Глава четвертая
Все эти годы отец по-своему очень старался. И даже если я сотню раз его разочаровывала, если давала ему тысячи причин меня презирать, его любовь не угасала. Он сделал для меня то, чего не сделал бы ни один другой отец.
Я имею в виду не то, что он сделал на мой день рождения, когда я лежала голодная в постели, а он, ругаясь, подошел к двери. Хотя и в тот день он тоже кое-что для меня сделал. Заметив, что я еще не сплю, отец сел на край моей кровати и погладил меня по голове.
– Мне очень жаль, – произнес он.
Я была ужасно зла на него. Если бы он не дал мне ту дурацкую шоколадку, мама накормила бы меня супом.
– Отстань от меня, – сказала я и повернулась на бок.
Но отец не отстал. Он обнял меня и принялся раскачивать.
– Бедная моя девочка, – прошептал он.
Я не хотела быть бедной девочкой. И день рождения мне тоже был не нужен. Мне нужно было, чтобы меня оставили в покое.
– Отстань, – еще раз попросила я.
– Не могу, – прошептал отец. – Довольно и того, что одна моя дочь страдает. Для нее я ничего не могу сделать, это дело врачей. Ну а твое самочувствие – это мое дело. Если ты потерпишь еще полчаса, мама наверняка уснет и я принесу тебе поесть. Ты ведь голодна как волк.
Он просидел у моей кровати больше часа, обнимал меня и на этот раз не рассказывал о прошлом. Мама была все еще внизу, молилась в последний раз за день. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем мы наконец услышали шаги на лестнице. Мама направилась в туалет, и вскоре после этого дверь в соседнюю комнату закрылась. Отец подождал еще несколько минут, а затем спустился по лестнице.
Вернулся он с тарелкой супа. Суп был чуть теплым, но это было не важно. Когда тарелка опустела, отец поставил ее на пол, засунул руку в карман и извлек оттуда остатки шоколада.
Я не хотела его брать, правда не хотела. Но отец отломил кусочек плитки и сунул мне в рот.
– Бери. И даже не задумывайся, ты имеешь право его съесть. Поверь мне, это не грех. Я ведь ни за что не ввел бы тебя в грех. И не бойся, мама ничего заметит. Она думает, что шоколадка лежит на улице, на мусорной куче.
И я не устояла.
На следующий день самочувствие Магдалины ухудшилось. А еще через день ее состояние стало настолько тяжелым, что отец настоял на том, чтобы отвезти ее в клинику. Мать не хотела, но в конце концов ей пришлось подчиниться. И рано утром они выехали.
Я никогда этого не забуду. Мама вернулась домой во второй половине дня – одна, на такси, отец остался с Магдалиной в Эппендорфе, чтобы поговорить с врачами. Я была у соседки, у Грит Адигар, – утром отец сказал мне, что я должна пойти к Грит, если дома никто не откроет двери. Я прекрасно пообедала, а потом получила пару конфет – за хорошо сделанные уроки.
Вообще-то я хотела съесть их только тогда, когда Магдалина снова будет дома, но затем решила, что после того, как я полакомилась шоколадом, это уже ничего не изменит. Конфеты все еще были у меня во рту, когда за мной пришла мама. Конечно же, она заметила, что я что-то жую, но не стала требовать, чтобы я это выплюнула.
Она была не такой, как обычно. Казалось, она была вытесана из камня, а ее голос был похож на белый песок, на котором ничего не растет. Магдалина умрет, так сказали врачи. Теперь уже точно. Она очень долго противостояла смерти, и ее время вышло. Лечить ее нельзя, для нее это сплошное мучение.
Ко всем прочим болезням добавилась еще одна. Это не имело никакого отношения к насморку, которым я ее заразила. Болезнь называлась лейкемия. Рак, так сказала мама. И я представила себе, что в Магдалине живет зверь с клешнями и панцирем, разрывающий ее изнутри.
Из подвала мама вытащила один чемодан для себя и один для Магдалины. Мне пришлось подняться с ней наверх, а потом стоять рядом с постелью в ее спальне, пока она складывала вещи в чемодан Магдалины и приговаривала:
– Смотри как следует на эту постель. Ты всю жизнь будешь видеть в ней свою сестру. До конца своих дней будешь спрашивать себя, стоило ли оно того. «Как я могла позволить своей сестре умереть ради мимолетного наслаждения? Да еще такой ужасной смертью».
