День первый
Четверг
Заведующая кардиологическим отделением городской клинической больницы Ольга Сергеевна Зарайская зашла к себе в кабинет и, не сдержавшись, сильно хлопнула дверью.
– Старый придурок!
Она достала из изящного портсигара тонкую сигарету, подошла к окну и приоткрыла форточку.
День не заладился с утра. Сначала не оказалось горячей воды и ей вместо утреннего душа пришлось поливать себя из ковшика. Следующий сюрприз ожидал ее во дворе – огромный грузовик полностью перекрыл выезд из гаража. Она истратила уйму времени и весь дневной запас нервов, но грузовик так и остался стоять, где стоял. Потеряв еще минут десять на то, чтобы поймать машину, она опоздала к утреннему обходу с главным врачом. Только что этот старый хрыч в присутствии подчиненных устроил ей по этому поводу разнос, сопровождаемый к тому же хорошо разыгранной истерикой.
Так и не закурив, она вернулась к столу и подняла телефонную трубку. Через пару гудков в ней послышался голос ее мужа:
– Сорокин.
– Милый, ты можешь вечером за мной заехать? – спросила она.
– А что случилось с твоей машиной?
– Около гаража стоял грузовик, и я не смогла выехать.
– Понятно. В шесть часов у входа?
– Сорокин, ты самый чуткий муж из всех моих мужей.
– Я знаю.
Раздался стук в дверь. Зарайская еще не успела ответить, а в проеме уже показалось веснушчатое лицо медсестры Веры Осиповой.
– Ольга Сергеевна, можно?
– Заходи.
Вера плотно прикрыла дверь и, подойдя к Зарайской, чмокнула в щеку.
– Да не обращай ты на него внимания!
Вера была дочерью ее закадычной подруги. В служебной обстановке она обращалась к Зарайской на «вы», но наедине это правило не действовало.
– Я эту тему с тобой обсуждать не собираюсь, – хмуро произнесла Зарайская. – И вообще, что ты здесь делаешь? Ты же дежурила ночью.
– Я решила перед зачетом по конспектам пробежаться. Чего зря время на дорогу тратить.
– Вот иди и сдавай зачет.
Зарайская взяла сводку по отделению, показывая, что аудиенция закончена. Тяжело вздохнув, Вера направилась к двери. Тут она услышала, как Зарайская произнесла:
– Барятинский, Барятинский… знакомая фамилия…
Вера хлопнула себя по лбу.
– По-моему, у меня галопирующий склероз. Я же как раз хотела поговорить об этом больном.
Зарайская оторвалась от чтения.
– А что с ним такое?
– Этот старичок попросил меня позвонить одному батюшке и сообщить, что он в больнице.
– Ну и в чем проблема? Ты позвонила?
– Еще нет. Сначала я хотела посоветоваться.
– Ну, так советуйся. И не тяни кота за хвост!
– А отец Софроний не обидится, если мы другого батюшку позовем?
– А почему он должен обидеться? – удивилась Зарайская. Этот священник появился в больнице около года назад и с тех пор часто вел беседы с больными, уделяя особое внимание одиноким или тем, кого не навещали родственники. Зарайская ничего против этого не имела, тем более что на многих больных беседы с батюшкой действовали благоприятно.
– Ну… я их церковных порядков не знаю, – замялась Вера, опять переходя на заговорщический тон. – Может быть, у них всё поделено.
– Может быть, и поделено, но только не в моем отделении, – сказала Зарайская. – Пойди и позвони, куда он просил.
Вера послала заведующей воздушный поцелуй и выскользнула за дверь.
Зарайская вернулась к чтению сводки, но через какое-то время остановилась, поймав себя на том, что ее мысли упорно возвращались к этому больному. Она его видела сегодня на осмотре и была абсолютно уверена, что прежде с ним никогда не встречалась. Но фамилию Барятинский она явно слышала, и не один раз. Его диагноз не сулил ничего хорошего: крупноочаговый трансмуральный инфаркт миокарда.
Выйдя из кабинета заведующей, Вера в нерешительности остановилась, потом махнула рукой и пошла по коридору, решив, что Зарайской совсем не обязательно знать о еще одной просьбе этого больного и, тем более, о двухстах долларах, надежно спрятанных в специальном карманчике ее юбки.
Она подошла к телефону и достала бумажку, на которой были записаны два номера. Сначала она позвонила в церковь. Священник, на ее удачу, оказался на месте, и она быстро изложила ему суть дела. Закончив разговор, девушка сразу набрала второй номер, но там оказалось занято.
Рядом с ней остановилась медсестра Соня – пухленькая молоденькая брюнетка с ярко-красными щеками.
– Ты чего тут делаешь, подруга? Не твоя же смена.
