Глава 3
А ну, вставай! – возница кнутовищем толкнул Егора, который крепко спал, обняв мешок с шерстью.
Парень открыл глаза и непонимающе посмотрел на мужика.
– Тово… приехали! – пояснил тот, спрыгивая на землю.
Соскочил и Егор, подозрительно оглядываясь кругом. Ему почудилось, что он попал в какой-то иной мир, который он себе и представить не мог. «Надо же такое! Изба на избу поставлена! А там, вдалеке, даже три друг на друге стоят! Да как это можно? А это еще что за чудо за рекой? Стена какая-то. А за ней видны церковные купола. Что же это такое?» Он подошел к вознице и взял его за локоть. Тот оглянулся:
– А че ето такое? – сгорая от любопытства, Егор показал пальцем на стену через реку.
Возница мельком глянул:
– А… детинец, – бросил он, вновь осматривая воз, и прикидывая, с чего начать разгрузку.
Егор не понял и взглянул на него вопросительно. Тот, почувствовав взгляд, повернул голову в сторону парня.
– Понимашь… как те сказать… ну… кремник, – пояснил тот.
– А-а, – как-то неопределенно протянул парень.
– Ступай, отворяй ворота! – приказал возница.
Так началась новая жизнь Егора в Великом Новгороде.
Двор боярина был богат. Тут и конюшни, и скотный двор, хранилища, ремесленные холобуды, откуда доносился звон молотка, да из окон валил дым с запахом каленого железа. Но особенно поразили Егора хоромы. Они были в два этажа. Там, у них в деревне, боярский двор был гораздо беднее: небольшая конюшня, такой же скотный сарай. Хоромы, как у всех в деревне, одноэтажные. А тут…. Надо же! Широкий, в несколько ступеней, крылец под навесом. Удивили окна. Через них было видно, что делается внутри. Парню подумалось, что там ничего нет.
– Эй, – Егор окликнул возницу, – а кто слудь, – он показал на окно, – вытащил?
Возница догадался и рассмеялся от души.
– Там стекло….
– Стекло? – переспросил Егор.
– Стекло, – ответил тот и пояснил: – это вместо слуди. Понял?
Парень неуверенно кивнул.
– Ладноть. Потом все узнат и про стекло, и про дитинец, а щас бери… – сам взял два мешка с шерстью, под которыми лежали мешки с зерном.
Егор легко подхватил под мышки пару мешков с зерном, чем очень удивил возницу:
– Однако ж…
Егор пошел за ним.
Поселили парня в подволок над конюшней. Там уже жили два немца. К Осипу они попали случайно. Нанимались к одному боярину, да пока собрались приехать, того литовцы убили. Возвращаться домой с пустыми руками не хотели. Вот боярин взял их и, как сказал, временно. Да за делами забыл про них. Те, однако, прижились и о себе не напоминали. Осипу нужны были умельцы работать с металлом. Они плели кольчуги, собирали пластинчатые латы, делали серпы, косы, замки… А им нужны были помощники: выжигать уголь, ездить к заливу за рудой и помогать выплавлять металл. Тут уже трудились двое литовцев. Но они не справлялись. Вот и решил боярин задарма взять понравившегося ему молодца, пусть-ка поучится. Смотришь, и сам станет умельцем. Что ему в деревне киснуть? Не знал боярин, что у Егора появилось одно тайное желание: заработать тридцать рублей и отдать их боярину, чтобы со спокойной совестью вернуться домой. «Домой!» – с тоской думал он. Но, признаться, не так тосковал он по дому, как по ней, дорогой его сердцу Марфуше. Он с нежностью, простив ей тот невольный крик, вспоминал, как она, не боясь родительского осуда, вопреки словам матери твердо заявила: «Нет». Ему родители рассказали, как она осадила мать. «Только бы вот… не отдали ее. Но нет! Она будет ждать меня!» – почему-то самоуверенно думал он. «Но!» – машет парень кнутом, погоняя коней, тянущих короб с рудой. Немцы определили его возницей в помощь литовцам, которые занимались доставкой руды. И так месяц за месяцем, между немцами и литовцами. К концу года он не заметил и сам, как чисто научился говорить на обоих языках. Удивлялись таланту русского парня и немцы, и литовцы.
