Глава 3
Николай Васильевич Гоголь дал себе страшную клятву не употреблять никакого алкоголя, ни под каким предлогом. Об этом его очень просила его собственная печень. Ещё один такой нокаутирующий удар, и она в глубокой стадии утряски и усушки вывалится с облегчением в унитаз.
Жить без печени неудобно – жаловаться не на что, и лечить нечего. Это Николай Васильевич понимал, и в порядке самообслуживания обкладывал сам себя матерными словами и целыми выражениями. Число сочетаний, три матерка из 10 слов, составляет 161700 штук сплошной не литературщины. Такого количества матерного материала, хватало упаковать в ненормативную лексику весь организм товарища Гоголя. Осталось бы еще и на солидный памятник с эпитафией.
Николай Васильевич, в порядке самобичевания, крыл себя матом когда резкий телефонный звонок прервал его творческое самообкладывание на интересной фразе. Она на общедоступный язык переводится как: «Ирбит в Тавду твою мать!».
– Алло, слушаю.
Донельзя противный, скрипучий как немазаное колесо, бесполый голос спросил:
– Добрый день… скрип – скрип… мне нужен… скрип-скрип… Николай… скрип… Васильевич… скрип… Гоголь… скрип.
Николай Васильевич хотел в ответ тоже проскрипеть что-нибудь значительное, но удержался и ограничился ответом:
– Да, я Вас слушаю.
Телефонная трубка вновь заскрипела:
– Скрип… Вас… скрип… беспокоят из инюрколлегии…
На слоге «юр» бесполый голос отчаянно скрипнул, почти взвизгнул. Сил произнести слог «гия» почти не оставалось, и фразу голос окончил умирающим шёпотом. После чего трубка загадочно замолчала.
Николай Васильевич оторвал трубку от уха и рассеянно недоумённо уставился на неё, словно пытался разглядеть внутри, странного телефонного скрипуна. Так, ничего не поняв и не увидев, Николай Васильевич хотел уложить трубку на своё законное ложе, как из неё раздался мощный глубокий баритон:
– С Вами разговаривал Ван Юргенсон, старший юрист адвокатской конторы «Юнгерс – и сыновья» из Уругвая.
– Вечная ему память – прервал Николай Васильевич говорившего.
– Кому? – удивился баритон из трубки.
– Юргенсу, вестимо. Надеюсь, сыновья живы?
– Живы, слава богу. А вот Ван Юргенс…
– Понимаю. Сочувствую. Пусть земля будет ему пухом! Что он хотел спросить у меня перед смертью? – ерничал Николай Васильевич.
Баритон, продолжил:
– … не может с Вами больше разговаривать. Не по причине скоропостижной кончины, а в связи с жесточайшей ангиной. Ему очень тяжело говорить и поэтому он попросил меня вести с вами дальнейшие переговоры. Меня зовут Аристарх Иванович Ольшанский.
– Очень приятно познакомиться. Николай Васильевич Гоголь. Уверяю Вас, за последние сорок лет я ни коим образом не обижал страну Уругвай. Не брал у неё в долг, не торговал с нею ни нефтью, ни пенькою. Об адвокатской конторе «Юргенс и сыновья» впервые услышал от Вас минуту назад. Ни самого Юргенса, тем более его сыновей никогда не видел ни в натуре, ни во сне. Высматривать их лица в адвокатском сообществе где-то там, в Уругвае не собираюсь! В лохотроне и прочих разводиловках не участвую принципиально. Мне бабушка ещё в детстве запретила играть на деньги. До свидания!
Закончив свою отповедь, Николай Васильевич с треском пригвоздил телефонную трубку к аппарату.
– Черт те, что творится в этой стране! – возмущённо воскликнул товарищ Гоголь – Базы данных доступны любому, кто хочет сколотить капитал из воздуха…
Он хотел углубить и развернуть этот тезис, но новый телефонный звонок заставил оставить в покое тезис и о «блуждающих» и «общедоступных» базах данных на граждан России. Он поспешно схватил трубку
«Ну, сволочи!» – подумал Николай Васильевич, – «Сейчас я вам в цветах и красках расскажу, кто вы есть!»
Благо неиспользованного матерного материала хватило бы ещё на три конторы «Юргенс и сыновья» и досталось бы ещё всему мужскому населению страны Уругвай в возрасте от 18 до50 лет.
В предвкушении удовольствия с его языка уже почти стартовала первая убойная комбинация трёх матюгов, но он нарвался на знакомый голос Татьяны Алексеевны – заведующей секретариатом городской мэрии:
– Николай Васильевич, здравствуйте, – деловито, как пишущая машинка застрекотала она – звонил Максимов из УВД области. Вас разыскивают представители инюрколлегии. Повод для розыска открывать отказались. Сослались на строгую конфидициальность. Запишите телефон 8 (045)…
Номер телефона Николай Васильевич записать, естественно, не успел, а запомнить мешали последствия недавнего отравления мозгов алкоголем. Отдельные, особо вредные и въедливые алкоголята ещё не выветрились и блокировали намертво аксоны памяти.
