20 мая. Санкт-Петербург
К полудню Тихомиров вызвал Зинаиду Соболеву. По словам Дьячковой, именно она попросила ее приютить Альберта и теперь, узнав о его смерти, приехала сама. Поздновато, надо сказать, приехала, могла бы и пораньше – уже неделя прошла со дня убийства. Но спасибо и на этом, а то другие родственники Малуниса так и не объявились, словно покойный жил один-одинешенек, не имел ни друзей, ни родни.
Илья Сергеевич ничего о Соболевой не знал, кроме того что она – гражданка Литвы, а значит, подданная другого государства, и поэтому, если она окажется причастной к убийству, то придется ему заниматься лишней писаниной. Уже то, что погибший – не соотечественник, дело усложняет. И чего ради он сюда притащился со своими картинами?! Сидел бы в своей Прибалтике или в Европу ехал бы, благо у них дорога в страны Евросоюза свободна. Глядишь, и сам цел остался бы, и ему, следователю, хлопот меньше было бы.
Тихомиров, как всегда, утром со вкусом позавтракал, разобрался с бумагами, переговорил с операми. Расследование шло ни шатко ни валко, впрочем, как обычно. Все, что они имели на сегодняшний день, – это единственный подозреваемый Иван, и убийство Валенковой, расследовать которое ему лично не нужно. Пока что. Но разобраться в деталях гибели Майи все же необходимо. Илья Сергеевич, читая дело, выпил две чашки кофе, и если бы он курил, выкурил бы не меньше пачки, а если бы еще он был и любителем заложить за воротник, приговорил бы пару рюмашек. В этом деле, как сказал бы его покойный свекор, без пол-литра не разобраться. Следователь просмотрел материалы дела Валенковой и пришел к заключению, что дамочка, скорее всего, была не в себе. В ее случае имело место не клиническое помешательство или ярко выраженная шизофрения, каковая наблюдается у пациентов психбольниц. Откровенной дурой Валенкова тоже не являлась – дура не смогла бы управлять собственным бизнесом. Но отклонения от нормы в ее психике присутствовали. Такие люди бывают небезынтересными, они обычно начитанны и образованны, выделяются из толпы незаурядностью своих взглядов и имеют смелость быть самими собой; у таких людей много «своего»: своя мода, своя точка зрения, свои правила. Но из-за сильной концентрации на своей собственной индивидуальности и стараний ее не утратить они отдаляются от общества, превращаясь в белых ворон. Нынче – не как раньше, нынче модно быть белой вороной, потому что это значит быть почти звездой. Загвоздка только в этом пресловутом «почти», которое все портит. Звезде простительны любые экстравагантные поступки, более того, они поддерживают ее имидж, а вот «почти звезду» эти экстравагантные поступки могут отправить в лагерь для городских сумасшедших.
Илья Сергеевич налил себе очередную чашку кофе, отпил глоток и подумал, что Майя любила добавлять в кофе имбирь. В ее деле об этом упоминалось – вскользь. Может, стоит попробовать? В их районе есть универсам, где продают разные вкусности для гурманов, в том числе и имбирь.
В дверь тихо постучали. Следователь по обыкновению набрал в легкие воздуха, чтобы встретить посетителя ворчанием. Но перед тем как открылась дверь, Тихомиров скользнул взглядом по циферблату часов. Ровно двенадцать – на это время он вызвал Соболеву. Уже двенадцать? Так быстро! Что-то он задумался. Если это Соболева, то тут она молодец – пунктуальная.
На пороге появилась элегантная молодая женщина, облаченная в серую шелковую тунику. Аристократически тонкая, с гордо поднятой головой и высоко заколотыми рыжими волосами; завитки небрежно падают на голые плечи, как и длинные, интересные по дизайну серьги. Зинаида Соболева – явно диаметральная противоположность Дьячковой. И что может быть между ними общего? Глаза – медовые, на пол-лица, как у нереального космического существа, взгляд – прямой, не лишенный превосходства. От ее взгляда Тихомирову стало неловко – он привык, что люди в его кабинете часто тушуются, а тут к нему явилась сама «мисс Уверенность». Или миссис, судя по возрасту. Сколько ей лет, на глаз определить Илья Сергеевич не смог. Кожа без изъянов, косметика неброская и почти незаметна, фигура превосходная, девичья, так что кажется, что ее обладательнице не больше двадцати пяти. Но вот этот взгляд – слишком прямой, цепкий и печальный, – взгляд человека, немало испытавшего в жизни. Так может смотреть только зрелая женщина, но никак не юная особа.
