Вы здесь

Два мига для тебя. Глава 3 (Кэтрин Полански)

Глава 3

Два дня до бала у Литлби прошли в нетерпеливом ожидании. Даже Эван начал удивленно поглядывать на нее: он знал отношение Дарины к устроителям приема и недоумевал, отчего она вдруг с энтузиазмом ухватилась за это приглашение. Впрочем, восторг, с которым жена отзывалась о своем новом бальном платье, Эвана убедил: он пребывал в святой уверенности, что тряпки для женщин стоят если не на первом месте, то уж наверняка на втором – после мужчин. Дарина не стала разочаровывать мужа. Все что угодно, лишь бы он не догадался…

О чем?

О том, что платье было цвета слоновой кости. Цвета луны. Что нитки жемчуга в волосах – тоже лунные. Лунный свет. такать этой ее слабости. ана. чески

Она сама не отдавала себе в том отчета, но ее желание отыскать на празднике Иэна и еще раз поговорить с ним незаметно окрепло и превратилось едва ли не в навязчивую идею. Внутренний голос, пытавшийся убедить Дарину в том, что шансы на такое свидание не слишком велики, был безжалостно подавлен аргументом: попытаться не мешает никто. «А Эван?» – пискнул внутренний голос, после чего подозрительно вздохнул и больше не напоминал о себе.

О своих ощущениях Дарина старалась не думать, как и о том, почему она все это делает. Ей казалось, что это – всего лишь дань принципам, на которых построена ее жизнь: поговорить с Иэном означало помочь ему, а она никогда не отказывала в помощи тем, кто нуждался в ней. Но почему тогда, едва она вспоминала его глубокий голос, медленно произносящий слова, по спине ее пробегал холодок? Вот об этом ей и не хотелось думать.

Даже Беатрис обратила внимание на необычное состояние подруги. Когда Дарина все же навестила ее в день перед балом, Беа, пристально наблюдавшая за ней все первые пятнадцать минут разговора, неожиданно прервала свой увлекательный рассказ о любовницах барона Херефорда на середине и, внимательно заглянув подруге в глаза, поинтересовалась:

– Дорогая, что терзает твою душу? Право, ты сама не своя. Твой напыщенный муженек снова обошелся с тобой гадко?

– Нет, что ты, – тихо возразила Дарина. Последние два дня Эван был сама предупредительность и любезность. Старался угадывать ее желания, а сегодня утром, проснувшись, она обнаружила на подушке рядом с собой только что срезанную в оранжерее бледно-розовую розу. И, коснувшись губами лепестков, Дарина отчего-то почувствовала себя виноватой… – Нет, дело совсем не в Эване.

– Тогда в чем же?

– Эта ужасная погода, – Дарина махнула рукой в сторону окна, – действует мне на нервы. Хочу солнца и тепла. Ненавижу холод.

Беатрис рассеянно покивала. Ее ярко-рыжие волосы, уложенные в изысканную прическу, заколыхались.

– Да, лето кончилось, ничего с этим не поделаешь… – Она вновь пристально взглянула на подругу. – И все же, дорогая, думаю, не в этом причина твоего странного настроения. Кажется, ты что-то от меня скрываешь.

Возражать было бесполезно: они с Беа были знакомы столько лет, что могли общаться без слов. Поэтому Дарина не стала ничего отрицать. Она помолчала, разглядывая узор на чайной чашке, и наконец сказала неохотно:

– Прости, об этом сейчас мне не хотелось бы говорить.

Брови Беатрис взлетели; она откинулась в кресле.

– Вот как!

– Да, так, – Дарина вздохнула. Иэн не брал с нее слова, что она будет молчать о той единственной, на его взгляд, встрече, но отчего-то ей не хотелось делиться этим ни с кем. Даже с Беа. Дарине казалось, что если она выскажет все свои мысли и сомнения вслух, они окажутся смешными и глупыми, и кончится тем, что она откажется от завтрашнего визита, чувствуя себя неловко – даже перед человеком, которого никогда больше не увидит. А ей хотелось увидеть его еще раз.

– Ну что ж… – Беатрис снова пронзила ее взглядом, как шпагой. «Как мечом», – неожиданно поправила себя Дарина. – Если не хочешь, заставлять тебя я не стану. Но, надеюсь, рано или поздно… – Она сделала многозначительную паузу.

