убийства.

Насилуя в тот раз, он чуть не задушил ее, от возбуждения прижав ее лицом к подушке. Жаль, что совсем не придушил. Они же не поймут, что она все время играла продуманную роль, провоцировала его, зыркала своими детскими глазками, соблазняла телом, которое сошло бы за двенадцатилетнее. Она предоставила ему возможность изнасиловать ее. Она сама виновата. Они никогда не поймут, что на самом деле все это было театральным представлением, в котором она оказалась режиссером. Она планировала…

Что бы он ни задумал предпринять, он должен прежде всего заполучить фильм и удостовериться, что других копий не существует. В этом суть проблемы.

Вряд ли можно усомниться в том, что ведьма вроде Лисбет Саландер нажила себе врагов с течением времени. В этом отношении у адвоката Бьюрмана было преимущество. Тем, что ставило его в особое положение по сравнению с другими, кто по той или иной причине мог испытывать к ней злобу, был неограниченный доступ к ее медицинской карте, отчетам социальных работников и психиатрическим заключениям. Бьюрман был одним из немногих в Швеции, кому известны все ее самые потаенные секреты.

Личное дело Лисбет Саландер, переданное ему опекунским советом, когда Бьюрман согласился стать ее опекуном, было кратким, но емким. Всего на пятнадцати страницах уместились ее взрослая жизнь, краткая выписка из диагноза, сделанного психиатрической экспертизой, решение стокгольмского суда о передаче ее под опеку, а также финансовый отчет за прошлый год.

Он снова и снова перечитывал заключение. Затем начал планомерно собирать данные о прошлом Лисбет Саландер.

Как и любой адвокат, Бьюрман хорошо знал, куда надо обращаться, чтобы получить информацию из разных учреждений. У него не было проблем с доступом к ее медицинской карте – на него, опекуна, секретность не распространялась. Он был одним из немногих, кто мог получить любой материал, касающийся Лисбет Саландер.

Однако у него ушло несколько месяцев на то, чтобы составить картину ее жизни, собирая деталь за деталью, начиная с записей, сделанных о ней в младших классах, и кончая рапортами социальных работников, полиции и суда. Он лично встретился с доктором Йеспером Х. Лёдерманом и обсудил ее состояние. Именно этот врач-психиатр рекомендовал Саландер в закрытое лечебное учреждение, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Бьюрман тщательно изучил соображения, легшие в основу рекомендации психиатра. Все старались ему помочь, а одна работница социальной службы даже восхитилась рвением, выходившим за пределы стандартного, с которым Бьюрман вникал во все аспекты жизни Лисбет Саландер.

Но настоящий кладезь информации обнаружился в двух тетрадях с толстым переплетом, лежавших в картонной коробке, пылившейся у одного из сотрудников управления опекунского совета. В этих тетрадях вел записи предшественник Бьюрмана, адвокат Хольгер Пальмгрен. Он-то, очевидно, знал Лисбет Саландер лучше, чем кто-либо. Каждый год Пальмгрен добросовестно представлял короткий рапорт в управление, сопровождая своими собственными соображениями в форме дневника. О последнем, как подозревал Бьюрман, Лисбет Саландер ничего не знала. Это, очевидно, были личные рабочие материалы Пальмгрена. Два года назад с ним случился инсульт, его записи попали в управление опекунского совета и пролежали там, никем не читанные.

Это были оригиналы, и копий не существовало.

Отлично!

Пальмгрен нарисовал совсем другой портрет Лисбет Саландер, не похожий на тот, что вырисовывался из донесений социального ведомства. Теперь он мог проследить мучительный путь Лисбет от неуправляемого подростка к молодой женщине на службе в частном охранном агентстве «Милтон секьюрити» – туда она попала благодаря связям Пальмгрена. Бьюрмана охватывало все большее удивление, когда он узнал, что Лисбет Саландер отнюдь не была умственно отсталой работницей, в обязанности которой входило размножать бумажки на копировальном аппарате да варить кофе. Напротив, она выполняла квалифицированные поручения Драгана Арманского, директора «Милтона», по сбору и анализу информации. Было также очевидно, что Арманский и Пальмгрен знакомы и обменивались новостями о своей подопечной.

Имя Драгана Арманского Нильс Бьюрман взял на заметку. Среди всех людей, принимавших участие в судьбе Лисбет Саландер, только двое в каком-то смысле могли считаться ее друзьями, и оба, похоже, считали ее своей подопечной. Пальмгрен в счет не шел, а от Арманского Бьюрман решил держаться подальше и не разыскивать его.

Записные книжки многое прояснили. Теперь Бьюрман понял, откуда Лисбет Саландер так много о нем знает. Однако он все еще не мог догадаться, как ей удалось узнать о посещении клиники пластической хирургии во Франции, ведь об этой поездке он никому не говорил. Но многое в жизни Лисбет, ранее покрытое мраком, теперь прояснилось. У Арманского она занималась копанием в личной жизни людей. Адвокат сразу понял, что должен соблюдать осторожность в своих собственных поисках. Раз уж Лисбет Саландер может в любой момент нагрянуть к нему в квартиру, держать там документы, касающиеся ее жизни, неразумно. Он собрал все эти бумаги, сложил в коробку и отвез к себе на дачу в Сталлархольме, где он проводил все больше времени в одиноких раздумьях.

Чем больше Бьюрман читал о Лисбет Саландер, тем крепче становилась его уверенность в том, что она патологически больна. Его пробирала дрожь при воспоминании, как она приковала его наручниками к собственной кровати, полностью подчинив своей власти. Бьюрман не сомневался: случись ему дать хоть какой-то повод, она без колебаний приведет в исполнение свою угрозу убить его.

Для нее не существовало никаких правил, регулирующих поведение в обществе, она жила без тормозов. Это была опасная для окружающих проклятая психопатка, граната с сорванной чекой, шлюха.

