© Иван Грачев, 2014
© Ольга Протопова, обложка, 2014
Редактор Иван Грачев
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Знание
В прихожей зазвонил телефон.
Я подошел к нему, вглядываясь в наборный диск, в зеленую лампочку, под которой красовалась полустертая надпись «В-одяшии -во-ок». Сам помню, как отковыривал белую краску в те времена, когда стационарные телефоны были чем-то особенным, когда за ними проводили столько же времени, как сейчас, например, за проверкой почты и сообщений в социальных сетях.
– Алло.
Сначала тишина. Потом приглушенный женский голос:
– Ты умрешь через семь дней…
– Ага, как же, – неловко парировал я.
Натка… Наташка. Я ждал ее звонка? Ну да, наверное, звонка… уже неделю.
– Как ты? – вырвалось у меня раньше, чем я успел вспомнить все то, что должен был сказать.
– Не надо, – грустно сказала-ответила она, словно поняв все, что было недосказано.
Я промолчал.
Тишина повисла вокруг меня, заполнив собой не только пространство, но и мысли. На секунду мне даже показалось, что она растянулась на бесконечное расстояние между мной и Наташей, приблизила нас друг к другу. Я вспоминал, представлял и прокручивал вновь и вновь события того дня, когда мы расстались; и я готов был отдать все на свете, чтобы она не думала о том же.
Словно заезженная пленка, истончившаяся за все прошедшее время, сохранившая лишь тени эмоций, а не саму картинку, заела на том самом месте, когда я смотрел в ее глаза в последний раз.
Слова, подобно мухам, залетевшим в ловко расставленную ловушку-паутину дурных воспоминаний, были не в силах выбраться, погибая в момент рождения.
– Как ты? – спросил я. Молчание было невыносимо.
– Странный вопрос, будто знаешь, что хочешь услышать…
– Да уж, сколько я представлял себе этот разговор раньше… Не думал, что это будет так… внезапно. Особенно после первых двух разрывов.
– Ну, тут уж извиняйте, не мы виноваты в качестве связи. – Она хихикнула, пытаясь придать своему тону шутливость, что было едва различимо в помехах и шуме. Голос был тихим, с еле различимым тоном, но даже не смотря на это, ее интонации я узнал бы из тысячи
Помехи и шум… Помехи и шум… помехи… шум
Иногда я лежал и смотрел в пустоту, пытаясь сконцентрироваться на первых попавшихся мыслях, чтобы хоть как-то отвлечься от возникшей внутри меня темноты. Пытался думать о чем угодно, но не выходило. Лишь закрывая глаза, я видел тот вакуум, который сидел внутри меня; заглядывая в свою боль, в свои сомнения.
Все начинается из хаоса. Нет мировой упорядоченности, нет высшего разума. Есть только всемирный бульон, одна огромная черная дыра, водоворот жизни; или Теория случайных чисел, перебирающих все возможные комбинации наших судеб. Один только белый шум, мириады и мириады черных точек, которые подобны муравейнику в самый разгар летней жатвы на белом поле. Или белых точек посреди непостижимого черного вакуума. Хаотическое движение, мнимость существования и пустота.
Что скрывается за этими точками? Молекулы, атомы и структуры существ… А может бесконечные вселенные, кажущиеся нам такими маленькими только из-за своего несчетного количества?
Закрывая глаза, мы видим только хаос…
Когда умерла Натка, я перестал видеть даже его.
В 1959 году шведский кинопродюсер Фридрих Юргенсон записывал голоса птиц. Ничего особенного – всего лишь магнитофонная пленка, парк, лес, сквер, или любое другое место, где он мог уединиться в своем желании записать пение пернатых. Условия чистоты записи не были нарушены, однако когда он прослушивал пленку, то обнаружил на ней тихий, едва уловимый, но, тем не менее, довольно отчетливый мужской голос, говоривший на норвежском. Юргенсон немного понимал по норвежски и, каково же было его удивление, когда он понял, что голос говорит о звуках, издаваемых птицами.
