Гроза с Востока. Как ответит мир на вызов ИГИЛ?. Радикальный исламизм: сила идеи[1] ( Сборник, 2016)

Исламистский экстремизм, или радикальный ислам, – мир столкнулся с опасностью глобального масштаба. Дело не в том, что число мусульман в мире приближается к полутора миллиардам – из них экстремистов, а тем более террористов, вероятно, меньше одной сотой процента. Но это безумно энергичное, фанатичное, беспощадное и бесстрашное меньшинство, в распоряжении которого – Интернет. Идеи радикальных исламистов пользуются огромной популярностью среди мусульманской молодежи, люди из более чем 80 стран нахлынули на территорию Ирака, контролируемую ИГ, тысячи европейцев отправляются воевать на Арабский Восток, обратившись перед этим в ислам.

В чем разница между исламом и исламизмом? Спросите людей на улице – почти никто не ответит. В самом сжатом виде можно сказать так. Ислам – это религия и образ жизни, основа целой цивилизации, элемент идентичности сотен миллионов людей, порождающий солидарность мирового мусульманского сообщества. Исламизм – это политическое движение, базирующееся на радикальной идеологии, суть которой – фундаментализм, убежденность в том, что все беды мусульманского мира происходят от забвения основ «чистого, праведного, истинного ислама предков», от попыток воспринять чуждые ценности и не подходящее для мусульман светское устройство общества.

Исламский фундаментализм базируется на органических положениях ислама, но искаженных и приспособленных для нужд насилия и террора. И если спросить тех мусульман, которые, может быть, не одобряют террор, но в общем сочувствуют идеям «Аль-Каиды», в чем причина этой симпатии, ответ будет: «Наша вера, ислам, единственная истинная религия, находится под угрозой, ее хотят уничтожить, мир ислама подвергается опасности новой колонизации, происходят вооруженные интервенции (Афганистан, Ирак, Ливия), более того, существует дьявольский заговор Большого Сатаны и сионистов с целью подрыва мусульманских ценностей».

На этой идейной основе родилась «Аль-Каида», организация арабских добровольцев, прибывших в Афганистан для борьбы против советских войск, которые были введены в эту страну в конце 1979 года с целью оказания помощи пришедшему к власти революционному правительству. Война велась под лозунгом «джихада», «священной войны против неверных», и «Аль-Каида» получила существенную поддержку от США и Пакистана. После окончания афганской войны основатель «Аль-Каиды» Усама бен Ладен создал несколько дочерних группировок, одна из которых в 2003 году в Ираке пришла на помощь суннитам, потерявшим власть в результате американской интервенции. Первое ее название – «Аль-Каида в Ираке», второе – «Исламское государство в Ираке», третье – ИГИЛ, «Исламское государство в Ираке и Леванте». Сейчас – просто «Исламское государство», без упоминания каких-то стран. Государство. Более того – халифат.

Лозунг все три десятилетия остается тот же: защита ислама от неверных, освобождение исконных мусульманских земель («от Андалузии до Бухары»), образование теократических исламских государств, искоренение всех светских начал в обществе. Большинство сторонников джихада, священной войны, относятся к ваххабитской секте суннитского толка ислама. Крайне нетерпимая, эта секта с особой ненавистью преследует шиитов, тоже мусульман, но «не тех».

Главные враги суннитских исламистов – американцы, шииты и евреи.

К 2010 году джихадисты в Ираке, не сумев добиться победы над шиитами и американцами, ушли в тень, но тут подоспела «арабская весна» в Сирии. Боевики двинулись туда, участвовали в войне против «шиитского режима» Башара Асада и весной 2014 года вернулись обратно в Ирак, зная, что там их готовы поддержать суннитские племена, ненавидящие руководимое шиитами правительство аль-Малики. Дальнейшее известно. Образовалось реальное квазигосударство, контролирующее серьезные энергетические и водные ресурсы Ирака и Сирии и располагающее настоящей армией, воюющей сразу на всех фронтах.

Исламизм, его становление и эволюция

Существует немало определений исламизма. По мнению российского исследователя Дмитрия Нечитайло, это «идейное течение в мусульманской мысли новейшего времени, основанное на представлении о необходимости утверждения в обществе и государстве в определенных политических границах или в планетарном масштабе господства всеобъемлющего исламского комплекса правил поведения – шариата»¹. Другой наш ученый, Александр Игнатенко, предлагает такую дефиницию: «Идеология и практическая деятельность, ориентированные на создание условий, в которых социальные, экономические, этнические и иные проблемы и противоречия любого общества (государства), где наличествуют мусульмане, а также между государствами, будут решаться исключительно с использованием исламских норм, прописанных в шариате (системе нормативных положений, выведенных из Корана и сунны). Иными словами, речь идет о реализации проекта по созданию политических условий для применения исламских (шариатских) норм во всех сферах человеческой жизнедеятельности. Именно поэтому исламизм именуется еще политическим исламом или политизированным исламом»².

Алексей Малашенко указывает, что исламизм «призывает к реставрации первоначальных, недеформированных или утраченных на дорогах истории исламских ценностей», а также «предлагает идеальный вариант устройства общества, а значит, и государства, основанного на законах шариата, социальной справедливости, с сильным правителем». Малашенко подчеркивает, что идеология и практика исламизма направлены на решение не религиозных, но чисто светских проблем обустройства общества»³.

С понятием «исламизм» соседствует или перекрещивается другой термин – «салафизм», или «салафийя». Это слово происходит из выражения «ас-салаф ас-салихун» («праведные предки») и обычно переводится на Западе как «фундаментализм». Имеется в виду возвращение к первоосновам ислама (back to fundamentals). Действительно, салафиты призывают следовать тому, что существовало в эпоху первоначального ислама, еще «чистого», незамутненного и неискаженного. Исламизм, по мнению Малашенко, это не что иное, как продолжение, нынешний вариант салафийи⁴. Ведь возникновение салафийи ассоциируется еще с таким давно жившим ученым (улемом), как Ахмад Таки ад-дин Ибн Таймийя (1263–1328), которого многие считают патриархом, родоначальником и вдохновителем мусульманского фундаментализма. Ибн Таймийя, именем и учением которого широко пользуются современные исламисты-радикалы, категорически отвергал любые недозволенные нововведения, считая их ересью, не допускал разделения государства и религии, боролся с культом святых и с культом Пророка, осуждал паломничество к святым могилам, не признавал и жестко осуждал шиитов. Следует наряду с ним упомянуть и жившего на пять столетий позже Мухаммада ибн Абд аль-Ваххаба, автора «Книги единобожия», имя которого сейчас известно во всем мире, так как на базе его сурового и жестокого учения образовалась секта ваххабитов. Красная нить ваххабизма, ставшего официальной идеологией в Саудовской Аравии, – расширительное толкование такого важного понятия мусульманской теологии, как такфир, отступление от единобожия. Ваххабиты считают такфиром любое, малейшее отступление. Допустивший его мусульманин превращается в «неверного», хуже того – в вероотступника, что карается смертью. Таким образом, ваххабиты – это крайние салафиты, абсолютные экстремисты. Идеи ваххабизма исповедуют «Аль-Каида» и возникшая на ее основе группировка «Исламское государство».

В России и странах СНГ термин «салафиты» употребляется мало, зато ваххабитами (а чаще всего ваххабистами) называют всех радикальных исламистов, прежде всего террористов.

Еще один родственный термин – «джихадисты», сторонники вооруженной борьбы. О самом понятии «джихад» речь будет идти ниже. Пока же отметим, что все джихадисты – безусловно, салафиты, поскольку вооруженная борьба рассматривается как средство не только для защиты ислама, но и для построения «чистого, праведного» исламского порядка по образцу «общества предков». Но не каждый салафит – джихадист. Можно быть фундаменталистом и в то же время осуждать экстремизм, а тем более терроризм.

Вообще радикальное исламистское течение можно изобразить в виде цепочки. Первое ее звено – ученые (улемы), салафиты-фундаменталисты, пришедшие к единодушному выводу о том, что все беды мусульманского сообщества от забвения подлинного ислама. После идеологов на сцену выходят исламисты (или джихадисты), люди дела, борцы.

Фундаментализм – политический радикализм – экстремизм – терроризм. Эта цепочка может прерваться после первого же звена, но может и продолжиться вплоть до «Аль-Каиды» и «Исламского государства».

Как отмечал А.Игнатенко, «в самих странах распространения ислама, например арабских, различие между мусульманами и исламистами вполне осознается, принимается (в том числе самими исламистами) и находит свое выражение в употреблении разных слов – муслимун (мусульмане) для обозначения тех, кто понимает и практикует ислам как религиозную веру, и исламийюн (исламисты) для называния тех, кто рассматривает ислам как теорию и практику по преимуществу политического действия»⁵.

Но и то, и другое существует в рамках мусульманского мира, который А. Малашенко характеризует так: «Мусульманский мир определяется его религиозными (а не политическими или этническими) границами… В начале ХXI века мусульмане все более осознают себя единым массивом с общей (несмотря на разночтения) конфессиональной традицией, схожей историей, общими целями и общим противником. Понятие «уль-умма аль – исламийя» – «исламская нация» – укоренено в сознании мирового мусульманства и не ставится под сомнение ни одним политиком, какого бы направления он ни придерживался… Мусульмане отождествляют свою этническую принадлежность с конфессиональной». Мусульманский мир, по определению Малашенко, можно рассматривать «как единое конфессионально-культурное и идеологическое пространство»⁶.

Мусульманская солидарность, пожалуй, не имеет себе равных. Автор этих строк побывал однажды на свадьбе в Намангане (Узбекистан) и спросил у новобрачных, прав ли он, углядев, что узбек женится на таджичке. Оба моментально ответили, что это совершенно верно, но не имеет значения. «Главное, что мы оба мусульмане». Подумалось: вот если бы сочетались браком, например, итальянец и француженка, можно ли было бы от них услышать: «Главное, что мы христиане»?

Из такого рода солидарности и родилась идеология исламизма в ее современном виде как развитие и продолжение салафизма.

Как уже отмечалось выше, советская интервенция в Афганистане побудила многих молодых арабов отправиться на войну против «неверных». Для всех тех, кто испытывал жгучее недовольство, фрустрацию по поводу упадка роли исламского сообщества в мире и торжества «агрессивного империализма и его оруженосца – Израиля», появилась возможность проявить себя в деле. Правда, парадоксальным образом тем врагом, с которым надлежало бороться во имя ислама, оказался не Запад и не сионизм, а Советский Союз. Но из этого не предвиденного в теории положения был найден выход: он заключался в термине «сверхдержава».

Подобно «главной» сверхдержаве, Соединенным Штатам, СССР, как определили идеологи нарождавшегося исламизма, тоже был намерен поработить мусульманские страны. Как раз в это время лидер победившей в Иране «исламской революции» аятолла Хомейни выдвинул свой знаменитый лозунг «Смерть Америке, смерть Израилю, смерть Советскому Союзу!».

Трое арабских исламистов – Абдалла Аззам, Усама бен Ладен и Айман аз-Завахири – создали «Аль-Kаиду». Они занимались организацией переправки в Пакистан арабских добровольцев, их обучением и вооружением. Число арабов, прибывающих в Пакистан с тем, чтобы впоследствии воевать в Афганистане против советских войск, росло. Только в 1987–1989 годах в Пакистан прибыло около 5 тысяч арабских добровольцев (правда, 90 % их так и остались в Пакистане, не добравшись до афганских полей сражений). Бен Ладен и Аззам в Пешаваре создали «бюро услуг» для арабских моджахедов, связавшись для этого с пакистанской и саудовской разведками. Отправкой добровольцев всех национальностей в Афганистан занималась знаменитая пакистанская ISI (Inter-Service Intelligence), межведомственная разведка, разумеется, тесно связанная в то время с ЦРУ: Пакистан и США совместно организовывали обучение и вооружение отрядов моджахедов, воевавших против Советской армии в Афганистане. И с межведомственной пакистанской разведкой бен Ладен, безусловно, сотрудничал. Отсюда пошла легенда о том, что он был платным агентом ЦРУ. Никаких доказательств этого нет.

Споры шли и идут в среде исламистов по вопросу о том, чему следует отдавать приоритет – борьбе с внешним (дальним) врагом или внутренним (ближним). Сторонники концепции главного исламистского идеолога Сайида Кутба полагали, что главное – навести порядок у себя дома, покончить с коррумпированными предательскими верхушками, создать транснациональное исламское государство. Но бен Ладен и Завахири все больше склонялись к тому, чтобы перенести центр борьбы на международную арену. Скорее всего, они убедились в том, что совершать революции в мусульманских странах будет намного труднее, чем устраивать взрывы в государствах Запада.

В августе 1996 года в Джалалабаде бен Ладен, вернувшийся в Афганистан после долгого отсутствия, объявил джихад Америке. Отправленный во многие арабские газеты по факсу текст назывался «Декларация джихада против американцев, оккупирующих страну двух святых мечетей» (то есть Саудовскую Аравию).

«Смыть несправедливость, совершенную по отношению к мусульманской нации коалицией иудеев и крестоносцев». – Бен Ладен перечислил страны, где мусульмане подвергаются унижению и порабощению. Это Палестина, Ирак, Ливан, Чечня, Босния, Таджикистан, Эфиопия, Сомали, Кашмир, Ассам, Таиланд, Бирма и Филиппины. «Я счастлив вернуться в эти афганские горы, где была раздавлена величайшая военная атеистическая держава в мире». Он призывал «начать с главного и отбросить американского врага, оккупирующего нашу землю». В этой декларации, как и во многих последующих воззваниях, бен Ладен ставил в качестве первоочередной задачи освобождение не Палестины, а именно «святой аравийской земли», оскверненной присутствием американских войск с того момента, когда король Саудовской Аравии призвал их в 1990 году, чтобы защитить свою страну от возможного нападения Саддама Хусейна⁷.

Стратегическая задача ясна: прежде всего изгнать «неверных» из Саудовской Аравии, земли Пророка, заодно покончить с продажной монархией, затем освободить Палестину от сионистов и создать условия для торжества праведного, не искаженного отступниками ислама на всех «исторических» мусульманских землях. Избавить мусульман от господства «джахилийи», как учил Сайид Кутб. (Этот термин, буквально переводимый как «невежество», обозначал языческое, бездуховное состояние арабского общества до появления Мухаммеда. Кутб ввел понятие «новая джахилийя» для определения того состояния мира, в котором он оказался вследствие упадка истинной веры и временного преобладания безбожного, растленного образа жизни, навязываемого западной цивилизацией.)

Бен Ладен навсегда остался верным учеником Кутба, апостола джихадизма. Он воспринял также тезис своего наставника и старшего соратника Аззама о том, что война против советской интервенции в Афганистане является джихадом и индивидуальным долгом каждого мусульманина, и расширил его, утверждая, что каждый мусульманин обязан участвовать в джихаде против обеих сверхдержав.

«Советский Союз, – заявил впоследствии бен Ладен, – вошел в Афганистан в конце 1979 года, а через несколько лет с помощью Аллаха его флаг был спущен и выброшен в мусорную яму, и не осталось ничего, что можно было бы назвать Советским Союзом. Это освободило исламские умы от мифа о сверхдержавах. Я уверен, что мусульмане смогут положить конец легенде о так называемой сверхдержаве Америке»⁸.