– Само собой разумеется, – кивнула Дарина, испытывая облегчение оттого, что не придется отнекиваться, тем самым еще больше разжигая любопытство подруги. Беа смотрела на нее заинтересованно, но молодая женщина сделала вид, что не замечает этого взгляда, и заговорила о другом.

Результатом ее душевных метаний оказалось то, что к тому времени, когда нужно было собираться и выезжать, она была вся на нервах. Когда Марион укладывала ее волосы в модную прическу, Дарина сидела, смотрела на себя в зеркало, кусала губу и теребила оборку лифа. Ей казалось, она едет не на бал, а на войну.

Когда она спустилась по лестнице и подала руку восхищенному Эвану, то едва не споткнулась, и от мужа не ускользнуло ее волнение.

– В чем дело, золото мое? – поинтересовался он нежно-насмешливым тоном. – Боишься помять платье? – Он окинул взглядом ее лунный туалет с серебряной отделкой. Сам Эван предпочел сегодня темный костюм, но – вот совпадение! – тоже с серебром. – Не огорчайся: если такая беда случится, я куплю тебе новое.

– Не в платье дело, – Дарина коснулась шеи, решив отделаться от вопросов мужа одним проверенным способом. – Я опасаюсь за драгоценности.

Он тронул пальцем самый большой сапфир в ее ожерелье.

– Не стоит, дорогая. Кому они могут понадобиться на этом балу?

– Ты прав, я сама создаю себе проблемы, – она улыбнулась, кивнула и приказала себе успокоиться. В конце концов, то, что она сказала сейчас Эвану насчет проблем, – чистая правда.


Впрочем, когда они прибыли к графам Литлби, Дарина почти взяла себя в руки.

Она вышла из кареты и подняла голову: дом светился множеством разноцветных огней, сияние которых не мог оскорбить даже зарядивший дождь. Да, сегодня о прогулках по саду можно не мечтать… Дарина глубоко вздохнула и вошла вслед за Эваном в таинственно полутемный холл.

Они приехали к началу бала, и пока собралось относительно немного народу – человек пятьдесят. Первым – Дарина могла дать голову на отсечение – наверняка явился граф Брайтон со своим многочисленным семейством: женой, пятью дочерьми и тремя сыновьями, плюс вечно сопровождавшим их вздорным стариком – отцом графа. Эта семейка была самой шумной среди собравшихся в гостиной; Дарина тихо простонала, сообразив, что сейчас ей придется общаться с ними, а старик Брайтон будет целовать ей руку, пуская слюни. Она умоляюще взглянула на Эвана, и тот, подмигнув ей (отчего Дарина слегка опешила), увлек ее в сторону – здороваться с хозяевами дома, тем самым временно избежав встречи с громогласными Брайтонами.

Спасение было сомнительным: при виде графа и графини Литлби Дарина еле удержалась, чтобы не скривиться, но вместо этого нацепила традиционно любезную улыбку и подала графу руку для поцелуя. Эван уже коснулся губами запястья графини, с той же маской вежливого уважения. Иногда Дарина размышляла, не кажутся ли они графам Литлби такими же неинтересными? Сколько на самом деле фальши в этих с виду сердечных отношениях?

– Дарин, дорогая! – Розалия Литлби, высокая, сухопарая женщина лет сорока, потянулась к ней. – Как хорошо, что вы с мужем приняли наше приглашение!

– Мы бы не отказались от него, несмотря ни на что, – беззастенчиво соврала Дарина. – Даже на эту погоду.

– Ах да, – Розалия брезгливо поморщилась. – Так неприятно… У нас великолепный сад; вы бывали в нашем саду, милочка?

– К сожалению, не было возможности, – Дарина попыталась изобразить сожаление, что получилось весьма приблизительно. – Но как только она представится…

– Я надеюсь, после зимы все-таки наступит лето, – Розалия нахмурилась, как будто ее недовольство могло заставить хмурую осень отступить, а зиму поскорей закончится. – Тогда нам всем станет жить значительно веселее, я полагаю… – Она переключила внимание на туалет Дарины. – Дорогая, вы великолепны! Кто вам шьет?

«Вот так всегда. Те же разговоры и те же лица. Может, сбежать от них на необитаемый остров? Одной, и чтоб не видеть никого». Она весело рассмеялась в ответ на какую-то шутку графа Литлби, с трудом подавила смех и поняла, что потихоньку сходит с ума.

