Вы здесь

Дайте мне имя. Глава двенадцатая. Спазма памяти (В. П. Колотенко)

Глава двенадцатая. Спазма памяти

Никому еще не удавалось укротить наплыв воспоминаний. Они то и дело возвращают меня в прошлое.

– Ри, – произношу я, – ты задержалась и…

На это замечание она, женщина-порох, только улыбается. Ее глаза – светоносный колодец.

Чтобы не впадать в ревность, я выбиваю резец рубанка и правлю его на оселке. Я люблю ее, и мне еще никогда не удавалось скрыть от нее приступ ревности. Ей это нравится. Ее прошлое, о котором я знаю все до мельчайших подробностей, меня не интересует. Мы никогда о нем не говорим. Можно, конечно, притвориться и уговорить себя, что какие-то там патриции или полководцы, кому она дарила свою любовь, не стоят подметок моих сандалий, но забыть это невозможно… Простить – да! Мое всепрощение не имеет границ. Но наша память устроена так, что чем больше ты стараешься что-то из нее вычеркнуть, тем больше это что-то запоминается.

– Ри, – говорю я, – давай ужинать.

Теперь мои пальцы купаются в ее волосах.

– Ешь, я сыта.

Сейчас требуется сдержать себя от любых вопросов и выразить лишь сожаление о том, что ужин снова придется разогревать. Можно, правда, проявить заботу о ее самочувствии:

– Как твой голеностоп?

Вчера, резвясь на лужайке, она оступилась. Я был готов нести ее на руках.

– Спасибо, – говорит она, – все в порядке.

Я ношу ее на руках, и это нам нравится.

Вскоре она рассказывает о том, как неделю назад посетила друзей.

– Что у тебя, собственно, с этим?..

Молчание. Тот, о ком мы говорим, не может быть моим соперником. Наверное, не может.

– Ри, – произношу я, – ты не можешь себе представить…

Мне нужно взять себя в руки.

– Я в отчаянии…

Она не верит: отчаяние еще ни разу не заставало меня врасплох.

– Я в отчаянии, – повторяю я, – ты слышишь?

Молчание.

– Я думаю, – говорю я, – что ему нужно воздержаться от посещений нашего дома. Твои званые вечера…

– О чем ты говоришь?

Я спрашиваю, помнит ли она свое обещание относительно той истории с розами, которые так и не расцвели в том розарии. Каком обещании? Она уже забыла ту историю. Ей подавай новую. Рия в восторге не только от того, что ей удалось меня раскусить (хотя я так не считаю!), но и от ломтика жареной рыбы, на котором еще пузырится масло. Ей вообще нравится, когда я хозяйничаю у огня.

– Я давно хочу тебе сказать…

– Уйду. Будешь донимать – уйду…

На мой взгляд, это не очень удачная шутка. Но меня ничуть не волнует ее угроза. Я просто слишком счастлив в эту минуту. Счастлив ее дыханием, ее запахами, огнем в камине, терпковатым вином и вкусным ужином…

– Слушай, – говорит Рия затем, – давай еще выпьем вина.

Этим предложением она открывает счет: один – ноль в ее пользу.

Бывает, что Рия показывает характер. Ни с того, ни с сего у нее вдруг портится настроение.

– Ри, – произношу я, – ты и представить себе не можешь, каких мучений мне стоит твое упрямство и все эти твои штучки с…

– Принеси мне, пожалуйста, масло.

Пожалуйста.

– Ты ведь знаешь, что я не могу упорядочить свои мысли, когда голова забита…

– И воду нагрей.

– Хорошо, но…

Наступает молчание, которое сопровождается лишь потрескиванием разгорающихся в очаге сухих веток. Минуту-другую я выжидаю, затем снова принимаюсь за свое.

– Слушай, – говорю я, – ты сегодня прекрасно выглядишь…

И дарю ей комплимент насчет ее новой накидки.

– Она у тебя, как дыхание ночи…

И несу всякую приятную чушь вперемешку с поцелуями, которыми покрываю ее лицо, шею…

– И эти бусы из мелкой каменной крошки совсем не синие, а бирюзово-голубые, как твои глаза под водой в солнечный день – немыслимая лазурь…

– Это не мой цвет.

– Какой же твой?

Она поднимает веки и какое-то время смотрит на меня, как сквозь воду. Затем произносит:

– Какой ты смешной. Налей-ка мне лучше воды.

Я наливаю.

Она всегда наблюдает за мной, когда я выполняю какой-нибудь из ее капризов, и у меня просто все валиться из рук, и все дела мои идут из рук вон как плохо. И то у меня не получается, и это…

– Будешь злиться – уйду.

Но я и не думаю злиться!

Моя ей ноги и затем умащивая их миром, я умираю от наслаждения. Эти пальчики и лодыжки, эти голени и коленки…

Рия улыбается.

– Ты у меня замечательный, – хвалит она, – если хочешь – все можешь.

Она произносит это так, словно радуется своим словам. А у меня от ее похвалы вырастают крылья.

– Ладно, – говорит она, – спасибо.

А у меня развивается приступ нетерпения.

– Риечка…

– Ну-ну-ну…

– Но я же, ну как же, ну вот же, смотри, я просто лопаюсь…

– Не спорь со мной!

Ах, значит, так!?

Проходит неделя. Все эти дни я мечтаю, исхитряясь и заглядывая в глаза, подкрасться к Рие, приблизиться к ней хоть на шаг, чтобы добиться ее расположения. Ни-ни. И тут наступает момент, когда любая мечта разбивается вдребезги, как только я вижу Рию, стоящую на камне, озаренную ранними лучами утреннего солнца. Обе руки закинуты за голову, левая нога согнута в колене. Глаза закрыты. Она раньше меня доплыла до камня, и уже встречает солнце, стоя в своей излюбленной позе. Какое-то время Рия будет набираться энергии солнца, подняв руки и подставив ладони навстречу лучам, затем прыгнет в воду. Я жду с закрытыми глазами и, как только слышу всплеск, тоже ныряю. Забираюсь поглубже, где давление воды повыше и, как заправский ныряльщик, делаю два-три резких гребка руками, складываю их вдоль бедер и с открытыми глазами мчусь сквозь быструю воду что есть сил к Рие, вижу ее мерцающее в подводных бликах сильное смелое тело, его стремительные извивы, выпрямленные водой быстрые волосы… Ее движения точны и прекрасны. Когда она обнаруживает меня в воде, ее глаза смеются, она тянет ко мне руки, она знает, что я не могу удержаться от того, чтобы не прикоснуться к этой упругой бронзовой коже, и вот наши тела уже сплетаются в единый клубок…

– Ты спишь?..

И глаза приходится открывать.