Гражданско-правовое регулирование личных неимущественных отношений, не связанных с имущественными. Глава 1. Понятие личных неимущественных отношений (М. Л. Нохрина, 2004)

1.1. Состояние цивилистической науки в сфере исследования личных неимущественных отношений

Термин «личные неимущественные отношения» появился непосредственно перед дискуссией о гражданском праве 1954–1955 гг. и утвердился в ходе этой дискуссии. Между тем ранее речь шла только о личных правах, а не о порождающих их реальных общественных отношениях[12].

В середине 50-х годов личные неимущественные отношения начинают определяться как такие общественные отношения, в которых выражается индивидуальность личности и возможная ее морально-политическая оценка со стороны социалистического общества[13]. Подобному определению близко понимание личных неимущественных отношений как таких общественных отношений, в которых выражены признание и оценка индивидуальных качеств лица со стороны общества[14], или как отношений, выражающих общественную оценку личности как определенной социальной индивидуальности[15].

Однако данное определение личных неимущественных отношений, на наш взгляд, не может быть принято. Индивидуальность личности проявляется абсолютно во всех общественных отношениях. Не только субъект личных неимущественных отношений, но и субъект любых других общественных отношений, в частности имущественных, действует как определенная индивидуальность. Как обоснованно указывал А. А. Рубанов, гражданин проявляет себя как личность и в отношениях собственности[16].

По тем же причинам нельзя говорить и о том, что только личные неимущественные отношения характеризуются той или иной оценкой личности. Такая оценка присуща не только личным неимущественным, но и любым другим общественным отношениям, поскольку поступки человека в любой сфере общественных отношений оцениваются окружающими.

Традиционно определение личных неимущественных отношений только через их объекты[17]. Например, Н. С. Малеин считает, что к личным относятся отношения, возникающие по поводу духовных благ, лишенных экономического (имущественного) содержания[18]. Однако это определение представляется недостаточно полным. По поводу личных неимущественных благ могут складываться самые различные общественные отношения, из которых далеко не все следует причислять к разряду личных неимущественных. Так, по поводу такого блага, как имя ребенка, возникают общественные отношения между родителями этого ребенка и органом ЗАГС. Однако указанные общественные отношения нельзя рассматривать как личные неимущественные, поскольку в них не участвует сама личность – ребенок, которому принадлежит имя[19].

В качестве определяющего предлагался признак отсутствия в личных неимущественных отношениях экономического содержания[20]. Между тем отсутствием экономического содержания характеризуются не только личные, но и любые другие неимущественные отношения, например отношения, возникающие по поводу участия в выборах[21].

Н. Д. Егоров пишет, что само название «личные неимущественные отношения» указывает на два их отличительных признака: неимущественное содержание и личный характер. Следовательно, оба эти признака должны найти адекватное отражение в определении понятия личного неимущественного отношения. В соответствии с этим Н. Д. Егоров определяет личные неимущественные отношения как возникающие по поводу неимущественных благ отношения, в которых осуществляется индивидуализация личности посредством выявления и оценки ее социальных качеств[22]. Однако и эта позиция уязвима. Как справедливо указывает Л. О. Красавчикова, возникновение и существование тех или иных правоотношений по поводу нематериальных благ не может и не должно зависеть от ее (личности) социальных качеств[23].

Имеет место попытка определять личные неимущественные отношения как «выражающие интересы морального характера, – индивидуализация субъекта в обществе, его индивидуальность, оценка его личности, данные о личной жизни»[24]. Однако определение личных неимущественных отношений через прямое перечисление интересов морального характера, опосредуемых этими отношениями, представляется недостаточно полным. Остается неясным, почему только перечисленные интересы морального характера опосредуются личными неимущественными отношениями. Кроме того, в связи с многозначностью понятия морали оно само нуждается в пояснении применительно к рассматриваемому случаю.

По мнению Т. В. Дробышевской, личные неимущественные отношения – это общественные отношения, возникающие по поводу неимущественных благ и обеспечивающие физическое благополучие и индивидуализацию личности, ее всестороннее совершенствование, развитие, автономию в обществе и адекватность восприятия личности обществом[25]. Однако и в данном случае перечисляются некие цели, ради достижения которых лицо вступает в личные неимущественные отношения, и не поясняется, почему достижение именно этих целей опосредуется личными неимущественными отношениями и что эти цели связывает.

Все приведенные точки зрения имеют одинаковый недостаток: исследование личных неимущественных отношений сводится к поиску признака, позволяющего отграничить их от имущественных отношений. При этом не рассматривается вопрос о содержании личных неимущественных отношений, которое выражается в поведении их участников. Между тем без такого рассмотрения невозможно сделать правильный вывод об общих признаках, присущих всем личным неимущественным отношениям.

Указанного недостатка в определенной мере удалось избежать О. В. Иванову. По его мнению, личные неимущественные отношения – это отношения, в рамках которых происходит пользование личными неимущественными благами[26]. Однако пользование некоторыми нематериальными благами, о которых говорит О. В. Иванов, например честью и достоинством, происходит абсолютно во всех общественных отношениях, а не только в личных неимущественных. Не существует каких-либо особых общественных отношений чести и достоинства, в которые люди вступали бы с единственной целью использовать сложившееся о них мнение. Честь, достоинство и деловая репутация формируются и проявляются в рамках любых общественных отношений, участником которых становится то или иное лицо.

На основании изложенного можно сделать вывод о том, что в настоящее время в цивилистической науке вопрос о содержании личных неимущественных отношений надлежащим образом не решен. Решению этого вопроса может способствовать анализ нематериальных благ как объектов личных неимущественных отношений.

1.2. Личные неимущественные отношения и нематериальные блага

Все существующие в обществе отношения можно разделить на две группы. В одних общественных отношениях субъекты не оказывают воздействия на какие-либо внешние для них материальные или нематериальные объекты[27]. В такие отношения субъекты вступают ради удовлетворения интересов, не связанных с таким воздействием. Например, это отношения, которые опосредуют передвижение человека, родственные, супружеские и родительские отношения[28], а также многие другие общественные отношения, которые традиционно называются неимущественными[29]. На возможность существования таких отношений обращал внимание О. С. Иоффе, отмечая, что в ряде общественных отношений объекта, понимаемого в качестве внешнего для субъектов предмета, вообще может и не быть[30]. Это обстоятельство признавали многие правоведы, в частности: С. Ф. Кечекьян, Ю. К. Толстой, С. С. Алексеев, а также другие авторы[31]. Именно оно дало основание М. М. Агаркову, С. Н. Братусю, Г. Н. Полянской, В. С. Толстому, а также Р. О. Халфиной[32] говорить о том, что возможно существование безобъектных правоотношений.

В других общественных отношениях стороны не только взаимодействуют между собой, но хотя бы одна из них обязательно оказывает активное воздействие на те или иные материальные или нематериальные предметы, выступающие в качестве объектов этих общественных отношений[33]. В качестве примера можно привести отношения собственности, отношения по выполнению работ, отношения по использованию того или иного произведения и т. п.

К аналогичным выводам пришел, в частности, Н. Г. Александров. По его мнению, внешний объект поведения людей существует лишь в имущественных отношениях; в неимущественных правоотношениях его вообще нет[34].

При этом, исходя из общефилософского понимания объекта, в литературе особо подчеркивается его внешний характер по отношению к субъекту[35]. Так, В. А. Тархов применительно к субъективным правам пишет, что вообще не может быть субъективных прав на объекты, неотделимые от личности, от субъекта. Представление о таких правах противоречило бы философскому и юридическому пониманию объектов[36].

Связано это с тем, что то или иное поведение субъекта может быть направлено лишь на внешние для него предметы, в отношении которых он может совершать какие-либо действия в целях удовлетворения своих интересов. Те явления, в отношении которых не могут совершаться действия в целях удовлетворения интересов, не могут выступать в качестве объектов общественных отношений[37].

Какие же предметы материального и нематериального мира могут выступать в качестве объектов общественных отношений? В философии выделяются, в частности, следующие основные формы бытия: бытие вещей (тел), а также бытие духовного (идеального), которое делится на индивидуализированное духовное и объективированное (внеиндивидуальное) духовное[38].

Индивидуализированное духовное характеризуется тем, что оно неотделимо от конкретной жизнедеятельности индивидов и выступает, в частности, в форме сознания. Такое духовное не может быть объектом общественного отношения, поскольку оно не проявляется вовне. Индивидуализированное духовное не имеет значения и для права, поскольку, как указывал К. Маркс, «помимо своих действий я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом»[39]. Таким образом, те или иные мыслительные процессы, происходящие в сознании человека и относящиеся к его внутреннему миру, не являются объектами общественных отношений и не имеют правового значения.

В отличие от индивидуализированного духовного, внеиндивидуальное духовное существует вне индивида или, говоря иначе, объективируется. Оно возникает в результате отделения от конкретного человека результатов деятельности его сознания и духовной деятельности вообще при помощи продуктов культуры (языка и других знаковых систем)[40]. Такое духовное может выступать объектом общественного отношения и соответственно иметь правовое значение, поскольку оно воплощается в материальной форме, отделимой от человеческой личности[41]. В качестве примера объективированного духовного можно привести, в частности, различного рода произведения, изобретения, другие результаты интеллектуальной деятельности.

Таким образом, в качестве объектов тех или иных общественных отношений могут выступать либо вещи (блага в материальной форме), либо явления объективированного духовного, которые по своей природе являются благами в нематериальной форме. Подтверждение данному выводу можно найти у Н. Г. Александрова. Он предлагал различать объект правового воздействия и внешние объекты поведения людей. К последним автор относит вещи и объективированные продукты интеллектуального творчества[42]. Объекты личных неимущественных отношений рассматривались в многочисленных цивилистических исследованиях задолго до появления в нашем законодательстве примерного перечня нематериальных благ, который содержится в ст. 2 и 150 ГК РФ. В литературе использовались различные термины для обозначения этих благ. Они назывались личными[43], личными неимущественными[44], личными нематериальными[45] и, наконец, просто нематериальными[46].

Впервые в советской литературе категория «личных благ» появилась в трудах М. М. Агаркова. В качестве личных благ он назвал жизнь, телесную неприкосновенность, здоровье, честь, достоинство, имя, авторство и определил их как блага, не отделимые от личности[47].

В дальнейшем в научной литературе предлагались различные перечни нематериальных благ, которые пополнялись в зависимости от времени написания работ. Так, в качестве нематериальных благ назывались: право на изображение, тайна переписки[48], имя, безопасность, неприкосновенность, свобода слова[49], неприкосновенность жилища, переписки, иных сфер личной жизни[50], личная неприкосновенность, сфера личной жизни[51], состояние здоровья, многообразные проявления присущей каждой личности индивидуальности, свобода выбора в установленных законом рамках по собственному усмотрению модели поведения, право на жизнь и здоровье, на имя, честь и достоинство, телесную неприкосновенность и неприкосновенность личной сферы граждан, право на свободное передвижение и свободное избрание места жительства, право на избрание рода социально полезной деятельности, неприкосновенность личной документации[52], трудоспособность[53], личная предприимчивость, изобретательность и энергия[54], телесная (физическая) целостность[55], национальная принадлежность, родной язык и выбор языка общения, вероисповедание[56], свобода личности, хорошая репутация, портрет и звукозапись, личная тайна, обработанные с помощью ЭВМ данные, относящиеся к личности, фамилия (псевдоним) и внешность, гражданская честь, высказывания и бумаги личного характера, видовые снимки и звуковые записи, касающиеся гражданина или его высказываний личного характера[57], благоприятное экологическое состояние личности[58] и др.

В дальнейшем в зависимости от приводимых перечней нематериальных благ предпринимались попытки дать их научное определение. Так, З. П. Ромовская охарактеризовала личные неимущественные блага как блага, лишенные экономической ценности, экономического содержания[59]. С ней согласна Л. О. Красавчикова, по мнению которой, «духовные (нематериальные) блага имеют внеэкономическую природу и обладают функциональным свойством нетоварности (не становятся товаром ни при каких условиях нормального существования и развития человеческого общества)»[60]. Высказывалась также точка зрения, что личные блага – это такие блага, которые индивидуализируют личность[61]. Помимо неэкономического и невещественного характера, а также неотделимости от личности, указывается на переменность содержания одного и того же блага (изменяется здоровье, окружающая среда, индивидуальный облик и многие другие блага)[62].

Новый ГК РФ не внес определенности в вопрос о характере нематериальных благ. Законодатель воспринял два выдвинутых в науке критерия: неотчуждаемость и непередаваемость рассматриваемых благ, а также их нематериальный характер. При этом, как справедливо указывает М. Н. Малеина, законодатель не разъяснил, что следует понимать под «нематериальностью»: невозможность вещественного воплощения блага, отсутствие имущественного эквивалента или невозможность оценить благо в деньгах[63].

Как видно, законодатель отверг такие предлагаемые в литературе признаки, как индивидуализация личности и переменность содержания нематериальных благ. Сделано это по вполне понятным основаниям. Из всех перечисленных в ГК РФ нематериальных благ личность в той или иной мере индивидуализируют лишь имя, честь, достоинство и деловая репутация. Что касается других перечисленных в законе и научных трудах нематериальных благ, то они ни в коей мере не выражают индивидуальность личности. Так, жизнь как таковая принадлежит каждому человеку и не позволяет отличить одного человека от другого. Переменность же содержания нематериальных благ, по всей видимости, не имеет правового значения при их охране и защите.

ГК РФ содержит следующий перечень нематериальных благ: неотчуждаемые права и свободы человека (ст. 2), жизнь, здоровье, достоинство личности, личная неприкосновенность, честь и доброе имя, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна, право свободного передвижения, выбора места пребывания и жительства, право на имя, право авторства, иные личные неимущественные права и другие нематериальные блага, принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона (ст. 150).

Прежде всего вызывает возражение включение в родовое понятие «нематериальное благо» неотчуждаемых прав и свобод человека, а также тех или иных личных неимущественных прав[64]. В отличие от имущественных прав, которые могут выступать объектами обязательственных отношений, сделки по уступке личных неимущественных прав невозможны. Тем более невозможны сделки по уступке «неотчуждаемых прав и свобод человека». Как правильно указывает М. Н. Малеина, такое широкое понятие нематериального блага, которое охватывает и блага как таковые, и права на них, не должно иметь места в законе[65].

В принципе, есть момент, который свидетельствует об определенном смысле указанной конструкции. В ст. 150 ГК РФ предусмотрено, что нематериальные блага граждане приобретают либо в силу рождения, либо в силу закона. «Жизнь, здоровье, достоинство личности, честь и доброе имя – это те блага, которые гражданин приобретает при рождении. А вот “правами” на неприкосновенность частной жизни, свободу передвижения и выбора места жительства и др. гражданин обладает в силу закона»[66]. Таким образом, для указания на то, что́ приобретается в силу рождения, а что́ – в силу закона, и использована такая конструкция. Однако и она не была выдержана законодателем. Достаточно сравнить две статьи ГК РФ: ст. 150 говорит о праве на имя, а ст. 19 – просто об имени[67].

Таким образом, не могут быть признаны объектами общественных отношений такие блага, как право на изображение, право на жизнь и здоровье, на имя, честь и достоинство, телесную неприкосновенность и неприкосновенность личной сферы граждан, право на свободное передвижение и свободное избрание места жительства, неприкосновенность личной документации, неотчуждаемые права и свободы человека.

Не могут выступать в качестве объектов общественных отношений жизнь и здоровье человека, его внешность, трудоспособность, национальная принадлежность и национальный язык, вероисповедание, поскольку их невозможно отделить от субъекта этих отношений[68]. Нельзя признать объектами общественных отношений и такие блага, как телесная неприкосновенность, тайна переписки, авторство, безопасность, неприкосновенность жилища, переписки, иных сфер личной жизни, личная неприкосновенность, свобода совести, свобода слова, свобода выбора в установленных законом рамках модели поведения, телесная (физическая) целостность, свобода личности, личная тайна, благоприятное экологическое состояние личности и др. Указанные явления не выступают в овеществленной форме или форме объективированного духовного. В отношении этих благ субъекты не могут совершать какие-либо действия. Так, нельзя понимать под объектом общественного отношения ту или иную неприкосновенность, безопасность, телесную целостность, благоприятное экологическое состояние, те или иные свободы, тайны, которые как явления существуют только в результате надлежащей реализации установленных государством правовых норм. Любые блага должны существовать объективно, а не быть привнесенными в общество в результате правового воздействия.

