Как на нас напала гидра, но мы одержали над ней победу
Поход в поликлинику был обязателен, когда малышу исполнялся месяц. И так в течение года. Я мамаша ответственная, от правил не отступаю – надо так надо.
Мы на приеме у педиатра. Взвешивание, измерение, ручки, ножки, сгибаем-разгибаем…
– К невропатологу! – сурово бросает врач, что-то нервно черкая в карточке.
– Что, какие-то проблемы? – вскидываюсь я.
– Что ж вы, мамаши, все такие дёрганые! Это плановый осмотр! – врач захлопывает карту и протягивает её мне. – Да, и к хирургу зайдите, пусть он тоже запись сделает.
А… ну раз так положено. Плетемся, уже усталые и голодные, к кабинету невропатолога. Сегодня грудничковый день, так что мечтать, что кто-то уступит очередь, не стоит. Тут нас, измученных марш-бросками по кабинетам специалистов с младенцами на руках, – человек десять. Стоим. Ждём. Сын уже проявляет явное нетерпение и вот-вот попросит ускорить процесс. Мне придется его просьбу проигнорировать – скорость продвижения очереди у кабинета от меня не зависит. Но, боюсь, ребёнку я объяснить это не смогу и заранее настраиваюсь на долгий и, вполне вероятно, безуспешный проход по длинным коридорам поликлиники под вечную песню без слов всех времен и народов: «А-а-а! А-а-а!»
Но, к моему удивлению, сынок, пару раз выразив своё недоумение, замолкает и начинает вполне осмысленно разглядывать сетку трещин на давно небеленом потолке, проявляя неподдельный интерес к архитектурным особенностям районной поликлиники. Я замираю и стараюсь не дышать, чтобы лишним движением не испортить процесс познания мира моим ребёнком.
Наконец, мы у заветной цели. Усталая докторша сначала задает стандартные вопросы, затем ещё раз перелистав роддомовскую выписку, уточняет:
– Роды стремительные?
– Ну… да. Наверное… За два часа…
– Н-да… – невропатолог почему-то не радуется. Достает обычную портновскую сантиметровую ленту и измеряет окружность головы у моего малыша. Сверяется с записью в выписке и произносит слова, от которых у меня темнеет в глазах:
– Резкое увеличение окружности головы за месяц… Скорее всего, это гидроцефалия…
Страшное, непонятное слово накидывается на мой мозг и ввинчивается в него, как мультяшный червяк в мультяшное яблоко. Я тут же представляю себе многоголовую гидру, шипящую и изрыгающую пламя на моего ребёнка, словом, ведущую себя в полном соответствии со своей звуковой транскрипцией: ГИДР-Р-Р-РОЦЕ-Е-ЕФ-Ф-ФА-ЛИЯ-ААА…
– А это… что?.. – я судорожно прижимаю к себе сына, будто пытаюсь спрятать его от этой… гидро… гидры…
– Да не пугайтесь вы так, – докторша неожиданно смягчается. Видимо, видок у меня ещё тот! – Понаблюдаем месяц, возможно, всё компенсируется. Стремительные роды, родовая травма, наверняка… Через месяц ко мне на прием. Обязательно!
Вот и вся диагностика – с помощью сантиметровой ленты… И чего привязалась, какую-то гидру моему малышу определила!
Дома в первую очередь, еле распеленав сына и оставив его на диване, бросаюсь к медицинской энциклопедии. Так, гидроцефа… Господи!
«Гидроцефалия – увеличение объёма цереброспинальной (спинномозговой) жидкости в полости черепа. Нарушение рассасывания и циркуляции спинномозговой жидкости или избыточная её секреция. Причиной обычно являются спаечный процесс вследствие перенесённой нейроинфекции или травмы головы, а также опухоли мозга, врождённые аномалии мозга и его оболочек.
При гидроцефалии новорожденных наиболее характерны увеличение головы, подчёркнутость венозной сети покровов черепа и опускание глаз (симптом заходящего солнца); объём головы, постепенно увеличиваясь, может достигать гигантских размеров (окружность черепа до 60 см и более)…»
До конца это я дочитать не успеваю, сзади за спиной слышу вопль, который выводит меня из ступора. Я оборачиваюсь и вижу сына, лежащего на полу и вопящего что есть силы. Как месячный ребёнок мог свалиться с дивана?! Эта мысль освежает меня не хуже ледяного душа, я бросаюсь к нему, ощупываю ручки, ножки – целы?! И понимаю, что никакой гидра… гидро… целии мы не по зубам. Просто так мы не сдадимся! Одной рукой я держу успокоившегося сына, другой лихорадочно листаю толстенный том – так, какое лечение?
«Для снижения внутричерепного давления назначают диуретики, глюкокортикоидные гормоны, глицерин. Хирургическое лечение гидроцефалии новорожденных состоит в создании дополнительных путей оттока спинномозговой жидкости из полости черепа…» Ага, сначала – терапевтическое. Но если не поможет…
– Да вылечимся мы, сынок, не плачь! – он и не плачет, таращит на меня свои глазёнки и уверен, что мама взяла его на руки не просто так – сейчас покормит. «Вот молодец, догадалась, что ребёнок есть хочет… Ох, и проголодался я! Только… Что это на меня сверху капает?»
Я даже не замечаю, что по щекам текут слёзы. И ещё не знаю, что эти слёзы – лишь тоненький ручеёк, впадающий в реку плача, которая прольётся из моих глаз за те долгие годы, что нам предстоит растить нашего малыша.
