Пролог
Жизнь кувырком
Когда моя жизнь пошла кувырком? Наверное, мало кто из людей, на чьи головы обрушился шквал невзгод или перемен, что порой гораздо хуже банальных неприятностей, в силах назвать точное время. Я могу. Год, месяц, число, даже час, когда все изменилось окончательно и бесповоротно. Увы? Или к счастью? Тогда сложно было судить однозначно.
Этот май выдался не просто теплым. Сдается мне, он втихаря поменялся погодой с июлем. Солнце жарило так, что плавился асфальт, гремели грозы, бушевала сирень, каштаны, черемуха, вишня и сливы, коврами раскатывались одуванчики вперемешку с мать-и-мачехой. Все краски весны хлынули через край практически одновременно.
Воздух пьянил ароматами цветов и грозовой свежестью. Я мчалась домой после работы, ловко перепрыгивая через раскинувшиеся с вольготностью разленившихся кошек лужи. Вода серебристо поблескивала в свете фонарей, приходилось отчаянно балансировать на каблуках. Одно почти балетное па следовало за другим, ибо сухих участков тротуара не было в принципе. А автобусная остановка хоть и находилась рядом с домом, но, чтобы добраться до родных дверей, семиэтажку требовалось обогнуть с торца и отсчитать три подъезда.
Впрочем, вспоминая зимнее художественное скольжение по дороге, раскатанной машинами соседей до состояния зеркала, и совсем нехудожественные падения с ненормативными комментариями, я готова была признать: лужи – это не самое худшее в ассортименте той, у которой все погоды хороши.
Очередное па балета «Вечер, улица, фонарь» завершилось тучей брызг, и я поняла: «Акела промахнулся!» То ли зрение подвело, то ли коварная жидкость замаскировалась в лучших традициях ниндзя, но я, будучи твердо уверена, что ступаю на влажный асфальт, оказалась по щиколотку в длинной, холодной и, разумеется, мокрой (а где вы видели сухую?) луже. Брр! Кожаные уличные туфли, у которых я даже не успела оббить носы, упражняясь в фирменном спотыкании, моментально напились водицы. Теперь уже было все равно, как идти, и я стала двигаться по прямой.
Хорошо еще дома имелась считавшаяся доселе абсолютно ненужной штуковина – электрическая сушилка для обуви. Подружка-хохмачка подарила мне ее как-то на День святого Валентина. Глубокий смысл поступка от меня ускользнул, но я отыгралась, презентовав фигурные формочки для льда в виде сердечек.
Домой входила в предвкушении горячей ванны, чашки чая с ложкой коньяка и бутерброда с сыром. Да, знаю, говорят, хлеб на ночь вредно, но если кто попытается ляпнуть такое в моем присутствии, отвечу категорично: «Жить вообще вредно, от этого умирают!» Сладкое я никогда не любила, а все остальное ела в силу потребностей организма.
Мокрая одежда, от зонта до нижнего белья, отправилась сохнуть на вешалки в коридоре. Я накинула халат и, держа туфли на весу, прошлепала босиком на кухню. Именно там, в коробке под шкафом, среди массы вещей, которые выбросить жалко, а передарить стыдно, пылился ценный подарок. Шлепнув обувь на газетку, нашарила сушилку в ящике. Две части агрегата, до смешного похожие на фумигаторы, я запихала в туфли, размотала недлинный, но очень качественно скрученный провод и недолго думая ткнула вилку в розетку.
Не попала и замерла с приоткрытым ртом, как пугало на огороде. Из розетки выполз желтый, чуть потрескивающий шарик размером с апельсин. Он повисел у вмурованного в стену пластикового пятачка и ме-э-эдленно стал подниматься выше.
«Шаровая молния! Была гроза, у меня открыта форточка, она оттуда залетела!» – натыкаясь друга на друга, заметались броуновскими частицами мысли. Тело, памятуя уроки ОБЖ, застыло в неподвижности. Если не шевелиться, тогда незваная плазменная гостья может улететь не взорвавшись!