Если бы советские войска продолжали воевать в Афганистане, несомненно, Советский Союз был бы главной мишенью «Аль-Каиды». Но Михаил Горбачев избавил бен Ладена от войны на два фронта: теперь удар наносился по единственной оставшейся сверхдержаве. Было решено превратить Афганистан в «кладбище для американцев». И в феврале 1998 года появляется второй из двух основополагающих документов бен Ладена – манифест о создании «Мирового исламского фронта джихада против иудеев и крестоносцев». Понятно, что под крестоносцами подразумевается Запад. Иногда фигурирует другой перевод, где говорится о «фронте борьбы против евреев и крестоносцев» (в арабском языке словом «яхуд» обозначаются и евреи, и иудеи). В манифесте декларируется, что американская оккупация Аравии в 1991 году, эмбарго, наложенное на Ирак, и безоговорочная поддержка Израиля означают, что Америка открыто объявила войну Аллаху и его Пророку. Далее идут слова: «Убивать американцев и их союзников, гражданских или военных, является долгом каждого мусульманина, который на это способен, в какой бы стране он ни находился… Мы призываем, с разрешения Аллаха, каждого верующего мусульманина, желающего быть награжденным Аллахом, следовать приказу Аллаха убивать американцев и забирать их имущество в любом месте и в любое время»⁹.

Американцы, безусловно, прозевали становление мощной террористической организации, ставшей их главным врагом.

Апофеозом террористической кампании, развязанной «Аль-Каидой», стала акция 11 сентября 2001 года, которую исламисты называют «Битва при Манхэттене». 19 террористов, лично отобранных бен Ладеном, атаковали башни-близнецы в Нью-Йорке и здание Пентагона в Вашингтоне. Погибло более 3 тысяч человек.

Первоначально бен Ладен не объявил об ответственности «Аль-Каиды» за события 11 сентября. По понятной причине: если бы он это сделал, американская военная кампания в Афганистане выглядела бы как вполне закономерный акт возмездия – «око за око». Любой мусульманин именно так бы это и расценил. А надо было, чтобы весь исламский мир воспринял вторжение Америки в Афганистан как неспровоцированную агрессию под совершенно надуманным предлогом и поднялся бы на борьбу с «неверными».

Впоследствии этот мотив перестал быть актуальным: «Талибан» все равно уже был свергнут и никакого всеобщего восстания мусульман не произошло. В своем обращении к мусульманскому сообществу 14 февраля 2003 года бен Ладен превозносил акцию 11 сентября как «смелую и великолепную операцию, равной которой человечество еще не видело», и отметил, что «были разрушены идолы Америки… удар был нанесен в самое сердце министерства обороны и по американской экономике»¹⁰. Еще откровеннее он высказался 29 октября 2004 года в обращении, транслировавшемся радиостанцией «Аль-Джазира»: «Мы будем изматывать Америку, пока она не обанкротится… Например, «Аль-Каида» затратила на операцию 11 сентября 500 тысяч долларов, в то время как Америка потеряла в результате этого события и его последствий 500 миллиардов; значит, каждый доллар «Аль-Каиды» победил миллион долларов»¹¹.

Бен Ладену также принадлежат слова о том, что акция 11 сентября – это «конвой мусульман, успех которого обеспечил Бог»¹².

«Аль-Каида» называет акцию 11 сентября операцией «Манхэттен» и расценивает ее как «жемчужину истишхада» (этот термин, имеющий тот же корень, что и «шахид», означает самопожертвование, мученичество во имя веры). Завахири в своих многочисленных публикациях восхваляет «героев операции «Манхэттен». Исламисты каждый год отмечают годовщину этой операции. Съезд движения «Мухаджир» (его центр находится в Англии) в 2003 году проходил под лозунгом «The Magnificent Nineteen» («Великолепные 19»), по аналогии со знаменитым фильмом «Великолепная семерка». В свете этих признаний смешно и глупо выглядят продолжающиеся до сих пор попытки представить 11 сентября как «постановку» или как акцию, осуществленную самими американцами (либо ЦРУ совместно с «Моссадом» и т. д.). Издаются книги, ставятся кинофильмы, люди зарабатывают на явной лжи громадные деньги, в то время как сами исламисты гордятся этой акцией как беспрецедентным подвигом.

Давно уже нет никакого сомнения в подлинных целях операции 11 сентября: устроить широкомасштабную провокацию, которая сделала бы неизбежным военный удар США по одной из мусульманских стран. Дело в том, что бен Ладен в 90-х годах разочаровался как в возможности поддержки своего «святого дела» правительствами государств исламского мира (и Саудовская Аравия, и Судан преподнесли ему горькую пилюлю), так и в способности и желании мусульманских народных масс свергнуть «нечестивую власть» и изгнать «крестоносцев». Что оставалось?

План бен Ладена был смелым и в то же время логичным. Первый этап – мощный, беспрецедентный террористический удар в самое сердце главной державы «мира неверных». Ни один лидер государства не может оставить это без ответа; возмездие неизбежно, и оно-то как раз и желательно. Второй этап: интервенция Запада в одну из мусульманских стран, затяжная война с бомбежками городов, во время которой телевидение будет беспрерывно показывать окровавленные трупы мусульманских женщин и детей, и мусульмане всего мира будут доведены до белого каления, возмущены зверствами империалистических захватчиков. Третий этап: поскольку связанные с Западом (даже «продавшиеся ему») правительства стран исламского мира не способны по определению на решительный воинственный отпор интервентам, массы поднимаются против этих правительств. Революции или, по крайней мере, бунты против «нечестивой власти», смена режимов в таких ключевых странах мира ислама, как Пакистан, Саудовская Аравия, Египет, Иордания. Установление власти исламистов – триумф джихада.

Первая половина плана была осуществлена безупречно. Акция, во-первых, потрясла американское общество и, во-вторых – что гораздо важнее, – привела к американскому вторжению в Афганистан. Но дальше все вышло не так, как было задумано. За считаные недели американцы с помощью Северного альянса выгнали талибов из бо́льшей части Афганистана, никаких бомбардировок городов не потребовалось, никакие тысячи жертв так и не появились на экранах телевизоров, исламский мир не «разогрелся», не возмутился и не поднялся против агрессоров и их пособников, «нечестивых» правителей мусульманских государств. Главная цель грандиозной провокации так и не была достигнута.

Причин неудачи «большого проекта» бен Ладена было три. Во-первых, он планировал длительную войну, рассчитывая повторить то, что, по его мнению, произошло с Советской армией: до такой степени измотать врага, чтобы само руководство государства-интервента поняло, что минусы продолжения военной кампании намного перевешивают плюсы. Но бен Ладен, видимо, даже не мог предположить, что американские вооруженные силы, использующие ультрасовременную технологию ведения боевых действий, окажутся столь эффективными (хотя опыт «Бури в пустыне» весной 1991 года, американского блицкрига и разгрома войск Саддама Хусейна должен был бы предостеречь его от недооценки военной машины США). Во-вторых, он недооценил боеспособность Северного альянса, который смог оказать чрезвычайно ценную помощь отрядам американских коммандос. В-третьих, главарь «Аль-Каиды» вряд ли думал, что российский президент Владимир Путин решительно и моментально солидаризируется с Бушем и – что еще важнее – повлияет на позицию руководства республик Центральной Азии с тем, чтобы побудить их предоставить аэродромы для американской авиации.

Не меньшим разочарованием для бен Ладена стала диаметрально изменившаяся позиция еще недавно дружественного руководства Пакистана. Он не учел, что Пакистан, крайне обеспокоенный сближением США с Индией, сочтет, что вернуть себе расположение заокеанского союзника важнее, чем помочь «Талибану» сохранить власть в Афганистане. Такое «предательство» Исламабада, несомненно, явилось для «Аль-Каиды», равно как и для талибов, тяжелым ударом.

Тяжелым, но не смертельным. Под ударами американцев и Северного альянса талибы приняли единственно правильное решение: не ввязываться в совершенно бесперспективные бои за города, отступить далеко в горы, сохранив живую силу, и приготовиться к реваншу, к длительной партизанской войне. Они также рассчитали, что, какова бы ни была позиция пакистанского президента Первеза Мушаррафа, пуштунские племена по другую сторону афгано-пакистанской границы не оставят своих соплеменников в беде, дадут им убежище.

Этот план оправдал себя. Уже через пару лет, отдохнув и перевооружившись, талибы начали свое возвращение в Афганистан, и последовала новая фаза войны, которую теперь не ожидали уже американцы, – войны, продолжающейся до сих пор.

Ситуация вновь изменилась, на этот раз уже не в пользу Америки. Этому способствовало то, что президент Буш, полностью переключившись на Ирак, перестал уделять внимание афганским делам. Вот что писал впоследствии Гэри Скрон, руководитель первой команды ЦРУ, направленной в Афганистан после 11 сентября: «Уже в марте 2002 года американские военные стали выводить многие ключевые подразделения, чтобы перегруппировать их и подготовить к приближающейся войне с Ираком… Военные и ЦРУ не смогли получить дополнительные ресурсы и живую силу для проведения операции по обнаружению бен Ладена – требования, связанные с войной в Ираке, просто этого не позволили»¹³. Другой сотрудник ЦРУ – Роберт Грениер – согласен с этим: «Наиболее подготовленные и квалифицированные люди, которых мы имели в Афганистане, были командированы в Ирак»)¹⁴. Автор книги «В поисках Аль-Каиды» Брус Ридел, также бывший ответственный работник ЦРУ, резюмирует: «Короче говоря, Ирак спас бен Ладена и Муллу Омара»¹⁵. В этом и заключается ответ на вопрос, почему американцы не поймали бен Ладена и Омара в горах Тора Бора вблизи пакистанской границы в 2002 году. Брус Ридел считает, что оба лидера были уже «почти пойманы», но… почти. Оба ушли в Пакистан и засели там на долгие годы. Шанс был упущен.

Без создания силового превосходства нельзя было и думать о реализации грандиозного замысла бен Ладена, Завахири и других главарей этой организации. Брус Ридел, один из лучших знатоков «Аль-Каиды», так описывает суть их намерений: «Три ключевые задачи – начать и поддерживать «горячие войны», которые позволят победить Соединенные Штаты так же, как моджахеды победили Советский Союз; создать безопасное убежище в Пакистане для оперативного штаба «Аль-Каиды», образовать ячейки по всему исламскому миру с целью свержения проамериканских режимов, проводить новые рейды против Запада наподобие акций 11 сентября… когда-нибудь, возможно, и с применением атомного оружия. Конечная цель – изгнать США из мусульманского мира (из «уммы»), уничтожить Израиль и создать джихадистский халифат наподобие Османской империи времен ее наивысшего подъема»¹⁶.

Для осуществления столь масштабного, даже гигантского замысла необходимо создать превосходство сил над такой могущественной сверхдержавой, как Соединенные Штаты Америки. Но как? У США ультрасовременное оружие, способное в считаные дни разгромить любую армию или коалицию армий стран исламского сообщества, не говоря уже о том, что ни одно правительство и не подумает воевать с Америкой, укрепление отношений с которой для него несравненно важнее бредовых идей о Халифате. Значит, на государства рассчитывать не приходится. Единственным исключением был талибский эмират, но вряд ли это где-то повторится. Соответственно, надеяться можно было только на мусульманское общество, на народ. Здесь у «Аль-Каиды» были в руках серьезные козыри: простота и ясность ее мэсседжа, понятность ее концепции дихотомного, черно-белого видения мира, манихейская идея вечной и вселенской борьбы добра со злом. Все это уже бывало в прошлом, под иными знаменами, и наиболее свежий пример, конечно, идея мирового социализма, переустройства человеческого общества на основах справедливости и равенства.

Фиаско этой идеи, крах мировой социалистической системы оказались на руку исламистам. Ведь чем больше чуждых, привнесенных извне идей терпели банкротство, тем легче было убедить мусульман в том, что спасение – только в восстановлении аутентичной исламской идеологии. Но правота салафийи не могла быть подтверждена только риторикой. Требовалась сила, то есть джихад, для того, чтобы мусульманская умма проявила себя как «сильная лошадь». Новизна и заразительность идей бен Ладена заключались в их глобальности, универсальности. Не отражать вторжения врага на ту или иную территорию уммы, а вести планетарную борьбу везде, на любом участке земного шара, ведь лидер «Аль-Каиды» вменил джихад в обязанность любого мусульманина повсеместно.

И для этого недостаточно было просто образования ячеек в тех или иных регионах; нужна была мобилизация самоотверженных, готовых стать шахидами молодых людей везде, где только можно. Акции смертников становились главным оружием, это должно было cтать посильнее, чем атомная бомба врага. Ультрасовременная технология должна быть побеждена силой веры. Сверхоружию противопоставлялась сверхсамоотверженность.

«Мы счастливы умереть во имя Аллаха так же, как вы счастливы, что живете», – неоднократно заявлял бен Ладен западным «крестоносцам». Земля должна была запылать под ногами «неверных» всюду, и на тех исламских землях, которые они незаконно захватили, – от Палестины и Ирака до Андалузии и Чечни, и внутри их собственных стран. Цена этой не стихающей постоянной войны должна была оказаться для «крестоносцев» чересчур высока, и тогда они уйдут из исламских земель, как ушел Советский Союз из Афганистана, и бросят на произвол судьбы своих презренных ставленников, королей и президентов, и поле будет расчищено для торжества идей Халифата.

Есть слово – будет и дело. Вот перечень акций «Аль-Каиды».

– 2002 год. Нападение на синагогу в Джербе, убит 21 человек. Взрывы, устроенные «Джамаа исламийя» (связанной с «Аль-Каидой») на острове Бали, убиты 202 человека. Акция в Момбасе – 15 убитых.

– 2003 год. Акция в Эр-Рияде: 35 убитых. Акция смертников в Касабланке, унесшая жизни 45 человек. Взрывы центра ООН в Багдаде: погибли 24 человека. Убийство аятоллы Бакира аль-Хакима в Неджефе, при этом 83 погибших. Атаки в Эр-Рияде и Стамбуле: убиты соответственно 917 и 63 человека.

– 2004 год. Нападение на пригородный поезд, перевозивший рабочих в Мадриде, погиб 191 человек. Атака на консулат США в Джедде: убиты 9 человек.

– 2005 год. Взрывы смертников в метро и автобусе в Лондоне, 56 убитых.

– 2006 год. Первая акция смертников против пакистанской армии: убиты 35 человек. В последний момент в Великобритании предотвращен захват 10 авиалайнеров на трансатлантических линиях (пункты назначения – Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, Монреаль, Торонто). Они вылетали в годовщину акции 11 сентября и должны были быть взорваны над Атлантикой. На следствии показаны заготовленные видеообращения 6 из 20 террористов, желавших, чтобы на борту самолетов были их жены и дети, которые тоже стали бы, таким образом, шахидами. Если бы акция не была предотвращена, число жертв оказалось бы больше, чем 11 сентября.

– 2007 год. Тройная акция смертников в Алжире: 30 убитых. Взрыв в Йемене, погибли 10 человек. Массированное нападение смертников на жилища курдов-езидов на севере Ирака, убиты около 400 человек. Двойная акция смертников в Алжире: погиб 41 человек. Убийство 4 французских туристов в Мавритании.

– 2008 год. Атака на посольство Дании в Исламабаде: 8 убитых. Двойная акция в Алжире – 57 погибших. Нападение смертников на отель «Мариотт» в Исламабаде: убиты 53 человека. Нападение на здание посольства США в Сане: шестеро убитых.