Эван отправился к камину обсуждать со знакомыми последние политические события, что Дарину вовсе не интересовало. Если честно, она была рада на время освободиться от мужа. Он мил, он добр, он… но она его не любит.

Раньше она спрашивала себя сотни раз: почему? До Эвана она не знала других мужчин, он относился к ней, как к величайшему сокровищу, которое является его личной собственностью. Возможно, именно это и убило в ней ростки любви… Она уважала Эвана, но – не любила.

Гости постепенно прибывали. В конце концов они вынуждены были переместиться из просторной гостиной в бальный зал, где оркестр настраивал инструменты. В Дарине начала звучать напряженная музыка. Девушка любила танцевать, но не столько танец завораживал ее, сколько мелодия. Музыка – это величайшее изобретение человечества, думала Дарина. Она сама умела и любила петь, играла на гитаре, но когда в тишине начинала звучать скрипка – в ней натягивались все струнки, а по спине пробегал холодок. Или когда кто-то касался клавиш рояля или струн гитары… Это было – как разговор с вечным.

Эван не разделял ее пристрастия к музыке. Он относился к этому снисходительно, полагая, что раз уж жена у тебя не затворница, а светская дама, то если она следует традициям света (а умение музицировать можно было отнести к таковым), в этом нет ничего предосудительного, но и ничего экстраординарного. Он мог послушать, как она поет, но в конце концов прерывал ее и возвращал с небес на землю, не подумав о том, что ей гораздо приятнее было парить в облаках.

Нет, она не винила Эвана за отношение к ней. Разве можно винить человека за то, что он такой, какой есть? Но сейчас, слушая первую робкую дрожь скрипичных струн, к которым прикоснулся смычок, она вся напряглась, как лань, услышавшая подозрительный шорох. Полузакрыв глаза, Дарина подалась навстречу музыке.

Это всегда было большим, чем просто музыка. Это было откровением.

Эван подошел к жене и взял ее под руку.

– Потанцуем?

– Подожди, – шепнула она, но он услышал и не обиделся. Он знал, что Дарина всегда сначала слушает музыку, а уже потом позволяет себе отвлечься на танец. Через минуту она кивнула, и Эван вывел ее на середину зала.

«Мне хочется танцевать. Мне хочется петь. Мне хочется стать музыкой».

Эван о таких мыслях не подозревал. Он улыбался ей и что-то говорил – кажется, ехидничал по поводу мундира старика Брайтона; Дарина рассеянно отвечала. Ее веселье, которого и так было немного, улетучивалось на глазах.

Она попыталась представить себе, что руки, уверенно ведущие ее в танце, – это не руки не Эвана, а того гипотетического возлюбленного, которого она, не признаваясь себе, до сих пор ждет. И безвкусное убранство зала волшебным образом превратилось в изысканное, и кругом сплошь приятные люди…

Дарина тряхнула головой и открыла глаза. Музыка звучала, зал был освещен, и вокруг кружились пары… Ей внезапно стало дурно. Она пошатнулась.

– Дарин! Что случилось? – Эван мгновенно уловил перемену в ее состоянии.

– Давай… выйдем, – придушенным шепотом попросила она.

В холле, где никого не было, ей стало лучше. Эван усадил ее в кресло в небольшой нише и принес бокал с водой – неизвестно, где он ухитрился раздобыть воду в этом царстве спиртных напитков, – и заставил жену выпить все до дна. Она благодарно кивнула и откинулась на подушки, понемногу приходя в себя.

Эван придвинул себе кресло и сел рядом с женой.

– Что с тобой такое?

Она покачала головой:

– Не знаю. Там так душно…

– А может быть… – он с робкой надеждой коснулся ее живота. Дарине было жаль разочаровывать его, но… Ее взгляд сказал Эвану все. Он вздохнул и отвернулся.

– Прости, – одними губами вымолвила она. Ну вот, опять она извиняется за то, в чем не виновата.

– Ничего. – Он помолчал, и вдруг с неожиданной яростью обернулся к ней и сжал ее руку. До боли. – Когда, Дарин? Когда мы наконец сможем стать настоящей семьей?

– Я не знаю, – это все, на что ее хватило. Кружилась голова.

– А кто знает? – видно было, что он накручивал себя. – Я?

