Кумран. История свитков
Кумран, или как его называли бедуины Город двух лун, стоял у развилки дорог. Та дорога, что влево – вдоль Моря соли, вела к Иерусалиму. По той, что вправо, приходили караваны из самой Индии. Место было тихим и пустынным, не считая крепости, где нёс службу Иерусалимский гарнизон. Мало кто знал, что за стенами этой крепости находилась знаменитая Дамасская Пустошь – эзотерическая школа иудеев.
Вода в каменной пустыне была чудом. Она собиралась в период зимних дождей. Мастера города умели направлять потоки воды из русел сезонных рек в хитроумную систему водоёмов. Отстоянная вода по акведуку попадала в город. Плотина и весь комплекс каналов были под охраной внутреннего гарнизона.
О жителях Пустоши поговаривали как о племени магов, вызвавших своим колдовством разрушительное землетрясение и сильный пожар. Город сильно пострадал. Но странное дело, община восстала из пепелища, упрямо не желая оставлять насиженное место. Город отстроили заново, обживая, точно готовя его для каких-то событий.
Солнце всходило со стороны Моря соли. Оно коснулось лучами массивных ворот крепости, отразилось в оконце высокой башни форпоста и заглянуло в пристройку. В гончарной мастерской, у бассейна с глиной, несколько человек сгружали тяжёлые мешки. В печах пылал огонь, обжигающий горшки и кувшины, а из вечного тумана прачечной доносились визгливые женские голоса. Утро в Городе двух лун началось. Наёмные работники покидали свои шатры, спеша на работу в крепость, а на базарной площади уже шла бойкая торговля. В два потока шли по каменистой дороге навьюченные ослы и верблюды. Один конец дороги упирался в горную гряду, а дугой – сливался с Иерусалимским большаком.
Пробуждалась и сама крепость. Её ворота отворялись, выпуская дозорный отряд и пропуская возы с зерном к закромам и мельницам. Первый бесплатный лоток с лепёшками прямо из пекарни. Его выкатили мальчишки-подмастерья. Народ с базарной площади кинулся к лотку и вмиг всё расхватал. Из трубы кузницы вырывался едкий дым плавильной печи. Ветер уносил его, забивая запахом свежего навоза и сдобы.
Человек в грязном халате стремительно бежал через базарную площадь. Он едва успевал переставлять ноги, чтобы не попасться в лапы двух стражников, бегущих за ним по пятам.
Он расталкивал людей, и те сильно усложняли стражам преследование.
– Нет! – кричал он, унося ноги. – Вы не зелоты. Я ошибся! Вы – бабы, сукины дети!
Покинув базарную площадь, он оглянулся и увидел, что стража отстала, прекратив преследование. Сменив бег на семенящий шаг, беглец направился в сторону коновязи. Тяжело дыша, он провозился с узлом на вожжах и, наконец-то запрыгнув на осла, так наподдал ему, что бедная скотина понесла его поскорее прочь, запылив утреннюю дорогу.
– Кто это? – спросила черноокая красавица Ребекка, неизвестно к кому обращаясь.
– Мэрагель, милая, – услышала она женский голос, и обернулась. Под навесом на коврах и шитых золотом подушках девушка увидела цыганку, знаменитую диву с берегов Инда, которую на местный манер прозвали Зарой. Она лежала на цветных платках, и лицо её и тело были настежь распахнуты. Девушка стыдливо опустила глаза и отвернулась.
– Прости, – сказала она, собираясь уйти, – я не вовремя.
Её остановил голос дивы:
– Ты пришла за обманом? – спросила та, и девушка замерла.
– Осмотрись, здесь много интересного. Что-то служит обману, что-то призвано на службу истине. Голос Зары был мягок, но настойчив. Ребекка обратила внимание на камни-самоцветы, хрустальный шар, в котором она отражалась кверху ногами, колокольчики, и серебряный поднос с запрещёнными гадальными картами. Ребекка оживилась. Она подошла к подносу с картами и оглянулась на гадалку.
– Не смущайся, – сказала та, – это не страшно.
Гадальные карты, у иудеев были в опале, и это делало их популярными у жён тех самых иудеев. Женщины прибегали к цыганке и гадали по любому поводу. Любимым развлечением было пересказывать гадания и выяснять: что сбылось, а что ещё нет. Цыганку любили, но побаивались. Хорошо, если нагадает добро, а если, не приведи Господь…? Так ведь и со свету сжить может.
