Глава 2
Черт побери, разве она не обещала себе больше не вспоминать об отсутствующем брате, таком упрямом и своенравном? Персефона заставила себя глубоко вдохнуть и сжала кулаки. Именно сегодня, в день свадьбы Джека, она пыталась не думать о самой большой потере в семье Сиборн. «Идиотка», – обозвала она себя за то, что вновь нарушила свой же запрет этой темы. Тут ее взгляд остановился на ближайшей фигуре, им оказался Александр Фортин, лорд Калверкоум, – и ее мысли приняли другое направление. «Вот уж мне повезло, ничего не скажешь!» – с горькой неприязнью мелькнуло в ее голове, когда этот неприятный тип в ответ на ее враждебный взгляд поднял брови и холодно посмотрел, словно она вела себя вздорно и неприветливо – а так, надо признать, и было.
В данный момент она вдруг почувствовала себя будущей жертвой готовящегося к нападению хищника под взглядом его глаз: как здорового, пронизывающе ясного, так и поврежденного. Раненый глаз пересекала непрозрачная полоса – такая же заметная, как и неровные линии шрамов на той же стороне лица. Много ли, мало ли он видел, но выражение этого глаза ничуть не отличалось от глаза здорового – яркая синева пылала дерзостью и высокомерием. «Разумеется, он никогда не признается, видит он этим глазом или нет, но совершенно ясно – ранения получены не на поле битвы. Кто-то же нанес эти ужасные раны человеку, который был слишком горд и силен, чтобы сдаться и выдать важные тайны», – подумала Персефона. Девушка невольно восхитилась его несгибаемым мужеством, вероятно, оно и помогло выдержать те жестокие муки, о чем сейчас свидетельствовало его лицо.
– Ну как, мисс Сиборн? – наконец поинтересовался граф, словно она сама почему-то должна была догадаться, что он подразумевает под своим саркастичным вопросом и слегка циничной улыбкой.
– Все хорошо. А разве может быть иначе в такой радостный день, ваша светлость?
– Легко. Вам же придется уступить права хозяйки жене Джека. Кроме того, ваша мать мне сообщила: как только герцог и герцогиня вернутся из свадебного путешествия, она вернется в ваш старый дом. Пусть Сиборн-Хаус и просторен, и очень хорош, но едва ли здесь будет вам так же привольно, как ранее, в роли всеми почитаемой сестры Ричарда и Маркуса и кузины Джека.
Будь на его месте кто-либо другой, она приняла бы эти слова за выражение сочувствия, но их произносил невыносимый грубиян лорд Калверкоум, и ничего хорошего от него ждать не приходилось.
– Я умею себя занимать, какие бы помехи мне ни чинились, – холодно ответила она, не показывая, как ее задевают его колючие слова и снисходительная улыбка. – Напоминаю: я по-прежнему старшая дочь хозяев и поэтому являюсь и внучкой, и племянницей, и кузиной различных герцогов Деттингемов.
– Полагаю, это немного поможет вам пережить потерю своего положения, – произнес он, словно утешал шестидесятилетнюю старую деву.
Персефона сразу вспомнила: граф умел раздражать всех окружающих – в этом он превосходил Джека, Рича и второго ее брата Маркуса вместе взятых. У нее вспыхнуло неодолимое желание поставить его на место.
– Вы даже не представляете, насколько поможет, – протянула она тоном скучающей светской дамы. – Через несколько недель начинается малый сезон, и я смогу беззаботно отбыть в город. Пусть остальные открывают всеми нелюбимый дом, там никто не жил десять лет, а то и больше. Я же буду эгоистично наслаждаться светскими развлечениями, ведь несомненно этого я заслуживаю.
– Полагаю, мне придется напомнить: вам понадобится нанять достойный штат слуг, присмотреть за ремонтом дома и мебели, а также заняться прочими делами, вызванными открытием старого дома. Только не считайте меня чересчур приземленным, мисс Сиборн. Я просто уверен: вы вцепитесь в столь прекрасную возможность продемонстрировать свою железную хватку обществу – не важно, светскому или нет.
– Не так сильно, как могла бы, имей я шанс заняться вашими имениями, – резко парировала она.
– Я не испытываю желания отыскивать полусгнившие остатки былой роскоши моих древних залов где-то в донжонах или ближайшей навозной куче, и разумеется, не собираюсь приглашать вас в свои владения для наведения там порядка.
– Да с чего вы взяли, что я этого хочу?! – возмутилась она с максимальным отвращением в возгласе.
