Глава 2
Мы прибирались и чувствовали, как истома медленно проникает в наши кости – удовлетворение и приятная лень при мысли о том, что мы справились, притом неплохо, со всем, что требовалось от нас в эту счастливую ночь под знаком Необходимости. Облака разошлись, осталось бодрое сияние луны, и нам стало намного лучше. После сделанного всегда становится лучше.
Может быть, мы обращали слишком мало внимания на обволакивающую нас тьму, замкнувшись в коконе собственной радости, но вдруг услышали шорох, негромкое испуганное дыхание, а потом торопливый шелест ног. Прежде чем мы успели что-либо сделать, кроме как обернуться на звук, шаги затихли в направлении черного выхода темного дома, и дверь захлопнулась. Мы смогли лишь последовать за ними и увидеть через дверное стекло в молчаливом всеобъемлющем смятении, как стоявшая у обочины машина вдруг ожила и умчалась в ночь. Задние габариты горели, причем левый висел под странным углом, и мы успели разглядеть, что это старая «хонда» какого-то неопределенно темного цвета с огромным ржавым пятном на багажнике, похожим на большую металлическую родинку. Машина умчалась прочь, а в нашем животе стянулся ледяной едкий узел, когда невероятная, страшная правда, обжигая, вырвалась на поверхность, и паника хлынула, как невыносимо яркая кровь из свежей раны.
Нас увидели.
В течение долгой жуткой минуты мы просто стояли и смотрели в стекло, ошеломленные бесчисленными отголосками этой невероятной мысли. Нас застукали. Кто-то пришел сюда, неслышно и незаметно, и наблюдал, как мы, измученные и довольные, склонились над небрежно завернутыми останками. Скорее всего он увидел достаточно, чтобы распознать в странного вида кусках Валентайна, поскольку человек, кем бы он ни был, скрылся бегом, в ужасе, с быстротой молнии и растаял в ночи, прежде чем мы успели хотя бы вздохнуть. Возможно, он даже разглядел наше лицо. Во всяком случае, он многое видел, понял происходящее и убежал прочь, в безопасное место, наверное, чтобы позвать полицию. Быть может, этот человек звонит в полицию прямо сейчас, посылая по нашему следу патрульные машины арестовать нас… а мы торчим как вкопанные, в неподвижном отупении, согнувшись и глядя с раскрытым ртом вслед исчезнувшему свету фар, пораженные и непонимающие, словно ребенок, который смотрит знакомый мультик с субтитрами на иностранном языке. Нас видели… И наконец вслед за этой мыслью приходит страх, который побуждает нас приступить к действию, включить первую скорость и поспешно довести уборку до конца, а затем вынести из дома еще теплые свертки с плодами того, что было сделано этой ночью, совсем недавно такой дивной.
Как ни странно, мы спокойно выходим и едем в темноту. Нет никаких признаков погони. Не воют предупреждающе сирены, не визжат покрышки, не слышится треск раций, не звучат угрозы, предвещающие Приближающуюся Погибель.
Когда я наконец, напряженно и осторожно, выбираюсь из этого района, одна-единственная мысль, бессмысленная и глупая, то и дело возвращаясь, бурлит во мне, напоминая непрерывный плеск волн на каменистом пляже.
Нас видели.
Эта мысль не покидает меня, когда я избавляюсь от останков, и неудивительно. Я еду, одним глазом поглядывая в зеркало заднего вида, в ожидании ослепительной вспышки синего света неподалеку от бампера и резкого короткого воя сирены. Но ничего так и не происходит, даже после того, как я бросаю машину Валентайна, сажусь в свою и опасливо пробираюсь домой. Ничего. Я предоставлен самому себе и нахожусь в полном одиночестве, преследуемый только демонами собственного воображения. Невероятно. Кто-то видел меня в действии, вполне недвусмысленном. Он смотрел на аккуратно расчлененное тело Валентайна и на довольного мясника, стоящего над останками. Не нужно решать дифференциальное уравнение, чтобы получить ответ: А плюс Б равняется Старина Спарки[1] специально для Декстера, и кто-то, придя к этому решению, сбежал и выбрался в безопасное место, но почему-то не вызвал полицию.
Нелепо. Безумно, невероятно, невозможно. Меня застукали – и я скрылся без всяких последствий. Я не мог поверить в это, но медленно и постепенно, пока я припарковывался возле дома и некоторое время сидел в машине, моя Логика вернулась из дальнего путешествия на остров Адреналина. Облокотившись на руль, я принялся дружески беседовать с самим собой.
