Побег
Что-то мокрое и колкое падало на ее лицо, смешиваясь со слезами. Она прижимала к щеке кроличью шкурку воротника и торопливым подростково-мальчишечьим шагом вела себя в неизвестное пока ей. «Почему? Почему вы все время доводите меня да такого? Больше никто меня так не доводит!» – кричала она.
– Я хочу остаться одна. Не иди за мной, – говорила она отцу.
Ей мучительно хотелось именно сейчас быть свободной. Свободной от решений, которые принимали за нее другие, от глупостей, навязанных ей якобы новым поколением миллениума – от всего, что только могло помешать ей принять решение именно сейчас.
– Я не могу тебя оставить.
Он шел следом.
Она чувствовала на себе его взгляд, как взгляд патологоанатома.
– Не иди за мной.
Она так хотела вырваться отсюда, из цепких рук ее любимых родственников, из круга тех ненужных советов, которые ей когда-либо давали.
Аля почти бежала. Где-то под мостом он крикнул ей: «Ты куда?»
Она воспользовалась тем, что их разделяло 50 метров. И, остановив первую попавшуюся машину, сказала грубоватому на вид мужчине за рулем:
«Куда угодно…».
Аля видела, что отец бежал, что он, наверное, даже плакал. Но на скорости 150 его фигура быстро превратилась в то, что она уже не могла разглядеть.
Еще десять минут она молчала. Дрожала. Потом закурила. Она не взглянула на мужчину за рулем. И только смотрела вперед, где огни дешевых и дорогих машин быстро мчались по Ленинградскому шоссе.
Возможно, это был тот человек, который хотел кого-то снять. Ведь здесь часто кого-то снимают. Да, именно на этой остановке. А возможно, он ее изнасилует и выкинет из машины. Ей было все равно. Ведь она хотела умереть, так что все это для нее не имело значения.
Боясь взглянуть в лицо попутчику, она кинула быстрый испуганный взгляд в зеркало заднего вида. Водила был смущен и тоже почему-то испуган. Вытирая или, скорее, размазывая слезы и растаявший снег по своему лицу, она поерзала в кресле.
– Кресло горячее.
– Могу сделать похолоднее, – тихо и сдержанно сказал мужчина, у которого она видела лишь часть лица.
И тут она удивленно посмотрела на его профиль с массивным подбородком.
Не отводя взгляда от полупустой дороги, он добавил:
– …С подогревом.
Она видела, что они выехали из ее областного городишки, это только усилило дрожь, прибавив несколько порций адреналина.
Его усмешка настораживала, но, снова увидев его глаза в зеркале, она немного успокоилась. Глаза были спокойные, и, как ей показалось, в них было сочувствие.
– Ну что, детка, поссорилась с папой? – сказал водила.
Этот тон Але не понравился совсем.
Она старалась отвлечься на мелькавшие в исцарапанных камешками окнах фонари, которые освещали ее бледное и опухшее от слез лицо, раскрасневшееся от того, что она беспрестанно терла его ладонями.
– Ну что молчишь, проказница? – спросил опасный попутчик и бросил взгляд на ее съежившееся тельце в кресле с подогревом – тельце, которому он в уме прикидывал цену.
Аля удивилась перемене в нем. Ведь ей казалось, что она увидела в его глазах сочувствие. Или это просто зеркало заднего вида сочувствовало ей?
Почему вдруг произошло так? Ведь у нее было достаточно шансов, чтобы этого не случилось. Но эти шансы как будто всегда прятались от нее, и Алька влипала в истории, но это была покруче многих.
Аля снова взглянула в зеркало и увидела там жестокость – глаза шакала, будто готового сожрать ее.
Впереди дорогу перебегала большая собака. Она инстинктивно крикнула: «Тормози!». Но водила и не думал сбавлять скорость. Животное выскочило практически из-под машины, издав не по-собачьи испуганный вопль, и исчезло из поля зрения.
Водила даже не вздрогнул, не изменил своего положения, а только, оставив левую руку на руле, положил правую на обтянутую джинсой ногу Али.
Он стал продвигать руку в том направлении, которого меньше всего хотелось ей. Аля сжала ноги. Она вспомнила слова одного из своих поклонников:
– Ты можешь остановить поток мыслей?
– Да, но ненадолго.
– Но это же не как дышать?
Сейчас ей казалась, что дышать и мыслить было одно и то же, но только в другом смысле. Она не могла холодно оценить ситуацию, все спуталась в голове; дыхание невозможно было хоть чуть контролировать: оно то учащалось, то легче было его просто задержать и не дышать вообще. Не дышать и не думать… Это и было ее основным желанием сейчас.
– Ты молчишь? Это неуважение ко мне, – сказал водила, резко затормозил и, не смотря на дорогу, заехал на встречку через двойную полосу. Он полез к ней своими лапами, похожими на лопасти снегоуборочных машин, которые собирают снег, чтобы перетопить его. Аля отталкивала его, сопротивляясь настолько, насколько ей позволял шок от осознания риска для жизни собственного поступка.
– Та еще штучка, – изрек попутчик, – У нас, знаешь, бывают приходят такие, им буддисточек подавай, таких как ты. А ты такая миниатюрненькая… очочки у тебя, идут к твоему бледнючему лицу. Ты у них нарасхват пойдешь, денежек срубим с тебя. Не переживай, детка. Он провел своей потной рукой по ее спутанным неспослушно-кудрявым волосам.
Они проехали по какой-то безасфальтовой дороге, где уже не было фонарей, а огни ночной видимости уже были не в силах осветить то, что должно было показаться впереди. Собаки больше не перебегали дорогу. А небритый мужик за рулем больше ничего не говорил. Он только сопел и постукивал Алю по коленке, как будто это была не она, а какое-то пластмассовое или деревянное приспособление для разрядки лишней энергии.
Они подъехали к чему-то – очертания были похожи на старую халупу. Он открыл дверь, вытянул ее за руку и за ногу из автомобиля. Она куда-то шла, точнее, двигала ногами. Впоследствии она никогда не могла вспомнить то место. Аля только помнила, что какая-то девушка с исцарапанным лицом подошла к ней и сказала: «Я каждый день царапаю себе лицо, чтобы меня не выбирали, а меня все выбирают и выбирают. Теперь тебя будут выбирать. Я вижу – ты красивая».
Аля бросилась куда-то в сторону, ударила кого-то ногой. В каком-то маниакально-аффективном припадке ноги ее понесли в лучших традициях спортивных забегов.
Она бежала и слышала, как сзади что-то страшное пыталось настигнуть ее. это страшное тяжело дышало. И оно дышало все тяжелее и тяжелее, а потом тише и тише, и Аля старалась удалить от себя это, и бежала еще быстрее, и потом перестала слышать ужасный звук отдышки, переходящий в хрип.
И вдруг она увидела сквозь кусты какой-то мелькающий свет и бросилась туда, как мотылек на огонь. Аля почти оказалась под колесами автобуса.
Он остановился в нескольких миллиметрах от ее хрупкого тела, которое хотели кому-то продать. И она стала бить по стеклу изо всех сил, вроде даже разбила его, потому что по пальцам текла кровь. Увидев, что дверь открыта, она впрыгнула на ступеньки. И почему-то крикнула: «Где мы?». А потом: «Едем! Едем! Пожалуйста, едем!», хотя автобус уже набирал скорость.