– Вы сами об этом заговорили, дорогая, – ответил он и внезапно оказался совсем близко – слишком близко, чтобы она могла оставаться спокойной.
– Тогда я пришла бы ночью и задушила вас в постели.
– А я сплю так чутко, что даже такая маленькая кошка-охотница, как вы, не сможет незаметно проникнуть в мою спальню. А если вы, мисс Сиборн, и рискнете, то окажетесь в куда большей опасности, чем я, и это будет не убийство.
Он побеждал ее же собственным оружием – резкими словами. Она вздрогнула от странного предчувствия и еще большей тревоги – как будто его негромкая, полушутливая угроза давала какое-то обещание.
– Не очень-то я восприимчива и потому не собираюсь искать у вас утешения – ночью или в другое время. Кошки слишком умны и независимы, чтобы подчиняться таким, как вы, лорд Калверкоум, – сумела выговорить Персефона, хотя ее тело уже пронзали сладкие, горячие потоки дрожи при одной мысли о его ласковых пальцах. Тело девушки имело на Алекса Фортина такие планы, о которых ей даже не хотелось думать.
Он лишь мягко улыбнулся в ответ на ее оборонительные слова, и Персефона мысленно выругалась. Он же видит ее насквозь – и не важно, насколько способен видеть физически. В тиши сада более цивилизованный человек, застав ее в уединении, уже понял бы: ей необходимо побыть одной, а истинный джентльмен уже повернулся бы и ушел. Девушка вопросительно смотрела на свою тезку – статую древнегреческой богини весны. Окружающий богиню сад знавал лучшие времена и ждал нового весеннего обновления, чтобы опять поражать посетителей своим великолепием…
«И зачем граф пришел сюда, если не собирался говорить со мной? И все же он здесь и приводит меня в бешенство своей отчужденностью, да и смотрит так враждебно», – подумала она.
– Я вас прошу, не верьте всем сплетням обо мне, пока не узнаете меня получше, – ровным голосом предупредил он.
– Да с какой стати мне собирать о вас сплетни?
– Мне в голову приходит одна очень земная причина, – мягко проговорил он.
В воздухе внезапно пахнуло опасностью – и совсем не той, что пугала ее чуть раньше.
– Я не решилась бы на какие-либо отношения с таким циничным человеком, даже если бы он был помазанником божьим и владельцем гор золота, – воинственно заявила она.
– Интересно, спорила ли ваша тезка-богиня с Гадесом, прежде чем он унес ее в свое темное подземное царство? – задумчиво произнес он и кивнул на прекрасную резную статую богини Персефоны.
Он говорил так, словно обсуждал классическую мифологию с преподавателем в Оксфорде или Кембридже, но его бездонные синие глаза смотрели на Персефону с явным вожделением. В его взгляде таилось что-то куда более опасное, чем простая потребность плоти: в нем плясали искры, угрожающие пошатнуть ее душевное равновесие. Персефона изо всех сил постаралась сбросить его чары. Они оба испытывали похожие чувства – и притягательные, и отталкивающие.
– Мать Персефоны, богиня Деметра, пришла в ярость и вырвала дочь из лап мрачного повелителя подземного мира, – возразила девушка, несмотря на сильное сердцебиение и странное чувство отрезанности от реального мира.
Естественно, ей следовало повернуться и уйти, но в ней взыграл дерзкий дух Сиборнов, поэтому она осталась на месте. Их взгляды встретились, у каждого где-то внутри вспыхнул и стал распространяться обжигающий жар. Персефона мысленно заставила себя не обращать внимания на желание кажущегося чужим тела и напомнила себе, что чужак здесь он. Таковым и должен остаться, если у нее сохранились хоть какие-то остатки здравого смысла.
– Лишь на полгода, – уточнил граф. – Вряд ли ее устраивало столь долго жить в земном мире в тоске по своему любимому и ждать зимы, когда она снова сможет к нему вернуться. Подозреваю: ей безумно хотелось вновь оказаться в его объятиях. А еще – чтобы земной мир также погрузился в покой, и смертные перестали донимать ее постоянными мольбами.
– Это всего лишь миф, складная история, призванная развлечь простых людей и без каких-то философских глубин объяснить смену времен года, – ответила девушка вдруг осипшим голосом и тут же мысленно отругала себя за глупость: «Зачем так себя нервировать?»
– Персефона – богиня плодородия, мисс Сиборн. Ее культ глубоко вплетен в историю Древней Греции и возлагает на нее ответственность не только за длинные дни и смену теплых одеяний на более легкие.