– Нужно позвонить в одну контору, – Вера заглянула в бумажку и прочитала: – DHL International.
– Это что за зверь такой? – спросила Соня.
– Почта международная.
– Чего ты там потеряла?
– Больной попросил письмо отправить.
– И ты туда попрешься?
– Туда ехать не надо. Просто звонишь и вызываешь курьера.
– Да? – удивилась Соня. – Что за крутняк у нас объявился? Это же кучу денег, наверное, стоит.
– Какой крутняк? Старичок восьмидесятилетний. Деньги вообще не он дал, а мужчина, который к нему приходил.
– Много отвалил? – спросила Соня, с подозрением глядя на подругу.
– А тебе какая разница? – улыбнулась Вера, но тут же не удержалась и проговорилась: – Двести баксов. Вся сдача – мне за услуги. Не думаю, что письмо в Америку будет так много стоить.
Она опять подняла трубку, но Соня быстро нажала на рычаг телефона.
– Куда, ты говоришь, письмо?
Вера запустила руку в карман халата и извлекла конверт.
– Чикаго, – прочитала она. – А что?
– Ну и на фига тебе эти курьеры, когда у нас свой есть? – перешла на шепот Соня. – Ты чего забыла, что мы дядю Борю сегодня провожаем?
Помотав головой, Вера постучала Соне пальцем по лбу.
– Так он же у тебя в Израиль летит, а письмо в Америку.
– Ты себе постучи! – отбила ее руку Соня. – Он в Израиль всего на один день, а потом сразу в Америку. Понял, студент? Послезавтра это письмо уже будет там. Твой «Интернационал» вряд ли быстрее доставит.
– А ты-то чего вдруг засуетилась? – прищурилась Вера. – Хочешь мой гонорар распилить?
Выплывшая из-за угла огромных размеров старшая медсестра помешала Соне ответить. Увидев девушек, та всплеснула руками.
– Сонька, сколько тебя можно ждать? – рыкнула она во весь голос. – Ермаков из третьей палаты уже полчаса с голой задницей ждет, когда ты ему укол поставишь!
Соня ахнула и схватилась за голову.
– Елки-палки, совсем забыла! – выпалила она и, прошмыгнув мимо старшей медсестры, скрылась за углом.
Та строго посмотрела ей вслед, а потом продолжила свой путь по коридору.
– Попала Сонька, – прошептала Вера.
В этот момент голова Сони осторожно высунулась из-за угла.
– Не вздумай никуда звонить! Я сейчас вернусь.
***
Врач-кардиолог Лобанов сидел за столом, уже в который раз рассматривая одни и те же ленты электрокардиограмм. Услышав стук в дверь, он поднял голову. На пороге стоял священник в серой рясе.
– Простите, меня направили к доктору Лобанову, – сказал тот басовитым мощным голосом, совершенно не вязавшимся с его довольно субтильным телосложением.
– Я доктор Лобанов. Что вас ко мне привело, батюшка?
– Мне сказали, что вы лечащий врач Барятинского Алексея Николаевича. Он этой ночью поступил в больницу.
– А он, простите, вам кто? – спросил врач, жестом приглашая священника присесть.
– Друг, – ответил тот, опускаясь на стул. – Меня зовут отец Иоанн.
Врач отложил кардиограмму.
– Понятно. А я вот как раз вашим другом и занимаюсь. Тяжелейший инфаркт у вашего друга. Тяжелейший.
– Вы хотите сказать, что его состояние безнадежно?
– Мы делаем всё возможное. Но обнадеживать не буду.
– Он в сознании?
Врач усмехнулся.
– Вот с этим, как ни странно, у него полный порядок. Его сознанию может позавидовать любой здоровый человек. Даже посетителя сегодня принял.
– Слава тебе, господи! – облегченно произнес священник и перекрестился. – Очень радостно это слышать. Мне будет позволено его увидеть?
– Он лежит в палате интенсивной терапии. Посетителей мы туда не пускаем.
– А как же тот посетитель, который его сегодня навещал?
Врач понял, что сболтнул лишнего.
– Ну, хорошо. Только в порядке исключения.
Современное медицинское оборудование палаты интенсивной терапии контрастировало с обшарпанными тумбочками и старыми койками так же сильно, как и трое обитателей палаты. Один из них – еще довольно молодой обладатель огромной лысины и необъятных размеров живота, тяжело дышал и время от времени жалобно постанывал. Не так давно он уже лежал на этой самой койке с первым инфарктом, но прошло всего несколько месяцев, а он вернулся сюда с еще бóльшим весом и со вторым инфарктом.
Койку по соседству занимал молодой парень лет двадцати пяти, которого доставили рано утром на скорой помощи с подозрением на инфаркт. Кардиограмма не показала никаких проблем с сердцем, но главный врач распорядился оставить его в больнице и разместить именно в этой палате. Вероятно, у него была для этого какая-то причина, но он не посчитал нужным ознакомить с ней руководство отделения.