Было еще немало неудавшихся атак. Известен случай с так называемым shoe bomber, который должен был в самолете привести в действие взрывное устройство, скрытое в подметке его ботинка. А под Рождество 2009 года в США был вовремя схвачен «бомбист нижнего белья» (underwear bomber), Омар Абдумуталлаб, прятавший в трусах устройство, способное проделать в фюзеляже самолета дыру размером с баскетбольный мяч. Еще один террорист был арестован в США, когда он оставил в самом центре Нью-Йорка начиненный взрывчаткой автомобиль, обнаруженный благодаря бдительности прохожих и полиции.

В Англии и Франции были арестованы люди, собиравшиеся взорвать соответственно здание парламента в Лондоне и собор Парижской Богоматери в Париже¹⁷.

Лидеры «Аль-Каиды» иногда признавали ответственность за теракты, иногда отмалчивались. Например, об атаке смертников в Лондоне, приведшей к гибели 56 мирных жителей, Завахири отозвался так: «Благословенный лондонский рейд, как и предыдущие рейды в Нью-Йорке, Вашингтоне и Мадриде»¹⁸.

Рассмотрим теперь деятельность региональных ячеек «Аль-Каиды». Среди них прежде всего следует отметить иракскую ячейку, образованную после интервенции США и Великобритании в Ирак весной 2003 года. Бен Ладен и Завахири сразу поняли, какие неоценимые возможности им предоставляются в стране, на территорию которой вторглись иностранные войска. Они уже, вероятно, рассчитывали на повторение афганской ситуации 1979 года, когда в ответ на ввод советских войск тысячи арабских добровольцев направились в Афганистан, чтобы пополнить ряды местных моджахедов. Была сразу же создана организация, получившая известность как «Аль-Каида в Двуречье (Месопотамии)» или «Аль-Каида в Ираке». Ее возглавил иорданец Абу Мусаб аз-Заркауи, человек волевой, энергичный, крайне честолюбивый и беспредельно жестокий. Первой его серьезной акцией было убийство летом 2003 года виднейшего шиитского политика, аятоллы Мухаммеда Бакира аль-Хакима, лидера Высшего совета исламской революции в Ираке. Затем последовали взрывы шиитских мечетей в Неджефе и Багдаде в марте 2004 года, в Неджефе и Кербеле в декабре 2004 года и дважды в Самарре в феврале 2006-го и мае 2007 года. Стало ясно, что главным врагом для Заркауи были не столько американцы, сколько шииты, которых он ненавидел и презирал. Более трех четвертей жертв «Аль-Каиды» в Ираке были не интервенты, а иракцы, преимущественно шииты. За первые два года деятельности этой организации на ее долю пришлось всего 14 % операций против иностранных войск, но 42 % акций смертников, которые как раз и влекли за собой массовые жертвы мирного населения. Заркауи ввел в практику обезглавливание пленников, иногда лично рубил головы.

В ноябре 2005 года он вдруг перенес войну на территорию своей родины, Иордании. Его люди устроили взрыв в одной из лучших гостиниц Аммана. Погибли 60 человек, собравшихся на семейное торжество. Все – иорданцы, хотя «Аль-Каида» утверждала, что акция была направлена против агентов «Моссада».

8 июня 2006 года в результате удара американской авиации по убежищу «Аль-Каиды» Заркауи был убит. В октябре того же года руководящий орган джихадистов Совет шуры муджахидов объявил о создании Исламского государства Ирак. Решено было таким образом объединить «Аль-Каиду» с местными суннитскими группировками боевиков, придать «суннитскому сопротивлению» более иракский характер. Ведь одной из причин роста недовольства местных суннитов было именно то, что в «Аль-Каиде» воевали арабы из других стран, внедрявшие в Ираке свои бесчеловечные методы ведения борьбы. Число иностранных боевиков, которых «Аль-Каиде» удавалось ежемесячно посылать в Ирак, упало в 2007 году с 200 до 40. Если в 2007 году «Аль-Каида» осуществила около 300 акций, то в следующем полугодии – всего 28, за этот же период число жертв сократилось с 1500 до 125. В целом за два года число нападений на американцев сократилось в 7 раз¹⁹.

Как писал Жан-Пьер Филью, «Аль-Каида в Ираке» «оказалась низведенной до роли машины, фабрикующей такфир, то есть подвергающей анафеме своих же единоверцев, которых обвиняют в отступничестве от веры, чтобы удобнее их ликвидировать»²⁰.

«Аль-Каида в Ираке» переиграла сама себя. Ее зверства, практиковавшиеся акции смертников, при которых гибла масса простых жителей, ее стремление насаждать самые бесчеловечные и мракобесные нормы шариата, наконец, ее попытки отобрать у шейхов суннитских племен выгодный канал контрабандной торговли – все это привело к тому, что значительная часть суннитских боевиков-иракцев повернулась против пришельцев. Союзники стали врагами, суннитские боевики вступили в альянс с американцами, рассудив, видимо, что «Америка – это плохо, но «Аль-Каида» – еще хуже. Были созданы «советы пробуждения», в которые вошли «сыны Ирака», суннитские боевики, переменившие фронт и выступившие против «Аль-Каиды». В октябре 2006 года в провинции Аль-Анбар было сформировано движение «Ас-Сахва» («Пробуждение»), вступившее в альянс со вчерашними врагами, американцами. В течение года Рамади и Фаллуджа, главные города провинции Аль-Анбар (которая занимает почти треть всей площади Ирака), были очищены от боевиков «Аль-Каиды».

Казалось, что с «Аль-Каидой в Ираке» покончено. Однако сирийская гражданская война дала этой группировке второе дыхание. Нынешний кризис начался, когда боевики ИГ (так стала называться организация, отбросив названия «Ирак» и «Левант»), вдоволь навоевавшись в Сирии как против режима Асада, так и против конкурентов из оппозиции, решили вернуться в Ирак, откуда они вышли тремя годами раньше. Лидер организации Абу Бакр аль-Багдади провозгласил создание Халифата, а себя объявил халифом Ибрагимом.

В Ираке блицкригу джихадистов благоприятствовало широкое возмущение суннитских масс политикой правительства во главе с шиитом Нури аль-Малики. Ведь после свержения американцами в 2003 году Саддама Хусейна вся социальная пирамида в стране перевернулась с ног на голову: выборы дали большинство шиитам (60 % населения). Американцы, сделавшие Малики главой правительства, советовали ему привлекать к власти суннитское меньшинство. Он же, напротив, удалил суннитов со всех значимых позиций в государстве. Тех суннитских боевиков, которые в 2008 году согласились сотрудничать с властью и совместно бороться против «Аль-Каиды», отказались включить в армию. Малики потребовал и добился вывода американских войск, что было ошибкой, ведь морские пехотинцы не допустили бы сейчас суннитских боевиков в Мосул.

Ворвавшись в Ирак в июне 2014 года, джихадисты захватили Мосул, второй по величине город Ирака, обратили в бегство иракскую армию, получили несметное количество американского оружия и военных материалов. Им помогали местные сунниты. Политика Малики восстановила против власти суннитские племена как раз в той части страны, которая прилегает к Сирии.

Это было лишь начало. Сейчас ИГ – это не группировка, а настоящее террористическое государство. Туда нахлынули десятки тысяч людей из 80 стран исламского мира, многие с семьями. Халифат уже захватил треть территории Ирака и четверть территории Сирии, контролирует важнейшие энергетические и водные ресурсы обеих стран. Наконец, мощной базой благосостояния «государства душегубов» были огромные средства, передававшиеся ему религиозными фондами Саудовской Аравии (но не саудовской властью, как ошибочно считают некоторые; династия понимает, что наследники бен Ладена – ее смертельные враги). В руках халифатистов электропроизводящие мощности на Тигре и Евфрате. Но главное – это нефть, от продажи которой ИГ зарабатывало до 2 миллионов долларов в день. Исламисты по демпинговым ценам продавали ее не только Турции и Иордании, но даже своему врагу – сирийскому режиму Башара Асада. Кстати, в Сирии многие уверены, что Асад втайне поощрял джихадистов, считая их своими объективными союзниками в борьбе против «Свободной сирийской армии» и других сил умеренной прозападной оппозиции. Если это так, то тактически Асад выиграл, так как «умеренные» не получают от Запада серьезного оружия именно из-за опасений, что оно попадет в руки исламистов. Стратегически же он проиграет: ИГ доберется и до него.

После молниеносного взятия Мосула все стали гадать: куда двинутся джихадисты. Самой вероятной мишенью выглядел Багдад, к которому боевики ИГ быстро приблизились. Но все получилось иначе. Десятки тысяч добровольцев-шиитов ринулись с юга на фронт – защищать не только столицу (в которой, кстати сказать, шиитов больше, чем суннитов: 4 миллиона из 6), но и священные для всех шиитов мира города Неджеф и Кербела, где похоронены Али и Хусейн, зять и внук пророка Мухаммеда.

Багдад и вообще центральный Ирак оказались крепким орешком для боевиков ИГ, которые внезапно повернули в другую сторону и вторглись в регион Иракский Курдистан, фактически являющийся самостоятельным квазигосударственным образованием вот уже в течение двадцати лет. Перед этим исламисты на захваченной ими земле уничтожили все шиитские мечети и христианские храмы, монументы, даже гробницу библейского пророка Ионы, а христианам предъявили ультиматум: либо отречься от своей веры и принять ислам, либо платить крупные налоги, либо… их судьбу решит меч.

Затем отряды ИГ двинулись на автономный регион Иракский Курдистан, подошли к главному городу региона Эрбилю, и в этот момент президент Обама, всячески уклонявшийся от вмешательства, уже должен был сделать решающий шаг. Нельзя допустить, чтобы исламисты поработили курдов, единственных верных союзников Америки на всем Ближнем Востоке. Американская авиация нанесла удары по джихадистам и спасла Эрбиль. Вскоре стало ясно, что невозможно воевать против ИГ в Ираке, не сокрушив их базу и тыл в Сирии. Началась новая фаза войны на Арабском Востоке.

Немного о других ячейках транснациональной сети.

В Северной Африке 24 января 2007 года была образована «Аль-Каида в исламском Магрибе», в которую вошли алжирская «Салафитская группа проповеди и битвы» Абдельмалека Друкдаля, «Исламская боевая ливийская группа» Абу Фараджа аль-Либи, «Тунисская боевая исламская группа» и другие. Создана и сахарская ветвь организации. Но основная энергия «Аль-Каиды» была сосредоточена на северо-западе Алжира, в так называемом треугольнике смерти. Там 19 августа 2008 года была совершена самая кровопролитная акция – нападение на школу полиции в провинции Бумерд (45 убитых). Еще до этого, 8 июня 2008 года, был убит французский инженер в Лахдарии, при этом погибли 11 алжирцев, гражданских лиц. И в дальнейшем каждый раз оказывалось, что в результате акций «Аль-Каиды» в Магрибе, как и в Ираке, подавляющее большинство жертв составляли местные жители.

Гораздо важнее для бен Ладена была Саудовская Аравия; свержение «нечестивой монархии» стало его заветной целью, и он воспользовался вторжением США в Ирак в 2003 году, чтобы на волне антиамериканских настроений поднять в королевстве народное восстание. Еще накануне начала американской операции, 14 февраля, лидер «Аль-Каиды» выступил с обращением к исламскому миру, в котором обвинил династию Саудов в том, что она предала Османскую империю англичанам во время Первой мировой войны. Далее, он заклеймил Саудов за то, что они предали палестинское дело евреям и американцам. Наконец, бен Ладен призвал к свержению монархий в Саудовской Аравии, Кувейте, Бахрейне и Катаре, заявив, что все эти короли – предатели и квислинги.

Объявив войну Саудовской Аравии, бен Ладен создал и там ячейку «Аль-Каиды». Позднее, в 2009 году, объединившись с йеменской ячейкой, она получила название «Аль-Каида на Аравийском полуострове». Ее ядро составляли саудовцы-моджахеды, вернувшиеся из Афганистана, ветераны войны против советских войск. В декабре 2004 года при нападении на консульство США в Джидде были убиты 9 человек. Одна за другой начались атаки – то на помещение национальной гвардии в Эр-Рияде, то на полицейские участки, то на кварталы столицы, заселенные иностранцами. В мае 2004 года в Хобаре, на восточном побережье, были убиты 22 человека. В Эр-Рияде похищен и вскоре обезглавлен американец. Уже в следующем месяце саудовские спецслужбы нанесли ответный удар: в ходе успешной операции был убит лидер «Аль-Каиды на Аравийском полуострове» Мокрин. В декабре того же года при нападении на министерство внутренних дел и центр вербовки в полицию погибли 12 террористов, результаты атаки были ничтожными. Наконец, в апреле 2005 года саудовские спецслужбы разгромили главное гнездо джихадистов в Аль-Расе, причем 14 из них были уничтожены, включая нового лидера организации Сауда аль-Утайби. «Аль-Каида на Аравийском полуострове» оказалась обезглавлена.

К 2006 году контрнаступление саудовских властей против «Аль-Каиды» принесло крупные успехи: сорвано более 100 террористических актов, убиты или арестованы свыше 260 боевиков. Последняя крупная акция джихадистов – нападение на нефтеочистительный комплекс в Абкаике, на восточном побережье, закончилась полным провалом, все нападавшие были уничтожены. Саудовские власти организовали внушительную кампанию по их «перевоспитанию». По заявлению властей, успех был достигнут в 80 случаях из 100. Из 2 тысяч боевиков, захваченных в 2004–2007 годы, 700 человек отреклись от своих убеждений и были возвращены в свои семьи²¹.

Более успешной может оказаться деятельность йеменского крыла «Аль-Каиды на Аравийском полуострове». Бен Ладен никогда не скрывал, что Йемен – идеальная страна для джихада: слабое государство, могущественные племена, готовые дать убежище боевикам по законам легендарного кланового гостеприимства, тысячи вернувшихся ветеранов афганской войны, горы, где можно укрыться… Чем не второй Афганистан?

Стоит отметить, что Йемен дал непропорционально большое количество добровольцев для войны против советских войск в Афганистане. Из 240 содержащихся в лагере Гуантанамо пленных боевиков 96 – йеменцы.

Сам по себе Йемен не имел для бен Ладена большого значения, он рассматривался как плацдарм для дестабилизации обстановки в соседней Саудовской Аравии; эта заветная цель маячила перед лидером «Аль-Каиды» до конца его дней.

За последнее время в заголовках мировых новостей стали мелькать две африканские группировки исламистских изуверов – «Аль-Шаабаб» в Сомали и «Боко Харам» в северной Нигерии. Что касается первой из них, лидер сомалийских исламистов Ахмед Али Годане и Айман Завахири объявили о заключении союза. В конце 2014 года боевики «Аль-Шаабаб» (название происходит от арабского слова «молодежь») заставили содрогнуться мировую общественность, совершив акции, в ходе которых люди, не умевшие произнести мусульманские молитвы, немедленно расстреливались. А «Боко Харам» (в переводе «Западное образование должно быть запрещено») прославились как захватом сотен школьниц, которых обращали в ислам и выдавали замуж за мусульман, так и организацией взрывов в публичных местах, в том числе в мечетях.

