Гуманитарно-образовательная система самоисправления осужденных. Глава 1. Исследование гуманитарных оснований процесса самоисправления взрослых осужденных как комплексной педагогической проблемы (Г. В. Строева, 2014)

Намеченные подходы детерминации поведения и исправления человека продолжали развиваться в последующие века. Более того, они были положены в основу систем и программ самоисправления осужденных преступников, которые частично или полностью реализуются и в настоящее время.

Содержанием данного раздела является анализ научных подходов и практик (систем и программ) самоисправления. В связи с заявленным нами построением унифицированной модели подходы к самоисправлению продолжают рассматриваться с позиций разных культур. Особый акцент делается на претворение идей детерминации самоисправления в Великобритании и Северной Ирландии, Германии, Соединенных Штатах Америки, так как эти страны в значительной мере повлияли на становление пенитенциарных систем других государств.

1.3.1. Развитие научных подходов самоисправления

Прежде чем перейти к рассмотрению развития и реализации трех подходов детерминации самоисправления заключенных в странах Западной Европы, проследим проникновение в европейскую культуру представленных ранее философских и педагогических идей, значимых с точки зрения построения педагогической модели самоисправления лиц, лишенных свободы.

Так, восточная идея о доброй (хорошей) природе человека развивалась античными[83] философами: Гераклитом[84], Сократом, Аристотелем и др. Разрабатывалась идея активности и самостоятельности самого человека в русле мысли Сократа о том, что «…истинное знание нельзя вложить в соз-нание учащегося извне» [220, с. 27]. Высказывалась идея о том, что усилия воспитателя и воспитанника должны быть равными (Сократ). Требование развития разума было поддержано вышеназванными мыслителями, а также Демокритом[85] и Сенекой[86]. Уделялось внимание идее повышения уровня понимания: суть дела – считал Демокрит, – «…не в полноте знания, а в полноте разумения [понимания. – С. Г.]» [26, с. 113].

Разрабатывался принцип «воспитание через обучение» (Платон, Сенека, Плутарх[87] и др.).

Появилась идея пожизненного воспитания (Платон). Формировался взгляд на исправление как на целостный процесс, который должен включать трудовую, образовательную, досуговую деятельность (Платон).

Происходило становление аксиологического (Сократ, Демокрит, Платон, Аристотель, Сенека, Плутарх и др.) и праксеологического (Платон, Аристотель, Плутарх и др.) подходов.

Другими словами, в педагогическом плане разрабатывалась проблема целостности процесса позитивных личностных преобразований.

В последующем значительное влияние на развитие педагогических идей Европы оказало христианство. Поскольку позиции христианского учения в процессе самоисправления были рассмотрены в разделе 1.2, отметим только: а) постепенное изменение основной идеи о том, что человек создан по образу и подобию Бога, и усиление идеи греховной природы человека;

б) нивелирование идеи о причинности самого субъекта в своем исправлении. Последнее привело к тому, что на собственную ответственность индивида за самоисправление была перенесена идея внешней детерминации. Например, Августин[88], чей подход господствовал в западной философии и теологии вплоть до XIII столетия [234, с. 12], определенным образом признавал за человеком проявление его свободной воли («…воля, свободная в своем решении, является причиной того, что мы творим зло» [24]). При этом силой, которая определяет исправление (по Августину), предстает Божественная благодать (божественная энергия, которая воздействует на индивида, производя изменения в его природе). Без благодати спасение невозможно.

В целом в религиозной философии был усилен подход внешней детерминации. По нашему мнению, это было вызвано непониманием (либо намеренной подменой) первоначального положения о субъектности человека именно в преодолении неправильного/преступного поведения и удержании себя в просоциальной позиции.

Еще раз подчеркнем: мы полагаем, что основой христианского подхода к детерминации поведения является абсолютная причинность Бога, но субъектность индивида в процессе исправления. Это противоречие, на наш взгляд, приводит к столкновению в разуме человека идей о заданности и предопределенности его жизни и поступков (внешняя детерминация), с одной стороны, и о необходимости быть субъектом самоисправления (самодетерминация) – с другой.

Данное противоречие попытались снять ученые последующих времен. Так, мыслители эпохи Возрождения[89] провозгласили человека главной ценностью и наделили его способностью «…самостоятельно выковать свою судьбу, не полагаясь на провидение[90] Господа» [32, с. 27]. В это время продолжалась разработка древних философских и педагогических идей, прежде всего о свободе духа, самоисправлении и постоянном самосовершенствовании и как результат – о самостоятельном человеке, приносящем пользу обществу. Другими словами, расширялась идея самодетерминации.

Однако непосредственно в отношении заключенных была реализована другая концепция. В XVII в. французский монах Ж. Мабильон[91] предложил особую систему тюрьмы, получившую название «пенитенциарий»[92] [302, с. 300]. В основу системы была положена средневековая христианская идея самоисправления[93] в рамках подхода внешней детерминации. Самоисправление заключенного должно было произойти через общение с Богом (пос-редством молитвы, чтения Библии), покаяние, ограничение плоти и пр.

В отношении взрослых правонарушителей система была использована в 1766 г. в Милане [302, с. 300], а далее подобное устройство распространилось в учреждениях Франции, Англии, США и других стран.

Заключенных помещали в отдельные кельи, где они должны были проводить время «…в молчаливом размышлении о том, почему они совершили преступление» [6, с. 35], осознавать свои ошибки и внимать урокам, преподаваемым администрацией [6, с. 35]. В дополнение к этому проводились религиозно-нравственное воспитание, религиозно-нравственные собеседования для укрепления в вере и нравственности, исправления и утешения [302, с. 300]. Предоставлялась возможность заниматься каким-либо полезным ремеслом и обучением.

Отечественный исследователь А. А. Иванов так подводит итог работы этой системы: «Образ жизни арестантов, который должен был приводить к выработке выдержки и дисциплины, им навязывался насильно и поэтому отклика в их душах не находил; труд, к которому они также принуждались, ни к чему, кроме отупения и озлобления, также не приводил; то же самое характеризовало и “обучение ремеслам”, знание которых после освобождения, как и их носители, были никому не нужны» [84, с. 35].

Таким образом, реализованная система самоисправления в рамках подхода внешней детерминации полностью дискредитировала себя с самого начала, в том числе и неудачей в предотвращении рецидивизма [6, с. 33]. Среди заключенных был высок процент самоубийств и помешательств [6, с. 33].

В противовес вышеназванному подходу ученые эпохи Просвещения[94] продолжали развивать гуманистические взгляды, включая идеи о субъектности человека. Отметим, что теории этого времени в большей мере находились в русле двойной детерминации, т. е. в них сочетались самодетерминация и внешняя детерминация поведения индивидуума. Например, Дж. Локк[95] любовь к свободе называл природным свойством людей [135, с. 547]. Философ считал человека (в определенной мере) причиной всего, что с ним происходит в жизни: «Счастье или несчастье человека в основном является делом его собственных рук» [135, с. 412]. Относительно исправления Дж. Локк писал, что исправление касается души [135, с. 509]. Поэтому представляется неслучайным использование в его работе «Мысли о воспитании» (1691) возвратной формы глагола «исправится» даже в отношении ребенка («…пока он не исправится» [135, с. 525]). Одновременно философ определял: «Если же они воспитываются в дурной среде, никакие правила в мире и никакие мыслимые меры исправления не в состоянии будут их отшлифовать» [135, с. 457], так как и дети, и взрослые люди в основном руководствуются примером [135, с. 458].

Французские просветители также большое внимание уделяли влиянию среды. Вольтер[96] заключал, что человек «…всецело определяется воспитанием, примерами, правительством, под власть которого он попадает, наконец, случаем, что направляет его либо в сторону добродетели, либо в сторону преступления» [60, с. 154]. Жан-Жак Руссо[97] утверждал, что безнравственное окружение приводит к личностной деформации индивида. При этом философ отрицал насилие в целях исправления: «Сила не творит право… Слова “рабство” и “право” противоречат друг другу; они взаимно исключают друг друга» [26, с. 645]. Быстрее заключенного подвигнет на исправление не страх, а надежда, достойная перспектива и т. д.

В отношении взрослых заключенных начали выдвигаться гуманистические требования и формироваться идея их субъектности в процессе исправления.

Так, в Англии Дж. Говард[98] рассматривал преступников как одаренных разумом бессмертных существ [95, с. 32]. Он полагал, что все зло имеет нравственный источник [95, с. 68], поэтому руководящей мыслью во всяком исправительном учреждении должна быть «…цель возвысить, а не понизить нравственность заключенных» [95, с. 32]. Филантроп предлагал не только организацию труда и соблюдение строгой дисциплины в местах лишения свободы, но и обучение. При хорошем же поведении заключенных «…следовало бы поощрять возможностью досрочного освобождения и обнадеживать их перспективой, что они после освобождения будут вести порядочную жизнь» [37, с. 41].

И. Бентам[99] полагал, что в свойствах самого человека заключены все социальные проблемы [291]. Важным для нашего исследования является посыл юриста относительно понимания категории «свобода» как безопасности [291].

Выделим разработку и реализацию целостных систем, характеризующихся «авторским началом»[100] [221]. Последнее было представлено именами И. Г. Песталоцци[101], И. Вихерна[102], Деметца[103]. Хотя эти организаторы работали с несовершеннолетними, однако отметим некоторые принципы, на которых строилась работа их учреждений, поскольку это позволяет проследить становление идеи субъектности заключенного в процессе исправления. Более того, в дальнейшем нравственное исправление, обучение заключенных, их самостоятельность будут реализованы и в процессе исправления взрослых.

И. Г. Песталоцци считал, что основой воспитания должна стать природа самого человека. Поэтому в исправлении он стремился раскрыть эту природу, побудить воспитанника к собственной активности. Педагог высказывался в том смысле, что человек сам формирует окружающие его обстоятельства. Важную роль в процессе исправления он отводил образованию. Еще раз в новых исторических условиях предложил последовательность: знание, понимание и действие (совершение справедливых поступков и участие в результативном труде). От сотрудников же требовались полная самоотдача, абсолютная вера в воспитанников и желание им помочь.

Колония для несовершеннолетних, организованная Деметцем, равно как и учреждение И. Г. Песталоцци, характеризовалась рядом гуманистических черт: тенденцией смягчения режима, отказом от жестких дисциплинарных мер, повышением значения образования, расширением контактов с социумом и системы поощрений [221].

Но непосредственно в отношении взрослых заключенных продолжало преобладать одиночное тюремное заключение в рамках подхода внешней детерминации самоисправления с полным молчанием и строгими наказаниями.

В первой половине XIX в. М. Штирнер[104] с научной позиции подверг критике такой метод самоисправления. Философ писал, что дух раскаяния является репрессивной социальной силой и представляет собой усвоенное повиновение. М. Штирнер выступал за возможность общения между заключенными (тогда как в то время, например, французская палата считала одиночное молчаливое заключение возможностью исключить криминализующее общение между заключенными). Философ отстаивал идею свободы и субъектности индивида. Поэтому он предлагал самому заключенному (не через Бога или идолов) повернуть собственную душу к свету, к открытию. «Везде и всюду нам стремятся доказать, что смысл и цель нашего существования лежат где-то вне нас. Не проще ли, не лучше ли, не выгоднее ли, наконец, отбросив жадные идеалы, строить свое дело на себе самом» [359].

Обратим внимание на то, что примерно в это время А. Капп[105] ввел в научный оборот понятие «андрагогика», что было «…обозначено им как “образование мужчины во взрослом возрасте”» [129, с. 29]. Исследователь «…оправдывал андрагогику как практическую необходимость образования взрослых» [129, с. 42], которые должны учиться всю жизнь [129, с. 41].

Развивались и подходы в отношении самостоятельности заключенных. Так, теорией К. Редера[106] четко определялось: «Право на исправление принадлежит и самому преступнику» [195, с. 65].

В конце первой половины XIX столетия идея причинности взрослого заключенного в исправлении начинает реализовываться в практике исполнения наказаний. Например, в Англии тюремный комплекс Милбанк имел небольшое количество персонала, так как предполагалось, что заключенные будут участвовать в исправлении друг друга, сами отвечать за свое здоровье, морально-нравственное состояние [291].

В 1840 г. А. Мэконочи[107] (комендант одного из поселений английских каторжан) создал собственную систему, в которой особое внимание уделялось развитию активности заключенных, повышению их чувства собственного достоинства. Сам тюремный реформатор отмечал: «…я старался всячески возбудить в них самоуважение, склонить их собственную волю к исправлению» [314, с. 368]. По словам коменданта, он стремился «…их поднять, а не втоптать в грязь» [314, с. 369]. Основой подхода было такое устройство жизни заключенных, при которой «…судьба каждого арестанта, насколько возможно, была в собственных его руках, чтобы он мог своими усилиями улучшить свое положение» [314, с. 370].

Одним из механизмов было преодоление препятствий, что помогало «сидельцам» научиться собственными усилиями находить решения в трудных ситуациях. «Моя задача была не так трудна, как может показаться с первого взгляда. Я действовал заодно с природой человека, а не против нее, как заведено в других тюремных системах. Я старался лелеять, направлять и регулировать то стремление к улучшению своего положения, которое замечается в каждом человеке, а в преступнике может быть сильнее, нежели во всяком другом» [314, с. 370].

Анализ системы А. Мэконочи приводит к выводу о том, что она находилась в русле двойной детерминации, но с особым акцентом на повышение уровня самодетерминации. При этом внешняя детерминация была направлена не на самого заключенного, а на создание таких условий и требований, которые бы побуждали данное лицо исправляться. Значимыми в подходе реформатора были: законность (действование исключительно в рамках закона), улучшение быта, развитая система поощрений, а также наделение каторжан собственностью (садик, домашняя птица и пр.).

А. Мэконочи разработал «марочную систему»[108] и организовал пятиступенчатую систему исправления, в которой арестанту предоставлялось все больше и больше свободы.

Система реформатора показала высокую результативность. По данным отечественного тюрьмоведа И. Я. Фойницкого[109], уровень рецидива составлял 2–3 % (в зависимости от места, куда освобождались каторжники) [314, с. 369].

В целом анализ подходов ученых и практиков XVIII – первой половины XIX вв. позволяет констатировать:

• проблема активности личности, свободы человека и пр. в большей мере разрабатывалась в отношении к человеку вообще;

• в отношении к взрослым заключенным продолжали преобладать жесткие подходы (в русле «око за око»), но конец XVIII – начало XIX вв. можно признать временем влияния гуманистических взглядов и в отношении к этой категории лиц (гуманность, права человека, забота о нуждах узников и пр.), а первую половину XIX в. – временем появления идеи самодетерминации самоисправления взрослых заключенных[110].

Одновременно развивались все три выявленных нами подхода детерминации самоисправления.

Подход самодетерминации был подкреплен теориями М. Штирнера и К. Редера, но целостно представлен не был.

Подход внешней детерминации был усилен: изменением христианской идеи самодетерминации самоисправления и заменой ее на идею исправления исключительно через божественную благодать; развитием идеи средовой детерминации поведения человека.

Подход двойной детерминации реализовывался непосредственно в исправительных учреждениях (например, А. Мэконочи). Однако в полной мере этот подход сформируется позже.

Сущностные характеристики подходов внешней детерминации и самодетерминации наглядно представлены в табл. 3 (подход двойной детерминации будет изложен в разделе 1.4). Подход внешней детерминации самоисправления целостно был предложен Ж. Мабильоном, он и представлен в табл. 3. Модель самоисправления этого подхода в определенной степени можно соотнести с криминологической моделью покаяния, поэтому мы использовали положения такой модели, выявленные современным отечественным юристом К. В. Корсаковым [115].

Хотя целостно подход самоисправления на основе самодетерминизма ни в теории, ни в практике не был представлен, однако на основе синтеза идей философов, педагогов, тюрьмоведов (XVIII–XIX вв.) мы обозначили его суть, определив как «предпосылки подхода самодетерминации» (см. табл. 3). Нами использовались и некоторые показатели системы А. Мэконочи, названные самим реформатором наиболее способствующими повышению самостоятельности заключенных.

В колонке «Предпосылки подхода самодетерминации» табл. 3 выборка характеристик показателей ограничена временными рамками – первой половиной XIX в., поскольку к этому времени, как мы полагаем, уже были сформированы сущностные показатели, соотносимые с подходом внешней детерминации самоисправления.

При составлении табл. 3 были также учтены выводы отечественных исследователей (общая педагогика): В. В. Сасиной (в части формы организации отбывания наказания и образования заключенных) [221] и Т. И. Помыткиной (относительно условий нравственного самоисправления наркозависимых и различий подходов к преодолению наркозависимости) [198].

Отметим, что в табл. 3 для наглядности показаны крайние проявления подхода внешней детерминации. Однако начиная с XVIII в. модель Ж. Мабильона постепенно начала впитывать гуманистические принципы, что проявилось в смягчении режима молчания, повышении целесообразности трудовой деятельности, расширении образования/просвещения и др. Но при этом, насколько позволяет судить наше исследование, постепенно нивелировалась идея самоисправления, хотя заключенный и наделялся большей свободой и самостоятельностью.

Таблица 3. Сравнительная характеристика подходов детерминации самоисправления

В дальнейшем на первый план вышел подход двойной детерминации, при котором первоначальная детерминация со стороны персонала исправительных учреждений постепенно должна была преобразоваться в самодетерминацию работы над собой со стороны самого лица, лишенного свободы.

Во второй половине XIX – начале XX вв. в основном разрабатывались два подхода: подход внешней и подход двойной детерминации.

Подход внешней детерминации развивался через: расширение сети тюрем с полной изоляцией и идеей самоисправления через раскаяние; появление теории врожденного преступника (Ч. Ломброзо[111]) и развитие подхода обусловленности преступного поведения социальными факторами (Э. Ферри[112]). Выделим и теорию физиологической психологии[113] В. Вундта[114], в которой человек был определен просто объектом, полностью зависящим от внешних раздражителей. Другими словами, подход внешней детерминации самоисправления получил ресурсы в виде ряда теорий (детерминизм наследственности, среды, физиологии).

Подход двойной детерминации реализовывался посредством внедрения прогрессивной системы отбывания наказаний. Английский исследователь Макс Грюнхут писал, что «…прогрессивная система представляет такую организацию тюремного режима, при которой осужденному дается самостоятельная возможность взойти от начальной ступени своего заключения до момента освобождения. Эта система стимулирует исправление, улучшает его взаимоотношения, укрепляет и испытывает его волю, и, таким образом, отдает его судьбу в его же собственные руки» [236, с. 179]. В тюрьмах повысилась роль обучения, которое становится важной частью исправительного процесса.