И я ей поверила. Я действительно ей поверила. И ужасно испугалась. До тех пор я никогда не размышляла о том, какой будет наша жизнь, когда Магдалины не станет. А теперь задумалась. Я посмотрела на постель, как того требовала мама. И решила, что она хочет запереть меня в своей спальне, чтобы я всю жизнь смотрела на пустую кровать.
Мама на такси поехала обратно в Эппендорф, а я осталась в доме одна. Она не стала запирать меня в спальне. Когда вечером вернулся отец, я сидела в гостиной. Я зажгла свечи и всю вторую половину дня простояла на коленях на деревянной скамье, обещая Спасителю, что никогда ничего больше не пожелаю. Я молила Его, чтобы Он убил меня и оставил мою сестру в покое. А когда я не упала замертво, я решила, что должна показать маме, какую большую жертву могу принести. Я хотела обжечь себе руки, чтобы никогда больше не прикасаться к сладкому, однако, поднеся ладони к пламени и почувствовав боль, убрала их. На них остались волдыри.
Увидев это, отец пришел в ужас. Стал расспрашивать, что мне сказала мама. Я ему рассказала. Сначала он пришел в ярость и стал ругаться: «Тупая корова! Больная!» Затем отправился к Грит Адигар, чтобы позвонить от нее в клинику и сказать врачам, что он передумал. Что они должны лечить Магдалину. А если они не сделают этого, он подаст на них в суд и переведет дочь в другую больницу.
Вернулся отец уже немного успокоенным. Приготовил ужин: суп с зелеными бобами из консервной банки – больше в доме ничего не было. Потом поставил на плиту кастрюльку поменьше и налил туда молока. Молоко у нас было всегда. Для Магдалины. Я не любила молоко, и отказываться от него мне было легко. Но всякий раз я делала вид, будто это огромная жертва. В детстве я была очень лживой, двуличной, испорченной…
Отец вынул из кармана брюк небольшой пакет и улыбнулся мне.
– Посмотрим, получится ли у меня его приготовить, – произнес он.
Это был порошок для пудинга. Отец попросил его у Грит. Сказал ей:
– Кора должна понять, что может есть все, что хочет. Именно сейчас. Но что делать с Магдалиной? Лучше всего позволить ей умереть. Это лечение – сущая пытка. Врачи мне подробно все объяснили. Магдалина этого не перенесет. И потом мне придется жить с мыслью, что по моей указке ее замучили до смерти. Но я должен согласиться на это – ради Коры.
Грит рассказала мне об этом позже, гораздо позже. Но я всегда знала, что отец меня любит. И я тоже его любила. Я так сильно его любила!
Мы полгода жили вдвоем. Это было чудесное время, лучшее в моей жизни. Прежде чем уехать утром на работу, отец готовил мне на завтрак какао, вареные яйца и бутерброды с колбасой. Еще он всегда давал мне большое яблоко или банан, чтобы я могла перекусить на перемене.
Придя домой, я шла к Грит, обедала у нее, а затем играла с Керстин и Мелани. Когда я была у них дома, они всегда вели себя дружелюбно. Иногда даже извинялись за то, что не играют со мной на переменах.
Лучше всего было, когда отец приезжал вечером домой. Он мыл окна, стирал гардины, а я вытирала пыль и подметала в кухне. И все в доме блестело. Закончив уборку, он готовил ужин. Каждый день мы ели мясо или колбасу, а также десерт. После ужина мы оставались в кухне. Когда мы ели пудинг, отец рассказывал мне, что в состоянии Магдалины нет ни прогресса, ни ухудшения. А еще он обещал поговорить с мамой, чтобы она позволила мне быть как все.
– Довольно и того, – сказал отец однажды, – что в этом доме сдерживает себя человек, повинный в этой беде. Помоги мне, Господи!
В гостиную мы заходили только перед сном. Отец никогда не зажигал свечей. Стоя во тьме перед алтарем, мы молились за Магдалину. На этом настаивала мама. Но, думаю, мы делали бы это и добровольно.
Несколько раз отец ездил в клинику. Меня он с собой не брал. Мне нельзя было приближаться к Магдалине, поскольку я снова могла передать ей какую-нибудь вполне безобидную болезнь. Лечение, на котором он настоял из-за меня, оказалось успешным. Но Магдалина настолько ослабела, что могла умереть от насморка.
