Глава 8
Павша Фоминич, знатный новгородский купец, вкушал со своим сыном Станилом в трапезной. Такой едальни не было у многих князей. Окна с цветными стеклами выходили на Успенский собор. А внутри от одной мебели захватывало дух. Длинный стол, заваленный русской едой и заморскими сладостями, покоился на тонких изогнутых ножках. Те, кто попадал сюда, диву дивились: и как они могли удерживать все, что находилось на столе. Такие же ослоны. А в поставцах, инкрустированных золотом, за резными стеклами стояла такая же утонченная посуда. Да-а… Сразу видно, деньга у семьи водилась. И немалая. Как тут и боярам не задуматься. Редко бывает, чтобы отец и сын собрались вместе. Купеческое дело таково: если ты хочешь, чтобы в мошне звенело, надо больше искать и даже не искать, а рыскать, где ухватить подешевле, а продать подороже. На этом стоит все купечество.
Сын радует отца. Такой же жадный до деньги, подвижен. Только вот еще не обветрился, не заматерел. И отец старается вовсю, чтобы сын скорее миновал эту черту. Не всегда получается. Но вот счастье подвалило.
– Хороший купец, – учил отец, – должен знать: а за чем поехал его сусед? Вот, если ен накупит, че и ты хотел, то че будит? – сказав, он смотрит на сына, сдвинув мохнатые брови.
У сына они точно такие же. Да и весь его облик: светлые волосы, толстые щеки, борода, мясистые носы – один в один. Отец ждет ответа. Сын, рыгнув, запил квасом только что оприходованный кусок свинины, обтер усы.
– Че будит? – машинально повторил сын, – да… неча будит считать.
– Во! – отец поднял указательный палец, – а чтобы етого не было, че надоть делать? – и отец потянулся за корчажкой с квасом.
Сын склонил голову и уставился на отца. Тот, напившись, поднял край скатерти и обтер губы. Сгреб свою густую бороду и повертел ею.
– Етот вопрос… труден, – сознался сынок.
Отец оценивающе посмотрел на сына. Вроде хотел разгадать: можно или нет ему это сказать.
– Ну, жду, – сын пошарил по столу глазами в поисках, что бы еще отправить в рот.
Хотел было взять вареную морковь, но почему-то раздумал.
– Знаешь, – заговорил наконец отец, – в нашем купецком деле деньгу можно зарабатывать и без… товару! – сказав, он хитро прищурил глаза.
Станил не без удивления посмотрел на отца.
– Думается мне, батяня, издалека заходишь.
Глазки отца стали еще уже. В них появился непонятный блеск: не то от неразгаданной его хитрости, не то от своего торжества.
– Ты что-нибудь слыхивал об Осипе? – отец колыхнулся своим грузным телом.
– Это Захарович? Боярин?
– Ен, ен.
– Да… вроде в купетство не собирается, – произнес сын и ногтем стал выковыривать из зубов остатки мяса.
Отец усмехнулся:
– Ты вишь, как мы живем! – сказав, облокотился о стол, поднялся, подошел к венецианскому зеркалу.
За такое зеркало любая княгиня не пожалеет никаких денег.
– А вот Павша не стал его продавать. Пущай видють и завидують!
Взял чесалку, прошелся несколько раз по волосам. Тряхнул шевелюрой и, положив чесак, пятерней, по привычке, пробежал по волосам. Потом, повернувшись к сыну, сказал:
– Вот и ен хочет жить, как мы.
– Пущай торгует. Места всем хватит!
– Э-э, сынок, – Павша подошел к нему, облокотился одной рукой о спинку ослона, – ты чем торгуешь?
– Батяня! – сын укоризненно посмотрел на отца.
– Ладноть! – махнул тот рукой, выпрямляясь, – ен послал за шкурами, медом, воском… – сказав, стал в упор смотреть на сына.
Станил заворочился.
– Пущай скупат. Все не скупит.
– Пущай, пущай, – занервничал Павша. – Да не скупать ен будет. А менять! На рожь. Понял? Тут у нас кадь ржи сколь стоит?
Сын пожал плечами.
– Три гривны. Ех, ты, купчина! – отец осуждающе посмотрел на сына. – Видать, рановато я тя пустил сам по себе.
– Ты че, батяня? – поднялся сын, почуяв, что отец может взъерепениться, тогда все… опять посадит на привязь.