Отработав почти год, Егор набрался смелости подойти к дворскому. Сняв малахай и теребя его руками, он неуверенно произнес:
– Э… господин…
– Че у тебя? – повернулся тот.
– Да… вот я стараюсь…
– Вижу, вижу, – довольным голосом произнес он, – ну, смелее, – вдохновил его дворской.
– Да вот, когда я заработаю… тридцать рублев! – последние слова парень выпалил залпом.
– Сколько? Сколько? Тридцать?
Егор кивнул.
– А зачем тебе тридцать?
Егор рассказал. Дворский все понял и долго смеялся над находчивостью своего хозяина и темнотой этого парня. Отсмеявшись, он не без улыбки пояснил:
– Считай, если отбросить затраты на одежду, обувь, кормление, то тебе останется в месяц не более, – он задумался, потом сказал, – пятидесяти копеек. Вот и подсчитай.
– Да я… – плечи его заходили, – не умею.
– А! – поняв свою ошибку, выдавил дворский и, серьезно глядя, сказал: – шесть лет надо работать.
– Сколь? – парень широко раскрыл глаза.
Тот на пальцах показал сколько. Егор пробежался по ним глазами.
– Да-а! – в этом неопределенном звуке можно было разобрать его глубокое разочарование, бессилие и… злобу, которая рождалась в нем.
– Что же делать-то? – вырвалось у него.
– Идти в ушкуйники! – бросил дворский и пошел прочь, улыбаясь про себя своей шутке.
Для кого – шутка, а для кого мучительный поиск: кто же они такие? Ни немцы, ни литовцы этого не знали. Один из них посоветовал узнать у кого-нибудь из молодых горожан.
До этих слов Егор жил безвылазно, кроме рабочих поездок, с утра до вечера трудясь на барском дворе. И тут ему стало ясно, что надо заводить друзей. И он больше не стал чураться молодых дворовых парней. Однажды, под вечер, он освободился пораньше. Но не пошел ни к немцам, ни к литовцам слушать нескончаемые их рассказы. Но на этот раз, пересекая двор, он увидел, как трое парней, стоя у колоды, обмывали свои кожаные обувки. Глянув на свои ноги, обутые в лапти, он решительно подошел к ним.
– Туды? – и махнул в сторону детинца.
Двое из них окинули его с головы до ног и презрительно улыбнулись, ничего не ответив. Но третий оказался добрее.
– Туды, – доброжелательным тоном ответил он и добавил: – хошь с нами?
Егор кивнул.
– Тогда пошли.
Когда вышли за ворота, тот, кто пригласил, на ходу повернулся и сказал:
– Димитрий, Димка.
– А-а! – удовлетворенно кивнул Егор, но себя не назвал.
Тот не выдержал:
– А как тя звать?
– Мня? А… Егор.
Димка протянул руку, Егор с жаром пожал. Двое других спутников никак не отреагировали.
«Горделивые», – неприязненно подумал Егор. Димка, видать, понял его и с улыбкой сказал:
– Да они хорошие. А это так, для виду.
Они подошли к берегу, там толпился народ.
– Че они ждут? – спросил Егор каким-то тревожным голосом.
– Паром, – ответил Дмитрий.
– Сколь стоит? – догадался спросить Егор.
– Да… по полушке! – небрежно ответил Димка.
– О! – воскликнул Егор. – У мня таких денег нетути! Ты вот че… – он взял Дмитрия за руку, – пошли… отойдем, – и показал на кусты, росшие на берегу Волхвы.
Парень неопределенно пожал плечами, следуя за Егором.
Когда они зашли за кусты, Егор быстро разделся и, подавая одежду, сказал:
– Принеси ее на тот берег, – а сам бухнулся в речку.
Опешивший Дмитрий глядел то на удаляющуюся спину пловца, то на его одежду.
– Однако!.. – и покачал головой, направляясь к друзьям.
Многие заметили пловца. Кто со смехом, кто со страхом: «Доплывет ли? Вода-то холодная», стали наблюдать за ним. К ним присоединялись целые толпы подходивших к берегу людей. Все ахнули, когда исчезала его голова. Кто-то заорал:
– Лодочника!
– Да вон он! – раздавался облегчающий крик.
Все так увлеклись пловцом, что забыли и про паром, где хозяин вместе со всеми наблюдал за происходящим. Когда пловец, повернувшись к ним спиной и пряча руками определенное место, побежал к кустам, все, облегченно вздохнув, ринулись к парому.
