Глава 4
На следующий день после эпохального нервного срыва в торговом центре я провожу свободный урок на воздухе, в углу школьного двора – сижу под деревом и по мобильнику разговариваю с Гидеоном. Другие школьники тоже высыпали наружу и оккупировали солнечные участки двора, развалившись на молоденькой весенней травке, положив головы на рюкзаки или колени подружек. Время от времени они поглядывают в мою сторону, что-то говорят, и все смеются. До меня доходит, что раньше у меня лучше получалось вливаться в коллектив. Наверное, не стоит оставаться здесь на следующий год.
– Тезей, все в порядке? У тебя какой-то отстраненный голос.
Смеюсь:
– Ты прямо как моя мама.
– Пардон?
– Извини.
Дурацкие колебания. Я ведь именно из-за этого ему и позвонил. Я хотел поговорить об этом. Мне нужно услышать, что Анна ушла навсегда. Что она не может вернуться. И мне надо услышать это, произнесенное авторитетным британским тоном.
– Тебе доводилось слышать, чтобы кто-нибудь возвращался… ну, после перехода? – говорю я наконец.
Гидеон выдерживает приличествующую случаю задумчивую паузу.
– Никогда, – говорит он. – Это просто невозможно. По крайней мере, в пределах разумной вероятности.
Прищуриваюсь. С каких это пор мы живем в пределах разумной вероятности?
– Но если я отправляю их с одного плана на другой при помощи атама, разве не может существовать какая-то иная штука, способная вытащить их обратно? – На сей раз пауза длиннее, но на самом деле он не воспринимает ситуацию всерьез. Если б воспринимал, уже бы слышался скрип лестницы и шелест переворачиваемых страниц. – В смысле ну это не такая уж дикая мысль. С А на Б, с Б на, скажем, Г, но…
– Боюсь, это скорее с А на Б на Пи. – Он набирает воздуха. – Тезей, я знаю, о ком ты думаешь, но такой возможности просто нет. Мы не можем ее вернуть.
Крепко зажмуриваюсь:
– А если я скажу, что она уже вернулась?
– Что ты имеешь в виду? – В голосе явственно слышится осторожность.
Надеюсь, смех его успокоит, и изгибаю губы в улыбке:
– Не знаю, что я имею в виду. Я не для того звонил, чтоб пугать тебя до ужаса. Я просто… просто, наверное, я много о ней думаю.
Он вздыхает:
– Я знаю, ты должен попытаться. Она была… она была необычайная. Но теперь она там, где ей надлежит находиться. Послушай меня, Тезей, – говорит он, и я почти чувствую его иссохшие пальцы у себя на плечах. – Тебе надо это отпустить.
– Знаю.
И я правда знаю. Часть меня хочет рассказать ему о том, как двигался атам, о том, что я, по-моему, видел и слышал. Но он прав, и это просто бред сумасшедшего.
– Слушай, не волнуйся за меня, ладно? – говорю я и поднимаюсь. – Черт, – бормочу, ощупывая мокрые джинсы.
– Что? – озабоченно переспрашивает Гидеон.
– А, ничего. Просто у меня на заднице здоровенное мокрое пятно – под деревом сидел. Клянусь, земля здесь вообще никогда не просыхает.
Он смеется, и мы нажимаем отбой.
По пути обратно в школу меня ловит за рукав Дэн Хилл.
– Привет, – говорит он. – У тебя вчерашний конспект по истории есть? Не одолжишь на время самоподготовки?
– Ну ладно, – отвечаю с некоторым удивлением.
– Спасибо, чувак. Понимаешь, обычно я у кого-нибудь из девчонок стреляю, – сверкает улыбка повесы, – но сейчас едва тяну на тройку, а ты последнюю контрольную лучше всех написал, да?
– Ну да, – киваю я. Я действительно набрал максимальный балл. К моему крайнему удивлению и вящей радости мамы.
– Круто. Слышь, говорят, ты вчера вечером в торговом центре был то ли под кислотой, то ли еще под чем.
– Я увидел платье, которое хотела Кармель, и показал его Томасу Сабину. – Пожимаю плечами. – В школе из этого черт-те что нагородили.
– Ну да, – говорит он, – я так и подумал. До встречи, чувак.
И он уходит в другую сторону. По-моему, Дэн классный. Если повезет, он разнесет мое алиби по всей школе. Хотя вряд ли. Опровержения печатают на последней странице газеты. Скучная история всегда проигрывает, даже если она правдивая. Так уж все устроено.