– Добрый день! Зинаида Соболева, – представилась она ровным голосом, настолько ровным, словно не к следователю пришла для дачи показаний, а, усталая, к себе домой и обращается к трущейся о ее ноги кошке.
– Добрый! – смущенная улыбка. Черт! Откуда это оцепенение, разозлился на себя Тихомиров. – Присаживайтесь, – кивнул он на стул, придав своему голосу казенную жесткость.
Соболева окинула взглядом стул, словно выбирала его в мебельном магазине, отодвинула подальше, села. Слишком вальяжно села. При этом по-хозяйски поставила сумку на тумбочку, располагавшуюся рядом со столом. Протянула следователю повестку и зеленый, с гербом Литовской республики, паспорт.
Илья Сергеевич полистал страницы документа, поднял глаза и уставился на ее серьги – крупные, из какого-то белого металла, с малахитовыми камнями посередине и свисающими на плечи перьями. Из головы его вылетели все вопросы, которые он собирался ей задать. Соболева молча ждала.
– Зинаида… – он не нашел в документе ее отчества.
– Сергеевна, – подсказала она, вместо того чтобы кокетливо позволить обращаться к себе по имени и тем самым как бы сократить свой возраст.
– Зинаида Сергеевна, кем вы приходитесь Альберту? Вы ведь приехали в Петербург из-за того, что он погиб?
– Да, я приехала по этой причине. С Альбертом мы родством не связаны.
– То есть? Он был вашим другом?
– Нет, мы не дружили. В любовной связи тоже не состояли, – опередила она его вопрос. – Семья Альберта, точнее его мать, Регина, в прошлом мне очень помогла. И я считаю своим долгом сейчас помогать ей.
– И в чем же эта помощь заключается?
– В разном. Иногда отвожу ее на машине, если нужно. Вещи какие-нибудь отдаю. Регина на пенсии, а пенсия у нее небольшая, поэтому живет она скромно. Деньги она не берет, а вещи – если я скажу, что новые себе купила, а эти – старые и мне больше не нужны, – принимает. Ну и Альберту, конечно, я помогала немного. Он человек творческий, о заработках совсем не думал, только о своих картинах. Совсем непрактичным был. Ему предложили участвовать в выставке у вас в Манеже, но организационные вопросы, такие как размещение и проезд, были оставлены на участников выставки. Альберт загорелся, только найти жилье в Петербурге он оказался не в состоянии. Да и денег у него особых не было. Я бы ему помогать не стала – Альберт не дите малое, а мужчина, – здоровый и сильный. Но если бы я ему не помогла, эта проблема легла бы на плечи его матери. Для Регины он как раз дите малое и есть, и она собрала бы все силы, чтобы на тарелочке подать то, что ему нужно. Вот я к Кларисе и обратилась, чтобы она ему комнату на несколько дней сдала. Альберту – экономия, и ей лишний рублик не помешает.
– Логично. Только Дьячкова денег с вашего протеже брать не стала.
– Это на нее похоже, – ничуть не удивилась Зинаида. – Мое дело – предложить. Узнаю Клару с ее пролетарским презрением к деньгам. Считает ниже своего достоинства брать не заработанные ею деньги, а к работе она относит только то, что дает осязаемый результат или как у нее – оформленный на бумаге в виде неких данных. Потому она и бедна, как церковная мышь. Принимать в своем доме чужого человека – это для нее как будто бы не работа.
Сказав все это, Зинаида поморщилась, и следователь понял, что Соболева, в отличие от Дьячковой, высоко ценит себя и свое время.
– Вы хорошо знакомы с творчеством Альберта Малуниса? – Илья Сергеевич задал наводящий вопрос. Он подумал, что такая женщина должна знать толк в искусстве.
– Более или менее. Я покупала у него картины.
– Чтобы поддержать Регину?
– И для этого тоже. Надо сказать, что художником он был неплохим. Некоторые его картины я дарила знакомым, и они им нравились. Это сразу видно, нравится подарок или нет. По свету в глазах, который правдивее всяких слов. Я потом видела подаренные мной картины, они украшают интерьеры в домах моих знакомых или у них на работе. И у меня самой дома висит пара работ Альберта. Это, конечно, не высокое искусство, но для создания атмосферы подходят – почему бы нет?