В конце XIX – начале XX вв. усилились сотрудничество и обмен опытом между пенитенциарными системами различных стран. Проведение международных тюремных конгрессов[115] дало возможность сформулировать задачи и правила уголовно-исполнительной деятельности, тюремного устройства. Это определило уголовно-исполнительную политику различных стран в XX столетии [302, с. 303]. Постепенно выработалась точка зрения, согласно которой из заключения преступники должны выходить социально годными и полезными людьми [196]. Указывалось на необходимость усиления именно педагогических методов. Например, на конгрессе в Праге (1930) было высказано мнение о том, что «…исполнение наказания лишением свободы должно способствовать воспитанию и исправлению заключенного всеми средствами, предлагаемыми современной педагогикой [выделено нами. – С. Г.]» [300, с. 461].

XX в. характеризовался периодической сменой подходов. Рассмотрим это на примере двух стран – Германии и Великобритании.

Так, в Германии министр юстиции Веймарской Республики Г. Радбрух[116] требовал отмены одиночного заключения («…одиночное заключение исправляет, однако для учреждения, а не для жизни» [37, с. 82]). Государственным деятелем отстаивалась идея перевоспитания взрослых. Он предложил объединить заключенных «…в ассоциацию, построенную по образцу гражданского общества» [37, с. 82]. Целью лишения свободы называлось «…предотвращение рецидива посредством “нравственного укрепления заключенных”» [37, с. 82]. Реализованная в дальнейшем исправительная модель (прогрессивная/ступенчатая система) не привела к успеху, так как превратилась в средство достижения дисциплины, а заключенные в основном практиковались в приспособленчестве, чтобы заслужить поощрения и перевод на более высокую ступень [37, с. 86]. Тем не менее была предпринята попытка повысить активность самих лиц, лишенных свободы.

В Третьем рейхе[117] возвратились идея покаяния преступников, теория устрашения и отношение к заключенному только как к объекту внешнего воздействия. Развивалась евгеника (теория избранности), начали проводиться медицинские и психиатрические опыты над заключенными, что вызывало смерть последних или их недееспособность.

После Второй мировой войны гуманистические подходы вновь вышли на первый план, расширились права заключенных, возможности для получения этими лицами общего и профессионального образования и т. д.

Однако в 70‑е годы XX в. подход внешней детерминации вновь был подкреплен представлением о преступности как о болезни психиатриче-ского профиля [37]. В практике исполнения наказаний произошел отход от педагогических методов к теории социально ориентированного терапевтического исполнения наказаний, которая в центр ставила внимание к личностной патологии и дефициту социализации [37, с. 117]. Это способствовало развитию программ медицинского характера, принудительного обследования и медикаментозного лечения. Но во второй половине 80‑х годов XX в. из-за протестов заключенных принудительное медицинское обследование и лечение были сокращены [37, с. 122].

В Великобритании также можно проследить расширение и последовательную смену подходов. Причем, равно как и в Германии, в этой стране подход внешней детерминации был подкреплен представлением о преступности как о болезни. Это направило идеологию исправления «…по пути внедрения преимущественно “клинико-психиатрической модели пенитенциарных учреждений”» [324, с. 45]. В первые десятилетия XX в.

«…заключенных рассматривали как больных… тюрьмы превратились в полигоны, преимущественно для медиков и психиатров» [324, с. 45]. До 60‑х годов XX в. применялись телесные наказания [6, с. 53].

Однако и в этой стране постепенно формировалась точка зрения (принятая и в настоящее время), что тюрьма должна помогать заключенным самим реабилитировать себя [324, с. 46]. Значимая роль отводилась обучению.

В 1964 г. были введены Тюремные правила, в которых была установлена задача подготовить заключенных к «…нормальному и полезному существованию в обществе и оказать им содействие в этом» [6, с. 50]. Названные правила (в числе прочего) определяли установление «…режима максимальной самостоятельности и минимального надзора в сочетании с высокой требовательностью к заключенному в части дисциплины, трудовой деятельности и пр.» [6, с. 51]. Предусматривались также квалифицированная работа с оплатой, общее и профессиональное образование[118].

Не касаясь частностей, отметим, что со второй половины XX в. в Европе происходили процессы гуманизации пенитенциарных режимов. Общей тенденцией стало повышение открытости систем посредством как введения общественного контроля, так и привлечения к процессу исправления широкой общественности [6]. Интересно, что для предотвращения беспорядков в исправительных учреждениях и снижения роста рецидивной преступности усиливались именно педагогические меры [6].

В 1989 г. в Европе была регламентирована роль образовательной деятельности заключенных. В Рекомендации N R (89) 12 Комитета Министров государствам – членам Совета Европы «Об образовании в тюрьмах» было продекларировано, что все заключенные должны иметь возможность получить образование (общее, профессиональное), иметь доступ к библиотеке и участвовать в творческой, культурной деятельности, социальном просвещении (приложение 1). Устанавливалось, что в «…социальное просвещение должны входить практические элементы, позволяющие заключенному организовать свою повседневную жизнь в тюрьме с целью облегчения его возвращения в общество» (п. 13) [208]. Другими словами, определенным образом была обозначена причинная позиция заключенного, однако пока еще не в собственном исправлении.

Персонал, который занимался образованием заключенных, рекомендовалось обеспечить развивающими программами для овладения методами работы со взрослыми людьми (п. 7) [208].

Непосредственно в практике исполнения наказаний в основном реализовывался подход двойной детерминации, при котором исправление заключенного детерминировалось извне, однако (при условии исправления) ему предоставлялось больше самостоятельности. Кроме того, осужденные могли самостоятельно работать в различных службах, например, в службе помощи иностранцам: разъяснение их прав, перевод и др. [6, с. 135].

Выделим проведение первоначальных тестов на грамотность и знание элементарной математики [6, с. 135]. В отчете, опубликованном в 1991 г. в Великобритании, было сказано, что тюремные службы могут делать больше, используя модульные обучающие курсы (особенно для повторно заключенных), что заключенные сами могут активнее вовлекаться в развитие обучающих программ [344].

Наряду с этим развивался подход внешней детерминации (за счет программ психиатрического «лечения»).

В первом десятилетии XXI в. происходили дальнейшая унификация принципов исправления и стандартизация законодательных баз пенитенциарных систем различных стран. При этом развивались в основном два подхода самоисправления (внешней и двойной детерминации), хотя подход самодетерминации самоисправления и можно проследить в организации заключенными различных мероприятий, образовательных (просветительских) программ (в ряде случаев с этих лиц берется даже обязательство исправиться [247]). Однако собственно идея самодетерминации самоисправления постепенно нивелируется. Это отражается и на подходе двойной детерминации. Выявляется интересная тенденция: в практике исполнения наказаний подход двойной детерминации все в большей мере приобретает черты внешней детерминации с декларированием необходимости активности и самостоятельности заключенного. Параллельно уменьшается доля педагогических методов.

Обобщая, в Европе, начиная с античности, развивались идеи, которые могли бы стать основой системы самодетерминированного самоисправления заключенных. Но непосредственно в отношении лиц, лишенных свободы, Ж. Мабильоном (XVII в.) был предложен режим содержания в рамках подхода внешней детерминации. Поскольку подобный режим включал совокупность мероприятий, то его можно считать системой. Особый акцент на самоисправление позволяет определить данную систему как первую систему самоисправления заключенных. Вследствие того что основная роль в позитивном преобразовании индивидуума отводилась Богу (внешней по отношению к человеку детерминанте), эту систему мы отнесли к подходу внешней детерминации.

Дальнейшая история показала, что гуманистические идеи постепенно начали реализовываться и в отношении заключенных, правда, первоначально применительно к несовершеннолетним. Целостность подходов И. Г. Песталоцци и Деметца, особое внимание к обучению, нравственному, трудовому и прочему воспитанию, а также возможность заключенных проявлять самостоятельность (при детерминации со стороны воспитателей) дают основания обозначить их опыт как педагогические системы в рамках подхода двойной детерминации.

Взрослые же люди продолжали отбывать наказание в одиночном заключении. Но со временем прогрессивные тенденции повлияли и на позиции в отношении этой категории лиц. Так, в Германии М. Штирнером было определено, что исправление есть обязанность самого заключенного.

К. Редер подчеркивал, что исправлением охраняются в том числе интересы самого преступника. В Великобритании был развит подход Г. Гладстоуна[119]: заключенный представал личностью, к которой нужен индивидуальный подход, чьи права и свободы не должны умаляться [6, с. 43], и т. д.

В практике исполнения наказаний А. Мэконочи был осуществлен успешный опыт исправления взрослых заключенных. Поскольку этот опыт представлял собой целостный комплекс разнообразных мероприятий с четкой последовательностью улучшения условий содержания, то его вполне допустимо назвать системой. Основу системы составляли побуждение и развитие самостоятельности каторжан, но их позитивное поведение (особенно на первоначальном этапе) жестко детерминировалось извне. Поэтому мы определяем систему А. Мэконочи как систему в рамках подхода двойной детерминации самоисправления.

Таким образом, в Западной Европе XIX в. в отношении взрослых осужденных хотя и преобладал подход внешней детерминации, но была успешно реализована авторская система в рамках подхода двойной детерминации (А. Мэконочи). Формировалась и теоретическая основа подхода самодетерминации самоисправления взрослых преступников, лишенных свободы.

Постепенно европейские исправительные системы шли к смягчению наказания [123, с 159], но в теории и практике развивались, по нашему мнению, в основном подходы внешней и двойной детерминации. Последний с течением времени смещался в сторону усиления внешней детерминации с декларированием при этом необходимости повышения активности самого заключенного.

В XX – начале XXI вв. продолжилось сближение исправительных подходов в различных странах Западной Европы. Все в большей мере стали обозначаться самостоятельность заключенного, необходимость развития и саморазвития его личности. Вследствие низкого уровня грамотности «сидельцев» европейские рекомендации содержали требование создания специальных программ по ликвидации пробелов образования.

В целом можно заключить, что история развития идеи самоисправления заключенных в Европе – это история становления трех подходов, которые нами обозначены как подходы внешней детерминации самоисправления, двойной детерминации самоисправления, подход самоисправления на основе самодетерминизма.

Первоначально воплощенный в практике подход внешней детерминации с течением времени был подкреплен теориями наследственности, среды, физиологии, психических отклонений и в настоящее время продолжает оказывать значительное влияние и на теоретические разработки, и на практику исполнения наказаний.

Подход самоисправления на основе самодетерминизма был подготовлен гуманистическими теориями, но целостно не был представлен ни в теории, ни в практике. Каждый ученый, разрабатывавший проблему свободной воли человека, его способности быть субъектом, нести ответственность за свой выбор и т. д., в определенной мере внес вклад в развитие этого подхода. Тем не менее в настоящее время проявление подхода самоисправления на основе самодетерминизма незначительно. Более того, нивелируется идея самодетерминизма (причинности) самого заключенного в исправлении, а его субъектность и активность отнесены к области участия в воспитательных мероприятиях, организации досуга и т. д., но не к сфере его собственного исправления.

Из всех подходов в практике воспитательной работы наиболее широко, на наш взгляд, применяется подход двойной детерминации самоисправления. Для этого подхода характерно то, что сотрудники ИУ выступают субъектом, а заключенный – объектом внешнего воздействия, который постепенно должен становиться субъектом.

Общие современные тенденции характеризуются:

• интеграцией общеевропейских пенитенциарных подходов;

• множественностью авторских решений проблемы преступности и исправления;

• стремлением создать некие интегративные модели, в которых смешиваются идеи трех подходов детерминации самоисправления, а идея самодетерминизма исчезает вместе со снижением доли педагогических методов;

• постепенной потерей сути подхода двойной детерминации и преобладанием внешней детерминации, при которой заключенный является просто объектом воздействия и потребителем пенитенциарных услуг.

Таким образом, несмотря на то что идея причинности человека в собственном исправлении существовала тысячелетия, в настоящее время наблюдается перевес в сторону идеи внешней детерминации. Неудивительно, что уровень рецидивной преступности значителен: заключенные на самом деле не становятся субъектами ни собственного исправления, ни последующей просоциальной жизни.

1.3.2. Программы самоисправления: от теории к практике

Рассмотрим становление подходов детерминации самоисправления заключенных в США, практику реализации подходов в процессе исполнения наказаний в исправительных учреждениях этой страны.

Как уже отмечалось ранее, идея создания пенитенциариев была реализована и в США. Современный американский исследователь К. Смит (Caleb Smith) полагает, что основой одиночного заключения была идея о самостоятельности души человека. Замкнутость пространства рассматривалась как идеальная форма для заточения тела, которая позволяла бы духу подняться и произвести коррекцию и самоисправление. По мнению исследователя, тюремные проекты XVIII–XIX вв. были связаны с этими фантазиями, приводившими с самого начала к дегуманизации заключения и существованию политических и социальных мифов о тюрьме, а также к «умерщвлению» субъектности [361].

На этой теоретической основе в 1776 г. в Филадельфии (штат Пенсильвания) была создана тюремная система (Филадельфийская, или Пенсильванская) – первый американский пенитенциарий [80, с. 58–59]. Равно как и в Европе, режим включал одиночное заключение, тишину, физическое принуждение, усердное изучение религиозной литературы[120] и пр. Обитатели жили в уединенных клетках, освещенных единственным окном в крыше – «глаз Бога» – где они ели, спали, испражнялись, создавали изделия кустарного промысла и ждали [361].

Предполагалось, что через размышления, столкновение с самим собой заключенный научится быть послушным божественной искре в себе, т. е. исправится. В реальности такой режим (как и в Европе) приводил к слому, заключенные страдали психическими заболеваниями, и ни о каком самоисправлении не могло идти речи. Как писал об одиночном заключении Ч. Диккенс[121], «…независимо от вызываемых им [одиночным заключением. – С. Г.] нравственных мук – мук столь острых и безмерных, что никакая фантазия не могла бы здесь сравниться с действительностью, – одиночное заключение так болезненно действует на рассудок, что он теряет способность воспринимать грубую действительность внешнего мира с его кипучей деятельностью. Я твердо уверен, что те, кто подвергся такого рода испытанию, должны вернуться в общество морально неустойчивыми и больными… Я твердо уверен, что одиночное заключение притупляет чувства и постепенно подтачивает телесные силы… Мне кажется, достаточно веским доводом против системы одиночного заключения является то, что противоестественное одиночество никогда не порождало ничего здорового или хорошего и что в таких условиях даже собака или любое другое относительно разумное животное пришло бы в уныние, отупело и зачахло» [61].

Для того чтобы ослабить негативные последствия одиночного заключения, в 1820 г. была предложена новая тюремная система – Осборнская[122]. В ее основе лежала идея, что причинами преступности являются «…лень, безделие, стремление человека уклониться от работы» [80, с. 59].

Но ни Филадельфийская, ни Осборнская системы не были удовлетворительны с точки зрения исправления заключенных.

При этом в теории подход внешней детерминации был дополнен зависимостью преступности:

• от строения черепа (френология);

• от психических отклонений. В 1838 г. И. Рей[123] опубликовал работу «Медицинская юриспруденция душевных расстройств». Именно под влия-нием этого исследователя произошел сдвиг к психиатрии, и это влияние ощущается до настоящего времени (В. Фокс) [315, с. 56].

Интересно, что (как и в Европе) отдельные реформаторы исправительной системы реализовывали подход, который сочетал в себе не только внешнее дисциплинирование заключенного, но и побуждение его самого к собственному исправлению. Например, А. Пиллсбери[124] в возглавляемых им учреждениях стремился обращаться к лучшему в каждом заключенном, демонстрировал уважение и человеческое отношение даже к нарушителям режима содержания. Одним из первых А. Пиллсбери создал полноценные рабочие места.

В 1870 г. стал применяться подход неопределенного наказания[125], при котором срок лишения свободы определялся успехами в исправлении [80, с. 63]. Сутью подхода были религиозное перевоспитание и моральное обновление, целью – не сломить заключенного, а приспособить к жизни в обществе [80, с. 60]. Один из сторонников подхода – З. Броквей[126] – полагал, что как в больницу надо отдавать человека до полного выздоровления, так и заключенных следует помещать в «…исправительные заведения до исправления, иначе наказание не может достигать целей исправления» [80, с. 60].

В 1876 г. был открыт Эльмирский исправительно-трудовой институт, который возглавил З. Броквей (в учреждение поступали мужчины в возрасте от 16 до 30 лет, осужденные впервые). Пенитенциарист придерживался мнения о том, что в исправительном учреждении заключенного необходимо восстановить, а не просто наказать. Поэтому среди задач института были названы развитие «…человеческого достоинства, привычки к честной и трудовой жизни и искоренение преступных наклонностей» [53, с. 250]. Заключенный наделялся определенной ответственностью и причинностью – «Возможность получить свободу всецело зависела от заключенного: от его деятельности, степени исправления… Таким образом, заключенный становился союзником администрации в плане решения задач, ради которых функционировал Эльмирский институт» [53, с. 252].

«Поддерживая и развивая в заключенных стремление к исправлению, администрация создавала благоприятные условия для реализации этого стремления» [53, с. 252]. Заключенные также принимали активное участие в проведении литературно-музыкальных вечеров [53, с. 255].

В Эльмирском исправительно-трудовом институте осуществлялась целостная система исправления, которая включала заботу о физическом здоровье, приучение к труду, развитие интеллектуальных способностей, повышение нравственности, выработку профессиональных навыков, необходимых на свободе. Существовала и программа стимулирования исправления: предлагался набор правил, соблюдение которых вознаграждалось, нарушение – наказывалось[127].

Особое внимание уделялось обучению, было много учебных предметов, но они давались в базовой форме, чтобы заключенные получили практические знания.

С целью создания программ для заключенных, имеющих низкий уровень подготовки или трудности в обучении, З. Броквей привлек педагогов-новаторов. Более образованным заключенным было разрешено участвовать в обучении менее образованных [348, с. 14].

Значимой частью системы была библиотека, включавшая «…3970 томов, 650 журналов, 240 иллюстрированных еженедельных изданий… Каждый заключенный прочитывал в среднем 25 книг в год» [53, с. 254].

Результаты деятельности учреждения «…были высокими, кругозор заключенных широким, у них вырабатывались культурные и нравственные привычки. Их интеллект был намного выше, чем до поступления в это заведение» [53, с. 254]. По данным самого З. Броквея, исправление достигало 82 % [53, с. 255][128].

