Дурак и поступает по-дурацки
В период Харматана6, в отсутствие дождей, погибли все посевы. Дичь ушла далеко, следуя за водой и пищей по мере наступления засухи. Еды было вдоволь лишь у богачей, поскольку они имели большие припасы. Простые люди питались, чем придется. Наступал голод. Удачным считался день, когда хотя бы видели еду! Чаще о ней лишь говорили. Для большинства людей единственным средством выжить стал подножный корм. Но и его не всем хватало. Дошло до воровства!.. Ведь положение, когда нет продуктов, которые можно купить за деньги, толкает людей на самые отчаянные шаги! По ночам, порой, бедняки отправлялись на поля богачей красть маниоку7.
Как-то собрались трое бедняков: Кодаго, Кадан, Казунзуми, ночью на ближайшее поле соседа-богача красть маниоку. Взяли корзины повместительнее и пошли.
Добравшись, стали шепотом решать: «неплохо бы вначале подкрепиться, а затем, без суеты и спешки, доверху наполнить корзины». Все были так голодны, что уговаривать никого не пришлось. Набрали маниоки, и присели подкрепиться.
Друзья мечтали, как назавтра, поутру, продав часть маниоки, на вырученные деньги они купят «настоящей» пищи и наедятся досыта.
Набивши рот, Кодаго сказал: «Ох, и вкусная же у этого хозяина маниока!» Кадан недовольно пробурчал ему в ответ: «Лев молчит, охотясь! Заткнулся бы и ты, да прислушивался бы, как охотник!» Казунзуми, напротив, поддержал Кодаго, сказав: «Да не будь ты букой! Гляди, Аллах открыл нам путь к достатку! Если мы и дальше так будем красть да продавать, то вскоре нам некуда будет деньги девать!»
Так, в беседе, они развивали мечту о своем нехитром счастье. По мере насыщения и от распалившихся фантазий их голоса крепчали. Они говорили все громче и громче. В конце концов, заговорили в полный голос. Словно они не крали маниоку на чужом поле, а сидели дома.
Насытившись, стали наполнять корзины. К полуночи, болтая почем зря, они в темноте приблизились к сторожке. Их голоса привлекли внимание сторожей. Те решили схватить воров с поличным. Подкрались незаметно и кинулись на них. Орали в азарте: «Хватай! Лови! Стреляй! Держи воров! Бей их! Окружай! За мной!» И все такое…
Что тут началось… Не приведи господь! Сторожа пускали стрелы, метали копья, камни – всё, что под руку попало. Хотя, они и били наугад, изранили порядочно воришек.
А сторожа-то кто? Вчерашняя деревенская беднота. Но видели бы вы, с каким усердием они набросились на своих собратьев. А могло ли быть иначе? Ведь теперь они не бедняки, а сторожа, хотя, всего лишь поля маниоки. Откуда люди черпают то зло, что заставляет их унижать себе подобных, став по положению чуть выше? Презрение и гнев, желание обидеть: ругнуть, толкнуть и пнуть под зад! Это был тот самый случай…
Воришки же, и в этом переплете, не бросили корзин. Бежали с ними. И, как ни тяжела была их ноша, да только стражники их не могли догнать. Пуская стрелы, выкрикивая вслед угрозы, они шаг за шагом стали отставать. Возможно, страх придавал ворам силы. Те бежали, как безумные, не думая о том, что можно облегчить свой бег, выбросив корзины с грузом.
Вдруг Кодаго взмолился: «Не могу! Устал! Будто сам шайтан на мне скакал! Давайте бросим хотя бы часть маниоки! Нет мочи тащить такую тяжесть!»
Кадан взвыл в тон другу: «Я согла-а-а-сен! Уже-е-е да-а-а-вно искал предлог, чтобы избавиться от этой ноши».
Их стенания прервал настырный Казунзуми: «Раньше времени не трусь!» Попытался он подбодрить своих товарищей, но вдруг упал и лишь тогда продолжил: «Ой, кажется, мои слова идут наперекор воле Аллаха! Неужто я от того упал, что захотел вас поддержать в неверном деле! Напомнил о необходимости украсть! Это видно перст судьбы! О, Всевышний! Помоги!»
Друзья в ответ: «Вставай скорей! Не стоит расслабляться! Ради всего святого! Возможно, известие о том, что мы уже недалеко от дома, окажется лекарством для тебя, которое поможет на ноги подняться!»
А Казунзуми опять свое: «Мне больше не подняться! Я умираю! Наверное, истекаю кровью от ран, нанесенных сторожами».
Кодаго в ответ на это заорал: «Не волнуйся! Ты не умрешь не отомщённым! Если ты умрёшь, мы пойдем к эмиру с жалобой на сторожей, которые убили тебя за то, что мы съели несколько клубней маниоки, чтобы не умереть с голоду!»