Дневник Хольгера Пальмгрена помог найти ключ к последней загадке. Несколько раз опекун оставлял в дневнике записи глубоко личного характера о своих беседах с Лисбет Саландер. Выживший из ума старикашка! В паре записей он ссылался на ее выражение «Когда Случилась Вся Та Жуть». Ясно, что Пальмгрен непосредственно цитировал Лисбет Саландер, но что она вкладывала в это – неясно.

Озадаченный Бьюрман взял на заметку выражение «Вся Та Жуть». Когда и что это было? Годы, проведенные ею в приемной семье? Какое-то конкретное насилие? Что-то об этом должно быть в обширной документации, к которой он уже имел доступ?

Он открыл отчет о судебно-психиатрической экспертизе, выполненной, когда Лисбет Саландер исполнилось восемнадцать лет, и педантично прочел его в пятый или шестой раз. Вдруг он понял, что в его знаниях о жизни Лисбет Саландер есть пробел.

У него имелись выписки из учительских журналов, когда она училась в начальной школе, справка, удостоверяющая, что мать Лисбет неспособна ее воспитывать, отчеты нескольких приемных семей в годы, предшествовавшие совершеннолетию, и заключение психиатра в связи с восемнадцатилетием.

Что-то стало поводом к ее безумию, когда ей было двенадцать лет.

Нашлись и другие пробелы в биографии. Бьюрман с удивлением обнаружил, что у Лисбет Саландер есть сестра-близняшка, о которой ничего не упоминалось в материалах, собранных им ранее. Господи, их было двое! Но каких-либо сведений о судьбе ее сестры он не нашел.

Отец неизвестен, и не было никаких объяснений, почему мать оказалась не в состоянии ее воспитывать. Раньше Бьюрман исходил из гипотезы, что Лисбет заболела и в связи с этим начался процесс, закончившийся детской психиатрической клиникой. Теперь он уверился в том, что с Лисбет Саландер что-то случилось, когда ей было двенадцать-тринадцать лет, «Вся Та Жуть», какое-то потрясение. Но в чем состояла «Вся Та Жуть», оставалось неясным.

В отчете судебно-психиатрической экспертизы он наконец нашел ссылку на документ, которого нигде не видел. Это был номер рапорта о полицейском расследовании 12 марта 1991 года. Этот номер был приписан от руки на полях копии, найденной им в управлении социального обеспечения. Когда он попытался запросить этот рапорт, то наткнулся на непреодолимое препятствие – расследование оказалось засекречено по указу шведского короля. Это можно было бы обжаловать, но только через правительство.

Нильс Бьюрман был в замешательстве. С одной стороны, нет ничего странного в том, что полицейское расследование, касающееся двенадцатилетней девочки, оказалось засекречено. Это соответствовало охране неприкосновенности личности. С другой стороны, он как опекун Лисбет Саландер мог затребовать любой материал о ней. Непонятно, почему расследование было так засекречено, что доступ к нему можно получить только через запрос в правительство.

Такой запрос Бьюрман сделал на автомате, потом ждал два месяца – и, к своему крайнему изумлению, получил отказ. Он был не в состоянии понять, что такого особенного могло содержаться в полицейском расследовании пятнадцатилетней давности, касавшемся двенадцатилетней девочки. Что делало его таким секретным, как будто это касалось ключей от дома правительства в Росанбаде?

Он вернулся к дневникам Хольгера Пальмгрена, перечитал их строчку за строчкой и постарался понять, что скрывается за словами «Вся Та Жуть». Текст не давал зацепок. Хольгер Пальмгрен и Лисбет Саландер об этом явно говорили, но в записях не осталось следа. Упоминание о «Всей Той Жути» появилось в самом конце пространного дневника. Вероятно, Пальмгрен просто-напросто не успел сделать подробную запись, прежде чем его разбил инсульт.

Все это повернуло мысли Бьюрмана в новое русло. Хольгер Пальмгрен был опекуном Лисбет Саландер с ее тринадцатилетнего возраста до восемнадцатилетия. Это означало, что Пальмгрен был рядом с ней вскоре после того, как случилась «Вся Та Жуть» и Саландер поместили в детскую психиатричку. Значит, он, скорее всего, знал, что с ней произошло.

Бьюрман снова пошел в архив управления опекунского совета. На этот раз он запросил не документы, относящиеся к делу Лисбет Саландер, а описание поручения Пальмгрену в связи с решением, принятым службой социального обеспечения об опекунстве над Саландер. Он получил на первый взгляд совершенно разочаровывающие материалы – всего две страницы. Сообщалось, что мать Саландер не способна воспитывать своих дочерей, и в связи с особыми обстоятельствами девочек необходимо разделить. Камиллу Саландер передали в приемную семью, а Лисбет положили в детскую психиатрическую клинику Святого Стефана. Другие варианты не обсуждались. Но почему?

Формулировка была таинственной: «В связи с событиями, произошедшими 12 марта 1991 года, служба социального обеспечения постановляет…» После этого снова приводился номер рапорта того полицейского расследования, которое засекретили. На этот раз сообщалась одна деталь – имя полицейского, занимавшегося расследованием.

Адвокат Нильс Бьюрман изумленно уставился на это имя. Оно ему было знакомо, слишком хорошо знакомо.

Теперь дело вырисовывалось в совершенно другом свете.

Ему потребовалось еще два месяца, чтобы совсем другими путями получить доступ к материалам расследования. Это был толково написанный рапорт на сорока семи страницах формата А4, сопровождавшийся приложениями почти на шестьдесят страниц, отражавшими последующие шесть лет.

Сначала Бьюрман не понял, как связать концы с концами. Затем снова достал снимки, прилагавшиеся к судебно-медицинскому исследованию, и опять проверил имя.