– Не кричи на меня, – сказала Дарина шепотом. – Это невыносимо.

– Гораздо невыносимее то, что у нас до сих пор нет детей, – сказал он тоже яростным шепотом. – Понимаешь? Нет. А я не молодею. Тебе только двадцать один, но мне-то уже гораздо больше. Пойми, я не могу терять время. Я хочу подержать на руках своего первенца, посмотреть, как растут наши дети…

– Неужели ты думаешь, что я этого не хочу? – выдохнула Дарина.

Эван долго испытующе смотрел на нее.

– Откуда мне знать? – наконец обронил он. – Говорят, у женщин есть разные способы избавляться от нежелательной беременности. Дети – это означает заботиться о них, оставаться с ними дома, а не ездить на балы… Возможно, ты боишься именно этого?

Она ничего не хотела больше ему говорить. Дарина чувствовала себя глубоко несчастной: он сейчас оскорбил ее, даже не заподозрив этого. Или наоборот – он очень хорошо понимал, что говорит? В любом случае, сегодня им больше беседовать не о чем.

– Уходи, – сказала она вполголоса.

Эван медленно поднялся, хотел что-то сказать, но, встретившись взглядом с женой, развернулся и пошел прочь – сначала медленнее, потом все быстрее. Наверное, он дьявольски сердит и обижен. Дарине было все равно.

Она попыталась приподняться, передумала и забралась в кресло с ногами, невзирая на то, что драгоценное платье мялось. Обхватив колени руками, она закрыла глаза и попыталась отрешиться от всех проблем.

Тишина. Только тишина и покой. Все хорошо, Дарина, все в порядке, ты не виновата ни в чем. Покой.

И она разрыдалась.

Из открытого окна в дальнем конце галереи долетал умиротворяющий шум дождя.

Слезы остановились, и пришла странная пустота. Дарина завернулась в нее, как в плащ.

Вот так. Никто меня больше не обидит.

Она услышала шаги. Шли двое мужчин; они говорили вполголоса, и нельзя было разобрать, о чем. Дарина сжалась в своем кресле: нельзя, чтобы ее обнаружили здесь в таком состоянии, особенно если это кто-то из знакомых. Не нужно выставлять напоказ свою ссору с Эваном, это не для чужих глаз. К счастью, в холле было полутемно, и свечи горели в основном в другом конце огромного помещения. Кресло, в котором она сидела, стояло у низкого столика в небольшой нише, полузакрытой расшитой занавесью. Дарина почти перестала дышать. Если не шевелиться, ее не заметят, а когда эти двое уйдут, она выберется отсюда и найдет себе убежище поукромнее. Пока она не успокоится, нельзя появляться в зале.

Как назло, мужчины остановились у нее за спиной. Она услышала дребезжащий звук и догадалась, что они открыли окно. Шум дождя стал явственнее, повеяло прохладой. Дарина обхватила руками свои обнаженные плечи. Как хорошо, что платье не шуршит…

Она не могла видеть собеседников, только слышала. Теперь, когда они стояли совсем близко, не составляло труда разобрать слова, хотя мужчины говорили негромко – видимо, они опасались быть услышанными. Дарина мысленно пообещала им не разглашать то, что могла узнать ненароком. Ее здесь нет, она всего лишь тень на потертой обивке кресла…

Незнакомый баритон произнес:

– Я настаиваю: ты неправ.

Ответа не последовало. Как видно, отчаявшись его дождаться, мужчина продолжил:

– Ты отвратительно неправ. Он этого не заслуживает.

– Никто не заслуживает, разумеется, – послышался ответ. Такое впечатление, что человек, говорящий это, безмерно устал. Дарина закрыла глаза и попыталась сдержать всхлип. Мы все устали, подумала она. Устали улыбаться. Устали жить. Да.

– В таком случае, почему ты не расскажешь ему?

Опять – длительное молчание, затем все-таки последовал ответ:

– Винсент, я отдаю себе отчет в том, что делаю. Когда придет время, я все расскажу, но сейчас оно еще не пришло.

Время, всем нужно время. Вот и Эван сегодня… Нет, не надо об Эване. Он тоже переживает, только старается не показать этого. Он не виноват. Никто не виноват.

– У меня такое чувство, будто ты считаешь, что купил себе груженый временем корабль, и на полной скорости ведешь его к водопаду. Я всегда считал тебя умным человеком, Иэн, но твои поступки превосходят всяческое разумение.