Услышав это, сторожа опешили. Остановились. В это время воры, воспользовавшись замешательством преследователей, уговорили-таки Казунзуми подняться, и дали деру. Стражники стояли, обсуждая угрозу, высказанную в их адрес. Один спросил: «Ты слышал, что сказали?» «Да», – ответил тот. И задал третьему тот же вопрос. Оказалось, что и он слышал. Значит, ни какой ошибки быть не может. Воры и впрямь грозили пожаловаться эмиру на сторожей, ранивших их друга. Еще они сообразили, что почти догнали воров и, вот-вот, схватят их. Тогда они решили из принципа догнать и посмотреть, что те украли.
Когда погоня возобновилась, Казунзуми пал духом и свалился с криком: «Ой, голова! Зачем я путь продолжил! Неужто для того, чтоб убедиться, что умираю? Все! Если даже выживу, до самого утра с земли не встану! С места не сойду! Чувствую, как силы покидают меня. Спасайтесь сами, братцы! Бросьте меня! Здесь я обрету свою могилу! Если вам повезет больше меня, и вы спасётесь, передайте моим, чтобы не горевали. Пусть просто вспоминают иногда».
Его стенания заставили стражников вновь остановиться и прислушаться.
Казунзуми продолжал: «Проследите за исполнением моей последней воли: чтобы, после смерти, как полагается, раздали милостыню нищим. Я поручаю вам опекать моих детей. Приглядывайте за ними хорошенько, чтобы не сбились с пути истинного. Всё! Умираю!» И с этими словами он затих, притворившись мертвым.
Стражники стояли в нерешительности. А Кодаго с Каданом вскинув к небу руки, причитали: «О! Очнись! Не покидай нас! Смотри, не слышит! Глаза остекленели!.. Раз он погиб от ран, мы поутру пойдем к эмиру. Не верится, чтоб сторожам давали право убивать! Все! Остаемся здесь! Пусть всех убьют! Пусть разлучат нас с нашими детьми! Но, пусть воздастся им, за то, что убивают правоверных мусульман!»
Пока стражники, озадаченные услышанным, раздумывали, что им делать дальше, Казунзуми вскочил, икая, а затем с предсмертным храпом свалился наземь и затих, будто отошёл в лучший мир. Его друзья стенали, в молитве повторяя: «Умер! Наш приятель погиб!»
Окончательно поверив, что совершили убийство, сторожа, в душе оставшиеся крестьянами, решили на всякий случай убежать, пока никто их не застал на месте преступления. Не сговариваясь, они кинулись врассыпную.
Тогда, Казунзуми с товарищами, как ни в чем, ни бывало, продолжил путь в деревню.
Вернувшись, они спрятали в тайник свои корзины с «воровской добычей», и с жадностью накинулись на воду. После длительного бега с тяжелой ношей и от страха их мучила жажда. Вода же вызвала реакцию внутри. Весь остаток ночи у них урчало в животах, булькало и клокотало, крутило. Перед рассветом их животы раздулись, словно переполненные бурдюки. Их рвало и несло. Маниока выходила даже носом! Так продолжалось до тех пор, пока Аллах, наконец, ни успокоил их души.
Когда нашли в их тайнике корзины с маниокой, стало ясно, что Кодаго, Кадан и Казунзуми погибли, объевшись маниоки с голодухи. Делать нечего! Их оплакали и похоронили.
И, хотя, деревня, в которой произошли эти трагические события, была недалеко от поля, где покойные крали маниоку, сторожа не знали ни о чём. Страх же быть наказанными эмиром за убийство заставлял каждого из них придумывать способ свалить вину на остальных. Утром один из сторожей спросил других: «Как вы думаете, кто из вас убил вчера того несчастного? Лично я уверен, что не я!» Второй заявил: «И уж тем более не я, так как я бежал позади вас!» Третий сказал: «А кто кричал: «Бей их! Стреляй!?»
Один спросил: «А тебе что, неизвестно, что так всегда кричат для острастки? И вовсе не обязательно стрелять. А если и стрелять, то надо это делать поверх голов».
Другой сказал: «А я и думал, что стреляю выше их голов! Кто же мог подумать, что попадется среди них один такой рослый! Видимо Аллах наделил его такой судьбой!» Остальным только и осталось, что согласиться с его удачным предположением. Уж очень не хотелось принимать на себя ответственность за смерть, хотя и вора.
Страх довел сторожей до безумия. Не сегодня-завтра ожидали они разоблачения, и каждый день по двое сговаривались свалить вину на третьего…
Муса не выдержал: «Ну, слабоумные! Ни дать, ни взять!..»
«И да, и нет, – ответил Аку, – хотя каждый из них обладал не меньшим умом, чем хаусанец, отправившийся путешествовать.
Муса воскликнул: «Он, что, был таким же дураком, как и они? Глупее тех троих могли быть только птицы – твоя родня!»
Аку пропустил это оскорбление мимо ушей и продолжал: «А ты послушай эту историю и, поймешь, что среди любого народа могут быть простаки».