Глава 11
Подошло время, когда природа, словно готовясь на предстоящему пиршеству, стала рядиться в новый наряд. Где-то накинула на плечи черный платок, где-то подпоясала себя широким золотым поясом, а где-то… Да разве обо всем расскажешь! И вот в окружении этой невыразимой красы у Марфы протекала новая жизнь.
Лука да Марфа, дед да бабка, на молодую Марфу не могли нарадоваться. Красота ее их уже не тревожила, а вот то, что она была работящей, безотказной, доброй и отзывчивой, их подкупало. Они и не заметили, как она вошла в их душу, вытеснив даже родных детей.
Судьба Луки да Марфы была не редкой для Руси. С юности полюбили они друг друга. А встретились случайно, когда Лука со своими деревенскими на Пасху пожаловали в село, где проживала Марфа с родителями. Столкнулись, выйдя из церкви. Лука, увидев девицу, набрался смелости и… похристосовался. И запала она ему в душу. За два десятка верст стал он бегать в село, чтобы хоть глазком увидеть ее. Запал чужак и в ее душу. Да куда там! Кто спросит, чего хотят их сердца.
Ее выдали за зажиточного жениха. Для Луки подобрали зажиточную невесту, которую и за версту нельзя было поставить рядом. Но куда деться… Судьба! Погоревал, погоревал да смирился. Как казалось, быстро они забыли друг друга. Ан, нет. Судьба-злодейка отбросила свое злодейское лицо и повернулась к ним доброй сторонушкой. Марфа схоронила мужа, ушла в вечный мир и жена Луки.
Однажды Лука привез в село для боярина свою десятину. Собираясь в обратную дорогу, зашел в церковь. И надо же такому случиться: на том же месте он вновь повстречал Марфу. Его не опечалили ее морщинки на щеках, ее поблекшие волосы и усталые очи. Нет! Перед ним была та, цветущая и задорная девица. Плясунья и певица. Да и по ее взгляду было видно, что она не заметила его плешину, опустившиеся плечи, ссутулившуюся фигуру. Заискрились его глаза. Зажгли они и ее взгляд.
– Христос Воскресе! – как тогда, проговорил он, напоминая этими словами их встречу.
– Воистину воскресе! – ответила она.
Ее ответ обрадовал Луку: «Не забыла, значит, помнила!»
Теперь им ничто не мешало. Дети стали взрослыми. У всех свои семьи, свои проблемы. Старые решили никому не мешать, не мозолить глаза и не давать повода для пересудов. Лука был отменным плотником. Полсела обустроил. Теперь настала его очередь обустроить себя. Выбрали они место в далекой лесной чаще, подальше от завистливых, осуждающих глаз. За зиму Лука подготовил лес. Когда отшумели ручьи, запряг жеребую лошаденку, к возку привязал коровенку. Погрузил «струмент», как он говаривал, кое-что из посуды, посадил Марфу и утром, на зорьке, пока село досматривало сны, в сопровождении верной Баски отправились они строить свою жизнь. Забились подальше, чтобы никто не нашел и не смог помешать их счастью, так неожиданно посетившему их. Но Марфа на селе слыла первой знахаркой. От матери да от бабки досталось. Вереница людей шла к ней за помощью. И редко кто был неудовлетворен. Из могилы людей вытаскивала. Когда она исчезла, всполошилось село, застонала и округа. И ударились люди в поиск. Разыскали.
Марфа-старшая стала к своему умению приучать и младшую. Толковой, а самое главное, желающей перенять знания оказалась младшая Марфа. Лука только ухмылялся, глядя, как они дружно готовили впрок зелье, собирали травы.
И вот однажды громкий лай щенят Баски возвестил о том, что к ним в очередной раз жалует непрошеный гость. Встретить его вышла младшая Марфа. И увидела она целый отряд каких-то воинов. Впереди – молодой, с мужественным лицом предводитель. Подъехав, он спрыгнул с лошади и взглянул на деву, и, похоже, забыл, зачем он сюда прибыл. Он уставился на нее, точно на драгоценное изваяние. Его взгляд смутил девушку, и она с криком:
– Бабушка, это к тебе! – юркнула в избу.
Марфа-старшая вышла с тряпкой в руке. Но, увидев предводителя, встала, как вкопанная.
– Боярин?! – вопросительным голосом воскликнула она.
– Я, Марфа! Я! – бодро, радостно ответил тот.
– Как дорогу-то нашел? – спросила она, забрасывая по привычке вытеральник на плечо.
– Да добрые люди помогли.
– А-а-а! Но я вижу, ты не хвор. Че надоть-то?
– Да… вот батя у меня… плохой, – и он повернулся назад, давая сигнал.
Из-за спины воинов вышли четверо с носилками в руках. Над жердями виднелась чья-то седая голова. Легкий ветер, словно молодой травкой, играл ими.
Бабка подошла к нему. Лицо больного было желтым. Щеки впали. Глаза глубоко ввалились. Она бесцеремонно подняла ему одно веко и низко склонилась над больным.
– Че так позно? – выпрямляясь, спросила она.
– Дак пока тя разыщишь… – боярин вздохнул, поглядывая на дверь.
Бабка перехватила его взгляд. И жестким, до строгости, голосом, произнесла:
– Неча туды зырить.
Боярин встрепенулся и, почувствовав неловкость, стал оправдываться.
– Да я… так просто.
– Знаю вас… кобелев. Скажи, пущай несуть в избу.
– Несите! – приказал боярин, оставшись на дворе.
Этим он как бы подчеркивал свое безразличие ко всему. На пороге он все же догнал старуху, шествовавшую во главе.
– Как он, выживет? А?
Та только взглянула на него и пошла вслед за носильщиками.
Больной был известным новгородским боярином Евстафием Дворянинцевым, не раз избиравшимся посадником. А привез его к Марфе Федор, его сын. Марфа знавала Евстафьева давно. Был он тогда посадником. О нем говорили как об умном, волевом и энергичном человеке. Порой его требование доходило до деспотизма. Это, главным образом, касалось зажиточных людей, которые выворачивались, хитрили, чтобы как-то уменьшить свою долю в казну. Тут Евстафий был беспощаден.
Под горячую руку тайного претендента на его место попал боярин Лука Варфоломей. Евстафий не дал ему слабины, заставив выплатить полностью причитающуюся с того подать. Тот затаил злобу. Момент для мщения вскоре ему представился. Варфоломей подговорил Ивана Крутилу, знаменитого кулачного бойца и смутьяна, чтобы тот поднял людей против Дворянинцева. А поводом послужило сильное вздорожание соли. Обоз с солью купца Григория Ляпы был кем-то похищен. Охрана перебита, и товар исчез неизвестно куда. Крутила с дружками стал орать на Ярославовом Дворике, что это дело рук посадника.
– Нажиться за щет нас хочет! – орал он.
Народ зажегся подобно сухой соломе. Евстафий только после обеда прилег отдохнуть, как в хоромы ворвалась взбешенная толпа. Она выволокла посадника во двор и стала избивать, требуя сказать, куда тот дел обоз с солью. Что посадник мог сказать, если он к делу не имел никакого отношения? Но кто из разъяренных мог это слышать? Били до тех пор, пока кто-то из них не крикнул:
Конец ознакомительного фрагмента.