Наверное, так чувствует себя человек, получивший удар в солнечное сплетение. У Дарины перехватило дыхание. Иэн?! Господи! Как же она сразу не узнала этот голос? Возможно, потому, что сейчас в него не вплеталось журчание фонтана…

Она выпрямилась в кресле, напряженная, как натянутая тетива.

– Оставь, – сказал Иэн. – Оставь, Винс. Это мое время, и я трачу его как хочу.

– Ты тратишь его бездарно! – его собеседник повысил голос, но тут же взял себя в руки и продолжил с напускным равнодушием: – Впрочем, ты прав. Это не мое дело. Я всего лишь стараюсь быть тебе хорошим другом.

– Ты и есть хороший друг.

– Знаю, это трудно, – негромко сказал Винсент, и Дарине пришлось напрячь слух, чтобы услышать продолжение, – но спасения нет, Иэн, и сказать тебе об этому смогу только я. Ни Алекс, ни та женщина, о которой ты говоришь. Это моя обязанность и моя дружба. Надеюсь, рано или поздно ты это поймешь, хотя чем раньше – тем лучше.

– Ты… – Голос Иэна прервался. Он помолчал и вновь заговорил после паузы: – Спасибо тебе. Пожалуй, мне действительно пора взглянуть правде в лицо. Каким бы уродливым оно ни оказалась.

Они долго молчали, так что Дарина уже забеспокоилась, но наконец Винсент произнес спокойно, как будто не было предыдущего разговора:

– Мне нужно поговорить с Джессом… Что ты собираешься делать?

– Не знаю, – Иэн помолчал. – Наверное, отправлюсь домой. Или побуду еще здесь. Сыграю в игру «все как обычно». Последний вечер.

– Ты считаешь это разумным?

– Я считаю это необходимым. Пойми, Винс, что мне осталось? Миг. Может быть, два. А потом… – Он резко сменил тон: – Приезжай ко мне завтра. Я планирую страдать жалостью к себе, и мне просто необходим будет приятель, который выльет мне за шиворот ведро воды и тем самым поднимет на ноги. Моя прислуга уже не решается.

– Собираешься погулять?

– Вот именно. Погулять. Потанцевать с хорошенькими женщинами. Делать им комплименты и целовать руки. Словом – так, как будто ничего не случилось. Веселиться.

– Думаешь, получится? – Скептицизм в голосе Винеснта заранее обрекал идею на провал.

– Черт тебя побери, Винс! – взорвался Иэн. Дарина сжалась. «Молчи, девочка, молчи…» – Не убивай мне этот вечер! Я знаю, ты делаешь как лучше, но, пожалуйста, не убивай! Пусть память обо всем полежит на дальней полке до завтра. Сегодня – это сегодня. Еще несколько часов.

– Прости, – виновато сказал Винсент, – кажется, я немного перестарался со своими принципами. Извини. Конечно, вечер… Делай, что считаешь нужным.

– Твое разрешение мне на это не требуется, – проворчал Иэн, но зла в его голосе не было.

– А я, увы, должен буду оставить это увлекательное мероприятие, как только поговорю с Джессом. Сам понимаешь…

– Понимаю, – усмехнулся Иэн. – Удачи.

– Благодарю. Она мне пригодится.

Они пошли по направлению к залу. Дарина еще несколько секунд сидела, как завороженная, и лишь спустя эти невыносимо долгие секунды мелькнула отчаянная мысль: «Что же ты сидишь?! Он уходит!»

Она вскочила, но не смогла удержать равновесие и едва не упала. Ноги затекли от длительного сидения; когда она сделала шаг, ей показалось, что она ступает по иглам. Но нельзя было терять время. Шаги Иэна и его друга уже затихали.

Дарина двумя резкими взмахами вытерла слезы со щек, пригладила волосы и, подобрав юбки, бросилась за мужчинами. Однако они уже вошли в зал: коридор был пуст. Проклиная свою нерасторопность, Дарина поспешила за ними.

Она почти бегом ворвалась в зал и поняла, что все-таки опоздала: вокруг нескончаемым хороводом двигались вальсирующие пары… Музыка неприятно резанула слух. Немыслимо было найти в этом столпотворении того, кто был сейчас нужен ей… так нужен ей!