– Я отлично понимаю, что в средиземноморской Греции разница между зимой и летом очень мала, лорд Калверкоум, – как можно равнодушнее ответила Персефона.
Мужчина приблизился, и ей показалось почти преступлением не прикоснуться к его изуродованному лицу и не исследовать гладкую кожу неповрежденной стороны. Его лицо словно разделялось надвое: одна сторона – прекрасный образчик мужской красоты с гладкой бронзовой кожей, а другая – с ужасными шрамами, свидетельствующая о кошмаре встречи, должно быть, с самим дьяволом. Ей стало интересно: как такой юный красавец Аполлон – лейтенант Фортин – превратился в столь злого отшельника лорда Калверкоума, и осталось ли под этой оболочкой хоть что-то от того прекрасного юноши. Правда, выяснение данного вопроса представляло огромную опасность для душевного равновесия, а ей и без того хватало волнений.
– Скажите это живущим в горах людям, мисс Сиборн. Тем, кому приходится бороться со снегом, чтобы выйти из дома, чтобы согреть себя и свой скот. Скажите это путешественникам, а также тем, кто в погоне за теплом приехал жить к морю. Зима есть повсюду, даже в людских душах.
– Откуда вы знаете? – тихо выдавила Персефона и вдруг ощутила под всей этой броней цинизма настоящего Александра Фортина. И осознала: ей хочется получше с ним познакомиться.
– Я видел, – ответил он и словно отстранился, должно быть, вспомнил о тех суровых местах, где люди уродовали лица врагов, чтобы узнать их тайны, или же получали извращенное удовольствие от чужих мук и навсегда запечатлевали на них свою ненависть.
Ей до безумия захотелось разгладить его уже зажившие шрамы и уверить, что он уже не во власти беспощадных злодеев. Но граф, видно, понял, где он и с кем говорит, – и отшатнулся так, словно смог прочесть ее мысли, и они его опалили.
– Вы умеете выманивать чужие тайны ради своей пользы, мисс Сиборн, – обвиняюще произнес он, как будто это она нарушила его покой после трудного дня, а не наоборот.
– Умею и сделала бы это, если бы они меня интересовали, – ответила она почти ледяным тоном.
– Туше, – ответил он с жалкой улыбкой.
Такая улыбка почти обезоружила Персефону.
– Уходите! – бесстрастно приказала она.
– Если бы я мог, мисс Сиборн, – с сожалением проговорил он, – но… «что-то злое к нам идет», помните тех ведьм в «Макбете»? Полагаю, вы знаете, о чем речь, учитывая ваше всестороннее образование. Я не могу допустить, чтобы оно причинило вам вред, пока Джек занят другими делами.
– А почему нет? – по-детски воспротивилась Персефона. Ее, безусловно, сильно встревожило его предчувствие появления темных туч над сияющим счастьем Джека и Джессики. Но она не желала признавать факта: у них с графом так много общего. Куда больше, чем они сами хотели.
– В Индии я не раз видел, до чего может дойти страшный враг, на что он способен. Полагаете, вы неуязвимы для зла человеческого только потому, что вы красивы, богаты и родовиты? Ваша наивная вера проживет не больше пары секунд, если вы окажетесь на поле битвы – разве что вы действительно недостижимы для простых смертных, как эта каменная богиня с вашим именем, – ответил граф сдержанно и спокойно.
– Нет, я не настолько высокомерна, как вам кажется. Вероятно, ваше мнение обо мне сложилось из второсортных умозаключений и светских сплетен. Но мой брат сейчас где-то на просторах этого жестокого мира, и, несмотря на всю мою эгоистичную натуру, я очень боюсь за него, лорд Калверкоум. И если единственный способ узнать о его судьбе – это встреча с теми, кто ему угрожает, я это сделаю. И обойдусь при этом без вашей помощи.
– В таком случае вы просто глупая гусыня, – резко произнес он.
Тут Персефона не удержалась и пожала плечами, дабы продемонстрировать свое безразличие к его мнению.
– Не настолько я глупа, чтобы довериться тому, кто сначала назначает встречу другу, а потом шныряет вокруг в темноте, словно этому же другу не доверяет. Джек с радостью вас принял бы, даже если бы вы приехали в одном тряпье и без пенни в кармане.
У лорда Калверкоума хватило совести покраснеть. Она говорила об обиде ее кузена, когда тот понял, что друг не хотел встречаться при свете дня, не будучи уверен в его великодушии и отзывчивости. О той июньской полночи, когда Алекс Фортин встретился с герцогом Деттингемом, и в той ночной тьме они узнали друг о друге куда больше, чем предполагали.