– Как можно не любить пиццу с курицей и обжаренным чесноком?! – восклицает Кармель с телефоном в руке. Она готова сделать заказ. – Серьезно? Только грибы и побольше сыра?
– И помидоров, – добавляет Томас.
– Просто обычные порезанные помидоры? – Она недоверчиво смотрит на меня. – Это противоестественно.
– Поддерживаю, – откликаюсь я из холодильника, где нагребаю газировку.
Мы отвисаем у меня дома, качая фильмы с «Нетфликса»[6]. Идея принадлежала Кармель, а я решил поверить, что она хочет расслабиться, а не убрать меня с глаз людских.
– Может, он пытается вести себя по-джентльменски, Кармель, – говорит мама, проходя через кухню, чтобы налить себе еще чашку чая со льдом. – Воздерживается от чеснока ради тебя.
– Фу, – комментирую я, а Томас ржет.
На сей раз краснеет Кармель.
Мама улыбается:
– Если закажете по одной каждого вида, я поделюсь томатной с Томасом и с тобой, а Кас может поделиться с остальными.
– Ладно. Но вы ведь захотите с курицей, когда привезут.
Кармель делает заказ, и мы втроем направляемся в гостиную смотреть повторы «Клиники»[7], пока не привозят пиццу, тогда запускаем фильм. Мы едва успеваем сесть, как Кармель опять вскакивает, стремительно набирая сообщение на телефоне.
– Что такое? – спрашивает Томас.
– Да типа вечеринка в честь подготовки к годовым экзаменам, – отвечает она и направляется к выходу. – Я сказала Нат и Аманде, что загляну, если фильм не слишком поздно кончится. Скоро вернусь.
Дверь закрывается, и я тыкаю Томаса в бок:
– Тебя что, не волнует, когда она вот так сваливает?
– Ты о чем?
– Ну-у, – начинаю я, но не придумываю, что сказать дальше.
Наверное, дело просто в том, что если меня Кармель иногда пытается свести с прочими своими друзьями, то с Томасом она этого не делает. Мне кажется, это должно его задевать, но я не знаю, как тактично спросить об этом. И к каким таким, черт подери, экзаменам ей еще надо готовиться? Я все свои уже сдал, кроме одного. Учителя здесь реально любят накручивать в последние несколько недель. Не то чтоб я жаловался, но…
– Но ты же ее бойфренд! – выпаливаю я наконец. – Разве она не должна таскать тебя с собой на все тусовки?
Не самая удачная формулировка, но он, похоже, не обиделся и даже не удивился. Просто улыбается.
– Понятия не имею, кто мы друг другу, – негромко произносит он. – Но точно знаю, что у нас все по-другому. Мы разные.
– Разные, – бормочу я, хотя мечтательность на его физиономии даже трогательна. – Все, понимаешь, разные. Тебе не приходило в голову, что «мы так похожи» не зря считается классикой?
– Годный ответ для того, чья последняя девушка скончалась в 1958 году, – парирует Томас и прячется за глотком газировки. Ухмыляюсь и поворачиваюсь обратно к телевизору.
У окна Анна. Она стоит в кустах сразу за домом и глядит на меня.
– Иисусе!
Переваливаюсь через спинку дивана и морщусь, врезавшись плечом в стену.
– Что?
Томас тоже вскакивает, смотрит сначала на пол, словно там может быть крыса или еще что, но потом прослеживает мой остановившийся взгляд и тоже смотрит в окно.
Глаза у Анны пустые и мертвые, абсолютно безучастные, без малейших следов узнавания. Смотреть, как она моргает, – все равно что смотреть, как рассекает маслянистую солоноватую воду аллигатор. Пока я пытаюсь справиться с дыханием, из носа у нее червяком выползает темная струйка крови.
– Кас, что такое? Что стряслось?
Оглядываюсь на Томаса:
– Хочешь сказать, ты ее не видишь?
Снова перевожу взгляд на окно, наполовину ожидая, что ее там не будет, наполовину надеясь, что она исчезла, но она по-прежнему там, стоит неподвижно.
Томас тщательно осматривает окно, двигая головой в поисках отражений света. Вид у него перепуганный. Что-то не сходится. Он должен был ее увидеть. Он же гребаный колдун, черт подери.
Я больше не могу это выносить. Вылезаю из-за дивана и направляюсь к входной двери, распахиваю ее настежь и вываливаюсь на крыльцо.
