Глава 3
Отправив узников в яму, Жао, довольный удачно завершенной операцией, плотно поел и лег отдыхать. Во второй половине дня он осмотрел товары, найденные на месте гибели каравана и перевезенные во двор его штаба. К сожалению, остававшиеся в лощине пленные сумели избавиться от пут и часть добра растащили. Впрочем, двоих поймали и примерно наказали. Вернувшись в дом, Быстрорукий выпотрошил сумку Фына, в которую тот сложил вещи погибшего американца.
Взяв черепаховый, оправленный в позолоченное серебро портсигар, Жао подкинул его на ладони и лукаво прищурился.
– Цин, белый курит?
– Не знаю, – откликнулся сидевший в углу комнаты Ай Цин.
– А второй?
– Да, сосет трубку. Это я видел.
– Трубку, значит… – протянул Жао и открыл портсигар. Увидев сигареты, он хмыкнул и, захлопнув крышку, задумчиво побарабанил по ней пальцами: – Приятная вещица. Умели раньше делать. Так и ласкает глаз.
– Прекрасная работа, – поддакнул Чжоу. – А вот и револьвер.
– Это Аллена, – пояснил Цин. – Он всегда носил его с собой. Чего ты ждешь, Быстрорукий? Пора узнать, что рассказал перед смертью американец.
– Не спеши, – улыбнулся Жао. – Эти парни теперь никуда от нас не денутся.
Бывший полицейский медленно прошелся по комнате, улыбаясь своим тайным мыслям и мурлыча старую мелодию. Иногда он останавливался за спиной Чжоу и разглядывал какую-нибудь вещь из сумки Фына, но больше ни к одной не притронулся. Наконец он спрятал портсигар в карман и сказал:
– Надо пообедать.
– Я распоряжусь? – обернулся Чжоу.
– Обед должен состоять из нескольких блюд, – усевшись рядом с Цином, объяснил Жао. – Есть будем не спеша, обсудим достоинства пищи, похвалим великое искусство повара. А пленного посадим у двери: пусть смотрит и ждет, пока мы насытимся. Голод и ожидание наказания помогают созреть для полной откровенности.
Ай Цин угодливо хихикнул и принялся льстиво превозносить изобретательный ум родственника, но его прервал более практичный Чжоу:
– Кого привести? Белого?
– Нет, – хитро усмехнувшись, покачал головой Жао. – Белые – грубые люди, им не оценить подобных тонкостей: воображения не хватит…
Когда Фына ввели в комнату, за столом уже устроилась компания из трех человек, среди которых бандит сразу узнал того, кто прошлой ночью вырубил его старым испытанным приемом. Знал бы этот, в темной куртке, что его спасли буквально какие-нибудь доли секунды. Если бы тогда не заржала лошадь, лежать бы ему с ножом в груди. Но теперь Фын вынужден подчиниться обстоятельствам. Ничего, судьба капризна, воля небес скрыта от смертных, и никто не ведает, как и когда наступит отмщение.
Фына усадили у двери, на запястье левой руки защелкнули браслет наручников, а второй закрепили на вбитой в стену железной скобе. Бандит не на шутку встревожился: обычно в подобных случаях обходятся сыромятными ремнями или веревками. На худой конец заковывают пленных в тяжелые деревянные колодки, стискивающие шею или ноги. А тут вдруг изобретение проклятых белых – стальные браслеты… Что происходит? Кто эти люди? Зачем его притащили сюда? Чтобы он смотрел, как они пьют вино из чайников и жрут ароматное мясо, слушая их плоские шутки, глотая тягучую голодную слюну и мечтая о щепотке риса? Видимо, решили подвергнуть его пытке голодом. Но почему? Чего они хотят? Чего добиваются?
Фын присел на корточки, привалился спиной к стене. Браслет больно сдавил запястье вытянутой вверх левой руки, но стоять было еще хуже. Когда станет совсем невмоготу, он чуть-чуть подвинется. Хорошо еще, рядом не поставили охранника, который не давал бы ему шелохнуться, чтобы пленник мучился в самой неудобной, причиняющей страдания позе.
Время тянулось медленно, сидевшие за столом пили, ели, смеялись, не обращая на Фына внимания. Он успел хорошенько разглядеть каждого, определив, что широкоплечий явно начальник, а двое других – его подручные или телохранители. Пожалуй, на роль телохранителя больше подходит тот, в темной куртке, а второй, в синем халате, жидковат. Но, быть может, этот хлипкий на вид малый превосходный стрелок, не знающий себе равных в поражении целей на слух, в темноте или в стрельбе по быстро движущейся мишени?.. Но что им все-таки нужно от несчастного Фына? И куда они дели русского? Скорее всего, бок-гуй сидит в яме во дворе. Его ни в коем случае нельзя упустить, без него до золота не добраться.
Потом мысли Фына перескочили на другое: может быть, он поторопился, решив сразу вырвать у русского тайну? Порой надо действовать не силой, а хитростью. Пообещал бы он этому парню честно разделить клад, и все было бы в порядке. А потом – пуля в голову, нож в спину или удар ребром ладони по горлу… Да, он поторопился и теперь расплачивается. Впрочем, что толку казнить себя? Это сделают другие, а ты сиди почетным гостем на празднике собственной глупости.
Закатное солнце бросило в окно красный луч, пронизавший пласты висевшего в комнате табачного дыма. Неслышно ступая в туфлях на войлочной подошве, вошел слуга и начал убирать со стола грязную посуду.
Сейчас начнется, понял Фын и внутренне сжался от страха. Долго же кушали эти господа, готовясь к допросу.