– Че, че, – опять передразнил он, – там счет пойдет на шесть аль семь гривен, понял?
Сын кивнул.
– Ты куды хотел путь держать? – не отстает отец.
– Ну… до Литвы аль немчуры. Те у меня прошлый раз просили…
– Просили… – не унимается отец, – а если Осип тя опередить?
Сын чешет затылок. Он что-то стал понимать.
– Че делать-то, батяня?
Отец взял ослон и сел рядом со Станилом.
– Ты должон добраться до Гедимина.
– Самого?! – почти воскликнул сын.
– Ты кто?.. Купец! Вот и предложь ему что-то особливое. Сходи к золотникам. У них быват… чудо из чудес. Понял?
Сын кивает головой.
– После такого подарка, – отец продолжил, – он тя начнет расспрашивать. А ты как бы невзначай и скажи, мол так и так, Осипка послал свой люд на Печору. Добра привезут… Вертаться будут, когда… – тута ты прервись. Понял?
– Ен же спросить.
– А ты… вертись, чтоб ен догадался и деньгу те дал. Понял?
Сын с улыбкой кивает. А потом спросил:
– А если Гедимина не будить?
– А ты ж… к немцем поедешь?
Сын в подтверждение кивнул.
– Ну… те тожить падки на ето дело. Понял, дубина? – отец шутливо толкнул сына. – Ступай, готовь обоз!
Уже взявшись за дверную ручку, сын оглянулся:
– К осени, вокурат, поспею.
К Гедимину, как Станил звал Великого литовского и русского князя, он не попал. Хотя подарок для него приготовил отменный. Новгородские мастера постарались. С таким – хоть к самому римскому императору не стыдно идти. Правда, золотники цену заломили. Но купчина прежде всего должен уметь прикидывать: выгодно аль нет. Таким соображением Павша наградил его не хило. Станил быстро прикинул и, крякнув, высыпал деньгу на стол. Дома он долго любовался вещицей. Она изображала битву грифона с чудовищем. В глазах сверкали изумруды, кровь горела прожилками рубина. Глядишь на это творение и не наглядишься. Руки так и чесались положить вещицу в поставец, да холодный разум приказал другое. «Все оправдается!» – успокаивал он себя.
А не попал Станил к Великому литовскому князю потому, что Гедимин сдержал слово, данное Дивону, и павшему на пепелище Пунэ смертью героя князю Маргеру и посетил того, кто протянул руку помощи литовскому князю.
Князь и его сыновья горели огромным желанием отомстить тевтонцам. Гедимин с войском старался подобраться к врагу скрытно. Отличный полководец, князь понимал, что внезапность – это уже половина победы! Каково же было его удивление, когда он вдруг увидел перед собой готовое к бою тевтонское воинство.
– Душепродавцы! – слетело с его губ.
Он понял, что кто-то выдал его тайну. Но князь не струсил и не бросился назад. Быстро оценив обстановку, он подозвал к себе одного из самых даровитых сыновей.
– Олгерд, – сказал он ему, – скрытно зайдешь с тылу.
Сын, поглядев на тевтонцев, понял задумку отца, кивнул головой и поскакал к своим воинам. Студас и Драйнас при виде тевтонцев переглянулись взглядами, ибо это было дело их рук. Они торжествовали: теперь-то великий князь наконец-то получит по заслугам и будет зализывать свои раны, а Литва никогда не станет православной!
Гедимин решил атаковать врага, выставив по флангам Любарта и Кейстута. Сыновья великого князя так и рвались в бой. Но чего-то выжидал их отец. Его удлиненное лицо спокойно. Он только изредка поправлял длинные, заходящие за скулы, усы. Твердый взгляд говорил, что в его груди бьется по-прежнему боевое сердце. Видя широко расправленные плечи великого князя, Студас и Драйнас перестали улыбаться. В них все больше и больше проникало желание рубануть сзади своего тайного врага. Но страх сковывал их желание. Рука князя разила насмерть.
А великий князь выжидал, когда Олгерд зайдет в тыл врагу. По его прикидке, сын должен был вот-вот появиться за спиной врага. Привстав в стременах, он поднял меч. Громом пронесся его голос:
– За павших! – и толкнул коня вперед.
Тевтонцы рубились отчаянно. Но литовцы не уступали, а даже превосходили врага, глядя на князя. А тут еще подоспел и Олгерд. Тевтонцам, тем, кто остался жив, пришлось спасаться бегством до своего замка.