По образцу Эльмирского исправительно-трудового института в США открылись исправительно-воспитательный институт в г. Конкорде (1886), Гундингдонский исправительно-воспитательный институт (1888), Миннесотский исправительно-воспитательный институт (1889) и др. Так, целями Миннесотского исправительно-воспитательного института (в него поступали и мужчины, и женщины в возрасте от 16 до 30 лет) ставилось: «…искоренить у заключенных дурные привычки, построить воспитание таким образом, чтобы они в состоянии были владеть своими страстями и стали полезными членами общества [выделено нами. – С. Г.]» [53, с. 256].

Итак, в XVIII–XIX вв. в американской пенитенциарной науке и практике исполнения наказаний были представлены два похода к самоисправлению заключенных. Равно как и в Европе, подход внешней детерминации, первоначально основывавшийся на средневековой идее самоисправления, был расширен френологией и психиатрией. Подход двойной детерминации в основном реализовывался непосредственно в деятельности исправительных учреждений (с конца 20‑х годов XIX в. осуществлялось стремление повысить собственное стремление заключенных исправиться). Подход самоисправления на основе самодетерминизма нами не выявлен.

В конце XIX – начале XX вв. в философии, общей педагогике, психологии расширился подход к человеку как субъекту социализации (Ч. Х. Кули[129], У. И. Томас[130]) [47, с. 74]. Индивид начал рассматриваться как саморазвивающаяся система и продукт самовоспитания (Г. Олпорт[131], А. Маслоу[132], К. Роджерс[133]). Предполагалось, что в процессе социализации субъект должен осуществлять самоактуализацию[134] «Я-концепции»[135] [47, с. 81]. Разрабатывалась «субъект-субъектная» основа взаимодействия между участниками образовательного процесса.

Относительно же самоисправления заключенных расширился подход внешней детерминации. В рамках этого подхода распространились идеи З. Фрейда[136]. Начался новый этап пенитенциарной политики. Заключенных стали рассматривать в качестве больных людей. Считалось, что если правильно разделить их на категории и соответствующим образом лечить, то они избавятся от своих преступных наклонностей [247].

Подход внешней детерминации был также дополнен теориями Д. Дьюи[137], Э. Торндайка[138], Дж. Рассела[139]. Эти теории являлись развитием психологии В. Вундта. Индивид представал объектом внешнего воздействия, работа с которым заключалась в нахождении соответствующих стимулов (в русле «стимул – реакция»).

Идеи вышеназванных авторов глубоко проникли в американскую науку, повлияли на образование (в том числе на снижение уровня грамотности населения), вызвали повышение уровня преступности. И хотя эти авторы считаются непререкаемыми авторитетами, на самом деле произошла подмена тысячелетиями складывавшегося педагогического взгляда на обучение человека и исправление преступников. Благодаря значительному финансированию (Дж. Рокфеллер[140]) в научных и педагогических кругах широко распространились идеи названных авторов: о формировании личности, об обучении человека адаптации и приспособлению к окружению (в противовес традиционной точке зрения на человека как причинное существо, которое способно изменять себя и влиять на свое окружение); требования уменьшения теоретической и неприкладной[141] части образования и пр.

С 1909 г. начало развиваться движение душевной гигиены (основано психологом Уильямом Джеймсом – учеником В. Вундта; идеолог движения – Кл. Бирс – бывший пациент У. Джеймса). Участники движения считали, что преступность – это душевная болезнь, причиной которой является неправильное развитие личности. Правонарушения и преступления выводились из-под ответственности человека в область неосознанных мотивов и побуждений, что подготовило последовавшую затем теорию невменяемости преступников. В соответствии с последней преступники не отвечают за свои действия и более нуждаются в психиатрическом лечении, чем в исправлении. Подобный взгляд распространился по всему миру и вызвал значительное расширение медикаментозных средств «исправления» заключенных.

Идеи такого движения затормозили научные разработки в области самоисправления преступников, во-первых, определенным образом декларируя его невозможным (если преступность – душевная болезнь, то ее надо лечить медикаментозно, но никак не исправлять педагогическими методами); во-вторых, если заключенный – следствие своего окружения, то он не способен что-либо изменить, равно как и исправиться.

Одной из идей движения душевной гигиены, приведшей к росту преступности, стала идея о том, что дети очень хрупки и от них нельзя требовать «…академических успехов из боязни подвергнуть их стрессу и разрушить их “самоуважение”» [40, с. 246]. На первый взгляд, теория выглядела очень гуманно, однако открытым остался вопрос о том, каким образом полуграмотный человек, полностью зависящий от окружения и действующий на основе «стимул – реакция», смог бы преуспеть в современном мире.

В целом идея о необходимости снизить требование к академической успеваемости полностью противоречила существовавшим тысячелетия представлениям о том, что невежественность является одной из причин преступного поведения, а центральными процессами исправления должны быть обучение и воспитание.

Параллельно в рамках подхода внешней детерминации разрабатывались и другие теории: в Гарварде[142] возродилась теория расы[143] и «преступной природы» (1939); развивалась теория поля К. Левина[144], согласно которой поведение человека определяется полем взаимозависимых детерминант, обозначаемых как «жизненное пространство» [315, с. 199]; предлагались теории социальной детерминации девиантного поведения (Р. Мертон[145], А. Коэн[146] и др.).

К середине XX в. относится распространение подхода «модификации поведения», который представляет собой систему вознаграждений. В основе этого подхода лежала теория о том, что человек «…обучается поведению под воздействием внешних стимулов» [315, с. 181]. Научным подтверждением теории являлись работы И. П. Павлова[147] по изучению условных рефлексов[148] собак. В рамках этой теории была создана пенитенциарная программа специального лечения и воздействия (с применением наркотиков, гипноза и пр.), чтобы сделать заключенных более «восприимчивыми» к воспитательному воздействию. Результаты были низкими (19 %), тем не менее программа специального лечения и воздействия распространилась. Сами заключенные негативно относились к программе и называли ее «промыванием мозгов», устраивали бунты и забастовки, а некоторые, узнав, что отобраны для этой программы, кончали жизнь самоубийством [315, с. 183].

В это время (середина XX в.) в исправительных учреждениях отмечались случаи применения насильственной стерилизации и кастрации преступников [315, с. 78]. Для успокоения заключенных и воздействия на них стали также использоваться наркотикосодержащие препараты (транквилизаторы[149], ЛСД[150]) и лоботомия[151]. Лоббисты применения последней обещали, что заключенный достигнет «…нового уровня регуляции поведения, в результате которого… станет более пригодным для жизни в обществе» [315, с. 76]. На самом деле преступники превращались в «овощ» [315, с. 77], не только не способный к самоисправлению, но и к самостоятельному полноценному функционированию в обществе.

В определенной мере названные методы являлись продолжением в США опытов над заключенными со стороны эмигрировавших в эту страну психиатров Третьего рейха.

Интересно, что на фоне расширения подхода внешней детерминации в науке появилась целостная теория самодетерминизма. Американский ученый-гуманист Л. Р. Хаббард[152] предложил собственное видение причин преступности и принципов исправления заключенных. Работая с правонарушителями и преступниками в качестве специального офицера полиции Лос-Анджелеса, ученый пришел к выводу о том, что люди не рождаются преступниками, но становятся на путь преступлений из-за ошибок воспитания, дефицита нравственных норм и ориентиров, нехватки веры, надежды и самоуважения. Общаясь с множеством преступников, ученый заключил: несмотря на порой устрашающий внешний вид, в основе своей человек является хорошим.

Изучая состояние современной ему пенитенциарной системы, Л. Р. Хаббард сделал вывод: «…традиционная тюрьма никого не исправляет, потому что единственное, чему человек может там научиться, так это тому, что он на самом деле является животным» [122, с. 2], которому общество мстит за совершенное преступление.

Впоследствии на основе подходов и материалов философа была разработана программа социальной реабилитации заключенных, которая получила название «Криминон» (что означает – «нет преступности»). В основе этой программы лежит ряд общепедагогических принципов:

• исправление возможно только вследствие личной активности заключенного;

• исправление должно осуществляться исключительно педагогическими методами;

• в процессе исправления необходимо, чтобы заключенный понял и усвоил предоставляемые материалы (в первую очередь нравственные нормы);

• наращивание интеллектуального потенциала личности должно идти вместе с повышением уровня нравственности субъекта;

• заключенный должен в своей повседневной жизни использовать усвоенные нравственные нормы;

• для успешной ресоциализации заключенный должен уже в период нахождения в местах лишения свободы овладеть необходимыми социальными навыками, с помощью специально организованных просоциальных действий повысить свой социальный потенциал и чувство собственного достоинства.

В окончательном варианте программа «Криминон» включала 8 разделов, каждый из которых направлен на определенный аспект, лежащий в основе преступного поведения: неусвоенные нравственные ценности; неправильный этический выбор; неспособность решать свои проблемы, действуя исключительно в рамках закона и нравственных норм; неграмотность либо низкий уровень грамотности; неспособность обучаться; проблемы с общением; внешнее подавление; проблемы в семейных отношениях и др.

Разделы рассматриваемой программы реализовывались (и продолжают реализовываться) как в очной, так и в заочной форме. Заключенные получают текстовые просветительские материалы, за каждым субъектом закрепляется индивидуальный инструктор. Индивидуальная работа дает возможность заключенным усваивать разделы программы в своем темпе, возвращаться к непонятому материалу и выполнять практические задания в течение того времени, которое необходимо, чтобы прочно усвоить материал и приобрести соответствующие навыки.

Программа «Криминон» позволяет заключенному убедиться в своей способности быть автором позитивных последствий, повысить уровень нравственности, грамотности, социальных навыков, самоуважения, т. е. развернуть направленность личности и исправиться.

Следует отметить, что, освоив программу «Криминон», заключенные (после усвоения дополнительного просветительского раздела) могут выступать в качестве инструкторов, помогая другим понять материалы, применить их и успешно завершить программу. Помощь другим лицам повышает у таких инструкторов ответственность и мотивировку, чувство собственного достоинства, расширяет позитивный опыт и навыки общения. Важно и то, что заключенные-инструкторы часть свободного времени заняты дополнительной полезной деятельностью. Но и лица, проходящие программу под руководством такого инструктора, чувствуют большее доверие к своему инструктору, лучше понимают его, в них укрепляется уверенность в возможность позитивных изменений.

Программа «Криминон» показала высокую результативность: снижение рецидивной преступности на 70–80 % и более [205, с. 4]. Субъективные оценки программы со стороны тех, кто ее завершил, также достаточно красноречивы. Например: «Кое-что изменилось в моей жизни при прохождении раздела “Целостность личности”. Благодаря этому разделу я теперь знаю, что свобода – для честных людей. “Ни один нечестный человек не может быть свободным: он сам себе западня”. Я действительно понял это, и понял, что был рабом моей собственной совести. Узнав об этом, я решил взять на себя ответственность и вновь вступить в общение с людьми, которым я нанес вред в обществе. Я написал им обоим письма, объяснив причины моих поступков и поведения, и я действительно надеюсь, что они примут мои извинения, ведь я принес их совершенно искренне. Сделав это, я стал на путь к свободе, и теперь в моей душе мир и покой» (Джон Д., тюрьма Моран, штат Род-Айленд).

В комментариях сотрудников исправительных учреждений о программе «Криминон» подчеркивается, что заключенные впервые ведут разумные дискуссии и честно говорят друг с другом, а не друг о друге за глаза [119], они становятся способными чувствовать себя более комфортно, что оперативная обстановка в учреждениях нормализуется.

В научном сообществе программа «Криминон» неоднократно рецензировалась. Интересен вывод отечественного ученого профессора С. А. Ветошкина, считающего, что достоинствами программы являются ее яркая гуманистическая направленность и доступность изложения. Эффективность данной программы для пенитенциарных учреждений подтверждена во многих странах, и она приобретает все большую известность и популярность. «Это объясняется просветительской функцией программы, ее информационной востребованностью, обусловленной актуальностью и нравственным содержанием» [119, с. 25].

В настоящее время программа «Криминон» используется в 35 странах мира, в том числе и в Российской Федерации. В ряде стран она функционирует как часть правительственной программы. Это подтверждает наше предположение о возможности существования унифицированной системы самоисправления заключенных.

Выделим, что в 60‑е годы XX в. появилось несколько теорий, которые можно отнести к подходу двойной детерминации поведения человека.

Так, в теории Д. Абрахамсена[153] значимая роль в профилактике преступности признавалась за контролирующей способностью «сверх-я»[154] [219, с. 110], однако это «сверх-я» внешне детерминировано [211].

В соответствии с теорией регулирования У. Реклесса[155] существуют внешние и внутренние импульсы поведения. Для внутреннего регулирования поведения необходимы позитивная самооценка, «…самосознание, самоконтроль, сильное эго[156]… развитое чувство ответственности, целенаправленность… способность к рационализациям» [315, с. 155]; для внешнего – «…моральный климат, наличие разумных социальных ожиданий, дисциплина, эффективный надзор… обеспечение приемлемой сферы деятельности, возможность получения одобрения, возможность выхода из состояния напряжения» [315, с. 156] и т. д.

С. Димитз[157] (ученик и соавтор У. Реклесса) рассматривал преступность как болезнь психики. Для нашего исследования С. Димитз интересен своим взглядом на становление американской криминологии и пенитенциар-ной психологии. По словам исследователя, в конце 60‑х годов XX в. в науку, связанную с криминологическими проблемами, начали поступать большие деньги. Многие исследования финансировались фармагигантами, включая Eli Lilly, которые производили наркотикосодержащие препараты (это одна из наиболее доходных статей такого бизнеса). Готовилось расширение тюремного населения, поэтому правдивые экспериментальные данные зачастую скрывались, например, относительно обратной зависимости между ужесточением наказаний и исправлением [354].

Значительное финансирование вызвало и появление многообразных теорий [354, с. 30]. По свидетельству С. Димитза, им (исследователям и научным руководителям) ставились очень сжатые сроки для подготовки определенного количества книг, публикаций и диссертаций. Это приводило к низкому качеству научной продукции, отсутствию длительных экспериментальных наблюдений, обоснованных результатов и выводов.

Представляется, что определенные политические круги и фармаиндустрия были заинтересованы в создании теоретического хаоса и появлении скоропалительных подходов, чтобы скрыть главную цель – превращение пенитенциарной системы США в бизнес и в рынок сбыта, в том числе фармауслуг. Это в конечном итоге и произошло: количество заключенных возросло в разы, а в середине 80‑х годов XX в. тюрьмы начали приватизироваться, в настоящее время их акции высоко котируются на Нью-Йоркской фондовой бирже[158].

Что касается практики исправления, то распространение различных теорий привело к значительному росту психологических и психиатрических программ для заключенных [351]. М. Манес (Michael G. Maness) в своей работе сообщает, что уровень предоставления групповой терапии в учреждениях поднялся с 35 % в 1950 г. до 79 % в 1966 г. [351].

Тем не менее педагогические идеи периодически появлялись. Например, в 1967 г. Президентская комиссия США, которая рассматривала вопрос нарушения прав заключенных, пришла к выводу о том, что места лишения свободы должны обеспечить осужденному место в повседневной жизни общества. Вследствие этого необходимо расширять связи мест лишения свободы с обществом, повышать уровень образования и профессиональных навыков заключенных. Таким образом стала развиваться «реинтеграционная модель», основанная на ряде принципов, значимыми из которых для нашего исследования являются положения о том, что «…работа по исправлению личности правонарушителя предполагает восстановление у него уверенности в себе, формирование положительного личностного “имиджа”, чувства ответственности наряду с развитием правильных ценностных ориентаций и пр.» [233, с. 38].

Со второй половины 70‑х годов XX в. расширился подход двойной детерминации. С одной стороны, человек назывался субъектом перевоспитания; декларировалось, что у него необходимо развивать потребность в самоанализе, самовоспитании и т. д. С другой стороны, предполагалось, что на него должно оказываться комплексное воздействие. Так, в русле подхода двойной детерминации находилась, на наш взгляд, теория Э. Эриксона[159], в которой отмечалось влияние социальных переменных на личность. При этом признавалась обращенность человека к собственному внутреннему потенциалу для самоисправления и саморазвития [78, с. 49].

В 1981 г. исследователи К. Томас и Д. Петерсон (C. W. Thomas, D. М. Peterson) еще раз подтвердили, что для исправления и успешной постпенитенциарной адаптации необходимо решить проблемы «Я-концепции». Это исследование поддержал Дж. Гомер (J. Homer), который также выявил, что в тюрьме у заключенного значительно ухудшается представление о самом себе, закрепляется уголовный я-образ. Следовательно, для снижения рецидивной преступности необходимы методы, позволяющие повернуть вспять эти процессы [351].

В 1982 г. была издана работа В. Маккарти (W. D. McCarty) «Дисциплина, цели и управление в исправительных учреждениях / От целостных подходов до перевоспитания заключенных» (Discipline, Goals and Management in Corrections / From Holistic Approaches to Offender Rehabilitation), в которой в том числе рассматривались факторы самоисправления (self-correction) [352]. Предлагался вывод о том, что система должна быть организована таким образом, чтобы предоставить осужденному возможность для самоисправления. Но и эта работа находилась в рамках подхода двойной детерминации, а кроме того, была направлена на лечение сексуальных преступников.

В середине 80‑х годов XX в. были изложены научные основания различных подходов детерминации поведения. Известный американский криминолог В. Фокс писал, что вопрос свободы воли оставался дискуссионным. В русле подхода двойной детерминации исследователь заключал, что исправительные программы «…должны строиться на принципах морального перевоспитания и комбинации приемов стимулирования – подавления, основанных на тезисе о том, что “преступление не приносит выгоды”» [315, с. 22–23]. К подходам внешней детерминации В. Фокс отнес социологические, психологические, психиатрические и прочие подходы [315, с. 23].

Анализ последующей истории применения трех подходов детерминации самоисправления в практике исправительных учреждений различных типов (90‑е годы XX в.) делает обоснованным вывод о четырех разнонаправленных тенденциях.

Тенденция первая. Разрабатываются принцип гуманизма, педагогические идеи ответственности и самостоятельности заключенного, обращается особое внимание на улучшение условий содержания, на образование и нравственное исправление заключенного (ряд положений закреплен на уровне международных стандартов).

Тенденция вторая. Широкое распространение точки зрения на преступность как на психическую болезнь и, следовательно, применение психотропных[160] (наркотикосодержащих) препаратов; кроме того, создание возможностей для ухода от ответственности наиболее опасных преступников вследствие признания их невменяемыми.

Тенденция третья. Эклектизм – стремление синтезировать разные теории и методы детерминации поведения.

Тенденция четвертая. Непосредственно в исправительных учреждениях (на основе двойной детерминации) стремление создать системный и комплексный подходы к организации исправительного процесса.