И вижу только удивленное лицо Кармель, не успевшей донести телефон до уха. В кусах под окном ничего нет, только тени.
– Что случилось? – спрашивает Кармель, когда я бросаюсь вниз по ступенькам и пробиваюсь сквозь заросли, царапая руки о ветки.
– Дай мне свой телефон!
– Что? – голос у Кармель испуганный.
Мама уже тоже вышла, и все трое напуганы непонятно чем.
– Просто брось его сюда! – ору я, и она слушается.
Нажимаю кнопку и направляю аппарат на землю, включив голубоватый фонарик, чтобы не пропустить никаких следов или смещенных травинок. Ничего.
– Что? Что такое? – пищит Томас.
– Ничего, – громко говорю я, но это не ничего. Может, оно все исключительно у меня в голове, но это не ничего. И когда я нащупываю в кармане атам, тот холоден как лед.
Десять минут спустя мама ставит передо мной исходящую паром кружку. Беру и нюхаю.
– Это не зелье, просто чай, – раздражается она. – Без кофеина.
– Спасибо. – Отпиваю. Ни кофеина, ни сахара.
Не понимаю, почему горькая коричневая вода считается успокаивающей. Но честно играю свою роль – вздыхаю и как бы оседаю на стуле.
Томас с Кармель продолжают этак воровато переглядываться, и мама это замечает.
– Что? – спрашивает она. – Что вам известно?
Кармель взглядом спрашивает у меня разрешения, я молчу, и она рассказывает маме о происшествии в торговом центре, с тем платьем, похожим на Аннино.
– Честно, Кас, после Гран-Марэ ты всю неделю ведешь себя странновато.
Мама опирается на кухонный стол:
– Кас, что происходит? И почему ты не рассказал мне про торговый центр?
– Потому что мне нравится держать свою придурь при себе. – Отвлекающий маневр явно не сработал. Мама ждет и смотрит. – Ну, просто… мне показалось, что я увидел Анну, вот и все. – Отпиваю еще глоток чая. – А в Гран-Марэ, на сеновале… мне послышался ее смех. – Мотаю головой. – Такое ощущение… не знаю какое. Наверное, похоже на одержимость.
Поверх края кружки ясно вижу распространяющееся по кухне предположение. Они думают, у меня галлюцинации. Жалеют меня. «Бедный Кас» – надпись на их лицах составлена из таких больших букв, что свисает со щек словно десятифунтовые гири.
– Атам тоже ее видит, – добавляю я, и это привлекает их внимание.
– Наверное, утром нам стоит позвонить Гидеону, – предлагает мама. Киваю. Он наверняка по думает то же самое. Однако лучшего специалиста по атамам у меня нет.
За столом повисает тишина. Они настроены скептически, и я их не виню. В конце концов, именно этого я и хотел, с тех пор как Анны не стало.
Сколько раз я воображал, как она сидит рядом со мной. Голос ее миллион раз перекатывался у меня в голове в убогих попытках нагнать пропущенные нами разговоры. Иногда я притворялся, что мы нашли иной способ победить обеата, такой, при котором все не пошло бы кувырком.
– Думаешь, это возможно? – спрашивает Томас. – В смысле это вообще возможно?
– Сущности не пересекают границу миров, – отвечаю я. – Гидеон говорит, не пересекают. Не могут. Но ощущение такое… словно она взывает ко мне. Просто у меня не получается расслышать, чего она хочет.
– Все так перепуталось, – шепчет Кармель. – Что ты собираешься делать? – Она смотрит на меня, затем на Томаса и маму. – Что мы собираемся делать?
– Я должен выяснить, насколько это реально, – говорю я. – Или я официальный псих. И если это реально, то мне надо выяснить, чего она хочет. Что ей нужно. Мы все перед ней в долгу.
– Не предпринимай пока ничего, – говорит мама. – Пока не поговорим с Гидеоном. Пока у нас не будет больше времени во всем разобраться. Мне это не нравится.
– Мне тоже, – говорит Кармель.
Смотрю на Томаса.
– Не знаю, как к этому относиться. – Он пожимает плечами. – В смысле Анна была нашим другом, ну как бы. Мне не верится, что она хочет навредить нам или даже просто напугать. Что меня беспокоит, так это атам. Что он реагирует. Наверное, с Морвраном тоже надо поговорить.
Все смотрят на меня.
– Ладно, – говорю я. – Ладно, подождем.
Но не слишком долго.