Гедимин решил с утра начать штурм, дав ночь на роздых. Поздно вечером, обходя становище, Гедимин нечаянно наткнулся на Студаса. Тот, кланяясь чуть ли не до земли, сладким голоском поздравил князя с победой.
– До победы еще далеко, – ответил Гедимин и хотел уже продолжить путь.
Но Студас предложил ему заглянуть в их шатер. К его словам присоединился и выглянувший оттуда Драйнас. Открыв полог, он сказал:
– Великий князь, отведай с нами чем бог послал, – и сделал жест рукой.
Какое-то предчувствие подсказывало князю не делать этого. Но… умоляющие глаза и покорность в их фигурах смутили князя.
– Эх! – махнул он рукой, шагнув к шатру. Остановившись у входа, произнес: – только на одно мгновение.
– Да, да! – враз воскликнули они.
Отведав куриную ножку и запив ее русской брагой, князь поднялся. Обтерев ладонью усы, сказал:
– И вы ложитесь. Завтра – штурм! – дав этим понять, что больше задерживаться он не может.
Наутро, проснувшись, великий князь почувствовал какое-то недомогание в теле. Пересилив себя и решив, что в бою разомнется и все пройдет, повел людей на штурм.
И вот он бьется на крепостной стене. Еще один натиск – и враг будет повержен. Но что это с князем? Его меч вдруг с трудом стал рассекать воздух. А с его губ вторично сорвалось:
– Душепродавцы!
Да кто это услышит! Кругом крики, стоны, ругань да звон клинков. Какой-то тевтонец, легко отбив его выпад, успел рубануть великого князя. Он пошатнулся. Меч выпал из его рук. Князь упал на колени, а потом рухнул на стену. Литовцы еле отбили у воспламенившихся тевтонцев тело своего князя. Печальная весть покатилась по Литовской земле и докатилась до границ русских княжеств.
Станил узнал об этом, когда объявился с товаром в Вильно. Торговля шла плохо, и он тайно заспешил в немецкие земли. Тевтонский магистр с распростертыми объятиями принял русского купчину. Еще бы! После такой победы даже у желчных людей появляется настроение. С благодарностью приняв подарок, магистр долго его рассматривал и в какой раз переспрашивал:
– Где же его сделали? В Константинополе, Риме, в Венеции?
И в какой раз купчина смиренно отвечает:
– В Новгороде, мой господин.
Тот смотрит, качает головой и говорит:
– Однако!
Магистр не хочет оставаться в долгу и после долгих раздумий дарит ему перстень с изумрудом. Купец отмечает про себя: «Часть затрат я уже вернул!» и начинает разговор вначале о плохой торговле в Литве после победы тевтонцев над ними, чем порадовал магистра. Незаметно перешел и к русским делам, аккуратно перейдя к тому, что уже и бояре стали рваться к купеческому делу. А для этого не чураются и разбоем. Так, один боярин послал ватагу лихих людишек в далекую Печору. Магистр был не дурак. Сразу оценил слова купца. Но вида не подал. Купец же был неплохим учеником. Дойдя до самого интересного места, вдруг заговорил о том, что он, дескать, мало привез к ним зерна. Его разобрали вмиг. В сле… Но магистр перебил купчину. На его тонких губах заиграла улыбка:
– Я… сейчас!
Он ненадолго отлучился. Вернулся с кисетом в руке.
– Надеюсь, этого хватит? – сказал магистр, развязав кисет и показывая содержимое.
Там мелькнули золотые монеты. Купец виновато улыбнулся, еще был молод, не закалился и неловко взял деньги. Ему пришлось рассказать, какими путями будет возвращаться в Новгород боярская ватага.
Проводив гостя, магистр вызвал к себе Конрада фон Вернера. Рассказав ему о посещении русского купца, он предложил рыцарю встретить возвращение русского отряда. В ответ рыцарь понимающе кивнул. Видать, не в первый раз ему приходилось выполнять подобные поручения. А куда деваться? Мы тут не в Азии. Перед его уходом магистр неожиданно спросил:
– Ну как твой оруженосец?
Рыцарь ухмыльнулся:
– Отличный воин! Побольше бы таких. Все идет к тому, что он примет нашу веру, а там…
Они улыбнулись друг другу.
Всю дорогу от тевтонцев Станил ощупывал магистров кисет. Отец был прав: и без товара можно «зарабатывать» деньги.