Отметим, что в эти годы продолжалось обсуждение проблемы самосовершенствования заключенных. Исследования опровергали некогда модные идеи, считающие, что «ничего не работает» в реабилитации преступников, показывая, что при прочих равных условиях вероятность рецидива среди заключенных, участвовавших в некоторых видах программ, более низкая, чем среди тех, кто в этих программах не участвовал [355, с. 2].

Были также опубликованы результаты исследования о преодолении преступного поведения посредством профессионального развития и самосовершенствования [351].

В 1997 г. М. Манесс (M. G. Maness), проанализировав достаточное число программ, сделал следующий вывод относительно факторов их эффективности:

1. Программы должны вдохновлять заключенных, просвещать, прививать необходимые навыки и способствовать их личностному росту.

2. Целью программ должно быть становление заключенного полезным членом общества.

3. Одним из показателей программ должно быть повышение самооценки заключенного [351].

Исследователем была также подчеркнута связь успешного исправления и собственной позиции заключенного.

Подход внешней детерминации поведения (со второй половины 90‑х годов XX в.) был дополнен теорией гиперактивности [219, с. 194]. Синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) считаются устойчивые проявления, характеризующиеся повышенной двигательной активностью и затрудненностью сосредоточения внимания на объекте, задачах, требованиях окружения. Диагноз был изобретен психиатром К. Джилбергом, которого в 2005 г. суд признал виновным в профессиональном злоупотреб-лении. Следует подчеркнуть, что эта «болезнь» не была выявлена лабораторным путем и не может диагностироваться никакими объективными методами. Она была внесена в список болезней на основании простого голосования. Для «лечения» используются психотропные препараты класса психостимуляторов или антидепрессантов[161]. Среди активных участников, продвигающих «диагноз», значатся фармацевтические гиганты, в том числе компания Ely Lilly. Позже были выявлены серьезные побочные эффекты приема препаратов, на каждой пачке препаратов производителей обязали ставить специальные этикетки в черной рамке с предупреждением о том, что употребление этих препаратов может привести к агрессии, самоубийству, психозам, сердечным приступам, повреждению печени и др. Тем не менее «диагноз» продолжает ставиться, а идея зависимости преступности от гиперактивности перекочевывает в другие страны. Так, на Всероссийском совещании (2006 г.) один из заместителей начальника медицинского управления ФСИН России озвучил увеличение количества гиперактивных осужденных и необходимость соответствующей работы с ними [127, с. 40].

Но в практике исполнения наказаний в США (как и в Европе) стремились реализовать и подход двойной детерминации. С одной стороны, исправление детерминировалось извне (со стороны сотрудников), с другой – заключенным предоставлялась возможность проявлять инициативу и самостоятельность в участии в ряде необязательных программ самопомощи (self-help) либо самоизменений (self-change).

К концу 90‑х годов XX в. позиции подхода самодетерминации стали незначительными, равно как и задача исправления (хотя американские юристы еще выделяли среди целей наказания исправление – rehabilitation [80, с. 61–62]). В основном же расширялось влияние психологического и психиатрического подходов внешней детерминации с одновременной декларацией активности заключенного. Продолжалось и финансирование теоретических изысканий различными фондами, в том числе фармацевтическими.

Исследование показывает, что в 80‑90‑х годах XX в. поднимались вопросы саморегулирования поведения заключенных, их самоизменений, самоконтроля и пр. Но собственно разработок проблемы самоисправления взрослых заключенных (за исключением работ, направленных на лечение токсикомании, наркомании, сексуальных расстройств) нами не выявлено. Основная часть теорий, а также практических программ (даже если они и были названы программами самопомощи либо самоизменений) находилась в русле двойной детерминации, что обосновывалось комплексным построением исправительного процесса.

Постепенно укрепили свои позиции вернувшиеся концепции воздаяния и устрашения [80, с. 64]. Потерпев поражение в деле исправления осужденных, исследователи начали дискуссии об излишнем многообразии целей системы и необходимости их сократить. Так, ученые Принстонского университета писали: «…если мы не хотим обречь систему на неудачу, мы должны назначить для тюрем вполне выполнимые функции и миссии. И они должны быть достаточно узкими и соответствовать по своим масштабам тюрьмам, а не объединять в себе функции других социальных институтов, таких, как школы и социальные службы… Наконец, миссия тюрьмы должна иметь внутреннюю… ценность. То есть, она должна определить мероприятия, которые имеют значение внутри» [355, с. 24]. Одной из основных миссий предлагалось представление тюрьмы как агента справедливости, а не индивидуальных или социальных изменений [355, с. 26].

Подобные теоретические предпосылки способствовали дальнейшему уходу от вопросов собственной детерминации исправления/самоисправления со стороны каждого конкретного заключенного.

Интересно, что в области общей педагогики разрабатывались проблемы самоисправления несовершеннолетних. В основе предлагаемых подходов самоисправления подростков лежало соединение идей экзистенциализма[162] и прагматизма[163] [78, с. 162]. Учеными было определено, что нельзя осуществить исправление, действуя извне [78, с. 60]. Однако изучение предлагаемых подходов позволяет причислить их к подходу двойной детерминации.

Таким образом, конец XX столетия и в США характеризовался отмеченным нами ранее педагогическим парадоксом: проблема самоисправления поднималась в общей педагогике по отношению к несовершеннолетним и практически не рассматривалась касательно взрослых заключенных (за исключением нуждающихся в лечении).

Предлагаемые в настоящее время теории и программы в основном относятся к двум подходам: внешней детерминации (биологический, генетический, физиологический, психиатрический подходы) или двойной детерминации (психологический, социальный, экономический и другие подходы).

В исправительных учреждениях проводятся многообразные программы различной теоретической основы, но большинство – психологические, психиатрические либо смешанные (психолого-социальные, психолого-психиатрические, психолого-образовательные и пр.). При этом уменьшается количество собственно образовательных программ из-за различных проблем, включая уменьшение бюджетного финансирования. В исследованиях снижается доля педагогических подходов, а предлагаются новые методы исправления заключенных за счет использования непедагогического инструментария. Например, усиливается идея связи преступности и болезни (с назначением медикаментозного лечения), расширяются разработки в области арт-терапии[164] с декларацией направленности на повышение активности заключенного. Выделим, что первый эксперимент по арт-терапии на заключенном был проведен английским психологом К. Тисдейлом (1998). В эксперименте участвовал один человек, занятия проводились 2 часа в неделю в течение 44 недель. В качестве результата было сообщено, что заключенный был переведен в менее строгую тюрьму. На основе этого К. Тисдейл рекомендовал использовать арт-терапию как метод лечения личности преступников [358, с. 72].

В 2005 г. К. Смитом была защищена диссертация «Значение изоляции: современные тюрьмы и искусство уходить от реальности» (The Meaning of Solitude: Modern Prisons and the Art of Escape). Исследователь обратил внимание на вопрос самоисправления [360]. Изучая категорию «субъектности», идею одиночного заключения, К. Смит противопоставил два подхода: самодетерминации и внешней детерминации самоисправления/исправления. В новых (по сравнению с XIX–XX вв.) социально-экономических условиях подход внешней детерминации подвергся критике. Сам же исследователь развивал идею о том, что заключенный является самостоятельной единицей («самостоятельной душой»), обращение с которой требует уважения, заботы, предоставления свободы.

В 2007 г. в США было открыто исправительное учреждение нового типа (The Mine Rehabilitation Program Center), в котором среди задач определялось поощрение активности взрослых заключенных по реабилитации самих себя (to rehabilitate themselves) [357]. Но изучение режима функционирования тюрьмы (полный контроль) и предоставляемых программ (в основном лечебного профиля) позволяет констатировать, что в тюрьме не реализуется подход самодетерминации самоисправления.

В 2009 г. вышла книга К. Смита «Тюрьма и американские представления» (Prison and the American Imagination), в которой резкой критике подвергалась существующая исправительная система США. Исследователь писал, что, несмотря на прошедшие столетия, тишина и одиночество остаются признаками американского лишения свободы. Быстро увеличивается ассигнование на супермаксы (тюрьмы с очень строгими условиями) в целях безопасности [361]. В целом, по мнению К. Смита, собственный импульс человека к исправлению происходит изнутри. Однако современные научные и практические подходы в основном рассматривают заключенного в качестве объекта (тела), на которое разрешено оказывать внешнее воздействие. Тело заключенного стало представляться чистым экраном, на который проецируются чьи-то фантазии о плене, свободе, справедливости и спасении. Это приводит, на взгляд исследователя, к тому, что в тюрьму заключенный входит как преступник, но то, что с ним там делают, добавляет к этому роль жертвы. Другими словами, заключенный становится объектом притеснения [361].

Общей же целью современной исправительной системы США, полагает К. Смит, является увеличение строительства новых тюрем, в которые можно будет поместить больше людей на длительное время. Пенитенциарная система, как «промышленность», проявляет все меньше и меньше интереса к производству исправившихся душ, поскольку чем больше заключенных, тем больше бизнес, больше прибыли, более высокая стоимость акций. И это является постмодернистским[165] поворотом от внутренней жизни самого заключенного [359].

Хотя в настоящее время в практике исполнения наказаний предлагаются программы самоисправления, а исследователи отмечают, что количество средств самопомощи (prisoner self-help tools) для лечения, обучения «сидельцев» повышается, анализ программ дает основание заключить, что они представляют собой психологические или психиатрические программы на основе подхода внешней либо двойной детерминации (обусловленность преступности болезнью, химическим дисбалансом мозга и пр. с декларацией активности самого заключенного).

Так, в начале XXI в. распространилась самотерапия перенаправления гнева (redirecting self-therapy – RST), которая предлагалась как самопомощь для исправления и реабилитации заключенных (self help for correction and rehabilitation of prisoner). Терапия была разработана еще в 60‑е годы XX столетия. По мнению ее создателя, перенаправление прошлого гнева через погружение заключенных внутрь самих себя позволяет восстановить химический дисбаланс в теле, что способствует улучшению состояния [350]. Статистика об исправлении заключенных на основе этой методики отсутствует.

Расширяется предоставление психолого-религиозной тюремной программы самостоятельной реабилитации (разработчик – Jacques Verduin). Программа (начатая еще 1997 г.) направлена на развитие способности заключенного отделять (отличать) самого себя от своего преступления (с использованием медитативной техники). В ходе программы разработчик предлагает заключенному забыть, кем он был, какое преступление совершил и когда. И вспомнить, кто он есть. Сейчас начальная программа расширилась и стала включать три основные программы: «ГППЖ – группы просвещения правонарушителей, имеющих жертвы на своем счету», «Объединение разума и тела (включая йогу и медитацию, весьма подходящие для мест лишения свободы)», «Предотвращение насилия» (Victim Offender Education Groups – VOEG, Mind Body Integration /including a highly regarded prison yoga program and meditation/, Violence Prevention), имеется и ряд дополнительных курсов [346]. Официальные заключения об успешности программы отсутствуют [353].

В исправительных учреждениях реализуются программы, которые заявлены как направленные на реабилитацию и самосовершенствование заключенных (programs dedicated to inmate rehabilitation & self-improvement), а также как программы самообразования (self-paced in-class education program – SPICE) [365]. Значительное количество программ классифицируется как программы самопомощи (inmate self-help programs): «Повышение самооценки и личностного развития», «Новые реалии», «Воспитание», «Группа вязания», «Книжный клуб» и др. [367].

Анализ программ делает обоснованным утверждение о том, что они предназначены не для самоисправления, а для помощи заключенному в сохранении себя в МЛС, адаптации к жизни в тюрьме и обучения навыкам, которые могут пригодиться на свободе.

Отметим, что в связи с уменьшением финансирования и свертыванием ряда образовательных программ заключенные федеральных тюрем начинают принимать на себя обязательство самостоятельно исправляться (self correction of inmate). Так, весной 2011 г. заключенные тюрьмы на острове в Сан-Педро (штат Калифорния) направили руководству запрос о получении материалов для самокоррекции. В качестве таких материалов им предоставили облегченные курсы по самокоррекции некоммерческой организации GOGI (Getting Out By Going In) [356]. Занятия включали антинаркотическое образование, арт-терапию, программу управления гневом, занятия, повышающие навыки управления деньгами, экономической самостоятельности, личной гигиены и пр. Декларировалось, что программа поможет участникам осуществить переход от прежнего поведения к новому через самоусовершенствование, что заключенные научатся принимать положительные решения и устанавливать контроль над своей жизнью [345]. Рассмотрение программы выявляет смешанность различных подходов: совмещение психиатрических, психологических и просветительских курсов (занятий). Хотя сама разработчица заявляет о высокой эффективности программы, тем не менее официальные подтверждения отсутствуют. Зная, что, например, управление гневом приводит к излишней интериоризации (погружению) во внутренний мир (в себя) и может вызвать психотические проявления, мы, основываясь на педагогических позициях, не можем дать положительного заключения такой программе.

На наш взгляд, заключенным, изучающим вышеназванную программу, в большей мере помогают общение с открытым социумом (волонтерами), просоциальное действие (сами заключенные становятся инструкторами программы) и просветительская компонента (повышение социальных навыков, таких, как управление деньгами, личная гигиена и др.).

Итак, анализ теоретических подходов к проблеме самоисправления, практики реализации процесса самоисправления в пенитенциарных учреждениях Соединенных Штатов Америки, а также программ самоисправления (самореабилитации, самопомощи) приводит к выводу о том, что на протяжении двух столетий в этой стране развивались все три предложенных нами подхода самоисправления.

Первоначально религиозная идея внешней детерминации, самоисправление через ограничение плоти и общение с Богом привела к появлению пенитенциариев. Но теория внешней детерминации самоисправления на практике показала, что этот подход не способствует самоисправлению заключенных, а, напротив, вызывает психические отклонения и слом (равно как и в Европе). Поэтому тюрьмоведы стремились найти более приемлемые формы исправления, расширяя гуманистическую компоненту. Такая тенденция, а также некоторая педагогизация подходов (XIX в.) продемонстрировали определенную состоятельность: учреждения, руководимые А. Пиллсбери, Эльмирский, Миннесотский и другие институты. Мы полагаем, что названный опыт можно рассматривать как системы, побуждавшие заключенных к исправлению (во всяком случае, на уровне теоретических работ).

В первые десятилетия XX в. надежды, ранее возлагавшиеся на религию, трансформировались, породив иные формы воздействия, включая психологические [247]. Были расширены подходы внешней и двойной детерминации.

Подход внешней детерминации получил значительное «научное» обоснование за счет разнообразных теорий: социологических, психоаналитических, патопсихологических[166] (особенно со второй половины XX в.).

Подход двойной детерминации разрабатывался учеными-гуманистами, педагогами и практиками. Было признано, что изоляция «…человека в искусственной среде, без предоставления реабилитационных возможностей не дает ему возможности сохранить себя в качестве продуктивного члена общества» [219, с. 248].

Во второй половине XX столетия в исследования относительно причин преступности и исправления заключенных начали вкладываться большие деньги, в том числе фармацевтическими компаниями. Это привело к разработке многочисленных недостаточно проверенных теорий преступного поведения: социологических, психологических, психиатрических и пр. в русле внешней либо двойной детерминации. На самом деле целями были развитие бизнеса, расширение рынка сбыта и подготовка пенитенциарной системы к приватизации. Вследствие этого спонсоры не были заинтересованы в исправлении либо самоисправлении заключенных.

Отечественный психолог А. И. Мокрецов отмечал, что произошла переориентация, трансформация взглядов от традиционной системы, «…базирующейся на идеях исправимости и гуманности, к жестким концепциям “возмездия”, “воздаяния”, а также к псевдонаучным концепциям “модификации поведения”, основанным на… модели воздействия на соз-нание преступников по типу “стимул – реакция”» [159, с. 49]. Результатом стал неконтролируемый рост тюремных репрессий: «…установление… по сути дела антигуманного, противозаконного контроля над сознанием и поведением индивидов, принуждение их безропотно подчиняться тем, кто обладает властью» [159, с. 49].

Распространение психиатрического подхода внешней детерминации (рассмотрение преступности как психической болезни, которую необходимо лечить) привело не только к повышению уровня преступности в США, но и к значительному снижению уровня грамотности, так как безграмотность вуалировалась психологическими и психиатрическими «диагнозами» (например, «неспособность к обучению», «расстройства в обучении», «синдром дефицита внимания», «недостаток внимания при контроле движения и восприятия» и пр.[167]) с последующим назначением психиатрических препаратов.

Внедрение в пенитенциарную практику названных подходов можно проследить вплоть до сегодняшнего дня. На их основе создаются многообразные программы, основными целями которых являются: целесообразное распределение времени заключенных; адаптация к жизни в тюрьме; психокоррекция (программы управления гневом, прояснения ценностей, НЛП и пр.).

Конец XX в. ознаменовался бумом тюремной индустрии (Н. Кристи). Мы считаем, что произошло сращивание интересов исправительной системы с интересами фармакомпаний, производителей систем безопасности, систем слежения и т. д., для которых ИУ являются хорошим рынком сбыта, а финансирование за счет бюджета – стабильным источником дохода. Кроме того, приватизация исправительных учреждений превратила их (ИУ) в коммерческие предприятия, нацеленные на получение прибыли (в результате чего произошла подмена целей ИУ, и вместо того, чтобы работать над уменьшением рецидива, система заинтересована в его росте). На самом деле индустрия требует расширения, поэтому ей нужны и возвращающиеся обратно заключенные, и новые заключенные, и новые рынки сбыта (управляющие приватизированных тюрем открывают новые частные тюрьмы даже в других странах). Неудивительно, что в практике исполнения наказаний практически не представлен (за исключением программы «Криминон») целостный подход самоисправления на основе самодетерминизма.

В настоящее время происходит интеграции разноплановых психологических теорий, но значительных успехов в превенции преступлений это не приносит [219, с. 119]. В исправительных учреждениях существуют противоречивые подходы и программы: от кары до исправления.

Не должно вводить в заблуждение многообразие подходов и программ исправления. Анализ значительного их количества позволяет автору сделать следующий вывод: в основном представлены подходы внешней либо двойной детерминации, даже если программы и называются программами самоисправления (self-correction), реабилитации себя (rehabilitate themselves) или самопомощи в исправлении и реабилитации заключенных (self help for correction and rehabilitation of prisoner). При этом наблюдается отмеченная нами и в европейских странах тенденция к декларированию активности заключенного в различных проявлениях (но не в самоисправлении) с усилением внешней детерминации и снижением доли педагогических методов.

Сохраняется и парадокс: в общей педагогике вопросы самоисправления поднимаются в большей мере, но лишь в отношении несовершеннолетних. Признаются важность субъект-субъектного взаимодействия, необходимость создания гуманной воспитательной среды, повышения диалоговых форм общения, направленность на успех, оптимистичность настроя и др. [78].