Но что дали многочисленные террористические акты в Европе, Африке, Азии? Убито совсем небольшое количество военнослужащих западных стран, сотни мирных жителей, но по большому счету это ведь ничего не дает в плане изменения расстановки мировых сил в пользу ислама. С Соединенными Штатами не удалось справиться так, как это, по мнению бен Ладена, получилось с Советским Союзом. А широкое применение тактики акций смертников-шахидов, даже при демонстрации всему миру воли и фанатизма джихадистов, имело и контрпродуктивные последствия. Если сначала казалось, например, что чуть ли не все мусульмане Западной Европы поддерживают такие действия, то последующие опросы показали, что в Англии акции смертников одобряют всего 4 % мусульман. И хотя 87 % египтян в 2008 году одобряли стремление «Аль-Каиды» заставить американцев вывести войска из мусульманских стран и прекратить поддерживать Израиль, 74 % опрошенных в Египте считали, что акция 11 сентября имела негативное значение для мусульманского мира. В Саудовской Аравии в 2007 году положительное отношение к «Аль-Каиде» высказали лишь 10 % опрошенных²².

И не случайно, что в самой организации в ноябре 2007 года взорвалась «бомба»: один из отцов-основателей «Аль-Каиды» египтянин Сайид Имам аш-Шариф, известный больше как доктор Фадл, выступил с резки» м публичным разоблачением бен Ладена и Завахири. В меморандуме под названием «Документ по ориентировке для деятельности джихадистов в Египте и в мире» Фадл клеймит лидеров «Аль-Каиды» за злоупотребление понятием «такфир» (обвинение мусульманина в отходе от ислама) таким образом, что это дает возможность считать неверными всех мусульман, не согласных с линией организации. Фадл категорически отрицает право активистов джихада произвольно объявлять тех или иных людей отступниками. Он обвиняет лидеров «Аль-Каиды» в том, что они придерживаются «преступной доктрины», оправдывающей организацию массовых убийств, указывая, что исламское право запрещает убивать даже неверных, если это женщины и дети.

«Операция Манхэттен» 11 сентября 2001 года, по мнению Фадла, спровоцировала иностранное вторжение и гибель «исламского государства», созданного «Талибаном». В результате погибло больше мусульман, чем было убито Израилем во всех его войнах. «За каждую каплю крови, пролитую в Афганистане и Ираке, ответственность несут бен Ладен и Завахири и их последователи». Фадл обрушивается на «героев Интернета», живущих под защитой спецслужб, или племен, или в пещерах; египетские тюрьмы и кладбища переполнены джихадистами, а Завахири, которого Фадл называет трусом, лжецом и агентом суданской разведки, бежал из Египта²³.

Выступление такого видного джихадиста, как Фадл, со столь резкой критикой двух главных персонажей «Аль-Каиды», разумеется, явление экстраординарное. Оно примечательно тем, что бьет по двум самым уязвимым местам ее теории и практики: это извращение исламской теологической традиции и возведенное в правило массовое убийство несогласных.

Бен Ладен и Завахири всегда ненавидели «дворцовых улемов», то есть богословов, обслуживающих «лжемусульманские режимы», противопоставляя им улемов джихада, своих непримиримых последователей. Бен Ладен вообще считал мусульманских духовных лиц «пленниками тиранов». Заркауи говорил, что «сотни тысяч мусульман были умерщвлены неверными благодаря молчанию улемов». Причина такого гнева понятна, ведь дискредитировать главарей «Аль-Каиды» в глазах верующих могли только улемы, профессиональные богословы, которым не составляет труда уличить глашатаев джихада в искажении, обеднении, примитивном и одностороннем истолковании религиозной традиции.

Собственно, теологическая сторона учения бен Ладена всегда характеризовалась примитивностью, если не сказать убожеством. Вот что писал профессор Филью: «Его цитаты из Корана изобилуют повторениями, его аргументация, оправдывающая джихад, – поверхностна и брутальна, так как главное для него – неустанное разоблачение преступлений, совершенных «неверными». Руководители «Аль-Каиды» не получили никакого теологического образования, и их знакомство с исламом ограничено корпусом текстов, скудных по содержанию, но легко доступных. Их идеологическая продукция – это конструкции, созданные самоучками, обилие цитат лишь маскирует повторение содержания… Невероятное извращение ценностей ислама совершается с неофитским пылом и сектантской непримиримостью. Вожди глобального джихада сводят колоссальное богатство Корана к ограниченному набору сур, изданных между 624 и 630 годами, в период, когда пророк Мухаммед с оружием в руках воевал против политеистов («многобожников». – Г. М.) Мекки. Эти цитаты вырываются из контекста, часто передергиваются, и так же произвольно обращаются с Сунной, этой сокровищницей десятков тысяч хадисов, переданных потомству соратниками пророка. «Аль-Каида» оперирует всего лишь какой-то сотней хадисов, опираясь при этом на те, которые в исламской схоластике считаются слабыми, недостаточно достоверными…»^24.

Жан-Пьер Филью проводит параллель между нынешними проповедниками глобального джихада и жившими в ХII веке хариджитами, первыми раскольниками в исламе. Те тоже фактически придавали джихаду значение «шестого столпа ислама» наряду с обычными пятью, признаваемыми как суннитами, так и шиитами. «Джихадистская непогрешимость» позволяет произвольно применять такфир, обвинять в измене исламу всех мусульман, не разделяющих взгляды непримиримых салафитов. (Здесь лидеры «Аль-Каиды», безусловно, следуют традиции секты ваххабитов, чисто ваххабитской нетерпимости; эти родовые пятна ваххабизма остались у бен Ладена на всю жизнь.)

«Фетишизация джихада и универсализация такфира – это два краеугольных камня догматической конструкции «Аль-Каиды», – пишет Филью. – Динамика сектантства приводит к безмерному возвеличиванию роли самопровозглашенного авангарда, а вся совокупность остального мусульманского сообщества отбрасывается в тень бесславия. Глобальный джихад трансформируется таким образом в машину войны против существующего ислама»²⁵.

Это давно начали понимать профессиональные исламские богословы, даже в ваххабитской Саудовской Аравии. Ряд улемов высказались с неодобрением об акции 11 сентября. Один из них, шейх Ауда, еще в 2004 году заявил, что войну в Ираке могут вести только сами иракцы. Шейх Макдиси в 2005 году гневно обрушился на своего бывшего ученика Заркауи за творимые его «Аль-Каидой в Двуречье» бесчинства, и, наконец, выступил самый авторитетный человек – Фадл.

И нет ничего удивительного в том, что, как подметил исламовед с мировой репутацией Оливье Руа, «Аль-Каида», чувствуя отсутствие поддержки в рядах профессиональной духовной корпорации, стала все чаще апеллировать к новообращенным в ислам. За пределами ближневосточного региона доля таких «новых мусульман» в ячейках «Аль-Каиды» составляет, по оценке Руа, от 10 до 25 %²⁶.

Действительно, новообращенных мусульман, не прошедших курс духовного образования и мало знакомых с исламскими традициями, легче убедить в правоте наиболее воинственных и непримиримых концепций, тем более что сами они, как правило, и переходят в ислам именно из-за желания внести самый активный вклад в дело «защиты веры».

Все это, вместе взятое, вероятно, не могло не действовать угнетающе на психику бен Ладена, обреченного к тому же на долгие годы вынужденного «простоя», противоречащего его активной натуре. Тень фрустрации и неудовлетворенности угадывалась в его последних выступлениях.

Длительная эмиграция вообще часто подтачивает жизненные силы, даже если человек живет в безопасности и открыто общается с людьми. А бен Ладен, постоянно опасаясь, что его убежище откроют американские агенты, вынужден был свести общение к минимуму, в его доме не было телевизионных антенн, исключен был Интернет. Но намного важнее, конечно, было растущее разочарование в результатах борьбы за дело, которому он отдал жизнь. Неудивительно, что во время своих последних выступлений он выглядел значительно старше своих пятидесяти с небольшим лет.

«Поднявший меч от меча и погибнет». Бен Ладен, вероятно, понимал, какая судьба его ожидает: мало кто из вожаков террористических организаций умирает своей смертью…

Идеология и мотивация

Мусульманские традиции, основанные на Коране и сунне, тщательно и ревниво оберегаются исламскими духовными лицами – улемами (богословами-правоведами), следящими за тем, чтобы нововведения не нанесли ущерб системе ценностей ислама и тем самым сообществу правоверных, вся жизнь которых должна этими ценностями определяться. Неизменным и незыблемым остается мнение о безусловном превосходстве ислама как религии и мусульманской общины над всеми остальными конфессиями и человеческими сообществами. Термин «избранное общество» в Коране отсутствует, но там есть слова, принадлежащие, как и все тексты Корана, самому Аллаху: «Вы были лучшей из общин, которая выведена пред людьми»²⁷.

Лучшее должно доминировать, но разве это слово можно применить к состоянию мусульманской уммы сегодня?

Российский ученый Алексей Васильев писал: «Многие века мусульманский мир жил несокрушимо убежденный в своем полном, несомненном и абсолютном превосходстве над «неверной» Европой. После божественной миссии Мухаммеда, «печати пророков», христианство представлялось мусульманам цивилизацией заблудших людей, в лучшем случае достойных сожаления или опеки… Все свое было совершенным, мудрым, добродетельным, все чужое – жалким, нелепым, отвратительным, греховным. Мощные жизнеспособные ростки новой западной цивилизации, начавшееся Возрождение, а затем Реформация не были замечены на Востоке»²⁸.

Ригидность и узколобость улемов, их одержимость сохранением традиционных исламских устоев преграждали путь как притоку новых общественных идей, включая принципы гражданских свобод, прав человека, демократии, так и прогрессу в материальной и технологической сферах, поскольку все это шло с Запада и уже поэтому было неприемлемо.

Впоследствии такое отношение к Западу должно было измениться под воздействием как военных поражений турок от рук австрийцев и русских, так и все более заметного экономического отставания исламского мира от Запада. Поражение, нанесенное Наполеоном египетским мамлюкам, явилось таким шоком для улемов, что именно с этого момента стали распространяться настроения, вскоре нашедшие свое выражение в формуле: «Как мог мир стать адом для правоверных и раем для неверных?»²⁹ Но необходимая модернизация экономики должна была привести к формированию общества, которое должно было стать правовым, светским и секулярным. Поэтому modernity понималась в исламском мире как «жизнь без священных ценностей»³⁰, как нечто неотделимое от процесса секуляризации – процесса, разрывающего органическую, безусловную в исламе связь между государством и религией.

Поэтому для традиционалистов выход из положения заключался не в копировании западной модели, не в модернизации (равнозначной в их глазах вестернизации), а в обращении к первоисточникам, к истинным основам ислама, что позволит вернуть «золотой век». Это и была салафийя. Лозунг египетской салафитской организации «Братья-мусульмане» – «Ислам – вот решение» – все громче звучал по мере того, как выявлялась несостоятельность попыток копирования чуждых моделей, как западных (парламентская демократия на базе секуляризма), так и восточных (марксизм-ленинизм, отрицающий и религию, и частную собственность). Фиаско всех без исключения форм правления, заимствованных у «неверных» – начиная от карикатурной демократии, имитировавшей «западную модель» и кончая насеровско-баасистским «государственным социализмом», – подтвердило в глазах миллионов людей правоту тех, кто руководствовался девизом «Ислам – вот решение». Салафийя уверенной поступью выходила на авансцену исламского мира.

«В мусульманских странах, – писал Алексей Васильев, – левые – и коммунисты, и насеристы, и «новые» – оказались на обочине идеологической и политической борьбы. Угасли кружки немногочисленных «леваков»-радикалов, от них не осталось и горстки пепла. Исчезли «новые левые» и на Западе – некому больше подражать. Исчез Советский Союз и его союзники – и некого больше обходить ни справа, ни слева. Нет маоизма, а прежде революционный Китай возвышается глыбой прагматизма, рынка, холодного экономического расчета»³¹.

Сторонники концепции «Ислам – вот решение» могут поэтому опираться только на собственные усилия. Всюду они видят врагов ислама. Фактически культивируется то, что на английском языке называется victimhood («виктимность»), убежденность в своей жертвенности, или, вернее, в том, что мусульманская умма стала жертвой. А для того, чтобы выжить, уцелеть, сохранить свои уникальные традиционные ценности, мусульмане должны намертво прикрепить себя, как к якорю спасения, к единственному источнику истины – шариату, основанному на Коране и сунне. И здесь следует заметить, что, вероятно, ни одна религия не благоприятствует в такой степени концентрации мысли и усилий вокруг нескольких непреложных догматов, как ислам.

Это религия в буквальном смысле слова всеобъемлющая, тотальная, не допускающая ничего, лежащего вне ее сферы.

Поэтому нет даже необходимости в существовании особой категории священников, посредников между Богом и человеком. Как писал крупнейший западный исламовед Бернард Льюис, «мысль о том, что какая-либо группа людей, какой-либо вид деятельности, какая-то часть человеческой жизни хоть в каком-то смысле находится вне сферы религиозного закона и юрисдикции – эта мысль чужда мусульманскому уму. Отсутствует, например, различие между каноническим и гражданским законом, между законами церкви и государства»³².

Нет, собственно говоря, и церкви в обычном смысле этого слова. Поскольку государство, образованное Мухаммедом, «было исламским и фактически создано своим основателем как инструмент ислама, не было и нужды в отдельном, особом религиозном учреждении. Государство было церковью и церковь была государством, и Бог был главой и того и другого, а Пророк – его представителем на земле… В представлении мусульман не существует человеческой законодательной власти и есть только один закон для верующих – Священный Закон Бога… Идея нерелигиозного государства полностью чужда исламу…»³³. Государство Бога и народ Бога. Поэтому исламское государство неправильно было бы называть теократическим; ведь теократия – это власть церкви как особого института или духовных лиц как отдельной категории. А в настоящем исламском государстве халиф, как преемник Пророка, сам воплощал в себе духовную и светскую власть как неразделимое целое.

Как отмечает российский исследователь Екатерина Степанова, гипотетический Халифат – это «не государство, где у власти стоит духовенство… Это утопическая модель общественного устройства, основанная на «прямом правлении, или власти, Бога»… Религия в принципе неотделима от политики в понимании радикальных исламистов. Для них религия несет в себе принципиально иной смысл и играет совершенно иную роль, чем та, которая ей отведена, например, в иных социокультурных и социально-политических контекстах и системах (например, в западном постиндустриальном обществе)»³⁴.

Автор специально остановился на этих вопросах, так как без их осмысления невозможно понять главную тему настоящей работы – идеологию и мотивацию исламистов. Ведь ими движет в первую очередь искреннее желание защитить, сохранить в неприкосновенности свою веру, мусульманские ценности, среди которых центральное место занимает именно идея нераздельности духовной и светской власти, абсолютного примата основных незыблемых устоев Корана и сунны. Секуляризм со всеми его производными, такими как гражданское законодательство, принципы представительной парламентской демократии и пр., не приемлются категорически. Соответственно, все те, кто следует этим светским, отделенным от религии, принципам и установлениям, должны быть глубоко чужды мусульманам. Но мало того, что чужды – враждебны, ибо предполагается, что носители этих ценностей (или, вернее, лжеценностей) не оставят в покое мусульманское сообщество. Немусульмане априори рассматриваются как потенциальные (и хорошо еще, если только потенциальные) враги ислама.