«Боже мой… этого не может быть», – промелькнуло у него в голове.

Он вдруг понял, почему дело оказалось засекречено. Адвокат Нильс Бьюрман сорвал куш в лотерею.

Внимательно перечитав материалы полицейского еще раз, он понял, что нашел еще одного человека, у которого есть причина ненавидеть Лисбет Саландер так же страстно, как у него самого.

Бьюрман оказался не одинок.

Он раскопал союзника, самого невероятного союзника, какого только можно вообразить.

Тогда он начал неторопливо продумывать план действий.

Размышления Нильса Бьюрмана прервались, когда на его столик в кафе «Хедон» легла тень. Он поднял взгляд и увидел какого-то блондина. «Великан» – вот единственное слово, которое ему подходило.

На секунду адвокат даже отпрянул, прежде чем снова пришел в себя. С высоты более двух метров на него смотрел вниз мужчина сверхмощного сложения. Явно культурист. Бьюрман не обнаружил ни малейших признаков жира или вялости в его фигуре. В целом он создавал ощущение пугающей физической силы.

Это был блондин с короткой стрижкой и овальным лицом с неожиданно мягкими чертами. Зато голубые, как лед, глаза мягкости не выражали. Одет он был в укороченную черную кожаную куртку и черные брюки, а из-под распахнутого ворота виднелась голубая рубашка с черным галстуком. Последнее, что адвокат Бьюрман отметил для себя, были руки незнакомца. Даже для такого крупного человека они были непомерно огромны.

– Адвокат Бьюрман? – спросил он.

Мужчина говорил с заметным акцентом, но таким неожиданно писклявым голосом, что Бьюрман на секунду усмехнулся, но кивнул.

– Мы получили ваше письмо, – сообщил он.

– А вы кто такой? Я хотел встретиться с…

Мужчина с гигантскими ручищами проигнорировал вопрос и уселся напротив Бьюрмана, прервав его:

– Вместо него вам придется поговорить со мной. Выкладывайте, что вам надо.

Адвокат Бьюрман заколебался. Ему была невыносима мысль о том, чтобы раскрыться перед совершенно чужим человеком. Но ничего не поделаешь. Он вновь напомнил себе, что не одинок в ненависти к Лисбет Саландер. Союзники ему необходимы. И он, предварительно понизив голос, начал объяснять, по какому делу появился.

Глава 3

Пятница, 17 декабря – суббота, 18 декабря

Лисбет Саландер проснулась утром в семь часов, приняла душ и спустилась к стойке администратора в холле. Она спросила сидевшего там Фредди Мак-Бейна, нет ли в гостинице свободного багги[8], чтобы взять на день напрокат. Через десять минут все было готово: залог внесен, сиденье и зеркало заднего вида подогнаны, зажигание и бензин проверены. Лисбет зашла в бар, заказала кофе с молоком и бутерброд на завтрак, а бутылку с минеральной водой – с собой. За завтраком она исписала салфетку каракулями цифр, думая о задаче x³ + y³ = z³.

В самом начале девятого в бар спустился доктор Форбс, свежевыбритый, в темном костюме и белой рубашке с голубым галстуком. Он заказал яйца, тост, апельсиновый сок и черный кофе. Ровно в половине девятого поднялся и пошел к ожидавшему его такси.

Лисбет последовала за ним на некотором расстоянии. Доктор Форбс отпустил такси чуть ниже Морской панорамы в начале бухты Каренаж и пошел вдоль набережной. Лисбет проехала вперед мимо него, припарковалась в середине приморского бульвара и терпеливо подождала, пока он пройдет, прежде чем вновь тронуться за ним.

Четыре часа подряд ходила она за ним то вверх, то вниз по улицам Сент-Джорджеса. К часу дня Лисбет уже вся взмокла, а ноги опухли. Прогулка шла в неторопливом темпе, но без остановок, а многочисленные крутые подъемы и спуски уже начинали «откладываться» в мышцах. Оставалось только поражаться энергии Форбса. Допивая последний глоток минеральной воды, Лисбет подумала, уже не бросить ли ей затеянное, как доктор вдруг направился к «Черепашьему панцирю».

Спустя десять минут Лисбет тоже зашла в ресторан и уселась на веранде. Они заняли в точности те же места, что и за день до этого, а он так же тянул кока-колу и не отрывал взгляда от воды в заливе.

На Гренаде Форбс был одним из тех немногих эксцентриков, кто носил пиджак и галстук. Казалось, он не чувствует жары.

Размышления Лисбет прервались в три часа, когда доктор заплатил по счету и покинул ресторан. Сначала он шел прогулочным шагом вдоль бухты Каренаж, а потом вскочил в микроавтобус, направлявшийся в Гранд Анс. Лисбет припарковалась у отеля «Киз» за пять минут до того, как Форбс сошел с автобуса.

У себя в номере она налила в ванну прохладную воду и вытянулась в ней. Ноги ныли, а лоб прочертили морщины.

Сегодняшние физические упражнения кое-что выявили. Каждое утро доктор Форбс покидал отель свежевыбритый, строго одетый, с портфелем под мышкой. Весь день он ровным счетом ничего не делал, только убивал время. Какова бы ни была цель его приезда на Гренаду, к строительству новой школы она явно не имела никакого отношения. Но ведь почему-то он хотел сделать вид, что приехал сюда по делам.

«К чему весь этот театр?» – подумала Лисбет.

Единственным человеком, от которого Форбс хотел что-то скрыть в связи с этим, была его жена. Он хотел произвести на нее впечатление человека, чрезвычайно занятого целый день. Но почему? Неужели дело пошло плохо и он из гордости не мог признаться в этом? А может быть, он приехал в Гренаду с другой целью? Не ждет ли он здесь кого-нибудь или что-нибудь?

