Глава третья
1
Третье по счету здешнее утро Тетюрин пришел посвятить в номер 420 общению с Ритой.
Не получилось.
Через минуту пришли Кукин и Филимонов, ощущенье возникло толпы.
Кукин запел, по обычаю, Лазаря – о новой идее – концептуальной, ночью его опять осенило. Вот и кофейник созрел. Пили кофе совместно. Рита красила губы.
Потом в штаб заявился некий тип с бакенбардами, озадачен он был мониторингом, принес газетные вырезки; не уходил, надлежало зачем-то размножить – в двух или трех экземплярах; он размножал. Рита ушла в туалет, такая подробность. С бакенбардами снимал ксерокопии. Кукин вещал. Филимонов млел у окна, подставив солнцу лицо. Тетюрин скучал. Рита вернулась – опять за компьютер.
Ксерокопия, подумал Тетюрин, увлеченный темой энергия слова, будет когда-нибудь так же звучать, как сегодня для нашего уха дагерротип. Он полагал, дагерротип «для нашего уха» звучит романтически. Как бакенбарды.
Заметил: не нужен здесь никому мониторинг. Вот Колян («Приятного аппетита…»). Взял заметку – брезгливо отбросил.
– Кончилась бумага, – сказал с бакенбардами, вопросительно посмотрев на Филимонова.
– Ладно, хватит, – Филимонов сказал.
Тот сложил в стопку, что было.
Филимонов достал пачку денег, вынул пару бумажек лениво, протянул, не глядя кому. Тот сказал, уходя:
– До свиданья (…и взяв).
– …из чего следует, что действительность и реальность далеко не синонимы, – закончил Борис Валерьянович последнюю мысль, за которой никто, однако же, не следил.
Борис Валерьянович Кукин ждал вопросов.
Тихий ли ангел пролетел, милиционер ли родился – молчали.
Не хотелось работать. Въезжать.
Утро есть утро.
Тетюрин рассеянно просматривал принесенные вырезки. Сверху лежало о конкурентах. Вот Каркар делится рецептом приготовления супа из яблок с рисовыми клецками. Вот отчет о посещении Шутилиным водозаборной станции. «Монолиты» с лопатами – групповой портрет представителей блока «Монолит» на воскреснике: саду цвесть!.. Ниже о наших. Богатырев рассматривает кольчугу в краеведческом музее, сейчас примерит. Обаяшечка Жанна, дочь Несоевой – улыбка: рот до ушей – повествует о маме. Конкурс анаграмм, тур третий. Ничего особенного: спаниель – апельсин; «все на перестановку букв!» – победителей ждет приз, изобретайте анаграммы.
– Зачем? – Тетюрин протянул листок Филимонову.
– Велено, – зевнув, ответил Филимонов.
Слово «велено» в его устах означало «велено Косолаповым».
Тетюрин так и не понял, зачем вырезать анаграммы, присланные читателями.
– А кто такой политолог Самсонов?
– Ну есть тут один, – сказал Колян, хрустя печеньем, – неясной ориентации.
– На Шутилина работает, – сказал Кукин.
– Нет, – возразил Колян, – Шутилина он тоже мочит.
– Чья-то маска, короче, – сказал Филимонов.
Тетюрин отметил:
– С чувством написано. (Он пробежал глазами колонку – интервью – политолог Самсонов рекомендован как автор пособия «За кого не надо голосовать».)
– В отношении суггестии, – произнес Кукин, – очень похоже по стилю на вас.
– «Опустив очи долу», – прочитал Тетюрин. – Знал я одного, любил «очи долу».
Тетюрин задумался. Это Костя Негожин любил, его сокурсник и даже, если вспомнить, соавтор одного выступления в неком журнальчике. В их тогдашней двустоличной компании Негожин слыл за оригинала. Стиль у него был отменный, но он зло употреблял архаизмами. Именно над «очами долу» негожинскими, помнил Тетюрин, иронизировали года четыре назад на семинаре в Нижнем Новгороде, куда занесло их всех (т. е. некоторых) по непостижимой логике какого-то невразумительного проекта, щедро оплаченного добрым дедушкой Соросом. Негожин и там отличился: потерял чемодан, ему скидывались на дорогу. С тех пор о Негожине ни слуху ни духу.
Но построение фразы – очень похоже. И пафос.