Третий обитатель палаты был стар и очень худ. В глаза сразу бросался его высоченный лоб, длинные седые волосы, разбросанные на подушке, и огромные светло-серые глаза, которые с момента поступления почти всё время были устремлены в украшенный трещинами потолок.
Открылась дверь и в палату вошла медсестра – уже не молодая брюнетка со сросшимися на переносице бровями. Подойдя к старику, она пристально посмотрела в его немигающие глаза. Потом медленно протянула руку и коснулась плеча.
– Что? – произнес старик слабым голосом.
Медсестра опустилась на табурет рядом с кроватью.
– Как вы меня напугали! Я уж подумала невесть что.
– Не волнуйтесь. В ближайшие дни я не умру. Это я вам могу гарантировать.
– Вот спасибо! – улыбнулась в ответ медсестра. – Вы уж постарайтесь.
Услышав громкий вздох, сестра повернулась к толстяку и укоризненно покачала головой.
– Ну, сколько можно других больных своими охами-ахами беспокоить? Вместо того чтобы прописанную диету соблюдать, еще больше жира наел. Вот теперь расплачиваешься.
– Я на вас жаловаться буду, – недовольно проворчал толстяк. – Вы не имеете права так со мной обращаться.
– А что я такого сказала? – возмутилась медсестра. – Он сам себя в могилу загоняет, а это, оказывается, мы виноваты. Жена у тебя, милый, слишком мягкая. У меня ты бы мигом похудел. Ты хоть понимаешь, что следующего инфаркта не переживешь?
Толстяк с недовольным видом перевернулся на другой бок и закрыл глаза.
– Завтра утром его в обычную палату должны перевести. Отдохнете от его стенаний, – сказала медсестра старику. Она проверила уровень в капельнице, бросила заинтересованный взгляд на парня, погруженного в чтение книги, и ушла. Не прошло и минуты, как медсестра вернулась.
– Алексей Николаевич, к вам пришли. Священник, – добавила она шепотом.
Лицо старика оживилось.
– Просите, милая. Я его жду.
Пропустив в палату отца Иоанна, медсестра вышла. Осмотревшись, тот сделал пару шагов и остановился в нерешительности.
– Плохо выгляжу? – спросил старик, угадывая мысли священника.
– Я бы так не сказал, – поспешно возразил тот.
– Полноте, вам. Укатали Сивку крутые горки, – сказал старик.
Священник взял табурет и присел рядом с кроватью.
– Не буду спрашивать, как вы себя чувствуете. Врач ввел меня в курс дела.
– Вот и хорошо. Не будем тратить время на обсуждение диагноза. Я попросил вас приехать совсем не для того, чтобы вы меня соборовали. Мне еще рано, – сказал Барятинский, делая значительные паузы между предложениями.
– Никто не знает своего часа, – произнес отец Иоанн с некоторой долей укоризны. – Только Господу это ведомо.
– Совершенно с вами согласен, друг мой. Но когда час действительно настает, человек его всегда чувствует. Я же, напротив, совершенно уверен, что мой час еще не настал. Во всяком случае, немного времени на этом свете у меня еще есть.
– Дай то Бог!
– Я надеюсь, вы помолитесь за мое здравие? – Барятинский слегка улыбнулся. – Это не будет расценено как протекция?
Отец Иоанн покачал головой.
– Дивлюсь я на вас, Алексей Николаевич. Дивлюсь и радуюсь.
Барятинский жестом попросил отца Иоанна приблизиться к нему. Медицинские приборы мешали поставить табурет к изголовью, поэтому священник просто опустился на колени и склонился к Барятинскому.
– Хочу попросить вас об услуге, – прошептал тот. – Я мог бы обратиться к кому-нибудь другому, но мне важно, чтобы это сделали вы.
– Всё, что угодно, – ответил священник.
***
Плотно прикрыв дверь, Лобанов торопливо достал из кармана халата мобильный телефон и набрал номер. С удивлением прослушав сообщение о том, что телефон абонента выключен, он набрал другой номер и сразу услышал молодой женский голос:
– Офис нотариуса.
– Катя, здравствуй! Это Денис Викторович. Яков Аркадьевич на месте?
– Здравствуйте, Денис Викторович. Он на месте, но у него важные клиенты. Просил не беспокоить.
«А я значит хрен моржовый?» – мысленно возмутился Лобанов. – Пожалуйста, зайди к нему и скажи, что он мне срочно нужен, – подчеркнуто вежливо попросил он собеседницу.
– Ну, уж нет! – резко ответила та. – Я не собираюсь получать очередной втык. Если он сказал не беспокоить, значит, я его беспокоить не буду. Извините.