Таким образом, проблема самоисправления заключенных в США (равно как и в Европе) развивалась в рамках трех подходов детерминации. Но в отличие от Европы подход самодетерминации в США был не только назван на теоретическом уровне, но и получил практическое воплощение. Несмотря на это, американская исправительная система имеет наибольшее количество заключенных[168], довольно карательное правосудие, спецтюрьмы с суперстрогим режимом, в которых в полной мере используются жестокие подходы пенитенциариев (цементные мешки с абсолютным многолетним молчанием заключенных). Последнее является, по мнению К. Смита, вызовом американской национальной идее прав и свобод человека. По нашему мнению, это демонстрирует низкий исправительный потенциал пенитенциарной системы в том виде и с теми подходами, какие официально реализуются в настоящее время.

Мы полагаем, что в сложившихся условиях, когда в исправлении заключенных не существует заинтересованности на государственном уровне, – самоисправление/исправление становится делом самих лиц, лишенных свободы, их близких и людей доброй воли, что в полной мере актуализирует разрабатываемую нами гуманитарно-образовательную систему самоисправления в рамках подхода самоисправления на основе самодетерминизма.

Одновременно назовем новую тенденцию в деятельности исправительных учреждений некоторых штатов США, когда само общество начинает искать работающую исправительную технологию и предлагать ее для заключенных в тюрьмах. Распространение этой тенденции приведет к тому, что бизнес-структуры тюремной индустрии будут вынуждены искать новые рынки сбыта своих услуг и теоретических подходов, от которых отказывается исправительная система их страны. Это вызывает необходимость широкого просвещения и руководителей исправительных систем других стран, и пенитенциарного сообщества.

В заключение отметим, что рассмотренные теории самоисправления осужденных преступников и анализ практики реализации теоретических положений в пенитенциарных учреждениях Западной Европы и США демонстрируют не только взаимопроникновение идей, но и сближение пенитенциарных подходов в разных странах. Происходящая глобализация еще в большей мере ускорит данные процессы. При этом проблема самодетерминации самоисправления, причинность и субъектность осужденного остаются на уровне научных разработок и единичных программ. В практике исполнения наказаний в основном претворяются подходы двойной или внешней детерминации самоисправления.

Перейдем к истории становления подходов самоисправления взрослых осужденных в отечественной науке, изложению принципов самодетерминации и условий, позволяющих повысить уровень самодетерминации позитивных личностных преобразований.

1.4.1. Детерминация поведения осужденного в процессе исправления

Проанализируем ведущие идеи относительно активности осужденного в собственном исправлении в отечественной науке и практике с XVII в. по 60‑е годы XX в. – времени выделения пенитенциарной педагогики в отдельную отрасль педагогической науки. В данном разделе излагаются основные положения исправительных технологий тех педагогов, кто добился позитивных результатов, выводы исследователей, которые изучали механизмы самодетерминации поведения взрослого человека; рассматриваются некоторые положения относительно добровольности, которые были выработаны и успешно реализованы выдающимися отечественными педагогами В. Н. Сорокой – Росинским[169] и А. С. Макаренко[170]. Хотя названные педагоги работали в основном с несовершеннолетними, их опыт (особенно А. С. Макаренко) стал одним из теоретических оснований исправления, включая и взрослых осужденных в СССР и Российской Федерации (вплоть до середины 80‑х годов XX в., когда педагогические методы в воспитании и обучении осужденных начали активно смешиваться с другими подходами).

С зарождения российской государственности и до начала XVIII в. отношение к преступникам в России находилось в карательном русле. При этом осужденные наделялись некоторой самостоятельностью (XVII в.). Определив наказание, русское государство в другие сферы жизни этих людей (особенно в духовную жизнь) не вторгалось. Из-за отсутствия обязательного режима «сидельцы» сами обустраивались, сами вели хозяйство[171], охраняли и поддерживали «…необходимый внутренний мир своего невольного жилища» [226, с. 205]. Представляется, что самостоятельность относилась к формам организации жизнедеятельности, но не к самоисправлению.

В целом же допетровские научные подходы были основаны на религиозных взглядах, но низкая грамотность препятствовала восприятию смыслов в полном объеме. Вобрав ветхозаветные идеи, в первую очередь внешней детерминации жизни человека, общество не воспринимало идею собственных усилий человека в деле исправления самого себя. Хотя в работе «Книга о скудости и богатстве» И. Т. Посошков[172], анализируя законодательные акты и практику исполнения наказаний, в отношении того, кто не отдает занятые деньги, использовал возвратную форму глагола – «не исправитца» [199, с. 110]. Но это понятие применялось в отношении возврата денег, а не исправления поведения. Помочь же в исправлении, по мнению И. Т. Посошкова, способен только Бог.

Не нашло адекватного отражения и общепедагогическое требование развития разума.

Однако с течением времени проблема просвещения вставала с особой остротой. Так, В. Н. Татищев[173] основными причинами преступного поведения определял недостаток ума, низкий уровень нравственного развития и лицемерное исполнение должного: «…от сего у нас так множество… разбоев, убийств, ограблений и пр. происходит, что нам иногда на благонравие других взирая стыдно о себе и своих говорить, да еще того горше, что такие неучи и неведающие закона Божия оных тяжких злодеяний и в грех не ставят, а если и признает за грех, то он в довольное умилостивление Бога поставляет, когда свечу иконе поставит, икону серебром обложит, не мясо, но рыбу ест и на покаянии попу за разрешение гривну даст, то уже думает, что ему грех оный отпущен, и впредь в той же надежде на дальшее поступает» [289, с. 69–70].

Названные причины преступного поведения указывали и пути пре-одоления девиации: повышение разумности, нравственности – что в общем являлось традиционным педагогическим подходом.

В следующий исторический период многие известные отечественные писатели, педагоги, медики высказывались относительно ответственности человека и его исправления. В основном развивались подходы внешней и двойной детерминации. Например, Ф. М. Достоевский полагал, что акт совершения преступления всегда сопровождается болезнью. Писатель определенным образом поддерживал идею зависимости преступности от болезни, хотя и использовал слово «самоисправление».

К. Д. Ушинский[174] верил в способность человека самостоятельно преодолевать любые трудности, поскольку, как он считал, все проблемы и несчастья человека находятся внутри его самого: «…важнее и полезнее всех… открытий и изобретений, часто не делающих человека ни на волос счастливее прежнего, потому что он внутри самого себя носит многочисленные причины несчастья, было бы открытие средств к образованию в человеке такого характера, который противостоял бы напору всех случайностей жизни, спасал бы человека от их вредного, растлевающего влияния и давал бы ему возможность извлекать отовсюду только добрые результаты» [309]. Обратим внимание на то, что самостоятельность была представлена педагогом как одна из основ образования взрослых людей, которые должны иметь желание и быть способными учиться всю жизнь [176, с. 22].

И. М. Сеченов[175] в отношении преступников развивал подход двойной детерминации. С одной стороны, он отстаивал волевую (произвольную) активность человека, с другой – условно-рефлекторную природу поведения («…материальную детерминацию психики и человеческого поведения» [310, с. 21]). Физиолог определял: «…целиком перекладывать вину за противоправное поведение на преступника нецелесообразно, т. к. это ожесточит его самого и общество против него. Правильнее было бы исходить из идеи, что виновен не только человек, но и обстоятельства, в которых он воспитывался… Здесь осуждение должно выступать уже не возмездием преступнику, вынесенным от лица общества, а стремлением этого общества помочь ему исправиться, осознать личностную вину и на этой основе сформировать другие рефлексы, другое нравственное поведение» [310, с. 21].

Проблема нравственного самоисправления и самосовершенствования была одной из центральных в творчестве Л. Н. Толстого. Вследствие того что обращение к наследию писателя требует отдельного изложения, ограничимся небольшим замечанием. Л. Н. Толстой наказание рассматривал как жестокость, дальнейшее развращение и заразу [125]. Он, в частности, писал, что наказанием «…можно запугать человека, на время удержать его от зла, но никак не исправить… Только люди, совсем одурманенные властолюбием, могут серьезно верить в то, что посредством наказания можно улучшить жизнь людей. Стоит только отрешиться от суеверия о том, что наказание исправляет людей, для того чтобы ясно видеть, что изменения в жизни людей происходят только от внутреннего, душевного изменения самих людей» [297].

Несмотря на то, что писатель и отстаивал собственный детерминизм индивида в исправлении, тем не менее его подход к человеку не был свободен от внешней детерминации (заданности жизни Богом).

Непосредственно в практике исполнения наказаний во второй половине XIX в. исправительно-воспитательные заведения начали ставить задачу морального оздоровления (исправления) посредством в том числе организации педагогического взаимодействия в русле «субъект – субъект» (по типу благополучной семьи) [233, с. 86–87].

В 1869 г. Ф. Г. Савенко (учителем Арестантской школы Московского смирительного рабочего дома) был издан первый выпуск пособия «Опыт тюремной педагогики». Целью заключения определялась не кара, а напоминание «сидельцам» о лучшей доле, предоставление надежного пути к исправлению и возвращению в среду честных и свободных граждан. В предисловии пособия, написанном графом В. А. Соллогубом[176], отмечалось, что ошибочно полагать, будто арестанты ищут удовольствие только в цинизме. «Они обращаются к цинизму, по неимению другой пищи для ума, но по природному русскому здравому смыслу, нередко сами им тяготятся и вообще благодарны за всякое наставление, если не видят в нем начала принудительного [выделено нами. – С. Г.]» [175, с. 5].

В последней четверти XIX в. в России продолжали развиваться в основном два подхода: подход внешней детерминации и подход двойной детерминации.

Отечественный юрист Д. А. Дриль[177] (в русле подхода внешней детерминации) полагал, что преступность является выражением врожденных и приобретенных аномалий в душевной организации и нервной системе преступника, поэтому его следует в большей мере лечить, чем карать.

Психиатр В. М. Бехтерев[178] заключал, что, с одной стороны, преступность – следствие наследственности, среды, воспитания, с другой – обусловливается особенностями психики.

Известный отечественный криминолог И. Я. Фойницкий, излагая свой взгляд на усилия осужденных в процессе собственного изменения, замечал: «Свобода человеческая значит власть самоопределения и деятельности по собственному усмотрению каждого человека… Духовная свобода не может быть предметом наказания… внутренний мир человека мало доступен для государственных мероприятий» [314, с. 177]. Свобода человека, по мнению правоведа, распадается на внутреннюю (духовную свободу) и свободу внешней деятельности. Действуя самоопределенно в духовной области, человек свободен в выборе верований, идеалов, идей. Действуя же вовне, самостоятельно, по собственному произволу определяя свои внешние действия, субъект ограничен только условием «…ненарушения свободы других, поставленной под юридическую охрану» [314, с. 177].

Важное место в исправлении И. Я. Фойницкий отводил образованию, которое должно возбуждать в заключенном «желание лучшей жизни» [314, с. 349]. Более того, исследователь полагал, что чем в большей мере испорчен арестант, тем образование становится для него более необходимым и настоятельным [314, с. 351].

И. Я. Фойницкий дал и ориентиры для сотрудников, которые должны относиться к осужденным с гуманистических позиций: «Обращаясь с арестантом, как с автоматом, и сделав все возможное для ослабления в нем человеческого достоинства, нечего затем удивляться его нравственной испорченности» [314, с. 368]. По поводу муштры правовед писал, что она убивает в арестанте «…последние искры самостоятельности и человеческого достоинства» [314, с. 368].

Таким образом, задача тюремной деятельности, по И. Я. Фойницкому, состоит в том, «…чтобы приучать арестанта действовать самостоятельно, стоя как можно более независимо относительно влияний, которых не одоб-ряет его нравственный голос» [314, с. 361]. Самостоятельность осужденного декларировалась и по поводу результатов умственного развития («расширения умственного капитала»), которое не должно ограничиваться сообщением арестанту рабочих сведений, а стремиться к тому, чтобы он «…получил желание применять их к делу и стать на путь честной жизни» [314, с. 368].

Анализ идей И. Я. Фойницкого все же позволяет причислить правоведа к числу тех, кто поддерживал подход двойной детерминации, хотя и со значительным акцентом на самостоятельность самого осужденного.

С позиции подхода двойной детерминации отечественный юрист В. В. Есипов[179] сделал вывод, что мотив преступления может быть рожден как внешними обстоятельствами, так и духовными условиями субъективного мира. В своей ранней работе «Грех и преступление, святотатство и кража» (1894) исследователь писал, что нельзя смешивать преступление как с греховностью, так и с болезнью: «Если прежде, под влиянием суеверий и предрассудков, смешивали преступное с греховным, то теперь, под влиянием сомнительной учености, стали смешивать преступление с болезнью или пороком… Достаточно назвать Ломброзо» [70, с. 29].

В. В. Есипов рассматривал наказание не только как меру социального принуждения, но и как «…одну из мер помощи» [71, с. 71]. Относительно исправления заключенных исследователь полагал, что неисправимых нет, а есть только неисправленные «…благодаря неумению общества их исправлять» [71, с. 80]. «Общество не должно терять терпения и объявлять неисправимым того, кого оно не сумело или еще не успело исправить. Оно обладает слишком богатыми и разнохарактерными средствами, которые, при желании, всегда помогут исправиться каждому, даже наиболее закоренелому, преступнику» [70, с. 73].

В целом, по мнению В. В. Есипова, наказание должно принести пользу и помочь преступнику исправиться [70, с. 72]. Особо подчеркнем использование в его работах глагола в возвратной форме – «исправиться» («помочь исправиться»).

К подходу двойной детерминации могут быть отнесены и воззрения оте-чественного педагога П. Ф. Каптерева, хотя требование самоисправления выделялось им особо: «Исполнительность и послушание с педагогической точки зрения, без работы над самоисправлением и самоусовершенствованием, не имеют цены, ибо педагогические цели заключаются в воспитании внутреннего, а не внешнего человека… Только тогда поступки имеют нравственную и педагогическую ценность, когда они выражают соответствующие внутренние процессы, когда они искренне и разумно мотивированы» [97].

Социально направленное поведение, по мнению педагога, должно проистекать из внутренних побуждений самого воспитанника. Исправлению же способствуют широкое просвещение и образование.

Отечественный философ В. С. Соловьев считал, что исправление должно осуществляться через самоисправление: «…для преступника, в принципе способного к исправлению, оно главным образом есть самоисправление» [238, с. 727]. Внешнее же воздействие «…должно собственно только ставить человека в наиболее благоприятные для этого дела условия, помогать ему и поддерживать его в этом внутреннем процессе» [238, с. 727]. К внутренней стороне (духовности человека) философ относил разум и волю [238, с. 405].

Интересно отметить своеобразное претворение древнекитайской идеи о том, что, когда что-то познано, оно не совершается. У В. С. Соловьева это выражено так, что когда нормы всесторонне рассмотрены и продуманы, то человек способен подчинить свою волю идее добра [238, с. 361]. Однако, полагаясь на убеждение словом, философ заострял внимание на необходимости достижения требуемого результата, поскольку «…ограничиваться словом без уверенности в его успехе, когда дело идет о смертельной опасности ближнего, было бы бесчеловечно» [238, с. 716]. В общем же подход В. С. Соловьева к поведению индивида находился в русле двойной детерминации.

Взгляды С. В. Познышева, работы которого оказали значительное влияние на пенитенциарную науку, также можно отнести к подходу двойной детерминации. С одной стороны, он писал, что тюремная система должна «…возбуждать, развивать и поощрять самодеятельность арестантов» [195, с. 552], развивать способность к нравственному самоуправлению и поддерживать склонность «…заключенных к тем или иным формам внутренней активности» [196, с. 225], с другой – преступное поведение он ставил в зависимость от внешних обстоятельств (наследственности, «органической подкладки» психики и пр.). Несмотря на двойственность подхода в отношении заключенных, криминолог, на наш взгляд, делал определенный акцент на активности «сидельцев».

Вследствие того что одну из причин преступности исследователь видел в «умственном мраке», важную роль он отводил школьному образованию и развитию мышления осужденных [195, с. 581]. При этом С. В. Познышев предлагал использовать как школьную, так и внешкольную систему занятий. Он считал, что через кружки и клубы развиваются самодеятельность осужденных и полезное общение [196, с. 222]. Издание собственных журналов и газет помогает подбодрить некоторых осужденных и возвысить их в собственных глазах [196, с. 222]. С. В. Познышев обращал внимание и на чтение арестантов, тюремные библиотеки. По мнению исследователя, чтение должно пробуждать в арестантах альтруистические чувства и вызывать стремление «…в сторону нравственных идеалов жизни» [195, с. 582], развивать благожелательное, благородное, гуманное отношение к другим людям [195, с. 587].

В целом С. В. Познышев полагал, что «…нет прирожденного преступника, нет и неисправимого преступника» [195, с. 432]. Поэтому перед тюрьмой должны ставиться воспитательные цели (в том числе возвращение заключенных в общество социально годными и полезными гражданами), которые надо настойчиво и умело достигать [196]. Заключение должно целесообразно влиять на осужденного и укреплять те черты и навыки, которые помогут ему удержаться от преступлений, необходимо также дисциплинировать личность, одновременно должны быть приняты меры и к развитию самодеятельности «сидельцев» [196].

В конце XIX – начале XX вв. начались дискуссии о необходимости введения условного досрочного освобождения. Так, в Докладе Комиссии законодательных предположений Государственного Совета указывалось:

«…исправление заключенного лучше всего достигается в тех случаях, когда удается пробудить в нем самом стремление к самоисправлению» [75, с. 28]. Досрочное освобождение расценивалось как могучий стимул к самодеятельности [75, с. 28]. Юристы того времени определяли: «Одной репрессии недостаточно для исправления преступника – нужна еще его самодеятельность в этом направлении, и только развитию этой самодеятельности способствует досрочное условное освобождение» [75, с. 218]. Важным условием условного досрочного освобождения было признано одобрительное поведение заключенных, под которым подразумевалось «…не только полное подчинение арестанта правилам тюремной дисциплины, но и активное проявление исправления, выказанное в трудолюбии» [17, с. 88].

В начале XX в. Комиссия по тюремной реформе сделала вывод о том, что «…наказание не достигает своей цели, если преследует только возмездие и не содержит в способах исполнения элементов исправительных, возбуждающих в преступнике желание достигнуть лучшей участи» [325, с. 21]. Кроме того, исследователи того времени (например, С. П. Мокринский[180]) обращали внимание на то, что арестанта после освобождения ждет неблагоприятная среда, поэтому от него самого потребуется максимум силы воли и энергии и важно выяснять, «…насколько осужденный усвоил привычку воздерживаться от дурного образа жизни» [17, с. 88].