Она готова была заплакать, упасть здесь же, на холодный, натертый множеством ног пол… Нельзя. Улыбка. Улыбайся, девочка! Она с усилием приподняла уголки губ и поняла, что сейчас действительно упадет.

Дарина ушла в холл и просидела в темном уголке больше часа.


Когда она вернулась в зал, там не было почти никого: гости отправились к столам, накрытым в оранжерее. В зале погасили свечи и распахнули окна, изгоняя духоту. Пахло опавшей листвой.

Оркестр играл тягучую, печальную мелодию. «Как раз для моего настроения», – грустно подумала Дарина, останавливаясь на пороге и не зная, что делать дальше. Ей никого не хотелось видеть.

«Поехать домой? – метались в голове рассеянные мысли. – Что мне тут делать?.. А что делать дома? Ждать, пока вернется Эван?»

Мимо нее прошествовал слуга с подносом. Остановив лакея, Дарина взяла с подноса бокал. Вино оказалось сладковатым и крепким; Дарина вспомнила, что ничего не ела с утра. Пара бокалов – и она позабудет все то, что так хочется позабыть…

Она залпом выпила вино, поморщилась, поставила бокал на подоконник, подошла к столику и взяла второй. Отпила немного и огляделась.

Оркестр закончил играть, и стало слышно, как ветер шумит мокрой листвой. Дарина крепко зажмурилась, вспомнив день перед своей свадьбой. Тогда тоже шел дождь, а она сидела у окна и гадала: как сложится ее дальнейшая жизнь? Сможет ли она полюбить того, за кого ее выдали? Какие глаза будут у ее детей?.. Ну вот, она и получила ответ почти на все свои вопросы.

Она с трудом открыла глаза и привычным усилием воли загнала боль подальше. Нельзя, Дарина Литгоу, графиня Шеппард. Ты должна быть сильной. Всегда.

Она так стиснула бокал, что, казалось, сейчас раздавит его. Вместо этого Дарина медленно поставила его на столик. Так – нельзя.

Из соседнего зала доносились громкие голоса гостей. Мимо проскользнула парочка в ярких нарядах… Глаза девушки таинственно блеснули в полутьме – весельем и ожиданием. Кажется, сегодня станет еще на одну невинность меньше…

Дарина закусила губу. Сбежать на остров. Прямо в этом платье, пригодится на шалаш. И никого рядом…

В тишине пропела скрипка, и сердце Дарины сжалось. Такой красивый и отчаянный звук… Надо уходить отсюда. Ее чувства совсем расстроились.

– Вы танцуете?

Она так резко обернулась, что едва не ударила локтем говорившего. Сердце зашлось в сумасшедшем стуке.

– Добрый вечер… Иэн.

Он был в той же самой черной полумаске. Несмотря на то, что сегодня у Литлби был просто бал, без масок. И костюм на сей раз не черный, а, кажется, темно-синий. Белое кружево, бриллиантовая булавка…

Дарина пристально посмотрела на него. Наверное, в глазах ее отразились все вопросы, которые она так жаждала ему задать: Иэн поймал ее взгляд и едва заметно покачал головой: «Не здесь».

– Так потанцуем?

– С удовольствием, – ответила Дарина и поняла, что танец действительно доставит ей удовольствие.

– Тогда позвольте вашу руку, миледи.

Она протянула ему ладонь, принимая предложенную игру. Он подвел Дарину к оркестру, что-то шепнул дирижеру и вывел ее на середину зала. Музыканты прервали мелодию и посовещались. Во время этой короткой паузы Иэн успел встать в позицию для вальса.

– Готовы?

– Будет что-то особенное?

– Не сомневайтесь.

Музыканты вскинули смычки, и тишина взорвалась звуком.

Иэн медленно повел ее по залу. Почти никого из гостей не было в тот момент в зале, потому что позвали к обеду, и они были… одни.

Дарине была незнакома мелодия, но в тот момент она даже не задумалась об этом: музыка поглотила ее всю. Впервые она танцевала, не думая о танце, и не опуская головы. Смотря в глаза партнеру.

«Никогда не думала, – метнулась отчаянная мысль, – никогда не думала, что взгляд может заполнить тебя всю, до краев…» Она чувствовала себя кувшином, в который льется кристальная струя обжигающе ледяной воды… обжигающе горячей. В его глазах была целая вселенная. Дарина засомневалась, сможет ли выдержать на себе тяжесть этого мира.