Лобанов, с трудом выносивший общения с этой Катей, беззвучно выругался. Стоило ему только услышать ее писклявый голос, как внутри сразу поднималось жуткое раздражение, которое не всегда удавалось сдерживать. Она была нагловата и тупа, но умела крутить своим начальником, как ей заблагорассудится. Отвратительную работу днем она с лихвой компенсировала по вечерам на диване в его кабинете.
– Хорошо. Передай ему, когда это будет возможно, что я звонил, и буду ждать его звонка.
– Обязательно передам, – произнесла Катя еще более ехидным тоном, чем обычно.
***
Вячеслав Сорокин – главный редактор крупнейшей областной газеты, заканчивал внеплановое совещание со своими ближайшими помощниками. В принципе, это нельзя было назвать совещанием – просто краткое наставление перед отъездом в командировку.
Пару часов назад ему позвонили из администрации губернатора и проинформировали о внеплановой поездке в Москву. Этот вояж не входил в планы Сорокина, но избежать его он не мог. Предыдущего губернатора вполне устраивало наличие в своей свите ведущего обозревателя газеты, нынешний же глава области не хотел довольствоваться никем, кроме главного редактора. Сорокину уже несколько раз прозрачно намекали, что хорошо бы и статьи о губернаторских достижениях публиковались за его подписью. Когда к нему подъехали с этим, он объяснил, что статьи пишут журналисты, а не редакторы. Этой позиции он и придерживался до сих пор.
Почти всю профессиональную жизнь он проработал в этой газете, карабкаясь по карьерной лестнице. А когда, наконец, достиг заветной вершины, быстро понял, что минусы этого поста намного превосходят плюсы – нынешняя работа не имела ничего общего с настоящей журналистикой. Основной его задачей было находить компромисс между позицией городского, областного и федерального начальства, что, практически, было невыполнимой задачей, так как зачастую позиции указанных сторон находились в непримиримом противоречии. До сих пор ему удавалось удачно лавировать, но он был уверен, что подобное положение не сможет продолжаться бесконечно.
– На этом закончим. Что делать вы знаете. Надеюсь, никаких форс-мажоров в мое отсутствие не случится. Будем на связи, но без надобности не дергайте, – добавил он, обращаясь к своему заместителю, крайне не любившему принимать самостоятельные решения. – А теперь выматывайтесь, господа. Я уже опаздываю.
***
Зарайская стояла под бетонным козырьком у входа в кардиологическое отделение, глядя с кислым видом на огромные лужи. Дождь, отдыхавший бóльшую часть дня, решил, что перерыв слишком затянулся, и быстро наверстывал упущенное.
Свет фар подъезжающей машины на мгновение ослепил ее и застыл на оголившихся деревьях. Из машины вышел Сорокин и, открыв зонт, быстро направился к жене.
– Сорокин, ты меня пугаешь! – сказала Зарайская. – Откуда такая неслыханная забота? С зонтом за женой! Это попахивает чем-то нехорошим.
– И это еще не всё, – улыбнулся муж, целуя ее в щеку. – Предлагаю пойти куда-нибудь поужинать.
– Так! – воскликнула она. – Это не просто попахивает! Это благоухание большой взятки, которую ты хочешь всучить своей неразумной жене. А ну колись!
– Обязательно расколюсь, но не под дождем.
Когда они забрались в машину, Зарайская пристально посмотрела на мужа.
– Ну?
– Ты так на меня смотришь, будто ожидаешь признания в ужасном грехе.
– Сейчас узнаем, насколько ужасном.
Сорокин погладил жену по руке.
– Я должен уехать на пару дней.
– Когда?
– Сегодня.
– Я так и знала! – возмущенно воскликнула Зарайская. – Ты опять нашел повод, чтобы избежать визита к моей матери. Я ее вчера клятвенно заверила, что мы будем вдвоем.
– Обязан сопроводить губернатора в столицу. Два часа назад меня просто поставили перед фактом, а потом курьер доставил билет. Что я мог сделать?
Упоминание о губернаторе подействовало на Зарайскую, как лошадиная доза успокоительного. Они оба испытывали к нему не самые нежные чувства, поэтому Сорокин не мог добровольно отправиться в эту поездку даже ради возможности в очередной раз увильнуть от встречи с тещей.
– Мама мне не поверит, – сказала Зарайская, глядя перед собой. – Никаких шансов!
Когда-то мать Зарайской сильно обидела будущего зятя. Несмотря на то, что все эти годы она искала примирения, Сорокин практически с ней не общался, ограничиваясь только сухими приветствиями. Зарайская, любившая их обоих, безумно устала от этой ситуации, и однажды у нее случилась настоящая истерика, результатом которой стало обещание мужа пойти к теще на день рождения. И это долгожданное событие семейного примирения должно было состояться завтра.