– Как тебя зовут? – ковыряя в зубах, небрежно спросил широколицый.
– Фу, – не моргнув глазом солгал Фын.
Сидевшие у стола загоготали: «Фу» – значит «богач», а вид прикованного к стене человека очень уж не вязался с названным именем.
– Чем же ты богат? – поинтересовался тощий в синем халате, заговорщически подмигнув широколицему. – Вшами?
Фын молчал, выгадывая время. Никого из этих людей он раньше не встречал, это точно. Следовательно, и они его знать не могут, поэтому сойдет любая ложь. Проверить ее невозможно. Но лгать нужно умело, достаточно правдоподобно, не то начнут бить палкой по пяткам.
– Что ты делал в ущелье ночью? – оборвав смех, широколицый впился пристальным взглядом в лицо Фына.
– Устроил привал, лошади притомились. Костер разжег, ну а потом вам все известно и без меня.
– Почему ты собирался пытать белого?
– Мы с ним серьезно повздорили днем, и я хотел отомстить, – опустив голову, ответил Фын.
– А почему ты бросил пленных и взял с собой только европейца? – подозрительно поглядел на него Чжоу. – Наши люди были на месте гибели каравана. Лучше рассказывай все как было, не то придется отведать вот этого!
Он вытащил из-за спины тонкую бамбуковую палку и взмахнул ею, со свистом разрезая воздух. Бандит боязливо поежился: в руках такого громилы бамбук рассечет тело до костей.
– Я же говорю истинную правду, – зачастил Фын, шаря глазами по лицам допрашивающих. – Да, я обокрал разбитый караван, но все так делают. Война! И для чего мне таскать за собой пленных, если есть дорогой товар?
– Почему ты убил солдата?
– Солдата?.. Какого солдата?.. – предательски дрогнувшим голосом переспросил бандит. Великое небо, не чернокнижники же эти люди, чтобы знать скрытое от их глаз временем и расстоянием!
– Ты лжешь! – Длинный палец Цина погрозил Фыну и исчез в широком рукаве синего халата. – Ладно, как тебя зовут, нам наплевать, хотя, я уверен, ты и здесь солгал. Расскажи, что случилось около повозки, в которой лежал умирающий.
Убежать бы, удрать от этих страшных людей! Фын инстинктивно дернулся, но стальной браслет, охватывающий запястье, рванул его назад, заставив застонать от боли и отчаяния. И это, конечно, не ускользнуло от внимания Жао.
– Не валяй дурака, парень. Ты ведь понимаешь, что с тобой сделают, если не скажешь правды? – вкрадчиво заговорил он. – Белый может упрямиться – он не знаком с нашими пытками. Ну, так что ты хотел узнать у бок-гуя и что знаешь сам?
– Ничего не знаю, – обливаясь холодным потом, пробормотал Фын. – Клянусь вам, ничего! Не видел я никаких умирающих! Я только товары украл!
– Не только, – усмехнулся Цин. – Ты украл принадлежащую нам тайну.
– Какую тайну? – Бандит выпучил глаза. – Не знаю никаких тайн.
– Опять лжешь? – сокрушенно покачал головой Цин. – В повозке лежал раненый американец, а я стоял рядом. Ты же стрелял в меня. Неужели забыл?
Фын похолодел от ужаса: этого он никак не ожидал. Неужели им тоже известно о золотых долларах? Как теперь вывернуться? Валить все на русского? Тогда они прикажут привести его сюда и начнут выколачивать признание, а завладев тайной, убьют их обоих. Что же делать?
О, как хорошо тем, кто владеет искусством древней магии и умеет читать чужие мысли! Кабы знать, что им известно, сразу стало бы легче отбрехиваться и водить их за нос. Нет, они не проговорятся, не дураки ведь? Эти люди охотники, а он – дичь. Спешить им некуда, и его будут гнать хоть всю ночь напролет, гнать и гнать, пока он не попадет в западню, откуда не выбраться.
Жао встал, зажег керосиновую лампу, прошелся по комнате и остановился против бандита. Фын сжался, втянул голову в плечи, ожидая, что его начнут бить ногами. Но Жао сунул руку в карман и медленно вынул портсигар из черепахового панциря. Словно любуясь, повертел его в пальцах, а потом резким движением сунул под нос пленнику.
– Знаешь чей?
– Мэю, нет, – ответил Фын.
– Знаешь, – усмехнулся Жао. – Знаешь, у кого ты его взял. Давай поговорим по-хорошему, а?..
– Я… Я согласен, – проглотив застрявший с горле ком, кивнул Фын.
– Молодец, – ласково улыбаясь, Жао открыл портсигар и протянул его бандиту. – Угощайся! Покурим и поговорим как добрые друзья. Ну, бери, не стесняйся.
Другой рукой он достал зажигалку. Поколебавшись, Фын потянулся за сигаретой, в любую секунду ожидая удара, но широколицый не ударил.
Как только пальцы бандита оказались между окантованными металлом створками, Жао резко захлопнул их и сильно сдавил. Фын побледнел от страшной боли и прикусил губу, чтобы не закричать.
– Говори, что ты узнал от Аллена? – прошипел он, откинув крышку зажигалки и чиркнув колесиком по кремню. Выскочила искра, на фитиле заплясал синеватый язычок пламени.
– Говори! – сильнее сдавливая створки портсигара и поднося зажигалку к лицу Фына, повторил Жао. – Или я сломаю тебе пальцы и выжгу глаза. И это будет только началом!
– Ничего не знаю! – прохрипел бандит. – Клянусь, ничего!