Когда отец уезжал, я оставалась у соседей. Мне давали какао и свежий пирог, посыпанный сахарной пудрой. И я была счастлива, просто бесконечно счастлива. Особенно же когда отец возвращался из клиники, когда он говорил:
– Кажется, Магдалина выкарабкается. От нее остались одни глаза, но врачи говорят, у нее невероятная жизнеспособность. Можно подумать, что она качает кровь по жилам с помощью силы воли. Такой маленький, слабый человечек… Это необъяснимо. У нее не хватает сил даже на то, чтобы поднять голову, но она цепляется за жизнь.
В декабре мама и сестра вернулись домой. Волос у Магдалины больше не было. Она была настолько слаба, что не могла ждать, пока ей захочется в туалет. Мама каждый день делала Магдалине клизму, чтобы ей не приходилось тужиться. Моей сестре это не нравилось. Она плакала, едва завидев маму с чайником и клистирной трубкой в руках. Теперь Магдалина плакала по-настоящему, вот только это было запрещено – для нее это было слишком тяжело.
Когда она начинала хныкать, мама приходила в ярость и прогоняла меня в гостиную. И мне нельзя было выходить оттуда, даже для того, чтобы сделать домашнее задание. На следующий день у меня возникали неприятности с учительницей. Раньше она меня любила, а теперь считала, что я отношусь к учебе слишком небрежно. Я не могла постоянно объяснять свою неряшливость болезнью сестры. Несколько раз учительница даже сделала запись в классном журнале.
Грит Адигар посоветовала мне делать уроки вечером, когда мать отправит меня в постель. И я лежала на полу с тетрадями и книгами, поскольку стола у меня в комнате не было. А на следующий день учительница была недовольна моим корявым почерком.
Конечно же, я была благодарна Спасителю за то, что Он пощадил мою сестру. Но не так я представляла себе выздоровление Магдалины. Иногда я думала, что было бы лучше, если бы мама заперла меня в спальне до конца моих дней. Тогда у меня было бы меньше неприятностей.
Ежемесячно Магдалину нужно было возить на реабилитационное лечение в клинику. Мама ее сопровождала. Каждый раз они проводили там два-три дня. И каждый раз я хотела, чтобы они не вернулись домой. Чтобы врачи сказали, что Магдалина должна остаться в Эппендорфе навсегда. Что она может жить только там. И мама осталась бы с ней, ведь она никогда не оставляла младшую дочь одну. А я по-прежнему жила бы с отцом. И он снова стал бы таким, как раньше. О большем я не мечтала, только бы он не был так печален.
Это было похоже на кошмар, от которого она не могла очнуться, но на этот раз он изменился. Утаить ничего не удалось. Все валилось из рук, стиралось из памяти и распространялось по округе. Кора услышала, что говорит: о дне рождения, о шоколаде. О грезах. «Только мы с отцом!» Сквозь туман Кора видела, как дрожат ее пальцы, видела внимательное и озадаченное лицо шефа.
Время от времени он кивал.
И она не могла замолчать. Не имела на это права. Нужно уговорить его оставить в покое отца. И мужа. Гереон не заслужил, чтобы ему докучали, ведь он ни в чем не виноват. А для отца узнать о случившемся было бы очень тяжело.
Кора рассказала о нем шефу. Не слишком много, только о том, каким добросердечным и заботливым он был; у него было много интересов, он был ходячей энциклопедией по истории родного края. Говорила она и о матери, о кресте и розах на домашнем алтаре, о деревянном Спасителе и молитвах. И не упомянула только о причине этого. О Магдалине.
Тело Коры дрожало, словно от судорог. Она машинально то поднимала, то опускала голову. Все-таки она себя контролировала. К Магдалине нельзя подпускать никого, особенно мужчин. Любое волнение, любое напряжение могло означать для нее смерть.
Кора говорила о противоречивых чувствах, о необходимости быть хорошей и о соблазнах. Сладости в детстве, потом – молодые люди и их магическая привлекательность. Был среди них один особенный. Один из тех, кому достаточно было щелкнуть пальцами. Все называли его Джонни Гитаристом.
Однажды Грит Адигар сказала:
– Когда ты станешь взрослой, поступай как я. Найди симпатичного молодого человека, позволь ему сделать тебе ребенка, уезжай вместе с ним и забудь об этом кошмаре.