– Сорокин, ты меня любишь? – прервала молчание Зарайская.
– Так, судя по всему, приближается шантаж, – сказал он, улыбаясь.
– Ничего себе! Жена спрашивает мужа о его истинных к ней чувствах, а он говорит о каком-то банальном шантаже, – шутливо возмутилась Зарайская. – Я жду прямого ответа на прямой вопрос. Вдруг ты меня столько лет обманывал?
– Конечно, обманывал, – произнес Сорокин как бы между прочим, а потом тихо добавил: – Но никогда в этом не признаюсь.
Зарайская шлепнула мужа по коленке.
– Врешь, Сорокин! Я знаю, что ты меня безумно любишь!
Он взял ее руку и поцеловал.
– Если уж ты всё знаешь, то излагай. Я на всё согласен.
– Правда, на всё?
– Ну, почти на всё, – улыбнулся он.
– У меня есть очень умное предложение: мы сейчас покупаем букет цветов и идем к маме, а потом я торжественно провожу тебя на вокзал.
Какое-то время Сорокин молчал, а его жена терпеливо ждала ответа.
– Поехали, – наконец сказал он, поворачивая ключ зажигания.
– Поехали куда?
– За букетом. Только сначала нужно заехать домой и собрать вещи, чтобы сразу оттуда на вокзал.
– Ты золото, Сорокин! – радостно произнесла Зарайская. Она потянулась к мужу и звонко чмокнула в щеку.
Рассекая лужи, «Фольксваген» поехал к воротам. Зарайская улыбалась – этот плохо начавшийся день имел шанс на очень удачное завершение. Она достала мобильный телефон и набрала номер матери.
***
Денис Викторович Лобанов собирался домой. Приняв душ, он достал расческу, провел пару раз по волосам, а потом придирчиво ее осмотрел.
– Ни хрена не помогает! – воскликнул врач в сердцах, увидев в ней несколько волосков.
Около года назад Лобанов заметил, что начал активно лысеть. Он испробовал на себе все известные средства и даже обращался к экстрасенсу, но растительность упорно отказывалась держаться на его голове. От роскошной еще год назад шевелюры осталось жалкое подобие.
Лобанов раздраженно забросил ненавистную расческу на верхнюю полку шкафчика и начал неторопливо одеваться, придирчиво рассматривая себя в зеркале. От этого занятия его отвлек мобильный телефон, сыгравший мелодию, установленную для единственного абонента.
– Наконец-то! Чего так долго не перезванивал? – спросил врач.
– Извини, Денис, – раздался в трубке мужской голос. – Раньше никак не мог. Ты говорить можешь?
– Могу, – ответил врач, на всякий случай, оглянувшись.
– Какие новости? Что-то срочное?
– Есть одна проблема. Сегодня у нас… – Лобанов прервался на полуслове, услышав голоса за дверью. – Давай я тебе перезвоню минут через десять.
– Что там у тебя?
– Я не хочу тут говорить. Скоро перезвоню.
Лобанов убрал телефон в карман, подошел к окну и посмотрел на улицу. Дождь и не думал успокаиваться. Как назло, машину пришлось оставить далеко от корпуса, и теперь придется бежать до нее по лужам. Он с тоской посмотрел на новые туфли, явно не предназначенные для такой погоды, и тяжело вздохнул.
Через несколько минут Лобанов, чертыхаясь, нырнул в «Ниву-Шевроле», прятавшуюся под старыми тополями – как он ни старался, а все-таки влетел в пару луж. Врач включил свет и снял туфли – носки были абсолютно мокрые.
– Вот зараза! Неужели нельзя все ямы заделать?!
Врач стащил носки, вложил по несколько салфеток в туфли и одел их на босу ногу. Затем достал телефон, набрал номер и погасил свет.
– Денис? – раздалось в трубке.
– Яша, слушай внимательно. Ночью к нам привезли древнего старичка. Похоже, что одинокий. Зовут Барятинский Алексей Николаевич. Живет на Волжской. – Лобанова сейчас никто подслушать не мог, но он всё равно говорил вполголоса.
– Как ты сказал? Барятинский? Записываю. Завтра всё выясню. Как его состояние? Не выздоровеет?
– Абсолютно без шансов. Я вообще не понимаю, как он до сих пор еще жив.
– Посетители у него были?
– Двое. Но это точно не родственники. Одного я не видел – его медсестры без меня пропустили. А второй был поп, с которым наш Софроний чуть не столкнулся. Представляешь последствия?
– В принципе, ничего страшного, – сказал собеседник после некоторой паузы.
– Я так не думаю! – возразил Лобанов.
– Да не волнуйся ты так. В крайнем случае, Софроний всегда сможет отбрехаться. А что за поп, который к этому старику приходил?