Персефона и Джессика поодиночке преследовали друзей при довольно ярком свете луны. Обратно же они возвращались все вместе по заросшей тропинке с манящими зарослями и ночными цветами. Джесс при этом скандалила с Джеком, а Персефона приходила в себя от ужасного лица мужчины, которого помнила еще со школьных времен Джека и Рича: невероятно красивого и высокомерного. Тот всегда смотрел на всех людей так, будто они его постоянно разочаровывали. Этим он действовал ей на нервы. Даже если в тот момент она не кипела бы в ярости при мысли, что он мог подумать, будто кто-либо из Сиборнов может с отвращением отвернуться от его шрамов.
– Меня ввели в заблуждение, – защищаясь, ответил граф, и Персефону не к месту тронуло это неохотное признание в своей неправоте. – Герцогиня посоветовала мне не появляться при свете дня.
– Неужели Джессика так сказала? Нет, она никогда бы не сморозила такую глупость, она не могла заклеймить вас за раны, полученные не по своей вине.
– Это вопрос спорный, – с сожалением произнес он.
В Персефоне снова вспыхнула ярость из-за отрицания доброго сердца Джессики и ее особой чуткости к физическим недостаткам, связанной с реакцией светского общества на ее собственную небольшую хромоту.
Тут он поднял руку, предотвращая ее тираду, и произнес:
– Я имел в виду под спорным вопросом вот это, – и указал жестом на израненное лицо и глаз, – если бы я не был таким заносчивым идиотом и повиновался приказам, то никогда бы не попал в плен. Возможно, моя жизнь сложилась бы иначе, если бы я делал, что должен, мисс Сиборн. А вы всегда так отважно бросаетесь на защиту друзей и родственников, если их кто-то смеет критиковать? – поинтересовался он, словно впервые открыв в ней достойную восхищения черту, и затем из чувства справедливости признал: – Не новоиспеченная жена Джека, а его бабушка довела до моего сведения, что мне не следует тревожить своим отталкивающим видом герцога и гостивших в его доме леди. Что до Джека и Джессики, то я не сомневаюсь: как только в обществе станет известно об их доброте и великодушии, появится много желающих получить милостыню. Одна надежда на дурные манеры Джека, они сослужат ему хорошую службу для сохранения в семейном кармане хоть скольких-то гиней, чтобы кормить семью.
– С этим, полагаю, мы справимся, – с печальной улыбкой произнесла Персефона. Конечно, ее практичный, но и мягкосердечный кузен мог растратить баснословные богатства Сиборнов. – Но ведь именно этого и ожидают от вдовствующей герцогини, разве вы не поняли? Если вы до сих пор не сообразили, отчего она говорит подобные вещи, то вы еще больший недотепа, чем я посчитала той ночью.
– Она – ваша бабушка, – ответил он так, словно это все объясняло.
– Каждый несет свой крест, – просто сказала Персефона.
Сама она старалась не встречаться с известной своей грубостью старой леди. Та терроризировала и обоих сыновей, и их жен, и своего мужа. Даже когда ее муж скончался, ненависть к нему не угасла, напротив, только усилилась. И поскольку вдовствующая герцогиня не желала отдавать главенствующую роль в семье своей невестке и не хотела влачить существование во вдовьем доме Эшбертона, она проживала либо в лондонском особняке на Ганновер-сквер, либо в своем величественном доме недалеко от Бата, который она унаследовала от отца-набоба.
Вынужденная произвести стратегическое отступление, вдовствующая герцогиня больше не хотела обсуждать дела в Эшбертоне или на Гросвенор-сквер в Деттингем-Хаус – к вящему облегчению своих сыновей. Во всяком случае, так было до тех пор, пока не пошли слухи, что Джек каким-то образом выгнал из дома брата Персефоны Ричарда. После этого вдовствующая герцогиня провозгласила – Джеку пора жениться, и прибавила: если он произведет на свет прямых наследников титула, то снимет эту обязанность с Рича. Никто не мог точно сказать, разозлил или нет надменную герцогиню Джек, ведь он по уши влюбился в Джессику Пэндл. Старая леди отчего-то выглядела довольной, словно все шло так, как она планировала. Хотя с этой коварной драконихой всегда следовало быть начеку.
– По крайней мере, вы очень близки со своей семьей. Это большая удача, – прервал лорд Калверкоум ход ее мыслей, самой неприятной из которых была о том, что бабушка всем кажется почти всесильной.