Было бы слишком невероятно, если бы Негожин здесь пахал на Шутилина. Или против Шутилина – здесь бы – пахал.
Тетюрин взялся читать другую колонку, и тут произошло событие: Жорж появился. (Нет, конечно: событие – раньше, а Жоржев приход был только откликом…)
– Кофий пьете? – входя решительно в штаб и торжественно, во весь голос: – Начало Каркара!
2
Все напряглись. Жорж не торопился рассказывать; он медленно подошел к столу, взял графин и прямо из горлышка стал пить воду. Вода была желтоватой, с неаппетитным ржавым осадком, – что уж там придавало ей желтизну – хлориды ли какие-нибудь, гидрокарбонаты ли, или же биологически активные компоненты вроде йода и железа, Тетюрин, конечно, не знал, но все здесь эту воду считали целебной, да и вообще эти края славились минеральной водой; во всяком случае, в штабе всегда стоял графин с желтоватой жидкостью, и любой желающий мог эту целебную воду пить.
Понятно, что наслаждался Жорж не столько водой, сколько производимым эффектом.
– Ну и как же он начал? – не выдержал Филимонов. – Взорвал себе сауну? Проколол себе шины?
– Хуже! Собаку ухлопал! Свою!
Кукин крякнул. Риторически как бы. Мол, а я что говорил?!
Вот что случилось. Полчаса назад – только что! – на этого мудака Каркара было совершено якобы покушение! Он вышел на набережную вместе с собакой. Четыре пули из проезжающего автомобиля. Три попали в собаку. Собаку наповал. Каркар невредим. Интервью раздает.
– Свидетелей нет, конечно? – спросил Колян.
– Свидетеля убили.
– Так все-таки убили кого-то?
– Я же говорю, собаку!
Филимонов побагровел и ударил кулаком по столу:
– Сссука!.. у-у, сссука!
Филимонов любил собак, все это знали. В Москве у него на попечении жены остался бобтейл.
– Ты чего? – спросил Тетюрин, пораженный реакцией Филимонова еще больше, чем самим происшествием.
– Гречиха сука, собаку не пожалел!
– Гречихин, – пояснил Колян, – мордодел Каркара, концептуалист блока «Честь и достоинство».
Борис Валерьянович поинтересовался породой пса. Жорж точно не знал:
– Не то сенбернар, не то доберман…
– Сенбернар, наверное, – предположил Кукин. – Народ сенбернаров больше жалеет.
– Суки, какие суки! – качал головой Филимонов, – Сенбернара, скоты!..
Позвонили в подконтрольные Косолапову «Ведомости», там ждали корреспондента с места события; еще не приехал, но общая картина уже прояснилась: определенно, стреляли в Каркара, его защитила собака.
– Ах, собака его защитила!
– А что, – оживился Колян, – хорошо работают. Представьте только, фотография на первой полосе. «Он спас Каркара». Каркар и Гавгав.
– Не надо шутить, – сурово произнес Филимонов. – Я, конечно, циник и мизантроп, но всему есть пределы.
– Если иметь в виду осознанное управление возможностями, – рассуждал Борис Валерьянович Кукин, – было бы эффективнее собаку не убивать, а только ранить. Ее бы лечили, публиковали бы бюллетени о состоянии здоровья. За три дня до выборов она бы умерла.
– Перестаньте, – попросил Филимонов.
Рита заплакала.
3
Косолапов спускался по лестнице, когда в Синий Дом ворвалась Несоева.
– Я не хотела по телефону, вы понимаете, что во всем обвинят меня? Я основной конкурент Каркара!
– Вы вне конкуренции, Анастасия Степановна, – сказал Косолапов.
– Но обвинят меня. Что я его заказала!
– Насколько мне известно, уже обвинили «монолитов» и лично Шутилина. Шутилин считает себя оклеветанным. Обещал подать в суд.
– Но он не из нашего округа!
– А что касается вас, я думаю, как раз бы не помешал слушок, что вы его лично… пых, пых!
– Как? Как вы сказали?
– Слух! Только слух! Все сразу поймут, что этот нелепый слух пустили люди Каркара.
– Что вы, не надо, – испугалась Несоева.
– Отчего же не надо? Эту версию следовало бы поддержать. Я бы никогда так не назвал блок – «Справедливость и сила», но раз вы самоназвались без моего участия, пусть так и будет: справедливость и сила. Не только справедливость, но и сила.