– Настоящий поп. Из какой церкви я не спрашивал. Что с Софронием-то будем делать? – явно нервничая, спросил Лобанов.
– А что с Софронием? Чего ты раньше времени волну погнал? Может, этот поп у вас больше не появится.
– А если появится? Все-таки лучше, чтобы Софроний пару дней не показывался, – не унимался Лобанов. – Тем более что с Казанцевой он закончил. Она сегодня всё подписала.
– Это я знаю. Все бумажки уже у меня.
Несколько секунд оба собеседника молчали. Тишину прервал Лобанов.
– Ну, так что?
– Давай сделаем так: ты выясняешь у себя, а я у себя. Договорились?
– Хорошо, – ответил Лобанов и тут же добавил: – Софрония чтобы я эти два дня не видел.
– Я с ним поговорю, – согласился его собеседник.
– Да и еще. Какого-то левого парня к нам положили. В карте написано, что у него предынфарктное состояние, а на самом деле он здоров, как бык. Положили по прямому приказу главврача.
– Наверняка залег от каких-нибудь проблем. Не бери в голову. До завтра!
– Пока.
Нажав на кнопку отбоя, Лобанов положил телефон на соседнее сиденье и завел двигатель. Увидев, что дворники не справляются с мокрыми листьями, залепившими лобовое стекло, он открыл дверь и, матерясь, вылез под дождь.
***
Около десяти вечера Зарайская с Сорокиным вышли из квартиры ее матери. Дождь закончился, и они, не торопясь, пошли к машине, припаркованной в сотне метров от дома.
Всё прошло как нельзя лучше. Они преподнесли матери огромный букет, купленный за какие-то безумные деньги, и необъятных размеров коробку швейцарских конфет, подаренных Зарайской женой одного из больных. В квартире их уже ожидал стол, уставленный блюдами и закусками, приготовленными к завтрашнему дню. Празднование дня рождения заранее считается плохой приметой, поэтому мать сразу предложила назвать сегодняшнее застолье «Кануном дня рождения» и никаких поздравлений не произносить. Тем более что Зарайская, которой предстояло вести машину, дисциплинировано отказалась даже от нескольких глотков вина.
Вместо планируемого часа, застолье продлилось в два раза дольше. Они расстались со счастливой матерью, договорившись обязательно вместе отметить день рождения после возвращения Сорокина из Москвы.
– Теперь ты счастлива? – спросил Сорокин.
– Вполне, – улыбнулась в ответ Зарайская.
До машины они дошли, прижавшись друг к другу и не проронив больше ни слова. Зарайская села на водительское сиденье и благодарно посмотрела на мужа.
– Спасибо, милый.
– Ты знаешь, всё прошло значительно легче, чем я ожидал, – признался Сорокин.
***
Стоянка у железнодорожного вокзала была полностью забита. В надежде найти свободное место они уже второй раз медленно проезжали вдоль припаркованных машин.
– Оль, остановись где угодно и я выйду.
– Ну, уж нет! – возразила Зарайская. – Я хочу тебя до поезда проводить. – В зеркале заднего вида она увидела, как зажглись габаритные огни одной из припаркованных машин. – А вот и место освобождается, – радостно сказала она, нажав на тормоз.
– А ну быстро проезжайте! – заорал непонятно откуда взявшийся толстенный гаишник. Он подошел к двери Зарайской и смачно сморкнувшись, продолжил: – Чего, плохо слышишь?
От такого хамства та потеряла дар речи. Она понимала, что должна что-то ответить, но на пути от мозга к языку вдруг образовался шлагбаум, полностью перекрывший весь словарный запас. Она просто смотрела в глаза этого явно пьяного служителя закона и молчала. Как хорошо и покойно было всего несколько секунд назад!
– Эй, ты, хамло в погонах! – раздался голос Сорокина. Он пытался выбраться из машины, но дверь уперлась в стоящую рядом «Волгу» и он никак не мог пролезть в узкое пространство.
Теперь пришла очередь гаишника терять дар речи от такого обращения к своей персоне. Сам он часто позволял себе и не такое, но чтобы кто-то, кроме его собственной жены и начальства, мог так оскорблять его – капитана Онышко! Было от чего прийти в замешательство.
– Не ты, а вы, – выдавил Онышко внезапно севшим голосом, видя как сумевший, наконец, выбраться Сорокин, ринулся в его сторону. Милиционер отшатнулся и его форменная фуражка, до этого державшаяся на самом затылке, грохнулась в грязную лужу.
Сорокин подошел к нему вплотную и, не сдерживая брезгливости, произнес:
– К пьяным свиньям на «вы» не обращаются!
Увидев, что стоящий перед ним человек, всего-навсего интеллигентный лох, Онышко быстро пришел в себя.