Жизнь – это необходимая предпосылка для вступления лица в любые отношения, но не объект, по поводу которого возникают какие-то особые общественные отношения. Человек может лишить себя жизни тем или иным способом. Однако в данном случае объектом его действий в рамках соответствующих общественных отношений будет не сама жизнь, а нож, пистолет, веревка и другие подобные объекты, воздействуя на которые человек лишает себя жизни. Жизнь (а точнее, ее прекращение) в данном случае выступает не объектом активных действий человека, а их целью. Личная предприимчивость, изобретательность и энергия как индивидуальные качества человека также выступают предпосылкой любых общественных отношений, а не их объектом.

Здоровье, как и жизнь, неотделимо от самого человека, и в силу этого он в принципе не может совершать в отношении своего здоровья какие-либо активные действия. Могут совершаться лишь действия, способствующие в конечном счете улучшению или ухудшению здоровья. Однако такие действия направлены не на само здоровье человека, а на различного рода блага, с помощью которых улучшается или ухудшается здоровье. Например, лицо может приобрести пищу и заказать медицинские услуги, чтобы поддержать свое здоровье. В данном случае указанные действия направлены на продукты питания, заказ медицинских услуг и существуют в рамках обязательств купли-продажи, возмездного оказания услуг и т. п.

Внешность, а точнее, ее изменение, также выступает целью, а не объектом соответствующих общественных отношений. Человек в данном случае совершает активные действия лишь в отношении средств ухода за внешностью.

Такое «благо», как трудоспособность, также не может быть объектом общественных отношений, поскольку лицо в трудовых отношениях воздействует на средства производства, а не на свою трудоспособность.

Невозможно представить себе активные действия, которые человек мог бы совершить в отношении своей национальной принадлежности, национального языка, а также вероисповедания. Можно изменить указанные качества человека, однако в случае отсутствия государственной регистрации таких изменений соответствующих общественных отношений не будет вообще. В случае же внесения изменений в паспорт относительно национальной принадлежности общественные отношения складываются в связи с действиями человека и соответствующего государственного органа по внесению изменений в паспорт, а не действий лица в отношении своей национальной принадлежности.

Авторство также не может выступать в качестве объекта общественных отношений, поскольку оно не может быть передано другим лицам. В авторских отношениях объектом выступает то или иное произведение, а не факт авторства.

По тем же причинам нельзя относить к числу объектов общественных отношений ту или иную сферу общественных отношений, например сферу личной жизни, а также многообразные проявления присущей каждой личности индивидуальности.

Можно говорить как о нематериальных явлениях о чести, достоинстве и деловой репутации, поскольку они представляют собой определенную оценку того или иного лица в сознании окружающих или этого лица. Однако указанные явления относятся к индивидуализированному духовному, которое не находит воплощения в какой-либо объективированной форме и поэтому не может выступать объектом общественных отношений[69]. Кроме того, закон не определяет каких-либо обязанностей в отношении названных благ. ГК РФ запрещает распространение не соответствующих действительности порочащих сведений о том или ином лице. Эти сведения как определенная информация объективируются лишь в процессе нарушения указанной обязанности и не являются объектом отношения, существовавшего до правонарушения.

Таким образом, в правовой литературе имеет место тенденция употреблять понятие «благо» не в качестве внешнего субъектам общественного отношения материального или нематериального предмета, что позволяет четко разграничивать соответствующие правоотношения, а в широком смысле – как всего того, что удовлетворяет определенные потребности человека[70]. Так, Н. И. Матузов пишет: «Блага подразделяются на материальные, духовные, этические, политические, культурные и т. д. Исчерпывающего деления дать нельзя в силу громадного разнообразия различных благ и ценностей по их назначению, роли, доступности и т. д. В роли блага могут выступать вещи, предметы, явления, действия, свобода, культура, идеи, социальные институты, продукты духовного творчества, равенство, здоровье, жизнь, честь, достоинство, неприкосновенность, труд, отдых, образование, творческая деятельность, участие в делах общества, в управлении государством, возможность избирать, быть избранным, участвовать в общественно-политической жизни страны, заниматься творческой деятельностью, развивать свои способности и таланты»[71].

Однако, несмотря на четко сформулированный критерий выделения понятия «блага» (определенной ценности), в таком широком смысле оно не может быть употреблено в юридической науке. Если довести ситуацию до абсурда, то в качестве благ могут быть названы столь разнообразные объекты, что проблема определения и разграничения правовых явлений будет снята вообще. Так, в правоотношениях собственности благом можно будет назвать и саму вещь, и ее неприкосновенность, и свободу действий собственника в отношении вещи, и все другие возможные явления, так или иначе характеризующие отношения собственности. Вряд ли такой подход будет способствовать более четкому уяснению сущности складывающихся по поводу той или иной вещи отношений. Поэтому с юридической точки зрения более правильно говорить о том, что в качестве блага как объекта соответствующего общественного отношения могут выступать лишь внешние для субъектов общественного отношения предметы материального и нематериального мира.

Таким образом, из всех перечисленных явлений к объектам общественных отношений можно отнести лишь имя, а также псевдоним[72], поскольку другие «нематериальные блага» не выступают в овеществленной форме или в форме объективированного духовного. К аналогичному выводу пришли Я. М. Магазинер и С. Ф. Кечекьян. Рассматривая проблему правоотношения, они отрицали за нематериальными благами значение самостоятельного объекта права. Как писал Я. М. Магазинер, объекты правоотношения – явления внешнего мира, которые экономически характеризуются как блага. Нельзя считать объектом права нематериальные блага: это содержание правоотношения между человеком, требующим не умалять его нематериальные блага, и человеком, обязанным не умалять их[73].

По мнению С. Ф. Кечекьяна, содержание нематериальных благ может быть раскрыто через действия управомоченного и обязанных лиц[74]. Автор справедливо обратил внимание на тот факт, что нематериальные блага, не являясь внешними для субъектов объектами (вещами, продуктами духовного творчества), могут раскрываться лишь через те или иные действия субъектов отношения.

Вышеизложенное позволяет сделать предварительный вывод. Либо личные неимущественные отношения ограничиваются отношениями по поводу таких благ, как имя и псевдоним, поскольку личных неимущественных отношений по поводу других «нематериальных благ» существовать не может, либо существуют такие личные неимущественные отношения, в которых вообще отсутствует объект как внешнее по отношению к субъектам нематериальное благо.

Для подтверждения этого вывода необходимо рассмотреть содержание личных неимущественных отношений.

1.3. Содержание личных неимущественных отношений

В любом общественном отношении так или иначе присутствует человеческая деятельность. Роль последней в общественном отношении может пониматься по-разному, но она никем и никогда не исключалась из понятия общественного отношения[75]. Наличие человеческой деятельности является основным критерием, отличающим общественные отношения от других связей в обществе. В ряде общественных отношений на определенной стадии их существования активного поведения может и не быть. Как обоснованно отмечает B. Л. Слесарев, общественное отношение как форма взаимосвязи субъектов имеет своим содержанием возможность деятельности либо реализацию данной возможности – саму деятельность[76]. Например, такая ситуация имеет место в обязательственных отношениях при отсрочке исполнения, когда ни управомоченное, ни обязанное лицо каких-либо действий не совершают. Однако не бывает таких общественных отношений, в которых вообще не существует и не может существовать какого-либо активного поведения их участников.

Пассивное поведение само по себе не может составлять содержание общественного отношения, поскольку при бездействии лицо вообще не вступает в какие-либо связи с окружающими.

Сделанный вывод ни в коей мере не противоречит юридической ситуации обязательства с отрицательным содержанием (например, по воздержанию от конкуренции), где бездействие, несомненно, выступает как акт поведения. Дело в том, что в силу заключения договора, порождающего обязательство с отрицательным содержанием, не возникает какого-то особого общественного отношения, в котором имеет место бездействие. В данном случае это обязательство лишь налагает дополнительные (по сравнению с законом) ограничения на определенные действия, которые опосредуются соответствующим общественным отношением, существующим до заключения договора. Например, при правовом регулировании отношений собственности, где лицо совершает активные действия в отношении вещи, право собственности ограничено запретами, установленными законом. Кроме установленных в законе запретов собственник может наложить на себя дополнительные ограничения путем вступления в обязательство, налагающее на него обязанности не совершать каких-либо действий в отношении своей вещи. При этом каких-то особых общественных отношений, в которых имеет место бездействие, не возникает. Просто налагаются дополнительные ограничения в рамках уже существующих отношений собственности. Да, действительно, бездействие можно считать актом поведения, когда лицо сознательно не совершает каких-либо действий, хотя имеет возможность их совершить. Однако в этой ситуации акт поведения в виде бездействия остается лишь в сознании человека и не может восприниматься окружающими. Именно поэтому бездействующие по отношению друг к другу лица не вступают в какие-то особые общественные отношения, связанные с этим бездействием.

При этом содержание общественного отношения не может заключаться только в таком активном поведении, когда управомоченное лицо дает другому лицу разрешение на совершение определенных действий, например разрешение на использование своего изображения. Поведение стороны общественного отношения в виде разрешения совершения определенных действий появляется лишь в результате правового регулирования этого отношения путем введения соответствующего правового запрета. Если такого запрета нет, невозможна и выдача разрешения на действия, которые дозволены без всяких ограничений.

Содержание общественного отношения не может также заключаться только в таком активном поведении, когда управомоченное лицо предъявляет к обязанному лицу требование соблюдать определенный запрет. Поведение стороны общественного отношения в виде требования определенного поведения от другой стороны также появляется лишь в результате правового регулирования. В частности, требование не совершать определенных действий возникает в результате введения соответствующего правового запрета. Пока общественное отношение не урегулировано правом, ни одна из его сторон не может требовать от другой стороны соблюдения такого запрета. Таким образом, любое общественное отношение предполагает какое-либо активное поведение хотя бы одного из его участников, не сводимое к даче другому лицу разрешения на совершение определенных действий либо требованию соблюдения определенного запрета.

В силу этого не бывает и правоотношений, в которых ни управомоченное, ни обязанное лицо не совершают каких-либо активных действий, и, соответственно, существующих в их рамках так называемых «негативных» субъективных прав, содержание которых сводится лишь к требованию соблюдения обязанным лицом определенного запрета. На это обращали внимание О. С. Иоффе и М. Д. Шаргородский. По их мнению, правоотношений, где ни одна из сторон не осуществляет активных действий, в природе не бывает[77]. Правовое отношение имеет место только в том случае, если его субъекты активно действуют[78]. Поэтому невозможно согласиться с А. В. Наумовым, который признает существование «общественных отношений по поводу воздержания лиц от совершения преступления вследствие уголовно-правового запрета»[79].

О существовании «негативных» субъективных прав можно говорить лишь в том случае, если понимать правоотношение исключительно как связь права и обязанности, а не как общественное отношение, урегулированное нормой права. Как указывает Н. Д. Егоров, спор между сторонниками двух концепций понятия правоотношения сводится к тому, как осуществляется связь между участниками правоотношения – через их субъективные права и обязанности или же посредством взаимообусловленного этими правами и обязанностями поведения субъектов правоотношений[80]. Применительно к личным неимущественным правоотношениям указанный вопрос можно поставить следующим образом. Если понимать под правоотношением исключительно связь права и обязанности, то правоотношение, в частности чести и достоинства, можно сформулировать как обязанность воздерживаться от посягательств на честь и достоинство и как право требовать исполнения этой обязанности. Если же понимать правоотношение как общественное отношение, урегулированное нормой права, то такое правоотношение в принципе существовать не может, как не может быть общественного отношения, где ни одна из сторон не совершает никаких активных действий.

В данном споре следует присоединиться к точке зрения тех авторов, которые полагают, что правоотношение, как и любое общественное отношение, представляет собой связь, складывающуюся в результате взаимодействия между людьми. Взаимодействовать же люди могут, только совершая определенные действия, акты поведения[81]. К. Маркс писал, что правовые отношения не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что они коренятся в материальных жизненных отношениях[82]. Следовательно, как не может быть общественного отношения, в котором обе стороны бездействуют, так не может быть и соответствующего правоотношения, а также существующего в его рамках «негативного» субъективного права. Говорить о субъективном праве можно только тогда, когда характер интереса предполагает совершение в целях его удовлетворения каких-либо активных действий либо носителем интереса, либо другими лицами. В этом случае между носителем интереса и этими лицами складывается общественное отношение, при правовом регулировании выступающее в форме правоотношения, в рамках которого и существует субъективное право.

Поскольку в действующем гражданском законодательстве понятие личного неимущественного права отсутствует, определение тех или иных прав в качестве личных неимущественных производится исключительно в доктринальном плане. Чтобы сделать вывод о природе личных неимущественных отношений и интересов, лежащих в их основе, проведем анализ конструируемых в литературе личных неимущественных прав с целью выяснить, какие же общественные отношения те или иные авторы считают опосредованными соответствующими личными неимущественными правами и соответствуют ли эти отношения указанному критерию – обязательному наличию в их рамках активного поведения, не сводимого к требованию соблюдения того или иного запрета, а также к разрешению на совершение определенных действий.

В настоящий момент в Российской Федерации действует Международный пакт о гражданских и политических правах[83], которым провозглашается, в частности, право на жизнь. В ст. 6 указанного Пакта установлено, что никто не может быть произвольно лишен жизни.

В развитие указанной нормы ст. 20 Конституции РФ предусматривает, что каждый имеет право на жизнь. Смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей.

Право на жизнь в указанном смысле традиционно рассматривается в рамках науки конституционного права[84]. Однако в последнее время имеются попытки обосновать гражданско-правовую природу субъективного права на жизнь[85].

Одним из сторонников существования права на жизнь как субъективного гражданского права выступает М. Н. Малеина. По ее мнению, право на жизнь складывается из правомочия на сохранение жизни (индивидуальности) и правомочия на распоряжение жизнью. Правомочие на сохранение жизни (индивидуальности) проявляется в возможности самостоятельно решать вопросы (давать или не давать согласие) об изменении пола, о пересадке искусственных органов и тканей. Правомочие на распоряжение жизнью состоит в возможности подвергать себя значительному риску (например, проведение опасного опыта на здоровом человеке – добровольце) и возможности решить вопрос о прекращении жизни (в том числе путем активной и пассивной эвтаназии)[86]. Объектом личного неимущественного гражданского права на жизнь, по мнению М. Н. Малеиной, является жизнь как высшее благо, возникающее с момента отделения жизнеспособного ребенка от организма матери и продолжающееся в течение функционирования головного мозга[87].

Существование права на жизнь в гражданско-правовом смысле признает также Л. О. Красавчикова. Соглашаясь с тем, что право на жизнь включает в себя возможность решить вопрос о прекращении жизни путем пассивной эвтаназии, она среди возможностей, предос-тавленных субъекту личного неимущественного права на жизнь, на-зывает также правомочия женщины на искусственное оплодотворение и имплантацию эмбриона, а также на искусственное прерывание беременности и стерилизацию[88].

Характеризуя право на жизнь с так называемой негативной стороны – в части требования определенного поведения от обязанных лиц, – Л. О. Красавчикова говорит о воздержании всех окружающих лиц от действий, способных нарушить право управомоченного лица[89]. Аналогичной позиции придерживается и М. Н. Малеина[90].