– Вы с ума сошли!
– Справедливость и сила, – повторил Косолапов.
Чем ему не нравилось название? Да тем, что не выдерживало элементарной проверки на дразнилозащищенность. И дураку понятно, что, изобретая имя движению, необходимо исследовать, как это имя издевательски сократят враги и какую вообще гадость из него можно выудить. Неужели не видели, когда придумывали, что «Справедливость и силу» будут сокращенно называть СС, а членов блока и адептов движения – эсэсовцами? Так и получилось. Правда, для молодежи слово «эсэсовец» – пустой звук, поэтому противники «Справедливости и силы», апеллируя к молодым, не отягощенным исторической культурой мозгам, больше пользуются образованьями «сись», «сиси» и, главным образом, «сиська». «Сиська» уже вытесняет «эсэсовцев». На заборах, на стенах домов – пишут везде: «сиська», «сиська», «сиська»… «Сиська» – и все. Весь город в «сиськах». (Обстоятельство, которое, между прочим, поражает приезжих: если в иных местах на заборах пишут названия первичных половых признаков, то здесь определенно вторичного – «сиська»!) Потому что «сиська», именно «сиська», – это еще и намек на видную роль женщины в руководстве «Справедливости и силы». Недаром в качестве контрпропаганды люди Гречихина понарасклеивали издевательских листовок «Голосуйте за сисиську!» Читай: только полный кретин отдаст свой голос за г-жу Несоеву.
Вот что значит не продумать название.
Теперь необходимо переломить тенденцию.
– Вы мимо парка поедете? Подкиньте.
Залезая в машину, спросил:
– А почему вы без охраны, Анастасия Степановна?
– А вы?
– Боюсь, – ушел от ответа Герман Федорович, – эти выборы будут проходить в атмосфере террора.
Когда ехали в гору, по Новокузнечному переулку, Косолапов заговорил о семье.
– Как поживает ваша дочь? Акклиматизировалась ли? – спросил он отчетливо, непринужденно артикулируя каждый слог.
– Я ее совсем не вижу, – сказала Несоева. – Два года не видела и опять не вижу. Не могу вам сказать, как она поживает.
– У нее красивое имя – Жанна.
– Это муж настоял, я хотела Аннушку. Если б меня звали Жанна, вы бы сделали из меня Жанну д’Арк.
– Обязательно.
Остановились у светофора. Тинейджеры беспризорного вида, перебегая от машины к машине, раздавали свежий номер «Живой воды».
Несоева взяла посмотреть и тут же наткнулась на:
– Здесь о Шутилине!
– Оперативно работаем, – сказал Косолапов, – вчера в голове, сегодня в газете.
Шутилин был действующим законоположником, на этих элекциях ему требовалось подтвердить свой статут.
– Слова сочувствия, – прочитала вслух заголовок Несоева.
«Слышали? Шутилин-то наш третий срок схлопотать готов!..»
«Так ведь он уже два отсидел!»
«Два отсидел и еще, говорит, пять отсижу. Чем с вами у холодных батарей мерзнуть да в троллейбусах толкаться, уж лучше здесь».
«А где ж он сидит-то?»
«Да в каком-то Доме Собраний».
«Знаю, знаю, хорошее место. Там и кормят что надо, и даже топят зимой. Опять же комиссии… Грамоту знает – при библиотеке устроится».
Анастасия Степановна захохотала.
– Новенький, – сказал Косолапов, довольный. – Между прочим, писатель. Из Петербурга. На вас обе столицы работают.
– Писатель? А как фамилия?
– Ту… терин… Тетурин… Виктор Тетурин. Вы не знаете, он молодой, еще не раскручен.
И еще – прежде, чем вылезти из машины:
– Народ не дурак, – сказал неожиданно Косолапов.
– И это говорите вы?
– Народ не дурак. Скоро все скажут, что Каркар сам застрелил собственную собаку. И оклеветал вас.
– Мне все это очень не нравится.
– И мне не нравится. Пролилась кровь. Пускай и собачья.
4
Штурм – громко сказано; не штурм – наезд мозговой.
– Валерий Анатольевич Каркар… Ну и фамилия!.. И с такой фамилией он идет на элекции?