При проверке электронной почты оказалось, что Лисбет Саландер получила четыре письма на «Хотмейл». Первое было от Чумы и отправлено примерно через час после его получения. Сообщение было зашифровано и содержало всего два слова: «Ты жива?» Чума никогда не был склонен к длинным задушевным посланиям. Лисбет, впрочем, тоже.

Два следующих письма были отправлены в два часа ночи. Первое из них, тоже от Чумы, содержало зашифрованную информацию о том, что один знакомый по сети по имени Бильбо, живущий в Техасе, клюнул на его запрос. Чума приложил адрес Бильбо и PGP-ключ[9]. А через несколько минут пришло послание, подписанное Бильбо. Оно было коротким и сообщало о намерении выслать информацию о докторе Форбсе в течение суток.

Последнее письмо, также от Бильбо, было послано поздно вечером. Оно содержало зашифрованный номер банковского счета и FTP-адрес. Лисбет зашла по адресу и нашла zip-файл на 390 килобайт. Она сохранила его и раскрыла. Там была папка, содержащая четыре фотографии плохого качества и пять документов в текстовом формате. На двух фотографиях был снят Форбс, один раз с женой на премьере в театре, а на другой – в церкви, говорящим с кафедры.

Первый из документов был отчетом Бильбо на одиннадцати страницах, второй насчитывал восемьдесят четыре страницы и содержал материал, скачанный из Интернета. Следующие два документа содержали сканированные вырезки из местной газеты «Остин америкэн стейтмент», а последний представлял собой обзор деятельности общины Форбса. Название общины было «Пресвитерианская церковь Южного Остина».

Если не считать Третью Книгу Моисея, которую Лисбет знала вдоль и поперек – в прошлом году у нее были причины штудировать библейский свод законов, – запас ее знаний религиозной истории оставался весьма скромным. Она весьма смутно представляла себе, в чем разница между иудейской, пресвитерианской и католической церковью, хотя еврейская, конечно, должна называться синагогой. «Уж не придется ли входить в тонкости теологии?» – испугалась она сначала. Но потом решила, что ей до лампочки, к какой церкви принадлежит доктор Форбс.

Форбсу, время от времени именуемому преподобным Рихардом Форбсом, было сорок два года. Домашняя страничка церкви Южного Остина информировала, что в церкви семь постоянных служителей. Первым в списке значился преподобный Дункан Клегг, являвшийся, скорее всего, главным богословом церкви. С фотографии смотрел крепкий мужчина с седой копной волос и ухоженной седой бородой.

Рихард Форбс стоял в списке третьим и отвечал за вопросы образования. Рядом с именем в скобках стояло «Фонд святой воды».

Лисбет прочитала вступительную часть церковного обращения:

«Через молитву и благодарение мы будем служить прихожанам Юного Остина, чтобы укоренять стабильность, богословие и идеологию надежды, которые ставит во главу угла Пресвитерианская церковь Америки. Слуги Христовы, мы даем приют страждущим и надежду на прощение через молитву и баптистское благословение. Возрадуемся любви Господа! Долг наш в том, чтобы устранить преграды между людьми, разрушить препятствия на пути любви Господней!»

Непосредственно после вступления указывался номер банковского счета церкви и содержался призыв претворить любовь к Богу в благодеяния.

Бильбо предоставил Лисбет короткую, но прекрасно написанную биографию Рихарда Форбса. Она узнала, что тот родом из Сидарс-Блафф, Невада, работал в сельском хозяйстве, был коммерсантом, завхозом в школе, корреспондентом местной газеты в Нью-Мехико и менеджером христианского рок-ансамбля. В тридцать один год он примкнул к церкви Южного Остина. У него было законченное образование ревизора и незаконченное – архитектора. Никаких следов формально полученного звания доктора Бильбо не отыскал.

Джеральдина Найт была прихожанкой той же церкви и единственной дочерью владельца ранчо Уильяма Найта, одного из тех, кто задавал тон в той церкви Южного Остина. Рихард и Джеральдина поженились в 1997 году, и с тех пор церковная карьера Форбса быстро пошла вверх. Он возглавил фонд Девы Марии, ставивший целью «вкладывать божьи деньги в образовательные проекты для нуждающихся».

Форбса арестовывали дважды. Первый раз, в 1987 году, когда ему было двадцать пять лет, он обвинялся в причинении тяжелых телесных повреждений, нанесенных во время автомобильной аварии. Но суд его оправдал. Судя по газетным вырезкам, Форбс и впрямь был не виноват. В 1995 году он обвинялся в присвоении денег христианской рок-группы, менеджером которой являлся. Но его оправдали и на этот раз.

В Остине Форбс стал весомой фигурой, членом городского совета по образованию. Кроме того, он был членом демократической партии, активно участвовал в благотворительных мероприятиях и собирал средства для оплаты школьного обучения детей из малоимущих семей. В частности, церковь Южного Остина уделяла большое внимание поддержке испаноговорящих семей.

В 2001 году против Форбса выдвигались обвинения в экономических нарушениях, связанных с деятельностью фонда Девы Марии. Согласно одной из газетных статей, Форбс подозревался в том, что вложил в прибыльные фонды бо́льшую часть поступлений, чем это позволялось уставом. Церковь выступила с опровержением этих обвинений, а пастор Клегг твердо встал на сторону Форбса в последовавших дебатах. Официальное обвинение предъявлено не было, а ревизия никаких замечаний не сделала.

Особенно вдумчиво Лисбет изучила отчет о личных доходах Форбса. Его годовой доход составлял шестьдесят тысяч долларов, это была его зарплата. Других источников дохода у него лично не имелось. Финансовую стабильность в семье гарантировала Джеральдина Форбс. В 2002 году умер ее отец, и она стала единственной наследницей состояния в почти сорок миллионов долларов. Детей у нее с мужем не было.