Димка, переправившись на тот берег, подбежал к Егору. Парень, постукивая от холода зубами, схватил одежду, быстро в нее облачился, и они торопливо пошли по берегу. Димка спросил:
– Назад так же? – и кивнул на реку.
– А че… – ответил Егор и поинтересовался – куды щас идем?
– Да на Софийский двор. Тама ноне кулачные бои. Ты как?
– Че «как»? – переспросил Егор.
– Ну, дерешься?
– У нас в селе все дерутся, – важно ответил Егор.
– Ну, ну.
Проходя мимо Софийского собора, Егор остановился. Задрав кверху голову и глядя на кресты, он только и произнес:
– Ох, ты!
– Че, здорово? – полюбопытствовал Димка.
– Здорово! – восхищенно ответил Егор.
– Зайдем? – Димка кивнул на приоткрытую массивную дверь.
– Зайдем! – радостно почти крикнул Егор.
Переступив порог, Егор почувствовал, как две с лишним сотни лет намоления обрушились на него.
Освещенный лампадами, свечами да лучами оседающего солнца, собор показался Егору изумительным творением. Трудно поверить, что его создали человеческие руки. Егор даже растерялся. В ногах появилась слабина, и он упал на колени. Глядя на святых, которые, как ему показалось, смотрели на него со всех сторон кто с укором, кто требовательно, а Пресвятая Богородица – с поощрительной улыбкой, он позабыл все молитвы, которым учила его мать, только и пробормотал:
– Господи, помилуй! Господи, помилуй!
И когда Егор поднял после этих слов голову, ему показалось, что теперь уже все по-другому, доброжелательно, смотрели на него.
– Господи! Не оставляй мня своей милостью, – произнес он, крестясь и поднимаясь с колен.
– Ну, как? – на ходу, когда вышли из храма, спросил Дмитрий.
– Чудеса!
– То! То! – торжествующе произнес тот.
Когда они пришли, Софийский двор был уже почти заполнен. И они, не найдя двух друзей Дмитрия, стали пробиваться вперед. Вначале дорогу прокладывал Дмитрий, Егору было не по себе в такой гуще человеческих тел. Но когда его затолкали, он решительно начал прокладывать путь, расталкивая по сторонам новгородский люд. Мужики, глядя на Егора, не решались ему что-то сказать. А он, посчитав, что так и надо, быстро завершил свой путь, оказавшись у кромки круга, где несколько десятков бойцов разминались перед предстоящим боем. Разделившись на равные части, они начинали сражение. Тут у каждого были свои любимцы, а поэтому поощрительные крики и ругань по отношению к противнику не смолкали до тех пор, пока те не приступили к построению. Быстро составились две группы. В предстоящей ожесточенной битве должно было определиться, какая сторона возьмет верх. Все готово к схватке. Бойцы уже кидают друг на друга свирепые взгляды, этим как бы зажигая себя. В то же время и бойцы, и многочисленные болельщики были в каком-то ожидании.
Наконец появился рослый старик, прямой, как сосна, с белой окладистой бородой. Это был бывший боец, дольше всех державший первенство. Он прошелся по рядам бойцов, удостоверившись, что ни у кого нет на руках кастетов. Встав на краю арены, он дал сигнал, и битва началась. Поднялась толчея. Все хотели воочию видеть битву, которая стала сопровождаться то воплями, то радостными криками, то возмущением.
– Ты че, Лопата, в висок бьешь? – орал кто-то душераздирающим голосом.
Другой, стараясь перекричать, заступался:
– Ты зенки разуй, в какой висок!
– Че, не видишь!
– Я те «не видишь»!
Кричавшие хватают друг друга за грудки. Один из них награждает спорщика приличным тумаком. С ответом не задерживаются. Им спешат на помощь. И пошла новгородская братушка друг на друга.
– Ты за кого? – орет на Егора какой-то мужик.
Егор непонимающе пожимает плечами.
– Ты откель? – не отстает мужик.
– Оттель! – Егор показывает в сторону, откуда приплыл.
– Ах, ты славянский! – удар пришелся на щеку.