– Каркар… Каркар… Не еврейская… И не грузинская… Каркар…
– Они говорят, французская…
– Францией тут и не пахнет…
– Знойное африканское побережье… Каркар… Человек с копьем… Вождь людоедов… Каркар…
– Русское кладбище…
– Они утверждают, что его прапрадед был известным во Франции экономистом, Мишель Каркар…
– Ну еще бы!.. профессор Сорбонны!
– Александр III пригласил его к себе советником, он полюбил Россию, женился на русской дворянке, нарожал детей…
– Так он еще из дворян!..
– Естественно.
– Дети того Каркара сражались, кто на стороне красных, кто на стороне белых…
– Ну, а потомок за примирение.
– Гречиха работает. Его почерк. Любит сочинять биографии.
– Будем опровергать?
– Некогда. И незачем. Бьем по фамилии. Так, Витек, это по твоей части.
5
Когда два месяца назад в Москве три солидных молодых человека в галстуках от Версаче почтительно раскладывали пред Косолаповым кой-какие бумажки, Косолапов спрашивал – и ему отвечали. Обсуждались, в частности, персоналии. В частности, некий Богатырев. В частности, о семье, пожалуйста, рассказать попросил Косолапов:
– Пожалуйста, о семье.
(Не в значении «мафия».)
– Холостяк.
– Как холостяк? Холостяк – это плохо. Может быть, вдовец?
– Нет, он в браке не состоял.
– И детей нет?
– Не зафиксированы.
– Это неправильно. Почему не женился?
– Много работает. Поэтому.
– Плохо. Лучше б у него судимость была. В Америке никогда не изберут президентом холостяка. И тем более бездетного… Если не женат, значит, что-то не так. Холостой, тем более бездетный, может и на красную кнопку нажать. А вдруг он враг рода человеческого?…
– Мы же не президента Америки избираем…
– Так он голубой?
– Вроде нет. Голубых он не любит.
– А надо любить, надо всех любить, и голубых и неголубых…
Косолапов был толерантен и человеколюбив, этого у него не отнимешь.
Хотя больше, чем людей, он любил события.
Он не любил, когда событий не было.
Он любил инициировать события сам и придавать им значение худ. акта.
В конце концов, не человек красит событие, а событие человека.
Изучая данную персоналию, Косолапов установил: Богатырев Леонид Станиславович слывет узким специалистом по целому ряду вопросов; по другому целому ряду вопросов слывет специалистом широким. Свет в конце тоннеля отчетливо виден ему. Субъективно он способен управлять Российской Федерацией целиком, хотя и претендует объективно на относительно скромное место в городском парламенте.
Иными словами, степень влияния Богатырева на что-либо следует воспринимать с учетом аспектов – экономического, социального, медицинского и нравственного.
Короче, он – элемент сложной корпоративной системы.
Что касается внешности Богатырева, то был клиент Косолапова невысок, плешив, глаза имел серые, узкие, как щелочки для монет в игральном автомате; у него был двойной подбородок, а на подбородке, на первом, изрядной величины бородавка, вероятно, серьезно мешавшая своему хозяину бриться. Говорил он бегло, но как-то бесцветно, будто произносил заранее заученный текст, который вот-вот забудет в силу ущербной памяти, отчего производил впечатление чем-то напуганного человека.
Он производил впечатление человека, напуганного тем, что не произведет впечатление.
Он пытался казаться уверенным, решительным и мудрым общественным деятелем.
Лучше бы он этого не делал.
Познакомившись поближе, Косолапов оценил материал на три с минусом. Тем интереснее с ним было работать.
– Свежее дыхание, открытое сердце, – сказал Косолапов правой руке своей Филимонову; правая рука пожала плечами.
Коллеги в восторг не пришли:
– Мрачноват.
– Грубоват.
– Амбициозен.
– Позвольте, – спорили одни с другими, – какая может быть амбициозность с его-то данными?
Косолапов считал своим долгом по возможности окрылить членов команды. Работа предстояла творческая.
– Отлично, отлично! – убеждал Косолапов на первой же, еще московской летучке. – Отсутствие иных положительных качеств естественно замещается амбициозностью. Чему вы удивляетесь, господа? Все правильно, так быть и должно. И потом, давайте не будем обсуждать комплексы нашего клиента. Мы работаем с конкретной материей. Что имеем, с тем и работаем.