– Дьячкова утверждает, что Малунис среди прочих своих работ привез на выставку картину «Солнце в реке». Ни в ее квартире, ни в Манеже она не была обнаружена. Вам известна эта картина?
При упоминании «Солнца в реке» ломаные брови Зинаиды слегка приподнялись, глаза ее расширились.
– Я видела ее у Альберта, – уклончиво ответила она.
– Эта картина чем-то уникальна? Как вы думаете, почему пропала именно она?
– Такая же, как и все остальные его работы. Та же палитра, тематика…
– И все же картины нет. Думаю, ее украли. Вот только почему – непонятно!
– Может, ее и не украли вовсе, а купили у Альберта.
Тихомиров пристально посмотрел на собеседницу. На ее спокойное и уверенное лицо легла тень тревоги. И ответила она слишком быстро, быстрее, чем отвечала до этого. Тихомиров сразу про себя отметил ее манеру говорить – неторопливо и обстоятельно, выдавая слова как некие подарки. Прямо как Дьячкова. Интересно, кто у кого эту манеру перенял? И это была не прибалтийская медлительность – в Литве люди говорят довольно-таки быстро, грамматика литовского языка не предусматривает тягучих слогов, как в латышском.
– Как, по-вашему, кто мог убить Альберта и за что?
– Не знаю. Он был безобидным и мирным, врагов не имел. Может, его убили случайно или как свидетеля какого-то другого преступления? Вряд ли из-за картины. Хоть она и хорошо написана, но все-таки не рукой Микеланджело.
Двери – одни с табличками, другие без. Двери по обе стороны длинного с высоким потолком коридора. Двери открываются, и из них выходят люди – и вновь исчезают за дверями, но уже за другими. Раздаются шаги – за спиной и впереди, звучат цокот каблуков и шорохи бумаг. Зина ступает бесшумно в своих балетках, идет прямо по коридору, до холла, за которым – лестница вниз, на свободу. Перед выходом – турникет, где нужно предъявить пропуск, иначе не выпустят. Она протягивает его дежурному, тот смотрит, сверяет данные и нажимает на кнопку. Зеленая стрелка, можно идти. Дальше – двор с припаркованными служебными автомобилями, ограничивающий движение шлагбаум и улица, как другая часть мира. Для нее мир делится на две части: одна – свобода, где она – сильная, независимая женщина, другая – полиция, прокуратура, СИЗО, ИТК и все, что с ними связано. В ее лексикон эти слова вошли давно, и они, к сожалению, были не просто словами, а частью судьбы. Поэтому любой контакт со служителями закона и уж тем более визит в казенные стены всегда вызывал у Зинаиды целую гамму переживаний. Ее знобило, как при гриппе, колотило, ее била дрожь, учащалось сердцебиение и увлажнялись ладони. Как же ей стало дурно, когда она узнала, что нужно явиться в прокуратуру для дачи показаний! Первой мыслью было – бежать. Скорее на самолет, чтобы спрятаться в какой-нибудь уютной стране. А Альберт… Да что Альберт? Он ей не сват, не брат; она оставила бы денег Кларе, чтобы та организовала отправку тела на родину. Кларе он совсем никто, и лишние хлопоты ей не нужны – своих хватает, но если ее попросить, она не подведет. Клара никогда не подводит, она безотказная. На таких упрямых альтруистках, как она, весь мир держится.
С Кларисой они познакомились давно, в весьма неприятном месте – на лужайке поселка Саблино, прозванной местными жителями «накопителем». Недалеко от Саблина находилась женская колония, а на лужайке родственники осужденных дожидались свиданий. Зине было одиннадцать лет, Кларе – четырнадцать. Зина приехала с бабушкой навестить мать, Клара – старшую сестру. Другие дети на школьных каникулах ездили отдыхать, а Зина – в Саблино, в колонию, пока мама не умерла, не дожив до окончания срока двух месяцев.