Ну ладно, меня видели in flagrante iugulo[2], и я имел все основания ожидать немедленного изобличения и ареста. Но до сих пор этого не произошло: я – дома, избавился от улик, и ничего не осталось, чтобы доказать мою причастность к тому сладкому ужасу в заброшенном доме. Кто-то мельком взглянул на происходящее, да. Но там было темно – скорее всего слишком темно, чтобы разглядеть мое лицо, особенно пребывая в состоянии испуга, за одну секунду, тем более я стоял вполоборота. И вряд ли кто-нибудь сумел бы в расплывчатой фигуре, державшей нож, распознать реального человека, живого или мертвого. Пробив по номерам машину Валентайна, сыщики выйдут только на Валентайна, а у меня имелись веские основания полагать, что он не ответит на их вопросы, ну если только не прибегнуть к столоверчению.
В том исключительно маловероятном случае, что меня все-таки узнали и решатся выдвинуть безумное обвинение, полиция не найдет никаких улик. Перед ними предстанет человек с безупречной репутацией стража порядка, который, разумеется, будет держаться с достоинством и посмеется над нелепыми заявлениями. Естественно, никто в здравом уме не поверит, будто я, хотя бы теоретически, мог совершить нечто подобное, – разумеется, кроме моей персональной немезиды, сержанта Доукса, однако и у него ничего нет, кроме подозрений, которые он вынашивает так долго, что, наверное, уже испытывает от этого удовольствие.
Что остается? Не считая зыбкого представления о чертах моего лица, да и то весьма туманного. Что из увиденного загадочным свидетелем способно отрицательно сказаться на желании Декстера оставаться на свободе?
Шестеренки и колесики в моем могучем мозгу крутились и щелкали, пока наконец я не получил ответ: ничего.
Мне не смогут предъявить ничего из того, что этот таинственный перепуганный наблюдатель мог увидеть в темном заброшенном доме. Единственный возможный вывод, чистая дедукция, без вариантов. Я находился дома и на свободе, и, судя по всему, мне удастся и впредь пребывать в этом состоянии. Я сделал глубокий вдох, вытер руки о штаны и пошел домой.
Там, конечно, царила тишина, поскольку все давно спали. До меня донеслось легкое похрапывание Риты, когда я заглянул к Коди и Эстор. Они мирно почивали и видели свои короткие жестокие сны. Дальше по коридору, в спальне, лежала крепко спящая Рита, а в колыбельке свернулась Лили-Энн, чудесная и невероятная годовалая Лили-Энн, смысл моего нынешнего существования. Я стоял, глядя на малышку и восхищаясь, как всегда, совершенством ее лица и красотой крохотных пальчиков. Лили-Энн – начало всего хорошего, что есть в Декстере Номер Два.
Я многим рисковал сегодня, вел себя глупо, бездумно и чуть не заплатил самую высокую цену – арест, тюрьма, невозможность побаюкать в объятиях Лили-Энн, подержать ее за ручку, когда она неуклюже делает первые шаги… и, разумеется, я потерял бы возможность разыскать очередного милого друга вроде Валентайна и отвести его на Темную Игровую Площадку. На кону оказалось слишком многое. Теперь придется залечь на дно и вести себя очень примерно, пока я окончательно не удостоверюсь, что горизонт чист. Развевающиеся юбки старой шлюхи по имени Фемида на ходу задели меня, и больше я не стану полагаться на удачу. Нужно отказаться от Ужасающих Увеселений и сделать так, чтобы образ Папочки Декстера слился с моей подлинной сутью. И может быть, на сей раз пауза навсегда. Так ли мне нужно рисковать самым ценным, чтобы совершать эти страшные и прекрасные дела? Я услышал негромкое, удовлетворенное, насмешливое хихиканье Темного Пассажира, который отправился отдыхать. «Да, нуж-ж-жно», – прошипел он сонно и довольно.
Но не сейчас. Сегодняшний вечер еще не окончен, и я о нем не забуду. Меня видели. Я забрался в постель и закрыл глаза, но нелепый страх разоблачения вновь посетил мой разум. Я боролся с ним, выметал неумолимой метлой логики. Я – в абсолютной безопасности. Меня не узнают, я нигде не оставил улик, и рассудок подсказывал: проделанное сошло мне с рук. Все в порядке… хотя сам я так в это и не поверил, но наконец провалился в беспокойный сон без сновидений.
На следующий день на работе не произошло ничего такого, о чем стоило бы тревожиться. В лаборатории полицейского департамента Майами-Дейд царило полное спокойствие, когда я приехал. Воспользовавшись утренним затишьем, я включил компьютер. Тщательный обзор вчерашних отчетов подтвердил: никто не звонил с просьбой о помощи и указанием на маньяка с ножом в заброшенном доме. Не о чем волноваться, никто меня не искал. Если этого не случилось до сих пор – значит, не случится никогда. Пока что я был в безопасности.