Юргенсон был уверен, что никаких людей во время записи не было поблизости, потому решил, что его магнитофон каким-то образом записал вещание радиостанции.
Его исследования данного феномена начались, когда он навел справки по всем радиостанциям Норвегии и Швеции, и выяснил, что ни одна из них не вела трансляций подобного содержания
В 2004 один из последователей учения и исследований Юргенсона – профессор ВГИКа и всемирно известный гуру Николай Геннадьевич Иванов изготовил первый в мире аппарат, позволяющий слушать белый шум, или ФЭГ – «Феномен Электронного Голоса», сортируя помехи и шум настолько, что голоса, скрывающиеся под покрывалом смерти, стали различимы. Это был фурор науки перед религией, триумф знания перед слепой верой, или просто удача для потерявших кого-то. Аппарат был построен на основе обычного телефонного аппарата, с некоторыми изменениями, конечно. К нему подключалась телефонная линия, для использования гудка и фильтров АТС и кабели феномен-сигнала – слегка модернизированные антенны теле– и радио-сигналов.
Иванов никогда не скрывал простоты своего изобретения, утверждая, что «человек всегда стремился к неизведанному, слепо смотря перед собой. Но я нашел ответы позади, в нашем прошлом».
В 2007 году его изобретение и труды единогласно получили несколько грантов для проведения дальнейших работ в этой области. Среди учредителей были такие гиганты, как «Российский фонд фундаментальных исследований», «Фонд Форда» и т. д
Как будто все человечество остановилось, чтобы задуматься. Чтобы посмотреть на творения своих рук, и вспомнить, ради чего или ради кого наука ложилась на эту землю.
Сотни и тысячи людей не жалели ничего, лишь бы послушать, всего лишь услышать своих отцов.
Это было то время, которое можно было без обиняков назвать Великим.
Остановились войны, прекратилась борьба человека с человеком, человека с природой и, что самое главное – человек прекратил сражаться с самим собой.
Одно изобретение положило начало времени перемен.
Наташа погибла в 2009-ом…
Нет смысла описывать мои ощущения, чувства. Всю пустоту сознания, черноту мыслей, недели депрессий, попытки суицида и душевные муки в «доме с желтыми стенами» уже описаны тысячью и одним способом. Как бы мне хотелось не знать ни одного из них, не «испробовать» их все на себе
Я не знаю, как описать свое везение. Свою удачу, снизошедшую в тот момент, когда, по окончании лечения, я снова запил. Не так сильно, конечно, как это было в первые недели одиночества. Но каждый день, после работы, после жалкого офиса, пахнущего техникой, компьютерами, тонером и тошнотворным запахом пота и курения; каждый день я приходил и напивался. Просто чтобы уснуть, это было мне необходимо. Потому как иначе просто быть не могло. Нет нужды идти дальше – Вот он, Конец всего, прямо Здесь и Сейчас! Какой смысл в нашей жизни? Да нет его просто. Всего лишь очередной вид тараканов и крыс, превзошедший всех остальных только из-за того, что был одарен таким проклятьем как интеллект. Разве нужен был тигру интеллект, чтобы охотиться? Чтобы жить так, как предписала мать-природа и убивать ровно по одной лани на свой цикл голода? Разве нужен интеллект птице, чтобы чувствовать полет, восходящие и нисходящие потоки воздуха, чувство свободы? Разве нужен интеллект, чтобы быть счастливым?
Павел был одним из немногих, кто не отвернулся от меня. Сейчас я чувствую себя в бесконечном долгу перед этим человеком, приходившим практически каждый день ко мне после аварии, во время лечения, после лечения. Его жена не понимала, когда он говорил, что «Он просто остановился. Ему нужна помощь, иначе он пойдет назад».
Мечтатель в детстве, реалист в юношестве и один из исследователей в Институте им. Профессора Н. Г. Иванова в настоящем.
Уже год, как я работал в Институте администратором безопасности.