С Джонни Кора ушла бы с удовольствием. Она не раз думала о том, как бы это было, если бы она позволила ему сделать ей ребенка…
Мысли о Джонни заставили Кору снова вспомнить о Гереоне. Она рассказала о том, как они впервые встретились. Вернуться к нормальной жизни можно было только с помощью Гереона. А именно этого Кора и хотела. Она обязательно должна была это сделать: стать нормальной взрослой женщиной, давно распрощавшейся с детством. Вычеркнуть грязную главу, которая началась пять лет тому назад, в мае, и закончилась через полгода, в ноябре, оставив заметные следы на сгибах ее локтей и на лбу. Эту главу нельзя было трогать, потому что в ней было слишком много грязи.
Свекровь часто пыталась нарушить этот запрет. «Шлюха! Кто знает, чем она занималась раньше?» А еще старик с его дурацкими разговорами: «Ты прожженная девка. Меня на мякине не проведешь».
Однако ей это удалось, да еще как! Этому Кора научилась у Пайк. При желании она могла провести любого. Даже шефа. Он помог ей вспомнить первую встречу с Гереоном. Это было более четырех лет тому назад, в декабре. Незадолго до Рождества.
Гереон поехал в город за покупками, искал подарки для родителей. Нагруженный пакетами, он вошел в кафе на Герцогштрассе, в котором Кора зарабатывала себе на жизнь – честным трудом! В первый раз он оказался там случайно. Сел за столик и стал ждать, когда его обслужат. Он не знал, что должен сделать заказ в торговом зале, и смутился, когда она сказала ему об этом.
– Неужели мне придется возвращаться? – Судя по всему, ему это было неприятно. Гереон подумал, что похож на деревенщину, и покраснел. – Вы не могли бы принести мне чего-нибудь?
– Но я не знаю, что вы любите.
– Все, – отозвался Гереон и улыбнулся. – Принесите какой-нибудь десерт с взбитыми сливками и кофе.
– Чайничек или чашку? – спросила Кора.
– Чашки будет достаточно, – ответил он.
Это было очень характерно для Гереона: у него никогда не было больших запросов.
Кора направилась в торговый зал и принесла кусок швацвальдского вишневого торта. Гереон поблагодарил ее:
– Это очень мило с вашей стороны. А вы сами ничего не хотите? Я угощаю.
– Большое спасибо, – ответила она, – но я на работе.
– Да, конечно.
Гереон снова смутился. Он отломил большой кусок торта, положил его в рот и принялся жевать, следя за ней взглядом. Всякий раз, когда Кора смотрела на него, он улыбался.
Через два дня Гереон вернулся. На этот раз он сделал заказ в торговом зале и улыбнулся ей, как старой знакомой. И, прежде чем уйти, спросил:
– А что вы делаете после работы? Кстати, когда вы заканчиваете?
– В половине седьмого.
– Давайте куда-нибудь сходим. Может быть, выпьем пива?
– Я не пью пиво.
– Значит, что-нибудь другое, не важно. Ненадолго, всего на полчаса. Мне хотелось бы познакомиться с вами получше.
Он был неуклюжим и вместе с тем очень прямолинейным, не скрывал, что она ему понравилась. Но навязчивым он не был. Когда Кора отклонила его приглашение, Гереон пожал плечами:
– Что ж, возможно, в другой раз.
Он трижды приглашал ее на свидание, и трижды она отказывалась. После третьего раза Кора рассказала обо всем Маргрет. О его привлекательной внешности и наивности. О том, что с помощью трех фраз его можно убедить: земля все-таки плоская и корабли, которые уходят слишком далеко, падают с края диска и проваливаются в пустоту.
Она говорила о своем желании подвести жирную черту под прошлым и начать все заново там, где ее никто не знает. Жить, как тысячи других людей. И что это возможно только с мужчиной, у которого нет собственного мнения. Которому можно сказать, что шрамы на сгибах локтей – это след от серьезного воспаления, что, в общем-то, было правдой. А вмятина на лбу появилась после того, как она попала под машину. Маргрет очень хорошо ее понимала.
А вот шефу рассказывать об этом было не обязательно. Ведь он тут же поинтересовался бы, кто такая Маргрет, и добавил бы ее в список людей, с которыми обязательно нужно побеседовать. А вовлекать во все еще и Маргрет – это уже чересчур.
Маргрет была младшей сестрой отца. Рядом с матерью Коры она выглядела очень молодо. Красивая, современная, с революционными взглядами на жизнь, с пониманием слабостей, которые могли быть у человека, и ошибок, которые он мог совершить.