6
В день убийства собаки Каркара у Богатырева обострилась засекреченная в интересах общего дела язва желудка; он сидел за столом, разглядывая пресс-папье в виде египетской пирамиды, и с тревогой прислушивался к резям в мягком своем животе.
Секретарь не докладывал – Несоева сама вошла в кабинет, громко приветствуя Богатырева: «Гой еси, добрый молодец!»
Леонид Станиславович вобрал голову в плечи.
– Настя, – сказал Богатырев, – мне это не нравится.
– Что именно, Леня?
– Ну, что Косолапов надумал сделать со мной.
Слово «женить» Богатырев боялся выговорить.
– А ты это сказал Косолапову? – спросила Анастасия Степановна, удобно располагаясь в итальянском кресле.
– С ним невозможно разговаривать, – вымолвил Богатырев через силу и как будто поежился. – Я его, Настя, боюсь.
Признание нелегко далось Леониду Станиславовичу, он побледнел даже.
– Не хочешь быть богатырем? – удивилась Несоева.
– Ладно богатырем… Но свадьба!.. Какая свадьба, Настя? зачем?
– А зачем люди женятся, Леня?
– Ты это серьезно?… И ты туда же?… И ты?… ты?…
Богатырев вскочил с места, заходил по комнате, раздраженно поймал муху в воздухе, разжал кулак: мухи не было – не поймал.
– «Зачем женятся»!.. Если люди и женятся зачем, то меня, как понимаешь, совсем не за этим!.. (Афоризмы ему не всегда удавались.)
Несоева с трудом сдержала улыбку.
– Тебя не устраивает, что брак будет фиктивным?… что будет спектакль?
– Меня ничего не устраивает! – взвизгнул Богатырев.
– Не знаю, – пожала плечами Несоева, – на твоем бы месте я обязательно женилась…
– Так и женись!
– На своем, извини, месте могу выйти только замуж! – А про себя подумала: один: ноль, репетиция теледебатов, тренируемся на своих.
– Ему бы массовиком-затейником работать, – ворчал Богатырев. – Весь город буквы переставляет. Научил, надоумил. Конкурсы, видите ли, придумывает. Да я и не знал, что такое анаграмма… столько лет прожил!..
– Не скрипи, Леня. Скрипишь, как не знаю кто.
– Нет, все, все, зайди в общий отдел, все буквы переставляют!..
– Значит, так надо, – сказала Несоева. – Видишь, он умеет увлечь народ.
– Да ведь нас пиарить надо, нас!.. а он буквы пиарит! Не людей, а буквы! Понимаешь?
– Без буквы нет имени, – сказала Несоева.
– Это он тебя научил? А у тебя нет ощущения, что он приехал сюда лишь оттянуться, нет?
– Нет, я ему доверяю.
– Он проходит курс процедур в «Притоках». Он на нашей воде подлечиться решил.
– Так и что из того? – спросила Несоева.
– На нашем здоровье с тобой!
– Брось!
– Ну, на моем точно! – сказал Леонид Станиславович. – Шутилин начал, Каркар начал, все уже начали, одни мы не мычим не телимся!..
– Я так понимаю, Леня, у нас будет контрответ, я разговаривала с Косолаповым. Он абсолютно спокоен, уверен, и я ему доверяю. Вот увидишь, он так повернет, что Каркар будет работать на нас. О чем говорим? Пусть профессионалы занимаются нами. Ты разве что-нибудь в этом понимаешь?
– Да он просто над нами смеется.
– Леня, ты предубежден против Косолапова.
– А какого лешего из меня богатыря лепить понадобилось? – бухтел Богатырев, блуждая по кабинету.
– Всем недоволен. Вот былину о себе в газете прочтешь, еще как понравится!
Леонид Станиславович промолчал. Текст былины лежал у него в столе – предписывалось выучить наизусть.
7
Тетюрин входил во вкус.
Сочинение панегириков и пасквилей напоминало игру. Неслыханное удовольствие – одних восхвалять неумеренно, других жестоко мочить.
Пасквиль на Каркара придумался так легко, что Тетюрин даже не стал записывать. В лом искать ручку (которую потерял) или включать компьютер (который недавно выключил). Пусть в голове побродит-потушится. Не забудется до утра, подождет.
Ночь-однодневка, ты мотылек вечности; вместе летим на огонь скользящего окна повседневности.
Улыбнулся Тетюрин: чем нелепее текст, тем быстрее, тем легче он сочиняется. Труднее, когда с человечинкой – человеческий то есть.
