Глава 10. Атембуй
Маркизу на допрос не вызвали. Ближе к обеду открылась дверь, и зашел веселый Берия. Он прислонился к стене и заговорил своим хриплым, с кавказским акцентом, голосом:
– Могу освободить обворожительных девушек, но с одним условием: вы станете моими любовницами.
– Согласна, сударь, – проворно вскакивая с нар, оживилась Атенаиса.
Да уж, фаворитка – она везде фаворитка!
– А вы, Алиса Смирнова? Или Лазарева? – хитро прищурился министр внутренних дел.
– Нет, ни за что! – чувствуя тошноту от одного только вида Героя Советского Союза, возмущенно отчеканила я.
– В таком случае, счастливо оставаться, генацвале! – хихикнул Лаврентий Павлович.
Он подхватил под локоть ликующую француженку и торжественно вывел ее из темницы. Отчаянно помахав руками, я поняла, что пропала. Мадим не прилетит, чтобы спасти бывшую возлюбленную, Карлос понятия не имеет, где его несчастная подруга.
В камере с прохудившегося бачка в облезлый унитаз капала вода, за окном звенело лето и переливалось всеми цветами радуги, а я находилась в вакууме между этим бачком и этим летом – в гордом одиночестве.
Темнело. Внезапно, на фоне полнейшей тишины в замочной скважине повернулся ключ. Крадущейся походкой дикой кошки прошагал к нарам высокий человек в военной одежде. Полумрак скрывал его лицо.
– Алиса, – проговорил он, присаживаясь на самый краешек драного тюфяка, – вот, не смог спокойно уйти домой. Что-то знакомое и родное есть в твоем лице, что-то заставляет сжиматься сердце. Кто ты?
– Ваша внучка, гражданин Лазарев, – слизывая непрошеные слезы со своих губ, всхлипнула я.
– «Дочка» моего шестнадцатилетнего Мишки тоже сбежала из психушки? – осуждающе покачал головой дед.
– Мне рассказывала бабушка Ольга Дмитриевна, что жила с мужем в Москве, и работал ее супруг в органах…, – вспоминая любимую бабулю, мечтательно произнесла я.
– Так он защищал социалистическую Родину, – вздрогнул невозмутимый пращур.
– Убивая невиновных? – язвительно уточнила я.
– Шпионов и ярых контрреволюционеров ты называешь невиновными?
– Оглянитесь вокруг, – набравшись духу, я пристально посмотрела в его честные, ничего не понимающие глаза. – Вы воюете с обычными людьми! Второго моего дедушку, Антона Трофимовича, в тридцать седьмом году расстреляли без суда и следствия, как врага народа, оставив мамину маму, Наталью Васильевну, с тремя дочерьми и сыном без средств к существованию. А потом, когда дети «врага народа» прошли все муки ада на советской земле, «шпиона» и «контрреволюционера» реабилитировали. Посмертно. Это сделали вы, ваша любимая «народная» власть.
– Мы дали пролетариату и крестьянству хлеб, кров, свободу и равенство! – передернул плечами гражданин начальник.
– Антон Трофимович не принадлежал к дворянству! – горячо продолжила я. – А если говорить о равенстве и продуктах питания….
– Ты опасна для Советской Власти! – простонал любимый дедуля.
– Пожалуйста, стреляйте! – с горечью заявила я. – Если вы смогли засадить за решетку Калинину, Буденную, Молотову….
– Замолчи, – косясь на железную дверь, жалобно попросил Андрей Иванович. – Лучше расскажи о себе.
– Наши бедные родители не имели отцов, а потому папа с мамой не получили приличного образования, – думая о нищете, преследующей мое детство, тяжело вздохнула я. – А у нас с Жанкой не было бабушек и дедушек.
– Кто такая Жанка? – насторожился пламенный революционер.
– Моя сестра, – сглотнула слюну я. – Ольга Дмитриевна не надолго пережила боготворимого мужа. Вы умерли до моего рождения.
Я видела, как вздрогнул мой молодой дед, я видела, как задрожали его красивые пальцы (мои пальцы), а потом он встал и устало прислонился к осклизлой стене.
– Когда ты родилась? – оторопело вглядываясь в лицо необычной рассказчицы, с ужасом прошептал товарищ следователь.
– В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, – с вызовом произнесла я. – Возраст – понятие растяжимое. Такое же, как и время.
– Не может быть! – прикладывая руку к сердцу, невнятно пробормотал он.
– Может! Все на свете может быть, – с состраданием наблюдая за непроизвольным жестом смертника, еле слышно обронила я.
– Я не марал своих рук чужой кровью, Алиса, – отмирая, он подошел к двери и открыл ее, чтобы попытаться уйти навсегда из моей жизни.