Когда в жизни Коры появился Гереон, она уже год жила у Маргрет в Кельне, в маленькой квартирке в старом здании. Две комнаты, крохотная кухня, душевая шириной с полотенце. Садясь на унитаз, Кора упиралась коленями в дверь. Спала она на диване, больше было негде: в спальне у Маргрет было слишком мало места для второй кровати.
Да Коре и не нужна была кровать. Соседства второго ложа она бы не вынесла. Иногда она задавалась вопросом, что стало бы с ней, если бы Маргрет не забрала ее к себе, после того как жизнь дома стала невыносимой. На это у Коры был только один ответ: тогда она умерла бы. А ей вообще-то еще хотелось пожить.
И тетя дала ей такую возможность. Маргрет нашла ей работу в кафе на Герцогштрассе. А когда появился Гереон, настойчиво приглашавший Кору на свидание, сказала:
– Да прими ты его предложение, Кора. Ты же девушка. Будет совершенно нормально, если ты влюбишься в молодого человека.
– Не знаю, влюблена ли я в него. Просто он напоминает парня, который мне когда-то очень нравился. Все звали его Джонни. Как его настоящее имя, я так и не узнала. Он был похож на архангела из маминой Библии, изгонявшего людей из рая. Ты знаешь это место? «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги». Вот как выглядел Джонни. Гереон немного похож на него. Но только внешне, цвет волос и все такое. Гереон – милый парень из приличной семьи. Он уже рассказывал мне о своих родителях. И однажды он спросит меня…
– Ерунда, – отозвалась Маргрет. – Пусть спрашивает, что-нибудь придумаем. Ты ведь говоришь, что он не очень сообразительный. А ты не обязана рассказывать ему историю своей жизни. И вряд ли он сразу же станет расспрашивать тебя о семье. У молодых людей обычно другое на уме. А если все же спросит, скажешь, что жизнь дома была невыносимой. Скажешь, что у твоей матери не все в порядке с головой (но не высокомерно). Это вполне соответствует истине.
– А если он захочет со мной переспать? – пробормотала Кора, ни к кому конкретно не обращаясь.
Однако Маргрет все поняла. Она посмотрела на нее внимательно, с пониманием и сочувствием.
– Думаешь, ты не сможешь?
Конечно же, она сможет. Дело не в том. Кора часто задавала себе вопрос, как это было бы с симпатичным молодым человеком. Но это было бы обманом. И когда она не ответила, Маргрет заявила характерным для нее решительным тоном:
– Кора, это не проблема. Если ты не захочешь, то просто скажешь «нет».
Но все было совсем не так просто, как представляла себе Маргрет. Нельзя постоянно говорить «нет», если хочешь удержать мужчину. А Кора хотела этого. Гереон ей нравился. Во-первых, он был похож на Джонни. Внешне. Во-вторых, он был очень нежным, деликатным. Вечера, которые они проводили в его машине, были чудесными.
Два раза в неделю Гереон забирал Кору после работы, вез в уединенное местечко и обнимал. Чаще всего было слишком холодно, чтобы снять куртку, не говоря уже об остальном. Но Гереон не давил на Кору, несколько месяцев довольствуясь поцелуями и петтингом. И только потом захотел большего.
Она с удовольствием потянула бы еще немного. Только страх потерять Гереона был сильнее страха его разочаровать. Но этого не произошло. Гереон не почувствовал себя обманутым, лишь сказал:
– Ты уже не девственница.
Конечно, нет! Невозможно найти девственницу, которой двадцать один год. В этом возрасте все уже хоть раз, да переспали с кем-нибудь. Но об этом шефу можно было не говорить.
У Коры снова все было под контролем, она могла рассказывать так, чтобы не упоминать о Маргрет и не создавать при этом пробелов в повествовании. И только последняя фраза вырвалась у нее прежде, чем она успела остановиться.
Шеф посмотрел на Кору. Ему хотелось услышать больше, это было видно по его лицу. Он пытался понять, почему она убила того мужчину. И пока не поймет, не отстанет, захочет поговорить с Гереоном, а возможно, даже с ее отцом.