Несмотря на разницу в возрасте, девочки подружились, обменялись адресами и телефонами. Эта была странная дружба: немногословная, взращенная на несчастье, но не лишенная искренности. Сначала они переписывались, изредка одаривая друг друга короткими письмами, потом перешли к телефонным разговорам – таким же редким, как и письма. Повзрослев, бывало, встречались, когда Зину дела приводили в Петербург. Тогда они, как старые подруги, усаживались вечером в кухне, поговорить за чашкой чая. Они были очень разными. Зина со временем расцвела и превратилась в стильную, образованную, интересную женщину, на которую часто оборачиваются мужчины. Клариса тоже была образованна: красный диплом университета, звание кандидата наук, уважение на работе… К сожалению, счастью в личной жизни это никак не способствовало. Ее отзывчивое до самопожертвования сердце в сочетании со сложным характером и манерой одеваться в стиле пенсионерки привлекали к ней лишь недостойных мужчин – инфантильных и бессмысленных или же горьких пьяниц, коим был ее муж.
Поборов приступ паники, Зина немного подумала и пришла к выводу, что, как бы ей ни хотелось помчаться в аэропорт, этого делать не стоит. Резкие движения только навредят ей, да и на Клару перекладывать проблемы нельзя, и так она воспользовалась ее отзывчивостью – Альберта к ней направила. И отнюдь не для того, чтобы приятельница заработала на сдаче комнаты, а чтобы пристроить нерасторопного сына Регины. Как бы неприятно это ни было, а придется ей задержаться здесь и закончить дела.
Когда Клара ей позвонила и сообщила, что Альберт умер, Зина решила, что произошел несчастный случай – он под машину попал или поскользнулся и неудачно ударился затылком, при его рассеянности такое вполне возможно. По телефону Клара не стала вдаваться в подробности, бросила несколько лаконичных фраз и отсоединилась. Это было в ее стиле, она всегда разговаривала коротко и по делу. Так что узнала об убийстве Альберта Зинаида, только приехав в дом Дьячковой, где сразу же нарвалась на работавшего там оперативника. Спортивный, до безвкусицы просто одетый мужчина лет тридцати восьми, с суровым резким лицом, сидел в гостиной и что-то писал. Как только она вошла, он мгновенно переключил на нее свое внимание, насторожившись, как зверь, почуявший добычу.
– Это моя знакомая, Зинаида, – представила ее Клара. – Она из Литвы приехала, из-за Альберта.
– Очень хорошо. Вы его родственница?
Зина промолчала, изучающе глядя на него. Кто он и почему считает себя вправе задавать ей подобные вопросы? В первый момент она подумала, что этот беспардонный тип – мужчина Клары. Наконец-то у нее кто-то появился! Хотя вряд ли, последовала догадка: не тот типаж, если у Клары кто-то и появится, им будет какой-нибудь хлюпик, нуждающийся в заботливой мамочке. Нормальных мужчин она отпугивает излишней суровостью и самостоятельностью.
– А почему вы меня об этом спрашиваете?
– Капитан Юрасов, уголовный розыск, – запоздало представился он, отточенным жестом взмахнув служебным удостоверением.
В сердце кольнула иголка страха, Зина едва удержалась на ногах, усилием воли придала лицу надменное выражение (безразличие ей изобразить не удалось).
– А что случилось? – задала она отвлекающий вопрос, догадываясь о том, что именно произошло.
– Так кем вы приходитесь Альберту? – проигнорировал ее вопрос капитан.
– Никем.
Она сказала правду: Альберт ей – никто. Но въедливый оперативник не поверил и задал еще уйму вопросов, пытаясь докопаться до истины. Результатом общения с ним явилось приглашение в прокуратуру.
Сегодня, перед тем как войти в кабинет следователя, Зина остановилась и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, выпила таблетку валерьяны. В кабинете она изо всех сил старалась держаться непринужденно, и, кажется, ей это удалось. Следователь, вероятно, принял ее за весьма заносчивую особу, судя по тому, как он с ней разговаривал. Она знала, как реагируют люди на ее наносное высокомерие – оно как в зеркале отражается на их лицах. Ну и пусть, думала она, зато оно скрывает смятение и страх, которые гнездятся в ее душе.
«Кто мог убить Альберта?» – вертелся в ее голове вопрос. За что его убили, Зинаида знала наверняка. Все из-за картины. Не нужно было везти ее с собой и выставлять на всеобщее обозрение! Потому что в той давней истории еще не поставлена точка.