Боль в пальцах стала невыносимой. Перед глазами мелькнул огонек зажигалки и скользнул под потный подбородок. Зрачки Жао сузились, он чаще задышал и придавил сапогом грудь пленника, чтобы тот не мог отвернуться.
– Говори! – Медленно водя горящей зажигалкой, бывший полицейский все ближе подносил огонь к мокрой от пота коже Фына и вдруг резко прижег ее.
Фын дернулся, стукнулся затылком о стену, но спрятаться от пламени было некуда.
– А-о-у!.. – во весь голос дико завыл бандит…
Лобанов рывком вытянул Руднева из колодца, бросил рядом с собой на землю и крепко прижал к ней – замри, не дыши и не шевелись!
После кромешной тьмы ямы ночь показалась Саше удивительно светлой. Вдалеке, над входной дверью, покачивался фонарь, желто светились окна. Из дома доносился душераздирающий вой, словно с кого-то живьем сдирали кожу. От лежавшего рядом Юрия Петровича воняло потом и давно сопревшим бельем. В подземной духоте этот запах как-то растворялся и не ударял в ноздри, но тут, на свежем воздухе, казался нестерпимым. Руднев вдруг испугался, что стража учует специфический «аромат» забывшего про баню узника. Тогда прощай, свобода!
Осторожно приподняв голову, Саша огляделся. В дальнем углу двора, около составленных в круг повозок, устроились на ворохе соломы несколько солдат. Светляком вспыхивал огонек сигареты, тускло светился огарок свечи, прикрытый от ветра колпачком из промасленной бумаги, по всей вероятности, там продолжалась азартная карточная игра. Никто из солдат не обращал внимания на крики в доме. Привыкли?.. Или знают, что там происходит?..
Часовой у крыльца тоже не проявлял признаков беспокойства: небрежно зажав карабин под мышкой, он мерно прохаживался туда-сюда. Ворота были полуоткрыты. По небу бежали низкие лохматые тучи, скрывавшие луну.
Внезапно вой в доме оборвался, и наступила тишина. Почувствовав легкий толчок в бок, Руднев повернул голову и услышал шепот Лобанова:
– Сзади стена. Надо через нее. Другого пути нет.
Юрий Петрович бесшумно пополз к ограде. Саша последовал за ним, боясь услышать окрик и лязг передернутого затвора. Воистину Лобанов родился в рубашке – как ему только удалось снять с ямы решетку, не насторожив охрану? Впрочем, лучше об этом не думать, чтобы не сглазить удачу.
У стены капитан дождался, пока подползет Руднев, и, притянув его к себе, зашептал в самое ухо:
– Через забор сигаем махом, задерживаться наверху нельзя – заметят. Сможешь или подсадить?
Саша легонько похлопал его по руке, давая понять: с препятствием он справится. Знать бы, что ждет их на той стороне? Но выбирать не приходится. Секундная задержка может иметь роковые последствия. Если их вновь бросят в яму – это далеко не самое худшее.
– С Богом! – Лобанов отодвинулся.
Руднев вскочил и, подпрыгнув, уцепился за гребень стены. Срывая ногти, подтянулся, лег на нее животом, перевернулся и спрыгнул. Мелькнула мысль: если внизу битое стекло или какие-нибудь железки, то с израненными босыми ногами далеко не уйдешь. Однако обошлось.
Через секунду рядом по-кошачьи мягко приземлился капитан и, схватив Сашу за руку, потянул его в темноту длинной, безлюдной в этот поздний час улицы. Из-за туч выглянул краешек луны, посеребрив пыль на мостовой. Где-то истошным лаем зашлась собака, ей ответила другая, и Юрий Петрович чертыхнулся:
– Проклятые шавки! Всех поднимут на ноги!
Стараясь держаться в тени домов, прячась за выступами стен, беглецы добрались до перекрестка, слабо освещенного тусклым фонарем. Устав брехать, собаки угомонились. Стало слышно, как нестройно поют пьяные в расположенной поблизости харчевне и поскрипывает неплотно прикрытая калитка в ограде одного из домов. Вблизи раздался женский смех, и русские поспешно спрятались за кучей мусора, наваленного у обочины. Мимо прошли двое молодых китайцев, держа под руки нетрезвую девицу в длинном платье.
– Опасное место, – дождавшись, пока стихнет звук их шагов, сказал Лобанов и тыльной стороной ладони отер выступившую на лбу испарину. – Нам туда.
Он указал на противоположную сторону, где находилась харчевня. Ночной ветер раскачивал полотнище вывески, на дороге лежали красноватые пятна света, падавшего из окон.
– Вы уверены? – с сомнением спросил Саша.
– Я прекрасно запомнил, как меня везли, – настороженно вглядываясь единственным глазом в сумрак, откликнулся капитан. – Пошли, пока нас не хватились.
Они перебежали через улицу, стремясь поскорее раствориться в спасительной темноте. Но как назло, громко хлопнула дверь кабака, и появился высокий мужчина в темном халате. За плечом у него висела винтовка, на боку болталась сумка. Лобанов моментально метнулся к стене и замер. Рядом застыл Руднев.
Мужчина спустился с крыльца и вытащил из кармана трубку. На пьяного он похож не был: движения уверенные, не шатается. Почувствовав, что поблизости кто-то есть, китаец остановился. Подслеповато щуря узкие глаза, огляделся и наконец различил две тени около стены дома.
– Эй, нет ли у вас огонька?
– Мэю, нет, – привычно ответил Саша.
– Чего вы там стоите? Ну-ка, идите сюда! – Мужчина сунул трубку в рот и скинул с плеча винтовку.