Без нового имени, без поддельного паспорта, без следов прошлого. Только с помощью хорошего и единственного друга. Это было тем немногим, что подняло меня из ямы отчаяния.
Шрамы на сердце и в душе более не кровоточили. Шрамы на руках и груди лишь изредка напоминали о себе. Как странно – что бы с человеком не произошло, всегда можно наполнить его взор смыслом, его губы – улыбкой, а голову памятью. Но вот от последнего я как раз и отказался.
Любовно взращенная амнезия расцветала иллюзией счастья в моменты, когда пустота в сердце казалась единственной радостью, всего лишь отсутствие боли давало силы на следующие шаги.
Лишь тени снов по утрам пытались поставить все на свои места.
В 2010 случилось нечто. Профессор Иванов закончил труд всей своей жизни. Вышла первая серийная модель «Феномена». «Феномен-1» представлял собой все тот же дисковый телефон, с дополнением в виде некой док-станциии, к которой подсоединялись все те же соединительные кабели. Все модели этих самых док-станций, вплоть до недавно вышедшей «Феномен-3» могли подключаться к обычным дисковым аппаратам. Но, что самое главное, – все эти модели были упакованы в титановый корпус, не имеющий никаких стыковочных швов, болтов, соединителей. То есть вообще ничего, не считая дисплея с надписями «Online» и «Offline».
Говорят, что конкуренты пытались разобрать первые «Феномены», но при открывании его, срабатывал механизм, отвечающий за безопасность прибора и выжигал всю начинку на материнской плате.
– Скажите, профессор, почему именно дисковый аппарат? Вы ведь знаете, что наши зарубежные товарищи платят за них гораздо больше, чем жители России, которые могут приобрести лишь базовую модель «Феномена». Не говоря уже об их проблеме с тональным режимом.
– Это сложный вопрос. Особенно в области коммерческой деятельности, в которой я ничего не смыслю, – смеется. – Все дело в импульсе. Только с его помощью я смог связать феномен-сигнал и входящие-исходящие сигналы в едином устройстве. Тональный режим – это всего лишь набор цифр, который не может быть преобразован в голос «феноменов». Отсюда и выбор аппарата – современные модели не зря называются «цифровыми» – они лишь эмулируют импульс, подстраиваются под него, потому сигнал в них и отсутствует. Во-вторых, я ретроград и патриот своей хоть и несовершенной, но все-таки любимой страны. – Смеется и улыбается, глядя в камеру.
– Отличный ответ, Николай Геннадьевич. И еще один вопрос – на сегодня последний. Как Вы относитесь к самому большому в истории человечества кризису веры, появившемся в результате общения сотен людей со своими умершими родственниками?
Техник ходил по моей квартире уже три часа, вымеряя идеальную длину для проводов.
– Может оставить все, как есть? – спросил я, несмотря на то, что это меня, в принципе, совсем не устраивало.
Провода валялись по прихожей, технарь спотыкался об них каждые пять секунд, растаскивая грязь и бетонную крошку по всей квартире, не говоря уже о пыли, которая после секундного бурения стены казалась бесконечным туманом, который уже не прогнать.
– Думаете? – переспросил он.
– Почему бы и нет? Позже я их и сам смогу убрать, – «Или оставлю их здесь, чтобы каждый входящий ко мне человек интересовался именем и фамилией того техника, которого не стоит приглашать для установки аппарата».
Мои мысли, скорее всего, отразились на моем лице, которое уже с трудом сдерживало раздражение, потому что человек с бэйджем «Максим – младший техник по установке и обслуживанию оборудования. ОАО Ф-связь» слегка отстранился от меня, когда поднял свое лицо, тонированное пылью.
– Хорошо, как желаете. Сейчас нужно будет расписаться в паре документов и я установлю Вам счетчик.
Он возился с оформлением документов, покусывая свою ручку каждый раз, когда забывал, что и в каких графах нужно указывать. На секунду я подумал, что не стал бы давать ему свою ручку в качестве запасной, чтобы он ее, чего плохого, не изгрыз до стержня.