– Дедушка, – позвала я его согбенную спину, – дедушка, я так похожа на вас, а моя сестра – вылитый Антон Трофимович.
Ночь я посвятила думам. Сколько бед свалилось на меня за сравнительно короткое время, сколько испытаний преподнесла жизнь! Изредка я махала руками, но они не превращались в крылья, чтобы унести свободолюбивую птичку из темницы на вольную волюшку. Остались в далеком прошлом дети и внуки, мужья и замки, семнадцатый и двадцать первый века.
– Встать! – прозвучал над ухом чей-то злой окрик.
Мужик с резкими патриотическими чертами лица, напоминающий фигуру из революционного барельефа, возвышался на фоне стены и чрезвычайно злился.
Господи, неужели я все-же заснула?
– Тебя вызывают на допрос! – продолжал орать пролетарий, переквалифицирующийся в карателя. – Руки за спину!
Вздохнув, я повиновалась. Смахивающий на медведя чекист, выставив вперед винтовку, провел меня по гулким бесконечным коридорам и распахнул передо мной массивную дверь. Мы оказались в маленьком тамбуре, за которым появился просторный кабинет с долгим Т-образным столом, огромным креслом и портретом дедушки Ленина над ним. Возле одной из стен кабинета прилепился бюст Дзержинского, в углу робко пристроился буржуазный камин. Поставив предложенный невольнице стул подле трепещущего огня, чекист испарился.
– Сюзанна, – словно из другого измерения раздался хрипловатый знакомый голос с кавказским акцентом, – Сюзанна!
Я вздрогнула и оглянулась. Передо мной возвышался Берия.
– У тебя в камере был следователь Лазарев? – без предисловий, ласково поинтересовался он. – И о чем же вы говорили?
– О свободе, равенстве и братстве, Лаврентий Павлович, – неожиданно вспоминая дипломатичного Альфа, ласково промурлыкала я.
– Чьей свободе? – вальяжно усаживаясь в кожаное кресло, оживился Герой Советского Союза.
– Конечно, пролетариата и крестьянства, – угодливо заглядывая во все подозревающие очи министра внутренних дел, обворожительно улыбнулась я.
– Ты предлагала ему вступить в преступный сговор? – глаза маршала излучали понимание и любовь.
– Что? – не поняла я.
– Можешь не скрывать свою биографию, девочка, – томно протянул именитый собеседник. – Анастасия Минасьян рассказала о тебе все, маркиза Сюзанна де Ламарт.
– И о том, что она – бывшая любовница Людовика Четырнадцатого? – поражаясь проникновенному тону революционной звезды, опешила я.
– Видимо, на этот счет армянка все-таки пошутила, – неожиданно поморщился Лаврентий Павлович.
– Хорошо, генацвале, я с охотой поведаю вам мою грустную историю, – с удовольствием наблюдая его замешательство, нервно расхохоталась я. – Великий Повелитель Стихий вероломно бросил свою возлюбленную на произвол судьбы, но добрый домовой не дал ей отчаяться. Он при содействии демона Астарота унес женщину в средневековый замок, откуда мы с фавориткой французского монарха притащились сюда, чтобы узнать главную тайну мальчишей: как же все-таки победить их проклятым буржуинам?
– Ты издеваешься! – подскочил член Политбюро.
– Ничуть, – продолжала визжать я. – Хочу вам доложить, что следователь Лазарев – весьма сомнительный тип. Он не пожелал поверить, что особа из семнадцатого столетия – его родная внучка.
– Молчать! – побагровел инквизитор и залепил мне звонкую пощечину.
Два накачанных орангутанга мгновенно материализовались рядом со своим кумиром. Один из них заломил мне руки за пояс, а другой, стащив со стула, стал хлестать по спине и ягодицам солдатским ремнем. Было больно, но я не кричала, так как знала, что кричать бесполезно. Пока не израсходуют отрицательную энергию, не остановятся. Наблюдая покорность жертвы, Берия удовлетворенно потирал руки и желчно похихикивал. Наконец, истязатели устали.
– Итак, о чем вы говорили с Лазаревым? – как ни в чем не бывало, проворковал член Политбюро. – Он связан с националистами? Впрочем, подумай до утра. Если завтра не расскажешь о готовящемся преступлении, будем пытать железным кольцом и ванной с кислотами, а потом расстреляем, как шпионку загнивающего империализма.
– Очень приятно, – с горечью вспоминая пламенные революционные речи любимого дедушки, я проглотила предательские слезы.