Из этого можно было заключить, что Рихард Форбс зависел от своей супруги. Лисбет нахмурила бровь. Каковы же тогда мотивы избиения жены?

Лисбет зашла в Интернет и послала Бильбо лаконичное зашифрованное послание, поблагодарив за материалы, а также перевела пятьсот долларов на указанный им счет.

Она вышла на балкон и прислонилась к перилам. Солнце склонялось к горизонту. Поднявшийся ветер шелестел кронами пальм, росших вдоль стены вокруг отеля. Гренада лежала на периферии следования «Матильды». Лисбет последовала совету Эллы Кармайкл и уложила компьютер, «Границы математики», смену одежды и разные мелочи в нейлоновую сумку, а потом поставила ее на полу у кровати. Затем спустилась в бар и заказала на ужин рыбу и бутылку «Кариба».

Ничего примечательного Лисбет не увидела, кроме доктора Форбса, одетого в светлую футболку, шорты и спортивную обувь. Тот задавал Элле Кармайкл вопросы о «Матильде», стоя у бара. Судя по всему, он не тревожился. На шее у него висел крестик на золотой цепочке, а сам он выглядел бодро и привлекательно.

В результате целого дня унылого хождения по Сент-Джорджесу Лисбет Саландер была совершенно вымотана и поэтому после ужина решила чуть-чуть пройтись. Но дуло так сильно и настолько похолодало, что она вернулась к себе в номер и улеглась в постель уже около девяти вечера. За окном бушевал ветер. Лисбет хотела немного почитать, но почти сразу же заснула.

Проснулась она от сильного грохота. Бросив взгляд на наручные часы, увидела, что сейчас четверть двенадцатого. Вылезла из постели и открыла балконную дверь. Ее встретил такой порыв ветра, что она отступила на шаг назад. Держась за дверной косяк, осторожно выдвинулась вперед и огляделась.

Висящие вокруг бассейна лампы раскачивались на ветру, порождая беспокойные тени, мечущиеся по саду. В проеме ворот Лисбет увидела несколько проснувшихся постояльцев, уставившихся в сторону пляжа. Другие сгрудились возле бара. На севере виднелись огни Сент-Джорджеса. Небо затянуло тучами, но дождя не было. Шум волн не видимого в темноте моря доносился намного громче, чем обычно. Заметно похолодало. Впервые с тех пор, как Лисбет оказалась на Карибах, ее охватила дрожь.

Она все еще стояла на балконе, когда кто-то громко постучал ей в дверь. Лисбет завернулась в простыню и открыла. Фредди Мак-Бейн выглядел озабоченным.

– Извините за беспокойство, но, похоже, приближается шторм.

– «Матильда»?

– «Матильда», – подтвердил он. – Ранним вечером она свирепствовала над Тобаго, и мы получили сообщение о больших разрушениях.

Лисбет пошарила в закромах своих познаний по географии и метеорологии. Тринидад и Тобаго находились примерно в двухстах километрах к юго-востоку от Гренады. Тропический ураган может без труда покрыть площадь радиусом сто километров, а центр его – перемещаться со скоростью тридцать-сорок километров в час. Значит, в данный момент «Матильда» стояла у дверей Гренады и могла постучаться в любую минуту. Все зависело от того, в какую сторону она движется.

– Непосредственной опасности нет, – продолжал Мак-Бейн, – но лучше подстраховаться. Я хочу, чтобы вы собрали самые ценные вещи в сумку и спустились вниз, к стойке регистратора. Можете рассчитывать на кофе и бутерброды за счет отеля.

Лисбет последовала его совету. Она ополоснула лицо, чтобы сбросить остатки сна, надела джинсы, ботинки и фланелевую рубашку, а через плечо перекинула нейлоновую сумку. Прежде чем выйти из номера, подошла к ванной комнате, открыла дверь и зажгла свет. Зеленой ящерицы не было видно – наверное, забилась в какую-то щелку. Вот умница.

В баре Лисбет поплелась к своему обычному месту и оттуда наблюдала, как Элла Кармайкл приказывает персоналу наполнять термосы горячим питьем. Немного спустя она подошла к Лисбет.

– Привет. Недавно проснулась?

– Да, я спала. А что теперь будет?

– Посмотрим. На море шторм, и мы получим предупреждение об урагане из Тринидада. Если будет хуже и «Матильда» пойдет в нашу сторону, спустимся в подвал. Ты не поможешь?

– А что надо делать?

– В подсобке администраторов лежат сто пятьдесят одеял, их нужно снести в подвал. И вообще нужно убрать много всякой всячины.

Все последующее время Лисбет помогала носить одеяла в подвал, собирать цветочные горшки, столики, стулья и прочие мелочи вокруг бассейна. Когда Элла сказала «хватит» и отпустила ее, Лисбет прошла к пляжу, встала в проеме ограды и вгляделась во тьму. Море грозно шумело, а порывы ветра хлестали столь яростно, что ей пришлось упереться ногами, чтобы удержаться. Пальмы вдоль ограды бешено раскачивались.

Лисбет вернулась в гостиницу, заказала в баре кофе с молоком и села у стойки. Полночь уже наступила. На лицах постояльцев отеля и персонала было написано беспокойство. Сидящие за столиками обменивались приглушенными репликами, время от времени всматриваясь в происходившее за окнами. Всего в отеле «Киз» в ту ночь было тридцать два постояльца и несколько человек обслуживающего персонала. Лисбет обратила внимание, что за дальним столиком с бокалом в руке сидит Джеральдина Форбс и на лице у нее застыло напряженное выражение, но мужа ее не было видно.

Лисбет, попивая кофе, только начала раздумывать о теореме Ферма, как Фредди Мак-Бейн вышел из конторки и встал в центре холла.

– Внимание! Я только что получил сообщение, что шторм ураганной силы приблизился к острову Пти-Мартиника. Прошу всех незамедлительно спуститься в подвал.