При этом сразу же надо подчеркнуть, что врагами рассматриваются не христиане как таковые и даже не иудеи. Считается, что люди вообще рождены мусульманами, начиная с Адама, но потом уже христиане и иудеи исказили ислам. Задача искоренения христианства, например, никогда не ставилась, она и не является мотивом деятельности исламистов. Допустим, если бы можно было поговорить с террористами накануне их добровольной гибели и сказать им, что они намерены убить христиан, они наверняка отвергли бы это как полную нелепость – хотя бы потому, что они вообще не считают людей современного Запада христианами. Западная цивилизация для исламистов – не христианская, а безбожная, аморальная, растленная. Обвинять исламистов в том, что они ведут «войну религий», так же неразумно, как и подозревать их в том, что движущим мотивом их ненависти к Западу является зависть. Как можно завидовать тем, кого презираешь?

Перейдем теперь к вопросу о том, кого и что исламисты считают силой, враждебной исламу.

а) Неверные, безбожники, секуляристы

В Коране мусульманам предписывается бороться с теми, кто не верит в Аллаха, не верит в Последний День, не запрещает то, что было запрещено Аллахом и его посланником, и с теми «людьми Священной Книги» (христианами и иудеями), которые не признают истинную веру (т. е. ислам), если только они не согласятся добровольно платить джизью, специальный налог, и не признают себя смирившимися (покоренными)³⁵. С самого начала исламская традиция делала различие между борьбой против многобожников, язычников (это борьба безусловная) и против «заблудших людей Книги», приверженцев авраамической религии, т. е. монотеистов, но немусульман. И те и другие, естественно, неверные, но разница есть. С язычниками следует обращаться жестко и беспощадно. «…убивайте многобожников неверных везде, где бы вы их ни нашли…»³⁶. Заблудшие могли откупиться.

Но тут же возникает и другое различие: между «просто неверными» и теми из них, кто борется против ислама. Последние, естественно, и являются врагами. Для исламистов сегодня это Запад. Поскольку, как уже выше отмечалось, в их глазах западное общество считается не христианским, а аморальным и фактически безбожным, к нему применимо то, что прежде касалось лишь многобожников, а не «людей Книги». И бесчисленные упоминания о «неверных» в публикациях и проповедях исламистских радикалов – это по существу призыв к борьбе не против «заблудших людей Книги», которые, хотя и не мусульмане, но все же монотеисты и поэтому заслуживают снисхождения (например, могут откупиться, уплачивая налог джизья). Это призыв к борьбе против безбожных врагов, которых даже приравнивают к отступникам от ислама (а ведь это карается смертью).

Так, известный исламист Абу Яхья аль-Либи требовал «бороться со всеми неверными, будь то вероотступники или крестоносцы, соотечественники или иностранцы, арабы или не арабы»³⁷.

Один из руководителей знаменитой парижской EHESS (Школы углубленных исследований социальных наук), ученый иранского происхождения Фархад Хосрохавар опубликовал в 2006 году книгу «Когда «Аль-Каида» говорит. Свидетельства из-за решетки», в которой собраны интервью со 160 исламистами, заключенными во французских и британских тюрьмах. Первое, что бросается в глаза, – смертельная ненависть к Западу, которую испытывают эти люди, воевавшие в Афганистане. «Мусульмане живут в Европе и в Америке, – говорит Ахсен, алжирец, получивший высшее образование во Франции, – но над ними господствует закон христиан, их довели до состояния беспомощности, с ними делают что хотят, их презирают… Источник зла – на Западе, там придумывают новые формы угнетения и унижения, применяя это потом к мусульманам. Уже не нужно армии, чтобы навязать мусульманам господство империализма, их просто заставляют имитировать то, что называют культурными моделями, моделями западного общества потребления. Борьба против этого зла не может ограничиться пространством ислама (дар уль-ислам), она должна охватить Запад. В этом плане бен Ладен прав, для спасения ислама надо перенести борьбу в сердце Америки»³⁸.

Усман, иранец, преподаватель университета, говорит: «Ислам дал мне самоуважение, и я знаю, что Запад воплощает в себе порок и прелюбодеяние, моральный упадок и империализм…» Алжирец Мухаммед уверен, что «мусульмане должны защищаться. Долгое время они были пассивными. Империализм, колониализм и теперь Америка стали доминировать, и мусульмане не реагировали. Если ничего не делать, вскоре ислам не будет существовать, он будет полностью подчинен. Спасать ислам надо сейчас или никогда»³⁹.

Количество таких гневных филиппик в адрес Запада можно умножать без конца. Создается впечатление – и оно не будет безосновательным, – что все исламисты черпают свое вдохновение из одного источника, из трудов Сайида Кутба. Действительно, Кутб, один из лидеров египетских «Братьев-мусульман», казненный в августе 1966 года, может без преувеличения быть назван «исламистом № 1». Его главная работа «Вехи на пути» является настольной книгой исламистов всего мира. Кутб обрушился на Запад с такой ненавистью и разоблачал его с таким безжалостным красноречием, как никто другой. Вот, например, что он писал: «Все западные государства ориентируются на один источник, на материалистическую цивилизацию, не имеющую ни сердца, ни морали и совести. Это цивилизация, которая не слышит ничего, кроме звука машин, и не говорит ни о чем, кроме торговли… Как я ненавижу и презираю этих людей Запада! Всех их без исключения!»⁴⁰ В другом выступлении Кутб говорил: «У меня наступательная позиция против этого современного западного невежества, джахилийи, с его путаными религиозными убеждениями и катастрофическими последствиями в социальной, экономической и моральной сферах. Все эти представления о Троице, первородном грехе, искуплении только вредят рассудку и совести. И этот капитализм накопления, монополий, ростовщических процентов, все это, наполненное жадностью! И этот эгоистический индивидуализм, препятствующий всякой спонтанной солидарности, кроме той, к которой обязывают законы! Этот сухой материалистический взгляд на жизнь! Эта животная свобода, которую называют смешением, этот рынок рабов, именуемый «эмансипацией женщины», эти хитрости и интриги такой системы браков и разводов, которая противна естественной жизни! Эта расовая дискриминация, столь сильная, столь свирепая! По сравнению с этим – какая разумность, какая высота взглядов, какой гуманизм в исламе!»⁴¹

На западное общество потребления исламисты смотрят с отвращением. Один египетский исламист, Уагди Гунайим, характеризовал это общество как «царство декольте и моды, апеллирующее к животным сторонам человеческой натуры»⁴².

По мнению исламистов, все это проистекает из бездуховности, безрелигиозности западного общества, что естественно, если принять во внимание его светский характер. Заключенный Мусса, алжирец, живший во Франции, говорил в интервью, опубликованном в книге Хосроховара: «Лаицизм – это религия, чуждая восточной вере и арабской культуре именно потому, что это чистый продукт Запада, предназначенный для угнетения мусульман»⁴³. Светский Запад рассматривается как агент Сатаны, который в исламской традиции выступает не только как агрессор, захватчик, но и как соблазнитель, «нашептывающий в сердца людей». Как сказал однажды основатель Исламской Республики Иран великий аятолла Хомейни: «Мы не боимся экономических санкций или военных интервенций. Мы опасаемся западных университетов»⁴⁴. По этому поводу американский ученый Сэмюэл Хантингтон писал: «Мусульмане опасаются мощи Запада и противятся ей и той угрозе, которую она несет их обществу и их убеждениям. Они рассматривают западную культуру как материалистическую, коррумпированную, декадентскую и аморальную. Но они также понимают соблазн, который она несет, и поэтому еще больше подчеркивают необходимость сопротивляться ее воздействию на их образ жизни… Мусульмане клеймят Запад не за то, что он следует неверной религии – ведь это все же «религия Книги», – а за то, что он не имеет религии вообще. В глазах мусульман западный секуляризм, атеизм, проистекающая из этого аморальность – это гораздо большее зло, чем породившее их христианство»⁴⁵.

Но для многих исламистов главные враги – местные «секуляристы», те мусульмане, которые стараются внедрить в мусульманской общество чуждые ему светские ценности. Соответственно, врагами ислама объявляются Кемаль Ататюрк, Гамаль Абдель Насер, Хафиз аль-Асад, Саддам Хусейн, шах Ирана, короли и принцы государств Залива.

Светская антиисламская культура – естественно, безусловный враг. Доходит иногда просто до невообразимых крайностей. Самый яркий пример – нигерийское движение «Боку Харам», само название которого переводится как «Западное образование запретно». А в августе 1994 года алжирские исламисты, которыми тогда руководил Абу Абед Ахмед, требовали «запретить всякое обучение» в алжирских школах и университетах на том основании, что образование само по себе уже является препятствием на пути осуществления джихада. Строгое наказание ожидало как учащихся, осмелившихся явиться на учебу, так и преподавателей. Только за первые три месяца после введения запрета на учебу было убито 60 преподавателей, полностью сожжены сотни школ. Только подавление исламистского мятежа положило конец этой вакханалии⁴⁶.

б) Демократические свободы, права человека

Как писал Дэвид Сэлборн, «те, кто думает, что культура «прав человека», например, может быть включена в мусульманскую политию или что такие порожденные западным Просвещением ценности, как свобода мысли, совести, вероисповедания и слова, совместимы с пробуждающимся и продвигающимся исламом, являются жертвами заблуждения»⁴⁷.

Находящийся в заключении исламист Мухаммед, алжирец, на вопрос: «Ислам и демократия – несовместимы?» – ответил: «Да». В исламе не большинство является легитимным. То, что говорит большинство, не обязательно хорошо… В исламе доверяют людям, обладающим мудростью, глубоким знанием религии, не интересующимся мирскими благами… В исламе существует другая форма единодушия – согласие между улемами. Народ должен следовать за этими людьми. Следовать же за теми, кто получает большинство голосов на выборах, – это идолопоклонство. Из народа делают Бога, и его голос становится голосом Бога»⁴⁸.

Ахмед Науфаль, один из лидеров «Братьев-мусульман» в Иордании, говорил: «Если нужно выбирать между исламом и демократией, мы выбираем ислам». Другой исламистский лидер, Хади Хаванг из Исламской партии Малайзии, утверждает: «Ислам – это не демократия, ислам – это ислам». Али Бельхадж, руководитель алжирского Исламского фронта спасения, говорил: «Когда мы придем к власти, выборов больше не будет, править будет Бог»⁴⁹.

Американский ученый Марк Крамер писал: «Принципиальная позиция любого крупного фундаменталистского мыслителя, автора текстов, которые фундаменталисты читают повсюду от Касабланки до Кабула, похоже, заключается в том, что демократия не имеет отношения к исламу и что ислам стоит выше демократии. По мнению фундаменталистов, органический порок демократии в том, что она основывается на суверенитете народа. Ислам признает суверенитет Бога, и его воля выражена в шариате… Ни один фундаменталист не согласится подчиниться воле избирателей, если эта воля оспаривает исламский закон. Как сказал наиболее откровенный из алжирских фундаменталистов, «за Бога не голосуют, Богу подчиняются»⁵⁰.

В традиционном исламе нет доктрины прав человека, только Бог имеет права, у людей же – только долг. Лидер «Аль-Каиды в Ираке» Заркауи утверждал, что заменить власть Бога властью народа – это не что иное, как изменить Богу⁵¹. Сайид Кутб задавал риторический вопрос: «Кто знает лучше, ты или Бог?»⁵²

Следует остановиться на таком важнейшем вопросе, являющемся подлинным камнем преткновения между западной и исламской цивилизациями, как права женщин. Здесь исламисты непоколебимы. Уже цитировавшийся заключенный алжирец Мухаммед имеет на этот счет такое же мнение, как президент Турции Эрдоган: «Равенство между мужчинами и женщинами – это абсурд. Женщина приносит в мир детей, мужчина создан для другого. Они дополняют один другого, но не равны. Это все придумано Западом, который извратил смысл семьи, разбил верность супружеских пар. Равенство невозможно»⁵³.

На западных женщин «истинные исламисты» смотрят с презрением и отвращением. Им внушают антипатию такие вещи, как макияж, маникюр, посещение салонов красоты, курение в публичных местах, посещение женщинами футбольных матчей, не говоря уже о «недостаточно скромной одежде». Даже супружеским парам неприлично держаться за руки на публике. Иногда дело доходит до полнейшего абсурда: в Кувейте хотели запретить женщинам управлять автомобилем с непокрытым лицом, а талибы в Афганистане хотели замазать белой краской окна домов на двух нижних этажах, чтобы с улицы не было видно женщин с открытыми лицами⁵⁴.

Кстати, именно на веб-сайте «Талибана» можно было прочесть о западной женщине такие слова: «Она – мишень для бессовестных мужчин, удовлетворяющих свою похоть с ней когда и где они пожелают. Она стала не более чем сукой, за которой гоняется дюжина возбужденных псов»⁵⁵.

Вообще так называемая распущенность западных женщин крайне болезненно воспринимается идеологами исламизма. Ведь, с точки зрения крайних ортодоксов, половая жизнь женщины должна ограничиваться зачатием и вынашиванием ребенка; сама мысль о том, что женщина может получать удовольствие от секса, для них кощунственна. И это удалось внушить широким массам; только так можно объяснить распространенность такого обычая, как женское обрезание. Ежегодно этой операции в мусульманском мире подвергается около 3 миллионов девочек.

Рассказывали, что Сайид Кутб, побывавший в США в качестве туриста, был крайне расстроен, когда он посетил школу и зашел в класс, где учительница вела урок. Учениками были, естественно, не только девочки, но и мальчики. Видимо, для исламиста невозможно примириться с тем, что будущих мужчин воспитывает женщина.

в) Живые враги: шииты, евреи, американцы

Враждебное отношение суннитов к шиитам сохраняется почти 1400 лет. Первоначально основой борьбы была борьба за власть, за должность халифа между двумя семьями родственников пророка Мухаммеда. Ибн Таймийя обосновал неприятие шиитов с теологической точки зрения. На его учение опираются современные исламисты, категорически отвергающие шиитскую конфессию. Заключенный джихадист Мухаммад говорит, что шиитские улемы «являются мунафиками (лицемерами), они отделились от аутентичного ислама, от суннизма… Шиизм – это серьезный уклон, шиитским улемам удалось разделить мусульман, ослабить их»⁵⁶. Бывший лидер «Аль-Каиды в Ираке» Заркауи называл шиитов «непреодолимым препятствием, затаившейся змеей, хитрым и зловредным скорпионом, шпионящим врагом и глубоко проникающим ядом».

г) Евреи

Неприязнь ортодоксального мусульманского сообщества к евреям имеет свои первоначальные корни в событиях, связанных с пребыванием пророка Мухаммеда в Медине и с его борьбой против врагов ислама, вынудивших его бежать из Мекки. Считается, что еврейская община обманула пророка, нарушила заключенное с ним соглашение, инспирировала деятельность мунафиков (лицемеров) из числа мединских арабов, официально поддерживавших ислам, но тайно вредивших ему. О последствиях этого достаточно четко высказывался Сайид Кутб, написавший в 1950 году целый трактат под названием «Наша битва с евреями». В этой работе, как и в других своих сочинениях, включая «Вехи в пути», настольную книгу всех исламистов, Кутб проводит мысль о том, что упрямство евреев в первом веке Хиджры имеет аналогию с пагубной деятельностью сионизма в наше время. «Мусульманское сообщество продолжает страдать от тех же махинаций и двойной игры, которые причиняли неприятности ранним мусульманам… Война, которую евреи начали вести против ислама и мусульман в те ранние дни, продолжается до настоящего времени… Как и евреи Медины, сегодняшние евреи неутомимо работают ради того, чтобы извратить Божью истину и соблазнить мусульман, совлечь их с пути их веры, ослабить и в конечном счете разрушить исламское сообщество… Искажение исламской доктрины осуществляется множеством еврейских философов и писателей… от евреев исходит масса современных клеветнических и ложных теорий, включая психологию Фрейда и социализм Маркса»⁵⁷.