Трудно, на наш взгляд, согласиться с приведенными точками зрения о существовании указанных правомочий в рамках абсолютного права на жизнь. Так, само название первого указанного М. Н. Малеиной правомочия – правомочия на сохранение жизни (индивидуальности), проявляющегося в возможности самостоятельно решать вопросы об изменении пола, а также о пересадке искусственных органов и тканей, свидетельствует о том, что автор подменяет понятие жизни понятием индивидуальности. Между тем любое правомочие права на жизнь должно обеспечивать сохранение или лишение жизни, иначе обозначение рассматриваемого права как права на жизнь теряет всякий смысл. С этой точки зрения необоснованна позиция и Л. О. Красавчиковой, поскольку непонятно, как связаны с благом жизни субъекта права названные ею правомочия женщины на искусственное оплодотворение и имплантацию эмбриона, а также на искусственное прерывание беременности и стерилизацию[91]. В данном случае речь идет о жизни ребенка, а не о жизни женщины как субъекта рассматриваемого права.

Правоотношения, в рамках которых возможна активная эвтаназия, являются не абсолютными, а относительными, поскольку имеет место требование активного поведения от обязанного лица по совершению действий, приводящих к смерти. Существование такого требования в рамках абсолютных правоотношений не представляется возможным. В рамках абсолютного правоотношения может существовать право лица требовать от всех окружающих лиц не препятствовать ему в совершении действий по распоряжению жизнью, включая самоубийство. Однако действующее законодательство не предусматривает существования такого права, да и вряд ли это целесообразно по этическим и религиозным соображениям.

Основной же недостаток позиции, по которой в рамках права на жизнь существуют некие положительные правомочия, состоит в том, что жизнь как неотделимое от человека благо реализуется во всех общественных отношениях, участником которых становится человек. Не существует какого-либо особого абсолютного общественного отношения, в рамках которого человек совершал бы активные действия, направленные на его жизнь.

Этим и объясняется неудачность предпринятых в литературе попыток сформулировать личное неимущественное право лица на жизнь, существующее в рамках абсолютного правоотношения.

В рамках права на жизнь Т. В. Дробышевская конструирует право на достойное человеческое существование, которое должно быть гарантировано государством с учетом прожиточного минимума, а также право на паллиативное лечение. Под последним понимается обеспечение государством страдающему неизлечимой болезнью гражданину паллиативное лечение в условиях хосписа[92]. Между тем достойное человеческое существование выступает целью всего правового регулирования любых общественных отношений. Поэтому указанное право не может быть признано как особое субъективное личное неимущественное гражданское право. Требование к государству обеспечить паллиативное лечение не обеспечено санкцией и потому также не может считаться субъективным гражданским правом.

Таким образом, можно говорить о наделении лица лишь возможностью требовать от всех окружающих лиц воздержания от действий, влекущих за собой его смерть, а также возможностью требовать воздержания от действий по изменению его пола, пересадке ему искусственных органов и тканей, проведению на нем опытов и лечения без его согласия, кроме случаев, предусмотренных законом. Указанные возможности сводятся лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения они не предполагают. Это означает, что в основе таких возможностей не лежат какие-либо общественные отношения, которые, как отмечалось, характеризуются активным поведением хотя бы одной из сторон, не сводящимся к требованию соблюдения запрета. Стало быть, указанные возможности не образуют субъективные права, о чем свидетельствует и их негативный характер.

Аналогичную позицию М. Н. Малеина занимает и в отношении права на здоровье. По ее мнению, позитивное содержание личного неимущественного гражданского права на здоровье складывается из правомочий владения, пользования и распоряжения своим здоровьем. Правомочия по владению и пользованию здоровьем осуществляются фактически постоянно, но как бы юридически «незаметно», а проявляются в особых ситуациях и в случае нарушения здоровья. Так, гражданин может осуществлять правомочия по владению и использованию своего здоровья путем обращения в медицинское учреждение и заключения договора на оказание медицинской помощи. При этом он становится обладателем относительных субъективных прав (на квалифицированную медицинскую помощь, выбор врача, информацию о состоянии здоровья, проведение консилиума и пр.), которые конкретизируют содержание права на здоровье и определяют его пределы.

Другой способ использования своего здоровья, по мнению М. Н. Малеиной, – вынашивание и рождение женщиной ребенка, зачатого путем имплантации в ее организм чужой оплодотворенной яйцеклетки, с последующей передачей рожденного его биологическим родителям. В этом случае отношения должны оформляться как минимум двумя договорами: первый – между биологическими родителями и медицинским учреждением об изъятии донорского материала и возврате ребенка; второй – между медицинским учреждением и суррогатной матерью об имплантации яйцеклетки и возврате ребенка. Возможен также третий договор – между биологическими родителями и суррогатной матерью об общении в период беременности, о размере компенсации и т. п.

Правомочие по распоряжению своим здоровьем, по словам автора, предполагает принятие дееспособным лицом самостоятельных решений, в том числе таких, которые неблагоприятно отразятся на здоровье. Например, существует возможность заключить договор об участии в биомедицинском исследовании (эксперименте на здоровом человеке), а также договор донорства, поскольку при этом нарушается телесная оболочка и возникает риск временного или постоянного ухудшения состояния здоровья. При этом необходимым условием проведения эксперимента является свободное письменное согласие гражданина – объекта исследования[93]. Правомочие по распоряжению своим здоровьем проявляется также в возможности отказа гражданина от медицинского вмешательства или требования его прекращения[94]. Против конструирования права на здоровье как субъективного гражданского права могут быть приведены те же доводы, что и в отношении права на жизнь. Как и жизнь, здоровье реализуется во всех без исключения общественных отношениях, в которые вступает человек. Здесь также невозможно существование какого-либо особого общественного отношения, объектом которого выступало бы здоровье управомоченного лица.

Трудно согласиться и с механическим переносом категорий, относящихся к праву собственности, к личным неимущественным правам. Как следует из позиции М. Н. Малеиной, любой признак, характеризующий индивида, может расцениваться в значении объекта, владение и распоряжение которым зависят от самого управомоченного. Однако правомочия «владения» и «распоряжения» едва ли приложимы к здоровью. Эти категории в их традиционном понимании применимы лишь к объектам, отделимым от управомоченного субъекта. Между тем здоровье человека, неотделимо от самого человека, и в силу этого он в принципе не может совершать в отношении своего здоровья какие-либо активные действия, включая действия по владению и распоряжению.

В позиции М. Н. Малеиной нельзя не заметить противоречий. Так, по ее мнению, запрет проведения опытов в той части, когда они связаны со «значительным риском», охватывается правом на жизнь, а когда они просто «могут неблагоприятно отразиться на здоровье» – правом на здоровье. То же самое обнаруживается и при рассмотрении правомочия на отказ от медицинского вмешательства. М. Н. Малеина анализирует это правомочие и в рамках права на жизнь (пассивная эвтаназия), и в рамках права на здоровье. Между тем юридическая природа указанных правомочий одинакова: никто не вправе проводить опыты и лечение без согласия управомоченного, кроме случаев, предусмотренных законом.

Правомочие требовать прекращения лечения является не абсолютным, а относительным, поскольку имеет место в обязательственных правоотношениях клиента с медицинским учреждением.

По мнению Л. О. Красавчиковой, правом на здоровье охватываются следующие возможности: право на получение квалифицированной медицинской помощи, право на своевременную лекарственную помощь, право на квалифицированное и своевременное протезирование, право на врачебно-косметологическое лечение, право на донорство и трансплантацию органов и тканей, право на участие в медицинском эксперименте[95].

Между тем все провозглашенные Л. О. Красавчиковой правомочия, входящие, по ее мнению, в абсолютное субъективное право на здоровье, на самом деле существуют в рамках относительных правоотношений, поскольку предполагают активное поведение обязанных лиц. Относительный характер носят и правоотношения женщины, вынашивающей чужого ребенка, с родителями этого ребенка и медицинскими учреждениями, оказывающими услуги по имплантации эмбриона, так как эти отношения возникают на основании соответствующих договоров. Абсолютных же правоотношений, в рамках которых человек может совершать какие-либо активные действия в отношении своего здоровья, не существует[96].

Таким образом, у человека есть возможность требовать от всех окружающих лиц воздержания от действий, ухудшающих его здоровье, кроме случаев, установленных законом[97]. Однако содержание этой возможности показывает, что она сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения управомоченного или обязанного лица она не предполагает. Между тем, как было указано ранее, негативных субъективных прав не существует ввиду отсутствия соответствующих общественных отношений и правоотношений. Поэтому указанная возможность не может быть охарактеризована как субъективное право.

Право на благоприятную окружающую среду, как и права на жизнь и здоровье, традиционно рассматривалось в науке конституционного права. Так, Ю. С. Шемшученко отмечает, что право человека на безопасную (здоровую) окружающую среду относится к числу его фундаментальных прав, имеющих в своей основе естественный характер[98]. Как о социально-экономическом конституционном праве говорят о праве на благоприятную окружающую среду Е. И. Козлова и О. Е. Кутафин[99].

Однако в последние годы ряд авторов рассматривают и гражданско-правовой аспект указанного права[100]. По мнению М. Н. Малеиной, право на благоприятную окружающую среду состоит из правомочий по использованию, изменению окружающей среды, получению информации о ее санитарно-эпидемиологическом состоянии[101]. Благом, которое лежит в основе указанного права, является благоприятное экологическое состояние личности[102].

Как пишет М. Н. Малеина, правомочие по использованию окружающей среды заключается в возможности дышать чистым воздухом, пользоваться естественными неотравленными плодами и благами природы, не подвергаться воздействию шума, вибрации и пр.[103] Правомочие по изменению окружающей среды представляет возможность совершать действия, способствующие созданию благоприятной среды обитания (например, заключить договор на ремонт помещения)[104].

Праву гражданина на здоровую окружающую среду корреспондирует обязанность любого субъекта (государства, юридического и физического лица) воздерживаться от негативного воздействия на окружающую среду, а также принимать меры по предупреждению таких воздействий и ликвидации их последствий[105].

Однако возможность дышать чистым воздухом, пользоваться естественными неотравленными плодами и благами природы вряд ли можно отнести к числу юридически обеспеченных возможностей. Указанные действия представляют собой фактическую реализацию правомочия требовать, чтобы окружающие лица не наносили вреда окружающей среде. Только в том случае, если не будет наноситься вред окружающей среде, воздух будет чистым, а блага природы – неотравленными. Здесь можно говорить об интересе в благоприятной окружающей среде, обеспеченном правомочием требовать не наносить ей вреда.

С нашей точки зрения, неправомерно называть возможность заключения договора на ремонт помещения правомочием на изменение окружающей среды. Такая возможность (способность) является элементом правоспособности гражданина, а не его субъективным правом или правомочием в рамках субъективного права. Кроме того, некорректно подменять обозначение правомочия его целью. Следуя этой логике, возможность заключения договора на ремонт помещения можно назвать правомочием и права на здоровье, и права на жизнь, поскольку ремонт помещения может проводиться как с целью улучшить здоровье проживающих, так и для обеспечения их жизнедеятельности.

Следует также отметить, что обязанность принимать меры по предупреждению негативного воздействия на окружающую среду и ликвидации его последствий предполагает активное поведение обязанного лица, которое не может иметь место в абсолютном правоотношении.

Что касается требования о получении информации о состоянии окружающей среды, то такое требование также существует в рамках относительного правоотношения, поскольку в качестве обязанного лица выступает конкретный государственный орган.

Л. О. Красавчикова определяет право на благоприятную окружающую среду несколько иначе. По ее мнению, это абсолютное личное неимущественное право, в первую очередь определяющее границы поведения самого управомоченного лица. Гражданин по своему личному усмотрению и возможностям определяет место своего проживания, быта, отдыха, обучения, воспитания, нахождения в той или иной среде обитания и природной среде[106]. Однако при такой трактовке право на благоприятную окружающую среду, по сути, отождествляется с правом на свободу передвижения, поскольку очевидно, что оба права обеспечивают интерес в проживании в наиболее благоприятном для данного конкретного человека месте.

Поэтому в данном случае можно говорить лишь о юридически обеспеченной возможности требовать от всех окружающих лиц воздерживаться от негативного воздействия на окружающую среду. Из содержания данной возможности следует, что она сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения управомоченного или обязанного лица она не предполагает. Поскольку таких субъективных прав, в принципе, существовать не может, нельзя говорить о том, что указанная возможность является субъективным правом, в основе которого лежат соответствующие общественные отношения.

Правовая наука уже давно восприняла тот факт, что те или иные посягательства на человека не всегда наносят вред его жизни или здоровью. В данном случае говорят о так называемом праве на личную неприкосновенность. Обосновывая выделение этого права, Л. О. Красавчикова отмечает, что то или иное посягательство на человека может быть и не сопряжено с причинением вреда его жизни или здоровью. Так, незаконный личный обыск, незаконное освидетельствование, получение образцов для сравнительного исследования не причиняют какого-либо ущерба здоровью лица, но нарушают его физическую (телесную) неприкосновенность[107].

Л. О. Красавчикова, анализируя историю развития научных взглядов о праве на неприкосновенность личности, делает ряд ценных замечаний. В частности, она обоснованно указывает на то, что право на неприкосновенность личности всегда трактовалось широко, как состоящее из нескольких правомочий. При этом единого мнения о составе таких правомочий не выработано[108].

Например, В. Е. Гулиев и Ф. М. Рудинский полагали, что следует выделить, во-первых, право гражданина на свободу от незаконных необоснованных арестов, личных обысков, освидетельствований и иных принудительных мер со стороны государственных органов и должностных лиц; во-вторых, право на свободу гражданина от преступных посягательств отдельных лиц[109].

Другие авторы в число таких правомочий предлагали включать право на юридическую защиту со стороны органов государства и общественных организаций, право на личную свободу, право на защиту в суде, право на неприкосновенность жилища[110].

Специалисты в области уголовного процесса считали, что анализируемое право образуют: 1) право на жизнь, здоровье, телесную неприкосновенность, половую свободу и их защиту государством; 2) право человека на честь и достоинство, нравственную свободу, психическую неприкосновенность; 3) право человека на индивидуальную свободу[111].

Как полагает Л. О. Красавчикова, подобный разброс мнений различных авторов относительно содержания права на неприкосновенность личности не случаен. Неприкосновенность личности стала рассматриваться в качестве принципа, выражающего содержание определенных групп отраслей права, который развивается и конкретизируется в уголовно-процессуальном, уголовном, административном, административно-процессуальном праве. Именно с учетом специфики каждой из этих отраслей права определялся конкретный объем правомочий, входящих в содержание права на неприкосновенность личности[112].

В цивилистической литературе некоторые авторы придерживаются мнения о том, что право на неприкосновенность личности (или личную неприкосновенность) подразделяется на следующие предусмотренные законом возможности. Во-первых, право на неприкосновенность личности означает, что никто не может быть подвергнут аресту и лишен свободы вне установленного порядка, т. е. гражданин вправе требовать от соответствующих государственных органов и должностных лиц соблюдения закона в их деятельности. Во-вторых, гражданин вправе требовать от всех прочих граждан воздержания от посягательств на свою свободу[113].

Таким образом, право на неприкосновенность личности трактовалось этими авторами негативно, без указания на те положительные действия, которые вправе совершать управомоченное лицо.

Иную позицию занимает О. А. Красавчиков и ряд других авторов, которые выделяют в праве на личную неприкосновенность и положительное содержание: каждый имеет возможность беспрепятственно располагать собой по своему личному усмотрению и пресекать любые противоправные действия, ущемляющие его личную свободу[114]. В этом случае право на неприкосновенность личности включает в себя два указанных правомочия: «негативное» (право на личную неприкосновенность) и «положительное» (право на личную свободу).

Л. О. Красавчикова рассматривает право на личную свободу и право на личную неприкосновенность как самостоятельные субъективные права. По ее мнению, право на личную свободу тесно связано с правом на личную неприкосновенность, однако является самостоятельным личным неимущественным правом. Право на личную свободу означает соответствующую меру возможного и юридически дозволенного поведения гражданина распоряжаться собой, своими поступками и временем. Право на личную неприкосновенность предполагает недопустимость посягательства на личность со стороны кого-либо, за исключением случаев, предусмотренных законом[115].