Через месяц, обмеряв голову сына и посветив в темной комнате на родничок какой-то лампочкой, врач подтверждает первоначальный диагноз. И на полгода сажает нас на диуретики. Другого лечения этого заболевания и сейчас не существует. Или… Хирургическое вмешательство. В народе говорят – «вставляют трубку». Называется эта манипуляция ликворное шунтирование. Так мы привыкаем жить под дамокловым мечом этого самого шунтирования…
День наш начинается с того, что нужно дать сыну, совсем еще крошечному, таблетку диуретика, а кормить только через полчаса после этого. Объяснить малышу, почему мама сначала впихивает в его рот что-то горькое, а потом, вместо того, чтобы дать поесть проголодавшемуся дитёнку, носит его по дому и что-то такое говорит, говорит, я, понятное дело, не могу… Однако сын вначале внимательно меня слушает, но минут через десять начинает проявлять явное беспокойство (так, нужно продержаться ещё минут двадцать!), в ход идут все игрушки, которые оказываются под рукой, нет, уже и это не помогает, и последние минуты ребёнок закатывается в обиженном плаче, так и не поняв моего коварства и, похоже, его не простив. Ещё минут на пять спасает пианино. Пристраиваюсь на краешек стула с Тимом на руках и наигрываю всё, что помню и что приходит в голову, иногда просто какие-то бессвязные звуки. И так – три раза в день. Полгода.
Через какое-то время я замечаю, что щёки и лоб сына покрывают какие-то красные пятна. Сначала они бледно-розовые, затем становятся ярче и угрожающе расползаются по его телу.
– У него диатез, – авторитетно заявляет подруга, пришедшая меня навестить.
– И что теперь с этим делать? – недоумеваю я, потому что сталкиваюсь с такой штукой впервые.
– Ну… кажется, нужно мазать специальной болтушкой, её врач выписывает. Или в аптеке спроси.
Представив во всех подробностях, что нам придется из-за какой-то болтушки ещё раз выстаивать огромную очередь к врачу, я выпрашиваю в ближайшей аптеке «что-нибудь от диатеза», мне выдают бурую жидкость в бутылочке, и я выливаю почти половину на ребёнка. Дальше была цинковая мазь, ещё какие-то лекарства – становилось только хуже. Сын все-время плакал и норовил разодрать свои щёки и лоб. К врачу нам идти всё же пришлось. Она долго слушала, пока я перечисляла длинный перечень испытанных на ребёнке лекарств и вдруг сказала:
– Есть один способ… Правда, он довольно долгий. Но поможет точно – проверено!
И вот следующие полгода я с тщательностью, достойной звания «Миссис Скрупулезность», толкла в мелкую пудру яичную скорлупу, отмеряла порошка на кончике ножа, капала туда несколько капель лимонного сока и всовывала эту смесь в рот сына. Когда начала давать каши, стало легче, можно было засунуть это в кашу и размешать. Делала и не верила – разве это сможет нам помочь?! Самое интересное, что помогло! Правда, возиться пришлось долго, но месяцам к десяти краснота прошла, личико сына очистилось, и мы решили, что победа за нами.
Да и невропатолог через полгода с явным облегчением констатировала, что мы отделались лёгким испугом, обошлось без «трубки». «На память» о болезни, как мне тогда казалось, осталась всего лишь довольно крупная голова. Но тогда мы просто даже не догадывались, что ждёт нас впереди…
Я ещё не знаю, что «легкий испуг» обернётся для нас тяжёлыми последствиями, что такие нарушения, увы, бесследно не проходят. Мой малыш вырастет хорошеньким мальчиком с льняными кудрями и голубыми глазами. Но до двух лет он не скажет ни слова. Заговорит уже ближе к трём годам. Незнакомцы будут принимать его за девочку, но он гордо будет отвечать: «Я масик!» Я ещё не знаю, что «масик» окажется с букетом таких болячек, что впору было бы отправить нас на какой-нибудь научный симпозиум, где бы важный профессор, подойдя к моему ребенку, указкой показывал на его тельце и, постепенно снижаясь с головы до пят, называл все болезни, которыми «наградила» этого дитёнка судьба.
Я ещё не знаю, что поликлиника станет нашим «родным домом», а педиатр и дерматолог – практически членами нашей семьи. Я не знаю, что выучу наизусть справочник по детским болезням, буду оперировать названиями заболеваний, симптомами и способами лечения, как профессионал, и кто-то из врачей даже задаст мне вопрос:
– У вас медицинское образование?
Да. К тому времени, как моему сыну была выставлена куча диагнозов, я начала понимать, что сама должна вникнуть в суть проблемы.
Я читала всё по теме, что только подворачивалось под руку. Подворачивалось немного, в начале 90-х было как-то не до издания книг.
И всё равно, буквально по крохам, я собирала все сведения, которые могли бы мне пригодиться в борьбе за здоровье моего ребёнка. А порой – и за его жизнь…
Вспоминая, я словно расчищаю завалы памяти, вытаскивая из её закоулков измятые фантики застывшего времени, перебирая старые снимки, сделанные ещё на чёрно-белую пленку, которую сегодня снова полюбили профессионалы. Тогда был такой ненавязчивый сервис: идёшь по улице, раз! – тебя щёлкает фотограф, а потом присылает по почте карточку…