Логика согласилась с официальным отчетом: я – в безопасности. И в течение следующих нескольких дней она продолжала мне это твердить, но почему-то дурацкий мозг отказывался верить. Сидя за работой, я ловил себя на том, что поднимаю плечи, защищаясь от удара, который и не собирался обрушиваться – я знал, он и не обрушится, но все-таки ожидал его. Я просыпался ночью и прислушивался, не стягивается ли вокруг дома отряд быстрого реагирования.
Но ничего не случалось, во мгле ни разу не зазвучали сирены, никто не постучал в дверь и не надавил на гудок, требуя моего немедленного выхода с поднятыми руками. Жизнь катилась по хорошо наезженной колее, правосудие не требовало головы Декстера, и вскоре начало казаться, будто какой-то жестокий незримый бог поддразнивает меня, смеется над моей постоянной бдительностью, издевается над бессмысленными дурными предчувствиями. Словно ничего на самом деле и не произошло или Свидетель погиб от внезапного самовозгорания. Но я не мог избавиться от ощущения, будто ко мне что-то подбирается.
Я ждал, и волнение росло. Работа стала мучительной проверкой на выносливость, ежевечернее сидение дома с семьей – неприятной обязанностью. Воодушевление покинуло Декстера.
Когда напряжение становится слишком сильным, взрываются даже вулканы, а они-то – из камня. Я же сделан из материала помягче, а потому не стоит удивляться, что, проведя три дня в ожидании удара, я наконец взорвался.
Рабочий день выдался особенно неприятным без всяких видимых причин. Гвоздем программы стал полуразложившийся труп какого-то утопленника, который, вероятно, некогда был молодым человеком, оказавшимся не по ту сторону крупнокалиберного пистолета в момент выстрела. Пожилая чета из Огайо обнаружила бедолагу, наехав на него своей взятой напрокат понтонной лодкой. Шелковая рубашка утопленника намоталась на винт, и почтенный житель Экрона пережил легкий сердечный приступ, когда, наклонившись через борт, чтобы очистить лопасти, увидел, как из воды на него смотрит лицо, тронутое тлением. Привет, добро пожаловать в Майами.
Когда об этом стало известно, копы и эксперты немало повеселились, но теплые товарищеские чувства не могли проникнуть в грудь Декстера. Мрачные шутки, обычно вызывающие у меня самый лучший поддельный смешок, теперь резали слух, как скрежет ногтей по грифельной доске, и я, лишь чудом сохраняя самоконтроль и молча закипая, пережил полтора часа идиотского веселья, никого не поджарив. Но даже неприятнейшие испытания в конце концов заканчиваются. Поскольку тело слишком долго пробыло в воде, на нем не осталось никаких следов крови, поэтому моего профессионального заключения, в общем, не потребовалось, и я наконец вернулся за свой стол.
Остаток рабочего дня я провел за рутинной бумажной работой, рыча при виде папок, поставленных не на место, и впадая в ярость от ошибок в чужих рапортах. Что, грамматику уже успели отменить? Когда рабочий день подошел к концу, я выскочил за дверь и прыгнул в машину раньше, чем раздался последний удар часов.
Меня не тешила обычная жажда крови, свойственная водителям в вечерний час пик. Впервые я поймал себя на том, что сигналю, демонстрирую оттопыренный средний палец и злюсь на пробки вместе с остальными раздосадованными автовладельцами. Я никогда не сомневался, что окружен сплошными идиотами, но сегодня этот факт особенно действовал мне на нервы. Добравшись наконец до дома, я оказался совершенно не в настроении притворяться, будто рад видеть семью. Коди и Эстор резались в приставку, Рита купала Лили-Энн – все играли свои роли в бессмысленном, отупляющем спектакле; когда я шагнул за порог и обозрел чудовищный маразм, в который превратилась моя жизнь, что-то вдруг щелкнуло во мне. Но вместо того чтобы крушить мебель и размахивать кулаками, я швырнул ключи на стол и вышел через заднюю дверь.
Солнце только начинало заходить, но воздух оставался еще жарким и влажным. Сделав три шага во двор, я почувствовал, как покрываюсь капельками пота. Они казались прохладными, скатываясь по лицу, – это значило, что щеки пылают. Я горел нездешней яростью, полнился чувством, которое никогда раньше не завладевало мной. И спросил: что происходит в Мире Декстера? Конечно, я стоял на краю и ждал неизбежного конца света, но почему реакцией обязательно должен стать гнев, направленный на мою семью? Унылая тревожная трясина, в которой тонула моя душа, внезапно взорвалась фонтаном бешенства, это казалось чем-то новым и опасным, и я по-прежнему не понимал причин. Отчего маленькие и безвредные проявления человеческой глупости вызывали у меня огненную ярость?