– Я тебе сейчас покажу свиней! – Он криво усмехнулся, подобрал фуражку, нарочито тщательно ее отряхнул и водрузил на голову. Потом подошел к открывшей дверь Зарайской и заорал во весь голос: – Предъявите документы!
Зарайская автоматически потянулась за сумкой, но Сорокин ее остановил:
– Закрой дверь и сиди в машине. Никаких документов ему не давай.
Не говоря ни слова, та быстро закрыла дверь и подняла стекло.
– А ну откройте дверь и предъявите документы! – еще громче заорал капитан и сильно стукнул жезлом по стеклу.
– Имя, фамилия, номер. Быстро! – потребовал Сорокин, стараясь говорить спокойно.
– Будет тебе сейчас номер! – прорычал капитан и включил рацию, болтавшуюся на портупее. – Четвертый, четвертый, ответьте девятому.
Почти сразу сквозь шип и треск из рации послышался голос:
– Слушает четвертый.
– Сопротивление при исполнении…
В этот момент рядом с ними остановилась большая черная «Ауди». Капитан моментально забыл о рации. Он быстро шагнул к задней двери и отдал честь выходящему из машины мужчине. Тот даже не посмотрел в его сторону, а сразу обратился к Сорокину:
– Слава, привет! Ты что здесь стоишь?
Ноги капитана тут же обмякли. «Кранты!» – пронеслось в его быстро трезвеющем мозгу.
– Борюсь с хамством пьяных гаишников, – Сорокин кивнул в сторону застывшего капитана.
В «Фольксвагене» опустилось стекло, и показалась голова Зарайской.
– Мне уже можно выйти?
– Оленька, и ты здесь? Привет! – обратился к ней мужчина.
– Добрый вечер, Игорек. Ты тоже в Москву?
– Как же там без меня? – ответил тот, – Имею счастье ехать с твоим мужем в одном купе.
– А высокое начальство где? – спросил Сорокин.
– Уже улетело.
Игорь Баринов был пресс-секретарем и ближайшим помощником губернатора. Он озвучивал все решения и действия правительства области, делал заявления от имени губернатора и был автором всех его речей. Кроме этого он был однокурсником и многолетним приятелем Сорокина. Именно он приложил свое влияние, чтобы усадить его в кресло главного редактора.
Рядом с Онышко, который до сих пор так и не решился двинуться с места, остановился милицейский «УАЗ» с надписью «ПДС». Из него, не торопясь, вылезли двое коллег капитана – совсем молодой сержант и старший лейтенант.
– Кто тут оказывает сопротивление? – спросил старший лейтенант.
Онышко ничего не ответил, а просто показал глазами на «Ауди». Увидев номера, старший лейтенант подошел вплотную к капитану и спросил, стараясь, чтобы их никто не услышал:
– Коль, может, объяснишь, что за хренота у тебя тут?
Онышко только открыл рот, но тут раздался голос Баринова:
– Капитан, подойдите ко мне!
Тот от страха уже почти протрезвел, но ноги слушались его с трудом. Он подошел к Баринову и, приложив руку к фуражке, отрапортовал:
– Капитан Онышко!
От него так пахнуло, что Баринов непроизвольно помахал рукой у лица.
– Миша, – обратился он к своему водителю, – соедини меня, пожалуйста, с дежурным ГИБДД.
Шофер нырнул в машину и вскоре вернулся с телефонной трубкой, которую молча передал Баринову.
– Это Баринов из администрации губернатора. С кем я говорю?
– Дежурный по городу подполковник Назаров. Здравия желаю!
– Добрый вечер, подполковник. Я сейчас около железнодорожного вокзала разбираюсь с вашим сотрудником. Он находится на службе в совершенно непотребном виде. К тому же, он обхамил руководителя нашей главной газеты.
– Я сейчас же с этим разберусь, и мы примем меры, – ответил подполковник после секундной паузы. – Он там один?
– Только что еще двое подъехали.
– Могу я поговорить со старшим?
Баринов поманил рукой старшего лейтенанта и передал ему трубку. Тот несколько секунд молча слушал, а потом произнес:
– Слушаюсь, товарищ подполковник. Я все понял.
Он отдал трубку водителю «Ауди», после чего подошел к Баринову.
– Мне приказано оказать вам всяческое содействие.
– Слава, тебе нужно всяческое содействие? – весело обратился Баринов к Сорокину.
– Мне нужно машину припарковать, а то поезд уже скоро отойдет, – ответил тот.
– А вам надолго? – тут же откликнулся старший лейтенант.
– Мужа провожу на московский поезд и вернусь, – ответила Зарайская.
– Ну и не волнуйтесь. Оставьте мне ключи и спокойно идите. Я вас здесь подожду.
Зарайская бросила вопросительный взгляд на Сорокина.