Выдержала. Даже не дрогнули плечи.

«Мы повязаны, милый, – мысли совершенно отбились от рук, – мы повязаны с тобой крепко, этой мелодией, лунным светом… Тебе не убежать от меня, как бы далеко ты ни уехал. Не отпущу больше. Не дам умирать одному».

«Нет», – выдохнули скрипки прощальным всплеском звука.

Реальность возвращалась обрывками голосов, шелестом шагов и чьим-то громким смехом. Неожиданно кто-то хлопнул в ладоши, и пространство наполнилось громом аплодисментов. Дарина и Иэн слегка отпрянули друг от друга, с трудом расцепив взгляды.

Они были одни посреди зала, а у стен толпились люди. Откуда они взялись? Кто-то махнул рукой, и оркестр грянул другую мелодию. Закружились новые пары.

Дарина затравленно оглянулась, тяжело дыша. Иэн без слов понял все. Он взял ее за руку.

«Сбежим?» – спросил его взгляд.

«Сбежим!» – кивнула она.

Они почти бегом достигли выхода из зала. Дарину внезапно разобрал смех. Она сбегает с бала с незнакомым мужчиной! Да какого черта, в самом деле! Может, под этой черной маской ее муж, кому какое дело?

Они протолкались сквозь толпу в дверях. Дарину едва не оторвали от Иэна. Но он держал ее руку крепко и нежно, и девушка поняла, что он не отпустит ее. А когда пройти стало совсем невозможно, он вдруг обернулся, шагнул к ней и – у нее захватило дух – подхватил ее на руки. Ее будто окатило горячей волной. Она обхватила руками его шею и рассмеялась. Перед ними мгновенно образовался широкий проход, и снова зазвучали аплодисменты. Дарина почти не слышала их: она слушала дыхание Иэна.

На миг ей показалось, что она заметила Эвана, и сердце ухнуло в пустоту; если муж увидит ее, то… что? Неважно. Сейчас неважно. Голова кружилась от ощущения свободы.

Иэн поставил Дарину на ноги только у лестницы – с видимым неудовольствием, если девушка правильно поняла его короткий вздох, – и, не выпуская ее руки, посмотрел на нее долго и испытующе.

– Лунный свет, – его голос звучал хрипло, – вы уверены в том, что хотите сделать?

Она не думала ни мгновения.

– Да.

– Вы не будете жалеть?

– Нет. Никогда.

– Вы вовсе не обязаны…

– Я так хочу, – прервала она его. – Идем.

Они спустились по лестнице и вышли в дождь.


Эван стоял, прислонившись к стене и стиснув кулаки. Мимо спешили веселые гости, но графу Шеппарду больше некуда было торопиться. Только что он видел, как его жена танцует с незнакомцем в черной маске – надо же, эксцентрик какой… Только что Дарин прошла мимо него, и этот неизвестный тип подхватил ее на руки, а она счастливо засмеялась. Самым простым решением было бы броситься вслед за ними и устроить скандал, но Эван всегда считал себя слишком разумным человеком для скандалов. В нем поднималась ярость, холодная и тяжелая, как ртуть. Убить. Просто убить, невзирая на последствия. Вызвать на дуэль и всадить ему пулю в лоб.

Эван с трудом разжал кулаки, протолкался сквозь толпу и вышел на балкон – подышать свежим воздухом. Из угла балкона слышалось сдавленное хихиканье, там поблескивало чье-то жемчужное ожерелье и фамильный перстень… Эван вцепился в перила. Осенняя ночь показалась отчего-то очень холодной – наверное, потому, что самому графу было жарко. Ярость душила его.

Он ничего не скажет жене. Какой смысл в том, что он уличит ее во флирте с каким-то человеком? Какой смысл во всех реверансах, взаимных упреках, недельном ледяном молчании? Он ничего этим не добьется. Если за три года брака он не добился любви Дарины, о каких скандалах может идти речь? Но репутация – это святое. Графиня Шеппард не должна запятнать свою репутацию. Эван хмыкнул: надо же, думает о том, чтобы сбежавшая жена была достаточно дальновидной и осторожной! Сколько людей видели, как она уходит, и сколькие обратили на это внимание?

А кто этот тип в маске, Эван узнает. Найдет, посмотрит ему в глаза и убьет.