Я пересек двор, поросший редкой побуревшей травой, и уселся за столик для пикника, исключительно потому, что я пришел сюда, а значит, следовало чем-то заняться. Сидение трудно назвать занятием, и мне отнюдь не полегчало. Я сжимал и разжимал кулаки, морщил и расслаблял лицо, потом снова втянул в себя горячий сырой воздух. И это тоже меня не успокоило.
Глупые, мелкие, бессмысленные разочарования, то есть само содержание жизни… но их количество достигло критической массы, и я начал разваливаться. Теперь, как никогда прежде, я должен сохранять ледяное спокойствие и полный самоконтроль, ведь кто-то меня видел. Даже сейчас он мог идти за мной по следу, подбираться все ближе и ближе, неся в себе Грозящую Гибель, и мне предстояло благодаря логике заткнуть за пояс самого мистера Спока[3] – иначе я совершу фатальную ошибку. А потому хотел бы я понять, что значит этот взрыв агрессии – окончательное разрушение тщательно сотканного красивого гобелена под названием «Декстер» или временная прореха? Я снова сделал глубокий вдох и закрыл глаза, чтобы слышать, как горячий воздух струится в легкие.
За спиной зазвучал мягкий, успокаивающий голос, который вещал: ответ есть, и он на самом деле очень прост, если хоть на секунду прислушаться к ясному, волнующему зову рассудка. Мое дыхание застыло в груди, превратившись в морозный синий туман; я открыл глаза, оглянулся и посмотрел в просвет между ветками, через верхний край соседской изгороди, на темный горизонт, где маячили эти вкрадчивые слова, словно провозглашенные огромной желто-оранжевой счастливой луной, которая только что вознеслась над краем мира, скользнув на небо, похожая на толстого и веселого приятеля детских лет…
«Зачем ждать, пока Свидетель тебя найдет? – пробормотала она. – Почему бы не найти его первым?»
И это оказалось очаровательной, соблазнительной истиной, поскольку я хорошо умею делать две вещи – выслеживать добычу, а потом избавляться от останков. Так почему бы не поступить именно так? Почему бы не нанести упреждающий удар? Поднять информацию по округу Майами, найти список всех подержанных темных «хонд» с болтающимися задними габаритами и отследить их, одну за другой, пока я не разыщу нужную, после чего решить проблему раз и навсегда, сделав то, что удается Декстеру лучше всего – чисто, просто и весело. Нет Свидетеля – нет угрозы, и мои проблемы растают, как кубики льда на горячем асфальте.
Подумав об этом и вновь вздохнув, я почувствовал, как тусклый алый туман отступает, кулаки разжимаются, а кровь отливает от лица. Холодный счастливый свет луны легонько коснулся меня, и из темных уголков крепости Декстера донеслось ласковое воркование. Внутренний голос соглашался, подбадривал и недвусмысленно намекал: «Да, да, это ведь так просто…»
И в самом деле. Нужно лишь провести некоторое время за компьютером, найти несколько фамилий, а потом выскользнуть в ночь и отправиться на небольшую прогулку, вооружившись маленьким набором безвредных инструментов – мотком изоляционной ленты, хорошим ножом и куском лески. Найти свою Тень, тихонько увести прочь и разделить с ней небольшие радости приятного летнего вечера. Что может быть естественнее и целебнее? Элементарное решение вопроса, беззаботное времяпрепровождение, способное развязать нелепые узлы. Больше никто не будет несправедливо угрожать тому, что мне дорого. По-моему, очень осмысленное решение, на всех уровнях. С какой стати позволять кому-то становиться на пути жизни, свободы и вивисекции?
Я опять вздохнул. Медленный, успокаивающий, соблазнительный, воркующий голос шептал на ухо, подсказывая простое решение, терся воображаемым пушистым боком о мои ноги и обещал полнейшее удовлетворение. Я посмотрел на небо. Одутловатая луна чарующе ухмыльнулась, словно приглашая на танец и одновременно гарантируя вечное сожаление, если у меня достанет глупости отказаться. «Все будет хорошо», – запела она под восхитительную смесь аккордов. «И даже еще лучше». Достаточно только оставаться самим собой.
Я хотел простого решения – и вот оно. Найди и нарежь, положи конец своим мучениям. Я посмотрел на луну, и она ласково глянула в ответ, улыбаясь любимому ученику, который наконец решил трудную задачу и увидел свет.
– Спасибо, – сказал я. Луна не ответила, а только опять хитро подмигнула. Я еще раз втянул в себя холодный воздух, встал и вернулся в дом.