Евреи, по мнению бывшего премьер-министра Малайзии Махатхира Мохамада, не только правят Западом и всем миром, но «они изобрели социализм, коммунизм, демократию и права человека затем лишь, чтобы вызвать у народов мира чувство вины за их притеснения, чтобы всем казалось, что преследовать евреев – преступление»⁵⁸.

В уставе палестинской исламистской организации ХАМАС в параграфе 22 говорится, что евреи являются «органическим злом» и представляют собой угрозу всему миру. «Из-за еврейских денег произошли французская революция, коммунистическая революция и обе мировые войны».

Усама бен Ладен в 2001 году заявил, что «убивать евреев – это высший приоритет». В другом обращении, опубликованном в мае 2002 года, лидер «Аль-Каиды» утверждал, что «война идет между нами и евреями. Любая страна, которая вступит в один окоп с евреями, должна будет винить только сама себя»⁵⁹.

В 2002 году автор этих строк, находясь в Иракском Курдистане, увидел брошюру, изданную группировкой «Ансар», курдской ячейкой «Аль-Каиды». Это была публикация в форме вопросов и ответов, предназначенная для исламистов-неофитов. Там были такие строки: «Ты спрашиваешь, брат, почему мы должны убивать американцев. Отвечаем: потому что американцы – это на самом деле евреи, отнявшие у нас Палестину и захватившие священный Аль-Кудс (Иерусалим)».

Можно привести поистине бесчисленное множество цитат, иллюстрирующих отношение исламистов к евреям – именно к евреям, а не только к сионистам и израильтянам. Бен Ладен помимо «Аль-Каиды» создал еще «Всемирный исламский фронт джихада против евреев и крестоносцев» (иногда вместо «евреев» употребляется «иудеев», это не имеет значения, так как в арабском языке и то и другое обозначается одним словом «йехуди»).

Как государство Израиль, так и евреи в целом обязательно увязываются в исламистской пропаганде в одно антимусульманское целое. Так, известный исламистский проповедник и идеолог аш-Шуайби в своей фетве от 11 сентября 2001 года заявлял, что Америка «изгнала палестинцев из их домов и в самый центр Палестины поместила братьев обезьян и свиней, встала на сторону распутного государства иудеев… Как может Америка творить такое и не считаться врагом исламских народов, воюющих против них?»⁶⁰

Ненависть к евреям, сионистам, Израилю (все эти понятия для исламистов совершенно неразделимы), можно сказать, практически даже превосходит и оттесняет на второе место вражду к Западу. В разговорах с людьми исламистской ориентации приходилось слышать, что если бы в какой-то ситуации стоял выбор: первым убить американца или еврея, – вне всякого сомнения, жертвой должен был бы стать еврей.

Причину этого исламисты (и далеко не только они, а вообще многие мусульмане) объясняют просто: западные войска, куда бы и когда бы они ни пришли, рано или поздно уйдут, и даже тех, кто распространяет нечестивые, подрывающие устои ислама западные светские ценности, можно изгнать, а вот еврейское государство намерено вечно существовать в самом центре арабского мира, оккупировав и подчинив себе священный город Аль-Кудс.

Наконец, следует упомянуть о враждебном отношении исламистов к тем, кто исповедует иные, не авраамические религии. Такие люди теоретически хуже, чем «люди Книги», и стоят лишь на одну ступеньку выше многобожников, язычников. Не случайно афганские талибы в марте 2001 года уничтожили в Бамияне четыре гигантские статуи Будды, пережившие даже времена Чингисхана. А в октябре того же года пакистанские исламисты расстреляли в Бахавальпуре 16 христиан с возгласами: «Пакистан и Афганистан, кладбище христиан!»⁶¹ Совсем недавно боевики «Исламского государства» в Ираке совершали массовые казни христиан и езидов.

д) Американцы

Их исламисты выделяют особо. Даже среди всех «крестоносцев», людей Запада, американцев правоверный мусульманин должен ненавидеть больше всех, хотя страны ислама никогда не были колониями США и, казалось бы, англичанам или французам можно предъявить гораздо более внушительный исторический счет.

Выше уже говорилось о ненависти и презрении к Америке, которые испытывал Сайид Кутб. Усама бен Ладен не отстал от своего учителя. Вот его слова: «Наихудшая цивилизация в истории человечества»⁶².

Естественно, отвергается и американская культура, о чем выше говорилось, и такие атрибуты американского образа жизни, как капитализм и либерализм.

В феврале 1998 года в арабской газете «Аль-Кудс аль-Араби», издающейся в Лондоне, была опубликована «Декларация «Всемирного исламского фронта» джихада против евреев и крестоносцев», подписанная бен Ладеном. В начале этого документа говорится: «В течение более чем семи лет Соединенные Штаты оккупируют земли ислама в самой священной из территорий этих земель – в Аравии, грабя ее богатства, подчиняя себе ее правителей, унижая ее народ, угрожая ее соседям, используя ее базы на полуострове как плацдарм для борьбы против соседних исламских народов… Продолжается американская агрессия против иракского народа… Цели американцев служат интересам марионеточного государства евреев, отвлекая внимание от их оккупации Иерусалима и убийства в нем мусульман… Делается попытка расчленить все государства региона, такие как Ирак, Саудовская Аравия, Египет и Судан, раздробить их на маленькие государства, раскол и слабость которых обеспечили бы выживание Израиля и продолжение катастрофической оккупации крестоносцами стран Аравии… Эти преступления представляют собой явное объявление американцами войны против Бога, его Пророка и мусульман».

И в качестве вывода документ содержит фатву (предписание духовного авторитета), в которой говорится: «Убивать американцев и их союзников, как гражданских, так и военных, является индивидуальным долгом каждого способного на это мусульманина, в любой стране, где это возможно, пока мечеть Аль-Акса (в Иерусалиме) и мечеть Харам (в Мекке) не будут освобождены, а их разбитые армии не покинут все земли ислама… С разрешения Бога мы призываем каждого мусульманина, который верит в Бога и надеется на награду, подчиниться приказу Бога – убивать американцев и забирать их имущество где бы то ни было и когда бы то ни было. Также мы призываем мусульманских улемов и руководителей, и молодежь и солдат, совершать нападения на армии американских дьяволов и всех тех помощников сатаны, которые с ними в союзе»⁶³.

Этот документ можно считать основополагающим и обязывающим для тех мусульман, которые признают право бен Ладена издавать фетвы. Бесчисленные проповеди и публикации на данную тему, появившиеся в последующие годы, являются лишь перепевами и повторениями процитированной «Декларации».

Следует отметить, что демонизирование Америки сочетается в исламистском дискурсе с уверенностью в ее непременном эвентуальном поражении и торжестве дела ислама во всем мире. Так, уже цитировавшийся заключенный исламист Мусса говорил: «Ислам победит. Он распространится по всему миру, Запад в конце концов станет мусульманским. Последнее слово будет за нами, будет умма в Европе и Америке, истинная религия утвердится повсеместно»⁶⁴.

Один британский исламист, Фуад Нахди, на страницах лондонской газеты «Гардиан» предупреждал о «будущей интифаде на улицах Бирмингема и Детройта», а другой, Омар Бакри, мечтал «увидеть знамя ислама на Даунинг-стрит, 10», резиденции премьер-министра Великобритании⁶⁵.

Вера и борьба

Многие на Западе не могут понять, откуда берется в исламском мире такая ненависть к их странам. Дэвид Селборн пишет по этому поводу: «Вскоре после атак на США Ньют Гингрич, бывший спикер палаты представителей Конгресса США, заявил: «Нет сомнения, что некоторые люди реально нас ненавидят. Они знают, что такое Америка и за что мы выступаем, – жаловался он. – И все же они хотят убивать нас». Селборн саркастически замечает, что мысль о том, что они «нас понимают» и именно это понимание дает основу для их вражды, – такая мысль, видимо, не приходит в голову Гингричу»⁶⁶.

Исламисты хорошо понимают Запад, вернее, понимают его по-своему. Во-первых, как уже отмечалось, они его презирают. Бен Ладен говорил: «Мир неверных был разделен между двумя сверхдержавами – Соединенными Штатами и Советским Союзом. Теперь мы победили и разрушили наиболее трудную и опасную из них двоих. С изнеженными, женственными (effeminate) американцами будет легче»⁶⁷. Правда, джихадисты, воевавшие в Ираке с американскими морскими пехотинцами, вряд ли охарактеризовали бы их в таких выражениях…

Во-вторых, исламисты ни в малейшей мере не считают западный мир, и тем более Америку, вершиной развития человечества, моделью для других стран, примером и образцом. Достижения современной технической цивилизации – это бесспорный результат успешного развития Запада, но отнюдь не доказательство его превосходства. Это дело временное, и когда истинная вера восторжествует, а исповедующее ее сообщество вернет себе законное, т. е. доминирующее место в мире, никто уже не сможет утверждать, что западный путь, путь неверных, имеет какие-то преимущества по сравнению с мусульманским Востоком. Время работает на ислам, и то, что сегодня выглядит как упадок, деградация, поражение, завтра обернется победой. Вера и самоотверженность принесут успех. Мученичество важнее победы. Более того, мученичество и есть победа.

Источником силы и жизненности ислама является тотальная преданность верующих, их безоговорочная готовность следовать за своими лидерами, если есть убежденность в том, что последние действительно вдохновляются духом Корана. Поэтому лидеры исламистов должны доказать, что Коран учит применять насилие по отношению к врагам ислама. Они адресуют своих сторонников к посланию Мухаммеда, в котором мир разделен на Дар уль-ислам (мир ислама) и Дар уль-Харб (мир войны) и предсказывается триумф ислама после того, как истинно верующие одолеют мир неверных.

Джихад считается, согласно Корану, религиозным долгом, хотя улемы никогда не включали его в число столпов ислама. Джихад (который чаще всего неточно переводят как «священная война») всегда считался одной из главных обязанностей мусульманской общины. Буквально это слово означает высшее, максимальное усилие. Распространено мнение о том, что главный смысл джихада – в борьбе верующего против зла и дьявольщины в самом себе. Мусульманин стремится следовать воле Бога, идти по указанному им прямому пути, быть добродетельным и совершенным. Это – Большой (или Великий) джихад, а Малый джихад – это борьба за распространение и защиту ислама. Пророк Мухаммед сказал, возвратившись с поля боя: «Мы вернулись с Малого джихада – к Великому джихаду», и это истолковывается как указание на то, что главное для мусульманина – не вооруженная борьба. Но исламисты делают упор фактически именно на Малый джихад, и им есть на что сослаться, хотя бы на такие стихи Корана: «И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами… И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас… Я брошу в сердца тех, которые не веровали, страх; бейте же их по шеям… избивайте многобожников, где их найдете, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засаду против них во всяком скрытом месте!»⁶⁸

Можно, конечно, истолковать это в соответствии с историческим контекстом, указать, что речь идет о многобожниках, а не о христианах, к тому же наряду с призывом убивать их есть и ограничение: «Не преступайте пределов дозволенного». Но при желании можно интерпретировать данные суры Корана как призыв убивать вообще неверных, то есть не мусульман. Именно это и делают воинствующие исламисты, а для ваххабитов врагами являются даже и те из мусульман, которые уклонились от выполнения этого «священного долга». Российские ученые Н. Жданов и А. Игнатенко писали по поводу джихада, что «уйти от силового содержания этого понятия трудно»⁶⁹.

В конце концов, нельзя забывать, что ислам – единственная религия, утвердившаяся в ходе войны. Мусульманское сообщество – единственное, консолидировавшееся вооруженным путем. А Мухаммед – единственный основатель мировой религии, бывший воином и добившийся победы своей веры с мечом в руке.

Вся мусульманская история – это долгая сага мученичества, самопожертвования, кровопролития, джихадов против «неверных». В VIII веке арабы завоевали Пиренейский полуостров за семь лет, и понадобилось семь столетий, чтобы покончить с их господством. Можно называть ислам религией мира, но это не отменяет и другого представления о нем – как о религии борьбы. Такое понятие, как джихад, порождено только мусульманской верой.

В одном из хадисов можно найти такие слова: «Быть один час в боевых порядках на пути Бога лучше, чем быть (на молитве) шестьдесят лет», и ученые-салафиты полагают, что в исламе вообще нет разделения на Малый или Великий джихады, а есть один джихад – военные действия против неверных-кяфиров⁷⁰.

Вооруженный джихад, как писал Сайид Кутб, это «вечная и перманентная война», и она «не прекратится до тех пор, пока сатанинским силам не придет конец и религия не очистится для тотального Бога»⁷¹.

Как писала Е. Степанова, сила веры «помогает объяснить, почему для вооруженных исламистов альтернативой «победе» в ходе джихада не является «поражение». Для них альтернатива победе – либо временное отступление с целью консолидации сил в изгнании (худна), либо всегда сохраняющийся вариант «геройски» погибнуть смертью мученика (шахида). Как писал ибн Таймийя, каждый, кто принял решение вступить на путь джихада, находит «либо победу и триумф, либо мученичество и рай». Именно это, подчеркивает Е. Степанова, отличает вооруженных исламистов от их оппонентов (от умеренных мусульман и нефундаменталистских режимов в мусульманских странах до Запада) и от вооруженных оппозиционных группировок светского толка⁷².

Сайид Кутб считал, что «когда мусульманин вступает на путь джихада и выходит на поле боя, он уже победил»⁷³. Это краеугольный камень истишхада. Слово, происходящее от глагола «шахада» – «свидетельствовать», так же как и термин «шахид» – мученик, жертвующий собой, представляя тем самым последнее и высшее свидетельство своей преданности делу веры. В категории данного понятия смерть шахида – это уже не просто смерть, а акт высочайшего героизма. Бен Ладен сказал однажды: «Мы любим смерть, США любят жизнь, вот большая разница между нами»⁷⁴.

«Наш выбор – между смертью и смертью», – заявил в мае 2004 года Халед Машаль, лидер палестинской исламистской организации Хамас. Машаль сменил в этой должности убитого израильтянами Абдель Азиза Рентиси, сказавшего двумя годами раньше: «У нас нет «F-16», вертолетов «Апаш» и ракет, но у нас есть оружие, против которого они не смогут защититься»⁷⁵.

Таким оружием все джихадисты считают истишхад, высшая форма которого – сознательная гибель в вооруженной борьбе с врагами ислама. По-английски это называется suicide bombing, но мусульмане отвергают слово «самоубийство», этот поступок запрещен религией. С точки зрения джихадистов, шахид идет на бой, убивая врагов, так же как солдат, бегущий в атаку, зная, что в следующую секунду его может сразить пуля. Героями истишхада называют участников операции «Манхэттен» – террористической акции 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне.

«Конфликт между исламским миром и Западом очевиден, – пишет Алексей Малашенко. – Его главным признаком является даже не сам по себе религиозный экстремизм, а восприятие его существования в той или иной форме как естественного в мусульманском сообществе»⁷⁶.