– Так, Вы в курсе, что наша организация не несет ответственности за отсутствие связи по причине ее оригинальности и, эм-м-м, неординарности. Также Вы проинструктированы о наших тарифах, та-а-ак… Первые десять минут бесплатно, так как возможна длительная наладка связи и голосового контакта. После чего Вам предоставляются 30 минут по 350 рублей каждая… И потом, если Вы будете продолжать разговаривать или захотите продлить тарификацию, Вам будет назначена тарификация в размере 250 рублей за минуту.
– Молодой человек, я слушал это в течение 40 минут, пока оформлял заявку, и Вы так же рассказали об этом сразу, как только пришли. Я знаю, что цены не низкие, особенно учитывая размер оплаты за подключение, не входящий в заоблачную стоимость самого аппарата. Давайте я лучше просто распишусь, а Вы пойдете и дальше зарабатывать деньги.
«Максим – младший техник…» одарил меня подозрительным взглядом и развернул планшет с бумагами ко мне. Я без труда нашел пять посадочных мест для подписи и расписался.
Стоя в дверях, техник развернулся и спросил:
– Если не секрет – с кем Вы будете…, то есть хотите поговорить?
– Это не ваше дело, – сегодня я был сама вежливость.
– Я просто хотел сказать еще кое что… – он немного помялся, словно говорил нечто запрещенное законом или политикой его организации. – Не надо ожидать чего-то от разговора. Наверняка Вы слышали о скандалах, которые крутятся вокруг Фенофона с самого момента основания…
– Как… Как Вы его назвали?
– А-а… Фенофон-то? Ну, в народе так называют аппарат Николая Геннадьевича. Типа «Феномен» и телефон сразу.
Я улыбнулся. Максим, похоже, порадовался, что хоть немного разрядил обстановку.
– Так вот – многие люди разочаровываются в чем-то, особенно в вере…
– У меня не осталось ее, – ответил я и закрыл за ним дверь.
Правдивость произнесенных слов не произвела на меня никакого впечатления.
Я закрыл дверь и сел на пол, прямо в прихожей, прямо на пыль и грязь. Сказывалось напряжение. Я ведь не спал два дня с того момента, как оставил заявку на установку этого… хм… «Фенофона». Мне не верилось, что это может сработать.
Последнее, что помню – провода очень неудобны под задницей, особенно когда засыпаешь в прихожей на холодном паркете.
Меня разбудил звонок. Не стационарного телефона, не мобильника…
Непривычная трель дискового аппарата, оставшегося еще от бабушки, забытыми мотивами разрывала голову на части. Я поднялся с пола и подошел к телефону.
Над покусанной и поцарапанной надписью «В-одяшии -во-ок» мерцала зеленая лампочка.
– Алло…
– П… ч… к… – и гудки
С того дня прошло еще двое суток, во время которых я сразу приходил с работы и ложился на кушетку, специально пододвинутую мной к проходу в прихожке, чтобы можно было нормально лежать в ожидании звонка.
Провода, словно живые змеи, уже свили себе гнездо из своих резиновых тел, моей обуви и почты, которую я кидал на пол сразу же, только входя в квартиру.
Белый настил из строительной пыли и бетонной крошки, оставшийся после визита монтера, можно было использовать в криминальной хронике в качестве практического дела – слишком уж много следов моих ботинок, тапок и носков запечатлелось на нем.
Я перекусил на скорую руку и снова лег на кушетку рядом с «Фенофоном».
И в этот момент раздалась мелодия Бетховена.
Домашний телефон.
– Слушаю.
– Привет, до тебя сложно дозвониться. – Это был Павел.
– Что-то случилось?
– Нет, хотел переговорить с тобой об аппарате.
– А что с ним?
– Понимаешь… – он тщательно подбирал слова, словно боялся обидеть или задеть что-то личное, настолько глубоко впившееся в грудь, что даже прикосновение к нему могло вызвать приступ боли. – Я знаю, что тебе уже поставили его. Но я хотел напрямую спросить у тебя – ты в самом деле этого хочешь?