Молния поднялась выше, скользя вдоль моей вытянутой руки, туловища, зависла точно на уровне головы, перед глазами. Я даже не могла понять: исходит от шарика жар или, напротив, веет прохладой, как из приоткрытой двери морозилки. Сердце, как ни странно, стучало размеренно, даже вяло. Наверное, я до сих пор не верила, что все происходит сейчас со мной наяву.
А потом желтый шарик метнулся вперед, будто мячик для пинг-понга, запущенный ракеткой, и стукнул меня по лбу. Легонько. После чего наступила темнота.
Проснулась я оттого, что лежать было жестко. Недоумевая, куда делся матрас с кровати и чего такое колет мне бок и руку, присела. Я умудрилась отрубиться на кухонном полу, в обнимку с мокрыми туфлями. Молнии не было и следа. То ли улетела, то ли спряталась так, что не отыщешь. Ну и ладно. Я потерла лоб, тот не болел.
Чуть покачиваясь (тело затекло от неудобной позы и подмерзло – холодный ламинат на кухне не лучшее ложе), я двинулась к коридорному зеркалу. Ни синяков, ни шрамов зигзагами на лбу не было. Всклокоченные со сна волосы и взгляд с искрой сумасшедшинки был точно таким, как обычно. Даже многострадальная головушка не гудела и не кружилась, только где-то далеко позванивали колокольчики, как те самые ветряные из Китая, которым надлежало отгонять злых духов. Часы-тарелка показывали три ночи. Зубы выбивали кастаньетами нечто задорно испанское.
Пришлось залезать в ванну погреться. Перебираться в постель прямо с пола показалось как-то негигиенично. Вода шумела, я тупо смотрела на струю, на пузырьки, пенящиеся в подставленных ладонях, и отмечала свой второй день рождения. В конце концов, остаться целой и невредимой после лобового столкновения со сгустком плазмы – настоящая удача.
Тут жутко забурлил лишенный ужина желудок, и пришлось перебазироваться на кухню, по ходу дела внося существенные изменения в конгениальные планы на ма-а-ленький бутербродик с чашкой чая. Спустя несколько минут я сидела за столом с бадейкой жидкости, больше похожей на чифирь, куда влила аж три ложки коньяка, и кусочничала, поглощая все, что нашла в холодильнике: вареную колбасу, сыр, кусок пиццы, вчерашнюю котлету.
Все-таки иной раз хорошо жить одной – никому твои ночные посиделки не мешают. Нет, я вовсе не казанская сирота. Скорее напротив, семья у нас большая, хоть и рассеянная по необъятным просторам родины. Старший брат Стаська ухитрился осесть на Дальнем Востоке, где, еще служа в армии, женился и к дембелю стал отцом очаровательных двойняшек. Сестра Вика выбрала в супруги студента из Астрахани и отбыла на малую историческую родину мужа. Сейчас у них подрастает дочка.
Я третий, поздний ребенок, из тех, про которых в анекдоте говорится: если собака стащила соску, то это проблемы ребенка. Так уж получилось, что за пару лет до окончания мною института родители-пенсионеры перебрались на ПМЖ в приморский городок Краснодарского края. Бабушка, у которой мы ежегодного поправляли здоровье, на девяносто восьмом году жизни решила, что ей пора на облака, и тихо уснула. Не бросать же двухэтажный каменный дом без присмотра? Мама живо сагитировала отца, и они отбыли, прихватив с собой и мамину сестрицу. Трешку родителей сдали в аренду, а в тетушкиной двухкомнатной квартирке я поселилась сама. Поначалу думала после института уехать к семье и морю, но подвернулась работа. А без стажа сейчас мало где берут.
Вот и осталась в городе, расположенном в средней полосе России. Вообще-то я даже люблю снег, и, когда знаешь, что в любой момент можно взять и уехать туда, где почти все время тепло, снежная зима не напрягает. А может, я в детстве настолько перекушала шумного родственного общества, что временное одиночество приносит удовлетворение? Тем паче изоляция относительная. Родственники звонят регулярно, да и друзья-подруги имеются. Но встречаться с ними я предпочитаю в кафешке или на иной нейтральной территории, в квартире же люблю тишину. Мой дом – моя крепость. Я снова укусила ломоть колбасы, блаженно зажмурилась и чуть не поперхнулась от усилившегося звона колокольчиков.