Американский ученый Майкл Ховард полагает, что «реальной проблемой является симпатия, которой они (исламистские фанатики) пользуются в глубоко встревоженных обществах, их породивших. Это не столько симпатия к их целям, сколько к самой борьбе, к джихаду, и к тому возмущению, протесту, который эту борьбу мотивирует»⁷⁷.

Здесь следует сделать два уточнения.

Во-первых, возмущение и протест не равнозначны ненависти. Было бы ошибкой полагать, что мусульманское сообщество полно ненависти к Западу, тем более если под Западом понимать христианский мир (выше об ошибочности оценки конфронтации как «ислам против христианства» уже говорилось). Даже исламисты не столько ненавидят Запад, сколько презирают его за безбожие и декадентство, но при этом боятся его. Боятся культурного и экономического вторжения в свою социальную среду, вторжения, которое могло бы разрушить их коллективную идентичность внедрением чуждых светских ценностей. Выше цитировались слова аятоллы Хомейни об угрозе со стороны западных университетов.

Во-вторых, поражение, изгнание Запада не могут быть названы главной и конечной целью джихада. Как пишет Е. Степанова, говоря о радикальной идеологии исламистов, Запад – это не самый главный враг, а его «крах» – далеко не самая важная и уж точно не конечная цель этой идеологии. Религиозно-идеологические категории, которыми оперируют идеологи движения в целом, и лидеры и вдохновители его отдельных ячеек, конечные цели и мотивационно-побудительные причины ведения глобального джихада выходят далеко за рамки конфронтации с Западом»⁷⁸.

Ссылаясь на идеи Кутба, Степанова отмечает, что главное для исламистов – установить власть Бога на Земле, и подчеркивает глобальный, универсалистский характер их идеологии. «Исламский экстремизм достигает пика своей силы именно на «наднациональном», глобальном, а не каком-либо более локальном уровне. По крайней мере, после упадка марксизма и других левоинтернационалистских течений на глобальном уровне нет другой такой цельной и воинствующей протестной идеологии, выдвигающей альтернативную систему мирового устройства, как транснациональный радикальный исламизм»⁷⁹.

Здесь важно подчеркнуть именно транснациональный, глобальный характер радикального исламизма. Селборн считает возможным употребить в данном контексте термин «глобализм». Это, по его определению, «глобализм не просто веры, но и всеобъемлющего мировоззрения. Ведь мусульмане не только видят исламский мир как единство в конечном счете; они видят «мир неверных» тоже как единство…». Неисламский мир – это антитеза сути, идентичности и цели ислама. Когда йеменская исламистская группировка «Абьянская исламская армия» в октябре 2002 года по ошибке атаковала французский танкер, приняв его за фрегат флота США, она заявила, что нет никакой разницы, поскольку неверующие принадлежат к одной и той же нации»⁸⁰.

Многие исламисты по существу убеждены, что они вовлечены в конфликт поистине космического масштаба, в великую борьбу между Добром и Злом, предначертанную Божественным откровением. Вырисовываются контуры некоей обновленной, воинствующей исламской цивилизации, а по сути дела – параллельной псевдоцивилизации, адепты которой перешагивают через локальные национальные задачи и конфликты и претендуют на утверждение превосходства своей веры, своих ценностей в глобальном масштабе.

Процитированная точка зрения Е. Степановой о том, что радикальный исламизм после упадка марксизма остался единственной идеологией с альтернативным проектом мирового устройства, разделяется и другими авторами. Так, Даниэль Пайпс писал: «Исламизм представляет собой исламский вариант современных радикальных утопий; после фашизма и марксизма-ленинизма приходит исламизм. Как и его радикальные утопические предшественники, он прокламирует цель конструирования идеального общества… радикальный ислам, вопреки тому, что о нем говорят, – это не возврат к прошлому; это современная идеология, предлагающая не средство возвращения к давнему образу жизни, а инструментарий для пресечения модернизации»⁸¹.

«На данной стадии ислам станет единственным серьезным кандидатом на роль вождя человечества», – писал Сайид Кутб⁸².

Исламизм стоит выше национализма, выше этнической идентичности, не признает их и не совместим с ними. Исламист-джихадист не может быть националистом, фактор крови не имеет для него значения (как и вообще для мусульман в принципе; ислам признает только одну нацию – это мусульманская умма). Но вместе с тем исламизм имеет глубокие корни на более низком, племенном и семейном уровне.

Чтобы понять это, следует иметь в виду, что в эндогамной семейной структуре, на которой зиждется базовая единица ближневосточного общества, племя, лояльность проявляется к расширенной семье. От внешних влияний отгораживаются крепкой стеной, защищающей семью в условиях слабости центральной, государственной власти. Как считает Адам Гарфинкль, редактор американского журнала «The National Interest», в эндогамных структурах религия «сильно укрепляет авторитет патриархальной системы. Однако на первом плане находится сложившаяся социальная структура, она по большей части предшествовала появлению ислама. Поэтому нападение на племя и семью равняется нападению на религию, и наоборот. Эндогамная социальная организация позволяет понять, почему многие ближневосточные культуры стойко сопротивляются внешнему давлению»⁸³.

Можно предположить, что мусульмане во многих арабских странах, равно как в Афганистане, впитав чуть ли не с молоком матери традицию семейно-племенной лояльности, легко переносят этот, становящийся уже органическим, элемент своей ментальности на несравненно более широкий круг – исламское сообщество. «Умма», таким образом, выглядит как большая семья, которую необходимо защищать так же, как обычную семью, племя, секту на низовом уровне.

Особенно заметно это при взгляде на такие мультиэтнические и мультиконфессиональные страны Арабского Востока, как Сирия, Ирак, Ливан, Иордания. Государство, скроенное в основном западными державами после Первой мировой войны, не смогло стать объединяющим целым, сплотить арабов и курдов, суннитов и шиитов, привить им сознание принадлежности к единому отечеству.

Жители арабских стран никогда не ощущали себя гражданами. Только подданными. В арабском языке понятие «гражданин» выражается через слово «муватын» (от «ватан» – родина), это скорее «соотечественник». Одно дело быть подданным султана, повелителя правоверных (он турок, но это неважно, ислам не признает национальных, этнических различий, есть только мусульманская «умма», общность). Другое дело – быть подданным президента, избранного большинством. Если ты относишься к меньшинству, кто он для тебя?

И вот лояльность жителей стала переноситься с государства к общине, к своей конфессиональной общности. Для суннитов Ирака сирийские сунниты – это свои, а иракские шииты – чужие, если даже не враги. Защиту, покровительство гораздо лучше, надежнее искать у единоверцев, а не у правительства в столице. Центр тяжести – пока только в Ираке и Сирии – переместился с уровня государства на уровень локальной общности, часто даже секты. И люди уже ощущают себя, как и их предки, мосульскими суннитами или алавитами из Алеппо. Разница в том, что в те, прошлые, времена над всеми ними стояла мощная имперская власть, не допускавшая войн между общинами. Это, разумеется, относится не только к арабскому миру. В Британской империи цейлонские сингалы и тамилы, а в СССР армяне и азербайджанцы, грузины и абхазы никогда не могли бы довести свои взаимоотношения до уровня настоящей войны. Распались империи – и появился «матрешкин национализм»: внутри одной освободившейся от имперского господства власти поднималась, требуя независимости, другая.

Особую остроту эта проблема получила именно в поликонфессиональных странах. В Египте, если не считать коптов-христиан, все жители – сунниты; то же и в Тунисе. Кровь пролилась и там, но в несравненно меньшем масштабе, чем в Сирии и Ираке. Видимо, можно говорить о национальной идентичности египтян и тунисцев, даже о формировании нации – на основе осознания общности исторической судьбы. «Я египтянин» – звучит убедительно. «Я иракец» – нет. Правда, в 1980-х годах иракцы-шииты воевали против своих иранских единоверцев не хуже, чем сунниты. Но там уже действовали тысячелетние недружественные отношения между арабами и персами. Патриотизм, государственный национализм оказался сильнее религиозного родства.

Кстати о войне. Отчетливо видна разница между «правительственными» армиями и ополчениями, образованными на общинной или «сектовой» основе. Армия Башара Асада больше трех лет не может справиться с повстанцами, не имеющими тяжелого вооружения. Иракская армия вообще позорно бежала из Мосула при появлении джихадистов. Хорошо воюют суннитские экстремисты, включая ИГ, равно как курды и ливанские шиитские отряды «Хизбалла». И это понятно: они воюют за своих, а не за власть в столице, которая им безразлична. А солдаты правительственных войск не чувствуют себя гражданами. По большому счету государственные образования оказались несостоятельными.

Разумеется, у джихадистов эта естественная лояльность по отношению к своим уже теряет связь с конкретной страной-родиной и приобретает характер преданности общей мусульманской умме. В еще большей степени эта отстраненность от локальных ситуаций заметна среди добровольцев, направляющихся воевать в рядах джихадистов из различных стран, в том числе не исламских, европейских, из кавказских районов Российской Федерации. Объединяющий элемент у всех у них только один: джихад во имя защиты ислама. Но для поддержания духа джихада мало клича «Аллаху акбар!», нужно серьезное идейное и религиозное обоснование.

Один мощный элемент идеологии – защита ислама от вторжения неверных – легко поддерживается самой жизнью, борьбой против иностранной оккупации. Ирак и Афганистан – эти два названия, две ситуации значат больше для привлечения добровольцев-джихадистов, чем все рассуждения об исторической несправедливости, о судьбе мусульманского сообщества, культурной экспансии «неверных» и т. д. И всегда фоном маячит палестинская проблема.

Что же касается религиозной стороны борьбы (защита ислама), то главными понятиями для салафитов здесь являются джахилийя, куфр и такфир.

Джахилийя (невежество) – это доисламское варварство, неотделимое от многобожия (куфр). Сайид Кутб возродил это понятие и распространил его на современный мир, причем не только на «мир неверных», но и на те мусульманские страны, правители которых отошли от подлинного, чистого ислама (мы помним, что этот тезис лежит в основе салафийи). Следовательно, мусульмане, идущие за такими правителями, сами впали в джахилийю, отошли от ислама и наказание для них – такфир, то есть «отлучение того, кто является (или считает себя) мусульманином, от общины правоверных – уммы. В глазах тех, кто следует букве исламского закона в его наиболее ригористичной интерпретации, подобный безбожник уже не имеет предусмотренного шариатом права на защиту. Согласно религиозной формуле, «его кровь разрешена»: он заслуживает смертной казни»⁸⁴.

По определению А. Игнатенко, такфир – это обвинение в неверии «всех тех, кто не согласен с салафитами. При этом важно подчеркнуть, что главным объектом такфира не являются немусульмане, ведь они, с точки зрения ваххабитских салафитов, и так кяфиры – неверные. Целью такфира являются мусульмане. Другими словами, салафиты провозглашают кяфирами всех мусульман, которые не следуют той специфической интерпретации ислама, которую салафиты провозглашают единственно правильной. А в этом случае мусульмане, которых салафиты обвиняют в неверии, приобретают статус вероотступников (по-арабски муртадд), то есть людей, которые были мусульманами, а потом отошли от ислама. В отношении же вероотступников в шариатских нормах предусмотрена исключительная мера – смертная казнь или убийство, которое становится похвальным делом для всякого мусульманина»⁸⁵.

Понятно, что люди, воспитанные или обработанные в таком духе, не остановятся перед пролитием как чужой, так и своей крови. Поэтому бессмысленно удивляться нетерпимости и жестокости исламистов. Они убеждены, что следуют указаниям Пророка и что только так можно защитить и спасти ислам. Осознание своей безусловной правоты, можно сказать даже – святой правоты, в глазах радикальных исламистов оправдывает самые жуткие, самые бесчеловечные поступки. Все беды, которые постигают неверных, заслужены ими и могут рассматриваться как проявление божественной справедливости. Селборн приводит такой пример: после крушения американского космического корабля «Columbia» и гибели астронавтов мусульманские духовные лица радикальной ориентации открыто выражали свое глубокое удовлетворение и объявляли, что это Бог наказал врагов ислама. Эти суждения «проистекали из глубочайшего ощущения правоты. Так, имам Большой мечети Мекки, главной святыни ислама, мог в июне 2002 года призвать всех мусульман объединиться против всемирного заговора индусов, христиан, евреев и неверующих, который угрожает высшим истинам ислама… Такое мировоззрение имеет свои корни в исторической памяти ислама, в его сакральных текстах, в возрожденной силе веры, в отвращении, испытываемом по отношению к миру неверных… Все это нельзя изменить точно так же, как нельзя изменить устои веры христиан или евреев⁸⁶. Наиболее четко ту же по существу мысль выразил Алексей Малашенко: «Исламизм не болезнь, которая поддается пусть трудному и длительному, но все же лечению. Это клетки самого «организма» исламской традиции, исламской политической культуры»⁸⁷.

Но ведь есть и другие клетки. Ислам, как и другие великие религии, содержит в себе различные компоненты. Малашенко, указывая на наличие в исламе двух крайних направлений – умеренного и радикально-консервативного, – сомневается в перспективах первого из них. «Исламисты монополизируют религию, – пишет он. – Они выходят победителями из любой религиозной полемики с властью, которую им легко критиковать с позиции «чистого ислама»…»⁸⁸

Селборн считает ошибкой веру в существование перманентной дихотомии между «умеренными исламистами» и «экстремистами»⁸⁹. По мнению Малашенко, «реформаторы проигрывают своим оппонентам. Они предлагают сложные для восприятия среднего мусульманина идеи, апеллируют к разуму, а не к чувству и вере. Реформаторы отстранены от работы в мечетях. Наконец, их попросту мало… Большинство верит, что переосмысление ислама ведет к его искажению… Каждый, кто твердо высказывается за необходимость переосмысления исламской конфессионально-культурной традиции, сталкивается с неприятностями у себя дома… В «гонке» между консервативным реформизмом и реформаторством, – считает Малашенко, – пока исламисты опережают своих конкурентов на целый круг»⁹⁰.

Исследователь ислама М. Хермасси полемизировал с теми, кто признавал существование «умеренного исламизма»: «Концепция умеренного исламизма практически мертва… Мы прошли путь от исламизма как умеренной политической силы до исламизма как новой формы, прикрывающей суть: попытку террористов захватить власть»⁹¹.

А где же все-таки умеренные мусульманские богословы, понимающие, в какую пропасть толкают джихадисты исламское сообщество, видящие, что слово «мусульманин» во многих странах уже становится синонимом слова «террорист»? Например, германский Институт демоскопии в Алленсбахе еще в 2006 году выяснил путем опросов, что у 98 % немцев со словом «ислам» ассоциируются понятия «насилие» и «террор»⁹². Разумеется, умеренные богословы существуют. Стоит упомянуть иранского философа Абдулькарима Соруша, выступающего против того, что «муллы присвоили себе Коран», ливанского исламоведа Ридвана ас-Саида, противящегося тому, что «Хизбалла» монополизировала истолкование священных текстов, турецких ученых Мехмета Пачачи и Омера Озсоя, иранку Ширин Абади, удостоенную Нобелевской премии мира, египетского богослова Насра Хамид Абу Зейда, эмигрировавшего в Нидерланды, чтобы там преподавать. Имеются и официальные лица, отвергающие экстремизм, например марокканский министр по делам религии Ахмед Тауфик⁹³.