Последняя позиция в части разграничения права на личную свободу и права на личную неприкосновенность наиболее обоснованна[116]. Указанные возможности абсолютно различны. В праве на личную свободу закреплен интерес лица в самостоятельном определении своего поведения в индивидуальной жизнедеятельности по собственному усмотрению. При этом от окружающих лиц требуется не создавать препятствий для такого активного поведения. Право же на личную неприкосновенность не связано с какими-либо активными действиями управомоченного, а предполагает лишь «негативное» требование ко всем окружающим лицам воздерживаться от действий, нарушающих личную неприкосновенность[117].

Для авторов, анализирующих право на личную свободу, критерием выделения указанного права является его существование в некой сфере личной жизни или индивидуальной жизнедеятельности, где личная свобода предоставляется[118]. В связи с этим встает вопрос: как определить эту область – сферу личной жизни? Ф. М. Рудинский пытается определить сферу личной свободы через некий перечень отношений. По его словам, правовой институт личной свободы представляет собой совокупность юридических норм, регулирующих общественные отношения, выражающие возможность беспрепятственного выбора различных вариантов поведения в сфере моральных отношений, быта и индивидуальной жизни людей[119].

В. Л. Суховерхий придерживается другой позиции. По его мнению, попытки определить сферу личной жизни путем перечисления отношений, которые составляют ее содержание и за которыми заканчиваются ее пределы, неудачны, поскольку личная жизнь человека не только находится в неразрывном единстве с его общественной жизнью, но и не мыслится как нечто обособленное. Как указывает В. Л. Суховерхий, правильнее выделять сферу личной жизни по признаку наличия социальной значимости интересов, лежащих в основе конкретных действий человека. С учетом этого сфера личной жизни условно может быть определена как круг таких отношений и поступков лица, которые направлены на удовлетворение индивидуальных потребностей способами и средствами, не представляющими социальной значимости[120].

Все приведенные критерии, как представляется, нельзя признать достаточно четкими. Общественный характер присущ любой человеческой деятельности. С этой точки зрения более логична позиция В. А. Патюлина, который говорит о том, что сфера личной свободы граждан лежит за пределами их обязанностей перед государством[121]. В этом определении личной свободы есть рациональное зерно, состоящее в смещении акцента на отождествление личной свободы и просто свободы как выражения принципа «все, что не запрещено государством, то дозволено».

Таким образом, четкого критерия выделения «личной свободы» или «свободы в индивидуальной жизнедеятельности» не существует. Кроме того, если брать за основу выделения права на личную свободу критерий «личной сферы», то это не позволяет отграничивать рассматриваемое право от других прав, осуществляемых в «сфере личной жизни», в частности от права собственности в отношении личных вещей. Поэтому правильнее говорить о том, что критерием для выделения права на личную свободу среди других прав абсолютного типа является неимущественный характер данного субъективного права, поскольку речь идет о правовом регулировании личных неимущественных отношений. Иными словами, существует свобода определения своего поведения в неимущественной сфере наравне со свободой определения своего поведения в отношении вещей (право собственности) и объектов «интеллектуальной собственности» (права «интеллектуальной собственности»).

Требование о личной неприкосновенности представляет собой требование соблюдения установленного запрета. Оно не связано с каким-либо другим активным поведением управомоченного или обязанного лица. Поэтому можно говорить о том, что указанное требование не выступает в качестве субъективного права, в основе которого лежат соответствующие личные неимущественные отношения. Что касается права на личную свободу, то оно предполагает активное поведение управомоченного в неимущественной сфере. Это дает основание для вывода о том, что в основе этого права лежат соответствующие общественные отношения.

М. Н. Малеина конструирует субъективное личное неимущественное гражданское право на физическую и психическую неприкосновенность. Физическая неприкосновенность означает автономное решение вопросов о пользовании и распоряжении своим телом, отделенными от организма органами и тканями. Психическая неприкосновенность – свободное совершение поступков в соответствии со своим сознанием и волей. В содержание этого права, по мнению М. Н. Малеиной, входит также правомочие требовать, чтобы другие субъекты воздерживались от нарушения указанных возможностей. В частности, управомоченный может требовать, чтобы окружающие лица не наносили побоев, не совершали насильственных действий сексуального характера, не внедряли в организм какие-либо предметы, например зонд для принудительного кормления, не угрожали и не гипнотизировали. Кроме того, управомоченный может требовать соблюдения установленных правил производства личного обыска, освидетельствования, судебно-медицинской и судебно-психиатрической экспертизы, получения образцов для сравнительного исследования[122].

Право на физическую и психическую неприкосновенность, по словам М. Н. Малеиной, реализуется путем заключения управомоченным возмездных договоров на личную охрану со специальными фирмами или отдельными гражданами (телохранителями, охранниками). Право на психическую неприкосновенность осуществляется также через заключение договоров между управомоченным и врачом-психотерапевтом (или экстрасенсом) на устранение воздействия гипноза. Правомочие гражданина самостоятельно распоряжаться своим телом, отделенными от организма органами и тканями рассматривается М. Н. Малеиной как возможность выразить свою волю, реализуемую как при жизни, так и после смерти. При этом автор не относит органы и ткани человека с момента их отделения от организма к объектам права собственности, хотя и признает их вещественный характер. М. Н. Малеина говорит также о возможности родителей при определенных условиях распоряжаться абортированным плодом – давать или не давать согласия на использование тканей или органов эмбриона для научного исследования или лечения[123].

На наш взгляд, позиция М. Н. Малеиной вызывает возражения. Во-первых, нельзя говорить о том, что существует самостоятельное правомочие «на свободное совершение поступков в соответствии со своим сознанием и волей». Свободное совершение поступков в соответствии со своим сознанием и волей характерно для осуществления любого субъективного права и поэтому не может составлять содержания самостоятельного субъективного права. Не случайно другие авторы говорят о свободе в некой сфере личной жизни или о «личной свободе», тем самым отграничивая рассматриваемое право от других субъективных прав.

Во-вторых, можно усомниться в том, что правомочие на физическую неприкосновенность имеет личный неимущественный характер. С момента отделения органов и тканей, а также абортированного плода от организма человека они становятся материальными объектами, имеющими овеществленную форму, что предполагает возможность применения к ним общих правил о праве собственности и обязательствах[124]. В то же время естественные свойства указанных объектов предопределяют особенности в применении к ним норм о праве собственности, например наличие особого способа возникновения – отделения от организма данного человека.

Запрет нанесения побоев в связи с тем, что побои ухудшают здоровье человека, не может охватываться содержанием права на физическую неприкосновенность. Смысл выделения последнего в том и состоит, чтобы обеспечить интересы управомоченного в тех случаях, когда не нарушается его здоровье. То же самое можно сказать и о внедрении в организм зонда для принудительного кормления. О требовании лица не осуществлять медицинское вмешательство без его согласия уже говорилось при рассмотрении прав на жизнь и здоровье.

Несоблюдение установленных правил производства личного обыска, освидетельствования, судебно-медицинской и судебно-психиатрической экспертиз, получения образцов для сравнительного исследования нарушает не субъективные гражданские права, а соответствующие права, существующие в рамках уголовно-процессуальных отношений.

Таким образом, нельзя признать достаточно обоснованной позицию М. Н. Малеиной о необходимости закрепления в гражданском законодательстве личного неимущественного права на физическую и психическую неприкосновенность. Единственное, что можно было бы сформулировать в данной сфере, так это юридически обеспеченную возможность лица требовать от всех окружающих воздержания от насильственных действий сексуального и гипнотического характера, а также от высказывания каких-либо угроз. Однако такая «негативная» возможность не может быть охарактеризована как субъективное право. В данном случае ни управомоченное, ни обязанные лица не совершают каких-либо действий, что свидетельствует об отсутствии общественных отношений, лежащих в основе такой возможности.

Одним из личных неимущественных прав, прямо закрепленных в действующем гражданском законодательстве, является право на честь, достоинство и деловую репутацию. Несмотря на это, право на честь, достоинство и деловую репутацию формулируется в литературе по-разному.

Так, А. В. Белявский и Н. А. Придворов утверждают, что право на честь и достоинство, защищаемое ст. 7 Основ гражданского законодательства, включает как право на истинность поступающей в общество от других лиц информации о фактах поведения лица, так и право на адекватность нравственной оценки на основе требований морали. Это право означает возможность требовать, чтобы все третьи лица воздерживались от сообщений порочащих фактов и оценок, не соответствующих действительности. Оно включает еще одну возможность – пользоваться социальным благом, т. е. сознавать и чувствовать свою положительную моральную оценку[125].

Наиболее широко понимает право на честь, достоинство и деловую репутацию М. Н. Малеина. По ее мнению, в содержание права на честь, достоинство и деловую репутацию входят положительные правомочия по владению, пользованию и изменению чести, достоинства и деловой репутации. Правомочие по владению заключается в возможности обладать честью, достоинством и деловой репутацией без обращения за содействием третьих лиц и требовать от любого и каждого не нарушать эти блага. Правомочие пользования дает возможность использовать сложившиеся в обществе представления о себе в личной, трудовой, общественной и иных сферах деятельности. Правомочие по изменению содержания чести и деловой репутации может быть реализовано, в частности, путем заключения сделок, направленных на формирование определенного имиджа[126].

Между тем позиция, акцентирующая внимание на положительных правомочиях, уже давно подвергалась обоснованной критике. Честь, достоинство и деловая репутация – это такие блага, в отношении которых лицо не может совершать каких-либо положительных действий. В силу этого не существует каких-либо самостоятельных общественных отношений чести, достоинства и деловой репутации. В принципе, возможна ситуация, когда лицо совершает какие-либо действия с единственной целью сформировать у окружающих хорошее мнение о себе, например совершает пожертвование. Однако в этом случае возникает не самостоятельное отношение чести, а отношения дарения, регулируемые специальным законодательством. В этом случае цель, которую преследует лицо, выходит за рамки общественных отношений дарения.

Невозможно себе представить ситуацию, когда человек вступает в особое общественное отношение только для того, чтобы пользоваться своей честью, достоинством или деловой репутацией. Так, хорошая деловая репутация – это лишь предпосылка для вступления в те или иные общественные отношения, например договорные, поскольку у лица, зарекомендовавшего себя в бизнесе, больше шансов на заключение выгодных контрактов. Как правильно указывал О. С. Иоффе, честь и достоинство невозможно урегулировать юридически или, если возможно, то лишь как обобщенное выражение деятельности субъекта, опосредуемой всеми отраслями советского права[127]. По его мнению, право на честь и достоинство, несомненно, обладает и положительным содержанием, заключающимся в признании за гражданами и их коллективами возможности самого широкого, не противоречащего закону, правилам социалистического общежития и принципам коммунистической морали проявления своей индивидуальности. Очевидно, однако, продолжает О. С. Иоффе, что границы таких возможностей и условия их осуществления устанавливаются всей системой советского права, а также системой других действующих в нашем обществе социальных норм. Вот почему нельзя говорить о праве на честь и достоинство как о субъективном гражданском праве[128].

Об этом же пишет А. Л. Анисимов. По его мнению, право на честь, достоинство и деловую репутацию предполагает и позитивную сторону, которая заключается в поведении, дозволенном управомоченному в пределах всего правового спектра[129].

Поэтому в гражданско-правовой литературе преобладает точка зрения, согласно которой рассматриваемое абсолютное право определяется только с негативной стороны как возможность требовать от всех окружающих лиц воздержания от сообщения сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию[130]. Содержание права на честь, достоинство и деловую репутацию не предусматривает возможности совершения управомоченным лицом каких-либо активных действий в отношении своей чести, достоинства и деловой репутации. Не случайно поэтому законодатель воспринял лишь конструкцию правового регулирования относительных общественных отношений, возникающих в результате умаления чести, достоинства и деловой репутации. Эти отношения устанавливаются между лицом, чья честь, достоинство или деловая репутация опорочены, и тем, кто распространил сведения, порочащие честь, достоинство или деловую репутацию.

Содержание же предлагаемого в литературе абсолютного субъективного права на честь, достоинство и деловую репутацию показывает, что соответствующая юридически обеспеченная возможность сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета не распространять не соответствующие действительности сведения, порочащие честь, достоинство и деловую репутацию. Искусственность такого «негативного» субъективного права подтверждается тем, что на самом деле не существует самостоятельных абсолютных общественных отношений чести, достоинства и деловой репутации, на базе которых можно было бы сформулировать соответствующее субъективное гражданское право абсолютного типа.

Честь, достоинство и деловая репутация страдают не только в результате распространения порочащих сведений, но и при оскорблении лица и других подобных посягательствах. Еще Г. Гроций предлагал производить компенсацию морального вреда за правонарушения в отношении неимущественных прав и благ граждан, в частности, при «причинении ущерба чести и доброму имени, например, нанесением ударов, оскорблением, злословием, проклятием, насмешкой и другими подобными способами»[131]. Таким образом, можно говорить о требовании управомоченного ко всем окружающим лицам не совершать оскорбительных и иных подобных действий в отношении него. Однако такое требование также имеет лишь «негативный» характер, что не позволяет говорить о наличии соответствующего общественного отношения и субъективного права.

Личным неимущественным правом, с которого и началось формирование учения о личных неимущественных правах и которое традиционно считается субъективным гражданским правом, является право на имя. «Право на имя – одно из важнейших личных неимущественных прав, направленных на индивидуализацию личности, с именем связывается вся совокупность представлений о внешних и внутренних качествах его носителя»[132]. Это право связано с существованием особого нематериального объекта – имени, которое появляется с момента его регистрации в органах записи актов гражданского состояния. Оно отражает важнейший интерес, состоящий в индивидуализации человека в обществе и объективном отражении его индивидуальности, потребности быть самим собой в представлении сограждан[133].

Среди правомочий права на имя и возможностей, предоставляемых этим правом, в литературе назывались:

1) возможность гражданина приобретать и осуществлять права и обязанности под своим именем[134] или правомочие пользования именем, проявляющееся в возможности гражданина пользоваться своим именем, участвуя во всех общественных отношениях[135];

2) возможность управомоченного требовать от всех окружающих лиц не использовать его имя как свое без его согласия, кроме случаев, установленных законом[136];

3) правомочие по владению именем, состоящее в том, что гражданин обладает определенным именем, закрепленным в официальных документах и зарегистрированным в органе записи актов гражданского состояния[137];

4) возможность требовать от других лиц, чтобы имя при упоминании не искажалось[138];

5) возможность требовать от других лиц, чтобы к обладателю права обращались и его называли во всех формальных отношениях своим именем[139];

6) возможность скрывать свое имя, выступая в предусмотренных законом случаях анонимно или под псевдонимом[140];

7) возможность требовать, чтобы никто не принуждал к перемене имени[141];

8) возможность требовать не использовать имя лица без согласия его носителя[142] (этому правомочию близка возможность запретить в завещании использовать свое имя после смерти)[143];

9) возможность передать свою фамилию кровному или усыновленному ребенку в семье, где каждый из супругов сохранил добрачную фамилию[144];

10) возможность требовать, чтобы при определенных случаях имя лица упоминалось[145];

11) возможность переменить имя[146].

В ст. 19 ГК РФ установлено, что «приобретение прав и обязанностей под именем другого лица не допускается. Вред, причиненный гражданину в результате неправомерного использования его имени, подлежит возмещению в соответствии с настоящим Кодексом. При искажении либо использовании имени гражданина способами или в форме, которые затрагивают его честь, достоинство или деловую репутацию, применяются правила, предусмотренные ст. 152 настоящего Кодекса».

Содержание указанной статьи показывает, что право на имя ограничивается лишь требованием не использовать чужое имя как свое[147]. Таким образом, законодатель по каким-то причинам не учел существующие научные разработки, связанные с возможными интересами обладателя имени.