– Я не знаю… Да, хочу.
– Подумай дважды, прежде чем поднимать трубку. Ты ведь знаешь, весь мир на грани технических, социальных, моральных… Да и черт еще знает каких революций. Мир сильнее тебя, ему лет больше. Сможешь ли ты все это вынести?
Я молчал. Лишь прокашлялся в трубку, давая ему понять, что я все еще слушаю. Хотя мне стоило прокашляться – ком в горле мешал дышать, казалось, что голова кружится.
– Сам пойми – все только и талдычат о том, что они очень разговорчивы. Не то, чтобы я имел что-то против Натальи…
Я бросил трубку. Рубеж уже перейден.
Еще через два дня звонок Фенофона повторился.
– Да? – тихо и вкрадчиво сказал я в трубку, боясь, что связь пропадет, если я буду громко разговаривать.
– Привет! – О! Боже! Это была она… – Я думала, как начать разговор. На ум пришла только реплика девчонки из звонка.
Я слышал, как она тихо хихикнула в трубку, несмотря на ужасный шум и помехи на «линии».
– Ты умрешь через се… – ее смешливый голос оборвался щелчком и гудками.
Диктор говорит: «Все больше волнений происходит во всех религиозных центрах и общинах по всему миру. Все культуры от христианства до иудаизма и ислама испытывают сильнейший упадок веры, возникший в результате открытия небезызвестным русским ученым Николаем Геннадьевичем Ивановым неких феномен-импульсов или феномен-связи. Что же это такое, попытались сегодня выяснить мы».
На другом канале пожилая женщина с пеной у рта кричала в камеру: «Это все ложь! Не может быть того, что они нам говорят! Это все мистификация, как же ВЫ ВСЕ не понимаете этого?!»
На третьем канале другой уже диктор рассказывает о том, как он провел эксперимент и поговорил по установленному за счет телекомпании аппарата «Феномен-2» со своим усопшим отцом. Все подробности в эфире.
На другом канале…
На другом канале…
Даже мультфильмы отменили.
– Не надо, – грустно сказала-ответила она, словно поняв то, что было не произнесено.
Я промолчал.
– Знаешь, все сложилось не так уж и плохо, – тон ее голоса посерьезнел, но не сильно. – Нам запрещено говорить о том, кто нас окружает здесь, что мы делаем, для чего. Я лишь хочу, чтобы ты знал – тебе не за что извиняться и чувствовать себя виноватым. Теперь, здесь, я знаю это и уверена в этом так сильно, как никогда раньше. Пойми, что тебе нечего мне рассказать, потому что я итак знаю все.
И она рассказала мне. Рассказала о том, что нет Бога, во всяком случае, того, что мы представляем себе, произнося это слово; что нет Света и Тьмы (именно так – с большой буквы), нет ничего из того, что было написано в древних и не очень книгах, созданных лишь для очернения чистых разумов, для контроля над ними, для манипуляции родом людским. Есть лишь день и ночь, свет и тень, есть начало, но нет конца, есть Альфа, но Омега находится позади нее. Есть только жизнь, которая дана каждому, чтобы он прожил ее с достоинством, набрался опытом для следующего шага, в следующую жизнь. И так без конца.
О том, что нет других миров, потому что другие миры – это мы.
Нет параллельных вселенных, потому что параллельные вселенные – это мы.
Нет микромиров, хранящих свои тайны позади атомной структуры, за молекулярными слоями, потому что и там – тоже мы.
Мы – люди. Мы – человек. Мы все и каждый из нас по отдельности – Вселенная.
И не нужен ни интеллект, ни Бог, чтобы быть счастливым, потому что каждый из нас достоин жить.
Я чувствовал себя гораздо лучше. Мы разговаривали уже полчаса и создавалось ощущение, что никто никуда и не пропадал – просто болтаем по телефону, как в старые, добрые времена. Как в институте, когда только познакомились.