Но, как правило, такие голоса широкой массе мусульман не слышны. Боясь прослыть «белыми воронами», если не предателями, умеренные богословы мало что могут противопоставить тем, кто говорит: «Посмотрите на американцев – они в Ираке, в Афганистане, их военные базы на святой земле Аравии. Посмотрите на евреев – они отняли у нас священный Иерусалим». Как отмечали западные авторы Дана Аллин и Стивен Саймон, «готовность исламистских проповедников осуждать терроризм затухает… Развивается тенденция к расширенному толкованию тезиса об оборонительном джихаде – другими словами, тенденция, благоприятствующая Усаме бен Ладену»⁹⁴.

Запад, по мнению большинства экспертов, оказался неспособным сколько-нибудь эффективным образом противодействовать пропаганде экстремистов в мусульманском мире. А эта пропаганда при помощи Интернета достигла невероятного размаха. Считается, что в мировой банковской сети спрятано более 1 триллиона долларов на счетах, доступных террористам. Поддержание всемирной террористической сети составляет до 30 миллионов долларов в год. По данным Д. Нечитайло, относящимся к 2011 году, насчитывается более 3000 радикальных исламистских сайтов, из них около 70 можно с уверенностью назвать «виртуальным университетом джихада». По данным французской полиции, в стране 150 из 1600 мечетей находятся под контролем экстремистов, 23 % французов, принявших ислам, заявляют о своей приверженности салафизму. Абсолютное большинство тех, кто получает первоначальный импульс радикализации через Интернет, – это молодые люди (их называют «цифровым поколением»), проводящие много времени во Всемирной сети, которая служит для них, по сути, единственным источником информации о политических событиях и вообще способом общения⁹⁵.

Что могут предложить мусульманам западные мыслители, публицисты, журналисты? Прежде всего надо посмотреть, как они сами реагировали на рост исламизма, в первую очередь в своих собственных странах, а потом уже попытаться понять, что можно противопоставить экстремистской пропаганде в целом, включая страны ислама. Селборн утверждает, что по крайней мере среди политиков наиболее обычной реакцией был страх, беспокойство по поводу того, что жесткий ответ мог оскорбить местную мусульманскую аудиторию⁹⁶.

Действительно, растущее мусульманское население в странах Западной Европы представляет собой все более значительную часть электората, и ни одна политическая партия не может себе позволить оттолкнуть мусульман, ведь это означает потерю какого-то количества процентов, а именно их может и не хватить.

И все же совершенно неверно было бы объяснять слабость реакции западных правительств и общественности на все более вызывающее поведение исламистских экстремистов только электоральными соображениями. Суть дела гораздо глубже, и чтобы ее понять, надо обратиться к относительно недавней истории западной общественной мысли. Речь идет об антиколониальных, антиимпериалистических настроениях общества, порожденных глубокой и прочной антибуржуазной традицией, доминированием левых взглядов в интеллектуальной среде. Достаточно вспомнить великих европейских писателей ХIХ века – Гюго, Бальзака, Диккенса, Флобера, Анатоля Франса, Золя, – чтобы понять их неприязнь к буржуазии, к новому хищному классу предпринимателей с его мелкотравчатой, эгоистичной, ограниченной мещанскими интересами культурой. Эта традиция, захватив также Америку, перешла и в ХХ век (Джек Лондон, Драйзер, Ромен Роллан, Томас Манн, Герберт Уэллс, Бернард Шоу). Подобно тому, как в России на рубеже веков было модно выступать в защиту угнетенного народа, против деспотизма, самодержавия, в Западной Европе «властители дум» считали себя обязанными клеймить эксплуатацию народных масс капиталистическими заправилами. Это отнюдь не означало перехода на позиции сторонников социализма, а тем более марксизма. К середине ХХ века антибуржуазные настроения интеллектуалов, задававших тон в образованном обществе Западной Европы, переросли в антиколониальные. Империализм был признан закономерным и, возможно, худшим следствием капитализма, а угнетенные народы Азии и Африки были объявлены жертвами эксплуатации, расовой дискриминации, иногда доходящей до элементов геноцида. Поскольку же в течение короткого периода после Второй мировой войны колонии освободились, чуть ли не единственной жертвой империализма и неоколониализма оказались палестинцы, в защиту прав которых с каждым годом все громче поднимали свой голос западные интеллектуалы. А в центре палестинской проблемы неизбежно оказывался Иерусалим, третий по своей «святости» город ислама, что, в свою очередь, непременно вело к усилению значения мусульманского фактора в освободительной борьбе арабского народа Палестины. Далее последовали две иракские войны, операция в Афганистане и т. д. Волей-неволей мировое мусульманское сообщество стало выглядеть как жертва богатого и агрессивного Запада.

Многие западные общественные и политические организации, а также СМИ стали высказывать все большее сочувствие к «жертвам агрессии», странам ислама. К этому добавилось ощущение вины за все злодеяния колониализма в прошлом и позапрошлом веках. Надо было как-то «загладить прежние грехи», компенсировать жителям третьего мира страдания их предков. Наконец, широкое распространение «политкорректности» способствовало тому, что стало неприличным вообще упрекать, а тем более обвинять обосновавшихся на Западе мусульман за то, что их поведение все чаще оказывалось мало совместимым с устоями и традициями западной цивилизации. Негласно доминирует мнение, что людям, «обиженным судьбой», прибывшим из стран, где сплошной голод, насилие, деспотизм, можно прощать то, что считается недопустимым для коренных жителей.

Иногда эта тенденция порождает совершенно жуткие ситуации. Так, в Великобритании в 2014 году произошел скандал, потрясший страну. Выяснилось, что в городе Розерхэм, что в Южном Йоркшире, в период между 1997 и 2013 годами по меньшей мере 1400 девочек, многие из которых были несовершеннолетними, систематически подвергались сексуальному насилию со стороны банд мужчин, почти все из которых были пакистанцами. Городские власти, включая полицию и социальные службы, получали многочисленные сигналы, в том числе от родителей девочек (сами жертвы были слишком запуганы, чтобы свидетельствовать), но делали все, чтобы замять такие безобразные истории. Сотруднице министерства внутренних дел, которая явилась к городским властям, было сказано, чтобы она никогда и нигде больше даже не упоминала об «азиатских мужчинах» (в Великобритании принято, из соображений политкорректности, маскировать преступников, которые родом из Индостана, названием Asian)⁹⁷. Все дело в том, что власти боялись быть обвиненными в расизме! Легче было закрыть глаза на бесчинства и насилие, чем допустить судебное дело, в котором на скамье подсудимых могли оказаться мусульмане и власти могли бы быть обвинены в том, что они из расистских побуждений преследуют несчастное меньшинство.

Отсюда же попытки властей в Европе ублажить, умиротворить мусульманских экстремистов. Например, британская «Гардиан» в июне 2002 года опубликовала редакционную статью под названием «Наше мусульманское будущее» с подзаголовком «Britain and Islam Can Make it Together». Комментируя это, Селборн писал, что мусульмане скорее будут расценивать такие заявления как признак слабости и глупости⁹⁸.

Некоторые духовные лица тоже высказываются на эту тему, причем сходятся с обеих сторон. Так, в августе 2003 года архиепископ Кентерберийский Роуан Уильямс поддержал создание в Британии исламских образовательных учреждений (медресе), которые справедливо рассматриваются как семинарии исламизма. А Илларион Капуччи, бывший православный архиепископ Иерусалима, выступая в апреле 2002 года на Пьяцца дель Пополо в Риме, назвал исламистских смертников-шахидов «мучениками, идущими на смерть как на вечеринку»⁹⁹.

Намного хуже то, что в различных выступлениях и публикациях все шире распространяется сопоставление беспрерывно уменьшающегося влияния церкви в европейских странах и монолитного боевого исламизма. «Христианская вера падает и хиреет, в то время как ислам демонстрирует четкую и твердую идентичность и осознание общей единой цели» – вот лейтмотив исламистской пропаганды, которой часто подыгрывает, вольно или невольно, растерянная и деморализованная часть западного общества.

Противопоставление динамичного, боевого, уверенного в себе воинствующего политического ислама (исламизма) и слабеющего, теряющего почву под ногами, ни в чем не уверенного под воздействием релятивистских концепций современного христианства уже давно является предметом обсуждения в бесчисленных публикациях. Алексей Малашенко писал о глубоких различиях между христианской и исламской цивилизациями. «В христианском мире нет религиозно-политического направления, тождественного исламизму, нет, скажем, «христианизма» как самостоятельного движения. Ни одна религиозно-политическая идеология не конвертируется в поиск «золотого века», не реставрирует концепции раннего (и позднего) Средневековья и, уж конечно, не ссылается постоянно на выдержки из Библии при изложении политических программ. Здесь нет фигур, сопоставимых с Ибн Таймией и Ибн Абд аль-Ваххабом. Как нет и не может быть идейных оппонентов, адекватных, например, Сайиду аль-Кутбу, Хасану ат-Тураби, Юсефу Карадави»¹⁰⁰.

«В отличие от ислама, – отмечает Малашенко, – в остальных религиях фундаменталистские проявления носят ограниченный во времени и пространстве характер. В одном случае они сдерживаются секуляристским характером общества, в другом – замыкаются на частных национальных или региональных проблемах. И только исламизм оказался геокультурным и геополитическим феноменом, интегрирующим мусульманское сообщество, оказывающим влияние не только на его внутреннее сознание, но и на его отношения с остальным миром»¹⁰¹.

Сейчас исламизм чувствует свою силу, уверенно бросает вызов своим оппонентам и не ощущает нужды в компромиссах или каком-то сближении с ними. Малашенко констатирует, что в ХIХ – первой половине ХХ века многие мусульмане, зачарованные Западом, «верили в возможность, заимствуя у него отдельные идеи и принципы, быстро «исправить» мусульманское общество, сделать его сравнимым с европейским»¹⁰². Все это прошло. Исламисты презирают Запад, не видят в нем решительно ничего, что стоило бы заимствовать. Собственно говоря, все, что им нужно, они уже взяли, прежде всего информационные технологии, особенно Интернет. А то, что называют «западными ценностями» или «универсальными ценностями», исламисты отвергают начисто. Сэлборн пренебрежительно отзывается о тех, «кто думает, что культура «прав человека», например, может быть внесена в мусульманскую политическую культуру, или что порожденные западным Просвещением концепции свободы мысли, совести, религии и выражения совместимы с исламом в момент его пробуждения и экспансии»¹⁰³.

Бернард Льюис полагает, что главным отдельно взятым различием (the most profound single difference) между двумя цивилизациями является статус женщин¹⁰⁴. Скорее можно сказать, что этот фактор – не столько главный, сколько самый заметный, больше других бросающийся в глаза. Гендерная проблема – одна из ключевых в комплексе противоречий между светской и религиозной моделями общества. У людей, категорически отвергающих секуляризм как смертельную угрозу исламу, возможно, вообще другой, особый взгляд на вещи, свое мировоззрение, не вполне понятное для европейца.

В Египте, Марокко, Иордании, Тунисе, Алжире, Пакистане и других мусульманских странах исламисты категорически выступают против любых законов, которые разрешали бы женщинам подавать на развод в случаях насилия, избиений и издевательств со стороны мужей, путешествовать без разрешения мужчины или иметь равное с мужчинами право быть представленными в парламенте и административном аппарате.

Ваххабиты вообще считают всех женщин соблазнительницами, которых необходимо держать в строгой сегрегации. Женская сексуальность рассматривается как нечто опасное и подрывающее устои религии и морали. Сайид Кутб исходил из идеи приоритета семьи в сохранении и развитии истинного мусульманского общества, а сексуальность женщин грозит распадом семьи, как это и происходит в Америке. Но суть дела гораздо глубже. Большинство исламистов убеждены, что сама по себе проблема прав женщин – это не что иное, как форма империалистической экспансии Запада. Ваххабисты и салафиты «требуют полной сегрегации полов, – пишет известный эксперт-ближневосточник Фаваз Джерджес. – Они готовы биться насмерть за то, чтобы исключить женщин из публичной сферы… Для многих перспектива освобождения женщин представляется большей опасностью, чем вторжение неверных»¹⁰⁵.

В беседе с Джерджесом один из бывших лидеров египетских исламистов Камаль Хабиб говорил: «Америка старается переделать наше общество и наш образ жизни, включая самый чувствительный аспект, нашу важнейшую линию обороны – мусульманскую женщину». По мнению этого авторитетного мусульманского мыслителя, «права женщин» и «равноправие женщин» – это «кодовые слова, прикрывающие стремление ослабить иммунную систему уммы и сделать ее уязвимой для декадентских западных влияний; это самый эффективный способ проникнуть в мусульманскую общественную структуру и демонтировать ее ценности». «Мусульманская женщина сохраняет пуританский социальный порядок, дорогой сердцу салафитов, таких как Камаль, – замечает Джерджес. – Как только Запад преодолеет эту последнюю линию обороны, – сказал мне Камаль, – звенья социальной цепи распадутся»¹⁰⁶.

Так проясняется причина столь чувствительной и злобной реакции исламистов на попытки изменить к лучшему место женщины в обществе. Видно, что борьба против равноправия женщин выходит далеко за рамки проблем семейного очага, а приобрела характер грандиозной битвы в защиту ислама от целенаправленной кампании Запада, намеренного разрушить традиционные священные мусульманские ценности.

Ясно, что здесь перед нами – глубокая и непреодолимая пропасть. Ум человека западной цивилизации не может понять и принять логику Камаля Хабиба. И здесь мы подходим к исключительно важному пункту в данном исследовании. Речь идет о том, что у исламистов есть своя логика, которую диктует свой, особый ум. Это другой ум. Как пишет Селборн, это может выглядеть отталкивающим для людей, живущих не в мире ислама, но существует и действует логика мощного морального кода. Не следует повторять мелкие клише вроде того, что исламская культура и общество отброшены к Средневековью, к «Темным векам». Воинственность современного ислама – это не упадок, не откат назад. В ней есть логика и резон, нравится нам это или нет. Хранители духовных ценностей, судьи, приговаривающие к повешению, смиренные последователи или смертники-бомбисты – все они знают свое дело. Смерть за богохульство неотделима от этой логики, от этого смысла. В 1994 году в Египте с ножами напали на Нобелевского лауреата, 83-летнего писателя Нагиба Махфуза, известного своими либеральными взглядами. Фараг Фуда, египетский либерал-интеллектуал, был застрелен за то, что позволил себе насмехаться над тем, как исламисты озабочены проблематикой сексуальной морали. В Турции в 1993 году 36 человек погибли в результате поджога гостиницы, устроенного ради убийства Азиза Несина, который перевел и опубликовал отрывки из «Сатанинских стихов» Салмана Рушди. «Объяснять действия такого рода просто фанатизмом и сводить исламизм к терроризму огромная ошибка, – считает Селборн. – Такие акты, равно как и действия смертников-бомбистов, это не только демонстративные волевые поступки, но акции, порожденные рациональным расчетом, какими бы отталкивающими такие резоны ни представлялись другим… Эти акты обычно совершаются не только без сожаления, но и без моральных сомнений… Вот и получается, что в век господства светского начала на Западе большинству немусульман трудно понять акты физического насилия и жестокости, и трудно им противостоять»¹⁰⁷.

Конец ознакомительного фрагмента.