Татьяна Алексеевна положила трубку. Перезванивать, и спрашивать номер неудобно. Подобный перезвон выдавал бы в Николае Васильевиче черты невнимательности, несобранности, а там недалеко и от безалаберности и до открытого манкирования своими обязанностями. Так как его перезвон, сами понимаете, чреват гнилыми последствиями Николай Васильевич остался пребывать в полных непонятках.
Что нужно целой стране Уругвай от отдельной российской особи мужского пола, 195 сантиметров роста, сорока полных лет, девяноста трёх килограмм живого веса, не женатого в данный момент, трижды разведённого, не судимого, не обременённого ни дебитом, ни кредитом, ни тёщей, ни алиментами, ни сколько-нибудь существенной недвижимостью? И движимостью тоже.
Адвокаты вообще, а иностранные тем более волновали его до дрожи под коленками и судорожной икоты.
Это была нервная реакция на три бракоразводных процесса. В результате адвокаты его бывших жён тщательно выщипали его недвижимость. Остался Николай Васильевич, как говорит его друг-приятель бывший гвардии старший прапорщик, заслуженный жених России и союзных республик, Лёва Задов:
– Остался ты, товарищ Гоголь в трусах и каске! И это хорошо! Теперь ты, как потенциальный жених имеешь отрицательную стоимость. Плюс свободу! Она, мил друг, цены не имеет!
Логика старшего прапорщика Задова всегда бронебойна. Она удивляла Николая Васильевича своими изысками и причинно-следственными связями. Например, был у гвардии старшего прапорщика знакомый. Простой российский армянин Амаяк. За сданный оптом виноград он получил 2000 кв. м. брезента. Брезент на купюры мало похож, а отсутствие наличных денег Амаяк воспринимал как оскорбление национального достоинства всех армян. Поэтому в ИТК № 7, где массово обучала оступившихся на законе граждан шитью брезентовых рукавиц, Амаяк обменял 2000 кв. м. брезента на 5 тонн гороха. Последний «через знакомый директор магазина» продали левым товаром, широким слоям неимущего населения. Купила горох в том числе и музыкальный работник муниципального детского садика «Колокольчик» Ольга Анатольевна Бирюкова.
Затурканная счастливыми капиталистическими буднями и мужем Васей, Ольга Анатольевна поставила вариться горошницу, а сама принялась шинковать капусту на засолку в 12-ти литровом эмалированном ведре. Не дождавшись мужа, Ольга Анатольевна плотно отужинала великолепной, ароматной горошницей и легла спать. В ногах у неё, как всегда, устроился почивать огромный чёрный котяра по кличке Вельзевул.
Среди ночи Ольге Анатольевне приснился неизвестный огромный мавр на таинственном острове Гаити. Он делал ей, замужней женщине, грязные намёки. Котяре Вельзевулу снился лёгкий флирт с маленькой, изящной серенькой мышкой. Вдруг дверь в их квартиру открылась и вошёл Вася. Тракторист, жуир, ловелас и по совместительству муж Ольги Анатольевны. Явился он прямиком от своей полюбовницы Нюры. Дабы жена ничего не заподозрила, он решил отдать ей давнишний супружеский долг. С этой благодатной целью он тихо прокрадывался в спальню.
В то время, когда все трое – Ольга Анатольевна, котяра Вельзевул и муж Вася были заняты весьма приятными делами, коварство зековского гороха достигло своего апогея. Ему срочно потребовался выход в большой свет.
Ольга Анатольевна, культурная женщина, музыкальный работник, находясь в состоянии сна, решила тихонько по-интеллигентному испустить газы. Эдак незаметно, навроде как голубок крылышками прошелестел. Но газа скопилось много. Он решительно не хотел ждать и, вместо интеллигентного пуканья, Ольга Анатольевна громыхнула, как тяжёлое морское орудие главного калибра при Цусимской битве.
Котяра Вельзевул, разбуженный столь хамским образом, взвился в воздух на всех четырёх лапах, и со всей кошачьей дури ломанулся в бега от газово-бомбовой атаки.
В дверях он запутался в ногах у жуира, ловеласа и просто тракториста Васи. Он не успел реабилитироваться и осчастливить Ольгу Анатольевну отдачей супружеского долга. Так, оставаясь в должниках, Вася споткнулся о ведро с квашеной капустой. Ведро опрокинулось и подло вывалило капусту на пол. Вася въехал в капустно-рассольную жижу обеими ногами и со всего размаху грохнулся физиохарей об пол. Качественно приложился. Более того, проехал ею до мусорного ведра, и опрокинул его на свою голову со всем не аппетитным содержимым.