Меня схватили и потащили назад, в темную, сырую камеру, в которой провели последние ночи перед переселением в мир иной многочисленные ни в чем не повинные души. Яростно хлопнув дверью, палачи удалились. И снова я осталась одна, истерзанная и приговоренная к смерти.
– Ты не умрешь, – прошептал кто-то совсем рядом.
Не веря своим ушам, я обернулась, чтобы увидеть милого сердцу Карлоса, но в проеме зарешеченного окна маячил Астарот в неизменном длинном черном плаще.
– Вы? – начиная надеяться на чудо, глупо уточнила я.
– Прости, не успел спасти тебя от побоев, – с негодованием разглядывая мою окровавленную фигуру, нахмурился демон.
– Разве темные силы помогают простым людям? – стараясь не концентрировать внимание на острой боли, усмехнулась я.
– Помогают, если уважают их. Тем более, я пообещал Христу, – смутился князь Тьмы.
– Иисусу? – не поверила я. – Зло должно восхищаться злом! Культом личности, например.
– Должно? – напрягся родовитый пришелец. – И по чьему приказу?
– По законам….
Что я болтаю? Разве можно так разговаривать с освободителем?
– По законам? По чьим законам?
– Вселенной, наверное, – успокаиваясь, пожала плечами я.
– Революцию силы Тьмы, а не Зла, как называете нас вы, люди, встретили с радостью, – дотрагиваясь пульсирующими пальцами до моих ран, печально проговорил слуга дьявола. – Гордые, честные, бескомпромиссные большевики, которыми мы искренне восхищались, отдававшие за счастье народа до последней капли свою кровь, справедливо протестовали против существующего тоталитарного строя. Владыка Ночи тоже когда-то восстал и создал свое государство, не подвластное никому, кроме него. Независимые борцы за свободу рушили ханжеские церкви и сжигали тщеславные иконы, ставя на надлежащее место нашего могущественного противника, возомнившего себя единственным Богом. Воинствующие атеисты, мечтающие о всеобщем равенстве и братстве, строго-настрого запретили физическим телам верить в то, что у них есть души. Лишенные духовности, ходячие трупы, поправ честь и достоинство, стали стабильно грешить. А так как наши сотрудники испытывали определенные трудности с призывом рекрутов в Ад, Сатана вначале потворствовал разгулу безбожия….
– Почему – вначале? – озадаченно перебила я высококвалифицированного оратора.
– Сейчас адовы подвалы переполнены, подчиненные великого Короля Тьмы не успевают предоставлять грешникам помещения, достойные их земных дел и помыслов…
– Зато у ваших пролетариев есть интересная работа и занимательное общение! – снова съехидничала я.
– Поверь, общение с лжецами, клеветниками, эгоистами, убийцами, развратниками и ворами не приносит удовольствия, – не замечая моей иронии, уныло откликнулся демон. – Но труднее всего нам приходится с придурковатыми террористами! Самоубийство и убийство, помноженное на число жертв, – такие грехи не дают пропуск даже на нижний этаж Ада! Приходится придумывать для них нечто особенное.
– Что именно? – вспоминая ненавистную адову яму, ужаснулась я. – Разве может быть что-либо хуже холодной сырой пропасти, нашпигованной под завязку тараканами и пауками?
И тогда послышались вкрадчивые шаги моих земных мучителей.
– Летим, – подхватывая меня под мышки, скомандовал Астарот, – летим, договорим потом.
Тягучий поток ледяного воздуха с механическим ревом высосал нас из мерзкой камеры. Казалось, включился гигантский пылесос, призванный неведомыми силами очистить физический мир от всего живого.
– Страшно, – барахтаясь в цепких руках избавителя, прошептала я, – холодно и больно.
– Потерпи, – властно вжал меня в свое тело злой дух, – потерпи немного. Сдерни с моих плеч плащ и закутайся в него.
– А вы? – обескураженная его самоотверженностью, ахнула я.
– Слуги Сатаны не чувствуют мороза, – отмахнулся от моей признательности князь Тьмы.
Завыл северный ветер и с силой взметнул беглецов к растерявшимся звездам, которые испуганно погасли только от одного повелительного взгляда могущественного слуги дьявола, а затем небрежно швырнул вниз, на темное полотно безжизненной равнины, где кое-где просматривались тусклые окна, да высокие здания поднимали свои мертвые стены до черных облаков.
Коснувшись затекшими ногами скрипучего снежного покрова будто застывшего незнакомого города, я содрогнулась от чувства безысходности и отчаяния. Странно, неведомый мегаполис внушал мне безотчетный страх.
– Где мы? – поеживаясь от озноба, пролепетала я.
– В Атембуе, – усмехнулся злой дух. – Пойдем за мной.
Конец ознакомительного фрагмента.