После Октябрьской революции 1917 г. отечественная исправительная система продолжала функционировать. Но чаще всего надзиратели осуществляли лишь внешний караул, поэтому внутренний распорядок устанавливали сами заключенные [325, с. 23].

В марте 1921 г. был принят декрет «О лишении свободы и порядке условно-досрочного освобождения заключенных», согласно которому исправительные учреждения должны были в том числе предоставить осужденным «…возможность исправиться и приспособиться к трудовой жизни» [325, с. 28]. Главное, чтобы лица, лишенные свободы, «…своим поведением добились права на доверие к ним со стороны общества и государства» [325, с. 29].

Развитие самодеятельности осужденных, прежде всего в вопросах получения профессиональных умений и приобретения социально полезных навыков для жизни на свободе, предполагал и Исправительно-трудовой кодекс Российской Советской Федеративной Социалистической Респуб-лики (1924 г.) [325]. В конце 20‑х годов XX в. на самих осужденных была возложена задача организации обучения.

На уровне теоретических разработок собственную позицию представил отечественный педагог К. Н. Вентцель[181]. Он полагал, что в условиях внешнего диктата возможно опираться только на личное творчество и свободу. В работах педагога относительно позитивного изменения «сидельцев» используются глаголы возвратной формы, что демонстрирует убежденность К. Н. Вентцеля в необходимости собственной активности осужденных в исправлении.

К проблеме тюрем педагог обращался неоднократно (жизнь в целом он рассматривал как пребывание в одиночной камере).

Причиной преступности К. Н. Вентцель называл отсутствие истинного воспитания и образования, отсутствие приобщенности к культуре, «…к ее духовным[182] сокровищам, способствующим умственному и нравственному расцвету личности» [43, с. 4]. Педагог полагал, что практически все преступники являются последствием духовной заброшенности, никто не заботился о развитии в них внутреннего человека, о культуре их творческих сил, «…направленных на создание высших духовных и общественных ценностей жизни и… заглушении всех разрушительных, враждебных жизни, антикультурных и антисоциальных стремлений» [43, с. 4]. Исследователь призывал вместо тюрем воздвигнуть «…дворцы просвещения, вступая в которые все так называемые преступники перерождались духовно и становились бы новыми людьми» [43, с. 1]. Задачу сотрудников исправительных учреждений и общества К. Н. Вентцель видел в том, чтобы помочь осужденному возродиться, воспитать в себе внутреннего человека, «…сбросить с себя… оболочку человеко-ненавистнических и противо-общественных стремлений» [43, с. 5]. Приведенные цитаты дают основание выявить позицию самоисправления («развитие внутреннего человека», «сбросить с себя противоправные стремления» и т. д.). Сотрудники же ИУ должны создать для этого необходимые условия.

Обобщая, К. Н. Вентцель признавал независимость и самотворчество личности, отрицая любую возможность воздействия на нее со стороны другого человека. В итоге исправительной работы осужденный должен почувствовать, «…что он может отныне обойтись безо всякой внешней опоры» [43, с. 6], он должен стать «…творческой личностью, работающей на благо общества» [43, с. 5].

В. Н. Сорока – Росинский и А. С. Макаренко являлись педагогами, имевшими непосредственный успешный опыт работы с правонарушителями. Несмотря на то что их воспитанниками были в основном несовершеннолетние, рассмотрим позиции этих педагогов, так как самостоятельность и собственная активность подопечных были важными составляющими их подходов.

В. Н. Сорока – Росинский видел в правонарушителях обычных людей. На основе многолетнего опыта он пришел к выводу, что «добровольчество» воспитывалось гораздо успешнее других навыков [239, с. 154]. Поэтому логика воспитательного процесса шла к большей добровольности и самостоятельности, но через строгую дисциплину и требовательность. Направленность В. Н. Сороки – Росинского на собственные усилия трудновоспитуемых, стимулирование их самостоятельности, самодеятельности выразилась в предложение педагога о создании автогогики (науки о самовоспитании и самообразовании [339]).

Особое место в подходе В. Н. Сороки – Росинского занимало формирование социального потенциала личности. Достижение позитивных результатов в различных видах деятельности способствовало укреплению уверенности воспитанника в своей способности быть причиной позитивных последствий. Последнее позволяло (даже если девиант «сорвался») иметь уверенность в себе и бодро, с надеждой смотреть вперед [239, с 160].

Значимыми условиями педагогического процесса являлось создание единого коллектива воспитанников и сотрудников, профессионализм и гуманизм последних (по мнению педагога, с девиантами должны работать «…воспитатели с особыми нервами, с особой работоспособностью, с особой складкой характера и с глубокой верой в то, что камень, отвергнутый другими строителями, может лечь в основу дома» [239, с. 152]).

Педагог обращал внимание и на необходимость смены окружения девиантов, без чего замедляется процесс их самооздоровления [239, с. 142].

В итоге В. Н. Сорока – Росинский стремился развить активность воспитанников в точно выстроенной системе правил, дисциплинарных регуляторов и условий. Мы считаем, что такой подход педагога находился в рамках двойной детерминации, но с особым акцентом на повышении субъектности девиантов.

Успешный опыт исправления правонарушителей и преступников был осуществлен А. С. Макаренко. Так как имеется достаточно большое количество работ на эту тему[183], остановимся только на нескольких аспектах, являющихся важными для построения нашей модели самоисправления взрослых осужденных.

В общей и пенитенциарной педагогике А. С. Макаренко в большей мере представлен как педагог, в основе системы которого лежала теория воспитания в коллективе и через коллектив (что действительно является одним из базовых компонентов системы педагога). Но часто упускается из вида внимание А. С. Макаренко к собственным усилиям воспитанников, хотя в работе ученых НИИ ФСИН России Е. М. Данилина и Е. Г. Багреевой «Возвращение к Макаренко» метод педагога отмечен как способствующий развитию самодеятельности [12, с. 6], становлению воспитанника субъектом педагогического воздействия [12, с. 19].

Относительно собственной активности воспитанников сам А. С. Макаренко писал: «Разве мы не упразднили в 1930 г. должности воспитателя… положившись только на организующее влияние коллектива… и – самое главное – влияние собственных активных движений, упражнений и переживаний коммунара? [выделено нами. – С. Г.]» [142, т. 8, с. 171].

Сотрудники ИУ должны создать условия для исправления осужденного: «Нужно дать ему возможность исправиться» [142, т. 4, с. 37]. Отметим, что одну из причин девиации А. С. Макаренко видел в педагогической несостоятельности окружения и дилетантстве[184] в педагогике, следовательно, компетентность сотрудников можно считать одним из требований его подхода.

Сущностным для нашего исследования является и положение педагогической системы А. С. Макаренко о том, что исправляющийся субъект должен быть не просто потребителем услуг, его основная задача – позитивно измениться. Об этом педагог писал: «Как относится воспитанник к повышению своей квалификации, к школьной работе, культурной работе, к повышению общей культуры поведения, культуры отношения к людям? Понимает ли он необходимость собственного усовершенствования и пользу его, или его больше привлекает самый процесс учебы и культурной работы, те удовольствия, какие ему эта работа доставляет?» [142, т. 1, с. 322].

Одним из результатов исправления можно считать становление воспитанника внутренне свободным, счастливым человеком, который «…в своей бодрости, в своей вере в жизнь, в своем мужестве перед отдельными неудачами… умеет с достоинством переживать свои ошибки и исправлять их» [142, т. 7, с. 107]. Показателем исправленности представляется успешность жизни воспитанника за пределами колонии. Как идеал достижений можно воспринимать фразу педагога о самом человеке: «…красивый, здоровый человек, ничего изможденного, дегенеративного, покореженного» [142, т. 3, с. 496].

Компонентами педагогической технологии А. С. Макаренко, которые, по нашему мнению, повышали уровень самодетерминации в исправлении, были:

1. Ощущение свободы, которое давала организация исправительного (воспитательного) учреждения с возможным выходом из него, отсутствием охраны. Педагог полагал, что для воспитания правонарушителей более подходят открытые рабочие коммуны [142, т. 1]. Несом-ненно, что в отношении осужденных по приговору суда к лишению свободы данное условие не применимо. Однако идея и категория «свобода» являются важными с точки зрения самодетерминации самоисправления (с позиции современной гуманитарной парадигмы).

2. Возможность жизненной перспективы. А. С. Макаренко писал:

«…человек не может жить на свете, если у него впереди нет ничего радостного» [142, т. 3, с. 471]; «Истинным стимулом человеческой жизни является завтрашняя радость. В педагогической технике эта завтрашняя радость является одним из важнейших объектов работы. Сначала нужно организовать саму радость, вызвать ее к жизни и поставить как реальность» [142, т. 1, с. 311].

Увлекательная жизненная перспектива (причем реальная, а не манипулятивная) давала педагогу возможность создать единый вектор усилий сотрудников и воспитанников. Одновременно перспектива помогала повысить эмоциональный тон всех участников процесса, что способствовало повышению работоспособности и выдержки всех субъектов.

Укреплению этой компоненты педагогической системы способствовала и общая устремленность к светлому будущему, преобладавшая в обществе. Описывая свой метод, педагог отмечал последнее как «…организующее влияние всей советской жизни, работы… влияние сложных широких впечатлений жизни» [142, т. 8, с. 171].

3. Необходимость достижения поставленных целей (например, хороший спектакль, концерт и т. п. [12, с. 50]). Другими словами, осуществление деятельности не ради того, чтобы иметь какое-либо занятие, а для достижения хорошего результата, которым можно гордиться. Эта составляющая технологии А. С. Макаренко давала возможность, по нашему мнению, формировать устремленность к цели и нравственное отношение к любой деятельности, равно как и определенные социально необходимые навыки и качества личности.

4. Самоорганизация и самоуправление (под общим руководством сотрудников) в целях повышения активности и социальной состоятельности воспитанников. Хотя этот компонент мы называем в числе способствующих повышению самодетерминации самоисправления, но он был возможен в педагогически зрелом коллективе, которым руководил незаурядный организатор и педагог с большой буквы. В современных условиях исправительных учреждений зачастую происходят самоорганизация криминальных элементов и самоуправление на основе тюремных понятий. Поэтому рассматриваемый компонент труднореализуем, но для теоретического построения он важен.

Вышеназванные составляющие достигались с помощью таких факторов, как:

1) существование определенной цели, воплощенной в едином плане работы (учебы, производства, политического просвещения, клубной работы). Педагогическая цель являлась системообразующим фактором [12, с. 53] и заключалась не просто в исправлении правонарушителей (превращении их в безопасных и безвредных людей), а в становлении их активными деятелями новой эпохи;

2) создание единого коллектива воспитанников и сотрудников, в котором было возможно сочетание прямых (непосредственное влияние на личность воспитанника со стороны педагогов) и параллельных педагогических действий (влияние на личность через воздействие на коллектив и действия коллектива);

3) специально организованные педагогические ситуации, приводящие к требуемому воспитательному эффекту;

4) производительный труд на высоком технологическом уровне и с адекватной оплатой. Это позволяло укрепить позитивную жизненную перспективу – воспитанник параллельно овладевал необходимыми профессиональными навыками, специальностями и, кроме того, мог иметь достаточно средств. Значимо и то, что правильно организованный, результативный труд позволял формировать социально необходимые качества личности – трудолюбие, чувство хозяина, инициативность (педагог писал, что инициативность рождается не от безделья, а от осознания поставленной задачи и необходимости нести ответственность за ее выполнение [142, т. 3]) и др.;

5) создание мажорного тона в коллективе. Для А. С. Макаренко было важно, чтобы воспитанники ощущали и сегодняшнюю, и завтрашнюю радость. «Объяснить, показать, “заразить” реальной перспективой… а затем, преодолевая трудности, двигаться к этой цели бодро и весело, в “мажорном” тоне» [12, с. 69];

6) эстетика – «…эстетика и культура быта, эстетика… трудовой деятельности, культура общения, поведения, внешнего вида» [12, с. 70]. Эта компонента давала педагогу возможность пробуждать в воспитаннике духовное человеческое начало [12, с. 71]. Отметим, что это было именно воспитание прекрасным через эстетизацию среды учреждения, понимание прекрасного и действование в художественной сфере, а не только участие воспитанников в творческой деятельности либо пассивное «зрительство»;

7) тонкая детализация в системе взысканий и поощрений, с преобладанием поощрений. Исходя из практического опыта, А. С. Макаренко пришел к выводу, что чем тоньше воздействие, тем значительнее последствия, которые оно может вызвать у воспитанника. Педагог, в частности писал: «Практикуем также и объявление выговора в особой обстановке. Например, в апреле выносится такое постановление: “Объявить Петрову выговор в день 1 Мая”. Я не помню случая, чтобы выносили кому-нибудь выговор в этот праздничный день, ибо за время, предшествующее празднику, парень настолько исправлялся, что отпадала всякая необходимость вообще выносить ему выговор» [142, т. 4, с. 37].

Еще раз выделим, что мы изложили только те слагаемые системы А. С. Макаренко, которые являются значимыми для построения нашей системы самоисправления взрослых осужденных и повышения их уровня самодетерминизма в процессе самоисправления (с учетом современной ситуации в исправительных учреждениях). И хотя подход этого педагога развивал позитивную причинность самих несовершеннолетних воспитанников, мы полагаем, что его система находилась в рамках двойной детерминации, и это вполне объяснимо с точки зрения работы с несовершеннолетними.

Непосредственно со взрослыми осужденными работал М. С. Погребинский[185]. Организованная под его руководством Болшевская трудовая коммуна также строилась на принципах добровольности пребывания в учреждении, доверия, самоуправления, самообслуживания[186], уважения/самоуважения, деятельного участия в жизни коммуны, самодеятельности коммунаров (при общем руководстве со стороны сотрудников) и ряде других принципов [320].

Началом самоисправления можно считать первичные требования к прибывающим в учреждение. Будущие воспитанники должны были самостоятельно отказаться от алкоголя, наркотиков, порвать отношения с бывшими дружками [320].

Обратим внимание на то, что если в учреждениях, возглавляемых А. С. Макаренко, применялся принцип «сожженной биографии» (прошлое воспитанников не вспоминалось), то в колонии, руководимой М. С. Погребинским, всячески подчеркивалось прошлое воспитанников, а сама система была основана на криминальных взглядах воспитанников и круговой поруке [7]. Несмотря на то что нам представляется такая позиция неприемлемой для самодетерминированного самоисправления осужденных и мы считаем, что подход А. С. Макаренко дает большую возможность для самоисправления в русле общечеловеческих норм, тем не менее отметим некоторые организационные моменты в деятельности М. С. Погребинского.

Прежде всего цель, которую ставил организатор, – воспитать гражданина, в том числе через производительный труд, культурную работу, развитие у воспитанников общественных навыков, участие в самоуправлении и самообслуживании. Значимым принципом в работе (как и у А. С. Макаренко) было ненасилие. По наблюдениям М. С. Погребинского, воспитанники по своему «…инстинкту были анархисты, ярые противники власти, партии, комсомола» [7, с. 111]. Поэтому им нельзя было навязывать чтение, доклады на политические темы, нравоучительные беседы и пр. Только через несколько месяцев умелой, осторожной работы в коммуне началось постепенное вовлечение осужденных в общественную и культурную жизнь [7]. Подобное отношение было и к школе: первоначально не ставилось «…широких планов по общему образованию ребят, придя в коммуну, ребята не увидели в ней ни книги, ни газеты» [7, с. 111].

Об эффективности деятельности колонии существуют противоречивые мнения, так как выпускники не выходили в жизнь, а селились поблизости и продолжали работать на производстве. В результате коммуна превратилась в рабочий поселок с 4-тысячным населением. В 1937 г. руководители и активисты коммуны были репрессированы, воспитанники, у которых не закончились сроки наказания, распределены по тюрьмам и обычным колониям для уголовников, М. С. Погребинский застрелился.

С 30‑х годов XX в. произошло изменение государственной политики в отношении мест лишения свободы – исполнение наказаний приняло карательный характер.

Тем интереснее подход к проблеме исправления осужденных, изложенный Д. Л. Андреевым[187]. По мнению философа, каждый человек является отдельной духовной единицей, индивидуальностью, обладающей неисчерпаемым творческим потенциалом и свободой. В отношении преступников он предлагал заменить принцип наказания принципами этического врачевания, нравственного и общественного воскрешения человека.

Главными характеристиками осужденных Д. Л. Андреев считал низкий общекультурный уровень, косность мышления, лень и пр. Поэтому основой исправления он определял гуманитарное образование, умственное, этическое, эстетичное развитие, творческий труд. Философ также полагал, что в процессе трудовой деятельности необходимо, чтобы осужденные создавали материальные или духовные ценности, а не просто были заняты некой работой. «Теперь пробуют перевоспитывать кое-где при помощи труда; нечего удивляться, что результаты этого так слабы. Большинство преступников находится на весьма низком общекультурном уровне; это люди, сбившиеся с пути еще подростками и питающие непреодолимое отвращение к труду; наивно ждать, что в лагере или тюрьме они изменят свое отношение к нему только оттого, что им в руки дадут сапожный молоток или фуганок. Главное в том, чтобы повысить их общекультурный уровень, тогда-то они и почувствуют прелесть труда, и совершенно необязательно ремесленного или производственного (ведь не у всех же людей к такому труду лежит душа!), а и к труду умственному» [4, с. 532].

Под повышением общекультурного уровня философ подразумевал «…общую, то есть умственную, этическую, эстетическую, общественную и духовную культурность» [4, с. 533]. Косность, лень, нежелание утяжелять свой умственный багаж, что свойственно было, по наблюдениям Д. Л. Андреева, осужденным преступникам, «…сперва следует ослабить тем положением, что заключение их будет не тупо-неподвижной цифрой лет (при малом сроке преступник беспечно ждет вожделенного дня, а при большом ему становится “наплевать” на все в мире), а функцией исправления преступника: чем успешнее он одолеет курс общего гуманитарного образования плюс специальный курс какой-нибудь общественно полезной профессии и чем скорее коллектив его перевоспитателей признает его подготовленным к жизни на свободе, тем скорее покинет он стены лагеря» [4, с. 533].

Сотрудники исправительных учреждений должны, по его мнению, прежде всего изменить себя, затем изменить условия, в которых формируется другая личность, и, наконец, приступить к ненасильственному, исполненному любовью совершенствованию других (чему способствуют профессионализм, тонкий педагогический такт и глубокое понимание своей задачи).

Для предупреждения казенного или формального исполнения сотрудниками своих обязанностей философ предлагал, равно как и в отношении осужденных, повысить гуманитарность их образования и ввести в планы обучения гуманитарные предметы: курсы по искусству, философии, этике, истории культуры и т. д. Цель – воспитать в каждом из сотрудников человека в высшем смысле этого слова.