– Помнишь, как мы с тобой разговаривали по стационарному? – спросил я, улыбаясь.
– Ага, у тебя не было денег на мобильнике, и ты постоянно отправлял маячки и запросы о пополнении баланса, чтобы я тебе перезванивала. А потом я узнала, что ты сидишь на попе в прихожке, даже не додумавшись стул притащить.
– Мы вместе рассмеялись. Не было ничего в прошлом, не будет ничего в будущем. Есть только два хороших друга, которые уже очень давно не виделись.
Я рассказал ей о работе, не сказав не слова о том, что было до нее, я рассказал о «смешных историях в психушке, рассказанных мне неким-знакомым-который-там-работает». Мы вместе смеялись над старыми шутками, над шутками, смысл которых был понятен только нам двоим.
Мы здорово проводили время вместе. Будто не было ни помех на линии, ни шума, я закрывал глаза и видел ее – такой, какой она запомнилась мне в расцвете своих лет.
– Эх, знал бы ты, как тяжело мне было понять происходящее вокруг, в первые отрезки времени, – она уже говорила, что у них нет ощущения времени в привычном для нас исчислении. – В какой-то мере – каждая смерть – это смерть для всех жизней, которые заполняют меня, и каждый раз они все недоумевают, типо «Это как так? Я что не в своей постельке в окружении внуков?» или «Проклятые мерзавцы, я Вам пока… Где я?» и все в том же роде.
– А ты действительно со мной сейчас разговариваешь или… м-м-м, даже не знаю… общаешься мысленно? Просто мне до сих пор сложно представить, как духи могут разговаривать с нами ртом и по телефону!
– Ну, за это спасибо этому Вашему ученому. Нет, не ртом, конечно, и не по телефону. Просто этот аппарат нужен для Вас, чтобы слышать и говорить. А я всего лишь концентрируюсь на той жизни, в которой ты знал меня как Наталью и! Та-да!
Так долго подряд я уже не улыбался, по меньшей мере, месяца три. Да точно, как раз около трех месяцев назад мы сидели с Пашкой в торговом центре между сеансами в кинотеатр и ели мороженое. В тот день мы посмотрели три комедии и мультфильм, причем мультфильм был настолько хорош, что мы пошли на него еще раз.
– Ладно тебе пора, – Натка решила поставит точку. – Помни, что каждый достоин жить.
– А что происходит с самоубийцами, – мрачно спросил я.
– Они остаются на второй год. – Она усмехнулась. – Нет, я серьезно, каждому из нас уготован свой путь. Именно поэтому старцы-отшельники просиживают пол-жизни в пещерах, а потом выходят наружу, чтобы поделиться накопленной мудростью и чудесами неизведанной природы, а потом стать святыми мучениками. Потому что нельзя всю жизнь сидеть в заточении в ожидании чуда. Нужно проживать свою жизнь так, как предначертано. А самоубийцы… – она так легко об это говорила, словно рассуждая о списке покупок. – Они возвращаются в свою предыдущую жизнь, чтобы прожить оставшееся время в другом теле. Бывает ведь, когда дети погибают совсем маленькими.
– Знаешь, я до сих пор не понимаю той легкости, с которой ты говоришь о таких ужасных вещах…
– Потому что это нормально. В смерти нет ничего противоестественного. – Она чуть помолчала. – У Вашего мира еще столько открытий впереди…
И все… Гудки и белый шум…
– Алло, Паша. Пойдем в кино. Да, конечно, можешь и Маринку с ребенком взять. Я, так скажем, угощаю.
Я положил трубку. Взял большой лист бумаги и написал на нем лежавшим рядом со стационарным телефоном маркером: «До лучших времен». И накрыл этим листком «Фенофон», после чего вытащил из него все соединительные провода. Когда-нибудь, может быть, эти лучшие времена настанут.
Выходя из квартиры, я не стал выключать свет. Если сегодня его зажгли во мне, почему я должен его прятать? Пусть все видят.