Котяра Вельзевул с испугу орал, Вася матерился и бил свою жену Ольгу Анатольевну. Дальше было всё как у всех: арест, суд и Вася, супружеский должник и бытовой хулиган был отправлен на два года, осваивать мастерство пошива брезентовых рукавиц в исправительно-трудовую колонию № 7, на историческую родину злополучного гороха. Круг замкнулся. Причина встретилась со следствием, и они по-родственному обнялись.
Какие следствия вызовет к жизни непонятный, загадочный интерес далёкой страны Уругвая к нему, Николаю Васильевичу, оставалось только гадать. По большому счёту вариантов было три:
Оптимистический. Ищут не его, а потомков всемирно известного классика Н. В. Гоголя. Разберутся, извинятся и отпустят.
Пессимистический. Бывшие жёны с тёщами создали в Уругвае «Лигу защиты бывших жён» и решили разобрать Николая Васильевича на органы, как произведения тёзки разобрали на цитаты, и продать в розницу. Кроме не очень здоровых органов у него в собственности ничего не осталось.
Волшебный вариант под названием алкогольный делирий, или весёлые проделки зелёного змия. Ни Уругвая, ни инюрколлегии не существует. Нет, конечно, они существуют, но отношения к нему не имеют.
Однако внутренний голос Николая Васильевича, воспитанный на многолетней практике преодоления российской полосы препятствий, состоящей исключительно из дерьма, вопил из глубины Гоголевского организма, как оглашённый:
– Колюня! Хватай деньги, документы и скачками в бега! В тайгу! В Африку! На Северный полюс! В партизаны, в подпольщики! Колюня! Не верь! Не надейся! Не жди! Ты, как тот воробей, на которого в морозный день насрала корова. Воробышку стало тепло-тепло. Он высунул головку и сказал: «Чив-чив». Мимо шла кошка и скушала птичку. Колюня! Не каждый враг, кто на тебя серет, и не каждый друг, кто тебя вытаскивает!
Внутренний голос уже начал орать, мол, всё это происки Уругвайской разведки, из за ее спины торчат уши агентов ЦРУ. Ясен пень, бедного Колюню вытащат, как птичку из дерьма российской жизни в красивую страну Уругвай. Там в нем опознают торговца оружием и наркотиками в особо крупных размерах. Экстрагируют в США и обеспечат судом присяжных 160 лет тюремного заключения.
В этом месте у Николая Васильевича мелькнула очень подленькая, весьма не патриотическая мыслишка: «Может быть лучше 160 лет в американской тюрьме, чем ещё лет двадцать хлебать российское капиталистическое счастье?».
Додумать эту интересную мысль Николаю Васильевичу не суждено. Телефонный звонок разбил вдребезги меркантильные намерения товарища Гоголя остаток жизни провести в сытом комфорте за счёт средств американского налогоплательщика. С опаской, как проснувшуюся от зимней спячки гюрзу, Николай Васильевич взял в руку телефонную трубку:
– Алло… – просипел он внезапно севшим голосом.
Уже знакомый густой баритон Аристарха Ивановича Ольшанского по хозяйски загудел из трубки:
– Пригласите, пожалуйста, Николая Васильевича Гоголя.
– Я у аппарата.
– Что-то я не узнаю Ваш голос!
– Ангина-с… Должно быть по телефону от господина Ван Юргенса заразился.
– Бросьте меня разыгрывать! Разве такое возможно?
– Россия, господин Ольшанский, страна неограниченных возможностей. По нашему телефону легко и триппер поймать и на внематочную беременность залететь…
– Что Вы говорите! Право не знал. Впрочем, об этом давайте поговорим в другой раз. Если Вы не против, я бы задал Вам несколько уточняющих вопросов.
– Спрашивайте.
– Господин Гоголь, Вас зовут Николай Васильевич?
– Да.
– Вы родились Жмеринке первого апреля 1972 года?
– Да.
– Есть ли у Вас родственники за границей?
– Нет. Ни за границей, ни где-нибудь в другом месте родственников у меня нет. Один я на белом свете.
– Это верные сведения?
– Конечно.
– Вы на них настаиваете?
– Да. Дело в том, господин Ольшанский, я в надежде обнаружить малейшее родство с великим писателем, составил генеалогическое древо своего рода. Добрался до 1864 года и оставил всякую надежду породниться с классиком. Поэтому я твёрдо могу утверждать – родственников за границей нет. По крайней мере, мне о них ничего не известно. Да и откуда им взяться, если из всего рода Гоголей только один выехал в 1902 году, как сейчас говорят на ПМЖ, в Канаду. Это двоюродный прадед Ерофей Тарасович Гоголь. У меня сохранилась его фотография, сделанная в день его отъезда 17 марта 1902 года. Но в дальнейшем никаких сведений о нем не было. Родные считали его погибшим на Аляске в буме золотой лихорадки.
Конец ознакомительного фрагмента.