Неожиданно капитан рванулся вперед, одним гигантским прыжком преодолев расстояние, отделявшее его от китайца. Тот хотел ударить нападавшего прикладом, но Лобанов ловко увернулся и сбил противника с ног. Подобрав оружие, он легко вскинул бесчувственное тело на плечо и быстро побежал прочь от харчевни. Руднев бросился за ним.
– Сопляк, – скинув свою ношу в темном переулке, презрительно сплюнул Юрий Петрович. – Куда им против нашей рукопашной!
Сорвав с китайца сумку, он отдал ее Саше и начал стаскивать халат и брюки, вертя бесчувственное тело как куклу. Потом снял тапочки, почти новые, на кожаной подошве.
– Может, тебе подойдут? Мне малы.
Китаец слабо застонал, но, получив от Лобанова кулаком по голове, снова потерял сознание.
– Бежим! – Подхватив винтовку, Юрий Петрович сунул Саше ворох одежды. – Потом разберемся.
Спихнув китайца в канаву, капитан рванул вперед. Руднев старался не отставать.
– Теперь просто так не дадимся, – повернув к нему разгоряченное лицо, засмеялся Лобанов, подбрасывая винтовку. – Давай живее!
Они неслись, не чувствуя под собой ног, только босые пятки выбивали глухую дробь по пыльной дороге. Перелезли через какую-то изгородь, потоптали огородные грядки, скользя на влажной, заботливо политой хозяином земле, выскочили в темный проулок и вдруг поняли, что городишко кончился, улицы остались позади, а впереди раскинулось поле и над ним – высокий купол черного неба с редкими точками ярких звезд.
– Слава тебе, Господи! – истово перекрестился капитан. – Теперь им искать нас как ветра в поле…
Саша примерил трофейные тапочки. Почти впору, только немного широковаты. Надел халат. В плечах хорошо, но рукава пришлось подвернуть. Лобанов скинул сопревшие грязные кальсоны и натянул шаровары китайца. Они с трудом сошлись у него на талии, а внизу не доставали до щиколоток, туго обтягивая могучие икры. Присев, он проверил, не лопнут ли швы, и довольно рассмеялся.
– Нормально! Еще бы рубаху, но, как говорится, за неимением гербовой пишут на простой. Пошли!
Не успели они сделать несколько шагов, как позади, в городке, треснул винтовочный выстрел, приглушенный расстоянием. Потом второй…
– По наши души? – встревоженно спросил Руднев.
– Возможно, – буркнул капитан. – Кто знает? До железной дороги еще верст двадцать, не меньше, добежать не успеем. Надо искать, где укрыться.
– Почему вы думаете, что нас начнут искать именно здесь?
– А тут бежать больше некуда. – торопясь убраться подальше от города, ответил Лобанов. – Жао тоже не дурак, понимает, куда мы направимся.
Вскоре им попалась неглубокая лощинка, и беглецы спустились в нее. Внезапно Юрий Петрович остановился и прислушался:
– Похоже, скачут?
Цепляясь за жесткие пучки росшей по склону травы, они выбрались на край овражка и осторожно выглянули. По дороге неслись несколько всадников, освещая путь факелами. Проскакав с полверсты, верховые приостановились и начали кружить, вглядываясь в дорожную пыль. Потом снова хлестнули лошадей.
– Заберем правее, – предложил Лобанов, – там кукурузное поле.
– А если подпалят? – возразил Саша.
– Хотите ждать, пока они вернутся? – Лобанов решительно вылез из овражка и побежал по стерне.
«Пропадем, как пить дать пропадем, – пытаясь угнаться за ним, подумал Руднев. – Поджарят нас на этом проклятом поле, как куропаток».
С шумом врезавшись в заросли кукурузы, капитан начал продираться сквозь них. Сворачивал то в одну сторону, то в другую, чтобы не оставлять явного следа. Саше казалось, что треск ломающихся стеблей разносится далеко окрест и неминуемо привлечет погоню, но он не решался сказать об этом Лобанову, боясь потерять время на споры и пререкания: не расставаться же им сейчас, самостоятельно выбирая дорогу к спасению? Поодиночке скорее пропадешь и станешь добычей бандитов. Уж коли связала их судьба одной веревочкой, то сама и развяжет.
Наконец кукуруза кончилась. Юрий Петрович остановился и, тяжело переводя дыхание, попросил:
– Саша, послушайте землю.
Руднев послушно лег, прижавшись ухом к еще хранившей тепло угасшего дня пыльной земле.
– Тихо.
– Бог даст, утечем, – улыбнулся капитан. – Запутаем ходей. Не вешайте носа, прапорщик! Вперед!
Они снова побежали, все чаще спотыкаясь и переходя на шаг. Ноги налились свинцовой усталостью. Сердце билось в груди тревожно, мучила жажда, хотелось рухнуть на землю и полежать хоть чуть-чуть, дав отдых измученному телу. Достигнув небольшой рощицы, Лобанов первым сел и положил на колени винтовку.
– Привал! Можем себе позволить, как думаете?
– В яме было спокойнее, – устраиваясь рядом, мрачно пошутил Саша.
– Смотрите! – Схватив его за руку, Юрий Петрович показал назад.
Над кукурузным полем плясали языки пламени и клубами валил розоватый дым. Поднимаясь, он темнел, сливался с ночным небом и исчезал. Запахло гарью.
– Опоздали, голубчики, – усмехнулся капитан. – Сейчас они потеряют время, окружая поле, а мы двинем дальше.
– Так и будем скакать, как зайцы? – массируя ноги, спросил Руднев. – Загонят!