Сделано это, по нашему мнению, не случайно. Некоторые из указанных прав имеют не абсолютный, а относительный характер. Во-первых, это правомочие на изменение имени. Данное правомочие реализуется в относительных правоотношениях с соответствующим государственным органом. Юридическим фактом для возникновения такого правоотношения служит обращение в органы записи актов гражданского состояния с требованием об изменении имени в соответствующих документах при наличии предусмотренных в законе условий. Обязанным лицом в данном случае будет указанный государственный орган, а не все окружающие лица, поскольку только государственный орган уполномочен на внесение изменений в данные о регистрации имени. То же самое можно сказать и о возможности передать свою фамилию кровному или усыновленному ребенку в семье, где каждый из супругов сохранил добрачную фамилию. Здесь также складываются относительные правоотношения, поскольку обязанным лицом является только соответствующий орган записи актов гражданского состояния. Во-вторых, относительный характер имеют и правоотношения, связанные с возможностью требовать упоминания имени, поскольку в данном случае имеет место требование активного поведения от обязанного лица. Такое требование возможно только в относительных правоотношениях. В рамках абсолютных правоотношений возможна лишь пассивная обязанность всех окружающих управомоченного лиц.

Трудно согласиться с позицией, обосновывающей существование правомочия по владению именем и правомочия пользования именем. Как отмечалось выше, категория владения неприменима к нематериальным объектам. Пользуется же гражданин своим именем во всех общественных отношениях, участником которых он становится. Каких-либо самостоятельных общественных отношений по использованию имени, в отличие, например, от отношений по использованию произведения, не возникает.

Возможность требовать от других лиц, чтобы к обладателю права обращались и называли его во всех формальных отношениях своим именем, представляет собой не что иное, как требование не искажать имя управомоченного лица.

Возможность скрывать свое имя, выступая в предусмотренных законом случаях анонимно или под псевдонимом, предполагает свободу лица определять форму обозначения своего произведения: под своим именем, под условным именем (псевдонимом) или анонимно. Таким образом, имеют место личные неимущественные права автора произведения, которые являются личными неимущественными правами, связанными с имущественными. Мы же рассматриваем личные неимущественные права, не связанные с имущественными. Таким образом, можно признать существование следующих юридически обеспеченных возможностей абсолютного характера, связанных с именем:

1) требовать от окружающих лиц не искажать его имя;

2) требовать не использовать имя лица без его согласия, кроме случаев, предусмотренных законом;

3) требовать от всех окружающих лиц не использовать его имя как свое без его согласия, кроме случаев, предусмотренных законом;

4) требовать, чтобы никто не понуждал к перемене имени.

Содержание данных требований показывает, что они имеют сугубо негативный характер. Это обусловлено тем, что не существует такого абсолютного общественного отношения по поводу имени человека, в котором носитель имени совершает в отношении своего имени активные действия[148]. Принципиальная же невозможность совершения лицом каких-либо действий исключает возможность наделения его субъективным правом ввиду отсутствия соответствующего общественного отношения. Таким образом, указанные требования не могут быть охарактеризованы как субъективные права.

При этом данное утверждение не входит в противоречие с ранее сделанным выводом о том, что имя, в принципе, может выступать объектом общественного отношения. Имя является объектом других общественных отношений, связанных с именем, например относительных отношений по изменению имени.

Ряд авторов, исследовавших личные неимущественные права граждан, говорят о так называемом праве на индивидуальный облик (вид) и голос[149]. Индивидуальный облик включает в себя внешность, фигуру, физические данные, одежду, т. е. совокупность таких сведений о лице, которые можно получить, не прибегая к специальным исследованиям. Индивидуальность голоса заключается в звуках, произносимых голосовым аппаратом в форме слов, мелодий и в иных формах, которые характеризуются высотой, диапазоном, силой, тембром, интонацией[150].

По мнению М. Н. Малеиной, позитивное содержание права на индивидуальный облик состоит из правомочий самостоятельно определять и использовать свой индивидуальный облик, распоряжаться своим изображением. Правомочие самостоятельно определять индивидуальный облик выражается в возможности согласно своим вкусам и интересам без принуждения выбрать, создать, поддерживать, изменять свой индивидуальный облик (вид), в частности, путем заключения соответствующих договоров, например договора об оказании парикмахерских услуг[151]. Правомочие по использованию индивидуального облика состоит в возможности получать материальные и (или) нематериальные преимущества с помощью своего облика, дать согласие или запретить использовать свой облик другим лицам (в том числе на случай смерти). Это может происходить при изображении гражданина в произведениях изобразительного искусства, на других материальных носителях или путем использования чужого облика людьми-двойниками[152]. Право на индивидуальный облик включает также возможность требовать, чтобы изображение управомоченного лица намеренно не искажалось[153]. Право на голос состоит из правомочий по использованию своего голоса, а также по распоряжению его звукозаписью. Правомочие по использованию заключается в возможности получать материальные и (или) нематериальные преимущества за счет индивидуальности голоса, дать согласие или запретить использовать свой голос другим лицам (в том числе на случай смерти). Гражданин может дать согласие на использование своего голоса в рекламе, эстрадных номерах, путем записи на магнитную ленту, пластинку. Распоряжение записью голоса проявляется в возможности совершать различные сделки по отчуждению звукозаписи, дать согласие на компьютерную обработку записи голоса с целью создания новой версии звукозаписи[154].

Хотя М. Н. Малеина наиболее полно отразила все возможные интересы в рассматриваемой сфере, ее позиция имеет недостатки. Во-первых, возможность получать материальные и (или) нематериальные преимущества с помощью своего облика и голоса не носит характера юридически обеспеченной возможности, поскольку ее осуществлению никто не может воспрепятствовать. Во-вторых, М. Н. Малеина объединяет в едином праве правомочия разной юридической природы. По ее мнению, все правомочия, входящие в право на индивидуальный облик и голос, в том числе правомочие запрещать использовать свое изображение и голос, имеют абсолютный характер. Однако обязанным по данному запрету может быть лишь то конкретное лицо, которое создало произведение с изображением управомоченного или сделало запись чужого голоса. Поэтому здесь складывается относительное правоотношение, где в качестве обязанного выступает не всякий и каждый, а определенное лицо. Это исключает возможность включения рассматриваемого правомочия в право на индивидуальный облик и голос наряду с другими правомочиями, носящими абсолютный характер.

Об относительном характере отношений, возникающих в данном случае, пишет и Н. Д. Егоров. При этом он указывает, что можно говорить об ином праве, которое является абсолютным и которое означает, что никто не вправе изображать гражданина каким бы то ни было способом без его согласия за исключением случаев, прямо предусмотренных законом[155].

Однако с утверждением о существовании такого абсолютного права также нельзя согласиться. Закон не запрещает создания того или иного произведения с чьим-либо изображением[156], например фотографического. Закон запрещает лишь публичное распространение уже созданного произведения с изображением того или иного лица. Невозможно запретить рисовать для себя картины, делать любительские фотографии, делать себе дома определенный грим и т. п.

Таким образом, традиционно конструируемое право на собственное изображение как право «на запрещение опубликования, воспроизведения и распространения произведения изобразительного искусства с изображением управомоченного лица»[157] носит относительный характер, а право же требовать, чтобы управомоченный вообще не изображался каким бы то ни было способом без его на то согласия, не предусмотрено действующим законодательством.

Из сказанного следует вывод о существовании в рассматриваемой сфере двух различных юридически обеспеченных возможностей. Первая предусмотрена ст. 514 ГК РСФСР и означает возможность требования не опубликовывать, не воспроизводить и не распространять произведение изобразительного искусства с изображением управомоченного лица[158]. Такое требование обращено к тому, кто располагает произведением с изображением управомоченного лица, и поэтому имеет относительный характер. Вторая юридически обеспеченная возможность носит абсолютный характер и предполагает, что управомоченный вправе требовать от всех окружающих лиц невмешательства в определение им своего внешнего облика, а также высоты, диапазона, силы, тембра, интонации и других возможных черт своего голоса, кроме случаев, предусмотренных законом.

Между тем требование не опубликовывать, не воспроизводить и не распространять произведение изобразительного искусства с изображением управомоченного лица сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения управомоченного или обязанного лица оно не предполагает. Однако такие «негативные» субъективные права в принципе существовать не могут. Поэтому нельзя в рассматриваемом случае говорить о личном неимущественном праве на собственное изображение, посредством наделения которым регулируются соответствующие личные неимущественные отношения.

Что касается возможности требовать от всех окружающих невмешательства в определение им своего внешнего облика, а также высоты, диапазона, силы, тембра, интонации и других возможных черт своего голоса, то эта возможность предполагает активное поведение управомоченного лица. Тем самым можно говорить о соответствующем субъективном праве. Позитивное содержание этого субъективного права обусловлено тем, что лицо, определяя свой внешний облик и голос, вступает в определенные неимущественные отношения с окружающими его лицами.

Одним из общепризнанных личных неимущественных прав является право на охрану личной (частной) жизни. Как пишет Л. О. Красавчикова, личная жизнь как объект гражданско-правовой охраны заключает в себе как сами реальные явления и отношения частной жизни, так и информацию о ней. В связи с этим различаются и задачи гражданско-правовой охраны. В первом случае они сводятся преимущественно к обеспечению свободы собственного усмотрения в индивидуальной жизнедеятельности, исключению вторжения в личную жизнь; во втором – к недопущению распространения информации о личной жизни гражданина, обеспечению гражданско-правовыми средствами сохранения тайны личной жизни[159]. В соответствии с этим в структуре права на охрану личной жизни Л. О. Красавчикова выделяет следующие две группы взаимосвязанных правомочий. Первая в качестве своей функции имеет охрану неприкосновенности личной жизни, включающую правомочия на неприкосновенность жилища, средств личного общения, личной документации, внешнего облика. Вторая имеет целью осуществление функций охраны тайны личной жизни. Это право на охрану предусмотренных законом тайн[160].

Нельзя согласиться с тем, что неприкосновенность внешнего облика можно считать правомочием права на неприкосновенность личной жизни. Данное правомочие не связано с той или иной информацией о частной жизни, что характерно для прав на неприкосновенность жилища, средств личного общения и личной документации, и потому не может входить наряду с этими правомочиями в право на неприкосновенность частной жизни[161]. Такой точки зрения придерживается и М. Н. Малеина, которая не включает данное правомочие в содержание права на неприкосновенность частной жизни. Вместе с тем, по ее мнению, в содержание права на неприкосновенность частной жизни, помимо указанных прав на неприкосновенность жилища, средств личного общения и личной документации, входит другое правомочие – на неприкосновенность личной свободы[162]. Содержание последнего составляют правомочия самостоятельно определять свое поведение, место жительства, пребывания, нахождения, способ и время перемещения и передвижения, а также правомочие требовать от третьих лиц не ограничивать личную свободу[163].

Трудно согласиться с мнением М. Н. Малеиной в части права на неприкосновенность личной свободы. Правомочие «определять свое поведение» представляет собой не что иное, как правомочие «на свободное совершение поступков в соответствии со своим сознанием и волей», о неприемлемости конструирования которого уже говорилось. Если же рассматривать оставшиеся правомочия в рамках права на неприкосновенность личной свободы (определять место жительства, пребывания, нахождения, способ и время перемещения и передвижения), то они полностью охватываются правом на свободу передвижения, которое традиционно признается в качестве самостоятельного права[164].

Как и другие личные неимущественные права, право на неприкосновенность жилища конструируется в литературе как негативно, так и позитивно.

По мнению М. Н. Малеиной, определяющей это право позитивно, право на неприкосновенность жилища включает в себя правомочие определять режим в своем жилище, правила приема и поведения гостей и правомочие по принятию мер, ограничивающих проникновение в жилище. Последнее правомочие реализуется путем заключения договоров об охране домовладения, проведения сигнализации, установки второй двери и др., а также путем принятия мер самозащиты[165]. Однако установлению неких правил поведения в жилище невозможно каким-либо образом помешать, поэтому указанная возможность не может являться субъективным правом или правомочием в рамках субъективного права. Правомочие по принятию мер, ограничивающих проникновение в жилище, в трактовке М. Н. Малеиной представляет собой не что иное, как возможность вступать в соответствующие договоры, что охватывается понятием правоспособности, а не субъективного права.

По мнению Л. О. Красавчиковой, также определяющей это право позитивно, право на неприкосновенность жилища – это личное неимущественное право гражданина на свободу определения своего поведения в индивидуальной жизнедеятельности по своему усмотрению, исключающую какое-либо вмешательство в его личную жизнь со стороны других лиц, кроме случаев, прямо предусмотренных законом[166]. Однако аналогичным образом Л. О. Красавчикова определяет и право на личную свободу[167], поэтому непонятно, как автор разграничивает данные права.

В связи с этим правильнее говорить о том, что соответствующую возможность можно определить лишь негативно, как возможность управомоченного лица требовать устранения любых обстоятельств, нарушающих неприкосновенность его жилища, кроме случаев, предусмотренных законом[168]. Это обусловлено тем, что управомоченное лицо и в данном случае не может совершать какие-либо действия в отношении такого блага, как неприкосновенность жилища. Именно поэтому исключена как возможность существования личного неимущественного отношения по поводу неприкосновенности жилища, так и возможность существования личного неимущественного права на неприкосновенность жилища.

Мнения о праве на неприкосновенность средств личного общения в литературе разделились. Так, Л. О. Красавчикова определяет содержание права на неприкосновенность средств личного общения лишь негативно: никто не может знакомиться с личными письмами и другими средствами общения без согласия гражданина, кроме случаев, установленных законом[169].

По мнению М. Н. Малеиной, неприкосновенность переговоров и сообщений личного характера имеет позитивный характер и означает автономное решение управомоченным вопросов об их содержании и судьбе[170]. Содержание права на неприкосновенность телеграфных и иных сообщений включает правомочие гражданина требовать запрета искажения текста со стороны субъекта, предоставляющего телеграфные услуги, а также правомочие требовать возврата незаконно удерживаемых, изъятых текстов сообщений от любых лиц. Содержание права на неприкосновенность телефонных переговоров состоит из правомочия требовать запрета вмешательства в разговор путем комментариев, добавлений, специально создаваемых шумов, искажающих или заглушающих разговор, или путем досрочного прекращения разговора перерывом связи со стороны субъекта, обеспечивающего телефонные услуги[171].

Однако правомочие гражданина требовать запрета искажения текста со стороны субъекта, предоставляющего телеграфные услуги, охватывается требованием качественного оказания этих услуг, которое имеет относительный характер. Правомочие требовать возврата незаконно удерживаемых и изъятых текстов сообщений у любых лиц относится уже к мерам защиты права на неприкосновенность. В случае телефонных переговоров автономное решение вопросов об их содержании охватывается другим правом – правом на свободу слова. Поэтому можно говорить лишь о свободе определения содержания личных писем, телеграмм и других средств личного общения, существующих в документарной форме. Содержание этого права показывает, что оно предполагает активное поведение управомоченного лица. Это обусловлено тем, что в данном случае лицо, совершая активные действия по составлению личных документов, вступает в неимущественное общественное отношение со всеми окружающими его лицами, что и позволяет урегулировать данное общественное отношение посредством наделения этого лица соответствующим субъективным правом.

Мнения о праве на неприкосновенность личной документации, которое близко соприкасается с правом на неприкосновенность средств личного общения, в литературе также разделились. Например, Н. Д. Егоров определяет право на неприкосновенность личной документации лишь с негативной стороны. По его мнению, это право предоставляет управомоченному лицу юридически обеспеченную возможность требовать от всех окружающих лиц «воздерживаться от получения информации, содержащейся в личной документации данного гражданина. С данной информацией можно ознакомиться, по общему правилу, лишь с согласия граждан, которым принадлежит эта документация, за исключением случаев, специально предусмотренных законом»[172].

По мнению Л. О. Красавчиковой, это право может быть определено позитивно, как такое личное неимущественное право, по которому каждый гражданин обладает свободой создания, ведения, использования и распоряжения своей частной документацией по своему усмотрению, исключающей какое-либо вмешательство в указанную документацию со стороны третьих лиц помимо его воли, за исключением случаев, предусмотренных законом[173].