Пресекая любые попытки задать вопрос или вступить в разговор, Мак-Бейн направлял присутствующих к лестнице, расположенной за стойкой администратора и ведущей в подвал. Пти-Мартиника была небольшим островком, относящимся к Гренаде и находящимся в нескольких морских милях от главного острова страны. Лисбет исподтишка наблюдала за Эллой Кармайкл и навострила уши, когда та подошла к Фредди.

– Ну, что, плохо дело? – спросила Элла.

– Не знаю. Телефонная связь нарушена, – приглушенным голосом ответил Мак-Бейн.

Лисбет спустилась в подвал и положила сумку на одеяло в углу. На секунду задумалась, а потом пошла наверх, против потока спускающихся людей. Она увидела Эллу Кармайкл и спросила, не нужна ли еще помощь. Элла покачала головой. Лицо ее выражало тревогу.

– Посмотрим, что там еще выкинет эта стерва «Матильда», – сказала она.

С улицы торопливо зашли в холл пятеро взрослых с десятком детей. Фредди Мак-Бейн принял их и направил в подвал.

Вдруг Лисбет пришла в голову тревожная мысль.

– Как вы думаете, сейчас все на острове прячутся в подвалы? – спросила она.

Элла Кармайкл проводила взглядом семейство, спускавшееся вниз.

– На Гранд Анс прискорбно мало подвалов, наш – один из немногих. Надо ожидать, что к нам еще подойдут люди – прятаться.

Лисбет пристально взглянула на Эллу:

– А как же другие?

– У кого нет подвала? – с горечью переспросила Элла. – Забаррикадируются у себя дома или поищут какое-нибудь укрытие – и будут уповать на Бога.

Лисбет развернулась, пересекла холл и выбежала наружу.

«Джордж Бленд! – мелькнуло у нее в голове; она слышала, как Элла кричит ей вслед, но не остановилась. – Он живет в захудалой лачуге, которая рассыплется к чертям собачьим от первого же порыва урагана».

Только она вышла на дорогу из Сент-Джорджеса, как зашаталась от ветра, с силой навалившегося на ее тело, но упрямо зашагала вперед. Порывы встречного ветра заставляли ее сгибаться. Почти десять минут ушло на то, чтобы пройти четыреста метров до хижины Джорджа Бленда. По дороге она не увидела ни души.

Вдруг полил ледяной дождь, хлынул, как из шланга. В этот момент Лисбет уже сворачивала к развалюхе Джорджа. Сквозь щель в окне тускло светила керосиновая лампа. Буквально за секунду девушка промокла до нитки, а видимость понизилась до нескольких метров. Лисбет забарабанила в дверь. Джордж Бленд открыл ее, вытаращив на нее глаза.

– Ты зачем пришла? – заорал он, пытаясь перекричать ветер.

– Пошли. К нам в отель. Там есть подвал.

Джордж потрясенно глядел на нее. Дверь вдруг захлопнулась от порыва ветра, и он несколько секунд пытался отжать ее от косяка. Лисбет схватила парня за рубашку и потянула на себя. Затем отерла воду с лица, мертвой хваткой вцепилась в его ладонь и побежала.

Обратный путь они выбрали по пляжу – это метров на сто короче, чем по шоссе, которое здесь загибалось дугой, уходя от воды. Где-то на полдороге Лисбет поняла, что это, вероятно, было ошибкой – на пляже вообще не было укрытия. Удары ветра и дождя были такой силы, что им пришлось несколько раз останавливаться. В воздух поднялись обломанные ветки и песок, слышался жуткий грохот. Похоже, прошла целая вечность, пока Лисбет наконец увидела ограду гостиницы и прибавила шагу. Было уже рукой подать до ворот и долгожданной безопасности, когда она оглянулась через плечо в сторону пляжа и остолбенела.

Сквозь пелену дождя Лисбет вдруг разглядела две фигуры метрах в пятидесяти на пляже. Джордж Бленд тянул ее за руку – быстрее в ворота, – но она выдернула руку и прислонилась к ограде, пытаясь получше всмотреться. На секунду пара исчезла из вида, скрытая дождем, но вдруг небо ярко осветила молния.

Теперь уже она знала, что это Рихард и Джеральдина Форбс. Они были примерно на том месте, где она видела прошлым вечером расхаживавшего взад-вперед Рихарда Форбса.

Когда молния вновь вспыхнула, она увидела, как Форбс тащит за собой изо всех сил упирающуюся жену.

Тут все куски головоломки легли на свои места. Финансовая зависимость, обвинения в экономических злоупотреблениях в Остине, его безостановочное хождение по городу и погруженное в мысли сидение в «Черепашьем панцире»…

«Он задумал убить ее. Сорок миллионов на кону. Ураган – его прикрытие. И сейчас у него отличный шанс», – пронеслось у нее в голове.

Лисбет Саландер пихнула Джорджа Бленда в ворота отеля, оглянулась вокруг и увидела полосатый пляжный стул, на котором обычно сидел ночной сторож. Этот стул забыли убрать перед штормом. Она схватила его, с силой ударила по ограде и вооружилась оставшейся в руках ножкой. Изумленный Джордж кричал ей вдогонку, когда она помчалась к пляжу.

Ураганный ветер валил Лисбет с ног, но она держалась, шаг за шагом продвигаясь вперед. Она уже почти добралась до Форбсов, когда в блеске очередной молнии увидела пляж и Джеральдину на коленях у кромки воды. Рихард Форбс навис над нею, рука его была занесена для удара чем-то вроде железного прута. Лисбет видела, как этот прут, описав дугу, обрушился на голову женщины и та перестала барахтаться.

Рихард Форбс так и не успел увидеть Лисбет Саландер. Она засадила ему ножкой стула по затылку, и он повалился ничком.