– Азарт пропадет. – Опершись на винтовку, Лобанов встал. – Поверьте, я в этом деле толк знаю, не впервой. Как только найдем подходящее местечко, сразу заляжем и до рассвета – ни гу-гу. Порыскают и бросят. Пошли.
Натыкаясь в темноте на стволы деревьев, беглецы пробрались сквозь рощу и вновь вышли в поле, полого поднимавшееся в гору. Вскоре они наткнулись на аккуратно сложенную из камней пирамиду, потом на вторую, третью: крестьяне собирали попадавшиеся во вспаханной земле мелкие валуны.
– Отлично, – повеселел капитан. – Впереди скалы.
Саша поправил висевшую на плече сумку и прибавил шагу. Похоже, Лобанов не зря хвастался, что знает толк в погонях и способах спрятаться от них. Если им удастся скрыться в скалах раньше, чем появится разъезд бандитов, они спасены. Камни не подожжешь, а искать беглецов среди нагромождения горных пород хунхузы вряд ли станут. Горы и днем место небезопасное, а уж ночью и подавно. Зря рисковать бандиты не любят – им больше по душе легкая добыча, которую можно взять голыми руками. Однако не останутся ли преследователи до утра? Как быть тогда?..
Ударившись босой ногой о камень, Лобанов выругался и, прихрамывая, поплелся по узкой тропинке, уходившей в расщелину между скалами. Постанывая, он упрямо карабкался, пока не нашел закрытую со всех сторон нишу.
– Сил больше нет, ослаб в яме, – привалившись спиной к камню, нехотя признался Юрий Петрович. – Пожалуй, останемся здесь.
Улегшись спиной к спине, беглецы прижались друг к другу и задремали, вздрагивая от каждого шороха и с тревогой ожидая рассвета.
Фын орал так, что у Жао заложило уши. Ударом ноги в живот он оборвал его крик и убрал зажигалку. Разомкнув створки портсигара, отбросил посиневшую руку своей жертвы и сделал знак Чжоу. Тот плеснул водой в лицо потерявшего сознание пленника. Фын застонал и открыл помутневшие глаза.
– Вспомнил? – наклонившись к нему, вкрадчиво спросил Быстрорукий. – Или желаешь еще освежить память? Неужели она так слаба, что не держит даже вчерашний день?
Фын замотал головой. Казалось, боль пронизывает его всего, от кончиков искалеченных пальцев до обожженного подбородка. Какой же он глупец: ввязался в дело, которое пахнет большой кровью! Но золото… Неужели упустить такое огромное богатство?! Упустить и прозябать всю жизнь в нищете, а в старости сдохнуть под забором, как собака? Нищета еще никому не прибавила здоровья… Но сейчас-то что делать? Как выкрутиться?
– Ждешь продолжения? – зло усмехнулся Жао.
Телохранитель снял стекло с керосиновой лампы и подал ее широколицему. Фын похолодел: хватит ли сил терпеть, не выдав тайны? О том, как он сам собирался пытать русского, бандит не вспоминал. Сейчас его занимала собственная участь.
– Высуши ему глаза, – захихикал насосавшийся вина Цин. – Видишь, бедняжка плачет.
Жао вывернул фитиль и показал Фыну длинный чадящий язык пламени.
– Слепым больше подают, верно? Что? Страшно? Не бойся, я не стану выжигать тебе глаза. Они должны видеть, во что превращается твое тело из-за глупой головы.
– Я вспомнил, – не в силах отвести взгляда от лампы, вдруг сказал Фын и сам удивился, как легко слетели с его губ слова признания.
– Рассказывай, – бросил Чжоу, поигрывая бамбуковой тростью.
– Да, мы внимательно слушаем, – наклонил голову Жао. – Только не вздумай плести небылицы.
– В одной повозке лежал раненый чужестранец, – зачастил Фын. – Он умирал и хотел, чтобы его похоронили по обряду белых. Я плохо понимаю английский, поэтому с ним говорил русский, которого вы взяли вместе со мной в ущелье…
– Так, и что же сказал вам умирающий? – перебил его Жао.
– Он признался, что ограбил банк, а золото спрятал.
– Где? – Не выдержав, Цин вскочил и подбежал к пленному. – Где спрятано золото? Аллен намеревался его взять, да?
– Не знаю, – сжался Фын и, боясь, что сейчас снова начнут пытать, быстро добавил: – Я не знаю, ехал ли он за золотом. Он говорил о долларах, обещал оставить их в наследство тому, кто его похоронит!
Жао удовлетворенно улыбнулся и надел на лампу стекло. Взяв из портсигара покойного американца сигарету, он прикурил ее и сунул в рот узнику.
– На, затянись. Говори дальше!
– Умирающий назвал горы Белые Облака. Там спрятано золото.
Старавшиеся не пропустить ни слова Жао, Цин и Чжоу переглянулись. Вот оно! Неужели кончается многолетняя гонка за сокровищами и скоро они будут пересчитывать монеты, радуясь небывалой удаче?
– А не врешь? – недоверчиво прищурился Чжоу.
– Зачем мне лгать? – опустил глаза Фын.
– Погодите, – поднял руку Жао. – Горы очень большие, там множество пещер, долин и ущелий, которые не обшарить и за тысячу человеческих жизней. Где именно спрятано золото? Как добраться до тайника?
– Об этом знает старый Вок из Шанхая, – страдая от собственной беспомощности, пробормотал Фын. Но, как ни странно, на душе вдруг стало легче, словно с нее упал непомерный груз. Неужели тайна столь тяжела? Или страх пыток еще тяжелее?..
– Понятно, – протянул Жао. – Остается узнать, как отыскать Вока и что сказать ему, чтобы он отвел к тайнику. Ну?