На подносах стояли кувшины с благовониями и маслами, корзинки со снадобьями, амулеты от сглаза, порчи и приворота. С ковра, служившего потолком, прямо у входа свисали глиняные колокольчики и, когда кто-то входил в зулу, они щебетали так, словно отсекали своим звоном все заботы человека, ненужную суету и его страх, раскрывая перед ним мир обмана, так похожий собою на сказку. Обман был самым ходовым товаром. Люди не могли и дня прожить без него, а здесь, в шатре, обмана было столько, что каждый мог выбрать его по своему вкусу. Цыганка-оракул могла легко нагадать счастье, любовь на сегодня, удачу в делах, и даже смерть врага – всё, чего ни пожелает клиент. Обманутые гадалкой и её товаром, неизменно становились счастливей…
– Это, милая, был мэрагель, – повторила цыганка, приглашая девушку удобней устраиваться на подушках. Она взяла карты с серебряного подноса и вопросительно подняла бровь, перетасовывая колоду. Девушка, молча, кивнула и оглянулась, как заговорщик. Мягко приземлившись на подушки, она охнула от удовольствия. Ей здесь всё очень нравилось. Её рука касалась нежного шёлка цветных платков, от которых в душе просыпалась нежность. Она трогала длинные павлиньи перья, и у неё менялась осанка. Теперь она с опаской гладила шкуру огромной кошки.
– Я вспомнила этого человека! – сказала девушка, принимая от цыганки финик и открывая стороннему взору лицо. – В месяце ияр он подстрекал народ к бунту.
– И я его помню, – сказала цыганка. – Но его и тогда не стали ловить, а только сделали вид. Знаешь, сегодня он пытался проникнуть в крепость. Прикинулся хворым, и стал в очередь в гарнизонный дом больных. Кто-то из стражи его признал, так он, видишь, как быстро исцелился.
– А почему его не стали ловить?
– Наверное, пожалели. Да и то, кому он нужен? Он ведь этим промыслом всю свою семью кормит.
– Ну что? – встрепенулась Зара, – тебе нравится здесь?
– Очень! – искренне ответила девушка и облизала сладкие после финика пальцы. Потом она решительно взглянула в глаза цыганки и, набравшись смелости, сказала:
– Мне бы поворожить.
Зара понимающе кивнула, снова перетасовала карты и даже дала притронуться к ним, но не разложила, а сказала:
– Ручку бы надо позолотить. Перед раскладом.
Девушка вынула из уха серьгу и протянула гадалке:
– Вот, – сказала она.
Зара осмотрела мастерскую работу, и залюбовалась.
– Не жалко? – спросила она. – Вещь красивая, дорогая.
– Бери! – с решимостью, полной воли, сказала девушка. – А верно всё скажешь, вторую отдам.
– Откуда серьги, милая? – бровь Зары снова вопросительно взлетела.
– Серьги мои! – сказала девушка, решительно поднимаясь с подушек, покрывшись пунцовыми пятнами. – Мне их дед смастерил!
– Ну, конечно! – рассмеялась Зара, возвращая серьгу. – Ты – Ребекка. Внучка мастера Давида.
– Да…
– Твой дед святой человек, драгоценная моя, и с его внучки я золота не возьму. И не спорь со мной, красавица, давай я тебе серьгу в ушко вдену. Вот так… И дед твой – не просто кузнец и мастер, – Зара улыбалась девушке, – он настоящий маг и чародей. Вся семья твоя – великие люди и большие праведники, дай вам ваш бог жизни до ста двадцати лет, и детям вашим и внукам.
Зара суетилась вокруг Ребекки, не зная, как сказать. Наконец, она налила в серебряный кубок вина и сделала большой глоток.
– Вот так хорошо, – улыбнулась она. – Бесценная моя! Я хочу, чтобы ты знала это прежде, чем я разложу тебе карты. Твой дед не одобрил бы эту твою затею.
– А мы ему об этом не скажем, – твёрдо произнесла Ребекка. – Никому не скажем!
Колокольчики зазвенели, и в шатёр заглянул бедуин. В руках он держал кувшин, покрытый испариной. Улыбнувшись беззубым ртом Ребекке, он поспешно поставил кувшин у ног девушки и, поклонившись, что-то промычал, жестами показывая в сторону Пустоши.
– Благослови тебя Всевышний, – произнесла девушка, прощаясь с немым. Она подняла с циновки кувшин и протянула его Заре.
– Вот, козье молоко, – сказала она. – Возьми. Оно холодное. Анзор хранит его в пещерах.
– Но ведь к пещерам приближаться запрещено, – удивилась цыганка. – Они охраняются гарнизоном. Там опасно.