Итак, философ, сам прошедший через десятилетнее заключение, представил собственное видение проблемы. Мы полагаем, что его подход к исправлению находится в русле двойной детерминации. С одной стороны, Д. Л. Андреев признавал только свободную активность человека, с другой – считал возможным воздействие со стороны сотрудников, хотя и оговаривал, что такое воздействие должно быть нежным, мягким.

В 40‑50‑е годы XX в. в отечественной пенитенциарной теории проблема активности осужденного в исправлении не была значимой, но в общей психологии разрабатывались вопросы детерминации поведения и повышения субъектности взрослого индивида (С. Л. Рубинштейн[188], А. Н. Леонтьев[189], Б. Г. Ананьев[190] и др.).

Так, проблема детерминации была одной из центральных в творчестве С. Л. Рубинштейна. Человека философ рассматривал в качестве:

• субъекта деятельности (в деятельности человек и проявляется, и созидается);

• субъекта познания (введение новых детерминант);

• субъекта этики (задача – достижение наивысшего уровня бытия, блага всех и каждого, а также радости бытия);

• субъекта самого себя.

При этом, действуя в данных областях в качестве причины, человек одновременно и преобразуется сам. Оценка же каждого поступка субъекта «…осуществляется с точки зрения того, возвышают или унижают они человека, но не в смысле гордости, а в смысле достоинства (ценности) морального уровня его жизни» [215].

По мнению философа, психические явления детерминируются как внешними условиями, так и внутренними (внутренняя детерминация определялась исследователем как «самоопределение»): «…всякая детерминация необходима как детерминация другим, внешним и как самоопределение» [215]. «Внешние условия выступают как условия общественной жизни (общественный строй, политическая организация и т. д.), которые действуют через внутренние моральные установки человека» [215]. Следовательно, согласно теории С. Л. Рубинштейна, субъект, с одной стороны, детерминирован извне, с другой – способен к внутренней детерминации (самоопределению). Подобный вывод позволяет отнести его теорию к подходу двойной детерминации, но с особым акцентом на самоопределении, собственной активности человека как сознательного существа и его способности становиться причиной как самого себя (латинское – causa sui), так и причиной создания следствий «вовне».

Исследователь называл несколько уровней детерминации, каждый из которых отличается от предыдущего соотношением внешней детерминации и самоопределения:

1. Уровень материального объекта (объект полностью детерминируется извне).

2. Уровень организма, например, организма живого существа (некоторый уровень самоопределения).

3. Уровень человека как сознательного существа (максимальный уровень самоопределения).

Конфликт внешней и внутренней детерминации поведения субъекта исследователь решал посредством:

• предложенного им принципа детерминизма – действие внешних причин происходит через внутренние условия [215];

• соотношения свободы и необходимости и отнесения этих категорий к разным областям – свободы – к психическим явлениям; необходимости – к объективной реальности, существующим обстоятельствам, материальным условиям деятельности. «На самом деле, проблема свободы и необходимости – это вопрос о человеке как субъекте и условиях его деятельности, о зависимости человека от объективных условий жизни и о его господстве над ними» [213].

Особо отметим, что в теории С. Л. Рубинштейна самодетерминация (самоопределение) соотносится с категорией «свобода». Она выступает в трех аспектах:

• как самоопределение при внутренней детерминации поведения человека;

• как контроль сознания над стихией собственных влечений;

• как возможность проявлять свою свободу в общественной жизни (при этом полная свобода человека ограничивается определенными установлениями – нормами, правилами и т. д.) [215].

Областями абсолютной свободы человека, согласно теории С. Л. Рубинштейна, является самоопределение при внутренней детерминации и преодолении собственных страстей. Но и в этих областях автор ставит ограничение – человек обязан развиваться.

По мнению исследователя, самоопределение может расширяться, т. е. самодетерминация может повышаться: поведение индивида может обусловливаться новыми детерминантами, которые образуются в результате познания.

Субъективной детерминантой поведения С. Л. Рубинштейн считал мотивацию, через которую можно определить иерархию значимого для человека, т. е. выявить роль ценностей в регуляции поведения. При этом ценности могут совершенствоваться (переоцениваться, изменяться и перестраиваться). Из этого следует, что одной из центральных при воспитании человека предлагалась проблема ценностей. Процесс же «…разрушения и нарушения ценностей… является свидетельством разложения и распада, деградации личности» [215].

Среди организационных условий воспитания им назывались полноценная жизнь самого воспитателя, его поступки, создание специальных педагогических ситуаций, равно как и включенность воспитуемого в полноценную жизнь. По мнению С. Л. Рубинштейна, воспитывать – «…это значит, прежде всего, самому жить настоящей жизнью и включать в нее тех, кого воспитывают, приобщая их к самой этой жизни» [215].

Таким образом, в работах С. Л. Рубинштейна индивид представлен сознательно действующим субъектом [215]. Среди характеристик человека как субъекта деятельности названы способности к самоопределению, самосовершенствованию, саморазвитию [215]. Самоопределение (самодетерминация) выявляется в качестве: а) способности, что предполагает возможность развития этой способности; б) одного из показателей человека как субъекта. Повышение уровня самоопределения (введение новых детерминант) осуществляется путем познания, усвоения моральных ценностей.

Исследования Б. Г. Ананьева помогли представить человека в его целостности. Согласно теории исследователя, в человеке сочетаются активность и обусловленность природными свойствами. Мы считаем, что это дает основание отнести взгляды Б. Г. Ананьева к подходу двойной детерминации.

В развитии человека исследователь обозначил следующие стадии:

• индивид (каждый из людей как представитель человечества);

• личность («…особое качество человека, носителя социальных ролей, приобретаемое в ансамбле общественных отношений в процессе совместной деятельности и общения» [176, с. 41]);

• субъект («…носитель предметно-практической деятельности и познания, “активный делатель”, источник осознанной целенаправленной активности» [176, с. 41]. Областями проявления субъектности названы познание, деятельность, общение.

Значимыми для нашего исследования являются разработки Б. Г. Ананьева и представителей его школы в области обучения взрослых. В них был предложен вывод о том, что существуют различия между развитием взрослого человека и ребенка, равно как и их обучением. Так, в отличие от детей в работе со взрослыми необходимо в большей мере опираться на их собственную причинность, актуализировать личную позицию, повышать ценность деятельности для самих этих субъектов, обращаться к сознательному (а не к бессознательному) в человеке и использовать для этого язык (как систему словесного выражения мыслей).

Исследование интеллектуального развития взрослых людей не выявило (в пределах всех фаз взрослости) «…каких-либо непреодолимых барьеров для вербального и словесного обучения» [3, с. 141]. Тем не менее, согласно выводам Б. Г. Ананьева, образование взрослых должно включать элементы логического и образного (а не одного только логического): «…в структуре интеллекта взрослого человека главное значение имеет взаимосвязь образного и логического… Речь идет об интеллекте взрослого человека, за которым подавляющее большинство авторов не признает значения чувственно-образного мышления, считая, что зрелый интеллект есть полное господство логического мышления» [3, с. 142].

В целом положения теории Б. Г. Ананьева относительно обучения взрослых являются важными для нашего исследования, но его теория детерминации поведения человека находилась в русле двойной детерминации.

Обобщая, анализ подходов к исправлению осужденных и детерминации поведения взрослого человека в отечественных исследованиях позволяет заключить, что в период русского средневековья начали предлагаться некоторые гуманистические принципы. Пути преодоления девиации виделись в просвещении, развитии разумности и нравственности. Подчеркивалась зависимость между невежеством и непорядочностью; непониманием нравственных норм (требований) и лицемерностью, внешней формой их претворения (В. Н. Татищев). В практике исполнения наказаний «сидельцы» самостоятельно организовывали свой быт. Вопросы мотивации к исправлению пока не ставились.

Представители русского просвещения сделали больший акцент на свободе и ответственности индивида. Исправление, по мнению мыслителей, было возможно, поскольку по сути человек остается человеком (идея о хорошей начальной природе человека), который нуждается в преодолении заблуждений посредством просвещения.

В последующем развивались два подхода детерминации: подход внешней детерминации и подход двойной детерминации с акцентом на собственную активность воспитанника. Отметим посыл К. Д. Ушинского относительно того, что в исправлении необходимо помочь человеку нарастить свой потенциал, чтобы он сумел впоследствии удерживать свои позиции и противостоять отрицательному влиянию окружения. Педагогом была высказана мысль о том, что самостоятельность является одной из основ образования взрослых людей.

Во второй половине XIX в. в отношении исправления преступников расширился подход двойной детерминации. Среди условий взаимодействия с «сидельцами» называлось отсутствие принудительности, а в качестве содержательного компонента и результата – повышение уровня гражданственности (В. А. Соллогуб, Ф. Г. Савенко).

В конце XIX – начале XX вв. в исследованиях прослеживается развитие двух подходов: внешней детерминации (Д. А. Дриль) и двойной детерминации (В. М. Бехтерев, С. К. Гогель, В. В. Есипов, И. Я. Фойницкий, С. В. Познышев и др.). Обращает на себя внимание использование в текстах работ либо причастия «исправившийся», либо возвратной формы глагола «исправиться», что подчеркивает собственные усилия осужденного в исправлении. Отметим также, что среди задач организации исправления были определены самостоятельное руководство собой и самостоятельная борьба с житейскими соблазнами (С. В. Познышев) [195, с. 552]. Среди результатов – необходимость повышения значимости осужденного в собственных глазах (С. В. Познышев).

Анализ исследуемых работ показывает, что в наибольшей мере развивался подход двойной детерминации самоисправления.

В начале XX в. в законодательных актах была обозначена необходимость собственных действий осужденных в исправлении, самой системе предлагалось создать условия, позволяющие побудить преступника к исправлению.

В теории расширился подход самодетерминации за счет разработок К. Н. Вентцеля. Педагог полагал, что в исправлении необходимо развивать внутреннего человека, что даже при полной внешней регламентации жизни опорой субъекта является его собственная внутренняя свобода, а в исправлении – собственная активность.

Но ведущим и в теории, и в педагогической деятельности продолжал оставаться подход двойной детерминации (В. Н. Сорока – Росинский, А. С. Макаренко, М. С. Погребинский). Своеобразие именно педагогического подхода двойной детерминации самоисправления выразилось в том, что воздействие педагогов направлялось не столько на самого девианта/осужденного, сколько на создание необходимых условий для возможного проявления инициативности воспитанников, укрепления их социальной состоятельности и самоуважения. От сотрудников же требовались гуманность позиции, компетентность, полная отдача, нацеленность на достижение результата, реализация в практике исправления определенной системы принципов и методов.

В общем в первые десятилетия XX в. вопросы активности и самостоя-тельности осужденного, принципы добровольничества, самоуправления, самообслуживания и другие не только прорабатывались, но и были воплощены в практике.

К сожалению, с 30‑х годов XX в. подобные исследования в области пенитенциарных наук на долгие годы были прерваны. Но именно в это время в философии и других науках изучалась проблема субъектности человека, выдвигались принципы детерминации поведения; обращалось внимание на то, что внутренняя детерминация (самоопределение) является определяющей для человека как разумного существа и субъекта деятельности, познания, общения; развивались подходы образования взрослых.

Анализ становления идей самодетерминации самоисправления осужденных и поведения взрослого человека в отечественной науке позволяет сделать вывод о том, что большинство исследователей отмечали необходимость собственных усилий этих лиц в позитивных преобразованиях. Более того, было определено, что исправление осужденных – это прежде всего их самоисправление, а задача сотрудников учреждений – создать для этого соответствующие условия. Несмотря на это, в России, как и за рубежом, в основном развивались подходы внешней и двойной детерминации.

Особенность отечественной исправительной школы заключалась, на наш взгляд, в том, что даже в подходе двойной детерминации была ярко выражена позиция самодетерминации самоисправления осужденных, индивид рассматривался субъектом и самого себя, и внешних обстоятельств.

Отметим, что термин «самодетерминация» не использовался, а применялись понятия «внутренняя детерминанта», «внутренние условия» и «самоопределение».

Практически все исследователи содержательными компонентами самоисправления называли образование (школьное и внешкольное), нравственное совершенствование (этическое воспитания), творческий труд и др. При этом исправительный процесс представлялся единым процессом позитивного становления и развития личности, воспитания внутреннего человека. Осужденный также должен был научиться противостоять неблагоприятным влияниям людей и обстоятельств.

Наряду с традиционными показателями, свидетельствующими об исправленности осужденного (дисциплинированность, успешность трудовой и учебной деятельности и пр.), нами выявлены характеристики, которые должны углубляться и расширяться в процессе самоисправления:

• чувство собственного (человеческого) достоинства/уверенность в себе (К. Н. Вентцель, С. В. Познышев, И. Я. Фойницкий, В. Н. Сорока – Росинский, А. С. Макаренко, С. Л. Рубинштейн);

• внутренняя свобода/добровольчество (В. Н. Сорока – Росинский, А. С. Макаренко, К. Н. Вентцель, С. Л. Рубинштейн);

• диапазон личности (Д. Л. Андреев) / диапазон действий и полнота бытия (С. Л. Рубинштейн);

• социальный потенциал личности/социальная состоятельность (К. Д. Ушинский, В. Н. Сорока – Росинский, А. С. Макаренко, Б. Г. Ананьев).

Общая целевая установка – становление осужденного гражданином своей страны, направленность деятельности человека на достижение блага не только для себя, но и для окружающих людей, а также его устремленность в будущее. Другими словами, исправление/самоисправление не имеет своей задачей только преодоление недостатков либо формирование законопослушной личности, а предполагает именно становление индивида полезным, активным, ответственным членом общества, т. е. гражданином.

Исходя из анализируемой литературы, принципами самодетерминированного самоисправления можно определить: принцип собственной активности осужденного; принцип добровольничества; принцип ненасилия и отсутствия принуждения.

Важные педагогические условия:

• гуманность участников процесса – сотрудников (И. Я. Фойницкий, Д. Л. Андреев) или сотрудников и осужденных (С. В. Познышев, Д. Л. Андреев);

• компетентность, самоотдача и единство устремлений людей, организующих процесс самоисправления осужденных, создание коллектива единомышленников – сотрудников и осужденных (В. Н. Сорока – Росинский, А. С. Макаренко);

• настроенность на «будущую радость» и уверенность в реальности позитивных перспектив (А. С. Макаренко);

• достижение запланированных результатов (В. Н. Сорока – Росинский, А. С. Макаренко, М. С. Погребинский);

• высокий эмоциональный тон и эстетичность (А. С. Макаренко).

Значимыми для нашего исследования являются следующие выводы:

• гуманность участников процесса повышается посредством расширения гуманитарной компоненты их образования (П. Ф. Каптерев, С. В. Познышев, Д. Л. Андреев);

• в процессе образования взрослых необходимо опираться на их собственную позицию и активность (К. Д. Ушинский, Б. Г. Ананьев), равно как повышать значимость деятельности для самих взрослых обучающихся (Б. Г. Ананьев);

• в обучении взрослых особое значение имеет понимание материалов (Ф. Г. Савенко, Б. Г. Ананьев).

Отметим, что там, где были достигнуты результаты исправления, взаимодействие между сотрудниками и осужденными происходило в русле педагогики сотрудничества[191], а сам процесс самоисправления был органично включен в общий процесс исправления.

В целом, хотя в России (как и в других странах) предлагались все три подхода детерминации самоисправления, однако проведенное исследование позволяет констатировать, что в большей мере развивался подход двойной детерминации с опорой на активность самого осужденного, а также использовались традиционные педагогические методы. В рассматриваемый период нами не выявлена тенденция смещения подхода двойной детерминации в сторону внешней детерминации при одновременном декларировании необходимости повышать субъектность осужденных. Теоретики и практики исправления преступников на самом деле стремились развить самостоятельность, инициативность лиц, лишенных свободы, раскрыть лучшие стороны личности.

Направленность на педагогические методы (особенно обучение/просвещение, нравственное воспитание с требованием понимания учебных материалов, формированием убеждений и т. д.) можно объяснить особым отношением в культуре российского народа к образованию. Огромная территория страны, которая долгое время была аграрной, затрудняла широкое обучение населения. Поэтому к грамотному человеку, как и к учителю, всегда относились с почтением, образование представлялось возможностью «выбиться в люди». Кроме того, промышленная революция в России в наибольшей мере начала проявляться достаточно поздно (в конце XIX – начале XX вв.). Внедрение машинного производства требовало быстрого обучения большого количества работников. Вследствие этого значение преподавателей повысилось. Эта общепедагогическая тенденция, по нашему мнению, отразилась и на своеобразии пенитенциарных подходов к осужденным.

В отличие от нашей страны образование в странах западного мира рано столкнулось с нерешенными проблемами в обучении взрослых, связанными с необходимостью овладения за короткий срок взрослым учеником значительным количеством новых навыков (работа со сложной техникой, освоение сложных технологий производства продукта и т. д.). Поскольку требовалось быстрое формирование узкоспециализированных навыков, общее образование с полноценным развитием личности нивелировалось. Благодаря финансированию со стороны промышленников (в том числе Дж. Рокфеллера) на Западе проблемы обучения начали решаться не в русле традиционной педагогики, направленной на повышение понимания учебных материалов и т. д., а с привлечением психиатров и фармакомпаний. Поэтому в педагогическом процессе наметилось расширение подхода внешней детерминации, в том числе с применением методов внушения и использованием психотропных препаратов.

После Октябрьской революции 1917 г. в России устремленность к светлому будущему, уверенность в возможность полного искоренения преступности, в то, что каждого заключенного необходимо вернуть в общество настоящим гражданином – все это в условиях новой социально-экономической действительности особо повысило значимость образования.

В связи с этим в нашей стране долгое время присутствовали предпосылки расширения именно педагогических подходов к самоисправлению. По этой причине развивались многочисленные теории двойной детерминации с перевесом в сторону самодетерминации, распространялся успешный педагогический опыт исправления с опорой на собственную активность и добровольность исправляющегося лица.

1.4.2. Развитие подхода двойной детерминации самоисправления

В отечественной исправительной парадигме и в дальнейшем развитие получил подход двойной детерминации исправления осужденных.

В 60‑е годы XX в. в России пенитенциарная педагогика выделилась в отдельную отрасль педагогической науки. Ее источником выступала общая педагогика. Гуманистические положения и принципы являлись базой, на которой формировались подходы и принципы пенитенциарной науки, ставшие основой исправительной концепции нашего государства.