– Этого я не знаю, – обреченно выдохнул Фын.
– Лжешь! – заорал Чжоу. – Не верьте ему! Я вырву лживый язык у ехидны! Разрежу на куски, но он скажет!
– Не знаю я, не знаю! – завопил бандит. – Не знаю! Он говорил об этом без меня!
Быстрорукий отпихнул разъяренного телохранителя, приказав ему не подходить к пленному, пока не позовут. Костолом только испортит дело. Узник заговорил, и лишняя боль сейчас ни к чему, она не прибавит правдивости, зато может замкнуть открывшийся рот.
– Где же ты был? – Жао дал глотнуть Фыну вина из чайника.
– Побежал за водой, – объяснил пленный. – Умирающий попросил пить. С ним остался русский.
– Ну наконец-то, – хлопнул в ладоши Цин. – Теперь понятно, почему ты хотел выпотрошить его в ущелье.
– Чжоу, притащи русского сюда, – не оборачиваясь, велел Быстрорукий.
Похоже, игра приближается к концу. Остается развязать язык второму пленнику, и тайна украденного в банке золота будет полностью принадлежать тем, кто охотился за ней долгие годы. Эти двое, случайно прикоснувшиеся к ней, не в счет: им осталось жить не дольше, чем продлится допрос русского.
Подойдя к столу, Жао жадно выпил вина – в горле пересохло от напряжения. Чего там возится телохранитель? Неужели не понимает, что хозяин не может ждать?
Обернувшись на звук открывшейся двери, Жао с удивлением увидел, что Чжоу один.
– В чем дело?
– Они бежали.
Страшные в своей простоте слова раскатились, как камешки по жести, – по крайней мере так почудилось Быстрорукому, не сумевшему осознать смысл сказанного. И вдруг наступила тишина.
Предводитель отряда замотал головой, словно пытаясь вытрясти из ушей пробки, мешающие слышать Чжоу. Он смотрел на него, видел, как шевелятся его губы, но… где же звуки?
– Что ты сказал? – не узнавая собственного голоса, переспросил Жао.
– Они бежали, – прислонившись плечом к косяку, повторил телохранитель. Неужели хозяин не расслышал?
– Как?!
– Большой бок-гуй, сидевший в одной яме с русским, сумел сдвинуть решетку. Наверное, один встал на плечи другому… Ну а потом они выбрались наружу, перелезли через стену и удрали.
Странный звук, похожий на всхлипывания, вернул обалдевшего Жао к действительности. Он резко обернулся. Прикованный к стене пленный корчился, заходясь в истерическом смехе. По его изуродованному ожогом лицу градом катились слезы, а рот искривился в гримасе, как у древней ритуальной маски.
– Ха-а-а, ха-ха! – конвульсивно дергался Фын, не в силах остановиться.
Метнувшись к топчану, Жао схватил лежавший там карабин и, подскочив к бандиту, резко двинул его прикладом в живот. Фын утробно икнул и обмяк, потеряв сознание.
– Скорее! – отпихнув стоявшего на дороге Чжоу, Жао выскочил во двор.
Вскинув карабин, он выстрелил в воздух. Рванул рукоятку затвора, выбросил теплую, пахнущую пороховым дымком гильзу и выстрелил еще раз.
– Тревога! Обыскать весь город! Конных на дорогу! Найти! Брать только живыми! Живыми!
Все пришло в движение. Ржали кони, суетились люди с фонарями и факелами, скрипели открываемые ворота. Быстрорукий тоже хотел вскочить в седло, мчаться в ночь, искать, ловить, и Чжоу стоило огромного труда оторвать от уздечки руки обезумевшего от ярости хозяина и втащить его обратно в дом, увещевая, как ребенка, не броситься очертя голову в погоню.
Внезапная вспышка сумасшедшей ярости прошла, и Жао покорно дал увести себя. Вернувшись в комнату, он наткнулся на бледного Цина, смотревшего на него с немой надеждой.
– Их поймают, – убеждая и его и себя, сказал Жао, – они не могли далеко уйти.
Сев к столу, он дрожащими руками вынул из портсигара сигарету и закурил.
– Сторожей, упустивших пленных, посадить в яму. Завтра ими займемся. Когда привезут русских, набить им колодки на шею и сразу ко мне!
Стряхнув пепел с кончика сигареты, Жао поглядел на прикованного к стене пленника. Фын уже пришел в себя, его глаза горели злобой, но под тяжелым взглядом Быстрорукого он съежился и опустил голову. С каким удовольствием Жао прибил бы его, но ничтожная жизнь этого проходимца после побега русских вдруг приобрела огромную ценность: сейчас пленник остался единственной ниточкой, держась за которую можно добраться до старого Вока из Шанхая, знающего дорогу к тайнику в горах, где спрятано золото.
– Ночь темна, – тихим голосом, осторожно подбирая слова, чтобы не вызвать новой вспышки ярости у Быстрорукого, напомнил о себе Цин. – У беглецов одна дорога, а у погони – тысяча. Легко прятаться, когда в небе нет солнца. Что будем делать, если их не найдут?
Жао бросил окурок в пепельницу из морской раковины и допил оставшееся в чайнике вино. Конечно, Цин прав: беглецов могут не поймать.
– Если погоня вернется ни с чем, на рассвете пойдем к железной дороге. – Жао энергично растер ладонями лицо. – Устроим засаду и начнем останавливать все поезда, идущие на восток и запад. Солдатам достанется добыча – это их воодушевит. А наша добыча – беглецы. Чжоу поднимет отряд на заре.