Обтерев ее, Егор развернулся и так хряпнул людина, тот был с Гончарной, что он рухнул под ноги дерущихся. Тут Егор заметил, как двое лупят Дмитрия. Рыча от ярости, он разбросал вокруг людишек. И досталось тем! Егор вошел в раж.
– Вон наших бьют! – крикнул Димка, показывая в сторону, где несколько парней колотили знакомых «гордецов».
Забыв про их отношение к себе, руководствуясь только сознанием «Наших бьют!» и ведомый вспыхнувшим в нем бойцовским азартом, он быстро проложил к ним дорогу. Разбросав нападавших, он не остыл.
Эти двое примкнули к Егору. За ними потянулись еще. Вскоре Егор, поддержанный нечаянной компанией, оказался победителем. Он до того вошел в раж, что начал искать себе противника. Но все почему-то бежали от него. Если кто пытался противостоять ему, то от его могучего удара тут же корчился под смех окружающих.
Вскоре Осип Захарович узнал, что этот застенчивый, безотказный работяга вдруг стал кумиром новгородцев. Боярину стали предлагать деньги, и немалые, чтобы тот отпустил Егора к ним. Глаза боярина светились радостью, а душа за долгие годы забвения горожанами деяний посадника ликовала. Поэтому, когда Осип, увидя мальца, подозвал его пальцем и попросил позвать к нему Егора, тот с важностью спросил:
– Самого Егора?
Боярин не сдержал улыбки:
– Самого.
В голове мелькнуло: «Ишь, как быстро возвеличился!» Малый нашел Егора около конюшен, где парень с литвинами правил обоз для поездки за рудой.
– Эй! – посыльный потянул Егора за рукав.
Тот оглянулся:
– Те че надо?
– Боярин кличет! – сурово, по-взрослому, сказал малец.
«Ну, ты… – ругнулся он про себя, – щас опять накинет. Пошто ввязался. Эх, Марфа, Марфа, когда же до тя доберусь?».
– Че ты бормочешь? – обернулся литовец.
– Да так… вон, – он кивнул на мальца, – говорит, чтоб шел к боярину. И зачем я ему понадобился, ума не приложу.
Литовец, подергав узел на хомуте, не торопясь, степенно подошел к Егору.
– Ты че так рассупонился? – чисто по-русски спросил он.
– Да рассупонишься, – Егор сплюнул, – раз он мня покликал, щас не знаю, сколь насчитает, а я ему уже должон тридцать рублев, – лицо парня посерело.
– Э-э! – протянул литовец, – ты че, как баба, раскис? Наградить он тя хочет! Понял?
– Наградить? Мня? За что?
– Э! Парень! Плохо жизнь ты знаешь, – оставив работу, литовец остановился напротив Егора.
Был он выше среднего роста. Борода тщательно выбрита, усы пострижены.
– Ты, говорят, тут всех побил на кулачках, – он провел рукой по усам.
– Так уж всех, – вставил Егор, как бы оправдываясь.
– Что сказали, то и я сказываю. А если так, наградит. Как пить дать, наградит. Иди и не бойся! – литовец шутя подтолкнул парня.
Эти слова внушили Егору какую-то уверенность.
– Чему быть, того не миновать! – и он решительной походкой направился к боярским хоромам.
– Заходи, заходи! – проговорил боярин, когда увидел просунутую в дверь голову Егора.
Парень перешагнул порог и остановился, по привычке стал мять картуз.
– Далеко собрался? – спросил боярин, увидев на нем походную одежду.
– За железом, – ответил он, называя руду железом.
– Да ты проходи, проходи, боец.
Когда тот подошел, Осип указал ему на сиделец.
– Сидай и расскажи, где ето ты биться научился?
Глядя на боярина не очень добрыми глазами, парень буркнул:
– Нигде. Он мня вдарил. Ни за что, ну, я… и тожить… ответил, – и с опаской посмотрел на хозяина.
– Хорошо ответил, – рассмеялся боярин, – пол-Новгорода перебил.
– Да не хотел я. Мня бьют. Я… тово… отвечал.
– Молодец, молодец, – боярин, подойдя, потрепал его шевелюру, – скажи: правду говорят, что ты Волхов переплыл? – спросив, он посмотрел на Егора снизу вверх.
– Правда. А че?
– У нас для этого паромщик есть, – произнес боярин, обходя стол.