Несколько минут в комнате было тихо. Мужчина в спортивном костюме с сомнением поглядывал на диктофон. Шеф требовательно смотрел Коре в лицо. Она должна хоть что-нибудь ему рассказать. Даже если он ей не поверит! Сейчас, когда она наконец мыслит довольно ясно…
И Кора решила, что слова Гереона о девственности и то, что говорила Грит Адигар о необходимости уйти из дома, лягут в основу истории. А имя главного героя… Как там сказал шеф? «Его звали Георг Франкенберг». Но это имя ей было незнакомо, и Кора боялась оговориться. Имя Джонни было привычнее. Если она смешает свои мечты с тем, что рассказывали о Джонни… О нем ходили дурные слухи. Прекрасная основа для правдоподобной истории.
– Если я, – нерешительно начала Кора, – объясню вам, почему его убила, вы пообещаете, что не станете докучать моей семье?
Обещания шеф не дал, лишь спросил:
– А вы все-таки можете объяснить это, госпожа Бендер?
Она кивнула. Ее руки снова задрожали – она опять перестала их контролировать. Кора сжала одну руку другой и положила их на колени.
– Конечно же, могу. Я просто надеялась, что мне не придется этого делать. Я не хочу, чтобы мой муж об этом узнал. Он не сможет понять… А уж его родители и подавно. Если бы они обо всем узнали, то превратили бы его жизнь в ад. Из-за того, что он связался с такой, как я.
До этого момента Кора говорила, опустив голову. Теперь же она подняла ее, решительно взглянула шефу в глаза и несколько раз глубоко вздохнула.
– Я солгала вам, когда сказала, что незнакома с этим мужчиной. Я не знала его настоящего имени. Но его самого…
Это было пять лет тому назад. В марте он впервые появился в Буххольце. Никто не знал, как его зовут на самом деле. Сам себя он называл Джонни Гитаристом.
У меня почти не было опыта общения с мужчинами. Мне очень редко разрешали пойти погулять, я вынуждена была лгать, чтобы вырваться из дому на пару часов. Чаще всего я говорила матери, что только под открытым небом, прямо пред очами Бога, могу узреть свои желания и лучше сосредоточиться на том, чтобы их побороть. Подобные фразы ей нравились. И однажды субботним вечером она разрешила мне выйти из дому.
В Буххольце у молодежи мало развлечений. Вокруг – живописная природа, дорожки для велосипедистов, кафе и отели для людей, ищущих возможности отдохнуть, но никаких дискотек. Кое-кто отправлялся в Гамбург. Я ни разу туда не ездила, хоть отец наверняка дал бы мне машину. Он даже разрешил мне получить права. Мы с отцом были союзниками. Но я не хотела перегибать палку.
Я направлялась в город. Там было несколько кафе и кабак, где по субботам можно было потанцевать. Подруг и друзей у меня не было. У девушек моего возраста уже были кавалеры, с которыми они предпочитали находиться наедине. А парни… Конечно, кое с кем я знакомилась, но ничего серьезного. Я танцевала с ними, иногда позволяла им пригласить меня на стакан колы. Но больше – ничего. Я была закомплексованной. Стоило парням понять, что они не смогут сразу же затащить меня в постель, как они теряли ко мне интерес.
Мне было все равно. Пока однажды мартовским вечером не появился Джонни. Думаю, я влюбилась в него с первого же взгляда. Он был не один. С ним был парень, невысокий толстяк. Оба были нездешними, я сразу же это заметила, стоило мне услышать их разговор. Они огляделись по сторонам, но меня не заметили. Сели за столик. Через несколько минут Джонни поднялся и направился к одной из девушек. Потанцевал с ней несколько раз. А потом они вместе с толстяком вышли из кабака.
В следующую субботу они пришли снова. И девушка тоже. Она сидела в углу вместе с двумя подругами. Заметив Джонни и его приятеля, они склонили друг к другу головы и зашептались. Но к ним девушка не пошла. Мне показалось, что она не хочет иметь с Джонни и толстяком ничего общего. Джонни тоже не обращал на нее внимания. Прошло совсем немного времени, и вот он уже танцевал с другой. И чуть позже скрылся вместе с ней. Толстяк побежал за ними. А в следующую субботу они друг на друга больше не смотрели.
Так продолжалось пару недель. Их поведение должно было удивить меня, но я не подумала ничего плохого. В то время я действительно была очень наивной. И к тому же влюбилась по уши. Я отдала бы все на свете, чтобы хоть раз поговорить с Джонни.
Конец ознакомительного фрагмента.