– Поздно, – возразил телохранитель. – К рассвету надо быть уже на месте, иначе рискуем опоздать.
– Хорошо, – согласился Быстрорукий. – Разделимся. Ты поведешь своих людей к мосту, а я перекрою путь на запад. Цин останется здесь караулить этого.
Он показал на Фына, настороженно прислушивавшегося к разговору. Похоже, смерть ему пока не грозит? И то благо. Если ты жив и еще сохраняешь способность двигаться, всегда найдется какой-нибудь выход. Не может же судьба издеваться над ним до бесконечности, то маня тайной двухсот тысяч золотых долларов, то отнимая последнюю надежду! Или высшая мудрость небес как раз в том и заключается, что человека швыряет как букашку, уцепившуюся лапками в бешено раскачивающийся маятник: кажется, потерял все, а тебя уже несет в другую сторону, и дух захватывает от головокружительной высоты…
– Бросить его в яму? – зевнул Чжоу.
– Пусть остается в доме, – быстро решил Жао. – Мы прикуем его к Цину. Так надежнее.
– Зачем? – запротестовал тот. – Пусть сидит у стены.
– Куда вы вдвоем денетесь? – засмеялся Быстрорукий. – Ключ от наручников я возьму с собой, а дверь запру. У дома выставлю охрану. Сидите и ждите, пока притащим его дружка. По крайней мере я буду уверен, что ты не спустишь глаз с пленника.
Он похлопал Цина по плечу, и тот нехотя смирился, понимая: спорить бесполезно. Жао решил подстраховаться, и теперь никто и ничто его не переубедит.
Услышав на дворе топот копыт и возбужденные голоса, Быстрорукий выскочил из комнаты. Чжоу поспешил следом, сделав Цину знак остаться.
Вернулись они быстро. Увидев их мрачные, хмурые лица, Цин понял: русских не поймали.
– Как сквозь землю провалились, – проверяя маузер, сердито объяснил бывший полицейский. – Обыскали все дороги, сожгли заросли кукурузы, но их нигде нет.
– Ты хочешь отправиться к железной дороге прямо сейчас?
– Да. Зачем терять время? Два десятка ли[4] – расстояние немалое, а лошадей у нас на всех не хватит. Многим придется идти пешком. Да еще надо найти подходящее место для засады. До рассвета едва управимся.
– Посади на каждую лошадь по два человека, – посоветовал Цин.
– Это ничего не даст, – отмахнулся Жао. – Кроме того, я хочу, чтобы кони были свежими на непредвиденный случай.
«Если они у железной дороги наткнутся на контрзасаду и дело обернется худо, он просто бросит отряд, – понял Цин, – но обязательно вернется сюда за пленным. Что ж, по крайней мере мне не придется сидеть здесь до бесконечности и томиться неизвестностью…»
Бывший полицейский достал ключ и разомкнул кольцо стального браслета, прикрепленного к вбитой в стену скобе.
– Иди сюда, – позвал он Цина и, когда тот подошел, защелкнул браслет на его запястье. – Вот так! Правая клешня у нашего друга немного помята, поэтому можешь ничего не опасаться. Жди нас.
Вошел Чжоу, собрал оставшееся в комнате оружие и вытащил из-за пояса Цина револьвер.
– Он тебе не понадобится.
Хлопнула дверь, щелкнул закрывшийся замок. А Цин обреченно вздохнул и потянул за собой Фына к топчану: не торчать же у порога? Ночь такая долгая, не мешает вздремнуть. Но… Как улечься спать, если к нему прикован узник? Проклятый Жао, только в его мозгу могла родиться такая коварная идея – не дать караульному ни минуты покоя до своего возвращения. Вот почему он сковал их одной цепью! Опасаясь бандита, Цин ни на миг не сомкнет глаз и волей-неволей превратится в недремлющего стража!
Фын вздохнул покорно и уселся рядом со своим охранником, радуясь передышке. Вскоре он уронил голову на грудь и задремал, посапывая и нервно вздрагивая во сне. Измученный Цин уставился невидящим взглядом на огонек керосиновой лампы. Казалось, стальной браслет с каждой минутой все сильнее и сильнее давил на запястье. Впереди долгие часы до рассвета и мучительное, выматывающее душу ожидание возвращения Жао.
Хорошо, если удастся поймать беглецов, а если нет? Что делать тогда? Ехать в Шанхай искать старого Вока? Но как искать? Не станешь же бегать по огромному городу и спрашивать у каждого встречного… Впрочем, об этом пусть болит голова у Быстрорукого.
Усталость и выпитое вино незаметно взяли свое: Цин тоже заснул. Ему показалось, что он закрыл глаза всего на несколько секунд, но, когда открыл их, за окном уже разлился серый рассветный сумрак, а керосиновая лампа чадила и мигала, готовая вот-вот потухнуть. Испуганно обернувшись к пленнику, он с облегчением удостоверился, что тот все еще спит, приоткрыв спекшиеся губы и привалившись спиной к стене. Забыв про сковывавшую их цепь, Цин потянулся за сигаретами и спичками. Разбуженный резкой болью в запястье, Фын проснулся, зашелся натужным кашлем, а потом робко попросил:
– Дай закурить.
Ай Цин дал ему сигарету и поднес зажженную спичку. Морщась и кривя рот, бандит прикурил, затянулся. К потолку поплыла сизая струйка дыма.
– Уже утро, – пробормотал он, поглядев на посветлевшее окно.
Ай Цин не ответил. Зачем вступать в разговоры с пленником? Но тут ему в голову пришла мысль: а если его подопечный попросится по нужде? Или сам захочешь? Что же тогда – загадить комнату или найти пустую посудину?.. Выйти нельзя – они заперты снаружи, и даже часовой, которого Жао поставил около дома, не откроет двери, поскольку у него нет ключа.