– Так он… деньгу… аж два гроша просит, – с особым ударением на последних словах произнес парень, глядя на боярина с таким выражением, будто за эти деньги можно было купить корову.
Боярин сел напротив, положив руки на стол.
– Нашел деньги: два гроша! – хмыкнул Осип.
Егор поднял голову и, глядя чистыми глазами на боярина, сказал:
– Да у мня… и полгроша нетути.
– Что, тебе Петр, – так звали дворского, – за все время денег не давал?
– Не-е, – протянул Егор, – я не брал.
– Пошто так? – поинтересовался боярин.
– Да пусть… набираются. Долг мне вам отдать надобно!
Боярин, услышав эти слова, удивился:
– Мне? Долг? Какой? – спросил он.
Его голос прозвучал так искренно, что Егор даже подрастерялся. Собравшись с духом, выпалил:
– Так вы ж говорили… тридцать рублев.
Боярин вспомнил и расхохотался.
– А! Считай, что ты его мне отдал.
Егор вытаращил глаза:
– Я? Я отдал вам долг? Да я ж и деньгу не видел.
– Увидишь.
Боярин поднялся, подошел к поставцу, открыл дверцу. На верхней полке стоял ларец. Осип поднял крышку и черпанул несколько монет. Подойдя к парню, он хлопнул ладошкой по столу и сказал:
– Бери!
Егор заерзал на сидельце.
– Бери! Бери! – приказал боярин.
Егор засопел и стал считать. Осип удивился, когда тот подсчитал и заявил:
– Двенадцать рублев, – и положил обратно на стол.
Боярин покачал головой:
– Молодец! Кто считать-то тя научил?
– Вабор, – ответил парень.
– Литовец, что ли?
Егор кивнул головой.
– А ты бери, бери, – произнес боярин, показывая ухоженной бородой на деньги.
Егор осторожно и нерешительно стал их собирать в кулак. Боярин хлопнул по столу, поднялся, подошел опять к поставцу. Вернулся с кисетом.
– Держи! – сказал он, положив его перед парнем, и добавил: – дай бог, чтобы он у тя не был пустым. Ну, что ты еще хочешь? – спросил боярин, возвращаясь на место.
– Домой!
– Домой? – в каком-то раздумье произнес боярин.
Какое-то время он молчал. На его высоком лбу собрались складки.
– Значит, домой? – повторил он.
Парень кивнул.
– Соскучился, поди, по девице? – боярин посмотрел на парня смеющимися глазами.
Тот опустил голову, краска покрыла его лицо.
– А ждет ли она тя? Может, батька давно ее замуж выдал.
– Ждет! – твердо произнес Егор, поднимая голову.
– Это… хорошо, – растянуто, словно собираясь с какими-то мыслями, сказал Осип. Замолчал. Потом, склонив голову, посерьезневшим взглядом окинул Егора. Прищурив глаз, спросил:
– А кем бы ты хотел вернуться? – взгляд его застыл на парне.
Но Егор выдержал и неожиданно ответил:
– Боярином!
Такой его ответ почему-то не очень удивил Осипа.
– Боярином, – усмехнулся тот, – а вообще ты знаешь, что это означает?
Егор покраснел. Боярин встал. Прошелся вдоль стола. Поглядел в окно. Около ворот стояло несколько подвод, рядом толкались люди. Он понял, что они ждут Егора. Ничего не сказав, боярин отошел от окна и подошел к парню. Положив руку ему на плечо, он заговорил:
– Боярин – это лучший. Воин, воевода, градодержатель. Это видный, приметный, славный человек. Гляжу я на тебя, Егор, и вижу, что-то в тебе есть. Но только дома, – он отошел, чтобы вернуться на место. Усевшись, продолжил: – только дома для тебя этот путь закрыт. Ты меня понимаешь? – на Егора смотрят немигающие глаза.
Егор о чем-то задумался, потом ответил:
– Понимаю! – и вздохнул.
Почему-то вздохнул с каким-то облегчением и боярин. Поднялся.
– А если понял, пойди и скажи своим, чтобы ехали без тебя. Тебя, – подошедший хозяин ткнул парня в грудь, повторив, – ожидает Мезень и Печора.
Что из себя это представляет, он даже не мог и подумать: ни разу даже не слышал этих названий. Но понял, что это далеко не то, чем он занимался до этого.