С позитивной стороны определяет указанное право и М. Н. Малеина. Она понимает под неприкосновенностью документов личного характера автономное решение управомоченным вопросов об их содержании и судьбе[174]. Содержание права на неприкосновенность личной документации составляют правомочие гражданина вносить изменения, добавления в соответствующие документы, устанавливать правила их обработки, правомочие требовать запрета подобных действий со стороны третьих лиц и возврата незаконно удерживаемых, изъятых документов[175].

Нельзя не согласиться с мнениями указанных авторов в том, что возможно существование двух юридически обеспеченных возможностей абсолютного характера:

1) требовать от всех окружающих лиц воздерживаться от получения информации, содержащейся в личной документации данного гражданина без его согласия, кроме случаев, предусмотренных законом;

2) требовать от всех окружающих лиц не препятствовать управомоченному по своему усмотрению определять содержание своей частной документации, изменять ее содержание, кроме случаев, предусмотренных законом[176].

Однако первая юридически обеспеченная возможность сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Содержанием этой возможности не охватывается совершение управомоченным или обязанными лицами каких-либо положительных действий. Это свидетельствует о том, что в основе данной возможности нет общественных отношений и она не может быть охарактеризована как субъективное право.

Вторая же юридически обеспеченная возможность предполагает совершение самим управомоченным активных действий по определению содержания частных документов, что свидетельствует о наличии соответствующих неимущественных общественных отношений, на базе которых данное право и может быть сконструировано.

Право на тайну частной жизни А. Е. Шерстобитов определяет как абсолютное право, где управомоченное лицо вправе требовать сохранения в тайне информации, полученной с его согласия либо в силу закона без его согласия, а также прекращения ее распространения[177]. Аналогичной точки зрения (за исключением права на прекращение распространения тайны, очевидно относящегося уже к мерам защиты) придерживается Н. Д. Егоров. По его мнению, абсолютному субъективному праву на тайну личной жизни должна противостоять лежащая на всех третьих лицах обязанность по неразглашению ставших известными им сведений, касающихся тех или иных сторон личной жизни граждан[178].

Однако анализ правоотношений, связанных с тайной личной жизни, показывает, что соответствующая обязанность по неразглашению информации возникает лишь с того момента, когда то или иное лицо получит информацию о частной жизни гражданина. До этого момента разглашать еще нечего. В данном случае обязанными становятся строго определенные лица, в тот или иной момент времени получившие информацию. Таким образом, и здесь мы сталкиваемся с относительным характером права на тайну частной жизни, что ведет к исключению данного права из числа личных неимущественных прав, носящих абсолютный характер.

М. Н. Малеина выделяет право на тайну документов личного характера, телефонных и иных переговоров, телеграфных и иных сообщений. По ее мнению, содержание этого права состоит из следующих правомочий:

1) принимать меры по сохранению тайны, проявляющемуся, в частности, в установлении специальных технических средств защиты от прослушивания;

2) устанавливать порядок доступа к тайной информации;

3) требовать, чтобы другие не нарушали тайну;

4) предоставить тайную информацию (часть ее) по своему усмотрению третьим лицам[179];

5) требовать возврата полученной без законных оснований информации[180].

Анализ указанных правомочий показывает, что М. Н. Малеина правомочие требовать не собирать информацию о частной жизни включает в содержание права на тайну частной жизни. Однако очевидно, что указанное правомочие относится к праву на неприкосновенность частной жизни. Что касается правомочия принимать меры по сохранению тайны, например путем установки специальных средств, а также устанавливать порядок доступа к ней, то это правомочие, по всей видимости, имеет имущественный, а не неимущественный характер.

По мнению М. Н. Малеиной, право на тайну предполагает и возможность предоставить информацию о частной жизни другим лицам. Однако если учитывать, что корреспондирующая этому праву обязанность состоит в том, чтобы окружающие лица не препятствовали передаче информации, то возможность такой передачи не зависит от того, какая информация передается – тайная или нет. Поэтому возможность предоставить тайную информацию не составляет правомочия в рамках права на тайну частной жизни.

Требование возврата полученной без законных оснований информации относится уже к мерам защиты нарушенного права на тайну.

Следовательно, можно говорить лишь о том, что любое лицо, получившее информацию о частной жизни, обязано не распространять ее, кроме случаев, предусмотренных законом. Сформулированный таким образом запрет не предполагает наличия какого-либо субъективного права ввиду отсутствия активного поведения его субъекта и соответственно общественного отношения между тем, чья частная жизнь охраняется, и всеми окружающими его лицами.

Л. О. Красавчикова выделяет самостоятельное личное неимущественное право на свободу передвижения[181]. По ее мнению, оно имеет положительное содержание, состоящее из следующих правомочий: свободно перемещаться в пределах своего государства, на выбор места пребывания и нахождения, на выбор места жительства (постоянного или преимущественного), на свободный выезд за пределы РФ, на беспрепятственное возвращение в РФ. В частности, выбор места нахождения, по словам Л. О. Красавчиковой, означает предоставленную законом возможность гражданина беспрепятственно посещать парки, музеи, библиотеки, театры, магазины, институты, рестораны, банки, парикмахерские и другие объекты в соответствии с правилами, установленными для их посещения[182].

Однако некоторые цивилисты не признают гражданско-правового характера указанного права. В частности, Я. Р. Веберс характеризует возможность избрания места жительства (в статье Гражданского кодекса о правоспособности) как не имеющую гражданско-правового характера. По его мнению, она относится в большей мере к административному праву[183]. Однако ограничить свободу передвижения могут не только государственные органы, но и граждане, а административных отношений между гражданами, по мнению подавляющего большинства специалистов по административному праву, к которому присоединяется и автор настоящей работы, быть не может[184]. Поэтому точку зрения Я. Р. Веберса нельзя признать обоснованной. Нет оснований не признавать существование права на свободное передвижение, обязанными по которому являются все окружающие управомоченного лица, а не только государственные органы. Как видно, указанное право предполагает активное поведение управомоченного в неимущественной сфере, и потому в его основе лежат соответствующие неимущественные общественные отношения.

Л. О. Красавчикова в учебнике по гражданскому праву 1985 г. на основании ст. 10 ГК 1964 г. выделяет личное неимущественное право на избрание рода социально полезной деятельности. Раскрывая его природу, она пишет, что данное право реализуется преимущественно в сфере трудовых отношений. Однако в случаях, когда труд опосредуется нетрудовыми правоотношениями, реализация этого права протекает в гражданско-правовых формах[185]. Ранее об этом писала Л. Г. Кузнецова, отнесшая право избирать род занятий к гражданскому праву, З. П. Ромовская и другие авторы[186]. О. А. Красавчиков среди личных неимущественных прав также упоминает право на свободное избрание рода занятий, хотя далее, рассматривая конкретные виды личных неимущественных прав, его не определяет[187]. Статья 5 ГК РСФСР 1922 г. признавала за гражданами право свободно передвигаться и селиться на территории СССР, избирать невоспрещенные законом занятия и профессии, приобретать и отчуждать имущество с ограничениями, указанными в законе, совершать сделки и вступать в обязательства, организовывать промышленные и торговые предприятия[188].

Я. Р. Веберс и О. С. Иоффе высказали противоположную точку зрения, согласно которой указанная возможность относится не к гражданскому, а к трудовому праву[189]. Однако, по всей видимости, они не учитывали случаев, когда труд опосредуется гражданскоправовыми договорами и речь идет о праве на свободное совершение соответствующих сделок[190]. Поэтому позиция указанных авторов, по существу, не опровергает мнение О. А. Красавчикова, Л. О. Красавчиковой, Л. Г. Кузнецовой и З. П. Ромовской. Таким образом, можно говорить о юридически обеспеченной возможности лица свободно выбирать род занятий в той мере, в какой она не относится к заключению трудовых договоров. Как видно, указанная возможность предполагает активное поведение управомоченного и потому в ее основе лежат соответствующие общественные отношения.

A. М. Эрделевский выделяет абсолютное личное неимущественное право на идентификацию национальной принадлежности (п. 1 ст. 26 Конституции РФ)[191]. Указанная статья предусматривает, что: лицо по своему усмотрению определяет и указывает свою национальную принадлежность независимо от своего фактического этнического происхождения; никто не вправе принуждать лицо к определению своей национальной принадлежности и указанию ее в документах; государственные органы обязаны внести запись о национальной принадлежности в паспорт РФ, если гражданин изъявил соответствующее желание[192].

Первая «возможность», по существу, представляет собой запрет для государственных органов требовать от гражданина доказательств соответствия указанной им национальной принадлежности его фактическому этническому происхождению. Такой запрет имеет место в относительных правоотношениях с соответствующим государственным органом по оформлению паспорта. В рамках тех же отношений имеет место и активная обязанность этих органов внести запись о национальной принадлежности. Что же касается требования ко всем окружающим не принуждать лицо к определению своей национальной принадлежности и указанию ее в документах, то это требование имеет лишь негативный характер и не связано с каким-либо активным поведением управомоченного лица. Следовательно, в данном случае не имеют места какие-либо общественные отношения и, соответственно, правоотношения и субъективные права.

B. А. Рахмилович говорит о личных неимущественных членских отношениях, в частности, об отношениях по управлению юридическим лицом[193]. Однако более справедливой представляется позиция А. М. Эрделевского, который отрицает личный неимущественный характер указанных отношений. По его мнению, трудно отнести корпоративные неимущественные права к числу личных, поскольку под личными неимущественными правами применительно к гражданину доктрина и гражданское законодательство понимают не имеющие имущественного содержания неотчуждаемые абсолютные права, неразрывно связанные с личностью гражданина. Неимущественные же права акционеров являются относительными (праву акционера соответствует обязанность определенного лица – самого общества) и отчуждаемыми (с переходом права собственности на акцию к другому лицу происходит переход всех удостоверяемых акцией прав)[194]. Поэтому правильнее говорить о рассматриваемых правах не как о личных неимущественных, а как о другой разновидности неимущественных прав – неимущественных корпоративных правах.

А. М. Эрделевский пишет о праве на обладание родственными и семейными связями, которое нарушается при смерти родственников[195]. Его позиция основана на Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда», где Верховный Суд разъясняет, что подлежит возмещению моральный вред, заключающийся в нравственных переживаниях в связи с утратой родственников[196]. Однако такое право предполагает лишь негативное требование к окружающим лицам не совершать действий, влекущих смерть родственников. Иначе говоря, оно сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения не предполагается. Это означает, что в основе этого права не лежат какие-либо общественные отношения, которые, как отмечалось ранее, характеризуются активным поведением хотя бы одной из сторон, не сводящимся к требованию соблюдения запрета. Следовательно, указанная возможность не образует субъективного права.

Т. В. Дробышевская говорит о личном неимущественном праве лица на герб как возможности владеть, пользоваться и распоряжаться личным гербом, который помещается на принадлежащем лицу имуществе[197]. Имеется в виду, что данному праву корреспондирует обязанность всех окружающих лиц не использовать аналогичный герб. Как видно, в данном случае имеют место отношения, сходные с отношениями по использованию товарного знака, проставляемого на производимых товарах. Поэтому можно сделать вывод о том, что здесь прослеживается связь с имущественными отношениями. Это не позволяет отнести отношения по использованию герба к личным неимущественным отношениям, не связанным с имущественными.

Т. В. Дробышевская пишет о личном неимущественном праве на национальный язык, которое подразумевает возможность пользования родным языком, право на свободный выбор языка общения, воспитания, обучения и творчества[198] (ст. 27 Конституции РФ). Это означает, что никто не вправе навязывать человеку использование того или иного языка помимо его воли[199].

Эта норма не подразумевает запрещения для всех окружающих лиц препятствовать управомоченному в использовании родного языка, что свидетельствовало бы о наличии активных действий и, соответственно, об общественном отношении. Имеет место лишь конкретный запрет для обязанных лиц навязывать использование какого-либо языка управомоченному. Этот запрет не связан с какими-либо его активными действиями. Поэтому и в данном случае имеет место лишь «негативное» требование, в основе которого нет соответствующих общественных отношений.

По мнению ряда авторов, личные неимущественные отношения имеют место при обслуживании граждан-потребителей. Так, Р. О. Халфина отмечает, что при обслуживании граждан последние обладают не только правами, вытекающими из договора купли-продажи, подряда, перевозки и т. п., но и правом на надлежащее обслуживание[200]. А. Е. Шерстобитов также говорит о том, что в договорном отношении по обслуживанию граждан с необходимостью присутствуют личные неимущественные элементы. По его мнению, конечный договорный результат в договоре на обслуживание – качество обслуживания, неотъемлемой составной частью которого является культура обслуживания граждан[201].

Однако более правильной представляется позиция М. В. Кротова, который отрицает возможность существования личных неимущественных элементов в рамках имущественных отношений по обслуживанию. По его мнению, при возникновении обязательственных отношений происходит конкретизация абсолютных личных неимущественных прав и совпадение во времени имущественного и личного неимущественного отношения. Как пишет автор, нельзя утверждать, что обязательство купли-продажи будет не исполнено или исполнено ненадлежащим образом лишь на том основании, что продавец нагрубил покупателю или унизил его честь и достоинство. В данном случае имеет место не нарушение условий договора купли-продажи, а самостоятельное правонарушение[202].

Применительно к праву на честь, достоинство и деловую репутацию уже указывалось, что в его основе нет соответствующих общественных отношений. То же самое можно сказать и в отношении требования ко всем окружающим лицам не оскорблять управомоченного. Здесь также имеет место лишь «негативное» требование, не связанное с какими-либо активными действиями управомоченного.

Как пишет М. В. Кротов, отсутствие в обязательстве по оказанию услуг овеществленного результата приводит некоторых авторов к отождествлению объекта обязательств по оказанию услуг с личными неимущественными благами[203]. Например, А. В. Власова личными неимущественными правами называет относительные права из отношений по бесплатному медицинскому обслуживанию[204]. Однако, как правильно отмечает М. В. Кротов, в ходе медицинского обслуживания пациент получает не здоровье, а определенные услуги врача. Здесь имеют место имущественные отношения, так как деятельность по оказанию услуг связана с определенными затратами труда, денежных и материальных средств[205]. Поэтому указанные относительные отношения также не могут быть обозначены как личные неимущественные.

Среди личных неимущественных прав В. А. Жакенов называет право на свободу творческой деятельности[206]. Как видно, в этой ситуации возможна активная деятельность управомоченного в неимущественной сфере, что позволяет сделать вывод о правомерности отнесения указанного права к личным неимущественным.

Т. В. Дробышевская говорит о свободе вероисповедания (свободе совести), под которой подразумеваются следующие возможности: исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, свободно отправлять религиозные культы и вести атеистическую пропаганду. Никто не вправе требовать указания гражданином своей принадлежности к определенной конфессии[207].

Из содержания указанных возможностей видно, что при их реализации лицо осуществляет активную деятельность, что позволяет говорить о том, что в данном случае имеют место соответствующие правоотношения. Таким образом, можно признать существование соответствующего субъективного права в неимущественной сфере.

Что же касается требования ко всем окружающим не принуждать лицо к указанию своей религиозной конфессии в документах, то это требование имеет лишь негативный характер и не связано с каким-либо активным поведением управомоченного лица. Следовательно, в данном случае не имеется каких-либо общественных отношений и, соответственно, правоотношений и субъективных прав.

Т. В. Дробышевская говорит о личном неимущественном праве на пользование достижениями науки, искусства и литературы. Содержание этого права она раскрывает следующим образом: «1. Государство гарантирует каждому гражданину право пользоваться достижениями науки, искусства и литературы. 2. Никто не может быть ограничен в доступе к библиотечным фондам государственных библиотек РФ. 3. Граждане имеют право на информацию о достижениях науки в РФ. 4. Никто не может быть ограничен в праве посещать концерты, театральные представления, киносеансы и другие массовые культурные мероприятия в зависимости от национального признака, пола, вероисповедания и т. д.»[208].