Love story Богатырева на очереди. Первая встреча Богатырева со своей суженой – все идет к свадьбе. Тетюрин обязан изобрести ситуацию, смоделировать первую встречу с ней, по возможности универсального плана, потому как она на сегодняшний день пока что абстракция, претендентка не задана. В красивую, простую и трогательную воплотить историю. Чтобы эту историю прочитавший (будет опубликована) или услышавший (будет озвучена) непременно захотел пересказать ближнему, точнее, захотела бы непременно пересказать ближнему, потому что прочитавшая и услышавшая, что точнее, это женщины, женщины – на них весь расчет!.. Но и чтобы у черствых мужиков что-то там внутри тоже вот так шевельнулось – вот как должно.
Все-таки ближе к ночи он подустал. Реальный Богатырев не оставлял никаких зацепок.
Тетюрин бухнулся на кровать в одежде – от Катьки ему бы влетело за это. Мысленно он услышал ее резкий голос: «А ну кыш!» Но мысленному голосу Тетюрин не подчинился.
Плакатное изображение Богатырева висело на стене. В расчете на вдохновение Тетюрин пялился на малосимпатичное лицо Леонида Станиславовича. Не вдохновляло.
Интересно, икается ли ему сейчас? Чувствует ли г-н Богатырев, что готовятся ему, грешным делом, корректировать пути провидения? Что-то все-таки есть в этом от колдовства – часть себя спроецировать на другого.
Часть… Доля… Жребий…
А поскольку не вдохновлял Богатырев Тетюрина, то и Тетюрин, глядя на Богатырева, думал уже не о Богатыреве, а сам о себе – о своей части, о своей доле, о своем жребии.
По части уличных приставаний, самовыраженческих стандартных инициатив и соответствующих репрезентаций сам-то он, строго говоря, не был мастером. Он уважал значение начальных условий, задаваемых обстоятельствами, более полагаясь на подарки судьбы, чем на вменяемость своих жестов.
Хорошо: знакомство как жанр. Тетюрин и Катя.
Фабула, она, коль скоро речь зашла об их конкретном знакомстве, не отличалась в данном конкретном случае оригинальностью. Нет, сказать, что эстетическое чувство Тетюрина как персонажа было оскорблено ходульностью сюжета, конечно, нельзя, однако кое-чему он все-таки изумлялся. Не как персонаж, а как зритель собственной драмы.
Ну ведь очень банально, нарочито банально. Через собаку. Причем с крайне банальным именем – Тим.
Пропала – нашлась. И не свою потерял Тетюрин, а собаку сестры; нашла девушка Катя.
Некоторую неповторимость целому, как им и следует, придавали детали – Тетюрин вспоминает: вы всем дверь открываете не спрашивая? – а она говорит, я же знала, что вы; и что был коридор и много дверей, и шла соседка-старушка, в халате, как тень, двумя руками держась за тарелку, перегороди ей дорогу Тетюрин – прошла бы сквозь него; а на столике около телефона лежали «Основы клинической симптоматологии», и он сразу догадался, где она учится… А когда он взял на руки Тима, зазвонил в комнате Кати будильник, о чем они потом часто вспоминали, потому что будильник должен был звонить, по идее, в семь утра, а не вечера…
А когда он ехал к ней в маршрутном такси (тоже ведь предзнаменование), на город неожиданно обрушился шквальный ветер, не имевший отношения к делу, – листья, пыль, мусор, бумажки, от всего этого небо стало серо-коричнево-пестрым, к лобовому стеклу прилип рваный полиэтиленовый мешок, микроавтобус остановился на Большом проспекте, а длилось безобразие минут десять, не больше, потом уже у нее во дворе, когда солнце сияло и на небе ни тучки, он в числе прочих зевак лицезрел нерукотворную инсталляцию: увесистый сук ветхого тополя, килограммов на сто, а под ним покореженный капот нервно пиликающей «тойоты», кому-то не повезло. Катя, почесывая Тима за ухом, рассказывала, как он испугался, когда распахнулось окно, ворвался ветер, записки… У нее были крупные губы, грустные, как и глаза. Тетюрин слушал рассеянно. «Записки?» – представил листы бумаги, летающие по квартире: чьи? Нет, «записки» она не говорила, он убежал «за миски» – забился в угол, за миски. Их было две, пластмассовые – одна для воды, синяя, другая для пищи, красная. И круглое, смуглое от загара лицо. «Хороший, хороший», – гладила Катя. Уж очень странное лето. Парниковый эффект. Смена климата. Август – кошмар.