Нагнувшись, Лисбет ухватила Джеральдину и перевернула ее на спину. Струи дождя хлестали не переставая. Лисбет вдруг увидела кровь у себя на руках – у Джеральдины Форбс была глубокая рана на виске. Тело ее было таким тяжелым, словно налитое свинцом, и Лисбет, оглядевшись безысходным взглядом, стала прикидывать, как ей дотащить это тело до ограды отеля. И тут рядом возник Джордж Бленд. Он что-то крикнул, но Лисбет не расслышала из-за шума ветра.

Она покосилась на Рихарда Форбса, стоявшего к ней спиной на четвереньках. Забросив левую руку Джеральдины вокруг своей шеи, сделала знак Джорджу проделать то же самое с правой рукой женщины, и они поволокли тело по пляжу.

На полпути к гостинице Лисбет почувствовала себя вконец вымотанной, будто силы полностью ее оставили. И тут она вдруг очнулась, ощутив, как ее схватили за плечо. Освободившись от Джеральдины, она развернулась и с силой пнула Рихарда Форбса в промежность. Тот рухнул на колени, и Лисбет, разбежавшись, врезала ему ногой в лицо. Тут она поймала испуганный взгляд Джорджа. Не тратя на него времени, вновь подхватила Джеральдину и потащила ее дальше.

Чуть погодя, оглянувшись назад, Лисбет увидела, как Рихард Форбс плетется сзади шагах в десяти, шатаясь, как пьяный, под шквальным ветром.

Еще одна молния расколола небо, и Лисбет выпучила глаза. Впервые в жизни она почувствовала, что парализована страхом.

За спиной Рихарда Форбса, в ста метрах от берега, над водой высвечивался перст Божий.

В блеске молнии, как на моментальном снимке, возник угольно-черный столб и тут же исчез из поля зрения, взмыв вверх.

«Матильда!»

Быть этого не может!

Ураган – да.

Но торнадо – немыслимо!

Гренада никогда не была в зоне торнадо.

Бредовый шторм в месте, где торнадо не должны проходить.

Торнадо не формируются над водой.

Это против законов природы.

Это что-то невиданное.

Уж не за ней ли оно было послано?

Джордж Бленд тоже увидел торнадо. Они в один голос прокричали друг другу: «Скорей!», но понять, что крикнул другой, были не в состоянии.

Вот уже двадцать метров до ограды. Десять. Лисбет споткнулась и рухнула на колени. Пять. В воротах, бросив последний взгляд через плечо, она увидела, как силуэт Рихарда Форбса исчезает в воде, как будто втянутый невидимой рукой. Совместными усилиями они с Джорджем Блендом втащили Джеральдину в ворота ограды. Когда они, едва волоча ноги, передвигались через задний двор, Лисбет услышала звон разбившихся оконных стекол и жалобный скрип погнутого листового железа. Оторвавшаяся доска пролетела перед самым ее носом. В следующую секунду она ощутила болезненный удар в спину. Напор ветра ослаб, только когда они были у самого входа в вестибюль.

Лисбет придержала Джорджа Бленда, схватив его за ворот, и, пригнув его голову, крикнула ему прямо в ухо:

– Мы нашли ее на пляже. Мужа не видели. Понял?

Он кивнул.

Они протащили Джеральдину Форбс по лестнице вниз, и Лисбет ногой постучала в дверь подвала. Открывший дверь Фредди Мак-Бейн недоуменно уставился на них, затем подхватил их ношу и, впустив, захлопнул за ними дверь.

В один миг рев урагана стих, и вместо невыносимого грохота в подвале были слышны лишь постукивание и приглушенный шорох. Лисбет с облегчением вздохнула.

Элла Кармайкл налила Лисбет кружку кофе, но та чувствовала себя такой изможденной, что была не в состоянии поднять руку. Она сидела на полу, обмякнув и прислонившись к стене. Кто-то закутал Джорджа Бленда в одеяло. Лисбет вымокла до нитки, из раны под коленкой сильно текла кровь. На джинсах зияла десятисантиметровая дыра, но откуда она взялась, память не сохранила. Безучастным взглядом девушка наблюдала, как Фредди Мак-Бейн и кто-то из постояльцев занимались Джеральдиной Форбс, накладывая повязку ей на голову. До Лисбет долетали обрывки слов, и она поняла, что среди присутствующих есть врач. Отметила, что подвал набит битком и что, кроме гостей отеля, здесь много посторонних.

Наконец Фредди Мак-Бейн подошел к Лисбет и присел на корточки.

– Она будет жить.

Лисбет не отреагировала.

– Что с ней случилось? – спросил он.

– Мы нашли ее на пляже.

– Когда я пересчитал здесь постояльцев гостиницы, не хватало троих – тебя и супругов Форбс. Элла сказала, что ты выскочила как ненормальная, как раз когда начался шторм.

– Я побежала за своим другом Джорджем, – объяснила Лисбет и кивнула в сторону молодого человека. – Он живет в лачуге неподалеку, но от нее, вероятно, ничего не осталось.

– Это, конечно, смело, хотя и безрассудно, – заметил Фредди Мак-Бейн и покосился на Джорджа Бленда. – А ее мужа, Рихарда Форбса, вы не видели?

– Нет, – безучастно ответила Лисбет. Джордж взглянул на нее и тоже покачал головой.

Элла Кармайкл склонила голову к плечу и пристально взглянула на Лисбет, но та не отвела безучастного взгляда.

Джеральдина Форбс пришла в сознание в три часа ночи. В это время Лисбет уже спала, прислонившись к плечу Джорджа Бленда.

Каким-то чудом Гренада уцелела в эту ночь. Ураган затих к рассвету, переродившись в проливной дождь, самый ужасный, какой Лисбет когда-либо довелось видеть.

Фредди Мак-Бейн выпустил всех из подвала.