– Дай ему ключи и пошли, – сказал он.
Зарайская протянула ключи старшему лейтенанту.
– Я не долго.
– Не торопитесь. И приношу вам извинения от имени городского управления.
Когда Баринов с Сорокиным и Зарайской направились к зданию вокзала, старший лейтенант подошел к капитану, стоящему с потерянным видом около милицейской машины, и постучал по козырьку его фуражки.
– Ну, ты и дебил, Онышко! Совсем мышей не ловишь.
Рация на портупее капитана ожила, оттуда послышался голос:
– Девятый, девятый… Онышко, твою мать!
– Здесь девятый, – настороженно ответил капитан.
– Онышко, у тебя веник есть?
– Веник? …Найду. А зачем?
– Воткни его себе в жопу и скачи ко мне! Павлином! – прорычал голос.
Оторопевший капитан беспомощно огляделся вокруг. Старший лейтенант с сержантом заходились от хохота.
***
На платформе у вагона «СВ» было немноголюдно. Медсестра Соня не сводила восторженного взгляда с высокого мужчины, удивительно похожего на ее мать, и даже не заметила прошедшую мимо Зарайскую.
– Дядя Борь, ты на будущий год приедешь? – спросила она.
– Обязательно! – ответил тот. – Как же я проживу, не видя тебя так долго?
И это была чистая правда. Теперь он действительно не представлял своей жизни без сестры и племянницы, единственных оставшихся кровных родственников во всем свете, не считая дочери. А может быть и считая. Пока он не был в этом уверен.
Борис Хейн уехал с женой в Америку, когда этот город и страна назывались по-другому. Уезжая, они и не предполагали какие изменения здесь вскоре произойдут. Им удалось получить статус беженцев, а вместе с ним и пособие, позволившее не утонуть в новом незнакомом мире. К тому же, Борис оказался неплохим бизнесменом и смог открыть в Бруклине маленькую закусочную совместно с новым приятелем, приехавшим из Киева.
С тех пор прошло много лет, и многое изменилось. Борис с семьей уже давно переехал в Бостон, где владел небольшим, но популярным рестораном, доходов от которого хватало на очень приличный уровень жизни. Они даже смогли купить большой дом в Ньютоне – престижном пригороде Бостона, в котором проживало немало эмигрантов из стран бывшего СССР, сумевших крепко стать на ноги в новой стране.
В прошлом году он неожиданно появился в родном городе, свалившись как снег на голову. Вся семья заканчивала ужин, когда раздался звонок. Соня открыла дверь и увидела перед собой высокого седоволосого красавца, будто сошедшего с фотографии, стоящей у них в серванте. Ее мать, увидев гостя, сначала приподнялась со стула, потом опять на него опустилась, а ее глаза тут же наполнились слезами. Отец Сони вышел из-за стола и молча переминался с ноги на ногу. Борис подошел к сестре и также, ничего не говоря, обнял. Они плакали, прижавшись друг к другу, а Борис никак не мог понять, как же он умудрился прожить столько лет без младшей сестры, которую боготворил с детства.
В этом году у него даже не возник вопрос, где провести несколько дней отпуска. Он приехал нагруженный кучей подарков, и ощущал себя счастливейшим человеком, глядя, как его сестра и племянница радостно примеряют многочисленные обновы.
– Будем общаться по интернету, – сказал Борис сестре. – А ты, – он повернулся к Соне, – помогай матери.
– Слушаюсь, сэр! – весело ответила Соня, отдавая честь. В ее комнате теперь красовался новенький компьютер, а интернет был оплачен на год вперед.
– Я уж лучше буду звонить, – сказала сестра. – Ты же мне столько карточек накупил. А эти мейлы пусть тебе племянница пишет.
– Кстати о письме! – воскликнула Соня. – Чуть не забыла! – Она достала из сумки конверт и протянула дяде. – Вот был бы кошмар.
– Надеюсь, там нет никакой контрабанды? – пошутил Борис.
– Да ты что? – опешила Соня. – Благообразнейший старик.
– Письма через границу положено провозить не запечатанными. Поэтому не обессудь, если я его вскрою при надобности.
– Ну и вскрывай. Мне-то что.
Борис осмотрел конверт с обеих сторон и положил в карман.
– Ты нам побольше фотографий присылай. Хорошо? – попросила Соня.
– Непременно, – ответил Борис, обнимая обеих женщин. – Очень надеюсь, что вы скоро сами всё увидите.
– Гражданин, заходите в вагон! – крикнула Борису проводница. – А то, здесь останетесь.
Он быстро расцеловался с родственниками, вошел в вагон и помахал им рукой.
– Не надо стоять в тамбуре. Видите, поезд уже тронулся, – недовольно проворчала проводница и закрыла дверь.