Несмотря на упоминание категории «самоисправление», собственная активность осужденного в основном изучалась в рамках процесса самовоспитания. Например, вологодский опыт (1962–1974 гг.) строился на подходах А. С. Макаренко и предполагал не только создание воспитывающего коллектива, но и повышение активности самих осужденных в процессе производственно-хозяйственной и педагогической деятельности колонии [99, с. 83], а также «…массовое направленное самовоспитание осужденных в коллективе» [98, с. 145]. В организации работы с осужденными претворялись принципы самодеятельности, добровольности и т. д. В 1972–1974 гг. был предпринят подобный эксперимент в Ростовской области. При этом основными условиями построения воспитывающего коллектива стали в том числе «…широкая, охватывающая большинство осужденных сеть самодеятельных организаций» [98, с. 159], «…вовлечение осужденных в специально организованное педагогически направленное соревнование… максимальное привлечение осужденных к активной внутриколлективной жизни под контролем как своих, так и представителей соревнующихся с ними коллективов» [98, с. 160].

В 1974 г. был официально одобрен опыт Челябинской области по привлечению осужденных к самовоспитанию, разрабатывались условия вовлечения осужденных в этот процесс, программы индивидуального шефства, методика составления планов и дневников самовоспитания [87, с. 284].

В конце 70‑х годов XX в. в учебнике по исправительно-трудовой педагогике (И. Т. Богатырев, А. П. Евграфов, И. П. Зайцев, И. М. Корячкин, В. И. Монахов, И. С. Осипов, В. Ф. Пирожков и др.) отмечалось, что исправление – «…это дело не только коллектива воспитателей, но и самих осужденных, которые должны активно участвовать в процессе формирования у себя положительных и изжития отрицательных качеств, приведших их в места лишения свободы» [88, с. 186]. Самовоспитание определялось как «…сознательная, систематическая работа личности над собой в целях формирования и совершенствования положительных и устранения отрицательных качеств в соответствии с требованиями общества, личностными потребностями и сложившимися идеалами» [88, с. 186–187]. Одной из закономерностей исправительного процесса было названо соответствие целей и задач воспитания внутренним потребностям развития личности [88]. Однако утверждалось, что осужденный способен стать субъектом собственного воспитания только при определенном уровне зрелости, «…когда у него имеются достаточно развитое самосознание, способность к самоанализу и самооценке» [88, с. 189]. Понятие «самоисправление» в учебнике не употреблялось, использовалась категория «самовоспитание».

В 80‑е годы XX в. велись многочисленные исследования по проблеме активности взрослых осужденных (Ю. А. Алферов, Н. И. Ланкин, А. В. Маслихин, А. К. Музеник, В. К. Новосельцев, В. Р. Павлинский, А. Л. Ременсон, А. С. Севрюгин, В. И. Уткин и др.). Под активностью понимался повышенный объем действий лиц, лишенных свободы, как субъектов деятельности. Было признано, что развитие активности осужденных является магистральным направлением решения задач исправления, поскольку общество нуждается в инициативных, активных гражданах. Именно активность была названа критерием исправленности [2], так как считалось, что повышение социальной активности прямо или косвенно обеспечивает ликвидацию общественной опасности личности.

Было определено, что внутреннюю сторону активности отражает самодеятельность субъекта.

Активность осужденных относилась к их участию в трудовой, общественной деятельности [2], к управлению производственными и общественными делами [204]. В общественную активность включались помощь воспитателям в перевоспитании других осужденных (В. И. Уткин) [306], участие в самовоспитании и самообразовании (Ю. А. Алферов, А. В. Маслихин, А. С. Севрюгин) [2]. Активность должна была проявляться и в стремлении осужденного загладить вину и развивать положительные качества личности [204, с. 16].

Исследователями предлагались следующие уровни активности осужденных:

• низкий уровень – исполнительский (выполнение отдельных поручений, минимальных требований);

• средний уровень – инициативный (внесение в выполнение поручений элементов творчества);

• высокий уровень – организаторский (умение составлять планы деятельности отряда, бригады, секции и организовывать их выполнение [2, с. 9]. Этот уровень предполагал наличие таких качеств личности, как глубокие знания, широкий кругозор, сознательное отношение к труду, нетерпимость к безответственности и недостаткам и пр. [204, с. 16–17]).

При этом, несмотря на особое внимание к самостоятельности и активности осужденных, эти лица в основном представали объектами внешних воздействий, поэтому пенитенциарная теория в целом находилась, на наш взгляд, в рамках подхода двойной детерминации.

Следует обратить внимание на то, что в юридических науках вопрос о самодетерминации поведения изучался более подробно. Так, в начале 90‑х годов XX в. проблема детерминации и самодетерминации на уровне докторской диссертации была рассмотрена В. А. Номоконовым (1991). Это исследование важно для нас с точки зрения выстраивания «понятийного поля» категории «самодетерминация» в отношении самоисправления осужденных. Общими понятиями выступают: «свобода», «свобода личности», «свобода воли», «субъект», «ответственность», «причинность». Ученый подчеркивал, что свобода и ответственность – это согласованное единство [170, с. 17].

Свободу личности В. А. Номоконов рассматривал как определенную форму самодетерминации субъекта, которая выражает «…его относительную независимость от общества, других субъектов, господство субъекта над собой, а также окружающей средой, что проявляется в наличии у субъекта объективных возможностей для развития и самоутверждения, поступать по своему усмотрению, выбирать желаемый вариант поведения и в способности принимать оптимальный вариант решения и действовать в соответствии с ним» [170, с. 17]. «Главным признаком свободы субъекта… является его господство над собой и окружающей средой, которое дает субъекту возможность активного воздействия на действительность» [170, с. 16].

В свободе личности исследователь выделял объективную и субъективную сторону. Объективная сторона заключается в наличии у субъекта определенных социальных возможностей, в том числе объективной возможности поступить иначе, т. е. проявить избирательность поведения. Субъективная сторона свободы личности (свобода воли) представляет собой «…способность субъекта действовать в соответствии со своими взглядами, принципами и убеждениями» [170, с. 16–17]. В общем на основании анализа рассматриваемого текста можно сделать вывод о том, что исследование находилось в рамках подхода двойной детерминации, но с более широким рассмотрением самодетерминации и ответственности самого субъекта.

В постсоветский период такой подход исправления осужденных не претерпел значительных изменений: в исследованиях осужденный предстает и объектом внешних воздействий, и субъектом исправления.

В 1992 г. появились две работы, в которых рассматривался собственно процесс самоисправления.

В учебном пособии А. В. Пищелко самоисправление называлось заключительным этапом общего процесса исправления осужденных, одним из его результатов и одним из уровней самовоспитания [190]. Определялось, что требуется специальная пропаганда самоисправления осужденных, чтобы этот процесс воплощался во всех видах деятельности, расширяя тем самым воспитательные возможности средств исправления. Пути и методы самоисправления подробно не рассматривались.

В пособии авторского коллектива ВНИИ МВД России (Ю. М. Антонян, В. Г. Байдаков, Е. М. Данилин, А. В. Шамис) личность осужденного и совокупность условий исправительного учреждения одновременно были названы объектами, которые должны меняться в лучшую сторону [162, с. 5]. При этом «исправление» в узком смысле рассматривалось как деятельность объекта (осужденного) по своему исправлению (самоисправлению).

Базовыми требованиями исправления (важными для нашего исследования) стали следующие положения:

• исправление должно достигаться не подавлением, а развитием;

• необходимой частью пенитенциарного процесса является активная работа осужденного над собой, которая проявляется в различных формах развития полезной инициативы [162].

Предпосылками самоисправления были названы:

• формирование правильного отношения к преступлению (с выводом – «осужденные, которые не признают вину, не исправятся» – В. Г. Байдаков) [162, с. 35];

• побуждение и повышение «…интереса к своей личности, познание самого себя, уважение своего подлинного достоинства» [162, с. 59];

• психологическое и педагогическое воздействие в сочетании с самовоспитанием [162, с. 35] и активной работой осужденного над собой, которая проявляется «…в различных формах развития полезной инициативы и самодеятельности» [162, с. 57], самоуправлении, самовоспитании, самообразовании и т. д.

Были сформулированы и специальные пенитенциарные принципы, в том числе: признание осужденного субъектом определенных прав и обязанностей; развитие полезной инициативы и самодеятельности этого лица; активизация объекта воспитательного воздействия [162].

Тем не менее рассмотренные выше работы находились, по нашему мнению, в рамках подхода двойной детерминации: осужденный назывался объек-том, который подвергался исправительному воздействию, а его исправление детерминировалось извне (хотя и оговаривались повышение заинтересованности в исправлении самого осужденного, направленность «…на формирование потребности и установки по самоперевоспитанию» [162, с. 59]).

В учебнике по пенитенциарной педагогике 1993 г. (А. В. Буданов, А. И. Зубков, С. И. Кузьмин, В. М. Литвишков, С. А. Лузгин, В. Б. Первозванский и др.) осужденный был назван и объектом, и субъектом исправления. Авторами утверждалось, что данное лицо испытывает потребность стать лучше, усовершенствовать самого себя. Понятие «самоисправление» не употреблялось.

Отметим, что в последнем десятилетии XX в. на подходы российской пенитенциарной педагогики и психологии все сильнее стали оказывать влияние религиозные идеи. Так, относительно самоисправления Г. П. Байдаков писал, что внутреннее перерождение (которое должно произойти в процессе исправления) предполагает религиозно-нравственный путь через покаяние. Кроме того, преступник «…является как бы несовершеннолетним в нравственном отношении и нуждается в опеке со стороны государства» [162, с. 31], которое должно убрать нравственную порчу [162, с. 31].

В целом большинство авторов придерживалось подхода двойной детерминации исправления осужденных.

В первом десятилетии XXI в. разрабатывались вопросы самовоспитания, активности взрослого осужденного в исправлении, но работ относительно самоисправления лиц, лишенных свободы, было достаточно мало. На уровне докторских исследований в пенитенциарной педагогике только однажды упоминалось понятие «самоисправление» [21], в пенитенциарной психологии давалась ссылка на позицию философа В. С. Соловьева о том, что исправление осужденных должно представлять собой их самоисправление [194].

При этом процесс самоисправления рассматривался в исследованиях относительно исправления несовершеннолетних осужденных, а также в диссертациях в области права, военной педагогики, общей педагогики и психологии.

Например, И. В. Никитенко (2001) предлагал способы и условия повышения мотивации осужденных к самоисправлению. В его работе определенным образом связывались понятия «гуманизация исполнения и отбывания наказаний» и «самоисправление». В исследовании в основном выявлялась субъектная позиция осужденных, но эти лица были определены и субъектом, и объектом пенитенциарного воздействия, а также основной целью педагогического воздействия. Употребление слова «воздействие», посыл автора относительно того, что побуждение к самоисправлению может исходить извне, позволяют заключить, что и это исследование не было свободно от подхода двойной детерминации самоисправления.

В исследованиях в области военной педагогики были предложены следующие этапы самоисправления: мотивация, планирование, преодоление негативных качеств, оценка результатов и коррекция. Преодоление отрицательных качеств предлагалось осуществлять посредством нравственного, умственного, волевого и других видов совершенствования, социально полезной деятельности, культурного просвещения и т. д. Указывалось и на развитие чувства собственного достоинства исправляющегося лица (Ю. М. Кудрявцев), организацию ситуаций успеха (А. М. Каминер, Ю. М. Кудрявцев и др.).

Одной из характеристик девиантов называлось отсутствие цели или наличие исключительно эгоистических целей (целевые установки, направленные на себя), поэтому в самоисправлении было рекомендовано ставить четкую содержательную цель, которая вытекает из осознания нравственного идеала. Подобная цель должна была стать руководством для воина в его поведении и сознательном перестраивании себя.

Мотивацию к самоисправлению предлагалось повышать через ряд стимулирующих (просьба, намек, упрек и т. д.) и самостимулирующих методов (самопобуждение, самоубеждение, самоприказ и т. п.), через систему поощрений и наказаний (которая по сравнению с уставной была расширена), а также посредством комплекса различных педагогических средств и приемов стимулирования позитивной и торможения негативной активности девиантов.

Важными условиями самоисправления определялись гуманизация среды, изменение стиля взаимодействия в русле педагогики сотрудничества, повышение профессионализма офицеров. Подчеркивалась и значимость индивидуальной работы.

Отметим, что в основном в этих исследованиях самоисправление представало процессом, который завершает исправительное воздействие офицеров, хотя Ю. М. Кудрявцев и указывал на необходимость мотивации к самоисправлению на всех этапах работы с трудными воинами.

Определение девиантов и субъектом, и объектом исправления, повсеместное использование отглагольного существительного «воздействие», отнесение самоисправления к заключительному этапу исправления позволяют сделать вывод о том, что работы в области военной педагогики находились в рамках подхода двойной детерминации самоисправления.

Кроме того, в тех исследованиях, в которых трудный воин обозначен субъектом, его субъектность направляется «вовне»: на организацию мероприятий, помощь воспитателям, работу с другими девиантами и т. п., но не на собственное исправление.

В области общей педагогики и психологии в XXI в. проблема самоисправления исследовалась в отношении преодоления девиации несовершеннолетних (Е. А. Захарова, Т. Г. Луковенко, Р. Н. Нариманов, А. М. Печенюк, А. Г. Петрынин, И. В. Сорокина, Л. Р. Хусаинов и др.) либо молодых людей (К. Б. Ершов, Т. М. Маленкович и др.).

Если суммировать предложенные методы, то в русле традиционного исправительного подхода обозначалась необходимость повышения нравственности (через усвоение ценностей), развития когнитивной[192] составляющей личности, социальных, трудовых навыков девианта и т. д. При этом стержнем интеллектуального, трудового и других видов самосовершенствования называлось саморазвитие, а в работе Л. Р. Хусаинова – нравственно-правовое самовоспитание.

Обосновывалась необходимость включения девианта в различные виды деятельности и приближения организации деятельности учреждения к реальной жизни (в отношении детей детских домов).

В докторской диссертации А. М. Печенюка подчеркивалось, что признание «…самодетерминации и саморазвития подростка в качестве исходного начала его развития открывает принципиально новые возможности гуманизации процесса профилактики девиантного поведения несовершеннолетних» [188, с. 112].

В исследовании Т. М. Маленкович неразвитая способность к самодетерминации (низкий уровень самодетерминации собственного поведения) называлась в ряду «внутренних пусковых механизмов» дезадаптации [145, с. 47], в том числе психосоциальной [145, с. 108].

В целом необходимо убедить девианта/дезадаптивного студента в том, что есть другая жизнь, побудить его к самоисправлению, вооружить методикой и приемами этого процесса и помочь реализовать свое исправление.

Условиями развития собственной активности несовершеннолетнего как субъекта воспитательного процесса были определены гуманизация пространства (создание гуманной, воспитывающей, развивающей, помогающей среды), повышение профессионализма воспитателей, их гуманистического потенциала (развитие определенных черт личности, свойственных воспитателям-гуманистам), что позволяет изменить стиль взаимодействия с воспитанниками. В критериях гуманности среды предлагалось учитывать степень включенности всех субъектов в процесс воспитания. Характеристиками среды назывались «…гуманистическая ориентированность, направленность на самореабилитацию и самовоспитание, максимальная наполненность всеми жизненными противоречиями и проявлениями; открытость» [78, с. 157].

Значимым для нашего исследования является вывод Р. Н. Нариманова о том, что нравственно-правовое пространство помогает создать атмосферу защищенности.

Мерой исправленности предлагалось считать в том числе и повышение личного достоинства несовершеннолетних, их собственной значимости, самоценности, уверенности в себе/веры в себя (Е. А. Захарова[193], Р. Н. Нариманов, А. Г. Петрынин, А. М. Печенюк и др.).

Анализ работ в области общей педагогики позволил выделить содержательно-процессуальные компоненты самоисправления (табл. 4).

Таблица 4. Содержательно-процессуальные компоненты самоисправления

В качестве форм организации самоисправления исследователями предлагались коллективные, групповые и индивидуальные формы преодоления девиации. Но, равно как и в военной педагогике, была акцентирована индивидуальная форма работы и с девиантами, и с другими субъектами исправительного процесса. Особенно отметим предложение в работе Т. Г. Луковенко об использовании цикла воспитательных программ.

Исследователями были обнаружены следующие проблемы самоисправления, которые можно отнести к практике самоисправления взрослых осужденных, находящихся в местах лишения свободы:

• отсутствие должного внимания к активизации механизмов самоисправления и выработке активной жизненной позиции (Р. Н. Нариманов);

• стремление увеличить количество мероприятий и недостаточное внимание к факторам системности, последовательности, целенаправленности воспитательной работы, к должной культуре управления воспитательным процессом (Р. Н. Нариманов);

• недостаточный уровень субъектной вовлеченности девианта в воспитательный процесс (Т. Г. Луковенко);

• самообман самого девианта («Мне нечего исправлять!»), который сводит к минимуму потребность в самоисправлении (Л. Р. Хусаинов);

• излишние усилия воспитателей, которые нивелируют активность самого девианта (Т. Г. Луковенко);

• излишняя помощь при решении жизненных проблем, которая уменьшает возможность развития необходимой «…жизненной компетентности как средства подготовки к самостоятельной жизни» [138, с. 83] (Т. Г. Луковенко). Определено, что «…помощь должна пониматься не как решение жизненных задач человека (формирующее иждивенчество), а как возвращение веры в себя, в свои силы и возможности, как помощь в создании условий самостоятельного решения своих трудностей и проблем» [187, с. 86].

Таким образом, в общей педагогике вопросы собственного исправления девианта разрабатывались достаточно активно. Самоисправление было представлено как процесс либо как принцип в преодолении девиации/дезадаптации. Большинство исследователей предлагали переход девианта из пассивного объекта в активный субъект собственного изменения. Несовершеннолетний или молодой человек назывались и субъектом исправления, и объектом внешних воздействий, хотя в ряде работ несовершеннолетний рассматривался исключительно субъектом. Например, в докторской диссертации А. М. Печенюка отмечалось, что исправляющийся может являться только субъектом и никогда – объектом внешнего воздействия. Исследователь полагал, что гуманистическая позиция делает неправомерным утверждение о том, что подросток является одновременно и объектом, и субъектом воспитания: «Подросток, страдающий девиантными формами поведения, может рассматриваться лишь как субъект воспитания» [188, с. 198].

Если сравнивать представленные выше три отрасли педагогики (пенитенциарную, военную, общую), то можно сделать вывод: наиболее развернуто гуманитарная научная парадигма была представлена в общей педагогике (с выявлением субъектности самого девианта, его самодетерминации, внутренней свободы и т. д.), а более детально собственно процесс самоисправления был рассмотрен в военной педагогике.

Конец ознакомительного фрагмента.