Трудно согласиться с возможностью конструирования подобного личного неимущественного права. Если под этим правом понимать требование к государству обеспечивать условия для общедоступности культурной деятельности (деятельности по сохранению, созданию, распространению и освоению культурных ценностей), культурных ценностей и благ (ст. 44 Конституции)[209], то такое требование не обеспечено санкцией и потому не может быть признано субъективным правом гражданина. Имеет место лишь соответствующий интерес, который государство по мере возможности обеспечивает.

Кроме того, в связи с многообразием форм культурной жизни многообразны и формы участия в ней. С целью приобщения к культуре гражданин может прочитать книгу (осуществив право собственности на нее), поступить в учебное заведение культурного профиля или посетить различные учреждения культуры (заключив соответствующие договоры), вступить в фольклорный ансамбль, тем или иным образом собирать информацию о народных легендах, сказках, песнях, тостах и т. п.[210], путешествовать по стране и т. д. Во всех этих случаях приобщение к культуре выступает целью всевозможных общественных отношений, как имущественных (собственности, аренды, безвозмездного пользования, выполнения работ и оказания услуг), так и неимущественных (например, отношений по свободному передвижению). Поэтому право на пользование достижениями культуры не может считаться каким-то особым субъективным правом.

Что касается возможности получать информацию о достижениях науки в РФ, то автор не указала лиц, которые обязаны предоставлять эту информацию и в каком порядке. Поэтому с выделением указанного правомочия согласиться нельзя.

Невозможность ограничения права посещать концерты, театральные представления, киносеансы и другие массовые культурные мероприятия в зависимости от национального признака, пола, вероисповедания и т. д. лишь уточняет сформулированный в Конституции РФ принцип равенства граждан применительно к конкретному случаю и потому не может характеризоваться как особое субъективное право. Таким образом, можно сделать вывод, что предложение Т. В. Дробышевской о закреплении в ГК РФ рассматриваемого права не может быть принято.

Т. В. Дробышевская конструирует личное неимущественное право на участие в общественных организациях как возможность быть членом этой организации и участвовать в ее деятельности[211]. Однако возможность быть членом какой-либо общественной организации представляет собой не что иное, как элемент правоспособности, и потому не может определяться как субъективное право. Возможность реального участия в деятельности такой организации предполагает осуществление соответствующих активных действий в неимущественной (некоммерческой) сфере. Поэтому в рассматриваемом случае можно говорить о существовании общественного отношения и указанного субъективного права. Однако это право не является личным, поскольку, в принципе, отделимо от человека. Это подтверждается и тем, что возможность быть участником (членом и т. д.) общественного объединения предусмотрена законом не с рождения, а лишь по достижении 18 лет[212]. Таким образом, рассматриваемое право не может рассматриваться как личное неимущественное.

О. А. Красавчиков среди личных неимущественных прав называет право на образование. Однако он не раскрывает, какие конкретно правомочия имеются в виду[213]. Поэтому нет возможности и оценить предлагаемую конструкцию.

В Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда» говорится, что при незаконном увольнении, переводе на другую работу, необоснованном применении дисциплинарного взыскания, отказе в переводе на другую работу в соответствии с медицинскими рекомендациями и т. п. нарушаются личные неимущественные права работника и другие нематериальные блага (ст. 151 ГК РФ). Вместе с тем в Постановлении не говорится, какие же конкретно права и блага нарушаются в указанных случаях: перечисленные в ст. 150 ГК РФ или какие-то иные личные неимущественные права и нематериальные блага.

Представляется, что принятие указанного Постановления было вызвано исключительно тем, что необходимость компенсации морального вреда в рассматриваемых случаях было очевидным, однако в КЗоТ РФ соответствующей нормы не было. Чтобы восполнить этот пробел, Верховный Суд РФ разъяснил, что при незаконном увольнении, переводе на другую работу, необоснованном применении дисциплинарного взыскания, отказе в переводе на другую работу в соответствии с медицинскими рекомендациями и т. п. якобы нарушаются личные неимущественные права работника и другие нематериальные блага (ст. 151 ГК РФ), что и дает возможность компенсации морального вреда.

С такой позицией трудно согласиться. По нашему мнению, в данной ситуации следует говорить не о личных неимущественных правах как объекте защиты, а о компенсации морального вреда в имущественных трудовых отношениях. Здесь должна быть использована та же схема, что и при защите прав потребителей, когда не конструируются какие-то особые личные неимущественные права, а происходит компенсация морального вреда в имущественных отношениях.

Если же в трудовой сфере закрепляются какие-либо неимущественные права, то в этом случае следует говорить не о личных неимущественных правах, а о неимущественных трудовых правах, которые представляют собой особую разновидность неимущественных прав[214].

Согласно ст. 2 Семейного кодекса РФ семейное законодательство устанавливает условия и порядок вступления в брак, прекращения брака и признания его недействительным, регулирует личные неимущественные и имущественные отношения между членами семьи: супругами, родителями и детьми (усыновителями и усыновленными), а в случаях и в пределах, предусмотренных семейным законодательством, между другими родственниками и иными лицами, а также определяет формы и порядок устройства в семью детей, оставшихся без попечения родителей[215]. Таким образом, в законодательстве РФ упоминается еще один вид личных неимущественных отношений.

По поводу семейных отношений следует согласиться с Н. Д. Егоровым в том, что возникающие в семейной сфере неимущественные отношения обладают особой спецификой. В отличие от личных неимущественных отношений, они носят не абсолютный, а относительный характер. Поэтому в целях более четкого размежевания неимущественных отношений между членами семьи и личных неимущественных отношений, входящих в предмет гражданского права, их целесообразно именовать лично-семейными отношениями[216]. Таким образом, неимущественные отношения, возникающие в семье, не могут определяться как личные неимущественные.

Мы завершили рассмотрение личных неимущественных прав и отношений, конструируемых в законодательстве и литературе[217]. Прежде чем сделать вывод о природе личных неимущественных отношений, лежащих в их основе, необходимо рассмотреть попытки ряда авторов систематизировать всю совокупность личных неимущественных прав, а также дать единое понятие личного неимущественного права, поскольку рассмотрение правовых явлений в системе наглядно обнаруживает те или иные недостатки созданных конструкций[218]. Так, неудачные попытки классификации личных неимущественных прав подтверждают противоречивость созданной на нынешнем этапе соответствующей теории.

Во-первых, как следует из анализа отдельных видов личных неимущественных прав, предлагаемых различными авторами, очень часто те или иные правомочия оказываются в разных субъективных правах. Например, А. К. Тихонов пишет: «Право на личную безопасность представляет собой субъективное право на жизнь и здоровье, честь и достоинство, свободу, на государственную охрану названных благ, на личное в соответствии с законом их обеспечение от противоправных посягательств со стороны кого бы то ни было»[219]. А. Е. Шерстобитов не разделяет право на жизнь, право на здоровье и право на телесную неприкосновенность. Он говорит об одном личном неимущественном праве на телесную неприкосновенность, охрану жизни и здоровья, которое представляет собой требование устранения любых обстоятельств, нарушающих здоровые и безопасные условия жизни[220]. З. П. Ромовская, а также Н. С. Малеин относят право на собственное изображение к числу прав на сохранение тайны личной сферы[221]. Н. С. Малеин связывает право на свободу с правом на тайну: «Каждому гражданину обеспечивается тайна его личной жизни путем установления правил, определяющих границы индивидуальной личной свободы и соответственно границы вмешательства в эту сферу со стороны любых третьих лиц»[222]. По мнению К. И. Голубева и С. В. Нарижнего, неотъемлемой частью прав личности на частную жизнь является право на имя, индивидуальный облик, голос и другие личные характеристики (внешние качества)[223]. Все это делает классификацию личных неимущественных прав трудноосуществимой, хотя попытки в литературе предпринимаются.

По мнению Г. П. Савичева, личные неимущественные права, не связанные с имущественными, могут быть подразделены на три группы: 1) права, связанные с личностью – носителем этих прав (на имя, фирменное наименование); 2) права, обусловленные общественным строем, его принципами и идеалами (право на честь и достоинство); 3) права, приобретенные гражданином или юридическим лицом (право на авторское имя, присвоение изобретению имени его создателя, а также право на собственное изображение и на защиту писем, дневников, записок, заметок)[224].

Как обоснованно пишет Л. О. Красавчикова, данная классификация, несмотря на положительные моменты, не лишена и недостатков. Так, приобретенным правом в ней оказалось право не только на авторское имя, но и на собственное изображение (при этом механизм приобретения последнего весьма своеобразен). Кроме того, отнесение к числу личных неимущественных прав, не связанных с имущественными, права на авторское имя, на присвоение изобретению имени его создателя расходится с содержащимся в учебнике пояснением, что отношения по поводу авторства на произведения науки, литературы или искусства, на изобретение, отношения, возникающие в связи с присвоением организации фирменного наименования, относятся к числу личных неимущественных отношений, связанных с имущественными[225].

В. А. Жакенов предложил с учетом специфики объекта выделить четыре основные группы прав: а) права, индивидуализирующие советских граждан в обществе (права на честь, достоинство, имя, голос); б) права на личную неприкосновенность (права на охрану жизни, здоровья, места жительства); в) права на тайну личной жизни (права на неприкосновенность жилища, собственное изображение, тайну переписки, интимной жизни, усыновления, врачебную тайну, адвокатскую тайну и др.); г) права, способствующие всестороннему развитию личности и выражению творческой индивидуальности (права на пользование достижениями культуры и свободу творческой деятельности)[226]. Однако при этой классификации в число личных неимущественных вошли также права личные неимущественные, связанные с имущественными (творческие); право на охрану личной жизни свелось только к охране ее тайн; право на личную неприкосновенность оказалось оторванным от соответствующей свободы[227].

Н. Д. Егоров, рассматривая личные неимущественные права в объективном смысле, выделяет следующие правовые институты: право на неимущественные блага, воплощенные в самой личности (право на имя (наименование), право на товарный знак (знак обслуживания), право на честь, достоинство, право на собственное изображение); право на личную неприкосновенность и свободу (право на личную неприкосновенность и право на личную свободу); право на неприкосновенность личной жизни (право на личную документацию, право на тайну личной жизни, право на тайну личного общения, право на неприкосновенность жилища)[228].

В литературе уже отмечались негативные моменты классификации, предложенной Н. Д. Егоровым. Как пишет Л. О. Красавчикова, Н. Д. Егоров не указал критерия, по которому личные неимущественные права объединены в соответствующие гражданско-правовые институты. Вследствие этого в первой группе оказались объединенными такие весьма разнородные личные неимущественные права, как право на имя, право на товарный знак (знак обслуживания), право на честь и достоинство, право на собственное изображение[229]. Кроме того, товарный знак (знак обслуживания), проставляемый на товарах, не может являться неимущественным благом, воплощенным в самой личности (даже юридической)[230].

М. Н. Малеина, изменив свою первоначальную позицию[231] в связи с критическими замечаниями Л. О. Красавчиковой[232], классифицирует личные неимущественные права по цели осуществления, т. е. по тем интересам, которые достигаются при осуществлении личных неимущественных прав. Она выделяет права, обеспечивающие физическое благополучие (целостность) личности (на жизнь, здоровье, физическую и психическую неприкосновенность, окружающую среду); права, обеспечивающие индивидуализацию личности (на имя, индивидуальный облик и голос, честь, достоинство и деловую репутацию); права, обеспечивающие автономию личности (на тайну частной жизни, неприкосновенность частной жизни)[233].

К достоинствам данной классификации можно отнести то, что ее автор точно определила критерий, который лежит в ее основе. Однако у этой классификации есть и недостатки. Так, в право на физическую и психическую неприкосновенность, по словам самого автора, входит правомочие свободно совершать поступки в соответствии со своим сознанием и волей. Непонятно, как осуществление указанного правомочия может достичь цели физического благополучия (целостности) личности.

В отличие от М. Н. Малеиной, А. Е. Шерстобитов не воспринял критические замечания Л. О. Красавчиковой[234] и в учебнике 1998 г.[235] практически воспроизвел ту классификацию личных неимущественных прав, которую он дал в 1993 г.[236] По мнению А. Е. Шерстобитова, личные неимущественные права как абсолютные права делятся на личные неимущественные права, направленные на индивидуализацию личности управомоченного (право на имя, защиту чести и достоинства, право на опровержение и право на ответ), личные неимущественные права, направленные на обеспечение личной неприкосновенности граждан (право на телесную неприкосновенность и охрану жизни и здоровья, на неприкосновенность личного облика, а также личного изображения), личные неимущественные права, направленные на обеспечение неприкосновенности и тайны личной жизни граждан (право на неприкосновенность жилища, личной документации, право на тайну личной жизни)[237].

Таким образом, не потеряли своей актуальности слова Л. О. Красавчиковой, упрекавшей А. Е. Шерстобитова в отсутствии какого-либо критерия классификации[238]. Более того, сам А. Е. Шерстобитов не выдерживает разработанной им же классификации, несколькими страницами позже говоря уже о двух группах личных неимущественных прав, а не о трех[239].

Таким образом, в вопросе о классификации личных неимущественных прав можно полностью присоединиться к выводам Л. О. Красавчиковой, согласно которым существующие классификации либо не полностью охватывают совокупность личных неимущественных прав, либо отсутствует четкий критерий классификации, либо классификация не соответствует выбранному критерию[240].

Л. О. Красавчикова в качестве системообразующего фактора при классификации личных неимущественных прав предлагает их объект. По ее мнению, классификацию личных неимущественных прав предопределяет единство в человеке биологического и социального. Поэтому выделяются два уровня личных неимущественных прав: права, обеспечивающие физическое существование (на жизнь, здоровье, окружающую среду, свободу и личную неприкосновенность), и права, обеспечивающие социальное существование (на имя, честь, достоинство и деловую репутацию, частную жизнь, свободу передвижения)[241].

Как видно, Л. О. Красавчиковой удалось избежать всех тех недостатков, на которые она указывала при анализе других классификаций. Однако и ее вывод не может быть принят, поскольку предложенная классификация, как и все другие, не выявила правового значения разделения личных неимущественных прав на группы.

Как отмечали В. Т. Смирнов и А. А. Собчак, говоря о классификации деликтных обязательств, ее цель заключается в том, чтобы определить взаимосвязь и взаимодействие норм деликтного законодательства, выявить специфику отдельных видов деликтных обязательств[242]. Можно сказать, что это цель любой классификации в праве. Как пишет О. Э. Лейст, исследуя юридические санкции, главное, чтобы классификация была практически значимой, обнаруживала основные закономерности нормативного определения и применения санкций[243].

К сожалению, ни в одной существующей классификации личных неимущественных прав указанные цели не достигнуты. Ни один автор не указал на какие-либо общие правовые признаки той или иной группы личных неимущественных прав, которые позволили бы сформулировать общие нормы применительно к каждой группе. А ведь выделение некоей общей части имеет значение, которое трудно переоценить[244].

При рассмотрении личных неимущественных прав в системе возникает и вопрос о возможности определения единого понятия личного неимущественного права.

Авторы, которые делали попытки дать общее определение личного неимущественного права, разделились на два направления.

Одни ученые определяли личное неимущественное право лишь с негативной стороны, другие – не только с негативной, но и с позитивной.

Н. Д. Егоров, опираясь на понятие субъективного права как возможности требования определенного поведения от обязанных лиц, выступил против признания положительных правомочий в рамках личного неимущественного права. По его словам, возможность совершения гражданином положительных действий существует и без права на них. Поэтому личное неимущественное право он определяет как «юридически обеспеченную возможность управомоченного требовать от всех окружающих его лиц воздержания от любых действий, препятствующих правильной оценке его индивидуальных особенностей как личности в социалистическом обществе»[245].

За негативное определение личных неимущественных прав выступает и А. Е. Шерстобитов. По его мнению, личные неимущественные права, являясь абсолютными правами, тем не менее, имеют определенную специфику в сравнении с правом собственности. «Главной особенностью личных неимущественных прав является то, что в их структуре отсутствует одно из правомочий, характерное для других абсолютных прав. Если право собственности предполагает возможность управомоченного лица осуществлять наиболее всеобъемлющим способом правомочия владения, пользования и распоряжения имуществом, то для личных неимущественных прав это нехарактерно. Здесь управомоченное лицо осуществляет принадлежащие ему личные неимущественные права своими действиями (например, создает представление у окружающих о собственной репутации) вне рамок права»[246].