– Так он же этого не знает! – звонко рассмеялась девушка. – Он ведь убогий – немой. От восхода и до заката ходит за своими козами и зла никому не причиняет.
– А ты откуда с ним знакома?
– Дедушка его когда-то спас. Под ним провалился песчаник, и он упал с откоса… Порезался сильно, побился о камни. Дедушка был в дозоре, когда с ним приключилась беда. Дозорная собака нашла его. Когда дедушка подбежал, та уже сожрала откушенный язык несчастного. Дедушка вытащил бедуина из расщелины и привёз пастуха в Пустошь. Анзора выходили. С тех пор в базарный день он приходит сюда продавать молоко, сыр, лабанэ, мёд. И каждый раз кого-то из нас угощает. Он – добрый.
– Как же, добрый! – послышался перезвон колокольчиков, и в шатре показалась голова торговки пряностями.
– Откуда знаешь, что он не шпионит тут? Хо-ро-ший. Втёрся в доверие к самим верхам!
– Что ты такое говоришь, Хава?
– Помолчи! Мала ещё. Если в Пустоши терпят его вонючих козлов, это ещё не значит, что мы готовы терпеть его на на-Шем базаре.
– Как такое можно произнести? – возмущалась Ребекка. – Это «лашон ра»!
– Ничего особенного я не говорю, – настаивала торговка. – Говорю то, что все кругом говорят!
– Да как ты можешь?
– Я-то? Я всё могу. А вот дед твой, похоже, теперь только и может, что охранять бедуинских коз. Охранял бы лучше дороги, чтобы разбойники честных купцов не грабили, – прошипела она.
– Ты несправедлива, Хава.
– Конечно, я несправедлива, когда дело касается твоего деда, – Хава шмыгнула носом и недобро взглянула на Ребекку. – Потому что знаю много. И про бедуина и о пещерах.
– Что-то я тебя не пойму! – Зара в мгновение ока оказалась рядом с торговкой пряностями, внимательно изучая её взгляд. Хава расхохоталась, и панибратски оттолкнула от себя локтем хрупкую цыганку.
– Ясновидящая? – скалилась она. – Всё видишь, всё про всех знаешь, а того, что знают все, не ведаешь?
– И что же знают все? – с вызовом спросила Ребекка.
– Все знают, – ответила Хава, – что запрет появляться в пещерах касается не всех, хотя все знают, что в них хранят.
– И что же это? – спрашивала Ребекка.
– А ты не знаешь?
– Я не знаю.
– В пещерах что-то прячут. Одни люди говорили, что ессеи туда свитки свозят. А другие рассказывают, будто сикарии в пещерах оружие прячут. И самое опасное из этого оружия – Ковчег Завета.
– Меньше слушай сплетни, и сама остерегайся их множить. – Выпалила Ребекка.
– Сплетни! Как же, – обиженно поджала губы торговка. – И то, что вы с дедом зачастили в пещеры – тоже сплетни?! А дорогу охранять некому!
– Женщина! – Повысила голос Зара. – Тебе лучше покинуть мой шатёр!
Она проводила торговку длинным взглядом, обещавшим той неприятности.
– А что я? – говорила та, пятясь к выходу – Я лишь повторяю то, что люди болтают.
– Тебе лучше попридержать свой длинный язык, а то, не ровен час, люди будут говорить, что пропала Хава, и что нет в городе больше пряностей.
С наигранным криком ужаса выскочила из шатра Хава, а у Зары подкосились ноги и она села на ковёр. Чтобы успокоиться, она принялась разглаживать юбку.
– Это из-за меня она себя так вела, – сказала Ребекка. Я была в пещерах, и она об этом откуда-то знает.
– Как? – удивилась Зара, перейдя на тон заговорщика. – Ты была в пещерах? Но ведь это запрещено. Там ведь стража.
– Ну и что? Я уговорила дедушку взять меня в пещеры. Мы отправились туда на закате. На мне был тяжёлый плащ послушника с накидкой. Пока ослы довезли нас до места, было уже темно. И всё равно дедушка не разрешил мне снимать накидку. Он боялся, что меня кто-кто увидит и узнает. Так и вышло.
– Вас кто-то видел?
– Выходит так. Иначе бы Хава сейчас не вела себя так, говоря, что дорогу охранять некому.
– Твой дедушка очень смелый человек.
– Знаешь, порой мне кажется, что он стесняется того, что я не мальчик.
– Это не так, – улыбнулась Зара. – Он очень тебя любит. Иначе, не посмел бы нарушить закон.