– Иногда это больше похоже на проклятие, чем на удачу, – ответила Персефона, стараясь не сочувствовать одиночеству человека с таким могущественным титулом.
– Я тоже готов осыпать вашего брата проклятиями.
– Если бы вы при этом нашли его живым и здоровым, я могла бы к вам присоединиться.
– Из ваших слов следует: вы готовы подвергнуть себя опасности ради хоть малейшего шанса его отыскать, или я ошибаюсь?
– Конечно готова. Пусть он и вызывает у меня желание надавать ему тумаков, я все равно его очень люблю. Он мой старший брат, лорд Калверкоум, но даже в лучшие времена он доводил меня до бешенства.
– Только это не означает, что вы непременно должны его любить, мисс Сиборн. Не припоминаю, чтобы хоть такие чувства были между мной и моим сводным братом, или между моим отцом и его старшим братом. Для нас, Фортинов, соперничество за такую никчемную вещь, как титул, намного важнее братской любви. Даже когда речь идет о владениях, которые за время распри дошли до плачевного состояния.
– Если вы выросли в такой сопернической атмосфере, неудивительно, что вы не понимаете, насколько сильные чувства мы в семье питаем друг к другу. Полагаю, ваш пример доказывает: нам в этом повезло.
– Или что ваша семья намного добрее и великодушнее, чем моя.
– Даже не думала подобное предполагать, – невинно ответила Персефона и с удивлением заметила: в его глазах вспыхнули веселые искры, будто он захотел совершить что-то очень и очень глупое.
– Моя племянница Аннабель не урожденная Фортин, возможно, это объясняет мою к ней привязанность, – задумчиво произнес он, будто рассуждал сам с собой, а не доверялся ей. – Я обязательно должен ее отыскать или хотя бы узнать, что с ней случилось в то время, когда я был слишком далеко. Аннабель – единственный ребенок моей кузины Алисии и ее мужа, морского капитана де Морбарая. Они вместе бороздили моря, а когда настала пора дать девочке образование, привезли ее в Пенбрин, а сами вновь отправились в плавание.
Персефоне было известно: племянница графа Калверкоума юная Аннабель исчезла в то же самое время, что и ее брат Ричард. Это открытие и заставило графа появиться в полночь в Эшбертоне. «В воспоминаниях о той ночи нет ничего личного, – оправдалась она перед самой собой. – Этот противоречивый мужчина ничуть меня не интересует, только необходимо удостовериться, что с Ричем все в порядке. Вдруг поиски графа помогут мне в этом?»
– Пенбрин – это поместье вашего отца? – заинтересовалась Персефона.
– Нет, матери, – ответил он. Его взгляд стал рассеянным, словно он пытался вызвать в памяти ее образ. – Мой отец, скорее всего, и женился на ней потому, что она была наследницей замка Пенбрин. А старший брат отца не имел уэльского замка и очень завидовал, что отец живет в таковом со своей второй женой. Можете себе представить, как возненавидел меня дядя за то, что я унаследовал этот замок. Ведь он был старшим сыном, и по его мнению, это он должен был все унаследовать – и не важно, что он не имел никакого отношения к моему покойному деду по матери, графу Трегарону.
– Если этот замок ваш, то почему вы решили пойти в армию и отправились в Индию?
– Разве мы еще не обсудили, что я – идиот, мисс Сиборн? – с кривой улыбкой спросил он.
У Персефоны от этих слов замерло сердце: таким юным и почти привлекательным стало его лицо. Этого ни за что нельзя допустить! Она легко справится с человеком, озлобившимся на все и вся; без труда вытерпит колкости высокомерного и замкнутого лорда, ведь сейчас он вызвал у нее воспоминание о том девичьем восхищении и трепете. Но сейчас этот сложный человек заставлял ее желать того, что никто никогда не одобрит.
– По условиям завещания я не мог вступить в права наследования ранее двадцатипятилетнего возраста, – продолжал тот. – До того времени всеми делами обязан был управлять законный опекун, коим после смерти отца стал мой сводный брат. Я не в силах был смотреть, как он растрачивает мое наследство, и решил: пусть уж лучше нас разделят тысячи миль. Иначе я не устою перед искушением и задушу его прежде, чем придет мое время.
– Неужели остальные попечители могли вот так смотреть, как он разрушает ваше будущее?
– Ничего не предпринимать было проще, чем спорить или привлекать его к ответственности по закону, – с сожалением ответил он.
– Трусы! – яростно воскликнула Персефона и с удивлением заметила: взгляд его глаз потеплел.
Но граф быстро овладел собой.