– Дай воды! – немного осмелев, неожиданно потребовал Фын. – В глотке пересохло. И поесть бы чего-нибудь, не то помру с голода.
Немного поколебавшись, Цин решил: пожалуй, можно и перекусить. Кто знает, когда вернется Жао, а пустой желудок настоятельно требует пищи. К счастью, от вчерашнего ужина кое-что осталось. Погасив лампу, он дал Фыну глиняную миску с остатками риса, а себе взял тарелку с кусками остывшего жареного мяса. Кажется, в одном из чайников еще плещется вино? Отлично!
– А есть как? – свободной рукой неуклюже прижимая к груди миску, недовольно буркнул бандит. – Не могу же я как собака!
– На! – Цин сунул в миску деревянные палочки, не заметив, как жарко блеснули глаза пленника.
Поставив миску на колени, Фын начал медленно есть, искоса поглядывая на уплетавшего мясо сторожа и стараясь не мешать ему. Доев, он зажал палочки между указательным и большим пальцами таким образом, что их толстые концы упирались в ладонь. Когда Цин повернулся, чтобы забрать пустую посудину, Фын неожиданно рванулся вперед и с силой вонзил палочки в его глаза.
Тот даже не успел закричать от страшной боли – бандит навалился на него, все глубже проталкивая палочки. Он не обращал внимания на кровь, на судорожные конвульсии Цина, терявшего последние силы, и давил до тех пор, пока его жертва окончательно не затихла.
Скатившись с обмякшего тела, Фын несколько минут лежал, жадно хватая ртом воздух. Безумный порыв к свободе, толкнувший его на убийство, прошел, и теперь наступило отрезвление, подобное глухому похмелью.
Цин мертв. В любую секунду могут вернуться отправившиеся к железной дороге командир отряда и его телохранитель. Гадать о том, что они сделают, увидев убитого, не приходится. Надо немедленно бежать отсюда. Но как, если прикован к мертвецу, а ключа от браслетов нет? Выходит, сам загнал себя из одной западни в другую, еще более страшную?
Бандит попробовал освободиться от наручников, однако сработанные на совесть стальные браслеты не желали поддаваться. Тогда он попытался стянуть стальное кольцо с запястья трупа, безжалостно выворачивая кисть уже начинавшего холодеть Цина: сейчас не до брезгливости, нужно спасаться! Но ничего не вышло.
Затравленно оглянувшись, Фын схватил столовый нож и начал остервенело кромсать руку мертвого тюремщика. Если браслет нельзя снять, то надо отсечь мясо и кость, на которых он держится. Весь измазавшись в крови, вздрагивая от каждого звука, раздававшегося под окнами, он наконец отрубил кисть Цина. Свободен! Правда, не совсем, поскольку на его запястье все еще болтаются наручники, но это ерунда. Главное – можно двигаться.
Обшарив комнату в поисках оружия, Фын зло сплюнул: кроме столового ножа, ничего нет. Быстро допив оставшееся в чайнике вино, он метнулся к двери. Кажется, тихо. Как же отсюда выйти? Ломать замок нельзя – это лишний шум, в окно тоже не выскочишь: увидят – поймают и заставят пожалеть, что родился на свет. Какую же придумать хитрость?
Дверь была высокая, двустворчатая, украшенная рисунками и медными гвоздиками с фигурными головками. Наверное, раньше дом принадлежал богатому торговцу или помещику средней руки. Как слепой водя ладонями по филенкам, Фын готов был разрыдаться от отчаяния. Сейчас бы взять в руки топор или хотя бы лопату, и тогда разукрашенная дверь быстро поддалась бы, но у него есть только столовый нож, с закругленным на конце лезвием, не слишком острый, не способный заменить ни плотничьего инструмента, ни оружия. И все же Фын предпринял попытку отжать ригель замка. Одновременно он потихоньку тянул створки двери на себя, просовывая нож в образовавшуюся щель все глубже и глубже.
Только бы не вернулись уехавшие, только бы никто не подошел к дверям с той стороны, только бы…
Когда створки, чуть скрипнув, распахнулись, Фын сначала не поверил в удачу. Сжав рукоять ножа, он приоткрыл одну створку пошире и выглянул в смежную комнату, готовый немедленно вступить в схватку, с любым, кто попробует преградить дорогу. Но, на его счастье, комната была пуста. Никого.
Тихо ступая на цыпочках, бандит прокрался в коридор: надо поскорее добраться до окна, выходящего на противоположную сторону дома, а там посмотрим. Если бы особняк стоял фасадом на улицу, вообще не было бы проблем, но…
В коридоре Фын почувствовал сквозняк – тянуло свежим ветерком, особенно ощутимым после долгих часов, проведенных в душной, насквозь прокуренной комнате. Окно, открытое окно! Забыв об осторожности, он бросился к нему и, одним прыжком перемахнув через подоконник, выскочил на улицу.
Сегодня капризная фортуна явно сменила гнев на милость и повернулась к нему лицом, щедро одарив благосклонностью: он очутился на заднем дворе, среди хозяйственных построек. За углом мелькнула фигура солдата, но Фын проворно юркнул в щель между сараями. Вытирая спиной стену, бочком дошел до забора, огораживавшего усадьбу, перелез через него и спрыгнул в густые заросли бурьяна. Сунув за пазуху руку с браслетом наручников и спрятав в рукаве нож, он быстро пошел по переулку. Надо поскорее убраться подальше от страшного дома Жао…