По мнению Л. О. Красавчиковой, неправильно определять личное неимущественное право, как и любое другое субъективное право, только с негативной стороны. Кроме того, не каждое личное неимущественное право, как полагает Н. Д. Егоров, связано с правильной оценкой индивидуальных особенностей личности в обществе[247]. Поэтому она предлагает следующее позитивное определение субъективного гражданского личного неимущественного, не связанного с имущественным, права: это право на свободу определения своего поведения в индивидуальной жизнедеятельности по своему усмотрению, исключающую какое-либо вмешательство со стороны других лиц, кроме случаев, прямо предусмотренных федеральным законом[248].

Недостатком указанного определения является то, что оно не согласуется с формулируемыми самим автором видами личных неимущественных прав. С одной стороны, Л. О. Красавчикова определяет любое личное неимущественное право как право на свободу определения своего поведения в индивидуальной жизнедеятельности, с другой – право на личную свободу как одно из личных неимущественных прав определяется аналогично[249]. Кроме того, под такое определение личного неимущественного права не подпадают и некоторые личные неимущественные права, о которых говорит сама Л. О. Красавчикова, например, право на честь, достоинство и деловую репутацию, которое определяется как возможность гражданина (юридического лица) требовать от других лиц, чтобы оценка его личности, дел и поступков опиралась на реальные обстоятельства и не искажалась порочащими сведениями, не соответствующими действительности[250].

О. В. Иванов также определяет личные неимущественные права позитивно, вместе с тем, по его мнению, личное неимущественное право является правом пользования личными благами с одновременным лежащим на всех лицах запретом, не препятствовать такому пользованию[251].

Однако и указанное определение не может быть принято. Во многих случаях личные неимущественные права не предполагают пользование соответствующими благами. Так, в отношении права на честь, достоинство и деловую репутацию закон говорит лишь о возможности требовать нераспространения порочащей лицо информации. Пользование же такими благами, как честь, достоинство и деловая репутация, предполагающими положительную оценку того или иного лица, как уже говорилось, происходит во многих общественных отношениях.

Неправильно и понятие личных прав, данное Е. А. Флейшиц, как прав, охраняющих индивидуальные особенности личности. Во-первых, индивидуальные особенности охраняются и другими гражданскими правами (например, правом собственности), а, во-вторых, под данное понятие не подпадают важнейшие личные права, в частности право на честь[252].

Вторая группа ученых, признавая разнородность личных неимущественных прав, отрицает возможность выработать единое понятие личного неимущественного права как такового, подобно тому как нельзя дать понятие имущественного права вообще. Анализ личных неимущественных прав при этом сводится к попытке либо выявить некие примерные правомочия личного неимущественного права, либо указать некоторые общие признаки многочисленных личных неимущественных прав.

Так, М. Н. Малеина говорит о том, что единая модель структуры правомочий личного неимущественного права не позволяет учесть особенностей всех неимущественных прав и поэтому не нуждается в конструировании. Очевидно, поэтому, по ее мнению, отсутствует легальное определение и имущественного права. Автор отмечает, что субъект личного неимущественного права имеет правомочия по владению и пользованию объектом (нематериальным благом или результатом интеллектуальной деятельности)[253]. Однако, как уже отмечалось, правомочие пользования характеризует не все личные неимущественные права, а правомочие владения вообще неприменимо к нематериальным благам. Поэтому позиция М. Н. Малеиной не может быть признана обоснованной.

М. Н. Малеина указывает также и на признаки личного неимущественного права. Во-первых, личные права имеют нематериальный характер, проявляющийся в том, что они лишены экономического содержания. «Это означает, что личные неимущественные права не могут быть оценены точно (например, в деньгах), для них не характерна возмездность, их осуществление не сопровождается имущественным предоставлением (эквивалентом) со стороны других лиц»[254]. Во-вторых, личные неимущественные права направлены на выявление и развитие индивидуальности личности, поскольку институт личных неимущественных прав позволяет отличить одного субъекта права от другого, охраняет их самобытность и своеобразие[255]. В-третьих, у личных прав особый объект – нематериальные блага. В-четвертых, личные неимущественные права характеризуются спецификой оснований их возникновения и прекращения[256].

По мнению Л. О. Красавчиковой, указанные права абсолютны, бессрочны, возникают с момента рождения физического лица и принадлежат каждому[257].

В качестве еще одного признака личных неимущественных прав называется их неотделимость от личности управомоченного[258]. Однако данный признак не является в литературе общепризнанным. Неоднократно указывалось на принципиальную возможность передачи права на использование имени другим лицам.

Так А. Бугаевский в качестве допустимой сделки с правом на имя называет соглашение, по которому одно лицо обязуется не подписывать свои произведения своим настоящим именем перед лицом, которое уже использует это имя в качестве псевдонима. Такая сделка, по мнению А. Бугаевского, должна пользоваться охраной со стороны гражданского права, поскольку еще больше способствует надлежащей индивидуализации[259]. М. М. Агарков утверждал, что право на имя в принципе отчуждаемо. Возможны сделки, направленные на разрешение другому лицу пользоваться именем субъекта права. Имя не передается только потому, что это запрещено, в отличие от фирменного наименования юридического лица. Само имя при таких сделках не отчуждается[260]. Допустимость возмездной передачи права использования имени в коммерческих целях по договору коммерческой концессии признает и И. В. Елисеев[261].

В. Л. Суховерхий с целью отграничения личных неимущественных прав от других неимущественных прав определяет эти права как права по поводу нематериальных благ, неотделимых от личности, принадлежащие ей независимо от ее специального правового положения и наличия других прав или обязанностей. Это определение позволяет, например, отграничить права, вытекающие из отношений членства от личных неимущественных прав, поскольку все они зависят от отношений членства[262]. Однако Л. О. Красавчикова совершенно справедливо говорит о том, что указанный признак хотя и оттеняет существо личных неимущественных прав, но не является специфически «лично-правовым»[263].

Приведенные признаки могут быть и у иных субъективных прав. Отсутствие экономического содержания характерно не только для личных неимущественных, но и для всех остальных неимущественных прав. Направленность на развитие личности свойственна, например, и праву собственности, поскольку оно предоставляется управомоченному в этих же целях, только в имущественной сфере. Нематериальные блага могут служить объектом не только гражданских личных неимущественных прав, что не позволяет говорить о специфическом объекте данных прав. С рождения могут возникать не только личные неимущественные, но и имущественные права, например наследственные права родившегося наследника. Бессрочный характер присущ не только личным неимущественным правам, но и праву собственности. Неотделимость также не является признаком, характеризующим только личные неимущественные права. Как имущественные, так и неимущественные права, не носящие личного характера, могут быть неотделимыми, например право завещать свое имущество, которое имеет имущественный характер, а также неличное неимущественное право избирать и быть избранным[264].

Изложенное показывает, что попытки сформулировать единое понятие личного неимущественного права, как и попытки классификации личных неимущественных прав, не увенчались успехом. Это обусловлено их разнородностью, которая, во-первых, не позволяет сформулировать единое понятие личного неимущественного права, в котором нашли бы отражение признаки, присущие всем личным неимущественным правам, а, во-вторых, не создает объективной предпосылки для строго определенной и юридически значимой научной классификации этих личных неимущественных прав.

Анализ гражданско-правовой литературы по вопросу правового регулирования личных неимущественных отношений показывает, что количество конструируемых личных неимущественных прав постоянно растет, а целью цивилистических исследований становится отыскание все новых и новых прав. В работе Т. В. Дробышевской, вышедшей в свет в 2001 г., содержится уже 20 прав, включающих в себя 43 правомочия, некоторые из которых, в свою очередь, содержат «субправомочия» (всего субправомочий 19). При этом автор ставит себе в заслугу то, что приводит наиболее детальный и полный на сегодняшний день перечень существующих личных неимущественных прав[265]. Среди новых прав предлагается право на сон, право на тишину и т. п. Остается только ожидать, что в ближайшем будущем будут предложены и другие личные неимущественные права, такие как право на свободное дыхание, право на наслаждение природой, право на получение удовольствия от окружающей среды и т. п.

Если цивилистическая наука и дальше пойдет по такому пути, то, по всей видимости, она окажется в тупике, поскольку сведется к выявлению все новых и новых субъективных прав, в основе которых лежит тот или иной неимущественный интерес. Количество таких субъективных прав будет ничем не ограничено, никогда не перерастет в качество и эти права вряд ли будут закреплены в ГК РФ.

По нашему мнению, цель и методика исследования личных неимущественных прав должна быть иной. Прежде всего необходимо раскрыть природу личных неимущественных отношений в том виде, в каком они существуют до правового регулирования, выявить особенности личных неимущественных отношений и личных неимущественных интересов, предопределяющие специфику их правовой формы, и лишь на этой основе сформулировать личные неимущественные права. Сконструированные в результате такого подхода личные неимущественные права могут приобрести потенциальную возможность их закрепления в ГК РФ.

Использование такой методики в настоящей работе показало, что традиционное обозначение личных неимущественных прав как однородных и имеющих во всех случаях абсолютный характер, не соответствует действительности. Часто под тем или иным личным неимущественным правом понималась абстрактная возможность лица вступать в различные договорные отношения, т. е. элемент правоспособности. Многие авторы, стремясь охватить как можно больший круг личных неимущественных прав, по существу, включили в их число не только гражданские права, но и права другой отраслевой принадлежности. Личными неимущественными объявлялись практически любые права, обеспечивающие какой-либо неимущественный интерес, как абсолютные, так и относительные.

Недостаток действующего законодательства состоит в том, что в качестве личных неимущественных прав обозначены абсолютно разнородные субъективные права, объединяемые лишь своим неимущественным характером. Это корпоративные неимущественные права[266], неимущественные права авторов[267], неимущественные права в сфере семейных[268] и трудовых отношений[269]. По существу, законодательство РФ отождествляет «личные неимущественные» и «неимущественные» права. Между тем такое разграничение необходимо. Так, О. А. Красавчиков обоснованно выделяет личные неимущественные отношения среди других неимущественных отношений: отношений, складывающихся в связи с созданием и использованием продуктов духовного творчества, а также организационных отношений[270]. Надо отличать личные неимущественные права, охраняемые гражданским правом, от неимущественных прав в сфере трудовых, семейных, государственных и других отношений[271].

Проведенное исследование предлагаемых в литературе личных неимущественных прав позволяет разбить их на три группы.

Права первой группы, будучи абсолютными, имеют «негативный» характер. Их содержание сводится к возможности требования соблюдения обязанным лицом установленного законом запрета. Содержанием таких прав не охватывается возможность совершения активных действий управомоченным или обязанным лицом. К числу таких прав относятся: права на жизнь, здоровье, благоприятную окружающую среду, на честь, достоинство и деловую репутацию, на личную неприкосновенность, право требовать воздержания от действий сексуального и гипнотического характера, а также от высказывания угроз, права на неприкосновенность частной жизни, жилища, личной документации и средств личного общения и др. Это обусловлено тем, что ни управомоченное лицо, ни обязанные лица здесь в принципе не могут совершать каких-либо активных действий в отношении этих нематериальных благ. Поэтому сторонники таких «личных неимущественных прав» и сводят их содержание к требованию соблюдения установленного законом запрета. Между тем принципиальная невозможность совершения субъектами гражданского права каких-либо действий свидетельствует об отсутствии между ними соответствующего общественного отношения. Вне общественного отношения не могут существовать правоотношение и субъективное право как элемент последнего. Этим и объясняется неудачность многочисленных попыток сформулировать содержание большинства личных неимущественных прав там, где нет и в принципе не может быть общественных отношений[272].

Права второй группы имеют относительный, а кроме того, и «негативный» характер. К ней относятся такие права, как право на тайну частной жизни, в том числе право на тайну документов личного характера, телефонных и иных переговоров, телеграфных и иных сообщений, и право на собственное изображение. Сказанное выше в полной мере относится и к относительным «личным неимущественным правам» с негативным содержанием. Негативность их содержания объективно обусловлена отсутствием соответствующих общественных отношений, которые предполагают активные действия хотя бы одной стороны этих отношений. Там же, где ни одна из сторон не совершает и не может совершить активные действия, нет и соответствующих общественных отношений, а также правоотношений.

Права третьей группы, будучи правами абсолютного характера, имеют позитивное содержание. Их осуществление происходит путем совершения управомоченным лицом собственных действий по удовлетворению своих интересов в неимущественной сфере. Это права на личную свободу, свободу определения внешнего облика и черт своего голоса, свободу определения содержания средств личного общения и личной документации, право на свободу передвижения, свободу творчества, избрания рода деятельности. При этом содержанием права на личную свободу как юридически обеспеченной возможности совершения любых действий в неимущественной сфере, кроме прямо запрещенных законом, охватываются все остальные права, поскольку при их осуществлении управомоченное лицо совершает определенные активные действия именно неимущественного характера.

Как следует из проведенного анализа, в тех случаях, когда удается сформулировать личное неимущественное право с позитивным содержанием, активное поведение управомоченного лица осуществляется в неимущественной сфере и не направлено на какое-либо нематериальное благо. Это обстоятельство и подтверждает сделанный ранее вывод о том, что закрепленные в законе и исследуемые в научной литературе нематериальные блага не выступают в качестве внешнего по отношению к субъекту предмета и не могут выступать объектами личных неимущественных отношений. Вместе с тем управомоченное лицо в таких случаях все-таки совершает определенные активные действия в целях удовлетворения своих неимущественных интересов. Это обстоятельство свидетельствует о существовании общественных отношений абсолютного характера[273],в рамках которых участник этих общественных отношений совершает активные действия, не направленные на внешние материальные или нематериальные предметы. Такие отношения по своей природе являются неимущественными. Существенной чертой таких отношений является то, что они существуют постольку, поскольку существует сама личность – субъект этих отношений и в этом смысле они являются личными[274]. Таким образом, именно эти отношения и можно назвать личными неимущественными отношениями.

К. Маркс использовал следующий метод в исследовании общественных отношений: «Уже самый факт, что это есть отношение, означает, что в нем есть две стороны, которые относятся друг к другу. Каждую из этих сторон мы рассматриваем отдельно; из этого вытекает характер их отношения друг к другу, их взаимодействие. При этом обнаруживаются противоречия, которые требуют разрешения»[275].

В рассматриваемых отношениях такими сторонами являются действующий в неимущественной сфере субъект и все окружающие его лица. Противоречие между этими двумя сторонами заключается в противоположной направленности их поведения. Поведение субъекта по отношению к другим лицам определяется его собственным поведением. Совершение тех или иных действий в неимущественной сфере предполагает невмешательство всех окружающих лиц. Для того чтобы совершить определенные действия в неимущественной сфере, субъект должен устранить, исключить воздействие на себя со стороны окружающих. Без этого невозможно совершение указанных действий. Поэтому поведение субъекта, совершающего те или иные действия в неимущественной сфере, направлено на устранение окружающих лиц от вмешательства в определение им своего поведения по своему усмотрению. Поведение окружающих лиц в принципе способно помешать субъекту совершать те или иные действия в неимущественной сфере. Это может быть обусловлено тем, что поведение субъекта в неимущественной сфере противоречит их интересам, или какими-либо другими причинами. Если бы не существовало стремления других лиц воспрепятствовать поведению субъекта в неимущественной сфере или если бы не существовала объективная возможность такого стремления, не складывались бы и соответствующие общественные отношения. При этом субъект в рассматриваемом общественном отношении устраняет только такое воздействие посторонних лиц на свободу своего поведения в неимущественной сфере, которое осуществляется помимо его воли. Поэтому сущность этих отношений заключается в устранении субъектом осуществляемого помимо его воли воздействия всех других лиц на свободу его активного поведения в неимущественной сфере, не направленного на те или иные нематериальные блага. В основе указанных отношений лежит интерес лица в проявлении своей индивидуальности в неимущественной сфере.