Гостинице «Киз» требовался основательный ремонт: как и всё на побережье, она подверглась страшным разрушениям. Бар Эллы Кармайкл возле открытого бассейна исчез без следа, так же как и одна из веранд. По всему фасаду зияли пустые окна, а крыша над выдвинутым крылом гостиницы была погнута. В вестибюле валялись кучи хлама.

Прихватив Джорджа Бленда, Лисбет заковыляла к себе в комнату, где занавесила пустой оконный проем одеялом, чтобы уберечься от дождя. Джордж перехватил ее взгляд.

– К нам будет меньше вопросов, если мы не видели ее мужа, – сказала она, не вдаваясь в обсуждения.

Джордж кивнул. Лисбет стянула с себя одежду и бросила ее кучей на полу, а потом похлопала ладонью по краю кровати. Он понял, снова кивнул, потом разделся и проскользнул к ней под одеяло.

Лисбет проснулась днем, когда солнце уже светило сквозь просветы в тучах. Боль чувствовалась в каждой частичке тела, а колено так распухло, что почти не сгибалось. Она выкарабкалась из постели, встала под душ и поискала глазами зеленую ящерицу. Та уже вернулась обратно. Натянув шорты и майку, Лисбет, прихрамывая, вышла из комнаты, не будя Джорджа.

Элла Кармайкл была все еще на ногах. Выглядела она очень уставшей, но бар уже открыла, устроив его в вестибюле. Лисбет села за столик рядом со стойкой, заказала кофе и бутерброд. Покосившись на окно с выбитыми стеклами рядом со входом, увидела подъехавшую полицейскую машину. Только она получила кофе, как из своей конторы появился Фредди Мак-Бейн, а вслед за ним полицейский в форме. Заметив ее, Мак-Бейн что-то обронил полицейскому, и они направились к столику Лисбет.

– Это констебль Фергюсон. Он хочет задать вам несколько вопросов.

Лисбет вежливо кивнула. Констебль выглядел устало. Вынув блокнот и ручку, он записал имя и фамилию Лисбет.

– Мисс Саландер, мне сообщили, что вы и ваш друг нашли миссис Форбс ночью во время урагана.

Лисбет кивнула.

– Где вы нашли ее?

– На пляже, как только выйдешь из ограды, – ответила Лисбет. – Мы прямо-таки наткнулись на нее.

Фергюсон записал ее слова.

– Она что-нибудь сказала вам?

Лисбет только покачала головой.

– Она была без сознания?

На этот раз Лисбет кивнула.

– У нее глубокая рана на голове, – заметил констебль.

Лисбет снова кивнула.

– Вы не знаете причину происхождения этой раны?

Лисбет покачала головой. Фергюсон казался несколько разочарованным скудностью ее реплик.

– В воздухе носилось видимо-невидимо разных обломков, – произнесла она, стараясь помочь. – Я сама чуть не получила планкой по голове.

Фергюсон кивнул, соглашаясь.

– Вы повредили ногу? – спросил он, показывая пальцем на повязку. – Как это случилось?

– Не знаю. Я увидела рану, только спустившись в подвал.

– Вы были вместе с молодым человеком.

– Да, с Джорджем Блендом.

– Где он живет?

– В лачуге за «Кокосовым орехом», это по дороге на аэропорт. То есть живет, если она еще стоит на месте.

Лисбет решила не уточнять, что в данный момент Джордж Бленд спит в ее постели этажом выше.

– А вы видели ее супруга, Рихарда Форбса?

Лисбет покачала головой.

Казалось, констеблю Фергюсону не приходило в голову больше вопросов, и он захлопнул блокнот.

– Спасибо, мисс Саландер. Я должен написать рапорт о летальном случае.

– Так она умерла?

– Миссис Форбс? Нет, она в больнице в Сент-Джорджесе. Вероятно, своею жизнью она обязана вам и вашему другу. Умер ее муж. Его нашли на автостоянке у аэропорта два часа тому назад.

Это примерно шестьсот метров к югу от гостиницы.

– Он был в плачевном состоянии, – пояснил Фергюсон.

– Печально, – заметила Лисбет, не выказывая ни малейших признаков потрясения.

Когда Мак-Бейн и констебль Фергюсон ушли, появилась Элла Кармайкл и подсела за столик Лисбет. Она поставила две рюмки с ромом и увидела вопросительный взгляд Лисбет.

– После такой ночи следует подзаправиться. Я угощаю, и завтраком тоже.

Женщины обменялись взглядами, подняли рюмки и чокнулись.

«Матильде» надолго суждено было стать объектом научных исследований и дискуссий метеорологов стран Карибского моря и США. Торнадо такого масштаба, которое сопровождало «Матильду», были неизвестны в этом регионе. Теоретически считалось невозможным, чтобы торнадо могло сформироваться над поверхностью воды. Постепенно эксперты пришли к единодушному мнению, что необычное нагромождение и столкновение погодных фронтов привело к возникновению «псевдоторнадо» – не настоящего торнадо, а его подобия. Инакомыслящие выдвигали теории, базирующиеся на парниковом эффекте и нарушенном экологическом балансе.

Теоретические дискуссии Лисбет Саландер не увлекали. Она помнила то, что видела, и решила в будущем по возможности избегать братьев и сестер «Матильды».

В ту ночь несколько человек получили повреждения, но, как ни удивительно, погиб лишь один.

Постояльцы отеля терялись в догадках, что могло заставить Рихарда Форбса покинуть гостиницу в самый разгар урагана. Вероятнее всего, это было очередным проявлением беспечности, столь свойственной американским туристам. Джеральдина Форбс была не в состоянии пролить свет на случившееся. В результате тяжелого сотрясения мозга у нее остались лишь бессвязные воспоминания о событиях той ночи.

При всем при том она стала безутешной вдовой.