– Да! – тряхнула смоляной волной густых волос девушка. – Он меня любит.
– Там, в пещерах, ты и познакомилась с Анзором?
– Да.
– И он угощал вас козьим молоком?
– О! Он угощал всем, что ему щедро давал Господь в его промысле. Бродя за козами, он находил орехи, дикий мёд, ежевику, грибы. Всю ночь мы жгли костёр и молчали, иногда делясь впечатлениями.
– Как это?
– Мы разговаривали на языке жестов.
– Ты умеешь говорить на языке жестов?
– Да, умею, – рассмеялась Ребекка, – это так просто! А над нами было прекрасное небо и звёзды, звёзды, звёзды.
И, когда они быстрее стрижа проносились и стремительно гасли, сердце замирало и ныло беспокойством. Иногда казалось, что звезда может упасть прямо на нас, как сказано в писании.
– Ты знаешь писания?
– Дедушка иногда занимается со мной, давая учить наизусть большие отрывки. Иногда я помогаю ему в зале писцов.
– Да? И что ты там делаешь?
Ребекка поняла, что проговорилась.
– Прошу тебя, – взмолилась она, – об этом никто не должен знать.
– Обещаю, я никому не скажу.
– Я диктую писцам заученные отрывки писаний. Дедушка уже старый, приходится его подменять.
Вдруг вспомнился Ребекке тот день, когда дедушка привёл её в зал писцов и представил своим ученикам, назвав мужским именем.
Саван скрывал лицо девочки-подростка, и никто не видел её щёк, покрывшихся пунцовыми пятнами от стыда и страха разоблачения. Но никто ничего не заподозрил, и она читала слова пророка так, как учил её дед: ровно и внятно. И заскрипели перья, и писцы, чьи головы были покрыты такими же саванами, не обронили ни слова.
Тогда-то, среди писцов, учеников её деда, она увидела юношу по имени Йешуа. Ему было лет тринадцать. Одного его взгляда было довольно, чтобы пронзить девичье сердце…
Сегодня Йешуа уезжал. И Ребекка не знала, куда себя девать, и как совладать с нахлынувшими чувствами. Она направилась к сёстрам, но у тех были свои переживания. Зашла в крепость, в поисках наставника, но тот был вместе с её дедом, и на лицах их читалась какая-то озабоченность. И тогда пришла на базарную площадь, к шатру цыганки Зары, чтобы узнать у знаменитой гадалки: свидятся ли они с Йешуа когда-нибудь снова?
– В первую четверть стражи к пещерам подъехала повозка, – вспоминала Ребекка, – в ней были бракованные кувшины. Анзор тогда очень обрадовался им. Он быстро сгрузил их с повозки и перенёс в пещеру. А я ему помогала!
– И что, в кувшинах ничего не было?
– Ну да, – очень просто сказала Ребекка, – ничего. Они же бедуину для молока и сыра пустые нужны.
– Конечно, – сказала цыганка, улыбаясь и пряча улыбку за серебряным зеркалом. – Кувшины нужны пустые.
А Ребекка вдруг отчётливо вспомнила, как в ту ночь неизвестные ей люди подъехали к пещерам, как они разгрузили повозку, и как один кувшин разбился. На камнях среди осколков лежали освещённые луной свитки из козлиного пергамента, заполненного руками писцов пустоши. Их быстро собрали, сложили в другой кувшин, и унесли в сторону, во тьму. Несколько пустых кувшинов перепало немому.
– Тебя благословил твой бог, красавица, – цыганка поцеловала девочку в лоб, – твой дедушка может гордиться своим ангелочком.
– Я хотела бы всё-таки узнать, – Ребекка осмелев попыталась перевести разговор на интересующую её тему. Но непреклонная Зара не дала ей договорить.
– Гадать я тебе не буду, – сказала она тоном, не терпящим возражений. – И знаешь почему? Потому что ты, милое дитя, под присмотром и защитой своего Бога. Приходи как-нибудь, поболтаем. Почитаешь ваши книги. Ладно? – и мудрая женщина улыбнулась девочке-подростку, почувствовав трепетное чувство, проснувшееся в ребёнке. Ребекка вздохнула и, грустно глянув в глаза цыганки, встала с подушек и вышла из шатра. А Зара долго глядела ей вслед. Она видела, как девушка пересекала площадь, как заговорила со стражниками, и как те громко засмеялись, проводив её до самых ворот крепости.
Когда Ребекка в них скрылась, цыганка тихо и печально произнесла:
– Твоему богу, милая девочка, потребуется много сил, чтобы суметь защитить себя, тебя и всех вас.