Два года назад. И два дня, если точно.
Два года тому назад – начнем повыше – сестра Тетюрина по имени Лена уехала в Кинешму к больному бывшему мужу; сестрин брат Виктор Тетюрин поселился в ее мастерской на Васильевском острове, он перелопачивал чужие воспоминания о холере, Астрахань, 1968, что называлось «лит. обработкой», а также поливал цветы, подменял собою автоответчик, кормил попугая Петю, знавшего слово Крым, и выводил гулять бестолкового Тима, терьера. Этим летом он расстался с волоокой причиной своих прежних безумств и вообще отчего-то со всеми ссорился; был сам по себе, анахоретствовал, то есть в иных отношениях вел себя почти примерно, однако Тим настолько был бестолков, что убежал от Тетюрина в первый же день. Терьер. О ужас. Тетюрин забыл о воспоминаниях. Он сочинял теперь, что скажет сестре. Мало веря в успех и больше думая об отчетности, Тетюрин взвинтил тираж объявлений, расклеенных им по округе, до 150. На второй день поисков (и ожиданий) раздался звонок. Девушка Катя сообщила, что песик, «кажется», у нее. Тетюрин помчался к девушке Кате. Тим оказался действительно Тимом.
Был момент, когда Тим не знал, кого выбрать – Тетюрина или ее; стоял между ними и растерян но дергался – то к нему, то к ней. Плохо ли, хорошо ли – он знал их одинаково. Что-то было уже где-то такое. Так о том и речь, что банально.
Они вышли вместе на улицу, потому что ей было жалко с Тимом прощаться – просто вот так, – и, болтая (меньше всего о собаках), они дошли до места обитания Тетюрина, он пригласил ее «к себе» в мастерскую, она сказала ему «в другой раз» и пошла домой, и тогда он и Тим проводили ее до дома, купив по дороге вина, а когда до дома дошли, он и она, решили, что все-таки лучше пойти в мастерскую.
Они часто ссорились. За два года – навсегда – отношения рвали трижды, «навсегда», однако, кончалось, они почему-то оказывались друг с другом.
Однажды Катькина подруга сказала ему, что он отхватил первую красавицу на факультете. Он сказал это Катьке. «А ты не знал?» Нет, знал, конечно.
Но что главное? Детали: Катя чешет собаку за ухом, две миски, она любит собак… То на нее, то на него… – собачья растерянность.
Час усугубляющейся вины.
Добросовестно виноватый, он встал и отправился в штаб. Рита еще не спала, раскладывала компьютерные пасьянсы.
– Можно? – спросил, беря трубку, Тетюрин.
– Сколько угодно, – сказала Рита.
Набрал питерский номер.
– Привет, не спишь?
– Здравствуй, – отозвалась гулко; значит в ванной скорее всего.
– Моешься?
– Почти.
Тетюрин ухватился за «почти», радуясь невнятности ответа, и дерг, дерг, как за ниточку: мол, «почти» это как? – покатил клубок разговора в закуток бестолковости. Но у Кати не то настроение.
– Сердишься? – спросил Тетюрин.
(Тут деликатная Рита вышла из комнаты.)
– Ничуть. Ты зачем звонишь?
Вот зачем. (Якобы.)
– Расскажи мне… как твои Ревякины познакомились.
Двойная-таки провокация. Во-первых, Ревякины не «твои», а «наши», а во-вторых, что за вопрос?
Между тем вопрос закономерный. Тетюрин работает. Смешно? Он конструирует эпизод. Историю знакомства в нескольких фразах. Потом расскажет подробности. Вернее, подробности ему сейчас как раз и нужны.
– Кого знакомства и с кем… – не поняла Катя, – …подробности?
Ага, зацепило.
– Историю знакомства будущего сенатора с его будущей женой, он холостой, но мы его женим…
– А при чем тут Ревякины?
А лишайники при чем вчерашние? Зачем она втюхивала про лишайники?
– Катюша, подскажи, пожалуйста, мне по работе историю любви сочинить надо… Ничего в голову не приходит…
Конец ознакомительного фрагмента.